Древняя Греция 2 страница

²⁵ См., напр.: Федоров А. В. Основы общей теории перевода. — М, 1983. — С. 25.

Алексеева OJ

ный перевод, культурная адаптация и логическое выравнивание. Таков и упомянутый «Хелианд», написанный традиционным для германцев древнегерманским аллитерационным стихом; таково Евангелие Отфри-да (IX в.): евангельская гармония, написанная на рейнско-франкском диалекте и использующая смежную конечную рифму.

Получается парадоксальная на первый взгляд картина. С одной стороны, на протяжении всех средних веков существует пословный перевод, не допускающий купюры даже одного слова при переводе, с другой стороны, встречается очень свободная обработка подлин­ника, допускающая даже превращение прозы в стихи. На деле здесь нет противоречия. Принцип соблюдения верности доктрине неук­лонно соблюдался, а вольная переработка, очевидно, была связана не только с дохристианскими традициями адаптации, но и с тради­циями устного проповедничества, хотя авторы, безусловно, пользо­вались, как основой, письменным текстом Библии.

Отметим еще одну странность средневекового отношения к тек­сту. Верность подлиннику ставилась превыше всего. Но, превратив­шись в переведенный текст, он мог потом подвергаться купюрам, входить в состав различных компиляций и т. п. Это было связано с тем, что понятия авторства в нашем понимании не существова­ло; в конечном счете не человек переводил с помощью своего искус­ства, а божественное вдохновение руководило им. Поэтому понятия посягательства на чужой текст возникнуть не могло.

И последнее важное замечание. В средние века отсутствует оппо­зиция между оригинальной и переводной литературой. Ведь текст не есть национальное достояние, он есть достояние всего христианского мира. Вера объединяла людей гораздо мощнее, чем кровь и обычаи. Текстовая культура была единой. Именно поэтому, в отличие от ан­тичности, доля переводных текстов во всей христианской Европе очень велика и составляет от 87 до 99%. Это вовсе не означает духовной ущербности народов в средние века и их неспособности к самостоя­тельному творчеству. Это говорит об общности их текстовой культу­ры и о христианской доминанте в ней. Кроме того, это свидетельство высокой интенсивности информационного обмена в то время.

После этих предварительных замечаний познакомимся кратко с ос­новными средневековыми памятниками перевода и наиболее извест­ными переводчиками.

Первое место по количеству переводных версий безусловно зани­мает Библия. Самый ранний из прославившихся переводов текста Священного писания относится еще к III в. до н. э. — это знамени­тая Септуагинта, перевод первых пяти книг Ветхого Завета с древ­нееврейского языка на греческий. Согласно легенде, египетский царь Птолемей (285-246 гг. до н. э.) приказал перевести Библию, и для этого было отобрано 72 толковника (т. е. переводчика) — по 6 му­жей от каждого колена Израилева; их разместили в крепости на ост­рове Фарос. Каждый из них должен был перевести текст от начала

до конца самостоятельно. Когда работа была завершена и тексты сравнили, то обнаружили, что все они одинаковы слово в слово.

Сохранились также фрагменты первого полного перевода Библии II в. до н. э., выполненного Авилой, Симмахом и Феодотионом, где отмечается как следование пословному принципу, так и перевод по смыслу. Очевидно, и в последующие века Библия не раз переводилась. Известно, что в III в. н. э. Ориген Александрийский сопоставил все имеющиеся переводы на греческий язык и создал новую редакцию.

Начало переводам Библии на латынь положил анонимный пере­вод начала II в. н. э., иногда именуемый Вульгата²⁶.

Однако чаще Вульгатой называют перевод, осуществленный Иеронимом Стридонским²⁷. Об Иерониме известно не так много; мы знаем, что он учился в Риме, некоторое время провел в Анти-охии, где постигал греческую книжную культуру, жил в Халкидской пустыни и там выучил еврейский язык. За 20 лет он перевел все Свя­щенное писание (перевод был завершен в 405 г. в Вифлееме). Поста­новлением Тридентского собора в 1546 г. этот перевод под полным названием «Biblia sacra vulgatae editionis» был объявлен обязатель­ным для католической церкви. Подход Иеронима к переводу зависел от переводимого текста: так, при переводе Библии он явно при­держивался пословного принципа, отмечая, что в Священном писании «и самый порядок слов есть тайна»; при переводе же историографии Евсевия и сочинений Оригена с греческого говорил: «Я передаю не слово словом, а мысль мыслью».

