Магическая ситуация

(антропологические аспекты политического консультирования)

Термин «магия» в последнее время всё чаще употребляется в контексте описания профессиональной деятельности специалистов в области связей с общественностью, политической коммуникации, а также психологического и управленческого консультирования. В основном он используется в виде метафоры, подчёркивающей огромную силу и высокую эффективность так называемых «гуманитарных технологий». Чтобы не вдаваться в дискуссию о дефиниции этого термина,[400] мы будем понимать под ним любую деятельность гуманитариев, связанную с применением техник, основанных на их специфической компетенции. Одним из наиболее ярких примеров таких технологий в России в последнее десятилетие стали связи с общественностью, в особенности в политической сфере. Могуществу и магической силе PR технологий посвящаются целые книги.[401] Отечественные приверженцы НЛП используют магическую риторику без малейшего стеснения[402], опираясь, по всей видимости, на традицию, заложенную отцами-основателями этого направления Р. Бэндлером и Дж. Гриндером.[403]

Ещё шире используются магическая метафора внешними наблюдателями и клиентами политических консультантов. По утверждению директора агентства по связям с общественностью «Обратная связь» Елены Сорокиной: «Общество, а особенно клиенты-политики убеждены, что политические консультанты - это волшебники, джинны, способные сделать конфетку из... чего угодно. Вследствие чрезвычайной распространенности этого мифа у политиков складывается неверное представление о взаимоотношениях и работе с PR-агентствами. Политик действительно верит, что специалисты-«пиарщики» - это джинны, у которых вместо волшебной палочки есть таинственные и секретные «новые технологии».[404] Как отмечает в этой связи Л.В. Поляков: «за профессией политтехнолога в обществе закрепилась двусмысленная (если не сказать – дурная) слава, сродни той, что обладали «чёрные маги» в древние времена. Политтехнологам приписывают все те дефекты и изъяны российской демократии, которые слишком очевидны, чтобы их не замечать».[405]

Иногда термин «магия» используется для того, чтобы подчеркнуть «ненаучный» и даже шарлатанский характер определённой деятельности. «Современными магами, - утверждает В.С. Свечников, - можно назвать и бабушку-целительницу, и политтехнолога, выпускающего предвыборную газету, и экстрасенса, корректирующего биополе клиента, и астролога, составляющего гороскопы, и ясновидящего, предлагающего талисман для снятия порчи, и уличную гадалку, предсказывающую судьбу по руке, и артиста оригинального жанра, проходящего сквозь стены и читающего мысли зрителей. Все они пытаются конструировать виртуальные реальности и использовать их в социальных коммуникациях».[406] В академическом сообществе неприязнь (с оттенком зависти) к специалистам в области политических технологий зачастую приводит к заведомому упрощению проблемы.

Между тем, нельзя отрицать, что в деятельности политического консультанта и шамана-целителя можно обнаружить определённое сходство. Магические практики, применяемые в первобытных племенах, служили объектом внимания многих поколений антропологов. Одним из классических исследований в этой области является работа французского философа и антрополога Клода Леви-Стросса «Колдун и его магия». Леви-Стросс анализирует эпизод из биографии туземца племени Квакиютль по имени Квесалид, проживавшего в районе современного Ванкувера в Канаде.[407]

В юности Квесалид не верил в могущество шаманов, но, побуждаемый любопытством и желанием разоблачить их обман, начал учиться ремеслу колдуна. «Его обучали симулировать обмороки и нервные припадки, петь магические песни, а также технике вызывания у себя рвоты; он получил довольно точные представления об аускультации (выслушивании) и акушерстве и научился использовать «видящих», т.е. шпионов, обязанных подслушивать частные разговоры и тайно сообщать шаману некоторые сведения об источнике и симптомах болезней, которыми страдал тот или иной соплеменник.»[408] Среди разнообразных секретных техник, которым обучали Квесалида, была и такая: «научиться пользоваться пучком пушинок, которые шаман прячет в углу рта; в нужный момент он, надкусив язык или вызвав кровотечение из дёсен, выплёвывает окровавленный комочек и торжественно преподносит его больному и присутствующим как болезнетворное тело, извлечённое во время высасываний и прочих совершённых шаманом манипуляций».[409] Выбор профессии в индейском племени – ответственное дело, и Квесалиду, завершив профессиональное обучение, пришлось заняться шаманской практикой. Он лечил соплеменников с большим или меньшим успехом, но, по – прежнему, относился к шаманским практикам, как к шарлатанству, вполне здраво объясняя некоторые случаи успешных исцелений психологическими причинами.

