2017-12-14
1348
(Брайан Уорнер) был как все. Всегда был очень худой, как вешалка. Мы отвисали у него дома и слушали «Queensryche”, “IronMaiden”, “JudasPriest”. Я от этого явно пёрся больше, чем он. Я не думал, что у него там какая-то своя музыка даже назревает, не думал, что у него что-то выйдет. Может, и он не думал. Возможно, это слепое везение.
- Нил Рабл, Школа Христианского наследия, выпуск 1987ого года.
Я училась в одном классе с Брайаном Урнером в Школе Христианского наследия в Кантоне, штат Огайо. И я, и Брайан, сильно отрицали религиозную подоплёку в нашем школьном образовании. Он, безусловно, изображает из себя сатаниста. Я же вообще отвергла идею бога и дьявола, став сначала агностиком, а затем недавно стала ведьмой.
-Келси Восс, Школа Христианского наследия, выпуск 1987ого года.
Я бы хотела спросить (Мэрилина Мэнсона): «Повлияла ли я на тебя как-то, что ты так изменил свой образ жизни?». Я всё думаю, могла бы я сделать что-то по-другому?
- Кэролин Коул, бывшая директриса Школы Христианского наследия
Джерри, иногда я верю, что сейчас мы движемся прямиком навстречу Армагеддону.
- Рональд Рейган – Преподобному Джерри Фолвеллу
КОНЕЦ света так и не наступил, хотя все говорили, что он вот-вот наступит.
Мне каждую пятницу полоскали мозги в Школе Христианского наследия, и я верил, что все знаки указывают на этот скорый конец.
"Вы узнаете, что зверь восстал из-под земли, потому что отовсюду будет слышно клацанье зубов", попугивала шестиклашек мисс Прайс своим суровым, отточенным зловещим голосом.
"И все, и дети, и родители будут страдать. Те, что не получили его печать, его именной номер, будут обезглавлены на виду у своих семей и соседей."
В этот момент мисс Прайс делала паузу и, порывшись в стопке карточек с яркими сюжетами про Апокалипсис, извлекала на свет увеличенную ксерокопию одного штрих-кода. Последними цифрами номера внизу этого штрих-кода были цифры 666.
Нас учили, что это и был верный знак того, что конец света близок, а штрих-код был печатью зверя, о котором говорилось в Откровении, и машины, которые устанавливали в супермаркетах чтобы их считывать, будут использоваться для того, чтобы контролировать разум людей.
Скоро, предупреждали нас, сатанинский штрих-код полностью выместит из обращения деньги и всем придётся получать такую печать чтобы иметь возможность что-то купить.
"Если вы всё же отвернётесь от Христа", продолжала мисс Прайс, "и сделаете себе татуировку с этим изображением на руке или на лбу, вам позволят жить. Но вы потеряете жизнь вечную". И она показывала карточку с Иисусом, спускающегося с небес.
На других семинарах она показывала карточку с вырезкой из газеты, на которой был изображено как Джон Хинкли-младший пытается убить Рональда Уилсона Рейгана. Она поднимала её над головой и цитировала из Откровения:
"Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть". Тот факт, что в каждом имени Рейгана было по шесть букв (Ronald Wilson Reagan) лишь ещё больше подтверждал тот факт, что последний час близок, что Антихрист был здесь, на земле, и что мы должны готовиться к пришествию Христа и возрадоваться.
Учителя подавали это всё в такой манере, что, мол, это был неоспоримый факт, предопределённый Библией и не подлежащий обсуждению. Их вера не требоваладоказательств. И это, в свою очередь, наполняло их радостным предвкушением грядущего апокалипсиса, потому они-то должны были спастись - мёртвые, но на небесах, и свободные от страдания.
Именно тогда у меня начались кошмары, - кошмары, что продолжаются и по сей день. Я был основательно напуган идеей конца света и Антихристом. Так что я сильно увлёкся это темой и смотрел фильмы типа "Изгоняющий дьявола" и "Омен" и читал всякие книги о пророчествах типа "Века" Нострадамуса,"1984" Джорджа Оруэлла и печатную версию фильма "Вор в ночи", в котором очень художественно изображено, как людям отрубают головы, потому, что они не получили татуировки с номером 666 себе на лоб. Вкупе с еженедельными разглагольствованиями в христианской школе всё это делало конец света настолько реальным, таким осязаемым и близким, что я постоянно переживал и мучился кошмарами о том, что же будет, если я узнаю, кто же Антихрист.
