2015-06-14
243
Но при сем нашем разсуждении пришло мне на память оное неудобвразумительное для нас слово, которое сказал Бог Моисею, что нельзя, де, человеку видеть лица моего, чтоб он от того не умер: Не бо узрит человек лице мое, и жив будет (Исх 33, 20). Возможно ли, чтоб умирал человек от лицезрения Божия, в чем состоит истинный человеческий живот? Да пускай бы я умер, говорил Августин, только бы видел тебя, Господи. Почему оныя слова значат только, что человек в жизни сей, пока еще бременем тела отягощен, пока с страстями борется, пока раб есть греха, не может вместить вечнаго спокойства и быть в состоянии удаленном от всякаго несовершенства. Того ради из всего сказаннаго нами заключить надобно: первое, чтоб о снискании помянутаго сокровища помышляли мы единственно, не так, акибы уже о других вещах мирских стараться нам нельзя было; но чтоб и самыя здешния попечения некоторым образом к получению онаго сокровища руководствовали. Второе, чтоб заблаговременно начинали усмирять силу страстей. Ибо как будущее блаженство здесь начинается, а совершается оно на небеси: так надобнож здесь начать и страсти усмирять.
В жизни сей началом будущаго блаженства почитаю я любовь добродетели, чистую радость рождаемую от благих дел и спокойство совести. Сие благословенное начало усматриваем мы в непорочной жизни Ея Императорскаго Величества: что тем пристойнее теперь помянуть мы должны, что мы празднуем благочестивыя жизни Ея Императорскаго Величества благополучное начало: день, в который добродетель Ея потекла в путь свой. Ея Величество все свое сердце посвятила оному неоскудеемому и нетленемому сокровищу Богову, Ея душа уловленна есть красотою добродетели, которыя всю силу относит до общей пользы, общую пользу утверждает на благочестии, а все управляет к славе Божией. Украшает Ея Величество высокая Монаршая честь не иначе, разве поелику она есть возвышением Ея подданных. Не пленяет Ее сокровище богатств, разве поелику они суть средством ко удовольствованию бедности и заслуг. Ея Величество почитает тогда себя совершенно блаженною, когда с блаженством своим соединяет и благополучие наше. Мы в священном Ея Величества лице изображаем себе Мать благоутробную, которая восходя на высоту блаженства обеими руками вкупе с собой ведет и чад своих. Церковь и Отечество вседушно бы хотели Ея наградить заслуги: но не могут ничего достойнаго принести, кроме благодарности. Сие признание нашей скудости умножает славу Ея. Имеешь ты, благословенная Россия! живый от Божества данный тебе пример к добродетели, к благочестию и к снисканию небеснаго сокровища. Имеешь и Ты, Пресветлейший Государь Наследник! в Дражайшей Родительнице Твоей, домашнее к добродетели побуждение. Ты будучи оживляем благородною Ея кровию, вкупе оживляй себя и духом Ея. А мы подданные Ея Императорскаго Величества, чувствуя себя обязанных долгом благодарности, будем молить Бога, чтоб он увенчал долгоденствием, здравием и благополучием дражайшую для нас жизнь Ея; чтоб он сам горящему к нему сердцу Ея был и награждение и сокровище: награждение за услуги Отечеству; а сокровище за любовь Ея к нему. Аминь.
СКАЗЫВАНО В ПРИСУТСТВИИ
ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА
Апреля 21 дня, 1765 года
СЛОВО В ДЕНЬ ПЕРВОВЕРХОВНЫХ
АПОСТОЛОВ ПЕТРА И ПАВЛА,
И ТЕЗОИМЕНИТСТВА ЕГО
ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА
Еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех:
и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех.
Мф 16, 19
Церковь совершает днесь радостную память своих основателей, первоверховных Апостолов Петра и Павла, и всех чад своих к духовному празднованию сему созывает велегласно. К большему же блаженнаго дня сего прославлению, любезное Отечество наше и другое торжество к тому присоединяет. Различныя причины, но едино радости действие производят. С одной стороны представляются священные мужи, коих заслуги и добродетель всегда останутся безсмертными: с другой выходит на театр славы Наследник Всероссийский, котораго Августейшая Матерь руководствует по стопам мужей великих добродетелию. Там видим божественнаго Петра держащаго ключи, яко знак доверенности в делах спасения. Здесь созерцаем Монархиню отверзающую нам храм блаженства, и во оном богоугодно священнодействующую. С горних стран открывается славный духовною мудростию Павел, поддержимый мечем, подвигов своих знамением. Здесь все концы земли видят Россию, мечем мужества врагов своих устрашающую и правосудие торжествующее. О день радостный! вси народы Российстии восплещите руками, воскликните Богу гласом радования!
