Глава 10. В детстве мир кажется нам куда совершеннее, чем это есть на самом деле

ВДНХ

В детстве мир кажется нам куда совершеннее, чем это есть на самом деле. Когда мы маленькие, здания кажутся нам монументальней, деревья выше, мороженое – вкуснее, а трава - зеленее. Любой ребенок – это неисправимый оптимист. У него понятие красоты чистое, истинное, не испорченное воинствующим цинизмом взрослых. Вырастая, мы начинаем потихоньку замечать, что окружающим нас зданиям требуется ремонт, что газон надо стричь не реже одного раза в месяц, что деревья на этом месте мешают построить очередной гаражный кооператив, а после мороженого у нас болит горло и закладывает нос. Лишь немногие из нас сохраняют крупицы этого светлого детского оптимизма, когда вступают во взрослую жизнь. Но если внутри нас не осталось даже слабого намёка на радужное восприятие действительности, нам всё равно доставляет огромную радость возвращаться туда, где в детстве нам было хорошо; туда, где мир вокруг нас был более понятным, добрым и гармоничным.

Именно поэтому, когда на горизонте замаячила скульптура тракториста и колхозницы, венчавшая арку Главного входа Выставки, бледное лицо Мотылькова на секунду украсила мимолётная, почти детская улыбка, которая, впрочем, быстро сменилась на обиженную, кислую мину.

- Даже у этого долбаного тракториста баба есть, - пробормотал он. - Не за сноп же пшеницы она его полюбила? Может и правда надо было на механизатора выучиться? Сейчас я не морочился бы, а кувыркался в койке с какой-нибудь мосластой крепкозадой колхозницей, которая не будет сущим ангелом снаружи и последним крокодилом внутри. Вот так вот сидеть вчера и целоваться со мной, коварно пряча отравленный кинжал за пазухой и зная, что это наша последняя встреча! Стерва!

Произнеся эту бессмысленную тираду, обращённую понятно к кому, Мотыльков остановился и неподвижно замер, восхищенный картиной, которую он видел бесчисленное множество раз. Ему сразу же вспомнился давно ушедший, полузабытый вкус молочного эскимо, отдающего овсяной кашей, аромат прозрачной газировки из серого матового автомата и тёплая мамина ладонь, сжимающая его пухлую детскую ручку.

Перед Мотыльковым развернулось торжественное великолепие Центральной аллеи Выставки Достижений Народного Хозяйства. Эта пешеходная улица своей шириной не уступала и самому большому проспекту в Союзе, а своей красотой и масштабами, без сомнения, превосходила все площади и парковые комплексы Столицы. По краям аллеи, утопающей в красочном калейдоскопе цветов, стояла каменная роща гигантских фонарей-колосьев. Меж каменных светильников в воздух взвивались сотни холодных водяных струй, бьющих из металлических труб изящных мраморных фонтанов. Порывистый июльский ветер сносил живительную влагу на посетителей выставки, к огромному удовольствию последних. Жаркое тепло исходило от нагретого полуденными лучами асфальта. Незыблемая глыба Центрального павильона взгромоздилась на раскалённую твердь в самом конце аллеи, своими правильными, совершенными контурами выделяясь на тревожном фоне сиреневого предгрозового неба. Солнце палило нещадно. На крыше «Центрального» бронзовые труженики-истуканы истерично протягивали руки к небу, то ли вызывая к его всемогуществу, то ли христарадничая на хлеб насущный.

Перед Главным павильоном под палящими лучами солнца с непокрытой головой стоял бронзовый дедушка Ленин. Ильич явно пытался стащить с себя зимнее пальто, которое смотрелось, мягко говоря, не совсем уместно при такой жаре. И как назло, именно в этот трагический момент его запечатлел подобострастный скульптор.

ВДНХ – огромный комплекс. Но сейчас Дима думал только об одном месте, куда ему хотелось попасть больше всего. От Главного павильона он взял левее, перейдя на соседнюю аллейку, вдоль которой стояли скамейки, оккупированные отдыхающими. Не доходя до чудовищного ангара выставочного павильона «Космос», который в незапамятные времена гордо именовался «Механизация», Мотыльков опять повернул налево. В угловой палатке он купил килограмм свежих горячих пончиков, которые ему завернули в плотный бумажный пакет, щедро насыпав сверху примерно половину совка горьковатой сахарной пудры. Ведь нельзя же, согласитесь, пить бормотуху на голодный желудок!

