Древняя Греция 1 страница

Античность, как греческая, так и римская, считается предтечей европейской цивилизации. Ее творческая сила не раз воздействова­ла на развитие европейской культуры (эпоха Возрождения, класси­цизм, неоклассицизм и т. п.). Уникальность античной культуры преж­де всего в том колоссальном творческом потенциале, который удалось развить Греции, а впоследствии и Риму в исторически краткий про-

межуток времени (VI-I вв. до н. э.). Это нашло свое отражение в бо­гатейшей письменной литературе.

Древнегреческую цивилизацию историки не случайно относят к «первичным»²⁰. Это означает, что она мало подпитывалась воздей­ствием извне и ощущала себя как самодостаточная. У греков за не­сколько веков сформировалась разносторонняя и систематизирован­ная словесная культура, как устная, так и облеченная в письменную форму. Необходимости в переводе произведений с чужих языков не возникало, и на протяжении всего периода греческой античности нам не известно ни одного произведения литературы, которое явля­лось бы переводом. Однако, констатируя отсутствие перевода «из­вне», мы ни в коей мере не можем утверждать, что древнегреческая культура обходилась без перекодирования информации. Для таких культур, как греческая, очевидно, стоит ввести понятие «внутренне­го» перевода. Это понятие применимо прежде всего к древнегрече­ской интерпретации собственного эпического творчества. Если часть древнегреческих жанров, таких как лирическая и гимническая по­эзия, риторика, были авторскими, то эпос, исходно бытуя в устной форме, существовал в великом многообразии авторских трактовок, что отразилось, в частности, в древнегреческой трагедии. «Электра» Эсхила и «Электра» Еврипида, «Орестейя» Эсхила и «Орест» Еври-пида — не что иное, как различные интерпретации, своего рода «внут­ренние» переводы известного древнегреческого мифа.

При этом важно, что миф древние греки рассматривают как ре­альность, а не как вымысел; осознание вымысла появляется много позже. В мировосприятии древнего грека боги Олимпа столь же реальны, как он сам и его современники, а происходившее с ними — так же реально, как жизнь любого человека того времени и как ис­торические события прошлого и современности. Причем письмен­ный текст не рассматривается в античности как самостоятельная ценность, ему не поклоняются. Сильное религиозное чувство древ­ние греки испытывают к самому языческому мифу, который извес­тен им с детства из устных преданий и не имеет формы окончатель­ного письменного текста (подобно тексту Библии для европейца средних веков), и особенно ценят мастерство подачи этого мифа. Гомер для них — один из таких мастеров. В том же ряду великие трагики Древней Греции— Эсхил, Софокл и Еврипид. Поэтому важнейшая особенность текстового оформления известных сюже­тов в древнегреческий период путем их «внутреннего перевода» — это отсутствие пиетета перед письменным текстом и отсутствие представления об устойчивости окончательного текста. В этом, воз­можно, одна из причин плохой сохранности древнегреческих лите­ратурных памятников.

— Киев,

²⁰ Семенец О. Е., Панасьев А. Н. История перевода (От древности...). 1989.— С. 37.

Известно, что греки с высокомерием относились к другим наро­дам, называя их варварами, и неохотно изучали «варварские» языки. Но контакты с внешним миром у греков, безусловно, существовали и обеспечивались деятельностью переводчиков-наемников, т. е. вар­варов, знавших греческий язык. Такие переводчики упоминаются даже в литературных памятниках, например в романе Флавия Фило-страта «Жизнь Аполлона Тианского» (III в. н. э.).

С существенными следами деятельности переводчиков мы стал­киваемся лишь в поздний период Древней Греции, и к тому же на территориях греческих завоеваний. Так, в Александрии в 285-243 гг. до н. э. был осуществлен перевод Библии на греческий язык, выпол­ненный еще в рамках старой, дохристианской традиции, т. е. с из­рядной долей адаптации и пересказа.

Древний Рим

Древние римляне, в отличие от древних греков, переводом пользо­вались широко, причем преобладал именно перевод с иностранных, «внешних» языков, сыгравший значительную роль в формировании римской культуры эпохи античности. Высказываются даже крайние точки зрения о том, что римская культура представляла собой сис­темный «перевод» греческой культуры. Но подробное изучение па­мятников Древнего Рима позволяет сделать вывод о том, что рим­ская культура, испытывая в начале своего формирования мощный стимул в виде достижений греческой культуры, затем шла в своем развитии собственным путем.