При таковом всех торжестве, чувствуя разширяющееся сердце мое, отверзаю свободно уста свои, и хощу изъяснить вам, слушатели, в начале мною сказанныя Евангельския о вязании и решении слова. Ибо как всякое радование происходит от свободности духа и состояния (в порабощении бо всяк молчит и унывает): то некоторое о свободности разсуждение теперь предложить за приличное и полезное почитаю. Ты же Боже! и мудрости податель и связанный немотою язык разрешали, недостойнаго проповедника слово разтвори солию благодати.
Еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех.
Сии слова Спасителевы хотя означают особливый род вязания и решения, о чем мы после изъяснить не оставим: но нет препятствия, чтоб разсуждением своим простерлись мы и до всякой свободности и противнаго ей состояния. Ибо в общем понятии, связан, то же, что раб или невольник; а разрешен то же, что свободный или вольный. И как могут быть различныя способы вязания и решения: так потому суть различные и роды свободности и рабства.
Первое место занимает свободность естественная, которая состоит в независимости от другаго и в самопроизвольном всех своих поступок управлении. Таковой свободностию наслаждался первосозданный Адам, а кроме его может быть никто. Ибо как скоро люди, по умножении рода человеческаго, оставив поля, леса и горы, собрались в села и города, составили общества, и правительству других покой свой и безопасность препоручили: то в сие время свободность естественная вид свой, но не существо переменила. Вид, говорю, а не существо: понеже предлог каждаго правления есть, чтобы действия подвластных направить к получению самаго большего из всех добра; а сие с естеством свободности естественныя точно и сходно.
Почему естьлиб кто таковой отвращался зависимости: тот должен от людей удалиться и жить один в лесу со зверьми, лишась всех выгод человечества. А когдаб восхотел он жить в обществе, но благоучрежденному правлению себя не покорял: то справедливо должен бы он предан быть своевольству всех наглых, и остаться без защищения всякаго; а при том, чтоб не мог и сам вредить другим, должен связан быть. Сия ли есть свободность естественная? Сие ли есть состояние сходное с естеством человеческим? Не в том бо состоит вольность, чтоб делать кому что угодно, но что с законом сходно. В противном случае не была бы вольность, но своевольство. Таким образом свободный есть настоящий раб и невольник: а зависящий от правительства, когда кажется теряет свою свободность, но самою вещию тогдаж оную сохраняет.
Мы здесь разумеем зависимость от правления мудраго, правосуднаго и человеколюбиваго, где всякаго право остается под святым охранением; где уста невозбранно говорят истинну пред теми, коих Бог называет Богами; где беззаконие истребляется с сожалением лица согрешившаго, но с большим сожалением общества, дабы его покой чем нарушен быть не мог; где слабость находит прощение и исправление; где молчит одна неправда; где прячется хитрость и ласкательство; словом: где действует благая совесть, и страх или паче любовь Божия.
О сколь любезна такая зависимость! о драгоценны, ежели могу сказать, узы таковаго подчинения! подлинно у тебя связаны руки, но к худому: заграждены уста, но к ласкательству: связано сердце, но к хитрости и лукавству: связана и мысль, но к богопротивным воображениям и намерениям.
Таковое состояние есть златаго века; ибо в то время, когда мы веселишися под древом своим, и под виноградом своим, и под смоковницею своею во всяком довольстве; в то время правитель, коему ты препоручил покой свой, тебя охраняет, и при сладком сне твоем бдительным попечением своим никакой опасности к тебе прикоснуться не допускает.
А из сего кто не видит, что правление есть лучший способ сохранения свободности естественныя: и кто ему подчинен, разрешен на земли: ибо сила законов его охраняет. Разрешен и на небесех: ибо сущия власти от Бога учинены суть. Но кто таковому подчинению не покоряется: тот связан на земли; ибо подвергает себя рабству естественному. Связан же и на небесех: ибо противляяйся власти, Божию повелению противляется.
