Тридцать три

- Я не могу это сделать, - сказала она. - Я стараюсь, Ричи; я боюсь досмерти, но я стараюсь. Я начинаю вращение, мой планер несется отвесно вниз,- и я теряю сознание! А когда я снова прихожу в себя, планер летитгоризонтально, а Сью спрашивает: "Лесли! С тобой все в порядке?" - Онавзглянула на меня подавленно и без всякой надежды. - Как она может научитьменя? Как я могу научиться вращаться, если я теряю сознание? Голливуд исчез за горизонтом на расстоянии четырехсот миль к западу отнас, мой дом во Флориде был продан, и мы жили в трейлере, который затерялсяна десяти тысячах квадратных миль полыни и гор в пустыне Аризоны, возлеаэродрома для планеров. Планерный центр Эстрелла. Облака на закате здесьбудто пропитаны реактивным топливом и подожжены бесшумной спичкой. А планерыстоят, как гладкие цельные губки, вбирающие свет, стекающий красными изолотыми красками на песок. - Милый маленький вук, - сказал я ей. - Ты знаешь это, я знаю это, инам бесполезно пытаться с этим бороться; не существует ничего, что ЛеслиПэрриш не могла бы сделать, если она твердо решит сделать это. И вот мыберем простую маленькую вещь, такую, как умение вращаться на планере. У этойвещи нет никаких шансов устоять. Ты же можешь управлять этим летательнымаппаратом! - Но ведь я в обмороке, - сказала она мрачно. - Когда находишься безсознания, управлять самолетом довольно трудно. Я сходил и принес из трейлера маленький веник, который нашел там внашем небольшом шкафу. Она сидела на краю кровати. - Вот этот веник - твой рычаг управления, - сказал я. - Давай сделаемвсе вместе. Мы будем кружиться прямо здесь на земле до тех пор, пока тебе ненаскучит. - Мне не скучно, мне страшно! - Тебе не будет страшно. Итак, представь себе, что веник - это рычаг, атвои ноги находятся на рулевых педалях. Сейчас ты летишь высоко в небе,горизонтально и вперед. Теперь ты отводишь рычаг назад медленно-медленно, анос планера при этом уходит вверх. Затем планер начинает замедляться и почтиостанавливается так, как тебе нужно. И тут ты возвращаешь рычаг назад, и носуходит вниз. А ТЕПЕРЬ ты до упора нажимаешь на правую педаль, вот так, арычаг держишь в прежнем положении. Дальше сидишь и считаешь обороты: раз...два... три... считаешь сколько раз пик Монтесумы обернется вокруг кабины. Насчет "три" выравниваешь левую педаль и в то же самое время подаешь рычагвперед, чуть дальше среднего положения. Тут планер перестанет вращаться, иего нос плавно поднимется вверх до горизонтального положения. И это все.Разве это так трудно? - Здесь, в трейлере, не трудно. - Сделай это еще несколько раз, и в воздухе тоже будет не трудно, вотувидишь. Со мной когда-то случилось то же самое, и я знаю, о чем сейчасговорю. Я тоже ужасно боялся вращения. Итак, еще раз. Вот мы летимгоризонтально. Ты отводишь рычаг назад... Вращение - это самый сложный урок во всем курсе основ полета. Такойстрашный, что правительство много лет назад выбросило его из спискатребований, предъявляемых к ученикам летных курсов... они доходили довращения и заканчивали обучение. Но чемпион страны по планеризму ЛаслоХорват, которому принадлежит Эстрелла, настаивал на том, чтобы каждый ученикизучил выход из вращения, прежде чем он перейдет к свободной программе.Сколько пилотов погибло, потому что они попали в "штопор" и не смогли выйтииз него? Слишком много, считал он, и этого не должно происходить в егополетном центре. - Теперь ты хочешь, чтобы планер пошел вниз, - объяснял я ей. - Это то,что должно произойти. Ты хочешь, чтобы нос был направлен прямо вниз, а мирзакружился вокруг тебя! Если этого не происходит, ты делаешь что-то не так.Еще раз... Для Лесли серьезным испытанием было столкновение с этим страхом ипреодоление его, когда она училась летать на аэроплане, у которого не былодаже мотора для стабилизации движения. У меня тоже было испытание, но не связанное со страхом. Я пообещал, чтонаучусь у нее любви, откажусь от своего устоявшегося идеала СовершеннойЖенщины и дам возможность Лесли подойти к себе так близко, как она меняподпустит. Каждый из нас доверял доброте другого - в этом спокойном месте небыло колючек и кинжалов. Идея поселиться в трейлере среди пустыни была моей. Если мы не выдержимизоляции от мира, то я предпочитал, чтобы наши отношения быстро зашли втупик и мы быстро расстались. Как можно проверить друг друга лучше, чем живявместе в маленькой комнатке под пластиковой крышей и не имея собственногодома для отступления? Можно ли предложить более серьезное испытание для двухзакоренелых индивидуалистов? Если мы сможем найти радость в этом, живя такмесяцами, то ясно, что мы имеем дело с чудом. Но вместо ожидаемого раздражения мы расцвели, оказавшись вместе. Мы вместе бегали наблюдать восход солнца, гуляли по пустыне сопределителями растений и справочником туристов, летали на планерах,разговаривали по двое, по четверо суток без перерыва, изучали