В этой части выставки здания уже не были такими образцово-показательными. Справа по ходу движения находился старенький павильон «Геология», возле которого второй секретарь обнаружил небольшой высохший фонтан. Несколько минут Мотыльков простоял тупо уставившись на дно фонтана, засоренное мелкими камушками, бычками и прошлогодними почерневшими листьями.

Похоже на то, что фонтан сломался довольно давно, но никому до этого не было дела. Ответственные товарищи эту конструкцию, по-видимому, шедевром не считали, а может быть, просто не было лишних средств на ремонт. Вот если сломается покрытая златом, идеологически совершенная «Дружба народов» или убийственно красивый «Каменный цветок», тогда совсем другое дело. Они ведь у всех на виду.

Мотыльков подумал и откупорил азербайджанский «Агдам». Да уж. Глупо ожидать, что в наше неласковое время перемен люди станут обращать внимание на мелкие детали, при том, что основная картина уже сыпется вовсю. Он подошел к фонтану и плеснул немного вина на пыльное, иссохшее дно.

- За нас, братуха, за мелкие винтики в громадном механизме! Когда-нибудь и нас с тобою починят!

Распив полбутылки в компании со сломанным фонтаном, Мотыльков неспешно двинулся дальше. Ударная доза сладкой бормотушной настойки явно сделала своё дело: Мотыльков стал вступать в стадию приподнятой невесомости. Тем временем, за шумящими кронами деревьев замаячила скульптура здоровенного зубра. А может это был вовсе и не зубр, а какое-нибудь другое жвачно-пастбищное животное. Это павильон «Мясная промышленность». Значит он находится на правильном пути. Для порядку он немного побродил кругами, временами спотыкаясь о неровности асфальтового покрытия, каким-то чудом ухитряясь сохранить равновесие и не выпустить из рук изрядно полегчавшую авоську.

Наконец, его взору открылась местность, завораживающая совершенной живописностью ландшафта.

Из тёмных вод неглубокого искусственного пруда поднимался позолоченный чешуйчатый столб фонтана «Золотой колос». Мотылькову всегда казалось, что этот колос никак не может быть творением рук человеческих, настолько у него были чужие, почти неземные очертания. Золотистые чешуйки фонтана сверкали на солнце подобно обшивке блестящего инопланетного корабля, поигрывая изменчивой светотенью через призму прозрачных водяных брызг.

Дима аккуратно сел на травку возле пруда и взял в руки недобитую бутыль азербайджанского креплёного. Ноющая боль в боку напомнила ему о том, что пора бы и закусить. Он развернул пакет и достал оттуда влажный, слипшийся пончик. Что и говорить, прекрасная закуска. Сладкое к сладкому. Желудок благодарно заурчал, принимаясь за работу после почти десятичасового перерыва.

И вообще, единственно, что не изменилось со времён его детства, так это вкус этих тёплых, пахнущих дрожжами пончиков. Однако не будем сильно отвлекаться от смысла его нахождения здесь. А, собственно, зачем он сюда пришёл? Спокойно нажраться можно было и в парке на районе. Хотя, нет, неправда! Здесь было очень спокойно, народ в основной своей массе даже и не подозревал о существовании этого замечательного места, в своём посещении ограничиваясь лишь центральной частью Выставки. На некотором отдалении от Димы на противоположном конце пруда по берегу гуляли немногочисленные парочки, некоторые из них с колясками. Никаких эмоций их вид у Мотылькова не вызывал. После пончиков и «Агдама» ему стало гораздо легче, и он медленно откупорил последнюю бутылку портвейна.

Мирная романтика этого места немного успокоила его. Мотыльков знал, что здесь, наедине с собой и природой он сможет тихо поразмыслить над своими печалями. С другой стороны, заниматься дальнейшим самокопанием было довольно бессмысленно.

Кто виноват? Что он такого неправильного сделал? Можно ли было как-то переломить ситуацию? Все эти вопросы оставались без ответа.

И всё-таки прав был этот хрен в пиджаке! Мотыльков пьяненько осмотрелся по сторонам и вздрогнул. На секунду ему показалось, что за соседним деревом стоит Дана. Присмотревшись, он понял, что ему показалось: по дорожке гуляла совсем другая девушка. Она тоже заметила Мотылькова и заметно ускорила шаг, чтобы как можно скорее проскочить мимо нетрезвого парня с бутылкой, который как-то странно на неё таращился.

