2015-05-22
5509
В отличие от здоровых людей, у которых чрезвычайно велико разнообразие сочетаний черт характера, больных людей отмечают довольно стереотипные виды или шаблоны характеров. Рассмотрим, однако, что понимается под характером в специальной (психиатрической) литературе. Приведем типичное описание характера больных эпилепсией, подобное которому можно встретить в любом учебнике психиатрии: эгоцентричность, сочетание слащавости, угодливости со злопамятностью и мстительностью, чрезмерная аккуратность, мелочность, жадность, скаредность, склонность к употреблению уменьшительных суффиксов; отмечаются также злобность, жестокость, лицемерие, ханжество, льстивость, педантизм, религиозность; наряду с этим говорится о большом трудолюбии, стремлении бороться за справедливость и т. д.
В русле такого понимания характера не являются, неожиданностью работы, подобные исследованию Р. Х. Газина (1963), где изучалась зависимость между злопамятностью, угодливостью, подобострастием, оптимизмом, трудолюбием и т. п., называемыми автором параметрами характера, и особенностями течения болезни. Оптимизм и трудолюбие оказались характерными для больных с меньшей продолжительностью заболевания, а педантичность и аккуратность — при длительности заболевания от 5 до 10 лет... Злопамятность, оказывается, меньше встречается при редких припадках, а при приступах средней частоты она усиливается... С увеличением количества припадков слабее проявляются такие черты характера, как склонность к сутяжничеству, угодливость, льстивость, подобострастие, слащавость и т. п.
Самое страшное в подобных описаниях то, что им трудно отказать в достоверности. Да, такого рода черты характера у эпилептиков действительно часто встречаются. Но являются ли такие описания единством (синтезом) биологического (медицинского) знания и знания психологического? Думается, что мы имеем здесь дело не только со смещением явлений биологических и психологических, но и с предельно статичным пониманием характера и его признаков у больных. Действительно, по мнению психиатров, перечисленные выше особенности характера являются прямым следствием болезни (сама болезнь может при этом толковаться по-разному — или как специфическое изменение обмена веществ, или как последствие рубцов в мозгу, или как результат избытка ликвора и т. д.).
Нечто похожее наблюдается и при толковании психопатий. Между тем психопатии - уродства характера и личности, очень похожие на те, которые наблюдаются при болезни,— могут, как известно, проявляться и при отсутствии болезненного процесса, например при слабо выраженной врожденной патологии нервной системы. Известно также, что каждой болезни (эпилепсии, шизофрении, маниакально-депрессивному психозу и др.) соответствует свой сходный с болезнью тип психопатии. В клинике наблюдаются также «психопатоподобные синдромы», «патохарактерологическое развитие» и т. п. Всякий раз в этих случаях за такими понятиями скрываются некоторые шаблонные характеры фактически воспроизводящие набор черт, включаемых в описание характера у соответствующей группы больных.
Типы психопатий описаны многими учеными (П. Б. Ганнушкиным, Э. Кречмером, Т. И. Юдиным и др.). Вот как описывает, например, эпилептоидный тип П. Б. Ганнушкин: «Самыми характерными свойствами этого типа психопатов мы считаем, во-первых, крайнюю раздражительность, доходящую до приступов неудержимой ярости; во – вторых, приступы расстройства настроения (с характером тоски, страха, гнева) и, в-третьих, определенно выраженные, так называемые моральные дефекты (антисоциальные установки)... Обыкновенно подобного рода психопаты очень нетерпеливы, крайне нетерпимы к мнению окружающих и совершенно не выносят противоречий. Если к этому прибавить большое себялюбие и эгоизм, чрезвычайную требовательность и нежелание считаться с чьими бы то ни было интересами, кроме своих собственных, то станет понятно, что поводов для столкновений с окружающими у эпилептоидов всегда много» (Ганнушкин 1933).
Ганнушкин был, как известно, замечательным и непревзойденным по тонкости анализа пограничных психопатологических состояний психиатром. При всем уважении к нему и правдивости его описаний статики психопатий нельзя не признать, однако, что и в этих описаниях имеет место смещение, а не единство биологических и социально - психологических явлений. Труды Ганнушкина были все же ограничены уровнем современной ему психологии. Означает ли это, что наша критика справедлива только в отношении старых авторов и в настоящее время неактуальна? К сожалению, нет.
В современной психиатрической литературе в описании типов психопатий и психопатоподобных развитий личности содержатся все те же, лишь несколько дополненные или подправленные типы характеров и личностей. Книги и монографии публикуются так, как если бы за прошедший полувековой период теория формирования личности и характера нисколько не продвинулась, в частности в психологии.
А. Е. Личко (1976), например, обосновывая принципы построения своего «патохарактерологического опросника», начинает книгу следующим положением: «Распознавание типа психопатий и акцентуации[2] характера у подростка представляет немаловажную практическую задачу. Тип служит одним из главных ориентиров для медико-педагогических рекомендаций, для советов в отношении будущей профессии и трудоустройства. Последнее же весьма существенно для устранения и предотвращения социальной дизадаптапции». «Теоретическими предпосылками для создания опросника послужили опыт психиатрии клинико-нозологического направления и концепция психологии отношений. Пользуясь описаниями известных психиатров, данными в руководствах и монографиях Э. Крепелина Э. Кречмера, К. Шнейдера, Г.Б. Ганнушкина... мы составили наборы фраз, отражающие отношение разных патохарактерологических типов к ряду жизненных проблем...». Иными словами, А.Е. Личко считает естественным и правомерным переход от клинических типов психопатий к анализу «вариантов нормы». Характеры подростков рассматриваются как нечто статическое: здоровые и трудные подростки делятся на типы, лишь слегка отличающиеся от типов Ганнушкина. С помощью этого опросник уже обследуются тысячи здоровых подростков и юношей - определяются психопатические типы и «акцентуированные личности», выявляется, какие типы характеров больше склонны к правонарушениям, какие — к самоубийствам и т. д. Но ведь это и есть представление о характере как о конституционально запрограммированной статической структуре.
Следует предупредить одно возражение. У А.Е. Личко, как впрочем, и у Г.Б. Ганнушкина, говорится о динамике психопатий и патологических характеров. Но под динамикой в обоих случаях подразумевается отнюдь не процесс формирования черт характера, а лишь, вероятность того или иного реагирования стабильного типа (характера) на различные события.