Рискну ли я своей жизнью, чтобы спасти всех остальных? Что если на мне где-нибудь уже есть метка зверя - под кожей головы или где-нибудь на заднице, где её не видно? Что если я и есть Антихрист? Меня в то время переполняли страхи и сомнения, и даже безо всякого содействия со стороны Школы Христианского Наследия я был на грани срыва потому, что проходил через пубертатный период.
Безусловным доказательством этого являлось то, что несмотря на ужасающие семинары мисс Прайс о неумолимой гибели человечества, я почувствовал, что тупо её хочу.
Глядя на то, как она, подобно сиамской кошке, чувственно двигается по классу, глядя на её пухлые губы, идеально уложенные волосы, шёлковые блузки, скрывающие тело, которое просто кричало о том, чтобы её выебали, и её походку в стиле "вставь мне в задницу", я понимал, что за давящим фасадом христианской благопристойности скрывается живая и темпераментная женщина. Я ненавидел её и винил за те кошмары, что я видел по ночам. Но думаю, ещё больше я ненавидел её за влажные сны с её участием.
КРУГ ВТОРОЙ - СЛАДОСТРАСТНИКИ
Я был епископальцем, что представляет сухую выжимку из католического вероучения (та же великая догма, но правил меньше), и в школе не заостряли внимание на том, какой конкретно доктрины ты придерживался. Однако, это не останавливало мисс Прайс от того, чтобы начинать урок Библии с вопроса о том, есть ли в классе католики. Когда никто не признавался, она читала лекции о католиках и епископальцах, повествуя нам о том, как они неправильно интерпретируют Библию и поклоняются ложным идолам вроде Папы или Девы Марии.
Я сидел там, не подавая голоса и чувствовал себя изгоем, не понимая, стоит ли винить её или моих родителей в том, что воспитали меня епископальцем.
Унижение личного достоинства продолжалось и дальше во время пятничных сборищ, где приглашённые ораторы вещали о том, как они были проститутками, практиками чёрной магии и наркоманами пока не обрели Бога, не избрали его праведный путь и не родились заново. Это было похоже на сборище анонимных сатанистов. Когда все выговаривались, приходило время молитвы.
Если кто-то в зале не рождался заново, то пастор, потерпевший на таком семинаре неудачу, просил их подняться на сцену и взяться за руки чтобы стать спасённым. Каждый раз, когда я туда приходил, я знал, чтопо-хорошему надо бы выйти, но я был слишком напуган перспективой того, что нужно стоять перед целой школой и слишком смущён оттого, что нужно признаться в том, что я был существенно позади всех этих людей в моральном, духовном и религиозном плане.
Единственным местом, где я делал успехи, была площадка для катания на роликах и даже оно вскоре стало напрямую связано с апокалипсисом. У меня была мечта научиться кататься лучше всех, и в какой-то момент я выклянчил у моих родителей деньги, которые они откладывали на семейный пикник и купил себе профессиональные ролики за четыреста долларов.
Моим обычным партнёром по роликам была Лиза, болезненная депрессивная девочка, в которую я, тем не менее, втрескался по уши. Она была из строгой религиозной семьи. Её мать работала секретаршей Преподобного Эрнеста Энгли, одного из самых известных телеевангелистов того времени, которые исцеляли верой.
Наши псевдо-свидания после катания на роликах обычно начинались с изготовления коктейля "суицид" в месте у катка, где можно было купить газировку. Это были безумные миксы из колы, «севен-апа» и рутбира, а заканчивались поездкой в супербогатую церковь Преподобного Энгли.
Преподобный был одним и самых стрёмных людей, кого я когда-либо встречал: его идеально белые прямые зубы сверкали как банный кафель, на голове был парик, и он всегда носил синий костюм в белый горошек и с мятно-зелёным галстуком. Его искусственность и неестественность была во всём, начиная с его пластмассового, чересчур ухоженного внешнего вида и заканчивая его именем, которое звучалокак "искренний ангел".
Каждую неделю он вызывал разных калек на сцену и предположительно излечивал их перед миллионами телезрителей. Он тыкал пальцем в ухо глухого и в глаз слепого, завывая "Злые духи, изыдте!" или "Во имя Сына Божьего", а затем елозил там пальцем пока человек не отрубался. Его проповеди во многом походили на наши школьные. Преподобный также в красках описывал нам конец света и прочие ужасы, - только здесь ещё люди повсюду кричали, падали в обморок и начинали говорить на неведомых языках.
