Двадцать шесть

Все было как всегда, разве только она была чуть тише, чем обычно, но яэтого не заметил. - Не могу поверить, Лесли, что у тебя нет своего самолета. У тебявстреча в Сан Диего - полчаса и ты там! - Я проверил уровень масла вдвигателе Майерса 200, который в этот раз принес меня к ней на запад,убедился, что крышки топливных баков плотно закрыты, колпачки одеты на них изащелкнуты замками. Она что-то ответила почти шепотом. На ней был костюм песочного цвета,словно специально для нее сшитый. Расслабившись, она стояла на солнце улевого крыла моего "делового" самолета, однако вид у нее был слегкаболезненный. - Прости, вук, - сказал я, - я тебя не расслышал. Она прокашлялась. - Я говорю, что мне как-то удавалось до сих пор обходиться безсамолета. Я положил ее сумочку назад, уселся на левое сидение и помог ейзабраться на правое, потом закрыл изнутри дверь, не прекращая говорить. - В первый раз, когда я увидел эту панель, я воскликнул: "Ого! Сколькотут всяких циферблатов, переключателей, приборов и всего прочего!" В кабинеМайерса приборов больше, чем у его сородичей, но через некоторое время к нимпривыкаешь, и все становится очень просто. - Хорошо, - сказала она едва слышно. Она смотрела на приборную панельпримерно так же, как я смотрел на съемочную площадку в тот день, когда онавзяла меня с собой на MGM. В ее глазах, конечно, не было такогоблагоговения, но было видно, что видеть приборы ей приходилось нечасто. - ОТ ВИНТА! - закричал я, и она посмотрела на меня большими глазами,словно случилось что-то столь из ряда вон выходящее, что мне пришлосьзакричать. - Видно, не привыкла к самолетам, меньшим, чем реактивный лайнер, -подумал я. - Все в порядке, - успокоил я ее. - Мы знаем, что возле самолета никогонет, но все же кричим от винта! или берегись пропеллера! или что-нибудь втаком роде, чтобы тот, кто это услышит, знал, что сейчас запустится нашдвигатель, и ушел с дороги. Старая пилотская привычка. - Замечательно, - кивнула она. Я включил питание, топливная смесь достигла насыщения, ручку газаподвинул на полдюйма, включил топливный насос. (Я показал на топливныйманометр, чтобы она увидела, что давление топлива выросло), включилзажигание и нажал кнопку стартера. Пропеллер качнулся, и двигатель в тот же момент запустился - сначалачетыре цилиндра, затем пять, шесть, и наконец он довольно заурчал, словнолев, который в очередной раз проснулся. По всей панели задвигались стрелкиприборов: показатель давления масла, вакуумметр, амперметр, вольтметр,указатель направления, искусственный горизонт, навигационные индикаторы.Засветились огоньки, обозначающие радиочастоты; в динамиках послышалисьголоса. Сцена, в которой я участвовал не менее десятка тысяч раз в том илиином самолете, с того момента, как окончил среднюю школу. И сейчас мне этонравилось не меньше, чем тогда. Я принял предполетную информацию, пошутил с диспетчером о том, что мыМайерс, а не маленький Нэвион, отпустил тормоза, и мы порулили квзлетно-посадочной полосе. Лесли следила за тем, как другие самолеты рулят,взлетают, садятся. Она следила за мной. - Я ничего не могу понять из того, что они говорят, - пожаловалась она.Ее волосы были тщательно зачесаны назад и заправлены под бежевый берет. Яощущал себя пилотом некой компании, на борт к которому в первый раз поднялсяее очаровательный президент. - Это авиа-язык, эдакий код, - пояснил я. - Мы его понимаем, потому чтоточно знаем, что будет сказано: номера самолетов, номера взлетно-посадочныхполос, очередность взлета, направление ветра, информация о движении. Скажи ячто-нибудь, чего диспетчер не ожидает: - Это Майeрc Три, Девять, Майк, у нас на борту сандвичи с сыром,готовьте майонез, - он переспросит: - Что? Что? Повторите?