В книге А.Е. Личко (1977), специально посвященной психопатиям и акцентуации характера у подростков, мы видим все тот же ход мысли — от вариантов патологии к истолкованию характера и личности в норме. В главе V, где рассматривается психопатическое развитие (так называемые приобретенные психопатии), А.Е. Личко прямо высказывает опасение, что условия воспитания (гипоопека, гиперопека, воспитание по типу «кумира семьи» или «золушки» и т. д.) могут быть переоценены. Он считает, что «значительно чаще формирование приобретенной психопатия происходит, когда в преморбиде личность принадлежит к крайним вариантам нормы». При этом, по мнению автора, далеко не всякое «влияние среды» значимо для формирования характера, а лишь такое, которое адресовано к locus minores resistentiae[3]. Значит, исходным для него все же остается генетически запрограммированный тип.
Налицо, таким образом, сложная методологическая проблема: если рассматривать психопатические типы характеров с биологической точки зрения, т. е. понимать их как фенотипы, сходные с генотипами (поскольку болезни нервной системы все больше и больше рассматриваются как наследуемые, генотипические), то неминуемо последовательно спорный и несоответствующий психологической теории вывод о генетической запрограммированности таких черт характера, как лицемерие, ханжество, скупость, или, при иных типах психопатий, стремление к рисовке, поиск признания, лживость и т. д.
Думается, что правильнее рассматривать закономерности формирования характера у человека так, как их рассматривал С.Л. Рубинштейн (1959). Он критически отнесся к попыткам выводить мотивы и побуждения человека из свойств его характера. Так, по его мнению, об отношении характера и мотивов можно говорить лишь в статическом плане. «Для того, чтобы открыть путь к пониманию становления характера,— писал С.Л. Рубинштейн,— нужно обернуть это отношение характера и побуждений или мотивов... Узловой вопрос — это вопрос о том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства, в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то устойчивое, что характеризует данную личность... побуждение — это свойство характера в его генезисе... Исследование характера и его формирования до сих пор мало продвинутое, должно было бы сосредоточиться, в первую очередь, на этой проблеме - проблеме перехода ситуационно, стечение обстоятельств порожденных мотивов (побуждений) в устойчивые личностные побуждения» (С. Л. Рубинштейн‚1959).
Как известно, С.Л. Рубинштейн, говоря о принципе детерминизма и проблеме личности, критиковал широко распространенную в прошлом веке и сохраняющуюся, к сожалению, в психиатрии теорию двух факторов (влияние внешних воздействий, с одной стороны, я внутренних условий — с другой). Он считал необходимым исходить из того, что внешние воздействия всегда действуют опосредованно, через внутренние условия. Он даже считал, что личность приобретает значение для понимания закономерностей психических процессов именно как совокупность внутренних условий. Иначе говоря, воздействие, оказываемое на нас любым событием в жизни, всегда обусловлено тем что мы до него пережили и передумали, какую внутреннюю работу проделали.
Поясняя, что именно следует понимать под внутренними условия ми, в которые включенны и свойства нервной системы, С. Л. Рубинштейн пишет об истории предшествующего развития личности: «Говоря об истории, обуславливающей структуру личности, надо понимать ее широко: она заключает и процесс эволюции живых существ, и собственно историю человечества, и, наконец, личную историю развития данного человека. В силу исторической обусловленности в психологии личности обнаруживаются компоненты разной меры общности и устойчивости, которые изменяются различными темпами».
С нашей точки зрения, в этом положения и кроется путь к анализу развития характера людей, в том числе с разными формами аномалии нервной системы.
Материал патологии является не более чем одним из множества средств анализа формирования черт характера (хотя и весьма ярким средством). Совокупности жизненных обстоятельств, создающих характер и личность в норме, патологию центральной нервной системы можно противопоставить потому что она создает известное сходство между ее носителями в одном каком-то свойстве мозга. Именно сходство таких свойств (определенная мера общности) способствует тому, что при столкновении с житейски обусловленным сочетанием внешних воздействий дети (подростки, люди вообще) приобретают некоторое сходство черт характера. Формируются эти черты характера — как в норме, так и в патологии — в результате стереотипизации обусловленных обстоятельствами мотивов и побуждений. Патология лишь создает одно из условий, способствующих их стереотипизации.
Возвращаясь к методологическим аспектам рассматриваемой проблемы, можно, таким образом, сказать, что одинаково некорректными являются как путь от патологии к толкованию нормальных характеров, так и противоположный путь от нормы к толкованию характеров при патологии. «В человеке, пишет Е. В. Шорохова (1975г.), — природное снимается общественным, но оно не устраняется, а действует на всех этапах его жизни».
Но характер и свойства центральной нервной системы не одно и то же. Черты характера формируются в процессе жизни и жизнедеятельности человека, они не предопределенны прямолинейно свойствами его нервной системы. И смешивать свойства нервной системы с чертами характера не следует, хотя разобраться в этом вопросе совсем не легко. Безусловное, но отнюдь не детерминирующее влияние на характер и личность оказывают и красота человека, и его рост, здоровье внутренних органов, свойства эндокринной и нервной системы, темперамент, конституция. Но все это лишь некоторые элементы внутренних условий, роль которых сказывается в особенностях проявления мотивов и побуждений, детерминируемых, однако, обстоятельствами жизни. При прямом переходе от телесной конституции к характеру и личности происходит типичный для медицины (и в частности для психиатрии) пропуск одного из важнейших звеньев, а именно формирование психических свойств личности. Такое положение о формировании свойств психики человека в онтогенезе, ставшее азбучным для психологов, имеет и биологическое обоснование. В генетике существует представление о том, что наследуется вообще не признак как таковой, а лишь «норма реакции», т.е. способ реагирования на условия онтогенетического развития. Академик Н.П. Дубинин (1971) писал, что в природе на уровне человека происходит «качественный скачок». Наследование свойств психики Н.П. Дубинин считает «социальным», т.е. передающимся благодаря воспитанию. «Норма реакции» человеческого мозга очень широка и допускает различное онтогенетическое развитие в зависимости от образа жизни человека.
Рассмотрим пример, Эпилептики, как и многие эпилептоидные психопаты, педантичны, мелочны, скупы, обстоятельны. Однако как бы не толковать причины и сущность эпилепсии и эпилептоидной психопатии, трудно себе представить, что измененный обмен веществ, рубец в мозгу, гидроцефалия или иная форма патологии организма – могут стать причиной скупости и педантичности. Это невероятно с точки зрения психологических понятий о характере. В то же время известно, что с возрастом, особенно к старости, люди (разные по характеру, но здоровые) начинают все бережнее относиться к деньгам, вещам стремиться ко все более аккуратному расположению предметов в доме, все более стереотипны в своем образе жизни. Не являются ли эти черты характера компенсаторными, возникающими как реакция личности на возникающую забывчивость, на опасение снижение трудоспособности и возможное в связи с этим снижение заработка? Значит, и скупость и педантичность могут быть не только при эпилепсии и эпилептоидной психопатии, но и в норме. И далеко не все эпилептики скупы и педантичны.