Счастливы люди не познавшие настоящей любви. После расставания с любимым человеком они не замечают, что мир вокруг стал пустым, бессмысленным и холодным. Эти люди никогда не искали ту единственную взглядом в толпе, одновременно жаждая и опасаясь её найти. У них никогда не болело сердце от осознания того, что они потеряли что-то очень важное и потеряли его навсегда.

Ведь настоящая любовь - это как глиняный сосуд, который двое любящих людей несут перед собой на вытянутых руках. Этот сосуд будет целым и невредимым только до тех пор, пока желание нести эту ношу обоюдно. Если кто-то из них хотя бы на секунду выпустит его из рук, то сосуд упадёт на землю и разобьётся вдребезги. Кто-то попытается собрать разбросанные фрагменты воедино, напрасно надеясь на то, что всё будет как прежде. Но даже в случае успеха, это будет уже не сакральное вместилище чувств, а всего-навсего лишь склеенный кусок глины, через трещины которого остатки любовной субстанции будут постепенно вытекать наружу.

Однажды разбитое уже не склеить.

Вина оставалось ровно на один глоток. Но вдруг случилось нечто совершенно необыкновенное. Когда Дима поднял бутылку, поток воды из фонтана иссяк. На секунду тёмная гладь пруда стала идеально ровной. Как будто кто-то зловредный взял и за какой-то надобностью перекрыл вентиль.

Солнце стремительно скрылось за тучами, и вокруг стало не по-вечернему темно. На голову Мотылькова упала первая капля. В следующий момент бабахнуло так, будто в небе взорвалась тонна тротила. Земля угрожающе задрожала, затряслась и вода в пруду.

И тут с небес сошла вертикальная стена воды. Ливень бросился в атаку сразу, без предупреждения, открыв огонь из всех калибров и всех орудий. Казалось ещё немного, и меленький прудик выйдет из берегов, разольётся как великая река Волга во время весеннего половодья.

Дима с радостью подставил своё лицо под неласковые тёплые струи. Сейчас ему меньше всего хотелось искать укрытие от проливного дождя. Он чувствовал, как ливень быстро заполнял душевную пустоту внутри него, смывая с его сердца горечь предательства и неподъёмную тяжесть расставания, как какой-нибудь пошлый грязный налёт.

***

В полном одиночестве Дмитрий Мотыльков брёл по центральной части ВДНХ. Высоко задрав голову, он восторгался идеализированно-помпезными формами павильона «Украина», хотя, признаться, этому павильону гораздо больше бы пошло название «Павильон Советской армии». По соседству возвышалась белая башня павильона «Зерно», сильно напоминающая знаменитые сталинские высотки, где традиционно селилась верхушка советской номенклатуры. Дождь усилился. Из-за этого пьяненький Мотыльков так и не понял, работает ли «Каменный цветок» или нет. Архитекторы и скульпторы, соорудившие этот чудо-фонтан, явно черпали вдохновение из сказочно-былинных источников.

С обратной стороны Центрального павильона в дружном хороводе кружились шестнадцать луноликих девушек, олицетворяющих собой все республики Советского Союза. За спинами прекрасных нимф раскрывался огромный золотистый бутон, вобравший в себя дары нашей необъятной и хлебосольной земли. Мотыльков твёрдо знал, что это самый прекрасный фонтан во всём мире. И если кто-то сейчас попытался бы доказать ему обратное, то нализавшийся второй секретарь зараз уговорил бы его по морде. А потом непременно утопил бы этого последнего лжеца прямо в фонтане.

Пока Дима шёл сюда, он умудрился несколько раз вспахать носом родной чернозём, поэтому он был не только мокрый, но и чудовищно грязный. И тут ему в голову пришла одна фантастическая идея. Он решил искупаться в фонтане. В самом деле, нельзя же домой в таком виде заявляться! Так ещё и в метро тормознуть могут! Уж в этом-то будьте уверены!

Сказано – сделано! Мотыльков перекатился на брюхе через мраморный восьмигранник и с радостным криком свалился в бассейн.

Возле Центрального павильона стояли люди, отчаянно пытающиеся сохранить остатки былой сухости под прикрытием его мощных белокаменных стен. В такую погоду, когда в буквальном смысле слова «льёт как из ведра», зонтик перестаёт выполнять свою функцию. С ним или без, ты всё равно промокнешь насквозь.