испанскийязык, дышали свежим воздухом, фотографировали закаты солнца и начали решатьзадачу всей жизни: понять одно-единственное человеческое существо,находящееся рядом с тобой. Откуда мы пришли? Чему научились? Как нам создатькакой-то другой мир, если нам суждено его создать? К ужину мы надевали свои лучшие наряды и ставили на освещенный свечамистол вазу с цветами пустыни. Мы разговаривали и слушали музыку, пока свечине сгорали до конца. - Двое начинают скучать, - сказала она однажды вечером, - не тогда,когда они долго находятся физически в одном месте. Они скучают, если далекидруг от друга ментально и духовно. Очевидная для нее, эта мысль так поразила меня, что я ее записал. Досих пор, - думал я, мы не могли пожаловаться на скуку. Но никогда не знаешь,что может случиться в будущем... Настал день, когда я стоял на земле и наблюдал ее схватку с драконом. Явидел, как буксирный самолет с ревом тянул в небо ее тренировочный планер -для новых занятий вращением. Через несколько минут белый крестик планераотделился от троса, которым он был связан с буксиром, и спокойно заскользилв одиночестве. Он замедлился, замер в воздухе и - шух! - нос пошел вниз, акрылья закружились, как бледное кленовое семечко, которое падало, падало - азатем мягко замедлилось, вышло из пике и заскользило в воздухе, чтобы черезнекоторое время вновь остановиться и завращаться вниз. Лесли Пэрриш, которая так долго была невольницей у своего страха передлегким планером, сегодня справляется с полетом на легчайшем из них,заставляя его делать самое сложное: вращаться то влево, то вправо,полуповорот и выход из пике, три поворота - выход из пике. И так на всемпротяжении вниз до минимальной высоты, затем подлет к посадочной полосе иприземление. Планер коснулся земли, заскользил мягко на своем единственном колесе понаправлению к белой линии, прочерченной известью на взлетной полосе, иостановился за несколько футов от нее. Крылья постепенно наклонились вниз кземле. Она справилась со своей задачей. Я выбежал навстречу ей на взлетнуюполосу и на расстоянии услышал торжествующий возглас, доносящийся из кабины.Радость инструктора была беспредельной: - Ты смогла! Ты вращалась сама, Лесли! Ура! Затем фонарь кабины быстро открылся, и вот она сидит, улыбается и робкосмотрит на меня, ожидая, что же я скажу. Я поцеловал ее улыбку. - Великолепный полет, вук, великолепное вращение! Как я горжусь тобой! На следующий день она занималась по свободной программе. Как восхитительно стоять и со стороны наблюдать, как твой самый дорогойдруг выступает на спуске без тебя! Новый характер поселился теперь в ее телеи пользуется им для того, чтобы победить хищный страх, который таился ипугал ее десятилетиями. Теперь этот характер был заметен по ее лицу. Вголубых, как море, глазах были золотые искорки, которые танцевали, какэлектричество в силовой установке. В ней сила, думал я. Ричард, никогда незабывай этого: ты смотришь не на обычную леди, это незаурядное человеческоесущество, никогда не забывай этого! Я справлялся со своим испытанием не так успешно, как она. Иногда время от времени без всякой причины я бывал неприветлив с ней,молчал и отталкивал ее, сам не понимая почему. В таких случаях она обижаласьи говорила так: - Ты был груб со мной сегодня! Ты разговаривал с Джеком, когда яприземлилась, я подбежала к тебе, а ты повернулся ко мне спиной, будто быменя не было вообще! Как будто я была, но ты не хотел, чтобы я была! - Помилуй, Лесли! Я не знал, что ты там. Мы разговаривали. Неужели тысчитаешь, что все должно прекращаться, когда ты появляешься? На самом деле я знал, что она подошла, но ничего не сделал, будто онабыла листком, упавшим с дерева или ветерком, просвистевшим мимо. Почему меняраздражали ее слова? Это случилось вновь между прогулками, музыкой, полетами и светомсвечей. По привычке я строил вокруг себя новые стены, скрывал свой холод заними и использовал свои старые способы защиты против нее. На этот раз она несердилась, ей было грустно. - О, Ричард! Неужели ты обременен демоном, который так ненавидитлюбовь? Ты ведь обещал устранять препятствия между нами, а не строить новые! Она вышла из трейлера и принялась в одиночестве ходить в темнотетуда-сюда вдоль всей взлетной полосы. Она прошагала так целые мили. Я не обременен демоном, думал я. Стоит только раз поступитьнеобдуманно, и она говорит, что во мне демон. Почему это ее так задевает? Не говоря ни слова, погрузившись в свои мысли, она возвращалась ичасами писала в своем дневнике. Шла неделя практических занятий перед соревнованиями, в которых мырешили участвовать. Я был пилотом, а Лесли - командой наземногообслуживания. Мы поднимались в пять часов утра, чтобы помыть, почистить ипривести в готовность планер, прежде чем утренняя температура воздухаподнимется до ста градусов. Нужно было откатить его в очередь на взлетнойполосе и заполнить его крылья