Так же можно разобрать происхождение слащавости, угодливости, ханжества в сочетании со злобностью и злопамятностью. Может ли ставшее хрестоматийным изречение: «с именем Христа на устах и с камнем за пазухой» быть выведено из биологической основы? Думается, что нет. Биологической основой может быть повышенная возбудимость индивида, инертность аффективной реакции. Однажды такой аффективный разряд в адрес взрослого или более сильного сверстника вызвал «возмездие». Неважно, было ли это «возмездие» однократным, но памятным по боли, либо подобное происходило часто – так или иначе, опыт пережитой ситуации порождает мотив не ссорится, не допускать конфликтов, маскировать свою злость и вспыльчивость почтительными словами.
Столь же неадекватно объяснять эпилепсией религиозность. Она явление социальное, зависящее от воспитания. Но, действительно, случается, что при психической болезни, когда человеку плохо и он не может понять, что с ним происходит, как ему избавиться от своей беды, у него возникает желание чуда, «вера» в чудо, стремление верить, иначе возникает религиозность. При эпилепсии этому в некоторой мере способствует болезненная (биологическая) склонность к состояниям экстаза, особого «озарения». Не следует, однако, претендовать на абсолютность такого объяснения. Важно одно: в подавляющем большинстве случаев психопатологический симптом, симптом болезни не может быть прямо выведен из признаков болезни — он является вторичным ее следствием, следствием образа жизни человека, обладающего больным мозгом, следствием определенных обстоятельств (см. С. Я. Рубинштейн, 1949).
Известно, что даже настоящие эпилептические припадки возникают иногда по условнорефлекторным механизмам. Что же касается - таких качеств, как скупость, жадность, ханжество, лицемерие, слащавость и т. д., то все эти черты характера возникают в патологии по тем же механизмам, какие были описаны С.Л. Рубинштейном применительно к норме, т. е. вследствие фиксации обобщенных мотивов (или побуждений) в однородных ситуациях. Говоря об эпилептоидных психопатах, характеры которых сходны с характерами больных эпилепсией, можно предположить, что в свойствах нервной системы обоих есть некий радикал, роднящий их друг с другом (например, сильная возбудимость и инертность нервных процессов). Однако сколь велика бы ни была «мера общности» в свойствах центральной нервной системы, сходство характеров у психопатов и больных определяется в первую очередь сходством побуждений и мотивов в соответствующих ситуациях. Не может быть фиксированного в генотипе такого свойства, как черта характера. Скупость, слащавость, ханжество формируются в онтогенезе как некоторая обобщенная система мотивов. Сходство одного из внутренних условий, например, сходство какого-либо свойства нервной системы, способствует (но не детерминирует) типизации свойств характера, возникающих, как и в норме, в виде обобщенных побуждений или мотивов.
Если вернуться к положению С.Л. Рубинштейн о «компонентах разной меры общности» в развитии личности, то можно себе представить, что в структуру человеческого мозга, допускающую очень широкую «норму реакции», т.е. возможность прижизненного формирования широкого диапазона разных умений, знаний и черт характера, болезнь (текущая болезнь, либо повреждение, оставившее след) вносит некий общий радикал. Таким радикалом может быть, например, возбудимость и инертность нервных процессов. Этот радикал и создает известную «меру общности» у детей и подростков, на базе которой в обычных условиях воспитания могут обычным путем развиться, но не обязательно развиваются, сходные (шаблонные) черты характера. Если воспитание таких детей было не обычным, а направленным (корригирующим), то ни слащавости, ни ханжества, ни скупости могло бы и не возникнуть. Никакого генетически запрограммированного врожденного характера эпилептика и эпилептоида не существует, но дети, у которых сильна возбудимость и инертность нервных процессов, развиваясь по обычным для человека закономерностям, часто становится и слащавыми, и скупыми, и педантичными. Не следует ставить в один ряд ядерные свойства нервной системы и приобретаемые в процессе жизни, в качестве вторичных осложнений, черты характера, объясняемые «генерализацией типичных мотивов и побуждений».
Для того чтобы знать достоверно, как складываются те или иные черты характера, необходимо длительное наблюдение за этим процессом в детских домах, интернатах, школах и т. д. Ценный материал может быть получен в дефектологии, где можно проследить формирование характера и личности детей и подростков при разных формах патологии нервной системы.
В клинике наличие целой группы лиц, сходных по характеру: ханжески слащавых, но злопамятных и жестоких, скупых и скаредных - позволяет лучше понять механизмы формирования разных черт характера. Они ведь встречаются и в норме, но там усмотреть их истоки труднее. Характеры здоровых очень разнообразны. Материал патологического развития личности полезен для изучения закономерностей формирования характера, а также для, разработки коррекционных мероприятий. Закономерностям формирования характера в норме и патологии должна быть посвящена углубленная исследовательская работа. Больной ребенок, больной взрослый — это, прежде всего человек, и такие его психические свойства, как черты характера не предопределены типом конституции, не детерминированы морфологически. Взаимосвязанности здесь сложные, но подвергнуть их теоретическому анализу можно и нужно, благо фактического материала больше чем достаточно.
Логика развития науки в современную эпоху достаточно специфична. Много говорилось о том, что именно на стыке наук исследовательская работа оказывается особенно продуктивной: случается, к сожалению и противоположное. Многие пограничные исследования и публикации остаются как бы за пределами компетенции и контроля каждой из граничащих наук. Так, в частности, происходит и на границе психиатрии и психологии. Медики считают соответствующие исследования компетенцией психологов, а психологи — компетенцией медиков.
Между тем критический анализ таких публикаций необходим. Он важен по двум причинам: во – первых, в клинике (и в частности в патопсихологии) путь от теории к практике часто короток и ошибочное теоретическое положение может непосредственно определить судьбу больного (ход лечения, экспертное решение, трудовые рекомендации и т. д.). Во-вторых, методологический вакуум в рассматриваемой области поспешно заполняется сейчас устаревшими либо порочными теориями и подходами. Смешение понятий «личность», «характер», «индивидуум», «тип психопатии», против которого предостерегал А.Н. Леонтьев (1975), приводит к тому, что в практической работе имеет место возврат к самым устаревшим и ложным способам действий. Так, как мы уже увидели, для отбора людей на сложные профессии используются опросники, ориентированные на выявление типа психопатий и синдромов болезни. Точно также для определения преморбидной личности, ее податливости (либо неподатливости) воздействию нравственных норм снова применяются опросники, предназначенные для исследования больных.
В литературе уже высказывалось суждение о том, что во многих психиатрических и вообще медицинских учреждениях сейчас ширится эпидемия опросников, снабженных математической системой обработки. Б.В. Зейгарник (1971) справедливо указывает на то, что получаемые на основе этих опросников коды и кривые возвращают клинике ее же синдромы, нозологические формы, типы психопатий и т.д., но только в формализованном виде. Нет надобности возражать против стремления клиницистов облегчить свой труд и выражать свои клинические данные в цифрах и графиках. Спорным (и, пожалуй, не только спорным, но и вредным) является обозначение всех этих опросников как психологических методик, определяющих личность больного и тип его характера.