В IV в. появился полный перевод Библии на сирийский язык (Си­рийская Вульгата), на эфиопский язык, а также на готский язык. Гот­ская Библия Вульфилы (317-381) была переведена с одной из вер­сий Септуагинты.

В средние века центрами перевода в Европе становятся монасты­ри и королевские дворы.

В Ирландии в IV в. св. Патрик основывает монастырь, где распо­лагались скриптории, занимавшиеся переписыванием и переводом рукописей на латынь. При дворе Карла Лысого в IV в. живет и тво­рит ирландский монах Скотт Эригена, который, в частности, пере­водит сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита с греческого языка на латынь.

Одновременно с переводами на латынь появляются и переводы на родные языки народов Европы. На древнеанглийский язык сочи­нения теологического, исторического и философского содержания переводят члены кружка, организованного королем Альфредом Ве­ликим в IX в. Переводит и сам Альфред Великий, в частности Боэ­ция, Беду Достопочтенного, Орозия. Переводческая деятельность

²⁶ Семенец О. Е., Панасьев А. Н. История перевода (От древности...). — Киев, 1989.— С. 85.

Евсевий Софроний Иероним, 3407-420 гг.

Альфреда преследовала прежде всего просветительские цели, види­мо, поэтому пословный принцип в его переводах совмещается с прин­ципом вольного, адаптирующего перевода. В переводах из Боэция мы даже видим попытку перевести прозу аллитерационным стихом.

В Германии первые памятники перевода появляются в VIII в. — они же являются и первыми памятниками письменности на древне­верхненемецком языке. Это «Отче наш» и «Символ веры», «Исидор» (перевод трактата Исидора Севильского «Об истинной вере»). Затем, в IX в., к ним добавляются «Татиан» (перевод евангельской гармонии Татиана с греческого через латынь на немецкий язык) и уже упомяну­тые «Хелианд» и «Отфрид». К X в. относится переводческая деятель­ность Ноткера Губастого, или Немецкого (950-1022). Ноткер руко­водил монастырской школой в монастыре Санкт-Галлен, которая была крупнейшим центром перевода в то время. Сам Ноткер перевел «Ри­торику» и «Категории» Аристотеля, «Брак Филологии и Меркурия» Марциана Капеллы, «Утешение философией» Боэция, «Буколики» Вергилия, псалмы и многое другое. Руководствуясь в целом пословным принципом, Ноткер-переводчик редко пользуется транслитерацией при переводе, зато широко применяет словотворчество, основанное на каль­кировании и конверсии. На примере переводов Ноткера мы видим, как велика могла быть роль перевода в развитии и расширении сло­варного запаса языка (для сравнения: словарный запас «Татиана» — 2300 слов; словарный запас Ноткера — 7000 слов).

Особая переводческая ситуация складывается в средневековой Испании. Наверное, нигде в Европе не наблюдается такой пестроты культурных и языковых влияний, как здесь. Во-первых, в Испании в это время четыре (!) литературных языка: испанский (кастильский), каталанский, галисийский и баскский. Во-вторых, испанская куль­тура формируется под влиянием римлян, вестготов, арабов, бербе­ров, евреев. Поэтому переводческие традиции неоднородны и не вполне согласуются с общеевропейскими тенденциями. В частно­сти, латынь в Испании — это одновременно и язык перевода, и язык, с которого переводят на разные языки. Первые памятники перевода относятся к IX в.: это переводы глосс и нескольких документов с ла­тыни на испанский. Но расцвет перевода приходится на XII в. В на­чале XII в. испанский еврей Педро Альфонси переводит с арабского на латынь индийские и арабские сказки; основным принципом пере­вода было вольное переложение оригиналов, т. е. дохристианская традиция. ВПЗОг. вТоледо по инициативе Великого канцлера Кастилии Раймундо была организована школа переводчиков с араб­ского языка. Наряду с литературными произведениями переводчики Толедской школы переводили труды по философии, астрономии, ме­дицине. В XII-XIV вв. процветанию школы содействовал король Альфонсо X (1226-1284). Он переводил и сам, но главное — актив­но участвовал в организации переводческой деятельности. Любопыт­но, что в Толедской школе практиковался двуступенчатый метод пе-