водой, служившей балластом. Стоя на солнце,она держала вокруг моей шеи лед, завернутый в полотенце, до самой последнейминуты перед вылетом. После взлета она поддерживала со мной контакт по радио из автомобиля,пока ездила в город за продуктами и водой, всегда готовая подобрать меня ипланер, если я вынужден буду приземлиться за сотню миль в пустыне. Когда яприземлялся, она ждала меня с прохладительными напитками и помогала мнеоттянуть планер на ночь под навес. Затем она превращалась в Мэри Кинозвезду,которая подавала ужин при свечах и слушала отчет о моих дневныхприключениях. Когда-то она говорила мне, что плохо переносит жару, но теперь, глядяна нее, нельзя было сказать этого. Она проработала, как пехотинец в пустыне,без отдыха подряд пять дней. Мы преуспевали в занятиях, и в этом была еебольшая заслуга. Она так же хорошо справлялась с обязанностями наземногопартнера, как и с любыми другими, которые соглашалась взять на себя. Почему я избрал именно этот момент, чтобы отдалиться от нее? Сразупосле того, как она встретила меня на земле, меня снова окружили мои стены.Я начал разговор с несколькими другими пилотами и не заметил, как она ушла.Мне пришлось самому откатить аэроплан. Это была нелегкая работа на солнце,но мне облегчила ее моя злость в связи с ее уходом. Когда я вошел в трейлер, она лежала на полу, притворяясь уставшей. - Привет, - сказал я, переводя дух после работы. - Благодарю за помощь. Ответа не последовало. - Это как раз то, что мне нужно после трудного полета. Молчание. Она лежала на полу, отказываясь произнести хотя бы однослово. Наверное, она заметила, что я сержусь на нее, прочла мои мысли вновь.Меня охватила ярость. Как глупо играть в молчание, думал я. Если ее что-то беспокоит, если ейне нравится то, что я делаю, почему бы ей просто не подойти ко мне и несказать прямо обо всем? Если она не хочет разговаривать - я тоже не буду. Я переступил через ее тело на полу и включил кондиционер. Затем ярастянулся на кровати, открыл ни к чему не обязывающую книгу и читал ее,думая, что для нас нет перспективы в будущем, если она будет продолжать втом же духе. Через некоторое время она зашевелилась. Еще спустя несколько минутподнялась и, бесконечно уставшая, побрела в ванную. Я слышал, как насоснакачивает воду. Она выливала ее, хотя знала, что мне пришлось тащить каждуюкаплю из города и вручную заполнять бак трейлера. Она хотела заставить меняпоработать еще больше. Шум вытекающей воды прекратился. Я отложил книгу. Ее очарование, прелесть нашей жизни в пустыне -неужели все это разъедает кислота моего прошлого? Неужели я не могунаучиться прощать ее грехи? Она меня неправильно поняла и обиделась. Я могубыть достаточно великодушным, чтобы простить ее, не правда ли? Из ванной ничего не слышно; малышка, наверное, плачет. Я прошел по узкому коридорчику и постучал в дверь дважды. - Мне жаль, вуки, - сказал я, - я прощаю тебя... - ЧЧЧЧТТТТОООО-О-О!!! - Завопил зверь внутри. Бутылка разлетелась отударов о деревянные стены; пузырьки, зубные щетки, расчески с силойразлетались в стороны. - ТЫ, ПРОКЛЯТЫЙ (ХРЯСЬ!) ИДИОТ! Я (ШЛЕП!) НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! ЧТОБ Я ТЕБЯБОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛА! Я ЛЕЖУ (ШМЯК!) НА ПОЛУ, ОН, ПРОКЛЯТЬЕ, ПРОХОДИТМИМО. Я ЧУТЬ НЕ УМЕРЛА ОТ ТЕПЛОВОГО УДАРА, РАБОТАЯ С ТВОИМ ДУРАЦКИМПЛАНЕРОМ! А ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ ЛЕЖАТЬ НА ПОЛУ, А САМ ЧИТАЛ КНИГУ! ЕСЛИ БЫ ЯУМЕРЛА, ТЫ БЫ ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛ! (ШЛЕП!) ЛАДНО! МНЕ ТОЖЕ НАПЛЕВАТЬ НА ТЕБЯРИЧАРД ИДИОТСКИЙ БАХ!! ПРОВАЛИВАЙ, ИДИ К ЧЕРТЯМ-ОТСЮДА, Я ХОЧУ БЫТЬ САМА ТЫСЕБЯЛЮБИВАЯ... СВИНЬЯ! (ХРЯСЬ!) Никогда; никто; за всю: мою; жизнь; не; говорил; так; со мной. Иникогда я не видел, чтобы кто-нибудь поступал так. Она ломала все, тамвнутри! Исполненный отвращения и ярости, я выскочил из трейлера, хлопнувдверью, и подбежал к Майерсу, стоящему на солнце. Жара была беспощадной, какпотревоженные муравьи; но я едва ли заметил ее. Что с ней случилось? И радинее я отказался от своей Совершенной Женщины! Какой я дурак! Когда я странствовал, я очень просто излечивался от толпофобии: сразуже покидал ее, улетал и оставался наедине с собой. Это было такимэффективным средством что я стал его использовать и против личнофобии, откоторой оно излечивало так же хорошо. Как только кто-то переставал мненравиться, я покидал его, и впоследствии больше не думал о нем. В большинстве случаев этот метод выручал меня - уход былбыстродействующим средством против всех, кто досаждал мне. Исключением,конечно, в одном случае из двух миллиардов был случай, когда тебе причиняетболь твоя родная душа. Я чувствовал себя будто вздернутым на дыбу. Мне хотелось бежать,бежать, бежать. Прыгай в аэроплан, заведи мотор, не обращай внимания напогоду, не обращай внимания ни на что, просто взлетай, поворачивайся носом влюбом