Все это опросники представляют собой попытку вывести особенности здоровой личности и обычного характера из типологии, свойственной патологии, т.е. попытку перенести данные патологии на истолкованные нормы.
Некоторые, сами по себе неплохие экспериментальные приемы не правомерно рассматриваются как «рентген личности», в равной мере пригодный для предсказания благоприятных семейных отношений, целесообразности выдвижения на ответственную работу, диагностики психической болезни и эффективности ее лечения. Такой подход дискредитирует даже хорошую методику, лишает смысла проводимую работу.
В области патопсихологии легко найти материал для конкретизации и разработки понятий «личности» и «характера», но очень важно приступить к этой разработке с четких методологических позиций. Важно преодолеть сохранившиеся в ней устаревшие представления, смешения, а не единство биологического и социального толкования личности человека.
Психология индивидуальных различий: Хрестоматия / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер и В.Я.Романова. - М.: ЧеРо, 2000. - 776с. - с. 472-492.
Лазурский А. Ф. Классификация личностей
(…) Деление по психическим уровням выражает собой степень активности приспособления личности к окружающей среде (или, на более высоких уровнях, степень приспособления среды к собственным запросам и стремлениям личности), то не следует забывать и того, что само это приспособление может идти различными путями в зависимости от чисто качественных различий между отдельными человеческими индивидуумами. Различия эти обусловливаются, прежде всего, тем, что ни у одного человека нельзя встретить совершенно одинакового развития всех отдельных психических функций или способностей.
Само собой разумеется, что в зависимости от различий темперамента и характера крайне различны будут также и те пути и способы, какими человек воздействует на окружающую жизнь, стремясь так или иначе приспособиться к ней; и вот эти-то именно индивидуальные различия в реакции индивидуума на окружающую среду и лежат в основе того, что мы называем делением личностей по их психическому содержанию.
Эндопсихика и экзопсихика (...) Анализируя и сравнивая между собой те бесконечно разнообразные по содержанию и по степени сложности проявления, из которых строится наше представление о человеческой личности, мы можем разбить их на две большие группы. Во-первых, проявления, свидетельствующие о большем или меньшем развитии у данного человека тех или иных психологических (психофизиологических) элементов личности, а также о способах взаимного соединения этих элементов. Так, например, сопоставляя дерзкую и необдуманную выходку какого-нибудь человека с другими аналогичными его поступками, мы заключаем, что в основе разбираемого проявления лежит чрезмерно повышенная эффективная возбудимость данного человека, а также слабое развитие у него задерживающих импульсов, благодаря чему внезапно возникающие побуждения осуществляются прежде, чем в сознании могли появиться мотивы противоположного характера; наблюдая за ходом умственной работы школьника, например за тем, как он заучивает стихотворение, или, проделывая над ним аналогичный по содержанию психологический эксперимент, мы судим о степени развития у него способности запоминания, о сосредоточенности его внимания и т. п. Такого рода проявления мы будем называть в дальнейшем изложении эндопсихи-ческими2, так как они выражают внутреннюю взаимосвязь психических элементов и функций, как бы внутренний механизм человеческой личности. Соответственно этому и ту сторону личности, которая обнаруживается в этих проявлениях и которая обычно обозначается терминами "темперамент", "характер" и "умственная одаренность", мы будем называть эндопсихикой. Сюда войдет, следовательно, вся совокупность таких основных психических (психофизиологических) функций или способностей, как восприимчивость, память, внимание, комбинирующая деятельность (мышление и воображение), аффективная возбудимость, способность к волевому усилию, импульсивность или обдуманность волевых актов, быстрота, сила и обилие движений и т. п.
Эндопсихика составляет, несомненно, ядро человеческой личности, главную ее основу, отражаясь в значительной степени (хотя и не всегда одинаково сильно) также и на экзопсихических ее проявлениях.
Вторую, также очень существенную сторону личности составляют другого рода проявления, которые можно назвать, в отличие от первых, экзопсихическими. Содержание их определяется отношением личности к внешним объектам, к среде, причем понятие "среды" или "объектов" берется в самом широком смысле, в котором оно объемлет всю сферу того, что противостоит личности и к чему личность может, так или иначе, относиться; сюда входят и природа, и материальные вещи, и иные люди, и социальные группы, и духовные блага - наука, искусство, религия,- и даже душевная жизнь самого человека, поскольку последняя также может быть объектом известного отношения со стороны личности. Очевидно, что индивидуальность человека определяется не только своеобразием его эндопсихических черт, вроде особенностей памяти, воображения и т. п., но в не меньшей мере и его отношениями к окружающим явлениям, тем, как каждый человек реагирует на те или иные объекты, что он любит и ненавидит, чем интересуется и к чему равнодушен, т. е., согласно нашей терминологии, его экзопсихическими проявлениями...
В то время как эндопроявления являются выражением внутренних, субъективных соотношений между отдельными психологическими, психофизиологическими элементами данной личности, будучи в то же время всегда связаны более или менее тесно с индивидуальными особенностями центральной нервной системы данного индивидуума, экзопсихические проявления, наоборот, всегда отражают на себе в большей или меньшей степени внешние, окружающие человека условия, ту обстановку, среди которой он живет и действует. (…)
Необходимо, впрочем, оговориться, что вопрос о делении личности на эндо- и экзопсихику не следует смешивать с вопросом о различном происхождении отдельных элементов личности. Было бы, например, совершенно неправильно думать, что все решительно эндочерты являются прирожденными (унаследованными), тогда как, экзопроявления всецело сводятся к отпечатку, накладываемому на человека воспитание и внешней средой. В общем, конечно, такое соотношение можно считать, безусловно, преобладающим. Тем не менее, бывают нередко случаи, когда воспитание и внешние условия могучим образом способствуют усилению и дальнейшему развитию такой эндочерты, которая без них осталась бы заглохшей и совершенно неразвитой. С другой стороны, тот или иной характерный экзокомплекс также неизбежно предполагает усиление у данного человека соответствующих ему элементарных психических свойств (например, в приведенном выше примере - общительности, беспорядочности поступков, склонности к чувственным наслаждениям и т. д.); вся суть лишь в том, что сочетание этих элементарных психических свойств определяется в данном случае не их внутренней, органической связью, а посторонними, вне человека находящимися условиями.
Деление по психическим уровням
(…) Сравнивая между собой процесс психического роста у разных индивидуумов, нетрудно убедиться, что высшие, предельные границы этого роста, определяющие собой то, что мы называем психическим уровнем человека, отличаются у разных людей крайним разнообразием.
