Тут псалтирь рифмотворная 110 страница

Второй, Адам те все дарования, которые мы считали, так от Бога принял, чтоб и нам их сообщит: так что ежели бы не согрешил Адам, и нам бы от него таким же родиться надлежало, какой он сам. А когда так, то праведным судом, когда Адам пал, и то все погубил, не только для себя, но и для нас: почему принужден родить подобных себе грешников, а не праведников: каков перстный, такови и перстни. Третий, все мы, да еще и младенцы, умираем, а за что бы? Когда не за грех. Четвертый, что все мы чувствуем завсегда в себе грех: откуда бы? Когда бы в том не родилися. Пятой из С. П. Рим. 5. 6. Еф. 2. 3. Иоан. 3. 5. Псал. 50. и так-то мы в другое состояние попали. Вопр. Когда так мы все согрешили, то уж ли нам вечно бы погибать надобно? Отвеч. Всячески, рассуждая, что в самих нас есть: Нам пришло было или Богу бесчестие заплатишь, или обесчестив бесконечного бесконечною мукою казнимым быть: но и как первого никак не могли: а без сего никак первого никак не могли: а без сего никак не можно было: то прежде умирать, а умерши во ад в вечные муки отходить принуждены стали. Вопр. Так уж ли мы так погибли, что не откуда и надежды ожидать? Отвеч. Никак: мы имеем премудргого Бога, и преми-лостивого Творца: Он не по беззакониям нашим сотворил, ниже по грехам нашим создал. Он наши недостатки исправил: А как и чрез кого? О том в будущую неделю. А теперь мало поплачем о нашей бедности.

НРАВОУЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Нынешнее о двух состояниях толкование, два нам чудные и между собою весьма различные представило позорища. Одно радостное, другое плачевное. Одно такое, в котором нас Бог создал, а другое, которое мы на себя грехом навлекли. Первое позорище как радостное, то и на месте отправлялось самом прекрасном, на месте, где Едемские насаждены были радости, в раю Божием: другое на земли, где уже бодливое терние, и прегорькой волчец возросли, на земли бесплодной, проклятой, во юдоли плачевной. Тут Слушатели, а я от горести не могу много говорить, хотя вы сердце ваше и самою нестерпимою будете сокрушать горестию, хотя глаза ваши и целые слез испустят реки, хотя такими слезами и всю омочите одежду, хотя все наводните сие место, только не довольно ни мало; никак не оплачете тую бедность, в которую мы попали, в которой мы увязли. Наш дух томят два нестерпимые мучения: наше сердце бодут и крушат две смертноносные раны: одно мучение состоит в том, что потеряли мы превеликое добро, самое соврешенное благополучие, блаженную нашу жизнь; а другое в том, что пришли в превеликую бедность, в самое совершенное несчастие, в суетную, бедную, плачевную сию жизнь. Первая рана дает нам знать, что мы лишилися Божией отеческой милости, милостивого призрения, погубили Господа своего благодать, промышление, защищение, покровительство, надежду; а другая рана не меньше чувствительно знать дает, что мы у Бога в ненависти, во гневе, проклятии: Бог, то есть, самой милосердной Творец нас ооставил, презрел, позабыл, отверг, гнушается. В таком несносном томлении есть чему и подивиться; а чему? Тому, что мы по сих пор еще живы, еще не погибли, еще не во адских стонем муках, еще нам светит солнце, еще сей мягкой живит нас воздух, еще сей мир стоит, еще не разорился, не погиб; однако мы стали в том пребедном состоянии. Увы! из райских прекрасных чертогов Адама без всякого сожаления немилостивый выгоняет Ангел, из сладчайшего Едема, которой ради Адама насажден был, прегорько извергается. От сладких того сада плодов вкушение возбраняется совсем, посажден на земли против Рая, а уже не в Раю; а сам Рай так уже неприступным сделался, что его двери окружило страшное Херувимского