Другая свободность есть моральная, или касательная нравов, которая состоит в независимости от власти страстей и пороков. В разсуждении сего свободен есть, кто следует руководству разума и хранит добродетель: а раб или связан есть, кто работает страсти и ей последует, яко вол ведомый на заколение: им же бо кто побежден бывает, сему и работен есть (2 Пет 9, 19), сказал Апостол. Подлинно раб есть. Ибо он не то делает, что хочет; но то, что ненавидит, содевает. Понеже трудно кому-нибудь столь развращенну быть, чтоб не видел он красоты добродетели и в самом порока своего действии: но побежден страстию, и привычкою, насильственно за худым бегает: насильственно, говорю; ибо против естества он тогда стремится, и ложному божеству жертву приносит рукою дрожащею. Печальное состояние! разодранну быть в самом себе, и стать подданным или и пленным мучительнейшия страсти, лишась покоя совести и радости душевныя.
Когда Давид страстию порабощен был; сии печальныя произносил слова: несть мира в костех моих от лит грех моих: яко бремя тяжкое отяготеша на мне (Пс 37, 4). Но когда сила благаго промысла извела его из таковаго состояния; в радости сердца возопил он тогда: о Господи! аз раб Твой аз раб Твои, разтерзал ecu цзы моя: и за сие пожну Тебе жертву хвалы (Пс 115, 7). Подлинно есть для чего радоваться тому, кто от сего свободен порабощения. Ибо он благое творит без всякаго смущения в спокойствии духа: поелику то делает, что и разум его представляет лучшим, что и Божий и человеческий закон предписывает, что и ему и всем полезно, чему воля без сопротивления последует, и совесть из чего чувствует удовольствие неизглаголанное. К сей свободности ведут нас все святыя книги, все праведных увещания, все добродетельных примеры. И по истинне сие дело само чрез себя есть великаго уважения достойное. Ибо лишась кто сея свободности, не токмо бывает раб порока: но осуждается в рабское состояние и в обществе. Понеже добродетель с заслугою возводит на степень свободности или благородства: следовательно, как добродетельный человек может быть в обществе рабом по случаю; так обезславленный пороками заслуживает, свободности лишен по быть справедливости.
Впрочем благодарение промыслу, что рабское состояние не мешает быть добродетельным, следовательно свободным и радостным по духу. Таковый муж любезен пред лицем поработивших его, и страшен пред очами связующих его. Павел сидел некогда в темнице во узах: но в полунощи в радости духа воспевал своего Создателя, и темничнаго начальника ввел в свободность Евангельскую: а мучителей своих везде по вселенной вязал стыдом и мучением совести; и таким образом связанных предавал суду Божию. Так не видим ли ясно, что служитель порока есть связан на земли? Ибо чаша строгости законов ему приуготовлена. Связан и на небесех: ибо гнев Божий и теснота на всяку душу человека творящаго злое. Но друг добродетели разрешен на земли: ибо почитается он от закона честным членом общества. Разрешен и на небесех: ибо имя его написано есть во граде небеснем.
От таковой свободности слово наше прямо течет к свободности Евангельской: ибо она есть дополнительным следствием свободности моральной. А свободность Евангельская состоит, первое, по освобождении нас от наказания Божия заслуженнаго законопреступлением; второе - в наклонении сердца нашего ко исполнению закона не по страху, но по любви, не по слепому стремлению, но по ясному добра и худа понятию. О первом говорит Спаситель: аще сын вы свободит, свободни будете (Ин 8, 36). О втором разсуждает Апостол: грех вами да не обладает: для чего? несте бо под законом, но под благодатию (Рим 6, 14). Благодать в сем месте означает сыновнее радостное состояние, а под именем закона разумеется состояние строгости и страха.
Таковой род свободности есть из благороднейших. Ибо проистекает он из источника чистейшаго. Иной исполняет закон, опасаясь за преступление наказания; иной для пользы чаемой; другой для снискания славы. Все может быть не худо; да опасно, чтоб при случае, когдаб не предвидел таковый за порок свой наказания, илиб не надеялся получить себе чаемой пользы или славы, что не редко случиться может, чтоб говорю, при таковом случае не разслаб он в делании добродетели, или и со всем оную не пренебрег. Но свободностию Евангельскою укрепляемый понимает ясно благо и зло и следствия их; уверен о мудрости и благости Законодателя, чувствует любовь и благодеяния своего Промыслителя и в нем Отца находит: и для того исполняет закон не по силе приказания одного; ибо таковый есть временщик: не от страха; ибо таков есть раб и подл: но по любви; ибо он почитает себя сыном: но от ревности; ибо честность почитает паче всякаго прибытка: но от благоразумия; ибо он духом святым просвещен есть. И потому нет опасности, чтоб и тогда, когдаб случаи за его честность грозил ему вредом и безчестием, чтоб и тогда зделался он изменником добродетели.
