Император-философ

Следующий представитель Младшей Стой, император Марк Аврелий (121—180), был дальше от христианства, чем Сенека и Эпиктет. В своем знаменитом сочинении «Наедине с собой. Раз­мышления», увидевшем свет только после его смерти, Марк Ав­релий отчасти вернулся к идеям первых стоиков. Император скептически относился к идее бессмертия души. Вселенная — живое существо, обладающее единой субстанцией и единой ду­шой. Бог — первооснова всего сущего, мировой разум, пронизы­вающий Вселенную, в котором после смерти тела растворяется всякое индивидуальное сознание. Его версия пантеизма не до­пускала сохранения после смерти отдельных душ, зато содержа­ла другую мысль, созвучную христианскому мировоззрению: Марк Аврелий верил, что Бог дает в процессе жизни каждому человеку особого доброго гения в руководители. Это положение было созвучно вере в ангела-хранителя у христиан. Но в отличие от христиан, Марк Аврелий верил, что этот охраняющий нас «гений» проявляется в разуме.

В своей этике Марк Аврелий писал о скоротечности жизни, ее краткости по сравнению с жизнью общества и — тем более — кос­моса: «Время есть река..., стремительный поток. Лишь появится что-нибудь, как тут же проносится мимо». По сравнению с бес­предельностью времени в обоих направлениях, в прошлом и в бу­дущем, человеческая жизнь длиной в три дня и в триста лет оди­наково ничтожна. «Рядом с нами безмерная бездна прошедшего и грядущего, в которой все исчезает. Так не глупцом ли будет тот, кто станет гордиться чем-нибудь, или волнуется по этому поводу, или же жалуется, точно дело идет о бремени, которому предстоит Длиться века?» — рассуждал Марк Аврелий. По сути, наша жизнь сводится к одному мигу — здесь и сейчас, значит, и вести себя надо соответственно: «Все следует делать, обо всем говорить и по­мышлять так, как будто каждое мгновение может оказаться для тебя последним. Самая продолжительная жизнь ничем не отлича­ется от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а следова­тельно, равны и потери — и сводятся они всего-навсего к мгнове­нию. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?»

Марк Аврелий был энергичным правителем, он много сделал для укрепления границ империи, неоднократно воевал за ее це­лостность. Но он ощущал бессмысленность своих усилий по сравнению с всепожирающим бесконечным потоком жизни: «Окинь мысленным взором хотя бы времена Веспасиана, и ты увидишь все то же, что и теперь: люди вступают в браки, взра­щивают детей, болеют, умирают, ведут войны, справляют празд­нества, путешествуют, обрабатывают землю, льстят, предаются высокомерию, подозревают, злоумышляют, желают смерти дру­гих, ропщут на настоящее, любят, собирают сокровища, добива­ются почетных должностей и трона. Что стало с их жизнью? Она сгинула. Перенесись во времена Траяна: и опять все то же. Опо­чила и эта жизнь. Взгляни равным образом и на другие периоды в жизни целых народов и обрати внимание на то, сколько людей умерло вскоре по достижении заветной цели и разложилось на элементы». Марк Аврелий честно исполнял долг римского импе­ратора, но его оценка истории и деятельности в ней индивида (в том числе, своей собственной) была крайне пессимистической: волны поколений будут сменять друг друга, но люди в сути сво­ей остаются теми же. Что было, то и будет, и наши потомки тоже не увидят ничего нового.

Понимая так исторический процесс, выполнять обязанности правителя, воевать с соседями, издавать законы и указы возмож­но, только обладая мужеством и чувством долга. Поэтому идеал человека у Марка Аврелия — уже не безразличный к внешней жизни мудрец, а человек, ведомый долгом по отношению к об­ществу и государству, который видит «мудрость исключительно в справедливой деятельности», но с легким сердцем встретит смерть и покинет этот бренный мир. Покидать его надо так же легко, как созревшая слива падает с дерева. Философия Марка Аврелия призывала, скорее, к терпению, чем к надежде. Неда­ром стоицизм называют иногда «философией героического пес­симизма».

Стоики совершили своеобразный переворот в философии: ведь чем меньшее значение имеет для человека окружающий его мир (в том числе, и социальный), тем больше он сосредоточива­ется на своем внутреннем «я», обнаруживая в своей личности целую вселенную, ранее неведомую и недоступную. Без этого открытия внутреннего мира человека, совершенного стоиками и представителями других направлений эллинистической филосо­фии, едва ли была бы возможна такая убедительная победа хри­стианства над язычеством. Римский стоицизм стал, в определен­ном смысле, «подготовительной школой» христианства. Да и позднее, в Средние Века и эпоху Возрождения, этика стоицизма, хотя и видоизменялась, пользовалась большим влиянием.