Случилось так, что Квесалиду пришлось некоторое время прожить в соседнем племени и присутствовать при обрядах, совершаемых его здешними коллегами по шаманскому ремеслу. К своему большому изумлению Квесалид обнаруживает, что здешние шаманы не пользуются пучком пушинок, а всего-навсего «отхаркивают в руку немного слюны и осмеливаются утверждать, что это и есть «болезнь».[410] Квесалид применяет своё искусство, и поразительное дело – больной исцеляется. Конечно же, кровавый пучок куда убедительнее в качестве причины болезни, чем слюна на руке. В этом племени Квесалид быстро становится знаменитым и успешным лекарем. Его слава растёт настолько быстро, что местные шаманы даже пытаются выкрасть секрет его искусства, подсылая к нему для этого своих дочерей.

После этого Квесалид усомнился в своих юношеских критических воззрениях. Конечно же, он понимает, что магические приёмы оказывают только психологическое воздействие, но некоторые приёмы действуют эффективно, а другие – нет. Причём сам Квесалид на практике оказался более эффективным целителем, чем многие коллеги по ремеслу.

Чем же отличается шаман от шарлатана? В чём действенность магии? Леви-Стросс дает совершенно однозначный ответ: маг излечивает своих больных. Действенность магии, по мнению Леви-Стросса, требует веры в неё, причём в трёх взаимодополнительных аспектах: веры самого колдуна; веры больного, или жертвы; и доверия общества (в том числе и сообщества профессионалов).

Любопытно, что случай Квесалида свидетельствует скорее о том, что внутренняя убеждённость самого мага в эффективности применяемого им метода - одно из желательных, но не обязательных условий эффективности лечения. Сам колдун может и не верить в адекватность той системы интерпретаций, которой он пользуется, однако социальная реальность общества, в котором он функционирует в данной роли такова, что эти интерпретации обладают действенной силой уже самим фактом своего существования. «Квесалид не потому стал великим колдуном, что он излечивал своих больных, он излечивал их, потому что стал великим колдуном».[411] В случае Квесалида герой сталкивается с проблемой, которая, по признанию самого Леви-Стросса, аналогична проблеме, возникающей по мере развития современной науки: «Имеются две системы. Известно, что обе неадекватны. Но логика и эксперимент показывают, что их различие значимо. В какой системе отсчёта их можно сравнивать?»[412] Вероятно, такое сравнение возможно лишь по отношению к эффективности. Впрочем, не вполне очевидно, что представляет собою сама эффективность. В частности, остаётся не прояснённым вопрос о том, может ли оценка эффективности основываться лишь на удовлетворённости клиента, или необходимо экспертное подтверждение со стороны общепризнанных носителей специальной компетенции.