В сем-то разсуждении во святых книгах пишется, что праведнику закон не лежит, что мы избавлены от закона (1 Тим 1, 9); не для того, акиб праведник закон, исполнять не одолжен был; но что для праведника закон не есть принудительный повелитель, а есть зерцало живо представляющее его добродетель. О когдаб таковая свободность больше имела действия в сердцах человеческих! меншеб законодатели и законоблюстители имели затруднения; меншеб добродетель имела худаго примеса. Ибо недостаток сея свободности причиною есть, что к благочестию пристает несколько лицемерия, в дружбу вмешивается прибыток, в благодетельную склонность вкрадывается тщеславие; а под ревностию кроется мстительность собственная. И потому таковый есть связан на земли: ибо двоедушно есть сердце его. Связан и на небеси: ибо Бог любит кадило благовонное без примеси всякаго зловония.
Остается еще разсмотреть нам последний род свободности, которую можно назвать церковною. О ней особливо говорят в заглавии от нас положенныя Евангельские слова, о духовном вязании и решении. О сей свободности разныя между разными происходят разсуждения и споры, и всяк оную определяет по мере своего понятия или страсти. Но сообразуясь со основанием Писания и самыя истинны, должно сказать, что свободность церковная состоит в праве пользоваться всеми преимуществами, соединенными с церковию. А преимущества церкве суть, быть членом сего святаго общества, иметь участие находиться во всех его священных собраниях, с прочими выхваляя общаго Владыку, наслаждаться умным зрением Его совершенств; пользоваться дражайшим даром, чтоб быть участником святыя трапезы, и под видимыми знаками питаться телом и кровию Господнею. В сем состоит решение, или свободность церковная; следовательно вязание состоит в лишении всех оных преимуществ.
Можноб было здесь доказать, что выше изъясненныя свободности с сею церковною суть соединены существенно. Ибо как всех свободностей основанием есть едина добродетель, а всех рабств един порок: то лишась кто единой свободности, не возможно, чтоб и прочих вкупе не лишился. Можноб было сие обстоятельство доказать, но не достанет теперь времени. И потому заключаю только тем, что кто сея свободности лишен, тот связан на земли: ибо не может он почтен быть честным в гражданстве членом. Связан и на небесех: ибо лишен надежды спасения. Но кто свободностию сею пользуется, тот разрешен же на земли: ибо кто верен по совести Богу, тот верен и обществую Разрешен и на небесех: ибо предстает он суду Божию с добрым засвидетельствованием от всего Христианства.
При окончании разсуждения нашего таковым образом, слово мое склоняется уже к вам, слушатели, поелику вы онаго и пример и утверждение. Вы наслаждаетесь свободностию естественною под богомудрым правительством человеколюбивыя Монархини, и под щастливою тению Ея попечения сладко опочиваеше. Вы украшаетесь свободностию добродетели: ибо Отечество находит вас верными своими сынами, и усердными должностей исполнителями. Вас Отец небесный признает свободными и Евангельскими: ибо требование Его закона есть сходственно с сердечными вашими склонностями. Вы свободны и по церкви: ибо она почитает вас благочестивыми чадами своими и ревностными пользы ея и славы защитниками. Да благословит Вышний возрастать в вас сим великим дарованиям, и дать чрез вас миру пример благочестия к Богу, и верности к Отечеству!
Но прежде всего и паче всего сии небесныя благословления обязаны мы призывать на священную Твою главу, Благочестивейшая Монархиня! Ибо свободности, о коих мы разсуждали, и на коих основано истинное блаженство наше, сии свободности Твой самодержавный скипетр и хранит и утверждает. Твоим попечением правосудие торжествует, и неповинность под Твоею порфирою находит себе убежище. Не сие ли есть благословенное Владычество свободности естественныя? Твоими законами руководствуемся к добродетели; а чрез то избываем безчестнаго пороков рабства. Твоя Матерняя к подданным любовь возлагает на нас обязательство свободности Евангельския, чтоб исполнять Божий И Твой закон по чувствию любви к Тебе, и к благодеяниям Твоим благодарности. Твоим благочестием все мы спокойны пребываем в недрах святыя церкве, а чрез то препровождая жизнь на земли благочестно, уповаем и на небеси жить вечно и блаженно. Все сие воображая будем ли мы столь не чувствительны, чтоб при всяком случае не быть громкими проповедниками Твоих благодеянии, и наслаждаясь приятным покоем не признавать онаго Виновницу?