- Сандвичи с сыром - это выражение не из авиа-языка. В том, что мы слышим, - подумал я, - очень многое определяется тем, чтомы ожидаем услышать, отсеивая все остальное. Я натренирован слушатьавиа-переговоры; она натренирована слушать музыку, слышать в ней то, о чем ядаже не догадываюсь. Может, и со зрением так же? Вдруг мы просто отсеиваемвидения, НЛО, духов? Вдруг мы отсеиваем незнакомые вкусы, отбрасываемнеугодные нам ощущения, а потом обнаруживаем, что внешний мир предстаетперед нами таким, каким мы ожидаем его увидеть? На что бы он был похож, еслибы мы видели в инфракрасном и ультрафиолетовом свете, или научились бывидеть ауру, ненаступившее еще будущее, прошлое, что тянется за намихвостом? Она вслушивалась в эфир, пытаясь разгадать внезапно прорывающиесядиспетчерские переговоры, и на минуту я задумался, как широк спектр технебольших приключений, в которые мы с ней попадали. Кто-то другой в этот момент увидел бы аккуратную красивую деловуюженщину, готовую обсуждать вопросы финансирования фильмов, экономии иперерасхода средств, графики и места съемок. Я же, прищурив глаза, мог увидеть ее такой, какой она была часом раньше- только что вышедшая из ванной, облаченная лишь в теплый воздух двух фенов,она уставилась на меня, когда я вошел в ее дверь и засмеялась секундойпозже, когда я врезался в стену. Какая досада, - подумал я, - что такие радости всегда заканчиваютсяярлыками, обидами, спорами, словом, полным набором всех прелестейсупружества, невзирая на то, женат ты или нет. Я нажал кнопку микрофона на штурвале. - Майерс Два Три Девять Майкготов выйти на Два-Один. - Три Девять Майк, взлет разрешаю; поторопитесь, борт заходит напосадку. - Майк принял, - ответил я. Я наклонился в сторону президента компаниии проверил, плотно ли закрыта дверь. - Готова?- сказал я. - Да, - ответила она, глядя прямо перед собой. Урчание двигателяпереросло в рев мощностью в триста лошадиных сил. Самолет понесся по полосе,и нас вдавило в сидения. Расчерченный линиями асфальт за окном превратился вразмытое пятно, на смену которому пришла уплывающая вниз Санта Моника. Яперевел рычаг шасси в положение "убрано". - Колеса сейчас пошли вверх, - пояснил я Лесли, - а сейчас закрылки...видишь, они втягиваются в крылья. Теперь мы несколько сбавим обороты длянабора высоты, и в кабине станет чуть тише... Я повернул на несколько оборотов ручку газа, потом ручку оборотовпропеллера, затем регулятор насыщенности топливной смеси, чтобы привести внорму температуру выхлопных газов. На панели зажглись три красных лампочки. Шасси полностью вошли на своиместа и зафиксировались. Рычажок шасси в нейтральное положение, чтобывыключить гидравлический насос. Самолет стал набирать высоту со скоростьючуть меньше тысячи футов в минуту. Это, конечно не Т-ЗЗ, тот поднимаетсягораздо быстрее, но он и расходует не шесть галлонов топлива в час. Внизу проплыла береговая линия, сотни людей на пляже. Если сейчас откажет двигатель, - отметил я про себя, - хватит высоты,чтобы вернуться и приземлимся на площадке для гольфа или даже прямо наполосе. Мы сделали плавный широкий разворот над аэропортом и взяли курс напервый промежуточный пункт на маршруте в Сан Диего. Наш путь пролегал надЛос-Анжелесским международным аэропортом, и Лесли указала на нескольколайнеров, заходящих на посадку. - Мы у них на пути? - Нет, - ответил я. - Над аэропортом есть коридор; мы находимся в нем.