меча пламя. Понеже как Адам, говорит святый Григорий Назианзин, прельстившись по диавольской ненависти, и женскому подговору, позабыл (увы моей немощи! прародительская бо немощь, моя немощь!), позабыл от Бога преданную заповедь, и тем горьким вкусом побежден стал; тотчас и от древа жизни, и от Рая и от Бога за грех выгоняется, и в кожаные облекается ризы; и тут-то впервые срам свой признает, и от Бога скрывается. Да и мы вместе с Адамом нашлись вне Рая, и мы с прародителем на одной и той же голой поселены земле, против Рая, а не в Раю, на большее вам мучение. Кто дает главе моей воду, и очам моим источник слез, да плачуся день и ночь. Я уже сижу не в Раю, но против Рая; я вижу, как тот зеленеющий сад тихим и прохладным продувается ветром, да только тая прохлада мои знобит кости, мое студит сердце. Мне видно, как-то по всему тому саду наподобие звезд мелькающаяся рассыпана цветов пестрота: но такое убранство мои колет глаза, мои слепит зеницы. От меня не совсем скрыто и то, что райские древа почти грузятся от множества плодов, что их благовоние одно, весь сладит воздух, что от тех древ брошенная сень, кажется, и мертвого может воскресить: да только те плоды горьки моим устам, не вкусны моему языку: то их благовоние задушает мою гортань, та их приманчивая сень меня смертно хладит, мою мучит душу.

А хотя что и не вижу, то слышу, как-то в том Райском саду легкие различных птиц стада пением оглашают воздух, и что такую приятная различность голосов составляет музыку, которая делает нечувствительно человеческому таять уму, растопляться самому в костях мозгу, расслабляться всем составам: но мне их пение самых велит ушей отрицаться. Та музыка возмущает ум, жмет из меня последнюю живность; душу мою от тела рассекает, вся, говорю, мне райская красота пременилась в нестерпимое мучение; так прощай, сладчайший мой Рай! Я к тому твоею сладостию не буду насыщаться; прощай прекрасной Едем! блаженное увеселение! безгрешная утеха! спокойное жилище! прощайте и вы, которые своим листвием мою прикрывали наготу, Райская древа! аще забуду Тебе Раю! забвена буди десница моя; прилипни язык мой гортани моему, аще не предложу Рая, яко начало веселия моего. О! трижды и четырежды блажен тот, которого глаза вашу удостоятся созерцать доброту, которого уста способятся плод ваш вкусит, а мне более всего мучительно то, что я своего Господа не увижу ходяща по вашим густыням, мне никогда не услышится глас Бога ходящего по Раю. Я уже теперь на жесткой поселюся земле; я из неплодной земли потом принужден добывать хлеб: потерял всю прежнюю честь, отнята моя полномочная власть; меня теперь последнее колет терние. Терние из меня точит кровь, большая часть трав сильна, последний у меня отнят живот. Я далеко обегаю ползающую змию, и трепещу, чтоб как мою не усякнула пяту, которую прежде, как господин, ногами попирал. Таким-то первой человек, наш Праотец, Адам свою оплакивал бедность речами, таким-то, горькими обливаясь слезами, наполнял воздух рыданием. Ждал соскорбящего, но не бе; утешающего, но не обретал. Бог премилостивую свою утробу на нестерпимый пременив гнев, разрушает его, восторгает его и преселяет от селения своего; отвратил лице свое, и стал смущен. Вся тварь, тварь, говорю, неразумная, ревнуя по бесчестии своего Творца, не меньшею на человека озлобилася лютостию. Когда бы, говорит небо, Высочайший одним только намекнул мановением, то я всею своею рухнувшися огромностию, того сокрушило бы беззаконника, и совсем бы от очес Божиих скрыло: Я бы, де, ярясь говорит земля, разинувши своя внутренняя, давно в себя поглотила досадителя моего Творца, когда бы мой Господь не на большее его блюд мучение. Не такая-то его