В какой-то момент все начинали швырять деньги на сцену. Сыпался дождь из мелочи, серебряных долларов и мятых купюр побольше, а Преподобный свидетельствовал о рушащемся небесном своде и гневе Господа. По стенам церкви были развешаны на продажу пронумерованные литографские оттиски, изображающие жуткие сцены из Библии наподобие четырёх всадников Апокалипсиса, скачущих на закате через маленький городок, совсем как Кантон, оставляя за собой кровавый шлейф перерезанных глоток.
Службы шли по три, по пять часов, и если я засыпал, меня журили и отводили в комнатку где проводили специальные семинары для молодёжи. Там нас направляли на путь истинный по поводу секса, наркотиков, рок-н-ролла и вообще всего этого бренного мира, пока нас не начинало тошнить. Это было во многом как промывание мозгов: мы сильно уставали, и они нарочно не давали нам есть чтобы мы были голодные и уязвимые.
Лиза и её мать были полностью преданы церкви, в основном потому, что Лиза с рождения была наполовину глухой, а Преподобный вроде как запихнул ей в ухо палец и восстановил слух во время одной из своих служб. Поскольку мать Лизы регулярно ходила в церковь, а сама Лиза была чудесным образом исцелена, мать относилась ко мне с каким-то вечным снисхождением, будто её семья была лучше и жила более праведной жизнью.
Каждый раз, когда они подбрасывали меня до дома после службы, я представлял себе, как мать заставляет Лизу мыть руки, потому что они касались моих. В целом опыт этот был так себе, но я всё равно ходил в церковь, потому что это был единственный шанс провести время с Лизой за пределами катка для роллеров.
Наши отношения, однако, быстро себя изжили. В какой-то момент в твоей жизни происходит что-то, что навсегда меняет твоё мнение о ком-либо, окончательно и бесповоротно, что-то, что пошатнёт идеал, который ты выстроил вокруг человека и заставит тебя увидеть тебя в нём его истинную, хрупкую и полную недостатков человеческую сущность.
Это произошло, когда мы ехали домой из церкви как-то раз и прикалывались на заднем сидении в машине её мамки. Лиза смеялась над тем, какой я тощий и я заткнул ей рот рукой. Она начала смеяться и высморкала огромный шматок вязких зелёных соплей. Это выглядело как-то совсем не по-настоящему, отчего казалось ещё более отвратительным.
Когда я одёрнул руку, длинная мерзкая сопля повисла между моими пальцами и её лицом, как яблочная тянучка. И я, и Лиза, и её мать были одинаково и смущены, и напуганы.
Я не могу отделалться от этого ощущения, как слизь у неё из носа растягивается и скользит по моим пальцам. С моей точки зрения, она раскрыла себя и показала мне своё истинное лицо, обнажив себя как монстра, прятавшегося за маской, такого же, каким я себе воображал Преподобного Энгли. Она была ничем не лучше меня, как бы её мать ни пыталась заставить меня думать иначе. Я не сказал ей больше ни слова - ни тогда, ни... Вообще никогда.
Иллюзия начала рассеиваться и дальше, в христианской школе. Однажды, когда я был в четвёртом классе, я принёс в класс снимок, сделанной бабулей Уайер в самолёте из Западной Вирджинии в Огайо. На фото было похоже, что изображён ангел в облаках. Снимок стал одной из моих самых любимых вещей, и я очень хотел поделиться им с моими учителями, потому что я всё ещё верил всему, чему они меня учили касательно рая, и я хотел показать, что моя бабушка это реально видела. Но они сказали, что фотография подделка, отругали меня и отправили домой за богохульство. Это была моя самая честная попытка как-то гармонично встроиться во всю эту их идеюс христианством, показать свою сопричастность с их верованиями, и меня за это наказали.
Это подтвердило то, что я и так знал с самого начала, - что я не буду спасён, как все остальные. Я осознавал это каждый день, когда шёл в школу, дрожа от страха из-за того, что вот-вот разразится конец света, я не попаду в рай и никогда не увижу своих родителей. Но затем прошёл год, и ещё один, и ещё один, и ещё, и весь мир с мисс Прайс, Брайаном Уорнером и рождёнными заново проститутками так никуда и не девались, и я почувствовал, что меня обманывают и врут.
Постепенно я начал разочаровываться в христианской школе и сомневаться во всём, что мне говорят. Стало ясно, что страдание, об избавлении от которого они постоянно молились, они сами же и порождали, сами же делали себя его жертвой - а теперь они делали жертвой этого страдания и нас. Зверь, которого они боялись и был ими самими в действительности: именно человек, а не какой-то мифический демон, со временем собирался уничтожить весь мир и всё человечество. И этот зверь был сотворён из их страха.
Семена того, кто я есть сейчас, были посеяны.