При нормальных внешних условиях и соответствующем воспитании и образовании уровень этот определяется, как уже сказано, прирожденной одаренностью человека, сводящейся, в конце концов, к общему потенциальному запасу его нервно-психической энергии или, употребляя другой термин, к присущему ему большему или меньшему количеству психической активности.
Если, таким образом, повышение психического уровня имеет в своей основе увеличение общего запаса нервно-психической энергии (связанное, по всей вероятности, также с усиленным развитием и морфологическим совершенствованием коры головного мозга), то внешние проявления различных уровней отличаются друг от друга уже не только в количественном, но и в качественном отношении.
Необходимо рассмотреть подробнее признаки, характеризующие собой повышение психического уровня.
На первом плане здесь следует поставить большее или меньшее богатство личности, общее количество психической продукции, проявляющееся вовне обилием, разнообразием и сложностью (или, наоборот, бедностью, однообразием и примитивностью) отдельных психических проявлений. Сюда относится, например, то что мы называет "объемом интереса" или широтой области, на которую он распространяется.
Не менее важное значение имеет также "уровень развития или дифференцирование интереса". Сюда относится, прежде всего "обилие в нем оттенков: например, религиозное сознание может быть смутным, бедным по содержанию, или развитым в целую религиозную систему с ответами на многие вопросы: так же может различаться чувство любви, дружбы и т. п."…
Вторым существенным признаком повышения психического уровня является сила, интенсивность отдельных психических проявлений. Если мы сравним какого-нибудь плохонького музыканта-любителя с выдающимся композитором или виртуозом-исполнителем, то увидим, что у последних в большинстве случаев и слух тоньше, и музыкальная память значительно более развита, и чувства, вызываемые звуковыми сочетаниями, гораздо ярче и интенсивнее и т. п. Эта более значительная степень развития отдельных способностей ведет к тому что и проявления, и продукты деятельности таких людей ярко выделяются среди других, аналогичных им, но более слабых обнаружений, свойственных окружающим индивидуумам.
Само собой разумеется, что, пользуясь яркостью и силой психических проявлений в качестве критерия, определяющего принадлежность человека к тому или иному психическому уровню, мы должны всегда иметь в виду проявления именно таких психических функций, которые у данного человека являются преобладающими. Известно, например, что Дарвин, обладая громадной способностью к анализу и индуктивным умозаключениям, в то же время был очень мало восприимчив к эстетическим впечатлениям; и тот, кто захотел бы о психическом уровне Дарвина судить по его эстетическим проявлениям, впал бы, конечно, в самую грубую ошибку.
Третьим признаком, определяющим принадлежность человека к высшему или низшему психическому уровню, является большая или меньшая сознательность и идейность его психических проявлений. Чем выше духовная организация человека, чем более богатой и интенсивной душевной жизнью живет он, тем более способен он ориентироваться среди явлений окружающего мира и тем сознательнее определяет свое отношение, как к отдельным явлениям, так и ко всей вообще окружающей жизни.
В результате получается наличность определенных, сознательно выработанных или усвоенных принципов - нравственных, социальных и др., а на более высоких ступенях - наличность общего миросозерцания, обнимающего все важнейшие стороны жизни и соответствующего в своих главных чертах основным потребностям и индивидуальным особенностям данного человека.
Постепенное усиление идейных, более абстрактных процессов и преобладание их над чувственными (связанными с ощущениями) составляет, вообще говоря, характерную особенность повышения психического уровня. На более низких ступенях дело обыкновенно ограничивается тем, что человек наряду с непосредственными, чисто органическими влечениями ставит себе также и некоторые более отдаленные задачи, относящиеся к обеспечению своего "я" в более или менее отдаленном будущем. Затем мало-помалу круг идейных целей и интересов постепенно расширяется, обнимая собой уже заботы о других людях, людских отношениях, а также более или менее бескорыстный интерес к явлениям природы, эстетическим и этическим ценностям и т. п. Наконец, на высших ступенях дело доходит до того, что человек, увлекшись какой-нибудь идеей, готов пожертвовать для нее не только своими чувственными влечениями, своими материальными выгодами и удобствами, но и своими отношениями к людям и даже своей жизнью. И это обозначает в подобных случаях вовсе не отказ от своей собственной личности и ее потребностей, а, напротив, высшее, наиболее яркое и интенсивное проявление личности, требующее от человека максимального напряжения всех его духовных сил, всей его моральной энергии. (…)
Наконец, четвертым существенным признаком, характеризующим повышение психического уровня, следует считать возрастающую координацию психических элементов, составляющих в своей совокупности человеческую личность. Мы знаем, что у маленьких детей отдельные впечатления, чувства, желания и поступки еще до такой степени мало связаны между собой, так мало вытекают друг из друга, что личность как единство, в настоящем смысле этого слова, у них почти не существует. То же самое наблюдается при некоторых болезненных формах (например, при истерии), а также у извращенных типов. Наоборот, у чистых типов, т. е. у таких, где личность развивалась естественно, в соответствующей обстановке, где общие условия жизни благоприятны и род занятий отвечает основным стремлениям и задаткам данного индивидуума, всегда замечается тенденция к известному объединению личности, к установлению связи между отдельными ее проявлениями.
Особенно отчетливо тенденция к такому объединению выступает на высшем психическом уровне, у людей богато одаренных и обнаруживающих интенсивную и разностороннюю душевную деятельность. Здесь различные побочные, менее развитые у данного индивидуума эндо- и экзочерты не только не отвлекают силы человека от, главного дела, составляющего основную задачу его жизни, но, наоборот, способствуют этому делу, дополняя его существенными и важными деталями. Так, например, выдающийся государственный деятель, принадлежащий к типу энергичных, может серьезно и без всяких предвзятых мыслей интересоваться вопросами философии и религии, но в то же время он невольно почерпнет в них глубокие, принципиальные основы для своей политики, будучи одарен творческим воображением, способностью к комбинированию ярких, конкретных образов, он воспользуется этим для того, чтобы придать силу и убедительность своим речам, произносимым в публичных собраниях и т. п. Получается, таким образом, то, что можно было бы назвать концентрацией личности, т. е. сосредоточением всех (или, по крайней мере, большинства) ее важнейших функций в направлении какого-нибудь одного широкого, разностороннего и захватывающего рода деятельности.
Отношение между эндо- и экзопсихикой на разных уровнях отношение между личностью и окружающей ее средой, а вследствие этого и отношение между эндо- и экзопсихическими элементами личности бывает на разных уровнях далеко не одинаковым.
