Экономический рост – «за» и «против»

Теория экономического роста, как отмечалось, имеет не только сторонников, но и противников. Дело в том, что оценка последствий экономического роста для культуры и человека весьма многоаспектна и по крайней мере не может быть сведена лишь к экономическим эффектам.

Так, в последние годы возникли серьезные сомнения относительно желательности роста для наиболее развитых стран мира. Аргументы в пользу этой точки зрения в кратком изложении таковы:

1. Экономический рост ведет к загрязнению окружающей среды.

2. Экономический рост не решает проблему бедности.

3. Лежащие в основе экономического роста технологические изменения диктуют постоянные изменения требований к квалификации и объему знаний работников, что вызывает их неуверенность в себе и ведет к росту социальной напряженности в обществе.

4. Экономический рост дает средства к жизни, но не обеспечивает хорошей жизни, толкая людей в погоню за все более оторванными от реальных потребностей потребительскими стандартами.

Сторонники экономического роста приводят на эти аргументы свои доводы.

1. Вопросы экономического роста и загрязнения окружающей среды не связаны напрямую. Разные технологии по-разному влияет на окружающую среду и при нулевом росте.

2. Проблема бедности все же лучше решается на путях высокого роста, а не его отсутствия.

3. Экономический рост не может вести к ухудшению социальной напряженности в обществе, деградации личности и ухудшению здоровья работников, так как он направлен на сокращение тяжелого труда и в конечном итоге ведет к облегчению и сокращению рабочего времени.

4. Экономический рост увеличивает свободное время, что расширяет возможности развития личности, а это в свою очередь затрудняет манипулирование обществом и навязывание тех или иных потребительских стандартов.

Обозначим наиболее важные позитивные и негативные результаты экономического роста, обсуждаемые в научной литературе, в виде схемы на рис. 5.

Рис..5

Основным принципиальным аргументом против западных концепций экономического роста является сугубо экономический характер параметров, лежащих в основе этих концепций. Экономические акценты в западных концепциях не случайны, а закономерны. Они берут основания в природе западного человека, закономерно превратившегося в «человека экономического», сформировавшего к ХХ столетию потребительское общество, противоречащее культурным основаниям всех иных мировых культур, в том числе российской.

Для начала приведем некоторые оценки Запада русскими мыслителями еще в XIX веке, опираясь на материал, собранный русским мыслителем В.В.Зеньковским. Попав в плен к Западу в XVIII веке, русские критически отнеслись к «просвещению» Европы. «Божество француза — деньги... корыстолюбие несказанно заразило все состояния, не исключая самих философов, — писал Фонвизин в письмах из Франции, — …французы, имея право вольности, живут в сущем рабстве... невежество дворянства ни с чем не сравнимо...»[1]. Гоголь звал Запад к религиозному покаянию. В середине XIX века критика Запада «славянофилами» и «западниками» была развернута со всех точек зрения: философской, религиозной, эстетической, политической, социальной. Все они говорят о кризисе западной культуры, стараясь избежать ошибок Запада в философско-духовном развитии России. Они подчеркивали, что западный человек, в сущности, подменил духовность рациональностью, христианский гуманизм — секулярным, «вольтеровским». «На Западе, — пишет К. Аксаков, — душа убывает»[2]. Славянофил Хомяков пишет уже о «пустодушии» европейской культуры. Западник Герцен ужасается «духовным бесплодием» западного человека: «С каким-то ясновидением заглянул я в душу буржуа, в душу рабочего и ужаснулся... Куда ни посмотришь — отовсюду веет варварством — снизу и сверху, из дворцов и из мастерских... Современное поколение имеет одного Бога — капитал... Наше время — эпоха восходящего мещанства и эпоха его тучного преуспеяния»[3]. Данилевский в своем учении о культурно-исторических типах борется с европейским мессианством, которое считает свою культуру единственно истинной, «общечеловеческой» и по этой причине Европа агрессивна, пытается навязать свою культуру другим народам, подчинить и подавить чужие культуры. Интересно отметить, что в итоге анализа славянского типа Данилевский пишет: «Особенно оригинальной чертой славянского типа должно быть в первый раз имеющее осуществиться удовлетворительное решение общественно-экономической задачи»[4]. Эта мысль была потом развита у народников (Н. Михайловский и другие), Л. Толстого, Н. Бердяева, евразийцев, в русском марксизме (Г.Плеханов, В.Ленин и другие). К. Леонтьев прямо говорит о вырождении Западной Европы. С позиций своего эстетического аристократизма и культа силы (как позже Ницше) он пишет: «...средний рациональный европеец в своей смешной одежде... с умом мелким и самообольщенным, со своей ползучей по праху земному практической благонамеренностью... Возможно ли любить такое человечество?...»[5]. Евразиец Н. Трубецкой указывает: «...европейская цивилизация производит небывалое опустошение в душах европеизированных народов, в то же время непомерное пробуждение жадности к земным благам и греховной гордыни являются верными спутниками этой цивилизации»[6]. Л.Толстой, Ф.Достоевский, В.Соловьев, Н.Федоров, Н.Бердяев главную «неправду» Запада справедливо видели в «неправде» общественного строя и того «исторического христианства», которое «предав И. Христа», освящало и охраняло западную традицию.