направлении, дави до упора на газ и ПОШЕЛ! Приземлись где-нибудь, гденужно, заправляйся топливом, снова заводи мотор, взлетай и ПОШЕЛ! Никто не имеет права кричать на меня! Ты можешь кричать на меня толькоодин раз. И никогда больше ты не получишь возможности делать это, потому чтоя сразу и навсегда ухожу. Хлопнуть дверью, уйти - и все кончено! И вот я стоял, уже касаясь пальцами блестящей ручки дверцы кабиныаэроплана. Но на этот раз мой ум не позволил мне бежать. Мой ум кивал мне: да,да,... она рассердилась на меня. У нее есть причины, чтобы сердиться наменя. Я снова сделал что-то, не подумав. Я отправился в пустыню, пошел, чтобы остудить свой гнев, свою обиду. Это одно из моих испытаний. Я докажу себе, что могу учиться, если неубегу. В действительности у нас нет проблем. Она просто чуть-чуть... болееэмоциональна, чем я. Некоторое время я шел, до тех пор, пока не вспомнил, как изучал назанятиях по гражданской обороне, что человек может умереть, если слишкомдолго будет находиться на солнце. Может быть, она была на солнце, слишком долго? А упала на пол не назло,а от жары? Гнев и обида исчезли. Лесли потеряла сознание от жары, а я считал, чтоона притворяется! Ричард, кто бы мог подумать, что ты окажешься такимдураком? Я быстро направился назад к трейлеру. По пути я увидел пустынныйцветок, не похожий на те, что мы видели раньше, быстро выкопал его из пескаи завернул в страницу из своего блокнота. Когда я вошел, она лежала накровати и плакала. - Мне очень жаль, вуки, - сказал я спокойно, поглаживая ее волосы. -Мне очень жаль. Я не знал, что... Она не отвечала. - Я нашел цветок... Я принес тебе цветок из пустыни. Как ты думаешь, онхочет воды? Она села, вытерла слезы и грустно посмотрела на маленькое растение. - Да. Он хочет воды. Я принес чашку, чтобы посадить его, и стакан воды, чтобы напоить его. - Спасибо тебе за этот цветок, - сказала она через некоторое время. -Спасибо за то, что ты извинился. И еще, Ричард, постарайся запомнить: еслиты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни - никогда не относись к немуравнодушно! Поздно во второй половине дня в пятницу она приземлилась, счастливаяпосле полета. Она сияла и была прекрасна; она находилась в воздухе большетрех часов и села не потому, что не смогла найти восходящий поток, а потому,что планер был нужен другому пилоту. Она поцеловала меня, довольная иголодная, рассказывая мне, чему научилась. Слушая ее, я перемешал салат, подбрасывая его над тарелкой, и разделилего на две части. - Я наблюдал снова, как ты приземлилась, - сказал я. - Как МэриКинозвезда перед камерой. Ты коснулась земли легко, как воробышек! - Как бы мне хотелось, - сказала она, - чтобы у меня не было всех этихпросчетов в последнем заходе. Или чтобы я не уходила в полынь в концевзлетной полосы. Ты слишком хорошего мнения обо мне. И тем не менее она гордилась своим приземлением, я видел это. Когда еехвалили, она часто переводила разговор на что-то близкое, но не совсемидеальное, чтобы смягчить шок от комплимента, который теперь легче былопринять. Сейчас, кажется, можно сказать ей, подумал я. - Вук, мне кажется, что я хочу немножко полетать. Она сразу поняла, что я имею в виду, испуганно взглянула на меня и даламне возможность изменить свое намерение в последнюю минуту, говоря со мнойсразу на двух уровнях. - Сейчас летать не стоит. Воздушные потоки везде уже остыли. Вместо того, чтобы отступить, я перешел в наступление. - Я не имею в виду полет на планере. Я хочу уехать. После завтрашнихсоревнований. Как ты на это смотришь? Мне нужно побыть одному некотороевремя. И тебе тоже, правда? Она положила вилку и села на кровать. - Куда ты летишь? - Еще не знаю. Это неважно. Куда угодно. Мне просто, наверное, нужнопобыть одному недельку-другую. Пожалуйста, пожелай мне удачи, думал я. Пожалуйста, скажи, что ты саматоже хочешь побыть одна. Может быть, вернуться и сказать что-нибудь длятелевидения в Лос-Анжелесе? Она посмотрела на меня, и на ее лице отразился вопрос. - За исключением нескольких конфликтов, мы провели здесь самоесчастливое время в жизни, мы более счастливы сейчас, чем когда-либо раньше,и вдруг ты хочешь сбежать куда-то и побыть одному? Действительно ли тыстремишься к одиночеству, или хочешь встретиться с одной из своих женщин,чтобы потом снова вернуться ко мне? - Это несправедливо с твоей стороны, Лесли! Я пообещал меняться - и яуже изменился. Я пообещал, что других женщин не будет, и их нет. Если бы мыне выдержали нашего испытания, если бы я захотел увидеть кого-то другого, ябы сказал тебе. Ты ведь знаешь, что я достаточно жесток, чтобы сделать это. - Да, я знаю. - Красивые тени и полутени на ее лице не выражалиничего... ее ум сортировал, перебирал со скоростью света: причины, предлоги,возможности, альтернативы. Я считал, что ей следовало быть готовой к этому рано или поздно. Мойциничный разрушитель - этот змей, обитающий