ревода, явно заимствованный из восточных культур: один перевод­чик устно переводил с арабского языка на испанский читаемый вслух текст; второй тут же устно переводил его на латынь, а третий — за­писывал результат. При таком двуступенчатом устном переложении текста корректирование неточностей и толкование неясных мест про­исходило тут же, в процессе перевода. Переводы получались не бук­вальными, но очень близкими к подлиннику. Однако, в отличие от чисто письменных переводов, они были в большой степени внекон-текстуальными, поскольку, естественно, последующий контекст по­чти не учитывался. Переводчики находились под сильным влиянием арабского языка; переводы пестрят кальками с арабского. Сам ко­роль Альфонсо принимал участие в редактировании и переводе не­которых текстов, например юридических и исторических. Благода­ря трудам толедских переводчиков европейцам стали доступны достижения арабской науки и культуры: труды по математике, аст­рономии, физике, алхимии, медицине. Они ввели в европейский куль­турный обиход также и труды знаменитых греков: Аристотеля, Евк­лида, Птолемея, Галена, Гиппократа.

Начиная с ХИ-ХШ вв. среди памятников перевода увеличивается доля светских текстов. По всей Европе благодаря переводам распро­страняется рыцарский роман: в XII в. обработки рыцарских романов по французским источникам обнаруживаются в Германии («Парци-фаль» Вольфрама фон Эшенбаха, «Эрек» и «Ивейн» Гартмана фон Ауэ); в XIII в. появляются пересказы французских рыцарских рома­нов в Англии, Италии, Норвегии, Фландрии, Испании. Даже в Ис­ландии, культура которой по целому ряду причин (толерантная хри­стианизация, островная изолированность, сильная собственная литература) не так сильно зависела от переводов, именно под влия­нием переложений рыцарских романов сформировался целый лите­ратурный жанр: романическая сага. Популярным среди европейских переводчиков является также старофранцузский эпос «Песнь о Ро­ланде», который начиная с XII в. переводят на разные европейские языки (в частности, на средневерхненемецкий и нидерландский). В самой же Франции, помимо христианской и античной литератур, переводят не так много, поскольку существует собственная автори­тетная литература.

Завершая разговор о средневековой теории и практике перевода, кратко остановимся на устном переводе. Если письменный перевод находился в ведении монахов и был богоугодным делом, основные языки, с которых переводили — греческий и латынь, — восприни­мались как божественные языки Священного писания, а латынь была также языком богослужения, то устный перевод, наоборот, воспри­нимался в народе как занятие бесовское. Во-первых, говорящий на любом другом (варварском, неполноценном) языке, как и в древ­ности, казался человеком неполноценным, а необъяснимая способ­ность говорить сразу на двух языках наводила на подозрения, не свя-

зан ли он с дьяволом. Но поскольку устный переводчик становился незаменимой фигурой в дипломатических контактах между форми­рующимися европейскими государствами, он постепенно превраща­ется в официальное должностное лицо и как профессионал имеет высокий статус государственного признания. В XIII в. впервые осо­знание необходимости обучать устных переводчиков приводит к ре­альным инициативам: юрист Петрус де Боско добивается создания в Париже специальной Высшей школы устных переводчиков с вос­точных языков и излагает в послании Филиппу IV Красивому при­мерную программу обучения, аргументируя необходимость созда­ния школы тем, что настало время начать экспансию европейской духовной культуры на Восток²⁸.