Сущность человека западной традиции заключается в либеральном индивидуализме как базовом принципе организации жизни общества. Именно в нем сокрыты причины и духовного взлета, материального прогресса, и того глубочайшего духовного падения, доходящего до отторжения гуманизма, которое происходит на наших глазах.

Концепция индивидуализма оформилась в эпоху Возрождения и получила философское обоснование в Новое время. Однако, закономерно эволюционируя от аристократизма и представая как рефлексия эгоизма буржуазного человека, эта позиция утратила свое изначальное прогрессивное значение. «Личность» эпохи Возрождения и отчасти Просвещения в результате социальной трансформации (главным образом религиозной реформации, ранних буржуазных революций в Западной Европе, секуляризации европейской науки и культуры) переродилась в «индивида» (индивидуума), на основе которого организуется «гражданское общество». Человеку в таком обществе нет надобности в поисках внеэкономических смыслов, он становится мыслящим деятельным прагматическим индивидом, активность которого обращена во внешний мир в целях его познания, преобразования и подчинения. В этом — суть духовного наполнения современной европейской традиции. Индивид — это «единственный» (Штирнер), «одномерный» (Маркузе) человек, тогда как личность — это целостный человек, стремящийся к духовным (метаэкономическим) основам человеческого общежития, в частности, любви к человеку и справедливости — этой сути гуманизма, позволяющей человеку «духовно возрастать, находить в себе человека»[7]. Капитализм оказался враждебным личности и потому он похоронил старую веру аристократического индивидуализма в человека, основанную на «теории естественного права» Руссо, Канта, Фихте и на признании благой, доброй и справедливой природы человека[8]. Сейчас плохо воспринимаются ссылки на К. Маркса. Сошлемся на его принципиального критика Бердяева, который отмечал, что личность человека в европейской традиции дегуманизируется и деградирует в своих универсальных основах бытия, указывая причину этого: «...нет начала более враждебного личности, чем пресловутая буржуазная собственность и буржуазное право наследства»[9].

Именно циничный эгоцентризм и бездуховный солипсизм, ставшие главной ментальной ориентацией западного человека, являются основой разрушения личности. У нас Достоевский точно воспроизвел аналог психологического строя такого «индивида» в своих «Записках из подполья». «Свету ли провалиться или мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтобы мне чай всегда пить», — так говорил «подпольный» человек у Достоевского. Вопрос «о чае» — философский, этический[10], который западный человек решает как индивидуалист — он стремится быть маленьким суверенным божком, отъединенным от других людей и общества правовой безличной регламентацией человеческого бытия, ничему не поклоняться и ни перед чем не благоговеть, кроме рынка, буржуазного потребительского духа, гедонизма.

Такое перерождение личности происходит ввиду того, что духовная жизнь личности востребуется промышленностью не целиком, но лишь как функция капитала, как индивид, теперь — как носитель «рационально-практической позитивной» информации. Все остальное из области духа за ненадобностью постепенно атрофируется. Производственно-потребительская активность омещанившейся человеческой жизни, исключительно материальный это с привели к примитивизации духа, находящей свое социальное подкрепление в маргинальных слоях населения, в чеховском «мещанине», собственнике-буржуа, оставшемся «в футляре» повседневной посредственности. Даже справедливость понимается как согласование (баланс) принципов и интересов (инстинктов мещанина)[11]. Но это уже — не истинная справедливость.

Все дело в том, что природа человека и общества носит исторически и культурно обусловленный и системно-целостный характер. Экономика является лишь частью этой комплексности, в которую входят также все иные аспекты: собственно жизнь человека, политика, право, мораль, искусство, познание и наука, философия, религия. И всякое общество имеет собственную иерархию (соотношение степени важности) этих аспектов в истории и современности и приоритет экономик является специфическим историческим периодом одной – европейской – культуры. Например, в исламской культуре сегодня на первом месте религия, в Китае и Японии – собственная традиция, в России – до поры духовность и моральность. Этим определяются главные цели в жизни человека и общества, которые являются определяющими для формирования экономических систем, создают предпочтительные «образы будущего». И этот выбор делается отнюдь не на основе экономических целей и тем более не экономических теорий. Даже лауреат Нобелевской премии П.Самуэльсон в своем известном учебнике «Экономикс» пишет: «Коренные вопросы, определяющие, насколько правильны или же ошибочны преследуемые цели, не могут решаться наукой как таковой. Они относятся к области этики и «оценки ценностей». В конечном счете, эти вопросы должны решаться всем обществом. Все, что может сделать специалист, – это указать на осуществимые альтернативы и на действительные издержки, с которыми может быть связано то или иное решение» (Т.1, с.10).