в моем уме, - сомневался в том,что наш эксперимент продлится больше, чем две недели, а мы уже жили втрейлере больше шести месяцев, и ни дня разлуки. Со времени моего развода, -думал я, - никогда я не проводил с одной женщиной больше шести дней. Как быто ни было, пришло время сделать перерыв. - Лесли, послушай. Что плохого в том, чтобы нам расстаться на некотороевремя? Ведь самое убийственное из всего, что случается в браке... - О боже мой, он снова за свое! Если я должна выслушивать снова всю этутираду о причинах, по которым ты не любишь... - она подняла руку, чтобыостановить меня. -... Я знаю, что ты терпеть не можешь слова "любовь",потому что весь его смысл исковеркан, как ты мне говорил уже сотню раз. Тыникогда не говоришь его, но я воспользуюсь им сейчас!... вся эта тирада опричинах имеется у тебя потому, что ты не любишь никого, кроме неба и своегоаэроплана! Если я должна буду снова это выслушивать, я начну кричать! Я сидел спокойно, пытаясь поставить себя на ее место и понять ееошибку. Что может быть плохого в том, чтобы устроить друг другу каникулы?Почему идея о временной разлуке так сильно пугает ее? - Для того, чтобы кричать, тебе придется повысить голос, - сказал я сулыбкой, думая про себя, что если я могу шутить, когда речь идет о моихсвященных правилах, то значит, мы приближаемся к не таким уж и плохимвременам. Но она отказывалась улыбаться. - Пошел ты со своими идиотскими правилами! Долго ли ты - о Боже! -долго ли ты еще будешь носиться с ними? Меня охватил гнев. - Если бы они были неправильны, я бы не стал тебе ничего говорить оних. Неужели ты не видишь? Они значат очень много для меня; они истинны дляменя; я очень долго жил с их помощью! И пожалуйста, выбирай слова, когдаговоришь со мной. - Ты еще будешь указывать, как мне говорить! Я могу, черт побери,говорить все, что мне, черт побери, захочется! - Ты, конечно, свободна говорить так, Лесли, но я не обязан слушать... - О, снова эта твоя глупая гордость! - Если и есть что-то, чего я не выношу, - то это такое обращение! - А если есть что-то, чего я не выношу, то это когда меня ПОКИДАЮТ! Она закрыла лицо руками, а ее волосы опустились, как золотой занавес, испрятали от меня ее страдание. - Покидают?- спросил я. - Вук, я не собираюсь покидать тебя! Я толькохотел... - Собирайся! И я не выношу... быть покинутой - Слова тонули в рыданиях,за золотым занавесом. Я встал из-за стола, сел рядом с ней на кровать и придвинулся ксъежившемуся комочку ее тела. Она не оттолкнула меня, она не переставалаплакать. В этот момент она превратилась в ту маленькую девочку, которая былакогда-то, и никогда не исчезала и которая чувствовала себя покинутой,покинутой, покинутой всеми после развода родителей. После этого онавстречалась с ними и любила их обоих, но раны, полученные ею в детстве,никогда не заживали. Лесли добилась всего в своей жизни сама, всегда жила в одиночестве ибыла счастлива одна. А теперь она подумала, что после стольких месяцев,проведенных вместе со мной, она полностью потеряла всю ту своюнезависимость, которая связывалась у нее с самостоятельностью. У нее тожебыли стены, и вот я натолкнулся на них. - Я здесь, вук, - сказал я. - Я здесь. Она права, когда говорит о моей гордости, я сразу же становлюсь такимотчужденным, защищая себя при первых же признаках приближения бури, чтозабываю о том, через какой ад она прошла. Как бы сильна и сообразительна онани была, она по-прежнему чего-то боялась. В Голливуде она всегда была в центре внимания в гораздо большейстепени, чем я когда-либо в своей жизни. На следующий день после нашегодевятичасового разговора она оставила друзей, помощников, студию, политику;покинула их всех, даже не попрощавшись, без объяснений, не зная, вернется лиона когда-нибудь, или же это не случится никогда. Она просто уехала. Глядяна запад, я мог разглядеть вопросительные знаки, кружащиеся над городом,который она оставила позади: "Что же случилось с Лесли Пэрриш?" Теперь она в центре огромной пустыни. Вместо ее любимого старого кота,который мирно умер, ей создают теперь комфорт не-такие-уж-спокойные гремучиезмеи, скорпионы, пески и скалы, а живет она ближе всего к ласковому инеистовому миру полетов. Она поставила на карту все и отбросила прочьГолливуд. Она доверяет мне в этом суровом месте; ее ничто не защищает, кромеэтой теплой ауры, которая окружает нас обоих, когда мы счастливы вместе. Рыдания стали утихать, но она, прижавшись ко мне, все еще быланапряжена, как пружина. Я не хотел, чтобы она плакала, но что я мог поделать с ее слабостями!