"Дураками не рождаются", писал я в своей тетрадке как-то раз во время урока по этике. "Ими становятся постепенно, их удобряют дерьмом и поливают водичкой институты вроде христианства, и они прорастают, как трава". За ужином в тот вечер я во всём признался своим родителям: "Слушайте, я хочу ходить в обычную школу, как все дети, потому, что в этой мне не место. Они выступают против всего, что мне нравится".
Но родакам моим было пофигу. Не потому что они хотели, чтобы у меня был духовный сан, а потому что хотели для меня хорошего образования, а христианская школа его как раз-таки давала. Обычная школа у нас по соседству, "ГленОук Ист", была ни о чём. Но я всё равно туда очень хотел.
Так что стяг восстания и бунтарства начинал постепенно вздыматься. В Школе Христианского Наследия это было довольно просто. Это место было построено на правилах и конформизме. Были свои странные дресс-коды: по понедельникам, средам и пятницам мы должны были носить синие брюки с белой рубашкой, и, если мы хотели, что-нибудь красное. По вторникам и четвергам же нам предписывались тёмно-зелёные брюки и либо белая, либо жёлтая рубашка. Если волосы доходили до ушей, их было необходимо стричь. Всё было строго регламентировано и доведено до какого-то ритуализма, и никому не дозволялось выделяться и выглядеть лучше, чем остальные. Это была так себе подготовка к жизни в реальном мире: каждый год выпускников выпускали в большое плавание в ожидании, что мир будет к ним справедлив и ко всем будут относиться одинаково.
Начиная лет с двенадцати, я чётко встал на путь исключения из школы. Всё началось довольно невинно, а именно с конфет. Я всегда видел родственную душу в Вилли Вонке. Даже в этом возрасте я понимал, что он был этаким байроническим героем, символом запретного.
Запретным в данном случае был шоколад, ставший метафорой потакания своим капризам и всему, что тебе иметь не положено, будь то секс, наркотики, алкоголь или порнография. Всякий раз, когда по телевизору показывали "Вилли Вонка и Шоколадная фабрика" по "Стар Ченнел" в нашем местном частном кинотеатре, я одержимо таращился в экран, уплетая конфеты коробку за коробкой.
В школе конфеты и шоколад - за исключением маленьких пирожных "Литтл Дебби" в меню столовой –приравнивались кконтрабанде. Поэтому я шёл в местный торговый центр и закупался всякой вкусной всячиной.
КРУГ ТРЕТИЙ - ЧРЕВОУГОДНИКИ
Там ещё были, помню, такие конфетки, которые были намертво обёрнуты бумагой, и их невозможно было есть, не проглотив вместе с конфетой небольшие кусочки этой самой бумаги.
Оборачиваясь назад, я понимаю, что любимые у меня были те конфеты, которые больше всего были похожи на наркотики. Большинство из них были не просто сладостями, они также производили химическую реакцию, шипя во рту или делали зубы чёрными.
Так что я стал толкать конфеты в школе, обычно во время завтрака и наваривал на этом столько, сколько хотел, потому что больше конфет в школе в этот момент ни у кого не было. Я сделал целое состояние - по меньшей мере пятнадцать долларов мелочью - и это только за первый месяц. Потом меня кто-то скрысил. Пришлось сдать всю наличку и конфеты властям. К сожалению, из школы меня так и не выгнали - просто вынесли предупреждение.
Мой второй проект это был журнал. В духе журналов "Mad" ("Сумасшедший") и "Cracked"("Конченый"), мой назывался "Stupid" - "Тупица". Его центральным персонажем, который красовался и на обложке, был прыщавый пацан с большим носом и крольичьими зубами, который носил бейсболку. Отчасти вылитый я. Я продавал этот журнал по двадцать пять центов, что составляло чистую прибыль, поскольку копии я делал у отца на работе за бесплатно. Копирование производилось на дешёвом, видавшем виды аппарате, от которого во время работы шёл резкий угольный запах. Тем не менее, он всегда исправно выдавал все шесть страниц выпуска журнала. В школе где все изголодались по грязным шуточкам, сальностям и неристойностям, "Тупица" расходился на ура - пока меня снова не взяли за яйца.