ожидает казнь; он сам просит, говоря камениям: сокрыйте мя, и горам, падите на мя, от лица сидящего на престоле, и от гнева страха Господня. И тут то пристойны Исаина пророчества слова (Иса. гл. 2, ст. 11), что очи Господни высоки, а человек смирен, что во дни тыя смирися всякий человек, и падеся высота человеча, и вознесеся Господь един в день оный. Да еще самою вещию сбылось, что в плаче Иеремий написал: како потемне злато, изменися сребро доброе, разсыпатеся камни святыни, с начал всех исходов? Како омрачи во гневе своем Господь дщерь Сионю, сверже с небесе на землю славу Израилеву, и не помяне подножия ног своих в день гнева и ярости своея? А что ж мы, сухими при сем позорищи будем стоять глазами? Каменному своему не попустим сожалиться сердцу? Вы видя человека в таком плачевном состоянии не сожалитеся, не умилитеся? Но, что теперь ни говорено, то об нас говорено: да разве вы может быть другой натуры? Древо из корени исторгается, а сучок невредим стоит? столп колеблется, а гнилая осока не подвизается? как все, говорю, человеческое страждет естество; а вы неповрежденными себе быть думаете? Да какова ж вы естества? Очувствуйтесь, вас прельщает та ж, что и Адама, змия, тот же коварствует диавол: также, как Еве сии во уши внушает слова: до вас тот Божий не касается гнев, вас та не вяжет вина. Но сей неприязненный обман, который клонит вас к тому, чтоб вы во всякой жили безопасности, чтоб вы будучи больными, не искали врача; падши в яму не требовали; чтоб вы будучи бедными, не узнавали отечества; чтоб вы всех сих зол, которые мы изочли, не искали себе избавления, или, и избавившись позабыли бы своего Избавителя, своего Искупителя. Без всякого прикрытия признаемся в том, что мы окаянны, бедны, слепы, наги, беспомощны, беззаступны, преступники, во аде осужденники, а такие, которые совсем смотря на самих себя, должны отчаиваться. В сем не запираются самые святые люди; Исаи ни мало на себя не надеясь уничиженно к Богу говорит, что все наши правды, Господи, пред тобою есть рубище всескверной жены. Иов тоже самое подтверждает: кто, глаголет, чист будет от скверны? Никто же, аще и един день будет жития его на земли. Давид сколько ни свят был, но грехи свои и недостатки исповедовать не стыдится: Он просит, чтоб Господь его яростию своею не обличал, и гневом своим не наказывал, яко стрелы твоя, глаголет, унзоша во мне, несть исцеления в плоти моей: яко беззакония моя превзыдота главу мою, яко бремя тяжкое отяготета на мне. Так-то святые себя унижают пред Богом, а мы бедные червяки, мы нощные нетопыри станем пыщиться, и величаться? Мы, всегда помянути нам Рай, не престанем плакать, а в плачи припевать сию песнь Господню на земли чуждей: Доколе, Господи, забудети мя до конца? Доколе отвращаеши лице Твое от мене? Доколе положу совести в души моей, болезни в сердце моем день и нощь: Доколе вознесется враг мой на мя; призри и услыши мя, Господи Боже мой! Дождь нам помощь от скорби, и суетно спасение человеческое; на тя уповата отцы наши; уповата, и избавил еси их, к тебе возвата, и спасошася; на тя уповата и не постыдешася, а когда так теплые проливать будем молитвы, то уже ли щедрый и милостивый, долготерпеливый и многомилостивый Господь презрит: еда во веки отринет Господь, и не приложит благоволити паки? Или до конца милость свою отсечет? Такая молитва не будет напрасна; пройдет небеса, и какую-нибудь радостную принесет весть. И так, Слуш., когда вы нынешним много уязвилися поучением, то которые из вас хотят, а все должны хотеть, от той язвы излечиться, то пусть прийдет в будущую неделю, когда будем говорить, как мы избавились от той бедности? И чрез кого? Ему же да будет слава во веки. Аминь.