А вот разудалого Диму водой было не испугать. Он плескался в фонтане с видом престарелой утки, которую вырастили в пустыне и перед самой смертью выпустили поплавать в пруду. Его пьяная мокрая радость не знала границ. Он купался, нырял и даже плавал на спине, взболомучивая вокруг себя кучи пены и мелких водяных пузырьков.

Народ наслаждался этой возмутительной картиной человеческого падения из своего безопасного укрытия. Две сильно накрашенные герлы хиповатого вида, одетые в модный кожаный прикид, дымили крепкими сигаретами и равнодушно глазели на Мотылькова-ныряльщика.

- Анют, зацени, дурак в фонтане купается! – сказала та, у которой волосы были выкрашены в ядовитый зелёный цвет.

- Хм. Да он в уже говно, по-моему, - ответила её подруга, бесцельно накручивая ярко розовый локон на указательный пальчик.

- Да нет же! Ты чё! От бухла так не штырит. По-любому «колёс» чувак наглотался!

- Может «винтовой»? – засомневалась розоволосая Анюта.

- «Торч», в натуре! Ты только посмотри, как он своими пакшами размахивает!

Мотыльков был достаточно далеко, чтобы слышать эти разговоры, к тому же шипение фонтана надёжно заглушало все прочие звуки. Водные процедуры подействовали на него чрезвычайно положительным образом. Он даже слегка протрезвел, не говоря уже о том, что теперь вся его одежда выглядела значительно чище. Тем не менее, его эпатажному купанию не хватало последнего, завершающего штриха. Демонстрируя обезьянью ловкость, он забрался на постамент, где стояла девушка с пучком пшеницы и косой на голове, подтянулся на руках и поцеловал статую в сусальные неживые уста. Он ещё хотел облобызать её в обе щеки, но поскользнулся и свалился в бассейн, больно ударившись коленкой об твёрдое дно. Потирая ушибленное место, Мотыльков кое-как перелез обратно на сушу.

И когда Дима, довольный проделанным трюком, стал стаскивать через голову мокрую рубашку, он получил мощнейший удар в бок. Кто бы это ни был, но бил он самым подлейшим образом, то есть сзади.

Дима развернулся и увидел две мерзкие ухмыляющиеся рожи. Менты. Поверх униформы у стражей порядка были накинуты серые непрозрачные дождевики, в руках резиновые дубинки. Один высокий, светловолосый, чубастый, нос картошкой, руки-ноги длинные, короче, похож на гориллу, переодетую в ментовскую форму. Другой – низенький, чернявый, лоб узкий, щёки впалые, головка крошечная, как у трёхлетнего ребёнка. У Димы упало сердце. Все знают, что маленькие менты гораздо опасней своих более крупных сородичей. Бультерьер – собачка тоже

вроде мелкая, но злобности и агрессии этого животного позавидует иной крупный хищник.

- Дивись, Русик! – воскликнул «горилла». – Нам наконец-то удалось привлечь внимание этого хлопчика!

Чернявый оскалился, подошёл к Диме вплотную и изо всей дури ткнул его дубинкой в солнечное сплетение. От неожиданности у Мотылькова перехватило дыхание, и он согнулся пополам. В глазах у чернявого высветилась неподдельная радость. Блондинистый «примат» грубо схватил задыхающегося Диму за шиворот и куда-то его поволок.

- Куда вы меня тащите? – кричал Мотыльков, отчаянно пытаясь вырваться и понимая, что это бесполезно: хватка у длинного была железная.

- В отдел. Доплавался ты, спортсмен хренов! – откликнулся горилла.

Чернявый семенил сбоку и подгонял Мотылькова пинками и мелкими зуботычинами. Менты протащили его мимо Центрального павильона к совершеннейшему восторгу хиповатых девиц.

- Ты только гляяянь, Анька! – произнесла зеленоволосая, нарочно растягивая гласные звуки. – Дебила того в мусарню ведут.

- Поделом козлине! – в тон ей откликнулась розоволосая, достала тюбик сиреневой помады и обвела ей пухленькие губки. – Ну как? Клёво?

- Ага. Всё-таки красивая ты, Анька! – с завистью произнесла её подруга.

Дождь почти прекратился, из-за туч робко выглянуло солнце, и над золотистым фонтаном выгнулась маленькая семицветная радуга. Двое милиционеров уводили Диму Мотылькова в неизвестном направлении, а статуя русской девушки с колосьями с тоской глядела вслед своему первому и единственному кавалеру.