Так или иначе, Рим на раннем этапе своего становления имел наи­более тесные контакты именно с Грецией, и наибольший объем пе­реводов приходился в связи с этим на долю греческого языка.

Начало постоянным контактам Рима и Греции положило вторже­ние в Италию эпирского царя Пирра в 280 г., закончившееся неуда­чей (известная «Пиррова победа»). Грек Пирр, разумеется, относил­ся к римлянам как к варварам и поэтому едва ли знал латынь; по косвенным данным можно полагать, что общение Пирра с римляна­ми осуществлялось через переводчиков.

Любопытно, что и сами римляне считали свой язык варварским и высоко чтили греческий, на котором писали, например, первые римские историографы, такие как Квинт Фабий Пиктор (III в. до н. э.). Знание греческого было свидетельством образованности и высокого статуса в обществе, и дипломатические контакты с гре­ками в ту пору обеспечивались переводом, который выполняли влия­тельные граждане Рима. Так, первый известный нам по имени уст­ный переводчик — это сенатор Гай Ацилий, который выступал в роли переводчика в сенате, когда в 155 г. в Рим прибыло греческое посольство, представленное философами Корнеадом, Диогеном и Криптолаем.

Родоначальником перевода письменных памятников и зачинате­лем римской литературы считается грек из Тарента, вольноотпу­щенник Луций Ливии Андроник (ок. 275-200 гг. до н. э.). Андро­ник перевел на латинский язык «Одиссею» Гомера, которая на протяжении следующих 200 лет была обязательным чтением рим­ских школьников. Андроник разработал различные приемы адапта­ции греческих произведений к римской действительности и культу­ре. Именно он первым заменял при переводе имена греческих богов на имена соответствующих им римских богов. С помощью транс­крипции он вводил в текст латинского перевода греческие слова, обозначавшие экзотические реалии. Заменяя греческие метрические размеры на народный сатурнийский стих, он положил начало рим­ской классической поэзии. Известно 12 названий греческих комедий и трагедий, которые перевел Андроник, выступая одновременно в ка­честве режиссера и актера при их постановке. Фактически Ливии Андроник может считаться родоначальником того метода адаптаци­онного перевода, который широко применялся римскими перевод­чиками впоследствии.

Следующей крупной фигурой в области перевода в Риме был Квинт Энний (239-169 гг. до н. э.). Владея тремя языками: родным окским, греческим и латинским, Энний прославился как собствен­ными творениями, так и переводами. Уже в творчестве Энния наме­тился феномен, который ярко характеризует римские переводы с гре­ческого: они в большей мере являются усвоением греческого исходного материала, нежели переводом текстов в нашем современ­ном понимании. Из 20 известных нам наименований пьес Энния 12 восходят к трагедиям Еврипида и являются творческим использова­нием достижений Еврипида в области театра. Впоследствии римский критик Авл Геллий (II в. н. э.), представитель архаистического тече­ния в римской литературе, оценивая деятельность Энния как пере­водчика Еврипида, критикует перевод «Гекубы», отмечая, что «стих гладкий, а смысл не передан»²¹. Характерно, что в ходе развиваю­щейся традиции постоянного сопоставления греческих оригиналов с их римскими версиями выясняется, что, по мнению римлян, пере­воды почти всегда выглядят бледными подобиями оригиналов. Эн­ний перевел также «Священную историю» Эвгемера, широко исполь­зуя пересказ и адаптацию.

Известный римский комедиограф Тит Макций Плавт (III — нач. II в. до н. э.) тоже строил свои комедии на основе греческих, исполь­зуя прием контаминации, т. е. соединяя достаточно точный перевод отдельных фраз с собственными фрагментами. Характерно, что и сам Плавт, и его современники, очевидно, считали творения Плавта переводами. О двух из его комедий прямо сказано: «Плавт перевел

²¹ Цит. по: Семенец О. Е., Панасъев А. Н. История перевода (От древности...). —

С. 47.