На низшем уровне влияние внешней среды и внешних обстоятельств является, безусловно, преобладающим. Подчиняя себе слабую, разрозненную психику малоодаренного человека, среда накладывает на нее свой отпечаток, насильственно приспособляя ее к своим запросам и требованиям и очень мало считаясь с эндоособенностями каждого отдельного индивидуума. Благодаря этому часто получается значительное несоответствие между основными задатками и способностями данного человека, с одной стороны, и усвоенными им профессиональными навыками, взглядами и способами деятельности - с другой. В результате личность часто не дает и того немногого, что она могла бы дать при более самостоятельном и независимом отношении к окружающему. Общая приспособленность ее к окружающей среде оказывается настолько неполной и нестойкой, общий вес и ценность ее в социальной жизни настолько незначительными, что представителей низшего уровня (и при этом не только извращенных, но даже и чистых) можно, в общем, охарактеризовать как недостаточно приспособленных.
В противоположность этому люди, принадлежащие к среднему психическому уровню, обладают гораздо большей способностью приноровиться к окружающей среде, найти в ней свое место и использовать ее для своих целей. Более сознательные, обладающие большей работоспособностью и инициативой, они выбирают себе род занятий, соответствующий их склонностям и задаткам, работают продуктивно и с интересом и, в конце концов, будучи полезны обществу, успевают в то же время и себе обеспечить не только материальное благосостояние, но и некоторый комфорт, физический и духовный. Их можно назвать, поэтому, приспособившимися.
Несколько иные отношения встречаем мы на высшем психическом уровне. Люди талантливые, высокоодаренные, разумеется, в еще большей степени, нежели представители среднего уровня, обладают данными, необходимыми для того, чтобы приспособиться к окружающей среде, воспользоваться ее выгодами и преимуществами и устроить себе жизнь удобную и материально обеспеченную. В некоторых случаях так это и бывает. Но обычно дело осложняется здесь еще тем, что значительная напряженность, интенсивность душевной жизни заставляет человека не ограничиваться одним только приспособлением к среде, но стремиться и саму эту среду переделать, видоизменить сообразно своим собственным влечениям и потребностям. Другими словами, здесь мы всегда встречаемся с более или менее ярко выраженным процессом творчества, в какой бы области оно ни проявлялось - в духовной или материальной, в области науки, искусства или практической жизни и т. п.
Если, таким образом, низший психический уровень дает нам по преимуществу индивидуумов, недостаточно приспособленных, средний уровень - приспособившихся, то представителей высшего уровня можно назвать, в отличие от предыдущих, приспособляющимися. Необходимо только помнить, что процесс творчества, переработка действительности сообразно своим идеалам и стремлениям никогда не даются им даром, а почти всегда сопровождаются упорной борьбой и различными лишениями, духовными или материальными. Интенсивная концентрация душевной деятельности в известном направлении в связи с повышенной идейностью стремлений заставляет их зачастую без достаточного внимания относиться не только к различным чисто материальным потребностям, но и вообще к обеспечению ровного, спокойного течения своей жизни. Благодаря этому представители высшего уровня, даже в случае успеха своих планов и стремлений, нередко оказываются в социальном отношении устроившимися гораздо хуже, нежели обыкновенные, средние люди.
Принадлежность человека к тому или иному психическому уровню еще не определяет собой его типа (деление по психическому содержанию - см. выше): такие основные типы, как аффективно-деятельные, энергичные, рассудочные, мечтатели и т. п., встречаются одинаково на всех уровнях, хотя, конечно, проявления их существенно меняются в зависимости от степени одаренности человека и от большего или меньшего богатства и интенсивности его душевной жизни.
После всего того, что было сказано нами относительно степеней душевного развития и признаков повышения психического уровня, невольно напрашивается вопрос: нельзя ли воспользоваться принадлежностью индивидуума к тому или иному психическому уровню в качестве мерила для его этико-социальной оценки? Другими словами, если принадлежность к высшим уровням (психическая одаренность, умственная, эмоциональная или волевая) характеризуется большим богатством душевной жизни, большей идейностью, работоспособностью, наличностью сознательного миросозерцания и т. п., не следует ли принять, что люди более одаренные являются, уже по этому самому, и в социальном отношении более полезными и в этическом смысле лучшими? Несмотря на всю соблазнительность подобной точки зрения, нам она представляется, однако, совершенно неприемлемой.
Даже на самых высших ступенях душевного развития имеются свои извращенные типы, и психическое падение их зачастую оказывается и в социальном отношении более вредным и с моральной стороны более отталкивающим, чем у людей, обладающих более примитивной психикой. Кому много дано, с того много и спросится. Мне кажется поэтому, что в качестве критерия моральной оценки необходимо выставить совсем иной признак, а именно большую или меньшую тенденцию к повышению психического уровня, большее или меньшее стремление к совершенствованию. Если ни один человек не может дать в своих психических проявлениях больше того, что в него вложено от природы (прирожденные особенности нервно-психической организации), то зато имеющиеся от природы духовные силы могут или остаться неразвитыми, в зачаточном состоянии, или, наоборот, развернуться как в количественном, так и в качественном отношении. И этот именно "священный огонь", это стремление к возможно более полному и всестороннему развитию и проявлению своих духовных сил мы считаем одинаково ценным, будет ли оно проявляться в яркой и разнообразной психике богато одаренного человека или же в бедной, примитивной душе индивидуума, принадлежащего к низшему психическому уровню. (...)
Чистые типы различных уровней
Наиболее яркие "чистые" типы получаются в тех случаях, когда: экзо- и эндопсихика взаимно соответствуют друг другу, т. е. когда интересы и профессиональная деятельность человека, развитие его знаний и навыков, его взглядов и миросозерцания происходят именно в том направлении, какое диктуется прирожденными особенностями его нервно-психической организации. В этих случаях наиболее характерные субъективные и объективные черты данной личности сливаются в один цельный, отчетливо выраженный "психосоциальный комплекс", достаточно устойчивый и обыкновенно очень типичный. (...)
Что же касается типов высшего уровня, то здесь, как мы увидим дальше, на первый план выступает уже идейная сторона психосоциальных комплексов, их общий смысл и значение, как для человека, так и для всей вообще окружающей жизни, поэтому классификация личностей превращается на этом уровне в классификацию человеческих идеалов и их психологических (характерологических) разновидностей.
В результате получается следующее подразделение чистых типов, которые мы здесь только наметим, так как подробное описание различных типов и их разновидностей будет дано в соответствующих главах.
I. Низший уровень. Деление по преобладанию тех или иных основных психофизиологических функций.
1. Рассудочные. Несмотря на слабую общую одаренность, значительно развита рассудочность поступков, склонность обсуждать (хотя бы и несовершенно) их мотивы и последствия.