То, что коллективный аспект любой системы интерпретации мира играет главенствующую роль, стало трюизмом. Не случайно Леви-Стросс придаёт такую значимость фактору «общественного соучастия». Однако акцент на значимости «мандата», выдаваемого практикующему целителю именно профессиональным сообществом, представляется нам не вполне обоснованным. Ряд исследований, проведённых в странах «третьего мира», показал, что в ходе процессов урбанизации старые профессиональные шаманские сообщества оказываются перед лицом кризиса, и на рынок выходят «новые профессионалы», адаптирующие традиционные техники к запросам клиентов, несмотря на явно выраженное неодобрение со стороны традиционалистской части сообщества. Так, например в работе «Пределы магии» Кэрол Лэдирмэн сравнивает случай Квесалида с другим, в котором её героиня Кик Су, успешно сочетая традиционные магические приёмы, собственные методики и ортодоксальные религиозные посылки ислама, добивается признания и авторитета в городской магии Малайзии, в то время как традиционный шаманизм аграрных сообществ приходит в упадок, сталкиваясь с современными проблемами. Лэдирмэн в особенности подчёркивает тот факт, что изначальное восприятие практики Кик Су традиционными и авторитетными в этой области шаманами было резко негативным.[413] Таким образом, в случае Кик Су не выполняется и третье условие Леви-Стросса.

Если же в силе остаётся лишь второе условие Леви-Стросса, то примитивизируется сама модель магии, которую в этом случае легко можно интерпретировать, как мошенничество, основанное на индивидуальных предрассудках в противовес ортодоксальным практикам, базирующимся на рационалистическом научном фундаменте. С нашей точки зрения, проблемную область магии необходимо извлечь из сугубо психологического контекста. Сам Леви-Стросс в другой работе утверждает неприменимость дихотомического разделения методов магии и науки. «Вместо того, чтобы противопоставлять магию и науку, - пишет он, - стоило бы расположить их параллельно, как два способа познания, <...> которые отличны не столько по своему характеру, сколько по типу явлений, к каковым они прилагаются».[414]

Прежде всего, нужно заметить, что ничего особенно мистического и непостижимого в магии нет. Согласно классическому определению Б. Малиновского: «Магия – это вполне прозаическое, трезво рассчитанное и даже грубоватое искусство, к которому прибегают из чисто практических соображений».[415] Просто нередко случаются ситуации, в которых магия эффективнее науки. Такие ситуации мы будем называть магическими. К числу основных элементов магической ситуации относятся фундаментальная неопределённость, императив эффективности и принцип эмпатии в отношениях между магом и его клиентом.

Фундаментальная неопределённость магической ситуации является производным исходного дефицита информации, а также несовершенства доступных методов интерпретации имеющейся информации. Эта проблема возникает сплошь и рядом даже в ортодоксальной медицине, стоит только клинической картине заболевания отклониться от стандарта. И, конечно же, такого рода неопределённость характерна для всех сложных стратегий конкурентной борьбы. Главнокомандующему и генеральному штабу всегда будет недоставать информации перед началом военной кампании, а кандидату и его политическим консультантам – перед началом кампании избирательной.

Но даже если информация есть, не всегда понятно, что с ней делать. Чем дальше мы уходим из сферы физики, химики и математики в область социальных взаимодействий, тем меньше доверия вызывают специальные технологии. Гуманитарные технологии выглядят менее убедительно не потому, что гуманитарные технологи более склонны к шарлатанству, чем инженеры, работающие в сфере телекоммуникаций. Просто гуманитарные науки пока менее развиты в сравнении с так называемыми точными науками. Методы политической науки, к примеру, позволяют получить определённое представление о политическом поведении, но, пока это не более чем «взгляд через тёмное стекло».[416] Прогнозы, основанные на применении этих методов, соответственно, будут уступать в достоверности прогнозам погоды. И даже в том случае, если политический прогноз оказался верен, результат, в отличие от прогноза погоды, при желании можно объяснить эффектом «самоосуществляющегося пророчества».[417]

Императив эффективности предполагает, что проблему необходимо решить «здесь и сейчас». Она не может быть отложена на десяток – другой лет, до тех пор, пока не будут найдены абсолютно надёжные научные методы и накоплены достаточные ресурсы. Избирательная кампания должна быть выиграна, или в неё вообще не следует ввязываться. Между вторым и двенадцатым местом, занятыми проигравшими кандидатами, нет принципиальной разницы. Так же и в медицине: больной должен выздороветь, а если он умер, не так уж важно, стало ли ему перед смертью лучше, или нет.