на варварский язык» (т. е. на латынь). Надо отметить, что Плавт наме­ренно усиливал простонародный оттенок речи героев своих коме­дий, поэтому особенно высоко ценился плебсом.

Произведения представителей «новой аттической комедии» — Менандра, Посидиппа, Алексида, Филемона — использовал в своем творчестве Цецилий Стаций (220-168 гг. до н. э.). По мнению Авла Геллия, переводы его времени также тускнеют перед греческими оригиналами.

Поистине грандиозно переводческое творчество Публия Теренция Афра (190-159 гг. до н. э.). И дело не только в его объеме — по неко­торым сведениям, Теренций перевел с греческого около 100 комедий. Важно другое: используя весь опыт обработки греческого драма­тического материала предшествующими авторами, Теренций усовер­шенствовал композицию и впервые вложил в уста персонажей изящ­ную литературную речь. В этой речи нет грубых, простонародных выражений, но нет и архаизмов, что позволило современникам видеть в ней образец литературной нормы. Поэтому Теренция при жизни це­нили прежде всего в кругах образованных аристократов-эллинофилов. Цезарь отмечает «чистую речь» Теренция, хотя и говорит, что по «ко­мической силе» ему с греками не сравниться, а Цицерон пишет, что Теренций «все выражает изящно, везде говоря сладкогласно». До нас полностью дошли 4 комедии, являющиеся переводами комедий Ме­нандра, и 2 комедии, основой которых были произведения Аполлодо-ра Критского. Все они затем были включены в программу высшего римского образования, а их автор чествовался как член Великой квад­риги: Теренций, Цицерон, Вергилий, Саллюстий.

Таким образом, к концу II в. до н. э. формируется литературный латинский язык, во многом благодаря многочисленным переводам с греческого. Освоение же греческого наследия посредством перевода приводит к созданию самостоятельной римской литературы. При этом каждый из античных языков — как латынь, так и греческий — зани­мает в римской культуре и общественной жизни свою, особую нишу. Статус греческого языка становится двойственным: с одной сторо­ны, это язык низших слоев, рабов, а с другой стороны — язык обра­зованной элиты; императоры Клавдий, Нерон, Адриан, Марк Авре­лий предпочитают говорить и писать по-гречески. Латынь же отныне — полноправный язык общественной жизни и богатой лите­ратуры, а не только «варварский» язык простых граждан.

Примерно к этому же времени относятся и первые теоретические соображения о переводе. Они принадлежат знаменитому оратору, философу и политическому деятелю Марку Туллию Цицерону (106-43 гг. до н. э.). Переводом Цицерон занимался и сам, причем с юного возраста. В 16 лет он перевел греческую поэму по астрономии — «Явления» Арата; затем, в 32 года, знаменитое сочинение Ксенофонта (IV в. до н. э.) «Домострой». Цицерон считал, что дословный, бук­вальный перевод — свидетельство языковой бедности и беспомощ-

ности переводчика. Он призывал передавать не форму, но смысл про­изведения, подбирая слова «не по счету, а как бы по весу»; следовать законам языка перевода; ориентироваться при выборе соответствий на читателя или слушателя — т. е. считал важной установку на кон­кретного реципиента.

Следует отметить, что если на первом этапе контактов с грече­ской словесной культурой в IV—II вв. до н. э. преобладает освоение драматического материала, то с конца II в. до н. э. начинается пора переводов лирической, гимнической и эпической поэзии. К ярким представителям этого периода относится Гай Валерий Катулл (87-57 гг. до н. э.). Катулл переводил немного, нам известен один его круп­ный перевод — «Волосы Береники» Каллимаха, но в его собствен­ном творчестве заметно влияние александрийской поэзии. Переводя Каллимаха, Катулл прекрасно справился с ритмико-синтаксической динамикой подлинника, используя гибкость латинского элегическо­го дистиха.

К I в. н. э. римская литература освоила практически все жанры греческой литературы и стала развиваться самостоятельно. Теперь преобладает не прямое воздействие — через перевод, а косвенное — через сюжетику. Оно дополняется уже разработанным методом орна­ментального использования отдельных точно переведенных цитат из греческих авторов (контаминация).