Наша дирекриса Кэролин Коул - высокая, сутулая дама ханжеских нравов, которая носила очки и забирала вьющиеся волосы сзади в пучок, - вызвала меня в свой кабинет, уже битком набитый различными представителями школьной власти. Она бросила мне в руки журнал и потребоала объяснений по поводу мексиканцев, скатологии и особенно по поводу шуточного "Кувачского Набора по Оказанию Первой Сексуальной Помощи", в который входил кнут, две громадных чесалки для промежности, рыболовная удочка, зажим для сосков, очки как у металлистов, чулки в сетку и ожерелье с бронзовым собачьим членом. Как происходило потом ещё не раз в моей жизни, меня всё расспрашивали по поводу моей работы, будучи в недоумении, что это, собственно говоря, такое - искусство, развлекуха или же какой-то вид комедии. Ждали, что я буду оправдываться.
В какой-то момент я просто взорвался и в негодовании бросил в воздух эти листы бумаги. Не успел последний листок коснуться пола, как миссис Коул, краснаая от злости, приказала схватить меня за локти. Откуда-то из-за угла комнаты она выудила некий садомазохистский девайс, такую, знаете, доску для того, чтоы шлёпать ею баловников. В ней были совершенно садистким образом проделаны дырочки, чтобы минимизировать сопротивление воздуха. Мне всыпали три тяжёлых, быстрых христианских затрещины.
Вот тут-то я действительно покатился по наклонной. Во время этих семинаров по пятницам девочки оставляли свои сумочки под деревянными стульями, на которых сидели. Когда они склоняли головы в молитве, я аккуратно перемещался по полу и воровал их деньги на завтраки. Если я обнаруживал какие-нибудь любовные записки, я их тоже пёр и, в интересах справедливости и свободы слова, подсовывал их тем мальчикам и девочкам, о которых там шла речь. Иногда мне везло, и это провоцировало драки, напряжение и ужас.
К тому моменту я уже несколько лет слушал рок-н-ролл, однако в какой-то момент, в рамках масштабного проекта по самообразованию, я решил, что пора делать на этом деньги. Человеком, который дал мне послушать мой первый рок-альбом, стал Кит Кост, здоровенный дуболом наркоманского вида, которому на вид было под тридцатник, хотя учился он от силы в третьем классе - странный тип. Прослушав песню группы "Kiss" "Love Gun" и наигравшись с игрушечным пистолетом, который прилагался к синглу, я стал официальным членом "Армии Кисс" (Kiss Army) счастливым обладателем несметного количества всевозможных фигурок, комиксов, ланчбоксов и футолок с "Киссами", - и всё это было под строжайшим запретом в школе, где я учился. Отец даже сводил меня на мой первый концерт - "Кисс"! - в 1979ом году. Он даже разрисовал себе лицо, как Джин Симмонс с альбома "Dressed to Kill", плюс зелёный пиджак, чёрный парик. Около десятка подростков после концерта просили у него автограф, думая, что это и впрямь Симмонс собственной персоной.
Человеком, который окончательно и бесповоротно "подсадил" меня на на рок-н-ролл и рок-н-ролльный стиль жизни, стал Нил Рабл. Он курил, имел усы и утверждал, что уже потерял девственность. Естественно, он стал моим кумиром. Он то дружил со мной, то чморил меня, и однако же открыл мне целый мир - Дио, "Black Sabbath", "Rainbow". Вообще всё, где есть Дио.
Другим бессменным источником рекомендаций насчёт послушать рок-н-ролл была христианская школа. Так же как Нил обратил меня в тяжёлый рок, они обращали в веру детей на семинарах, где проигрывали задом наперёд рок-пластинки. Например, они приносили записи "Led Zeppelin", "Black Sabbath" и Элиса Купера, проигрывали на большой громкости, и разные учителя прокручивали пальцем плёнку назад и объясняли скрытые послания. Ну разумеется, самая экстремальная музыка ссамым сатанинским месседжем была именно тем, что я хотел послушать больше всего, главным образом потому, что это было запрещено. Они показывали нам фотографии музыкантов, чтоы напугать нас, но эффект оказался прямо противоположный - я захотел отрастить длинные волосы и вставить в ухо серьгу, прямо как рокеры на тех снимках.
Главным недругом мои христианских учителей была группа "Queen". Особенно им не нравилась песня "We Are The Champions", поскольку это был гимн геев, а если её проиграть назад, то было слышно, как Фредди Меркьюри богохульствует: "My Sweet Satan" ("Мой милый Сатана"). Несмотря на то, что, по их заверениям, Роберт Плант говорил ровно то же самое в "Stairway to Heaven", мы теперь слышали эту фразу и у Фредди, каждый раз. В их коллекцию сатанинских альбомов входили и "Electric Light Orchestra", и Дэвид Боуи, и "Adam Ant" и вообще всё, где озвучивались какие-либо гейские темы, что позволяло им ассоциировать в нашем мозгу гомосексуальность с чем-то плохим.