Принцип эмпатии предполагает тесное психологическое взаимодействие между магом и клиентом. Роберт Андерсон ввёл в медицинскую антропологию понятие «методологической вертикали»[418], в основании которой находятся данные точных наук, а верхний уровень представлен эмпатией.[419] Преобладание психологов в российском политическом консультировании может быть отчасти объяснено именно ценностью эмпатии, и прочих психотерапевтических процедур. Отечественные клиенты политических консультантов по разным причинам предпочитают не обращаться за помощью к психотерапевтам, но охотно приобретают их услуги «в пакете» с электоральным менеджментом. Таким образом, последним, но отнюдь не наименее важным элементом магической ситуации является преодоление свойственного ортодоксальной науке разрыва между субъектом и объектом.[420]

В целом магические ситуации характерны для многих сфер человеческой деятельности. В некотором смысле вся жизнь может быть понята как одна сплошная магическая ситуация. Но есть области, в которых магическая ситуация, осознаваемая участниками взаимодействия, дополняется магическим имиджем для публики.

В случае политического PR имиджевая аналогия зашла уже довольно далеко. Разделение чёрного и белого PR полностью копирует разделение чёрной и белой магии, отражая в большей степени не реальное положение дел, а фобии широкой публики.

В этом заинтересованы и некоторые участники рынка политических технологий, использующие амплуа «торговцев чудесами». «Торговец чудесами» расскажет Вам, что Вы «наивный человек», если всерьёз верите, что выборы делаются с помощью обычных листовок, агитаторов и т.п. На самом деле есть секретные технологии, доступные немногим… Кроме того, он предложит использовать «секретную оборонную технологию зомбирования населения» с помощью 25-го кадра или «секретного шифра в листовках», или с помощью subliminal message на аудионосителях».[421] В этом варианте магическая составляющая политических технологий кажется забавным и довольно безобидным мошенничеством в духе Остапа Бендера.

Если клиент желает верить в чудеса, то политический консультант не откажет ему в этом удовольствии. Вот как описывает пристрастный критик манеру общения с клиентом одного из известнейших российских политтехнологов.[422]

«Метод «разводки» клиента по [X] прост и эффективен: (1) «Распушить перья», т.е. завалить «клиента» обилием грамот, призов о победах его фирмы и метода, ненавязчиво показать на стене галерею фотографий – «Я и мистер Путин», «Я, Ленин и бревно», «Велосипед Дж. Буша и Я», «Мы с Моникой Левински завтракаем мороженным» и т.д.; (2) «Тромбануть мозги» – подавить «лоха» интеллектом. Всучить в руки несколько своих «акмеологических» трудов, которые все равно никто никогда не прочтет, но на основании толщины книги и обилия «непонятных» слов, сделает необходимые вывод. Вворачивать в диалог узкоспециальные медицинские, преимущественно иноязычные, термины; (3) «Продавить на любовь». Морально-психологически размяв «собеседника», кратко, но емко обрисовать ему весь трагизм ситуации – силу соперников, объективно-субъективные трудности, геополитические и геомагнитные аномалии региона… бросить ему намек на спасение. «Я мог бы вам помочь, но… нет времени»; (4) […] Неожиданно, чуть отстранясь, взглянуть на «лоха» долгим пристальным взглядом и загадочно сказать, – «а что-то в вашей харизме все-таки есть» (варианты – «меня как-то на днях спрашивал о Вас Путин», «Мы с друзьями, кивок на фото премьера на стене, о вас как раз вспоминали» и т.д.); (5) «Технично поставить на «бабки». Дождавшись уговоров и просьб помочь со стороны «клиента», немного поломавшись, согласиться это сделать совершенно бесплатно и дружески (варианты – «Я бы хотел опробовать на вашем регионе ряд своих последних ноу-хау», «Только ради интереса с вами работать», «Меня попросили друзья, опять кивок на стену, вам помочь»). Уверив, что лично свои услуги будут абсолютно ничего не стоить, добавить, но… надо будет провести комплексные социологические исследования, оплатить работу привлеченных экспертов, прозондировать «текстуру региональной ноосферы» и т.д.[423]

Показательно, однако, что претензии к технологиям, используемым данным консультантом в его работе, носят априорный характер. Они заведомо объявляются мошенническими.