Кстати, несколько слов о переводческой ситуации на Востоке в средние века; ведь искусство перевода развивалось, разумеется, не только в Европе, и немаловажно представлять себе культурный фон европейского развития. В арабском мире расцвет переводческой деятельности приходится на VIII—XIII вв. и непосред­ственно связан с распространением ислама. Средневековая арабо-му-сульманская философия опирается на греческую философию, в част­ности на Аристотеля, и берет свое начало в переводах²⁹. Среди мощных центров перевода в то время можно отметить Насибин и Гундишапур (Иран), Дамаск. Особое место занимает И н д и я, ко­торая по объему и количеству переводов превосходит не только весь средневековый Восток, но и Европу. Примечательно, что перевод в Индии является в основном не средством заимствования информа­ции извне, а средством ее «излучения»: на территории Индии созда­ются переводы более чем на 300 (!) языков, в основном — с санскри­та. Богатые переводческие традиции обнаруживаются в Корее (переводы в основном с китайского и на китайский), в Тибете (VII-XIVвв., центры перевода — тибетские монастыри), в Мон­голии (с китайского, тибетского, уйгурского). Особняком стоят Китай и Япония. Китай — одна из древнейших непрерывных цивилизаций — на протяжении всей своей истории отличался ярко выраженной самодостаточностью (китайский гегемонизм) и не стре­мился к культурным заимствованиям; не наблюдалось также и стрем­ления распространять свою культуру. Перевод в Китае в связи с этим был развит крайне слабо, и вспышки переводческой деятельности в III—VII вв. были связаны лишь с усвоением буддизма. Далее, вплоть до XX в., в Китае практически ничего не переводилось. Первым сим­птомом скорого выхода из изоляции явилось создание школы иност­ранных языков и бюро переводов при Цзянь-Наньском арсенале в 60-е гг. XIX в. Библия на китайский язык была переведена только

²⁸ См. об этом, напр., в кн.: AlbrechtJ. Literarische Ubersetzung. Geschichte. Theorie. Kulturelle Wirkung. — Darmstadt, 1998. — S. 40-52.

Семенец О. Е., Панасьев А. Н. История перевода (От древности...). — С. 17.

в XX в. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем в средневековой Япо­нии, где до начала XVII в. перевод неизвестен и не культивируется. Подведем некоторые итоги:

1. Письменный перевод в средние века оказывается мощным сред­
ством религиозной консолидации — как в Европе, так и на
Востоке.

2. Появление письменности у европейских народов непосред­
ственно связано с необходимостью перевода Библии, таким об­
разом, перевод становится катализатором информационной
культуры человечества.

3. Письменный перевод в средние века осуществляется преиму­
щественно в рамках пословной теории перевода, которая бази­
руется на представлении об иконической природе языкового
знака.

4. Конкурирующим принципом письменного перевода является
принцип культурной адаптации.

5. Высокая культура письменного перевода в Средневековье спо­
собствует развитию и обогащению европейских языков.

6. Для средневекового письменного перевода характерно отсут­
ствие осознанного авторства, а также отсутствие представле­
ний о национальной принадлежности текста.

7. Функциональные рамки устного перевода по-прежнему оста­
ются ограниченными.

6.4. Перевод в Европе XIV-XIX вв.

Эпоха Возрождения. Отношение к переводу постепенно меняет­ся в эпоху Возрождения, по мере того как меняется отношение чело­века к самому себе, Богу и окружающему миру. Первые симптомы этих изменений обнаруживаются еще в недрах Средневековья. В XII в. появляются университеты — очаги светского знания: в Бо­лонье (1119), в Париже (1150), в Оксфорде (1167), в Валенсии (1212) и т. д. В некоторых из них даже не было теологических факультетов; например, университет Валенсии ввел изучение богословских наук только в XV в. Появляется светское искусство и светская наука, ла­тынь теперь не только язык Священного писания и христианского богослужения, но и язык университетского образования и светской науки, тем самым она приближается по своему статусу к прочим ев­ропейским языкам.

Увеличивается, как мы уже отмечали, и популярность светской переводной литературы. Священный трепет перед текстом начинает постепенно сменяться интересом к его содержанию. Вполне согла­суются с этими новыми тенденциями высказывания Роджера Бэко­на (XIII в.), который в своем знаменитом произведении «Opus majus» отмечает, что в переводе «все передать невозможно», поскольку языки

сложны и своеобразны, и призывает переводчиков опираться на со­вершенствование своего знания иностранных языков.