КАТИХИЗИС ЧЕТВЕРТЫЙ

Теперь я не смею более вас, Слуш., о том утруждать, чтоб еще предлагать увещания, которыми бы вы охотно склонились к слушанию следующего Катихизиса, который именно будет о том, как мы избавились от того греховного состояния, довольно в прошедшую неделю толкованного. Учение, которое мы теперь будем толковать, есть самое нужное и всякому прежеланное; ибо оно есть о нашем избавлении, искуплении, оправдании, или о состоянии благодати. И кто ж бы был из нас так, не знаю как назвать, последнего рассуждения, отчаятельных нравов, душе своей ненавистник, которой бы не желал себе всякого добра, но зла; не хотел бы быть в благополучии, но во всяком нещастии? Мы наипаче потому учению сему внимать должны, что оно не раны наши только что показывает, но и самые действительные ко уврачеванию тех представляет средства. А сие сколько к слушанию прилежнейшему придает важности, когда рассудим, сколько мы в той бедности заключены были, то есть, как в поздные времена призрел на нас восток с высоты. Тут весьма сильна воспалит ленивых сердца история о расслабленном, что во святом читали Евангелии. Он бедной как тою мучился расслабою, приполз к купели, которая имела некую в лечении силу, ожидая своим немощам премены, но упрежден будучи от другого, в своей лютой оставался расслаб, только ни мало от сего надеждою не слабел. Мы сколько ни грешны, только того расслабленного гораздо щастливее, поелику скоро без всякого томления довольное всем во утешение представляемо имеем в теперешнем поучении средство, то есть благодать Христову. Почему я принужден сей член как начальнейший в христианстве и самонужнейший ко спасению тщаливее и пространнее толковать и надлежащие к тому приискивать вопросы. В первых вопросишь: понеже, как выше сказали, мы все за свои грехи по праведному Божиему суду на временные и вечные казни осужденниками стали: то осталось ли и есть ли из таких зол избавление, то есть, есть ли такое средство, по которому бы от сих казней человек свободиться мог, и с Богом примириться? Отвеч. осталось и есть. Вопр. Почему? Отвеч. потому, что и безмерная Божия того требует благость, которая не стерпела бы всему роду человеческому, так знатной в мире твари, во век погибнуть, (2) и бесконечная Божия премудрость, которая могла найти такой избавления образ, по которому бы и милосердие свое к роду человеческому показать, и правду свою не нарушить. (3) Да к тому ж и Божие всемогущество, по которому, как человека из ничего по образу своему сотворил, так того ж после падения поднять и от греха и смерти свободить мог. Вопр. Так какое бы то было избавления нашего средство? Отв. Такое, чтоб Божией правде удовлетворить, или Бога праведного чем-нибудь за грех удовольствовать, или нам самим, которые согрешили, или кому иному на нас. Матф. 5. 26. 2. Сол. 1. 6. Тим. 8. 3. Вопр. Чем бы Богу за грех удовольствовать? Отв. Или совершенным закона Божия исполнением, или казнию бесконечною. Что до первого, то видно из Лев. 18. 5. что самое и в послании к Гал. 3. 12. подтверждается; а что до второго, то доводится из Второз. 27. 26. или то ж изъяснительнее у Павла Гал. 3. 10. предлагается. Вопр. А когда так, то можем ли мы, или могли бы Богу удовлетворить за грех по первому средству? Отв. никаким образом: слушай резоны следующие: 1. Что мы хотя бы что доброе и сделали, то все делали бы по одолжению как своему Творцу и Господину: а такое дело ничего не может заслужить по Христову слову: Лук. гл. 17, ст. 10. Аще и вся поведенная вам сотворите, рцате, яко раби непотребны есмы; яко еже должны бехом сотворите, сотворихом. И так когда за настоящее время заслужить не можем, то как за прошедшее? 