Довольно скоро деревянные стены моей комнаты покрылись плакатами из журналов "Hit Parader", "Circus" и "Creem". Каждое утро, проснувшись, я смотрел на "Kiss", "Judas Priest", "Iron Maiden", "Motley Crue", "Rush", "Black Sabbath" и Дэвида Боуи. Их тайные послания нашли своего благодарного слушателя.
В этой музыке был довольно-таки значительный фэнтэзи элемент, который вскоре погрузил меня в удивительный мир игры "Подземелья и драконы" ("Dungeons & Dragons"). Если каждая выкуренная сигарета укорачивает вашу жизнь на семь минут, каждая игра в "Подземелья" отдаляет момент потери вашей девственности на семь часов. Я был настолько лузер, что носил с собой в кармане игральные кости с двадцатью сторонами, и даже сам придумывал собственные игровые модули, что-то типа "Лабиринт Ужаса", "Замок Тенемаус" или "Пещеры Коштры", что в последствии стало слэнговым выражением для обозначения состояния, какое наступает после занюхивания слишком большой дозы кокоса.
Естественно, в школе со мной никто не дружил из-за того, что я играл в "Подземелья и драконы", слушал хэви-метал, не ходил на все эти молодёжные собрания и не принимал участия в общественных мероприятиях типа сжигания рок-альбомов. С детьми из других школ тоже не складывалось - я получал по жопе на ежедневной основе, так как был неженкой, маменькиным сынком из частной школы. С тех пор, как Лиза обдала меня соплями, на роликовый каток я не ходил. Единственным местом, где у меня с кем-то были мало-мальски приятельские отношения, стала игровая группа для детей, чьи родители попали под воздействие "Эйджент Орандж" во Вьетнаме. Мой отец Хью был механиком вертолёта во время войны и членом "Ranch Hands", подразделения, на котором лежит ответственность за сброс токсичных гербицидов по всему Вьетнаму. Так что с момента рождения и до самого конца моего подросткового периода государство таскало нас с отцом в исследовательский центр на ежегодные обследования физического и психологического здоровья. Искали какие-нибудь жуткие побочные эффекты. Не думаю, что таковые обнаружились, впрочем, мои недруги могут это оспорить. Одним из побочных эффектов, который возымел на моего отца "Эйджент Орандж", стала статья во весь титульный лист "Akron Beacon Journal", куда он публично заявил с инфомацией о данном химикате. Следующие четыре года государство сурово мониторило все его финансовые операции и тщательно следило за уплатой всех налогов.
Так как рук и ног у меня было положенное количество, в компашку детей из исследовательского центра я тоже не вписывался, как не вписывался я и в эти терапевтические группы для детей, чьи родители судились с правительством из-за того, что по вине правительства они вошли в контакт с этим химикатом. У других детей были протезы конечностей, физические уродства и дегенеративные расстройства, а я был не только относительно нормальным ребёнком, так выходило ещё и так, что это мой отец сбрасывал всю эту фигню на их отцов, большая часть которых была обычными американскими пехотинцами.
Чтобы точно слыть конченым в школе и как-то утолять растущую потребность в деньгах, я перешёл с того, что толкал сладости и журналы исключительно на продажу музыки. Единственные дети по соседству, которые тоже ходили в Школу Христианского наследия, были два брата с одинаковыми уебанскими стрижками. Типичные америкосы, которые принадлежали к церкви Святых Последних дней. Со старшим братом, Джеем, у меня не было ничего общего. Его интересовала только Библия. Меня же только рок-н-ролл и секс. Младший же, Тим, был более бунтарского склада характера, и я стал его личным Нилом Раблом - подсадил его на тяжеляк и переодически подчмаривал. У него дома было запрещено слушать хэви метал, так что я продал ему ещё и дешёвый чёрный кассетный магнитофон с большими прямоугольными кнопкам и ручкой.
Разумеется, ему нужно было что-то прятать под кроватью, какое-нибудь клёвое запрещённое музло. Поэтому я стал регулярно наведываться в место под названем "Quonset Hut", куда несовершеннолетним вход был воспрещён, так как помимо музыки там продавали ещё и табак и всякие курительные принадлежности. Я выглядел ровно на свои пятнадцать лет, однако меня никто не остановил. В любом случае мне были глубоко фиолетовы все эти трубки, бонги и бумага для скручивания.
Как только Тим стал покупать рок-кассеты по моим совершенно охуевшим ценам я прикинул, что в школе у меня есть ещё минимум сто потенциальных покупателей. Я начал скупать все альбомы, которые проигрывали детям во время этих семинаров и попросту перепродавать их всем желающим - от третьеклашек до выпускников. Альбом группы "W.A.S.P", купленный в магазине "Quonset Hut" за семь баксов разлетался по двадцатке в Школе Христианского наследия.