Помутил несколько враг Христианства и мира сладкий покой наш: но уповаем на Бога, весы правосудия в руках своих держащаго, что постигнет его судьба древняго фараона, о коем пишется, яко на сие особливо попустил ожесточиться ему Бог, да покажет в низвержении его силу и славу свою. Откроет и ныне, во уповании веры нашея глаголем, откроет небеснаго крута Держатель силу свою, откроет и славу России любезнаго достояния своего. Как скоро возсияет солнце его правосудия: луна постыдится с светом своим, и гордые свои рога скроет. Да обрадует убо нас Господь сил увидеть вскоре Главу Твою, Великая Государыня, увидеть главу Твою лаврами увенчанну, лаврами, под тению коих верным подданным Твоим было бы всегда приятное вкупе же и славное упокоение.
Обратим же мы речь свою и к дражайшаму Имяниннику нашему. Ты, Благоверный Государь, настоящаго России торжества Виновник. О коль желательно и славно быть причиною радости других! Сие есть свойственно Богу, который ежечасно лиет веселие на тварь свою. Достигай до сего смертных крайняго совершенства. Судьба к тому Тебя произвела в свет: промысл даровал Тебе живой царския добродетели пример в Великой Родительнице Твоей. Церковь представляет о Тебе ходатаев к Богу, ныне празднуемых Апостолов и всех Святых. Мы желаниями своими того же от щедроты небес уповаем. Но чтоб судьба достигла своего конца, чтоб промысл был действителен, чтоб пример был плодоносен, чтоб молитвы были сильны, чтоб желание наше осталось не постыдно: споспешествуй всему тому. Благоверный Государь! добрым своим произволением. Судьбе соответствуй сохранением благородства природы; промыслу согласием; примеру подражанием; желанию совершением; молитвам добродетелию. Тогда судьба возсияет, промысл вознесется, пример возгремит, желание наше прославится.
Боже! мы ведаем, яко Ты созерцавши всю вселенну и десницею своею содержиши все концы земли. Россия возносит к Тебе длани свои, препоручая благости Твоей дражайших Особ своих. Ты с горних мест взирай всегда на них оным оком, кое не дремлет, ниже усыпает, храня своего Израиля. Аминь.
СКАЗЫВАНО В ПЕТЕРГОФЕ
В ПРИСУТСТВИИ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
И ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА
1769 года
СЛОВО В НЕДЕЛЮ О ЗАКХЕИ
И искаше Закхей, видети Иисуса.
Лк 19 3
Как из лука пущенная стрела прямо несется к мете: так человеческий дух естественно стремится к Богу. Обходит он все вещи яко недостойныя себя, и углубляяся в разсматривание красоты не созданнаго существа, находит тут все свое удовольствие. Ибо Бог создал человека ради себя; не в том разуме, акибы имел он в нем нужду, или бы находил в нем для себя какую пользу; но потому говорим, ради себя, чтоб человек не в другой какой созданной вещи, но в нем самом искал своего блаженства, чтоб в нем утопал, яко в Окиане сладостей. Сие воображая Давид радостным духом воспел: Возжада душа моя к тебе Боже! (Пс 41, 2). А к нему пристая некоторой церковный учитель сердцем своим к Богу беседует так: Создал ты нас, Господи! ради себя, и не спокоен дух наш, пока не успокоится в тебе.
Сие духа нашего стремление иногда в некоторых слабеет, но совсем истребиться не может. Слабеет оно, когда человек дает волю страстям, и яко младенец наружными вещами прельщается: но возбуждается паки, когда тот же человек пришел в самого себя разсудить несовершенства свои, и усмотрит, что все мнимыя увеселения или прошли, или пройдут, или еще и в горесть обратятся.
Мы не можем отрещися, чтоб не чувствовали в себе сего сильнейшаго желания наслаждаться умным Бога зрением. Почему изследуем, где мы Бога видеть можем. А ты, не созданная красота, яви нам себя, да разумно видим тя!