Мы согласились на этот эксперимент, состоящий в том, чтобы провести вместетак много времени. Мы не договаривались, что не можем расстаться нанесколько недель. Когда она привязывается ко мне и отрицает мою свободу бытьтам, где и когда я захочу, она сама становится причиной моего ухода. Она такпроницательна, но почему она не понимает этот простой факт? Как только мыстановимся тюремщиками, - наши узники хотят сбежать. - О, Ричард, - сказала она устало бесцветным голосом. - Я хотела, чтобыэто у нас получилось, быть вместе. А ты этого хотел? - Да, хотел. Хотел, но при условии, что ты позволишь мне быть самим собой, - добавиля мысленно. - Я никогда не становился между тобой и твоими желаниями. Почему же тыне можешь? Она расплакалась и молча уселась на другом конце кровати. Слез большене было, но в воздухе повис тяжелый груз наших разногласий, наши острованаходились так далеко друг от друга. И вот тут случилась странная вещь: я знал, что этот момент уже былраньше. Кроваво-красное небо на западе, силуэт карликового дерева,виднеющийся сразу за окном, Лесли, подавленная весом различий между нами, -это все уже происходило в точности так же в какое-то другое время. Я хотелуехать, а она спорила со мной. Она плакала, а затем смолкла и сказала: "А тыэтого хотел?" И я сказал: "Да, хочу". И следующее, что она спросила, было:" Ты уверен в этом? " Она уже говорила эти слова раньше и собиралась сказатьих сейчас. Она подняла голову и взглянула на меня. - Ты уверен в этом? Я перестал дышать. Слово в слово я знал свой ответ. Мой ответ когда-то был таким: - Нет. Честно говоря, я не уверен... И тут все померкло: слова, закат, дерево - все поблекло. Вслед за этимкоротким видением другого сейчас пришла глубокая грусть. Это была такаятяжелая печаль, что я ничего не мог увидеть из-за слез. - Ты уже стал лучше, - сказала она медленно. - Я знаю, что сейчас тыотличаешься от того, кем был в декабре. Чаще всего ты ласков, и мы живемвместе так хорошо. Я вижу, что наше будущее, Ричард, так прекрасно! Почемуты хочешь убежать? Ты видишь это будущее, но не хочешь его, или после всеготого, что было, ты совсем не видишь его? В трейлере была почти полная темнота, но никто из нас не поднялся,чтобы включить свет. - Лесли, я только что увидел нечто совсем другое. Не случалось ли этораньше? - Ты имеешь ввиду, что этот момент уже был раньше? - спросила она. -"Deja vu"? - Да. Когда ты знаешь слово в слово все, что я собираюсь сказать. Утебя не было такого чувства? - Нет. - А у меня было. Я точно знал, что ты должна произнести, и ты этопроизнесла. - А что произошло потом? - Не знаю, это ощущение померкло. Но я был ужасно печален. Она протянула руку и легонько похлопала меня по плечу. Несмотря натемноту, я уловил на ее лице тень улыбки. - Верно тебе служит. - Я попробую догнать его. Дай мне десять минут... Она ничего невозразила. Я улегся на ковер на полу, закрыл глаза. Один глубокий вдох (выдох). Мое тело полностью расслаблено... Еще один глубокий вдох (выдох). Мое сознание полностью расслаблено... Еще один. Я стоял на пороге двери, которая распахнулась в иное время... Трейлер. Закат. Лесли свернулась клубком на дальнем конце кровати,окруженная защитной оболочкой. Все так реально, как в трехмерном фильме. - Ox, Ричард, - сказала она устало бесцветным голосом. - Я хотела,чтобы это у нас получилось, быть вместе. А ты этого хотел? - Да, хотел. Хотел, но при условии, что ты позволишь мне быть самим собой, - добавиля мысленно. - Я никогда не становилась между тобой и твоими желаниями. Почему же тыне можешь?. Она расплакалась и молча уселась на том конце маленькой кровати. Слезбольше не было, но в воздухе повис тяжелый груз наших разногласий, нашиострова находились так далеко друг от друга. - Ты уверен? Уверен ли ты, что этого хотел? - Нет! Если быть с тобой честным, то я не уверен.Я не думаю, что мнеудастся взлететь при помощи всех этих пут, я чувствую себя так, словноугодил в веревочные сети. Пойдешь сюда - тебе не нравится, пойдешь туда - тыначинаешь на меня кричать. Мы такие разные, иногда ты меня просто пугаешь. Ячестно участвовал в этом эксперименте, но если ты ни хочешь позволить мнеуйти и побыть наедине с самим собой пару недель... Я не уверен, что я хочу,чтобы у нас вышло. Не вижу особой перспективы. Она вздохнула. Даже в темноте было видно, как вокруг нее вздымаютсяввысь стены, я был вне них. - Я тоже не вижу особой перспективы, Ричард. Ты говорил мне, что ты -эгоист, а я не послушала. Мы попробовали - не получилось. Все должно бытьпо-твоему, в точности по-твоему, так, да? - Боюсь, что так, Лесли - я едва не назвал ее "вуки", и в тот момент,когда это слово ускользнуло, я понял, что больше уже никогда его непроизнесу. - Я не могу жить без свободы... - Хватит твоей свободы, я прошу. Хватит футляров. Мне не нужно былодавать себя уговорить на эту еще одну совместную попытку. С меня хватит.