Впоследствии вместо того, чтобы просто спокойно тратить свою прибыль, я решил ещё и красть альбомы, которые я продавал. Так как в школе всё держалось на доверии, ни один из по идее запирающихся личных шкафчиков в раздевалке у нас не запирался. А поскольку слушать рок у нас было запрещено, любой кто настучал бы на меня тут же попал бы и сам. Так что во время уроков я попросту отлучался в "туалет" и выкрадывал кассеты из шкафчиков.
Схема была идеальна, но ненадолго. Тим решил, что коль уж его накажут, то стоит заложить именя. Я снова оказался лицом к лицу с миссис Коул и сворой представителей школьной администрации в её офисе и снова получил дисциплинарное взыскание. В этот раз мне не нужно было ничего объяснять - они и так были абсолютно убеждены, что знают за что. Я попался на покупке рок кассет, их продаже, а вдобавок и воровстве этих же самых кассет; они знали, что я продолжал выпускать журнал и делать собственные музыкальные записи на кассетах (с телефонными приколами над разными людьми и непристойными песенками о мастурбации и пердеже, которые мы с Чедом записывали в составе вымышленной группы под названием "Большой Берт и Уродцы"). За последние несколько месяцев меня уже дважды наказывали в этом кабинете. Первый раз за то, что я попал из рогатки в пах нашей учительнице музыки, миссис Бёрдик. Рогатка была сделана из резинки, деревянной линейки и огрызков карандашей в качестве снарядов, которые я скомуниздил из кабинета ИЗО. Второй раз это произошло когда я отвечал домашку миссис Бёрдик перед всем классом - нужно было принести музыкальный альбом и что-нибудь спеть. Я спел песню "Highway to Hell" группы "AC/DC". Но всего этого было недостаточно для исключения.
Моей последней отчаянной попыткой стали новые дерзкие вылазки в подвал к деду, откуда я стащил фаллоимитатор из того самого потайного шкафчика. Я одел перчатки чтоббы на меня не попал засохший вазелин. На следующий день мы с Ником Раблом покрались в кабинет к мисс Прайс и открыли её стол. Там тоже хватало секретов, как выяснилось. Таких же строго-настрого запрещённых в нашей христианской школе, как и жесть, которую прятал мой дед от соседей. В данном случае это были полуэротические женские романы. Ещё там было огромное косметическое зеркало, что было вполне логично, ведь мисс Прайс всегда очень тщательно следила за своей внешностью. В то время мы с Чедом частенько пытались обратить на себя внимание двух хорошеньких сестёр, которые жили по соседству с нашими бабкой и дедом. Мы кидали камни в машины и пытались учинять автомобильные аварии чтобы они выбегали наружу. В той же больной, ебанутой манере подложенный к мисс Прайс фаллоимитатор был единственным способом излить всю ту потаённую скопившуюся подростковую похоть, что я испытывал к ней.
К нашему разочарованию никто не сказал об этом ни слова. На следующий день в школе я, безусловно, был главным подозреваемым, - миссис Коул вызвала моих родителей в школу. Она не упоминала о дедовском искусственном елдаке; вместо этого она читала моим родителям нотации насчёт того, что малолетнего разбойника, которого они воспитали, следует как следует приучить к дисциплине и вселить в него страх Господень. Вот тут-то я и понял, что не видать мне исключения как своих ушей. Половина детей в школе Христианского наследия были из малоимущих семей, и школа получала за них пособие от государства. Я был среди тех детей, чьи родители были вполне себе платёжеспособны, а они, школьная администрация, конечно же, хотели денег - даже если это означало разборки с елдаками, хэви-метал кассетами, сладостями, грязными журнальчиками и похабными записями. Я понял, что для того, чтобы освободиться из христианской школы мне необходимо проявить собственную свободную волю - тупо свалить. И за два месяца до окончания девятого класса я именно это и сделал.
Подросток-неудачник.
«Я знаю новейшие трюки», —
Сказал нам Кот в шляпе, вот.
«Много отличных трюков.
Могу вам их показать.
Думаю, ваша мама
Не стала бы возражать».