В трех зерцалах Бога видеть мы можем: В зерцале тварей, в зерцале веры, и в зерцале славы.
В первое смотрят младенцы; во второе возрастающие; в третие совершенные. Первое открылось при создании мира: второе при искуплении человеческаго рода: третие откроется при прославлении избранных Божиих. Посмотрим мы во всякое особь в предшествии несозданнаго света Господня.
Зерцало тварей ясно сказывает нам Творца своего. Из создания их дознаем мы быть не созданному существу: что они всегда в целости своей сохраняются, доказывается из того неизглаголанная благость его: что они же порядочно управляются к своим концам, открывается из того безконечная премудрость Его: а все уверяет о Его неограниченном всемогуществе.
И как мы тварями со всех сторон ограждены, да и сами тут же включаемся: то нет вещи и нет места, гдеб мы не нашли изображенные следы Божества. Сию видимаго мира книгу златыми буквами написанную всяк читать может, и мудрый и невежа, и младенец и возрастный, Еллин и Скиф, благородный и варвар. Народы различествующие языками сей общий разумеют язык. Любитель Божий куды ни обратит очи свои, везде находит любовную беседу с Богом; вещи вместо зерцала употребляет и от тварей к своему Творцу возносится. Некто сказал, что ему вместо учителей были дубовыя и буковыя деревья, под сению которых размышлял он в тайне сердца своего, о Создателе мира сего. О Боже! В мори пути Твои, и стези Твои в водах многих: свидения Твоя, Господи, уверишася зело (Пс 76, 20). Вся тварь нам громогласнее трубы всякой вопиет: Той сотвори нас, Той, а не мы. Давид блаженный столь углубился в размышление сие, что ему мир по красоте своей достойным показался по украшению самого Бога. Он себе представляет, что Царь царствующих облекся в лепоту, облекся в славу и препоясался. Вместо ризы одевается он светом: Царский шатер у него небо; златотканный ковер разсеянные по земли цветы: увеселительные фонтаны скачущие из недр земных источники, быстротечные кони облака, великолепная колесница распростертыя ветров крыла, а слуги Его пламень огненный.
И для того подлинно, по учению Павлову, будут те пред судом Божиим безответны, которые б истинну столь ясную не признавали, делая насильствие совести своей. Ибо сила ведущая к познанию Бога влиянна в сердце всякаго человека. Невидимая бо Божия, яко то прйсносущая сила Его и Божество, из размышления о тварях становятся видимыми (Рим 1, 20). Почему трудно и поверить, чтоб были такие уроды, которые отвергая бытие Божие притом от собственной совести и от всех вещей обличаемы не были.
И хотя, по примечанию Пророческому, некоторой безумной рече в сердце своем, то есть силится мысль свою на то склонить, акибы не было Бога. Но для чего он сию нечестивую мысль содержит только в сердце, а не произносит словами? спрашивает святый Златоуст. Для того, де, примечает учитель сей, что в самое то время, когдаб он отворил свои уста, вся тварь возопила бы против его, и дерзновенныя его уста заградила бы.
При сем случаи смотрения нашего в зерцало тварей, пришло мне на мысль оное Апостольское слово: Суете тварь повинуся неволею (Рим 8, 20). То есть, вся тварь подверженна стала суете против воли и намерения Создателева.
Такия слова кажутся противны тому, что мы утверждали, что твари не только не суть суетны, но и руководствуют к Богу. Какуюж здесь Апостол разумеет суету? Суета тварей есть употребление тварей во зло. Кажется бы нельзя поверить, дабы злость человеческая столь сильна была, чтоб самое намерение Божие превратить могла. Но есть то самим делом так. Язычество например вместо того, чтоб смотря на солнце, луну, и протчия небесныя светила, доходит до Бога, обоготворяли их самих: вместо того, чтоб от величества красоты созданий сравнительно рододелателя из познавать, им самим поклонялись. Все Господни дела не своим путем пошли. Злодей употребляет воздух, чтоб удушить, огонь чтоб сжечь, воду чтоб утопить, железо чтоб убить человека неповиннаго. Благословленныя земли произращения зделались случаем обжорства и пьянства, красота тела поводом к безчестной похоти, злато возбуждением к лихоимству и сребролюбию, чести к гордости и презорству, разум к изобретению хитростей, науки бывают материею вечных споров и следовательно помрачения истинны. Нет по истинне столь доброй вещи, котораяб чрез необузданное человеческое своевольство не употреблена была во зло.