Самое безопасное для нас место - над взлетно-посадочными полосами, так как,видишь, все большие лайнеры взлетают с одной стороны полосы, а заходят напосадку с другой. Диспетчеры называют их "жемчужной цепочкой". Ночью, когдагорят бортовые огни, они становятся цепочкой бриллиантов. Я снизил обороты, чтобы перейти в полетный режим, двигатель заработалеще тише. В ее глазах появилось вопросительное выражение, когда я стал крутитьразличные ручки, и я принялся объяснять, что происходит. - Сейчас мы выровнялись. Видишь, стрелка спидометра движется? Онадойдет примерно вот досюда, это где-то сто девяносто миль в час. Этотциферблат показывает нашу высоту. Маленькая стрелка означает тысячи, абольшая - сотни. Какая у нас высота? - Три тысячи... пятьсот? - Скажи без вопросительной интонации. Она прильнула ко мне, чтобы взглянуть на альтиметр прямо. - Три тысячи пятьсот. - Правильно! Тысячей футов выше в коридоре нам навстречу плыла Чессна 182. - Видишь ее? Она идет на высоте четыре тысячи пятьсот в противоположномнаправлении. Мы придерживаемся определенных правил, чтобы в воздухедержаться друг от друга на достаточном расстоянии. Несмотря на это, указываймне на любой самолет, который ты заметишь, даже если ты знаешь, что я тожеего вижу. Мы всегда стараемся смотреть по сторонам, замечать других, самистараемся быть заметными. У нас на брюхе и на кончике хвоста установленымигающие лампочки, чтобы другим было легче нас заметить. Она кивнула и принялась искать глазами самолеты. Воздух был спокоен,словно гладь молочного озера. Если сбросить со счета урчание двигателя, томы могли бы с тем же успехом лететь в низкоскоростной космической капсулевокруг Земли. Я потянулся вниз и подкрутил триммер на приборной панели. - Чем быстрее летит самолет, тем больше нужно направлять его вниз спомощью триммера, иначе он начнет подниматься. Хочешь повести его? Она отпрянула так, словно подумала, что я собираюсь вручить ейдвигатель. - Нет, вуки, спасибо. Я ведь не знаю, как. - Самолет летит сам. Пилот просто указывает ему, куда лететь. Мягко,аккуратно. Возьмись рукой за штурвал прямо перед собой. Легонько, простотремя пальцами. Вот так, хорошо. Я обещаю, что не дам тебе сделать ничегоплохого. Она с опаской коснулась пальцами штурвала, словно это был капкан,готовый сжать ее руку. - Все, что тебе нужно сделать, - это нажать легонько на правую половинуштурвала. Она вопросительно на меня посмотрела. - Ну, давай. Поверь мне, самолету это нравится. Нажми легонько направую половину. Штурвал под ее пальцами сдвинулся на полдюйма, и Майерс, как иполагается, накренился вправо, приготовившись к развороту. Она затаиладыхание. - А теперь нажми на левую половину штурвала. - Она проделала это стаким выражением, словно ставила физический эксперимент, исход которого былабсолютной загадкой. Крылья выровнялись, и я был награжден улыбкой, вкоторой светилась радость открытия. - Теперь потяни штурвал немного на себя... К тому времени, как на горизонте показался аэропорт Сан Диего, оназавершила свой первый летный урок, указывая мне на самолеты размером спылинку, до которых было не меньше пятнадцати миль. Ее глаза были не толькопрекрасны, но и обладали острым зрением. Лететь с ней было одноудовольствие. - Ты станешь хорошим летчиком, если пожелаешь когда-нибудь этимзаняться. Ты обращаешься с самолетом нежно. Большинство людей, когда ихпросишь в первый раз делать все мягко, от волнения дергают за рычагиуправления так, что бедный самолет начинает брыкаться и вставать на дыбы...Если бы я был самолетом, мне бы понравилось, как ты мной управляешь. Она искоса взглянула на меня и снова принялась выискивать летающиеобъекты. Мы стали спускаться к Сан Диего. Когда мы вернулись в тот вечер домой, в Лос-Анжелес, после такого жеспокойного полета, как и утром, она рухнула на кровать. - Позволь открыть тебе тайну, вуки, - сказала она. - Позволяю. И что за тайна? - Я ужасно боюсь летать! УЖАСНО!!! Особенно на крошечных самолетах.