2. Аффективные. Смотря по преобладанию тех или иных сторон аффективного процесса, можно различать следующие разновидности:
a.подвижные или живые, близко напоминающие по своему общему складу так называемый сангвинический темперамент;
b. чувственные, со значительным развитием чувственных, органических влечений и потребностей;
c. мечтатели, у которых благодаря преобладанию репродуктивного воображения (к творческому они не способны) интересы сосредоточены преимущественно на внутреннем мире.
3. Активные, которые в зависимости от большего или меньшего развития отдельных сторон волевого процесса также делятся на несколько разновидностей:
a.энергичные низшего порядка, характеризующиеся импульсивностью и беспорядочностью своих действий, а также преобладанием внешних волевых актов над внутренними;
b. покорно-деятельные, у которых мотивами действия являются не столько собственные желания и влечения, сколько внушения и директивы, получаемые ими извне;
c. упрямые, отличающиеся значительной устойчивостью раз и навсегда принятых решений.
II. Средний уровень. Деление по психосоциальным комплексам, объединяющим в себе взаимно соответствующие эндо- и экзоособенности. Кроме того, все чистые типы среднего уровня можно разбить на две большие группы, смотря по преобладанию в них отвлеченно-идеалистических или практико-реалистических тенденций.
Непрактичные, теоретики-идеалисты:
1. Ученые: значительное развитие спокойного, ясного, последовательного мышления, способствующего научным занятиям и научным интересам.
2. Художники, т. е. люди, посвятившие себя занятию каким бы то ни было искусством, наиболее характерная эндочерта - значительно развитое воображение, воспроизводящее и отчасти творческое.
3. Религиозные созерцатели, также характеризующиеся развитым воображением, но направленным в сторону совершенно других объектов и представлений.
Практики-реалисты:
4. Человеколюбцы (альтруисты): значительно развитое чувство симпатии (способность сочувствия), обусловленное повышенной аффективной возбудимостью, а также силой, глубиной и устойчивостью отдельных чувствований.
5. Общественники: со стороны эндопсихики могут быть охарактеризованы как аффективно-деятельные, что способствует их общительности и предприимчивости в общественных делах и начинаниях.
6. Властные: характерная эндочерта - твердая воля, руководимая определенными целями и дающая этим людям возможность влиять на окружающих. Разновидность этого типа составляют люди, у которых значительно развитая волевая энергия направлена на борьбу с внешней природой.
7. Хозяйственные, свойственные этому типу расчетливость, склонность к многократному обсуждению своих действий, направленных преимущественно на практические цели, делает этих людей способными к ведению более или менее сложных дел и предприятий материального характера...
III. Высший уровень. Благодаря значительному богатству, сознательности и координированное душевных переживаний экзопсихическая сторона личности, в ее высших идеальных проявлениях, достигает здесь необычайного развития, эндопсихика, находящаяся с ней в полном согласии, составляет лишь естественную ее подоснову.
Таким образом, деление производится здесь по экзопсихическим категориям, именно по важнейшим общечеловеческим идеалам и их характерологическим разновидностям. При этом во всяком отдельном типе выдвигаются на первый план уже не конкретные, более или менее случайные экзопроявления, зависящие от эпохи, местных условий и т. п. (как это бывает обычно на среднем уровне), а более глубокие основные черты, логически между собой связанные и сохраняющие свое значение для всех времен и народов. (…)
Теплов Б. М. Проблемы индивидуальных различий. М, 1961, с. 9-20.
Теплов Б. М. Способности и одаренность
При установлении основных понятий учения об одаренности наиболее удобно исходить из понятия "способность". Три признака, как мне кажется, всегда заключаются в понятии "способность" при употреблении его в практически разумном контексте.
Во-первых, под способностями разумеются индивидуально-психологические особенности, отличающие одного человека от другого; никто не станет говорить о способностях там, где дело идет о свойствах, в отношении которых все люди равны. В таком смысле слово "способность" употребляется основоположниками марксизма-ленинизма, когда они говорят: "От каждого по способностям".
Во-вторых, способностями называют не всякие вообще индивидуальные особенности, а лишь такие, которые имеют отношение к успешности выполнения какой-либо деятельности или многих деятельностей. Такие свойства, как, например, вспыльчивость, вялость, медлительность, которые, несомненно, являются индивидуальными особенностями некоторых людей, обычно не называются способностями, потому что не рассматриваются как условия успешности выполнения каких-либо деятельностей.
В-третьих, понятие "способность" не сводится к тем знаниям, навыкам или умениям, которые уже выработаны у данного человека. Нередко бывает, что педагог не удовлетворен работой ученика, хотя этот последний обнаруживает знания не меньшие, чем некоторые из его товарищей, успехи которых радуют того же самого педагога. Свое недовольство педагог мотивирует тем, что этот ученик работает недостаточно; при хорошей работе ученик, "принимая во внимание его способности", мог бы иметь гораздо больше знаний. (…)
Эти примеры показывают, что в жизни под способностями обычно имеют в виду такие индивидуальные особенности, которые не сводятся к наличным навыкам, умениям или знаниям, но которые могут объяснять легкость и быстроту приобретения этих знаний и навыков. Мы не можем понимать способности... как врожденные возможности индивида, потому что способности мы определили как "индивидуально-психологические особенности человека", а эти последние по самому существу дела не могут быть врожденными. Врожденными могут быть лишь анатомо-физиологические особенности, т. е. задатки, которые лежат в основе развития способностей, сами же способности всегда являются результатом развития.
Таким образом, отвергнув понимание способностей как врожденных особенностей человека, мы, однако, нисколько не отвергаем тем самым того факта, что в основе развития способностей в большинстве случаев лежат некоторые врожденные особенности, задатки.
Понятие "врожденный", выражаемое иногда и другими словами - "прирожденный", "природный", "данный от природы" и т. п., - очень часто в практическом анализе связывается со способностями. Важно лишь твердо установить, что во всех случаях мы разумеем врожденность не самих способностей, а лежащих в основе их развития задатков. Да едва ли кто-нибудь и в практическом словоупотреблении разумеет что-нибудь иное, говоря о врожденности той или другой способности. Едва ли кому-нибудь приходит в голову думать о "гармоническом чувстве" или "чутье к музыкальной форме", существующих уже в момент рождения. Вероятно, всякий разумный человек представляет себе дело так, что с момента рождения существуют только задатки, предрасположения или еще что-нибудь в этом роде, на основе которых развивается чувство гармонии или чутье музыкальной формы.