И так развращением нашим пресветлое сие тварей зерцало помрачилося: сия дел Божиих книга зделалась нам училищем всякаго зла: мир, вместо того, чтоб быть руководителем к истинне, и к источнику ея Богу, зделался полным соблазнов. Почему Пророки, Апостолы, Евангелие и все просвещенные люди принуждены увещевать нас, чтоб береглися мира, чтоб бегали мира сего лукаваго. Ах странное превращение! Тебе, Господи, правда; а нам стыд лица (Дан 9, 7).
Не должно думать, акиб мир сам чрез себя худ был; нет: он есть дело рук премудраго художника. Но мы благое Божие сами себе обратили во вред: врачевство спасительное, которое нам дано в живот, то употребили себе в смерть, да явится, сколь силен грех, благим мне со девая смерть (Рим 7, 13), как разсуждает Апостол премудрый.
Почему прямо отсюду следует, что мы зерцалом тварей к получению совершеннаго о Боге и блаженстве нашем познания довольны быть не можем, но имеем нужду, чтоб нам кто зерцало сие очистил, и чтоб сию божественную мира книгу нашим нерадением потемненную протолковал. Одним словом: нужда нам искать яснейшаго зерцала.
Такое есть зерцало веры, к которому подлинно несколько руководствует и зерцало тварей, но светлости сего уступает. Оное общее есть людям всем и самым грубым: сие есть собственно единым просвещенным. За такое зерцало почитаем мы откровение верою приемлемое. Но что видим мы в зерцале сем? Видим во первых недостатки наши, и что мы весьма далеко отстоим от онаго конца, для котораго созданы мы. После сего вера возводит нас на славнейшее зрелище, на котором усматриваем мы, что сам Бог милосердием будучи подвижен одевается в плоть нашу и славу божества своего скрывает под покрывалом смертнаго человеческаго естества: а в сем будучи состоянии открывает он нам вечныя истинны спасения нашего; и смертию своей удовлетворив правосудию, все богатство благости своея истощает на нас. Чрез что не токмо успокоивает он совесть нашу от страха гнева Божия трепещущую, но и блаженными надеждами наполняет. Сей есть свет, который мы из зерцала веры почерпаем. О чем так восклицает богогласный Павел: Премудрость глаголем в совершенных: премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих, то есть, которых с смертию вся наука исчезает; Но глаголем премудрость Божию в тайне сокровенную, юже предустави Бог в славу нашу, юже никто же от Князей века сего не разуме (1 Кop 2, 6-8). И на другом месте: Мы вcu откровенным лицем яко в зерцале славу Господню взирающе, в той же образ преобразуемся от славы в славу, яко же от Господня Духа (2 Кор 3, 18).
Зерцало сие божественное всем открыто. Ибо милосердый Избавитель наш велегласно всех призывает к себе: Приидите ко мне и просветитеся, и лица ваша не постыдятся (Пс 3, 6). Он предваряет и желания наши. Ибо так у Исайи сказывает о себе: Явлен бых не ищущым мене, обретохся не вопрошающим мене (Ис 65, 1). Свидетеля в том имеем мы нынешняго Закхея, котораго трепетная душа не дерзала приступить к Проповеднику спасения: почему влезши на дерево издалека умиленныя очи свои на него обращал. Но милосердый Владыка проникая во внутренность серодца его объявил, что он желает страннолюбием угощен быть, и что он хотя греха отвращается, но грешника кающагося приемлет.
Таким светом осияет нас зерцало веры: но со всем тем великий Павел и сей веры свет находит несовершенным. Он объявляет, что мы в жизни сей верою ходим, а не виднием (2 Кор 5, 7), как будто бы верою мы ничего не видим; или хотя бы видим, но яко в зерцале и в гаданиях (1 Кор 13, 12), то есть, поверхность одну сокровенных вещей, да и ту темно; в гаданиях. Кто убо не признается, что должно быть еще другое яснейшее зерцало, в котором бы Бог нам познание свое сообщил совершеннейшим образом? Да и подлинно мы присносущаго света сиянием некогда просвещенным себе быть надеемся. Ибо мы уже в сердце своем находим сея надежды основание, которому должно совершиться, и предвкусили уже сладость будущаго совершенства.