Будь тем, кто ты есть. Я попытался приподнять часть груза. - Ты сама летала на планерах. Ты теперь больше не будешь боятьсяполетов. - Это правда. Спасибо, что ты мне в этом помог. Она встала, включила свет, посмотрела на часы. - Сегодня вечером есть рейс в Лос-Анжелес, правда? Не подбросишь ли тыменя в Феникс, чтобы я на него успела? - Если ты этого хочешь. Или мы можем вернуться своим ходом, в Майерсе. - Нет. Спасибо. Вечерний рейс меня вполне устроит. Она за десять минут собрала свои вещи, запихнула их в два чемодана,захлопнула крышки. Мы не сказали друг другу на слова. Я поставил чемоданы в машину и сталждать ее в ночной пустыне. Низко на западе висела тоненькая четвертинкаЛуны. "Малышка-Луна смеялась в стороне от темноты", - так она когда-тонаписала. И вот та же самая Луна, проделав несколько оборотов, стала мрачнойи угрюмой. Я вспомнил наш девятичасовый разговор по телефону, когда мы едва спаслинашу обычную жизнь. Что я делаю? Это же самая замечательная, мудрая икрасивая женщина из всех, кого я встречал в своей жизни, а я увожу ее прочь! Но путы, Ричард. Ты ведь честно старался. Я почувствовал, как целая жизнь, полная счастья, любопытства, учебы ирадости, жизнь с этой женщиной, сдвинулась с места, наполнилась ветром,словно гигантский серебряный парус в свете луны, трепыхнулась, затем ееснова подхватил ветер и унес, унес, унес... - Закроешь трейлер?- спросила она. Трейлер был теперь моим домом, неее. - Все равно. Она оставила дверь не запертой. - Я поведу? - спросила она. Ей никогда не нравилось, как я вожу машину,ей казалось, что я делаю это слишком невнимательно и рассеянно. - Какая разница, - ответил я. - Я сижу за рулем, я и поведу. Мы ехали молча, все сорок миль ночной дороги и аэропорт в Фениксе. Яприпарковал пикап, и пока она сдавала свой багаж, я стоял рядом молча,желая, чтобы кто-нибудь сказал то, что так и не было сказано, потомнаправился вместе с ней к выходу. - Не беспокойся. - сказала она. - Дальше я сама. Спасибо. Мы останемсядрузьями, хорошо? - Хорошо. - Прощай, Ричард. Когда едешь, будь... Внимательнее, - хотела сказать она, будь внимательнее. Теперь уж нет.Теперь я могу ездить, как пожелаю. - Прощай. - До свидания. - Я наклонился, чтобы ее поцеловать, но она отвернулась. У меня перед глазами висела серая пелена. Я сделал нечто непоправимое,словно выпрыгнул из самолета на высоте двух миль. Она еще была в пределах досягаемости; я мог коснуться ее руки, если быпожелал. Она пошла вперед. А сейчас уже поздно. Разумный человек взвешивает, принимает решение, ведет себя всоответствии с ним. Бессмысленно возвращаться назад и переигрывать ситуацию.Однажды она так со мной поступила, - и ошиблась. Не стоит даже заводитьразговор о том, чтобы повторить это еще раз. Но Лесли, - подумал я, - я так хорошо тебя знаю, как же ты можешь меняпокинуть! Я знаю тебя лучше, чем любой в этом мире, а ты знаешь меня. Ты мойсамый лучший а этой жизни друг, как же ты можешь оставить меня! Разве ты незнаешь, что я люблю тебя? Я никогда никого не любил, но люблю тебя! Почему я не смог ей этого сказать. Она все еще уходила, так ни разу ине оглянувшись. Потом она прошла в двери и скрылась из вида. У меня в голове возник какой-то звук, похожий на шум ветра, словнотихий шум пропеллера, полный терпеливого ожидания, что я вернусь, сяду исамолет и завершу свою жизнь. Я долго еще смотрел на двери, стоял и смотрел, словно она моглавозвратиться, выбежать из-за них со словами: - Ox, Ричард, какие же мы с тобой дураки, какие глупые, что такпоступаем друг с другом! Она этого не сказала, и я не побежал за двери, чтобы ее остановить. Приходится признать, что мы одиноки на этой планете, - подумал я, -каждый из нас совершенно одинок, и чем скорее мы это признаем, тем лучше длянас. Многие люди живут в состоянии одиночества: и женатые и неженатые,постоянно ищут и не находят, в конце концов забывая, что они вообще ищут.Так я жил раньше, так придется жить снова. Но никогда, Ричард, никогда непозволяй никому подойти к тебе так близко, как ты позволил ей. Я неспешно вышел из аэропорта, сел в пикап, не спеша отъехал оттерминала. Вот в западном направлении поднялся в воздух DC-8, может, она там? За ним последовал Боинг-727, еще один. Вот они круто идут вверх навзлете; вот убираются шасси, втягиваются закрылки, вот разворачиваются иложатся на курс. В этот момент она летела в моем небе, как же это случилось, что яостался на земле? Выбрось это из головы. Выбрось из головы, подумаешь об этом позже.Позже. На следующий день мой планер оказался восемнадцатым в очереди на взлет.