Очень важно также отметить, что, говоря о врожденных задатках, мы тем самым не говорим еще о наследственных задатках. Чрезвычайно широко распространена ошибка, заключающаяся в отождествлении этих двух понятий. Предполагается, что сказать слово "врожденный" все равно, что сказать "наследственный". Это, конечно, неправильно. Ведь рождению предшествует период утробного развития... Слова "наследственность" и "наследственный" в психологической литературе нередко применяются не только в тех случаях, когда имеются действительные основания предполагать, что данный признак получен наследственным путем от предков, но и тогда, когда хотят показать, что этот признак не есть прямой результат воспитания или обучения; или когда предполагают, что этот признак сводится к некоторым биологическим или физиологическим особенностям организма. Слово "наследственный" становится, таким образом, синонимом не только слову "врожденный", но и таким словам, как "биологический", "физиологический" и т. д.
Такого рода нечеткость или невыдержанность терминологии имеет принципиальное значение. В термине "наследственный" содержится определенное объяснение факта, и поэтому-то употреблять этот термин следует с очень большой осторожностью, только там, где имеются серьезные основания выдвигать именно такое объяснение.
Итак, понятие "врожденные задатки" ни в коем случае не тождественно понятию "наследственные задатки". Этим я вовсе не отрицаю законность последнего понятия. Я отрицаю лишь законность употребления его в тех случаях, где нет всяких доказательств того, что данные задатки должны быть объяснены именно наследственностью.
Далее, необходимо подчеркнуть, что способность по самому своему существу есть понятие динамическое. Способность существует только в движении, только в развитии. В психологическом плане нельзя говорить о способности, как она существует до начала своего развития, так же как нельзя говорить о способности, достигшей своего полного развития, закончившей свое развитие. Приняв, что способность существует только в развитии, мы не должны упускать из виду, что развитие это осуществляется не иначе, как в процессе той или иной практической или теоретической деятельности. А отсюда следует, что способность не может возникнуть вне соответствующей конкретной деятельности. Только в ходе психологического анализа мы различаем их друг от друга. Нельзя понимать дело так, что способность существует до того, как началась соответствующая деятельность, и только используется в этой последней. Абсолютный слух как способность не существует у ребенка до того, как он впервые стал перед задачей узнавать высоту звука. До этого существовал только задаток как анатомо-физиологический факт. Не в том дело, что способности проявляются в деятельности, а в том, что они создаются в этой деятельности. Развитие способностей, как и вообще всякое развитие, не протекает прямолинейно: его движущей силой является борьба противоречий, поэтому на отдельных этапах развития вполне возможны противоречия между способностями и склонностями. Но из признания возможности таких противоречий вовсе не вытекает признание того, что склонности могут возникать и развиваться независимо от способностей или, наоборот, способности - независимо от склонностей.
Выше я уже указывал, что способностями можно называть лишь такие индивидуально-психологические особенности, которые имеют отношение к успешности выполнения той или другой деятельности. Однако не отдельные способности как таковые непосредственно определяют возможность успешного выполнения какой-нибудь деятельности, а лишь своеобразное сочетание этих способностей, которое характеризует данную личность.
Одной из важнейших особенностей психики человека является возможность чрезвычайно широкой компенсации одних свойств другими, вследствие чего относительная слабость какой-нибудь одной способности вовсе не исключает возможности успешного выполнения даже такой деятельности, которая наиболее тесно связана с этой способностью. Недостающая способность может быть в очень широких пределах компенсирована другими, высокоразвитыми у данного человека. (...)
Именно вследствие широкой возможности компенсации обречены на неудачу всякие попытки свести, например, музыкальный талант, музыкальное дарование, музыкальность и тому подобное к какой-либо одной способности. Для иллюстрации этой мысли приведу один очень элементарный пример. Своеобразной музыкальной способностью является так называемый абсолютный слух, выражающийся в том, что лицо, обладающее этой способностью, может узнавать высоту отдельных звуков, не прибегая к сравнению их с другими звуками, высота которых известна. Имеются веские основания к тому, чтобы видеть в абсолютном слухе типичный пример "врожденной способности", т. е. способности, в основе которой лежат врожденные задатки. Однако можно и у лиц, не обладающих абсолютным слухом, выработать умение узнавать высоту отдельных звуков. Это не значит, что у этих лиц будет создан абсолютный слух, но это значит, что при отсутствии абсолютного слуха можно, опираясь на другие способности - относительный слух, тембровый слух и т. д., выработать такое умение, которое в других случаях осуществляется на основе абсолютного слуха. Психические механизмы узнавания высоты звуков при настоящем абсолютном слухе и при специально выработанном, так называемом "псевдоабсолютном" слухе будут совершенно различными, но практические результаты могут в некоторых случаях быть совершенно одинаковыми.
Далее надо помнить, что отдельные способности не просто сосуществуют рядом друг с другом и независимо друг от друга. Каждая способность изменяется, приобретает качественно иной характер в зависимости от наличия и степени развития других способностей.
Исходя из этих соображений, мы не можем непосредственно переходить от отдельных способностей к вопросу о возможности успешного выполнения данным человеком той или другой деятельности. Этот переход может быть осуществлен только через другое, более синтетическое понятие. Таким понятием и является "одаренность", понимаемая как то качественное своеобразное сочетание способностей, от которых зависит возможность достижения большего или меньшего успеха в выполнении той или другой деятельности.
Своеобразие понятий "одаренность" и "способности" заключается в том, что свойства человека рассматриваются в них с точки зрения тех требований, которые ему предъявляет та или другая практическая деятельность. Поэтому нельзя говорить об одаренности вообще. Можно только говорить об одаренности к чему-нибудь, к какой-нибудь деятельности. Это обстоятельство имеет особенно важное значение при рассмотрении вопроса о так называемой "общей одаренности". (...)
То соотнесение с конкретной практической деятельностью, которое с необходимостью содержится в самом понятии "одаренность", обусловливает исторический характер этого понятия. Понятие "одаренность" лишается смысла, если его рассматривать как биологическую категорию. Понимание одаренности существенно зависит от того, какая ценность придается тем или другим видам деятельности и что разумеется под "успешным" выполнением каждой конкретной деятельности. (…)
Существенное изменение претерпевает и содержание понятия того или другого специального вида одаренности в зависимости от того, каков в данную эпоху и в данной общественной формации критерий "успешного" выполнения соответствующей деятельности. Понятие "музыкальная одаренность" имеет, конечно, для нас существенно иное содержание, чем то, которое оно могло иметь у народов, не знавших иной музыки, кроме одноголосой. Историческое развитие музыки влечет за собой и изменение музыкальной одаренности. (…)
Имеется большое различие между следующими двумя положениями: "данный человек по своей одаренности имеет возможность весьма успешно выполнять такие-то виды деятельности" и "данный человек своей одаренностью предрасположен к таким-то видам деятельности". Одаренность не является единственным фактором, определяющим выбор деятельности (а в классовом обществе она у огромного большинства и вовсе не влияет на этот выбор), как не является она и единственным фактором, определяющим успешность выполнения деятельности.
Вопросы психологии, № 6, 1990. – с. 9-17