Так, Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н. э.) сюжетно и архи­тектонически зачастую следует ранним греческим поэтам: Архило­ху, Сапфо, Алкею, Анакреонту, Мимнерму, Пиндару. Подражая эолий­ским поэтам также и в метрике, и в стиле, Гораций не является слепым подражателем — их мотивы и цитаты служат лейтмотивом или эпиг­рафом к той теме, которую поэт развивает самостоятельно, добиваясь безупречной формы при сжатой выразительности языка²². Гораций творчески пользуется богатейшим арсеналом греческой сюжетики и стилистики, достигая нового литературного качества — той гармо­нии формы и мысли, которая присуща только его творчеству.

Публий Вергилий Марон (70-19 гг. до н. э.) также использовал греческий материал для обогащения собственного стиля. Авл Гел-лий находит у Вергилия множество заимствований и переработок материала разных греческих поэтов. Прямую связь его «Эклог» с «Идиллиями» Феокрита отмечают и современные исследователи. В эклогах II и III мы опять встречаемся с методом контаминации — так называемыми «лоскутными стихами». Но греческие источники Вергилий перерабатывает и использует для создания собственного, неповторимого стиля.

Начиная с I в. н. э. ведущим становится прозаический перевод. Еще в I в. до н. э. историк Сисенна (118-67 гг. до н. э.) переводит на латынь «Милетские рассказы» Аристида Милетского. Наряду с дру-

²² Лосев А. Ф. и др. Античная литература. — М., 1963. — С. 298-299.

гими жанрами, в первые века нашей эры среди переводов преобладает роман. Причем в Риме было создано, в сущности, всего 2 собствен­ных романа на латыни: «Сатирикон» Петрония и «Золотой осел» Апу­лея; остальные известные романы были переводными. Во II в. появля­ется «История Аполлония, царя Тирского», в начале III в. — «Дневник Троянской войны», затем — «Деяния Александра» в переводе Юлия Валерия, а в IV в. — «История падения Трои», а также «Иудейская война» Иосифа Флавия, написанная в I в. на греческом языке.

В заключение следует отметить некоторых деятелей культуры бо­лее позднего периода, творчество которых было еще проникнуто ду­хом античности. В их ряду наиболее важное место, безусловно, зани­мает Анций Манлий Северин Боэций (480-524). Боэций был римлянином знатного происхождения, образование получил в Афи­нах; а затем был на службе при дворе остготского короля Теодориха Великого, который впоследствии и приказал его убить. Боэцию при­надлежат переводы философских сочинений Пифагора, Птолемея, Никомаха, Евклида, Платона, Аристотеля. Вводя в культурный оби­ход Рима греческую философию, Боэций выполнял неоценимую про­светительскую миссию—ведь собственно римская философия, в сущ­ности оставалась эпигонской. Кстати, Боэций —первый из известных нам переводчиков, причисленный к лику святых. Он был канонизиро­ван под именем св. Северина. Позже Данте Алигьери восславил его в своем произведении, помещая среди великих мудрецов («Рай», X, 123).

Другой крупной фигурой позднего периода был сенатор Магн Аврелий Кассиодор (490-575). Под его руководством были переве­дены «Иудейские древности» Иосифа Флавия и многое другое²³.

Итак, перевод на самом раннем этапе своего развития выполнял важные функции, обеспечивая общение между народами и взаимо­действие культур. Можно отметить следующие характерные черты этого периода (IV тыс. до н. э. — начало I тыс. н. э.):

23.

1 Значительная часть фактических данных в разделе 6.1. приводится по изд.: Семе-нец О. Е., Панасъев А. Н. История перевода (От древности...). — Киев, 1989.

1. Устный перевод обслуживает, как правило, внешние контакты
(реже — и внутренние, как в Вавилоне). Устные переводчики
либо образуют особые профессиональные касты, как в Египте,
либо выполняют эту роль попутно, являясь одновременно круп­
ными общественными деятелями, как в Риме, либо набираются
при необходимости из числа варваров, как в Греции.

2. Письменный перевод в древности выполняет две важнейшие
функции: во-первых, он способствует осуществлению внешних
дипломатических, экономических и культурных контактов, за­
крепляя их в соответствующих документах, а также оформляет
контакты с иноязычным населением внутри страны (как это
было в Вавилоне); во-вторых, с помощью письменного перево­
да древние народы знакомятся с произведениями литературы,

философии, научными трудами, созданными на других языках, что часто является мощным стимулом к развитию их культур (Шумер — Вавилон, Греция — Рим).