Вплоть до сегодняшнего дня, если бы кто-то ворвался ко мне, приставил кмоему виску пистолет и сказал: "Либо ты влезаешь, в этот самолет, либо янажимаю на спусковой крючок", - я бы ответила: "Жми на крючок!" Просто неверю, что сегодня я летала. Была до смерти напугана, но летела! Что? - подумал я. - Боишься? Почему ты мне этого не сказала? Мы моглибы оседлать Банту... - Я не мог поверить. Женщина, которая мне так дорога, боится самолетов?! - Ты бы возненавидел меня, - сказала она. - Я бы не возненавидел тебя! Я бы подумал, что ты просто глупишь, но нестал бы тебя ненавидеть. Многим полет не доставляет удовольствия. - Дело не в том, что он не доставляет мне удовольствия, - сказала она.- Я не выношу полет! Даже на крупном самолете, на реактивном. Я летаю лишьна самых больших самолетах, и только когда это абсолютно необходимо. Язахожу, сажусь, хватаюсь за поручни кресла и стараюсь не закричать. И этоеще до того, как запустят двигатели! Я нежно обнял ее. - Бедняжка! И ты ни слова не сказала! Значит, садясь в Майерс, тысчитала, что пошел счет последним минутам твоей жизни, да? Она кивнула, уткнувшись носом в мое плечо. - Что за храбрая, отважная девочка! Она снова кивнула. - Но теперь все позади! Этот страх улетел прочь, и куда бы нам с этогомомента ни пришлось путешествовать, мы будем летать, ты будешь учитьсялетать, и у тебя будет свой маленький самолет. Она кивала головой вплоть до "куда бы нам с этого момента ни пришлосьпутешествовать". На этом месте она замерла, высвободилась из моих объятий, ипосмотрела на меня взглядом, полным муки, в то время как я продолжалговорить. Глаза размером с блюдце, подбородок дрожит. Мы оба рассмеялись. - Но Ричард, правда! Я не шучу! Я боюсь полетов больше, чем чего-бы тони было! Теперь ты знаешь, что для меня значит мой друг Ричард... Я направился на кухню, открыл холодильник и вынул оттуда мороженое ифадж. - Это стоит отметить, - сказал я, чтобы скрыть свое смущение от ееслов: "Теперь ты знаешь, что для меня значит мой друг Ричард..." Чтобыпреодолеть такой страх к полетам, требуется доверие и привязанность такойсилы, как сама любовь, а любовь - это пропуск к катастрофе. Всякий раз, когда женщина говорила мне, что она меня любит, нашейдружбе грозил конец. Неужели Лесли, мой очаровательный друг, исчезнет дляменя в огненном смерче ревности и чувства собственности? Она никогда неговорила, что любит меня, и я не скажу ей этого и за тысячу лет. Сотниаудиторий я предупреждал: - Когда кто-нибудь говорит вам, что любит вас, остерегайтесь! Мои слова незачем было принимать на веру, каждый мог убедиться в ихсправедливости на примерах из собственной жизни: родители, которые ду- басятсвоих детей с криками о том, как они их любят, жены и мужья, уничтожающиеодин другого словесно и физически в острых, как нож, склоках, любя при этомдруг друга. Непрекращающиеся оскорбления, вечное унижение одним человекомдругого, сопровождающееся утверждениями, что он его любит. Без такой любвимир вполне может обойтись. Зачем та- кое многообещающее слово распинать накресте обязанностей, увенчивать терниями долга, вздергивать на виселицелицемерия, спрессовывать под грузом привычного. После слова "Бог", "любовь"- самое затасканное слово в любом языке. Высшей формой отношений междулюдьми является дружба, а когда появляется любовь, дружбе приходит конец. Я нашел для нее хот фадж. Разумеется, она не имела в виду любовь."Теперь ты знаешь, что для меня значит..." является признаком доверия иуважения, указывает на те заоблачные выси, которых могут достичь друзья. Онане могла иметь в виду любовь. Только не это! Пожалуйста! Как бы я не хотелее потерять!