2. Что мы не только закон Божий исполнить не можем, но и повсечасно грехов премного умножаем Псал. 129. Аще беззакония нарити, Господи! Господи, кто постоит? и пр. Матф. 6. остави нам долги наша. Гал. 3. 21. Аще бо дань закон могий оправдити: во истинну от закона была бы правда. Вопр. Так хотя можем ли другим образом удовлетворить, то есть, казнию вечною? Отв. Сие уже из самого вопроса видно: понеже, когда мы за грех, которым прогневили бесконечного, бесконечною должны стали платить мукою: то где бесконечность, там и нет конца: а где конца мукам нет, то какое там удовлетворение, и какая ко избавлению надежда? В таком бо случае всегда бы правде Божией удовлетворяли, а никогда бы не удовлетворили. И так, когда сами чрез себя удовлетворить не можем ни по какому образу, то неотменно надобно хотя чрез иного кого удовлетворить, как выше сказали: ежели только избавлены быть хочем. Вопр. Не будет ли против правды, чтоб за наши грехи другие платили? Отв. Не будет, ежеле, во-первых, такой платитель одного с нами будет естества, хотя и невинного; во-вторых, ежели по своей воле за такое удовлетворение принимается. Третье, ежели он может казнь вытерпеть, которую мы не могли. Четвертое, для того, что ежели может как казнь вытерпеть, так и от вечной казни премногих свободить один, то без всякого правды нарушения может таковым образом один за других платить. Вопр. Ежели мы за себя уже не можем; то какая бы другая тварь за нас удовлетворить могла? Отвеч. Никакая простая тварь не могла, и не может, во-первых, для того, что Бог не хощет за тот грех, в котором виновен человек, какую другую казнить тварь: во-вторых, для того, что такая тварь была бы нашим ходатаем, посредственником, примирителем: а ходатай, как по Апостолу, единого несть, но неотменно между двумя ему надобно быть, то есть между Богом прогневанным и человеком прогневавшим; так и с обоих сторон ему что-нибудь в себе иметь надобно, то есть и со стороны того, которого примиряешь, и со стороны того, с кем примиряешь. Как, напр., сей столп потому поддерживает верх и не допускает на пол упасть, что собою обоих концов касается и верху и низу. А понеже простая тварь того иметь не может, то и нашим ходатаем быть, или за нас удовлетворить не может. В-третьих для того, что никакая тварь такой силы иметь не могла, чтоб казнь во времени вытерпеть такую, которая бы на одном весу с вечною стояла: понеже бы в таком случае тварь скорее могла ни во что обратиться, нежели таким образом Богу удовлетворить: яко Бог огнь поядаяй есть. Втор. 4. 24.

Вопр. То какого же должно искать ходатая и избавителя; когда ниедина из тварей не довольна? Отв. Такового, которой хотя бы и человек был, да только совершенно праведной, к тому ж и всех тварей сильнейший, то есть которой вкупе был бы и Бог Довожу, что должен быть человек: 1) Для того, что ходатаю надобно иметь с обеими сторонами общение, а сие общение с нашей стороны будет, ежели будет человек. 2) Потому, что человек согрешил, то человеку хотя уже не простому и удовлетворять должно. 1. Кор. 15. 21. понеже человеком смерть бысть, и человеком воскресение мертвых. 3) Что нашему удовлетвори-телю умереть было надобно за ту смерть, на которую осужден был человек Евр. 2. 14. и следующее: то есть, самого себя принести в жертву как Архиерею за наши мертвые дела. Евр. 9. 14. и для того Августин: то, говорит, естество должно было принять, которое избавлят. 4) Понеже так от Бога предсказано было. Быт. 3. 15. семя жены сотрет твою (змею) главу. Быт. 22. 18. о семени твоем благословятся вси языцы земние. А что еще совершенно должен быть свят; то для того, чтоб был настоящим удовлетворителем, и жертву бы не за себя, но за нас приносил. А когда бы сам был грешником, то за свои бы грехи должно еще было удовлетворять: Петр. 2. 22. иже греха не сотвори, и пр. Евр. 7. 