Появляется взгляд на текст как на нечто организованное по прави­лам определенного языка. Большую роль в этой переориентации сыг­рало оживление интереса к античным текстам: первое место среди переведенных книг в XIV в. занимают античные авторы и во Фран­ции, и в Италии, и в Испании; очень популярны они и в Англии. Среди знаменитых имен — Вергилий, Овидий, Саллюстий, Тит Ливии.

Не менее важно было появление светских текстов, содержащих осознанный вымысел (фактически это было начало зарождения ху­дожественной литературы в ее современном понимании). Повышен­ный интерес переводчики разных стран проявляют к новинкам ита­льянской литературы, находившейся тогда на переднем фланге литературного развития. Данте, Петрарка, Боккаччо переводятся в XIV-XV вв. на все основные европейские языки.

Новое поколение светских переводчиков XV-XVI вв. единодуш­но высказывается в пользу перевода, точно передающего подлинник по смыслу и соблюдающего нормы родного языка. В Германии это — Генрих Штейнхефель, переводчик Эзопа и Боккаччо (XV в.), во Франции — Иохим дю Белле, переводчик Овидия, и Этьен Доле, переводчик Платона и автор трактата «О способе хорошо перево­дить с одного языка на другой» (1540). Феррера Сайоль (XV в.), переводчик каталонской королевской канцелярии, переводя труд Пал­ладия «О сельском хозяйстве», рассуждает в предисловии к своему переводу о способах передачи специальных терминов, демонстри­руя особый интерес к точности передачи содержания адекватными средствами родного языка.

Вместе с тем оживляется и расцветает старинная традиция куль­турной адаптации. Так, немецкий переводчик XV в. Альбрехт фон Эйб при переводе комедий Плавта не только антураж действия заме­няет на немецкий, но и меняет имена действующих лиц.

Церковь в эпоху Возрождения ужесточает борьбу за свою чисто­ту, словно ощущая неизбежность перемен и сопротивляясь им из последних сил. Эту чистоту она также связывает и с пословной теорией перевода, основанной на иконической природе языкового знака. Пострадал переводчик и ученый, гуманист Этьен Доле. За не­каноническое истолкование одной реплики Сократа в диалоге Пла­тона он был приговорен церковным судом к смерти и сожжен на костре в 1546 г. Церковь запрещает и перевод Библии на народный язык, объявив его еретичеством. Несмотря на это, мы уже в XIV в. встречаемся с первыми попытками изложить текст Библии народ­ным, общедоступным языком. Один из таких анонимных переводов на немецкий язык был напечатан в Страсбурге в 1465 г. Однако эту попытку нельзя признать удачной. Перевод, выполненный, очевид­но, с Вульгаты, пестрит кальками с латыни и отличается тяже­ловесностью синтаксиса. И вместе с тем именно с переводом Биб-

лии связана самая существенная перемена, которая произошла в следующем, XVI в.

Реформация. Да, настоящий перелом в истории перевода насту­пает только тогда, когда ревизии подвергается главный текст в жиз­ни людей того времени — Библия. Вот почему этот перелом связан в первую очередь с именем Мартина Лютера. Мартин Лютер (1483— 1546), немецкий священник, доктор теологии, предложил принци­пиально новый перевод Священного писания, опираясь на древне­еврейский и греческий оригиналы, а также на латинскую Вульгату. Лютер остро ощущал назревшую потребность европейской части человечества вступить в другие отношения с Богом, общаться с ним без посредников и воплотил эту потребность в новых принципах пе­ревода. И новый перевод Библии стал основной опорой Реформации христианской церкви.

Призывая соблюдать каноническую полноту и точность передачи содержания подлинника, Лютер призвал делать язык перевода та­ким, чтобы он был понятен и знаком любому человеку, т. е. ориенти­роваться на нормы общенародного языка. Интересно, что многие явно устные, просторечные компоненты речи того времени, которые Лю­тер ввел в Библию, вскоре изменили свой статус и стали восприни­маться как элементы высокого стиля. Подействовал авторитет тек­ста Библии, как священного и возвышенного. Новые принципы перевода, ориентированные на полное самостоятельное понимание текста и переводчиком, и тем, кто его читает, распространились очень быстро на перевод Библии с латыни в других странах Европы, а за­тем и на перевод других христианских и светских текстов.