В этой связи различаются цели развития человека в понимании различных культур, соответственно, понимание развития и прогресса. Так, для Росси всегда главной целью было, чтобы «человек был хорош», потому у нас во все времена считалось, что «душа всего дороже» (выражаясь словами Ф.М.Достоевского). Это было и остается глубинной целью нашей культурной традиции. Не странно поэтому, что так сложно идет процесс рыночно-капиталистической прививки в России, которая в первую очередь стремится уничтожить у человека душу. Не странна и критика чисто экономических новаций, пришедших в нашу жизнь.

Есть и научные попытки опровергнуть теории экономического роста, основанные на том, что всякое развитие осуществляется в открытых системах и для осуществления развития требуют поглощения все большего количества ресурсов. Так, если полагать США некоторой замкнутой системой, то для ее эффективного развития сегодня расходуется практически половина мировых ресурсов, тогда как там проживает лишь 5% населения планеты. Учеными подсчитано, что если бы весь мир потреблял с такой же интенсивностью, как США, то все известные ресурсы планеты были бы исчерпаны в течение 5-7 лет. Все это наводит на серьезные размышления относительно будущего человечества, несмотря на весьма активное развитие науки и техники. Истощение природных ресурсов является поэтому естественным «пределом роста», а тем самым чисто экономического пути развития.

Еще один важный момент – мировоззренческие основания теорий «экономического роста» скрыты в философии позитивизм и потребительского прагматизма. Распространение этой идеологии по планете, вербовка элиты в различных культурах, которую вовлекают в жизнь на основе материальной власти и удовольствий. Потребительская экономическая модель превратились в идеологию, которую активно пропагандируют и навязывают всему миру, тогда как подавляющее большинство выгод от распространения такой модели идет почти исключительно в пользу западных стран. Поэтому в западных учебниках по экономике (экономикс) не случайны такие ценностные блоки, поскольку даже экономическая теория является сегодня идеологическим инструментом. Западные теоретики, демонстрируя сложные проблемы различных культур (отсутствие современной медицины, высокая смертность и т.д.) противопоставляют им свои достижения, тем самым «убеждая» в правильности их модели. Однако на деле при реализации этой модели в любой иной стране там возникают новые, еще более сложные противоречия, а прежние также остаются и даже обостряются. Инвестиции, которые обычно щедро обещаются, не поступают, а наоборот начинается отток капитала и ресурсов в западные страны. Так, ежегодный отток капитала из нашей страны (то есть инвестиции в западную экономику) на протяжении 15 лет составляют по оценкам 30-50 миллиардов в год, а инвестиции в нашу страну измеряются лишь 1-2 миллиардами. Такова реальность. Практика показывает, что действительно нельзя надеяться на то, что экономический рост в развитых странах будет способствовать решению проблем бедных стран за счет перераспределения – на сегодня, по данным Дж.Сорроса, перераспределение валового продукта на планете оставляет лишь 0,18% процента с тенденцией к уменьшению[12]. То есть, каждый строит «свой дом» и помогать другим не собирается.

Но главное в том, что цель человеческой жизни – обретение счастья. А сводится ли счастье к материальному изобилию? Конечно нет, даже в самой Америке. Поэтому измерение «уровня счастья» в ВВП, а значит и оценка экономического роста лишь частный случай.

Наконец, еще один важный момент. В экономических теориях, построенных по принципам рационализма, существует совершенно понятная «область допустимых значений» критериев, моделей и факторов экономического роста. Практически все из них, в том числе те, которые воспроизводятся в учебниках экономической теории, не более, чем эмпирические данные, полученные в конкретной стране в конкретную эпоху и могут использоваться лишь как примеры, но не как теоретические выводы, готовые к использованию в других странах. То есть, то, что называется экономической теорией чаще всего представляет собой экономические модели, которые удачно описывали и помогали решить ту или иную экономическую проблему в тот или иной период в той или иной стране. Поэтому экономический рост часто оценивается как эмпирическая арифметика, помогающая разобраться в мировом хозяйстве, но в большей степени способствующая идеологическому продвижению ценностей западного мира с использованием международных институтов. Поэтому считать концепции и теории экономического роста универсальными не представляется возможным. Понимают это и на Западе. Например, известный историк экономической мысли Б.Селигмен пишет: «Совершенно очевидно, что экономический рост представляет собой чрезвычайно сложное явление. Удовлетворительная теория экономического роста должна принимать в расчет природные ресурсы, политические институты, законодательство, а также множество психологических и социальных факторов. Разработка всеохватывающей теории представляется почти невыполнимой задачей».

Можно более точно говорить о применимости теорий экономического роста, их критериев, моделей и факторов к тем сегментам экономик стран, которые функционируют в режиме капиталистического рынка, для носителей ценностей индивидуализма и капитализма. Однако их необходимо вписывать в более широкий социально-культурный контекст. Поэтому каждая страна ищет свой ответ на вопрос о том – лекарство или яд экономический рост для ее развития? Как и какими темпами должен он осуществляться?