26. А что вместе должен быть и Бог, то примечай следующие причины. 1) Что ходатаю должно ту Казань, которую бы нам вечно терпеть, в немногом времени кончит так, чтобы нестерпимость казни, по вечности разлитая, в то время вместе собралась, и так бы в малое время вытерплена была, как бы и в самую вечность. А такая казнь какой бы простой твари сносна была, то есть, ежели бы она не была вместе и Бог? Да и сказали мы прежде, что никакой твари простой ходатайство невместительно, то какой человек, хотя бы был и со всем свят, да не Бог, ходатаем быть мог? 2) Что ходатаева заслуга должна быть достоинства и силы бесконечной, то есть, Богу так удовлетворит, чтоб он обязан был всех нас хотящих спастися спасать, и всякое добро сообщать: а такая заслуги бесконечность зависит от достоинства лица, какая есть божеская, да от тяжести казни. Достоинство лица состоит в том, что Бог страждет, сам Творец, сам Господь, которому за грехи мирские умереть, бесконечно больше, нежели как всех Ангелов и людей святость, или всех тварей разрушение. И потому - то Священное Писание о Христе говоря, напоминает Его божество: 1. 7. кровь Иисуса Христа Сына Божия очищает нас от всякого греха. Иоан. 1. 29. се Агнец Божий вземляй грехи мира. А тяжесть казни в том, что Христос претерпел страшные мучительства, и гнев Божий, которой клонился на всего мира грехи. Исай. 53. 10. И отсюда-то изъяснить можно, для чего Христос при смерти некоторым был одержим страхом; когда многие мученики безбоязненно выи свои под мечи преклоняли. Вопр. Как уже сказано, какому должно быть ходатаю; то кто ж он таков? Отв. Господь наш Иисус Христоос, иже бысть нам от Бога премудрость, правда, освящение, и искупление. А понеже много еще есть, о чем здесь говорить надобно, то оставляю на будущую неделю, а притом прошу вас, Слуш., не поскучать, что я по сих пор еще до Символа не дошел: понеже и теперешнее учение неотменно должно в Символе заключаться: да к тому же такая божественных вещей материя есть подобна обильному источнику, которой, сколько больше черпается, столько меньше вычерпывается, но гораздо больше прибывает. Такое прибавление не наскучит, только бы ваша душа спасительною побуждаема была жаждою. Впрочем, по обыкновению нашему сию беседу кратким окончим нравоучением.

НРАВОУЧЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мне сколько ни говорить, вам сколько ни слушать, только неотменно надобно будет до того дойти, чтоб я Божию неизг-лаголанную усмотревши благость, молчанием свои уста заградил, и не дерзал бы более о той несказанной вещи говорить; а вы то ж понявши Божие неизреченное милосердие, напоследок так бы с Давидом заключили: исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость его. Да только ни мне сие буду когда, чтоб я перестал Божию проповедывать бласть, и промыслителя моего объявлять милосердие: ниже вам хощу, чтоб вы когда слушанием благости Божией удоволились, чтоб некогда, где Божия проповедуется благость, прийти поленились. Ежели мы умолчим, то камение возопиют; ежели вы не послушаете, то вонми небо, внуши земле! то есть, когда и человек, которой более всех Божиих наслаждается благодеяний, ни мало будучи за то благодарным, не стал бы Бога милосердного прославлять, или других прославляющих слушать, то такой раб как непотребной сосуд, как неблагодарная тварь осудился бы до преисподних мук, до адских темниц; а Бог бы еще ни мало не остался без своих проповедников, без своих прославителей. Его поет солнце, Его славит луна, небеса поведают славу Его, благословят Его вся силы, вся дела Его на всяком месте владычества Его. Хвалят Его змиеве и вся бездны, огонь, град, снег, голод, горы, холмы, древа плодоносные и вси кедры; зверье и вси скоти, гады и птицы пернаты. Вот сколько и без человека у Бога проповедников!