Трагически сложилась судьба Вильяма Тиндла (1494-1536), уче­ника и верного последователя Мартина Лютера, который перевел Библию на английский язык, ориентируясь на те же принципы, кото­рые проповедовал Лютер. По приказу Карла V он был схвачен и со­жжен на костре.

Но победное шествие лютеровских принципов перевода было уже не остановить. В это же время расширяется диапазон перевода неху­дожественных текстов в связи с развитием светского знания. Пере­водятся сочинения по астрономии, врачебному делу, алхимии, гео­графии. Принцип полной передачи содержания средствами родного, понятного всем языка утверждается и здесь.

Классицистический перевод. В XVII в. рекатолизация приводит отчасти к возвращению авторитета пословного принципа, но он как был, так и остается уже не единственным. Лютеровская концепция, которая больше соответствует взгляду человека того времени на мир, продолжает распространяться.

Формирование светского художественного текста, которое нача­лось в эпоху Возрождения, завершается его четкой фиксацией в жан­рах в эпоху классицизма. Начиная с конца XVII в. в европейских ли­тературах определяются принципы перевода, согласно которым текст

должен отвечать нормам эстетики Буало, нормам эстетики класси­цизма. Лучшим переводом признавался перевод, максимально при­ближенный к некоему художественному идеалу. Это достигалось с по­мощью определенного набора языковых средств, которые отвечали требованиям «хорошего вкуса». В предисловии к своему переводу «Дон Кихота» Сервантеса на французский язык Флориан достаточно четко формулирует эти требования: «Рабская верность есть порок... В „Дон Кишоте" встречаются излишки, черты худого вкуса — для чего их не выбросить?.. Когда переводишь роман и тому подобное, то самый при­ятный перевод есть, конечно, и самый верный»³⁰. Отметим попутно, что XVIII в. осудил «рабский перевод», т. е. пословный принцип, с нравственно-художественных позиций, не анализируя его историче­скую специфику и теоретико-философские основы.

Содержание и форма в классицистическом переводе были в един­стве. Но это единство находилось вне подлинника, в какой-то идеаль­ной реальности, и в процессе перевода надо было стремиться к дости­жению этого идеала. Поэтому текст оригинала рассматривался как сырой, несовершенный материал. Проблема переводимости в таком случае снималась сама собой: ведь любой, самый слабый подлинник можно было попытаться приблизить к эстетическому идеалу. При пе­реводе изменения вносились в сюжет, композицию, состав персона­жей, т. е. в содержательные аспекты произведения, менялись и сред­ства выражения этого содержания. В результате исчезало всякое авторское и стилистическое своеобразие подлинника. Намеренно устранялось национальное своеобразие, хотя и предшествующие прин­ципы перевода, как мы помним, его не передавали и не учитывали. Но если в Средневековье отказ от национальных черт объяснялся стремлением к религиозному единению, то теперь царила идея интер­национальной, просветительской миссии литературы. Неудивитель­но, что при таком подходе к целям перевода, когда эстетическая цен­ность самого подлинника не принималась в расчет, нередки были переводы с участием языка-посредника, каковым в большинстве слу­чаев оказывался французский. Споры о том, обогатили ли такие пере­воды европейские национальные литературы, ведутся до сих пор³¹.

Своеобразным было также и отношение к нормам языка перево­да. Текст должен был соответствовать нормам того языка, на кото­рый переводился, но эти нормы трактовались иначе, чем в концеп­ции Лютера. Установка на общенародный язык сменилась установкой на язык литературного жанра, во многом далекий от разговорного. В качестве примера можно привести многочисленные классицисти­ческие переводы трагедий Шекспира на французский язык. Недо­пустимы были с точки зрения классицистической эстетики смеше-

ние поэзии и прозы в трагедии, комических ситуаций с трагически­ми, употребление грубой и просторечной лексики, нарушение Шек­спиром теории трех единств: времени, места и действия. Все эти «отступления от идеала» устранялись при переводе. Тексты, пе­реведенные таким способом, как бы отрывались от конкретного ав­тора и становились достоянием литературного направления.