3. Устные и письменные переводы, которые делались с целью осу­
ществления и закрепления контактов, ориентировались на мак­
симально полную передачу содержания исходного текста сред­
ствами родного языка.

4. При письменном переводе литературных, философских и других
произведений с целью культурного заимствования часто избира­
лась методика вольного переложения, пересказа, орнаменталь­
ного цитирования, контаминации («лоскутная техника»). В неко­
торых случаях переводчики добавляли к пересказанному тексту
собственное продолжение. Широко применялась методика адап­
тации к собственной культуре; она могла касаться смены антура­
жа, замены имен на более понятные читателям переводного тек­
ста, изменения поэтической формы на национальную.

5. Письменный перевод иногда мог быть и буквальным, однако
для переводчиков это, по-видимому, не означало пиетета перед
текстом подлинника, а объяснялось, скорее всего, некоторой
наивностью переводчиков в их подходе к тексту.

6. Обучение переводчиков в древности могло осуществляться в школах
писцов (Египет, Шумер), которые, по-видимому, были светскими.

7. Первые известные нам обобщения по поводу перевода были сде­
ланы в Древнем Риме (Марк Туллий Цицерон, I в. до н. э.).
К этому же времени относятся и первые критические оценки
переводов.

6.2. Письменность в древности

Как мы убедились, история письменного перевода, которую мы можем проследить, как и история устного перевода, уходит корнями в глубокую древность. Понятно, что письменный перевод стал возмо­жен тогда, когда у людей появилась письменность. Из четырех извест­ных человечеству типов письменности первый тип — идеографическое письмо (IV—III тыс. до н. э.) — вряд ли мог быть пригоден для пере­вода, поскольку использовался для передачи ограниченного числа по­нятий в хозяйственных записях либо служил для ритуальных целей (например, в раннем Шумере). Второй тип письменности — словес­но-слоговой, который возник несколько позже идеографического и ши­роко использовался в Древнем Египте (древнеегипетское письмо — с конца IV тыс. до н. э.), Шумере (шумерское письмо — с начала III тыс. до н. э.), в Древней Индии (протоиндское письмо — с III тыс. до н. э.), в Двуречье (клинопись — с III тыс. до н. э.), на Крите (крит­ское письмо — с начала II тыс. до н. э.), в Китае (китайское письмо — со II тыс. до н. э.), в Центральной Америке (письмо майя — с I тыс.

до н. э.), — обладал гораздо более широкими возможностями для передачи информации и вполне мог быть основой для письменных переводов. Это подтверждают и многочисленные памятники более позднего периода, например переводы с китайского языка и на ки­тайский язык в Корее в VII—XIII вв. н. э., поскольку китайское пись­мо со времени своего возникновения мало изменилось.

Не меньшие возможности для письменного перевода предостав­лял и третий тип письменности — силлабическое письмо, возник­шее, по-видимому, в I тыс. до н. э., например, применяющаяся до сих пор в Индии система письменности деванагари (для записи санск­рита, хинди). Наконец, наиболее значимым для оформления пись­менных переводов является четвертый тип — алфавитное (буквенно-звуковое) письмо, родоначальником которого считается финикийское письмо (конец II тыс. до н. э.). Следом за ним на протяжении I тыс. до н. э. развились: восточные алфавиты, западные алфавиты, а затем в I тыс. н. э. — эфиопское письмо и славянское письмо.

Далее при обсуждении истории перевода мы будем наиболее по­дробно останавливаться на событиях, происходивших в Западной и Восточной Европе, а поэтому нас прежде всего будет интересовать развитие западных алфавитов и славянского письма.

Исходным для развития всех западных алфавитов явилось гре­ческое письмо (VIII в. до н. э.), на базе которого позже сформирова­лись италийские алфавиты, древнегерманские руны, латынь и сла­вянское письмо.

Отметим, однако, что само по себе наличие письменности в древ­них культурах не означало, что перевод в них получал большое рас­пространение. Решающим фактором становилось то обстоятельство, нуждалась ли данная культура в заимствованиях извне. Так, «пер­вичные цивилизации», такие как Древняя Греция и Древний Китай, не испытывали необходимости в культурном обогащении с помощью других культур и, несмотря на развитые системы письменности, прак­тически не пользовались переводом как способом «подпитки» из­вне, хотя сами служили богатейшими источниками излучений в со­седние культуры.