Крылья заполнены водным балластом, комплект необходимою снаряжения на борту,фонарь закрыт и заперт, камеры разворота проверены. Так пусто было я трейлере всю эту бессонную ночь, так абсолютно тихо! Неужели она и вправду уехала? Как-то даже не верится. Я откинулся на сиденье, проверил органы управления, кивнул техникуснаружи, даже не зная, как его зовут, мол, все в порядке, покачал педалями:вправо-влево, вправо-влево. Поехали, буксирный самолет, поехали. Словно тебя запускают из катапульты, в замедленном варианте. Усилилисьтреск и рев самолета, к которому тянулся трос, мы проползли пару футов,затем покатились все быстрее и быстрее. С набором скорости ожили элероны,рули высоты и направления, и вот мы уже поднялись на фут и несемся надполосой, пока самолет завершает свой взлет и начинает свой взлет и начинаетнабирать высоту. Вчера вечером я допустил ошибку, когда сказал то, что сказал, ипозволил ей уехать. Теперь, наверное, уже поздно просить ее вернуться? Еще пять минут мы набирали высоту, следуя за буксирным тросом, затем -небольшой нырок, чтобы его натяжение ослабло, и я освободил его защелку. Невдалеке от аэропорта есть неплохой воздушный поток, и в нем былополно планеров. Первый, кто поднялся я воздух, находит поток, а остальныетянутся за ним, словно лемминги, огромной спиралью из блестящего белогостекловолокна - целое стадо планеров, поднимающихся кругами все выше и вышев восходящем потоке теплого воздуха. Осторожно, Ричард, гляди по сторонам! Заходи в поток снизу, следуй покругу в том же направлении, что и все. Столкновение в воздухе можетиспортить тебе весь день. Сколько я ни летал, а по-прежнему волнуюсь, хлопочу, как наседка, когдав одном месте собирается столько самолетов. Крутой разворот. Быстрый разворот. Если попасть в самую сердцевинупотока, он вынесет тебя наверх, словно на скоростном лифте... пятьсот футовв минуту, семьсот, девятьсот. Не лучший поток в Аризоне, но для первогоподъема за сегодняшний день вполне сойдет. Станет ли она со мной разговаривать, если я ей позвоню? А даже если истанет, что я ей скажу? - Лесли, мне ужасно жаль? - Давай пусть все снова будет по-старому? Все это я уже говорил, я уже затаскал это "мне жаль". На противоположной от меня стороне потока был AS-W 19, точная копиямоею собственного планера, на его крыльях и хвосте было написано CZ. Внизупод нами в поток вместе вошли еще три планера, вверху, над головой, их ещекак минимум десяток. Снизу это смотрелось так, словно завод по выпускупланеров попал в смерч - эдакая бесшумно кружащаяся, парящая в воздухескульптура. Хотел ли я отвозить ее в аэропорт? Было ли "мне-нужно-побыть-одному"той пилюлей, которую, как я знал, она не проглотит? Был ли я в этой историитрусом? Могут ли родственные души встретиться, и затем навсегда расстаться? Очень медленно я обошел на подъеме CZ - признак того, что я летаюхорошо, несмотря на всю мою усталость. Наши полеты проходили в треугольникесо стороной 145 миль, а под ним раскинулась, раскаленная безлюдная земля,которая и есть пустыня. Когда стоишь на земле, кажется, будто вокруг -сплошная смерть, но в воздухе достаточно восходящих потоков, чтобы планермог держаться на них хоть целый день. Смотри в оба, Ричард! Будь внимателен. Сверху надо мной поднималасьЛибелла, затем Циррус и Швейцер 1-35. Я могу обойти на подъеме Швейцер,может быть Циррус, но Либеллу - нет. Скоро мы будем уже наверху, ляжем накурс, там будет попросторнее. И что теперь? Проводить остаток своей жизни, летая на планерах? Кактеперь такому эксперту по отступлениям, как я, убежать от жизни без женщины,для встречи с которой он был рожден? Лесли! Мне так жаль! Безо всякого предупреждения мне в глаза ударил яркий луч света.Вспышка; брызги плексигласовых осколков; кабину швырнуло вбок; мне в лицоударил ветер; яркий красный свет. Я повис на привязных ремнях, затем меня вдавило в сидение - перегрузка,поначалу попытавшаяся меня вышвырнуть, теперь решила меня раздавить. Кабина понеслась, со скоростью пули. Время буквально поползло. Ричард, тебя ударили! От твоего планера почти ничего не осталось, и,если ты хочешь жить, то выбирайся из его обломков и дергай поскореепарашютный фал. Я почувствовал, как планер перевернуло, и он, разваливаясь на части,понесся вниз. В красной пелене передо мной мелькали то скалы, то небо. Обломкиразорванного в клочья крыла облаком вертелись вокруг меня. Небо - земля -небо... Кажется, мне не добраться до замков на привязных ремнях. С опытом совершенства не прибавилось.Медленно оценивает происходящее. А, привет, приятель! Не подашь ли ты мне руку? Говорят, я влип ваварию. А я не влип. Просто перегрузки такие большие... Я не могу... Говорить не могу, а подразумевается не хочу. Я хочу... Я отстегнусь... Слушает наблюдателя в последние секунды.Любопытный конец жизни. ВСЕ! В тот момент, когда я отстегнулся, кабина исчезла. Я ухватился за фалпарашюта, дернул его, перевернулся, чтобы увидеть землю до того, как парашютраскроется... слишком поздно. Мне очень жаль, вук. Так жа... Чернота. Очнувшись на полу трейлера, я моргнул глазами, открыл их и уставился втемноту. - Лесли... Я лежал на полу, тяжело дыша, мое лицо было влажным от слез. Она сиделатам же, на кровати. - С тобой все хорошо?- спросила она. - С тобой все в порядке? Я поднялся с пола, устроился рядом с ней, придвинувшись как можноближе, и крепко ее обнял. - Я не хочу покидать тебя, маленькая вуки, я никогда не покину тебя, -сказал я. - Я люблю тебя. Она едва заметно пошевелилась. Наступила тишина, и казалось, чтонавсегда. - Ты... что?- переспросила она.