Разумеется, такая точка зрения о приведении всех подлинников путем перевода к единому эстетическому знаменателю разделялась далеко не всеми. Но даже англичанин А. Ф. Тайтлер, выдающийся теоретик перевода XVIII в., в своем «Опыте о принципах перевода» (1791), требуя точности при передаче авторского стиля, признавал правомерным внесение существенных изменений в подлинник, в частности, его приукрашивание. Тайтлер высоко оценивал выпол­ненный А. Попом перевод «Одиссеи», оправдывая допущенный в нем смысловой и стилистический произвол.

Что касается переводов нехудожественных текстов, то они на про­тяжении XVII-XVIII вв. держатся в рамках лютеровских принципов перевода, исключая, наверное, публицистические и философские тексты. При переводе научных произведений распространены ком­пиляции и выборочный перевод.

Общественный статус переводчика в XVIII в. достаточно высок по сравнению с прежними веками, но заметно варьирует от страны к стра­не. Ясно одно: письменный переводчик занимает заметное место в свет­ской культуре. Исследователи отмечают, что именно в XVIII в. перевод обретает признаки профессии и постепенно начинает формироваться настоящее профессиональное сословие переводчиков³².

Во Франции достаточно сильна и уважаема собственная художе­ственная литература, и перевод как канонизированный жанр зани­мает в ней достойное, но второстепенное место. Переводческая дея­тельность является делом чести и государственного престижа, выполняя миссию обогащения собственной сильной литературы, и такие известные авторы, как Вольтер и Прево, считают свои перево­ды равноправной частью собственного творчества. Показательно, что во Франции треть переводчиков оплачивается королевским двором в форме постоянного жалованья. Сохраняется также традиционная для прошлых веков система поддержки переводчиков меценатами. Многие из французских переводчиков вполне осознают свою значи­мость и роль, отмечая в предисловиях, что их творческие достижения должны оцениваться не ниже, чем достижения авторов оригиналов, ведь они не просто переводят, но еще и улучшают несовершенный оригинал. При этом для всех них перевод представляет собой лишь побочную деятельность наряду с собственным творчеством и, разу­меется, не является основным средством существования.

30,

Цит. по: Федоров А. В. Основы общей теории перевода. — М., 1983. — С. 28. См., напр.: Stackelberg J. von. Ubersetzungen aus zweiter Hand. — Berlin; New York, 1984.

³² См., напр.: Roche G. Die soziale Stellung der Ubersetzenden im 18. Jahrhundert // 0 wie Ubersetzen. — Wien, 2001. — N 19/20. — S. 9-17.

В Германии же, где литература в этот период находится лишь в ста­дии своего формирования, читательский спрос приходится удовлет­ворять преимущественно за счет переводов, в основном с англий­ского и французского языков. Колоссальный рост объема переводов приводит, как ни странно, к снижению социального статуса пере­водчика. Армию немецких переводчиков XVIII в. начинают рассмат­ривать как толпу анонимных «бумагомарателей», а сами переводчики, которые редко ставят свое имя под переведенными произведениями, стараются при переводе держаться к подлиннику как можно ближе. В Германии того времени отсутствуют структуры, которые могли бы материально поддерживать переводчиков. Поэтому здесь быстро формируется профессиональный переводческий рынок со своими жесткими законами: низкая оплата труда, поточное «производство», низкое качество самих переводов из-за поспешности их выполнения. Переводчики образуют профессиональную касту, в которой редко встретишь известного писателя. Существуют и половые предрассуд­ки: так, Тереза Хубер, переводившая сначала для своего первого мужа Георга Форстера, а затем — для Людвига Фердинанда Хубера, вы­нуждена была публиковать свои переводы либо анонимно, либо под именем мужа, поскольку современники считали перевод «не женским делом»³³.