6.3. Перевод в эпоху Средневековья

Античный мир медленно и незаметно угасает, перерастая в евро­пейский. Мы не можем назвать точную дату, когда имеет смысл го­ворить о собственно европейском мире. Но отправной точкой, как всегда, служит человек и человеческое общество. А человек на рубе­же эр перешел от расчлененного, рассеянного в окружающей приро­де языческого восприятия мира — к единобожному (монотеистиче­скому). Для европейских народов ведущим вариантом единобожного восприятия явилось христианство.

Именно эта грандиозная перемена в восприятии человеком себя и мира обусловила новый подход к переводу и закрепила его на дол­гие века. Попробуем разобраться в сути этого принципиально но­вого подхода.

Христианство принесло с собой Священное писание — священ­ный текст, к которому люди уже не могли подходить с прежними, античными мерками. Текст этот, данный Богом, почитался как свя­тыня. Необычайно важно, что это был письменный текст, т. е. текст, имеющий законченное оформление. В принципе в истории народов Европы уже известна была к тому времени традиция религиозного восприятия письменных знаков языка. Древние германцы дохристи­анской поры именно так на рубеже эр воспринимали свои руны. Сак­ральный характер имела каждая руна сама по себе, вне ее связи со значением. Значение ее представляло собой таинство и находилось в ведении жрецов. Использование рун для составления слов связно­го текста, т. е. для передачи информации, было в то время явно вто­ростепенной областью их применения.

Почитание текста Священного писания основывалось не на по­читании отдельных графических знаков (букв), а на почитании Слова, которое с самого начала воспринималось как наименьшая возмож­ная частица, прямо связывающая человека с Богом. Это средневековое европейское восприятие текста дает ключ к пониманию средневе­ковой теории перевода. Она опирается на средневековое пред­ставление о природе языкового знака, а это представление, в свою очередь, уходит корнями в философию неоплатонизма. Ее принесли на христианскую почву Блаженный Августин — на Западе и Псев-до-Ареопагит — на Востоке Европы²⁴.

В центре этих представлений — иконическая природа слова. Это означает, что слово есть образ вещи; причем существует внут­ренняя нерасторжимая связь между словом и вещью. Представле­ние об иконической природе слова впоследствии сменится аль­тернативой представлений (в современной лингвистике эта связь может трактоваться и как иконическая, и как случайная). Но тогда, в культуре средних веков, иконическая природа слова была аксио­матична.

Итак, слово есть образ вещи. Значит, в принципе слово может ото­бразить вещь еще раз — на другом языке. В таком подходе была за­ложена принципиальная возможность перевода. Нужной нерастор­жимой связи можно достичь, выбрав другой иконический знак для данного слова, вернее — тот же по сути, но выраженный средствами другого языка.

Но в таком случае переводчик обязан четко и последовательно, без изъятий, отображать каждое слово, иначе он исказит саму реальность.

См.: Буланин Д. М. Древняя Русь // История русской переводной художественной литературы. — Т. 1. — СПб., 1995. — С. 27-28.

В этом и заключается, по мнению известного исследователя ли­тературных памятников Средневековья Д. М. Буланина, лингвофи-. лософская основа теории перевода Средних веков — теории послов­ного (буквального) перевода. Термин «буквальный перевод» мы приводим как дань традиции, но сразу отметим, что, как и многие устаревшие термины, он давно отягощен негативной оценочной кон­нотацией. Термин этот сформировался в то время, когда любое явле­ние пытались оценить с позиций современности, исходя из догмати­ческого представления о том, насколько оно применимо для нас, современных людей. Этот взгляд всегда неизбежно приводит к тому, что явление оценивается негативно. Мы не стремимся понять его суть, мы констатируем только, что нам это явление не подходит.

Но гораздо продуктивнее исследовать явление в его историческом контексте, попытаться понять его место, корни и перспективы. Тог­да оно окажется гармоничным компонентом единой системы явле­ний, одним из естественных отражений особенностей жизни чело­века того времени.