А о тех и не поминаю, о которых во Апокалипсисе Иоанновом речь есть, и коих числе ниже сам Иоанн был известен. И видех, там написано, и слышах глас Ангелов многих окрест Престола, и животных и старец, и бе число их тьма тем и тысяща тысящей, и которые не имеют покоя день и нощь, оное Исаино возглашая трисвятое: свят, свет, свят, Господь Саваоф, исполн небо и земля славы Твоея. Так-то и самая тварь, тварь, говорю, неразумная, тварь, которая своим великолепием много представляет такового, из чего ее Господь мог прославлен быть, приуготовляется на хвалу Божию, и честь, одному пристойную человеку, себе присвояет. Да как же быть? человек и тут на оба уха спит, и сим ни мало не движется, и отсюду ни мало не исправляется. Боже мой! человек в то самое время, как другая тварь, из его подданства тварь, свои перешедши границы, чужое занимает владение, его отъемлет господство, его занимает честь, он на то ни мало не смотрит, он охотно все уступает достоинство, он не рвется, не мучится, что приходят звери, скоты и птицы в его достояние, а сам он прилагается скотам несмысленным и уподобляется им. Он в самое то время, как уже твари, вместо того, чтоб человеку прославлять, прославляют неразумные, в то, говорю, время он, то есть, человек, сего мира господин отсекает дерево, и прилично стесавши, делает из него, какой надобно, сосуд, а другую того дерева часть кинувши в печь, варить себе пищу, и ею насыщается: потом, внимайте, что последует: от того ж дерева остался отрубок суковатый и кривый, и негодный ни к чему, взявши его, выдалбливает искусно и прилежно; и так вводит в отрубок подобие человеческое, или какой-нибудь последней гадины: сиеж самое красит различными красками и всякой на ней порок тем замазывает, и такой своей работе первое в своем доме выбрав место, ставит на месте том, и чтоб не упал, прибивает гвоздями. А как уже все свои замысли совершит, то сему негодному дереву начинает кланяться, жертвами умилостивляет; своим творцом, своим богом не стыдится называть, приносит молитвы, а в молитвах просит о себе, о своем здравии, животе, счастии, о доме, о детях, кратко, о всяком добре. И так-то пременяет славу Божию, в подобие образа тленна человека, и птиц, и четвероног, и гад; пременита истину Божию во лжу, и почто-то и послужи та твари паче Творца, иже есть благословен во веки Аминь. О разврат, со всех сторон богомерзкий! О премена Божественный порядок нагло разоряющая! так ли уже ты ослеп человек! ежели можно назвать человеком, что Бога своего не узнаети, Творца своего отвращаешься. Имеешь ли ты глаза, не говорю душевные, хотя телесные? А когда имеешь, то посмотри на те вещи, которых ты красотою усладившися, их за Бога почитаешь, и рассуди, ежели они такие, то сколько Владыка их лучший; красоты бо родоначальник созда их, аще же сил и действию удивляешися, да уразумееши от них, колик сотворивый их сильнейший их есть. От величества бо красоты тварей сравнительно Творец их сознавается. Но благости ли ты его не познаешь? Правда, ты совсем ее не достоин; тебе дерево Бог, тебе камень надежда. Но однако прежде мы Бога оставим, нежели Он нас. Он хотя щедрую свою руку несколько и сократил, только не совсем лишил нас милости. Когда бы мы имели такого раба, которой бы не только нас за своих господ не признавал, но и несносно хулил: мы бы боле не стерпели ему между живыми числиться, пока бы не увидели его доскою гробною покрыта. Но Бог так ли? Кто сие посмеет сказать; Христианин ли? Никак, разве христианства враг, погибели сын. Язычник ли? Но и тот в сем запереться не может, что Бог дождит на праведные и на неправедные, что Бог в мимошедшие роды, с Павлом сказать, хотя и попустил всем языкам ходить в путех их; но ниже тогда оставил без всякого своея благости свидетельства, а как? Благотворя, с небесе нам дожди дая, и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца наша. Такие благодеяния равно почти и Христианин и Язычник принимает. Такая благость на весь изливается человеческий род, из которых много таких, как я уже сказал, которые такового своего благодетеля не признают, и не только не признают, но и хулить не престают. Что ж? Высочайший и Всемогущий скрыл ли от таких солнце? Усыпил