По мнению критиков, технологии предназначены

«для интеллектуального окучивания потенциальных «заказчиков»…. На самом деле, никакого научного, точного или приблизительного и, вообще, достоверного, замера [их] эффективности нет»[424]. Здесь «как в настоящей религии, слишком много надо принимать на веру, даже не требуя от гуру-адепта доказательств. А если доказательства все-таки требуют, то в ответ получают такое нагромождение психо-сомо-физиолого-ноосферных данных, графиков, схем роста, диаграмм внушаемости и т.д., что разбираться во всем этом не хватит ни сил, ни времени, ни желания».[425]

Возникает вопрос: а если бы речь шла о достоверных научных технологиях с убедительными расчетами эффективности, появились бы тогда у клиента силы и желание в них разобраться? В самом деле, откуда обывателю может быть известно, что курс лечения, назначенный ему в период заболевания гриппом терапевтом районной поликлиники, основан на данных достоверных научных исследований? А если, разобравшись в специальной медицинской литературе, обыватель узнает, что данный курс лечения даёт положительный эффект лишь в 60% случаев, а в 3% случаев чреват осложнениями для пациента, сочтёт ли он тогда врача шарлатаном, нацепившим белый халат для притупления бдительности клиента? Иначе говоря, доверие к врачу основано на институциональном авторитете естественной науки, не более и не менее. Все составляющие магической ситуации в работе районного терапевта присутствуют, только эффект фундаментальной неопределённости ослабевает за счёт огромного числа пациентов со стандартными заболеваниями. Зато и «эффект плацебо» много сильнее ввиду освященного столетиями авторитета школы Авиценны и Гиппократа.

Таким образом, один аспект магического характера деятельности политических консультантов очевиден. Он присущ любой профессии, основанной на прикладном научном знании, в особенности, если становление научной методологии находится на ранней стадии. В этом смысле политическое консультирование ничем не отличается от PR в целом.[426]

Второй аспект проблемы заключается во взаимоотношениях магии и политики. Становление массовой демократической политики в западном мире в XVIII – XIX веках сопровождалось секуляризацией массового сознания и ослаблением роли церкви в общественной жизни. Поэтому политика унаследовала некоторые функции религии и церкви. Религию для широких масс заменила идеология, а некоторые политические партии стали напоминать средневековые ордена. В центр конкурентной политики была поставлена рациональная ценностная аргументация, на которой основывались различные идеологии и конкретные варианты политических курсов. В то же время сохранялась опасность вторжения в политическую сферу «магических» техник, апеллирующих не к разуму избирателей, а к глубинным иррациональным психическим элементам. Например, нацистская пропаганда, использующая образы крови и почвы, воспринималась современниками как пример магической техники.[427]

Именно поэтому магия в политике иногда рассматривается в качестве эквивалента политической манипуляции, методы которой недоступны пониманию и контролю рядовых граждан. С этой точки зрения такие техники как конструирование социальных проблем и формирование социальной повестки дня могут восприниматься широкой публикой в качестве магических и манипулятивных. Однако в данном случае мы выходим за рамки нашего предмета, то есть рассмотрения профессиональной деятельности политических консультантов. Человеческое общество в целом в любую эпоху находится в магической ситуации, поскольку нехватка информации и вызов со стороны неотложных проблем присутствуют всегда. Кроме того, властвующая элита подобно магу пытается прочувствовать потребности масс, для того, чтобы удержать их под контролем. Но это уже иная проблема.