Говоря о специфике перевода Средневековья, мы прежде всего имеем в виду перевод письменный; правда, у нас есть сведения о том, что на Востоке, в Индии, существовал пословный устный перевод, очевидно, базировавшийся на той же иконической теории. Однако в европейской традиции он неизвестен. То, что письменность при­несло европейским народам христианство, — факт общеизвестный. Это были очень похожие между собой графические системы, по­строенные на основе греко-латинских буквенных знаков. Во всех ис­ходно преобладал фонематический принцип фиксации речи. Но в ис­следованиях, посвященных истории письменности, как правило, не делается акцент на том, что письменность возникла как инстру­мент перевода и первым письменным текстом почти у каждого из европейских народов был текст Библии. Значит, фактически пись­менность исходно потребовалась именно для перевода.

Рассмотрим типичные черты средневековых переводов на приме­ре одного из самых ранних памятников — готской Библии. Готская письменность была одним из самых первых вариантов европейской письменности на греко-латинской основе. В IV в. н. э. вестготский монах Вулъфила перевел Библию на готский язык. На основе знаков греческого, италийского и отчасти рунического алфавитов Вульфи-ла разработал для целей перевода готский алфавит, который затем и стал основой готской письменности. Уже в этом раннем тексте про­явились все основные черты средневекового перевода. Перевод этот — пословный. Если Вульфила сталкивался в греческом ориги­нале со словом, которого нет в готском языке, он изобретал различ­ные способы его отображения. Среди них и транскрипция, и кальки­рование словообразовательной модели. Установка на передачу каждого слова в отдельности приводила к тому, что не учитывался контекст, перевод оказывался внеконтекстуальным, точно следовал 64

за цепью отдельных слов, но не учитывал систему языка. Поэтому он и получил наименование буквального, или «рабского», перевода. Однако вряд ли можно говорить здесь о лингвистической наивности переводчиков, как это делают многие исследователи²⁵. Дело скорее в совершенно особом отношении к тексту, которое для нас трудно пред-ставимо. Ведь средневековый переводчик заботился не о мастерстве перевода, точности передачи содержания и понятности переведен­ного текста, а о том, чтобы он соответствовал доктрине христиан­ского вероучения. При этом затемненность, непонятность содержа­ния была даже привлекательна, усиливала мистическое религиозное чувство и соответствовала невыразимости, непознаваемости основ­ных христианских истин. В этом свете особое звучание приобретает слово «рабский»: чувствуя величайший пиетет перед подлинником, переводчик ощущал и хотел ощущать себя рабом перед Божествен­ным текстом.

Практика пословного перевода приводила к прямому заимство­ванию латинских и греческих грамматических структур (accusativus cum infinitivo, genitivus absolutus и др.), которые затем зачастую усваивались принимающим языком.

В переводных текстах, таким образом, при пословном принципе отражалась структура языка оригинала, его словообразовательные модели, но на национальной специфике не делалось акцента, она, видимо, и не осознавалась, во всяком случае, проблемы перевода не составляла. При переводе текста Библии, который делался с древне­еврейского через язык-посредник — греческий или латынь, — воз­никала многослойная структура текста перевода на всех уровнях язы­ка. Стремление к верности христианской доктрине при пословном принципе иногда позволяло переводчикам заменять традиционные детали библейского антуража на местные. Так, в поэтическом пере­ложении Библии на древнесаксонский язык, известном под названи­ем «Хелианд» («Спаситель», IX в.), пустыня, куда направляется Хрис­тос, заменена лесом. Но такие замены мы встречаем, как правило, в том случае, если исходный текст обрабатывался поэтически. Тогда одновременно допускались купюры, выравнивание сюжета и при­способление текста к поэтической форме, привычной для данного народа, — т. е. фактически адаптация, которая являлась известным переводческим приемом еще в дохристианские времена. Одновре­менно с адаптацией можно было наблюдать и логическое «выравни­вание» текста оригинала, целью которого было, по-видимому, облег­чение его восприятия — все с той же задачей: донести до паствы Слово Божье. Ярким примером такого логического выравнивания были так называемые «евангельские гармонии», т. е. сведение во­едино всех четырех Евангелий. Таким образом, в переводах раннего Средневековья зачастую сливались воедино три принципа: послов-