ли луну? Отряс ли грешников от земли? Отнял ли от нечестивых свет? Мышцу же гордых сокрушил ли? Никак! а для чего? Яко благ, яко в век милость Его; да Язычник так: но как Христианин? Которой есть честнейшая в свете тварь, Богу присвоенный раб, от заблуждения избавленная овца, найденная драхма, царская печать, измытый сосуд, божескою кровию окропленная душа, Христова тела член, аз рех, бы бози есте, и сынове Вышняго вси. Высоки шитлы, но только мы их не умеем хранить: велико сокровище, только мы сокровище сие носим в скудельных сососудах. Надобно опасаться, смотря на такую сосуда хлипкость, чтоб как разбивши, не погубить сокровище. Да при том не забудьте посмотреть в светлое благости Божия зерцало, в котором усмотрите Господа очищающего вся беззакония ваша, и избавляющего вас милостию и щедротами. Которая милость, которые щедроты, правда, нельзя не сказать, простираются и до нашего создания, что нас создал тогда, как мы еще не были, следовательно столько, или сколько-нибудь, еще заслужить не могли, чтоб мы созданы были людьми, не скотами, не зверьми: кажется, чтобы было Богу за препятствие, когда из одной человека и скота созидал материи, из одной и той же формовал земли, чтоб нас создать скотами, сотворить несмысленною тварью? Кто бы ему стал противоречить? Уже ли тварь посмела бы сказать, зачем меня создал такою? Кто есть, противо отвещаяй Богови? Говорит высокий Павел: Еда речет здание создавшему, почто мя сотворил еси тако? Но пусть так, что мы люди: сие должно приписывать милостивой Создателя нашего воли; а что уже говорить? Что мы не только человеки, но Христиане; не Язычники, не безбожники, не многобожники, не неверные, не грешные, не нечестивые; но безгрешные, праведники, блаженные. А когда мы такую превеликую получили честь, то я опасаютс, как некогда и Павел сам, чтоб мы сию благодать своими мертвыми не попрали делами. Кто еще в таком состоянии остался: тот во грехах остался, еще благодатию Христовою не просвещен, еще заблуждает, во тьме ходит. Всуе для таковых Христос умер, напрасно Его заслуга, не сильна Его дражайшая смерть, не пользует Его действительное ходатайство; всуе убо и вера наша? Никак! да не будет. Бог призвал нас на христианство по своей высокой милости, по своей несказанной благости; Моисеови бо глаголет, помилую, его же аще помилую, и ущедрю, его же аще ущедрю: тем же убо, его же хощеть милует: глагодатию есте спасени, чрез веру; и сие не от вас; Божий дар, да никто же похвалится. О богатство благости Божией! более нам возвращает, нежели сколькоо мы потеряли, чудняе спасаемся, нежели как погибли; и на сие-то смотря Исашя сказал: Израиль спасается спасением вечным. Меньше чувствовали гнева, нежели сколько теперь милости в нашем избавлении: и на сие-то смотря сказал Давид: Коль благ Бог Израилев! яко не по беззаконием нашим сотворил есть нам, ниже по грехом нашим воздал есть нам. Аминь.

"ВНУТРЕННИЙ КРЕСТ"

СЛОВО НА ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДНЕ1

Одно слово, коим нынешний праздник именуется, уже много в себе заключает. Вознесение значит подъятие от земли на высоту. Сему противополагается унижение или понижение, то есть, когда что с высоты на низ опускается. Чем легче тело, тем подымается выше; чем же тело тяжелее, тем опускается ниже.

Но о телах говорить не наше дело, а мудрецов мирских. Наше дело говорить о делах или о существах духовных. Все в круге веры, все есть духовное. Бог есть Дух, душа есть дух, а служение Богу требуется не делом, но духом и истиною (Ин 4, 2), как будто служение Богу одним телом есть неистинное или ненужное. Таинства все совершаются духом: все обряды означают что-нибудь духовное. Например, свеща означает светлость и горячесть души; курение кадила - молитвы наши, возносимыя духу Богу. Чтение церковное и пение учреждены не для того, чтобы только ударять уши и услаждать слух, но чтоб просветить мысль и возбудить, подъять к высоте сердце. Самыя церковныя облачения не для того устроены, чтоб ими украшать тело, но чтоб служили напоминанием, дабы мы облекали души в ризу правды и в одежду спасения, и представляли бы ее Жениху Христу не нагую, но яко царицу, в ризах златых одеянну и преиспещренну.