- Доктор Сьюз, «Кот в Шляпе»
Я лежал у себя в постели, заложив руки за спину, у меня к тому моменту отросли длинные волосы, и слушал я в тот день жужжание стиральной машины вподвале у родителей. Это была моя последняя ночь в Кантоне, штат Огайо, и я решил провести её в одиночестве, предаваясь воспоминаниямо трёх последних годах, проведенных в школе. Вещи уже стояли собранными для переезда в Форт Лодердейл: пластинки, плакаты, книги, футболки, журналы, фотографии, любовные письма и письма ненависти. Христианская школа отлично меня подготовила к обычной школе.Она сначала чётко определяет, что есть табу, а затем дразнит тебя, поманивая этими табу на расстоянии вытянутой руки, оставляет в тщетных попытках заполучить запретное. Стоило мне поменять школы, всё само нашло меня и устремилось прямо в руки - секс, наркотики, рок-н-ролл, оккультизм.Они нашли меня сами.
Я всегда верил, что, сам по себе человек умён. Именно люди в массе глупы. И нет на свете вещей, которые иллюстрируют это лучше, чем война, организованная религия, бюрократия и старшая школа, где беспощадно правит большинство. Вспоминая свои первые дни там, всё что я видел там была неуверенность в себе, настолько отвратная, что один-единственный вскочивший прыщик мог начисто вывести меня из равновесия.И самоуважение, и уверенность в себе, даже хоть какая-то степень индивидуальности появилась у меня много позже.
В ту последнюю ночь в Кантоне я знал, что Брайан Уорнер умирает. Мне был дан шанс родиться заново, уж не знаю, к худу ли или к добру, шанс стать чем-то новым. Что я так и не могу понять, так это то, испортила ли меня старшая школа окончательно или же она просветлила меня.
Может быть, и то, и другое, и может быть - одно без другого невозможно.
Инаугурация червя.
К концу второй недели в старшей школе я понял, что мне жопа.
Мало того, что это был выпускной год, так я ещй и попал на занятия только спустя две недели после начала учебного года, когда основные компашки уже сформированы, все уже имеют друзей, однако, проучившись восемь дней, мне пришлось снова взять больничный ещё надве недели. У меня появилась аллергия на антибиотик, который я принимал пока болел гриппом. Мои руки и ноги раздулись как воздушные шарики, вокруг шеи появилась какая-то странная красная хрень, и мне было трудно дышать из-за того, что мои лёгкие увеличились в размере.Врачи говорили, я мог умереть.
К тому моменту я завёл в школе себе одного друга и одного врага. Другом стала Дженнифер, она была милая, но лицом походила на рыбу. У неё были от природы большие губы, которые казались ещё больше из-за брекетов. Я познакмился с ней в автобусе, когда ехал в школу, и она стала моей первой девушкой. Моим врагом стал Джон Кроуэлл, типичный крутой парень с окраины. Он был большой коренастый чувак с выгоревшими от загара волосами на теле,постоянно ходил в кожаной косухе, футболке "IronMaiden" и синих джинсаx. Я помню, он постоянно носил джинсы так, чтобы они сильно обтягивали ему яйца, ав заднем кармане у него всегда была с собой огромная расчёска. Когда он шёл по коридору другие дети спотыкались друг об друга, чтобы убраться с его пути.Так получилось, что он также был бывшим парнем Дженнифер, из-за чего я автоматически становился мишенью номер один насчёт получить от него пиздюлей.
В первую неделю в госпитале Дженнифер навещала меня почти каждый день. Я заманивал её в туалет, где было темно, и она не видела эту красную сыпь на мне. Мы там с ней жёстко сосались. До того момента я с женщиной так далеко никогда не заходил. У меня была Джилл Такер, светловолосая дочка министра. Три года спустя я совершенно безнадёжно влюбился в Мишель Гилл, симпатичную девочку с плоским носом и каштановыми волосами, а также большим ртом, который явно хорошо был предназначен для такой замечательной реалии старшей школы, как отсос. Однажды у меня с ней были ну просто все шансы, однако ничего не вышло. Однажды мы отправились в благотворительный христианский лагерь. Там она попыталась научить меня целоваться взасос. Я не просёк в чём фишка или правильная техника этого дела, и, естественно, стал школьным посмешищем. Она рассказала об этом всем в школе.
Несмотря на своё полное отсутствие опыта в делах сердечных, я был серьёзно настоен потерять девственность с Дженнифер в том чулане. Но как бы я ни старался, всё, что она мне позволила так этто потискать её плоскую грудь. На второй неделе пребывания в больнице я ей надоел, и она меня бросила.
Больницы и неудачи с женщинами, сексуальной стороной жизни и интимными частями тела тогда были суровой и неотъемлемой реалией моей жизни. Когда мне было четыре годика моя мама отвезла меня в больницу потому что мне требовалось расширение уретры, поскольку я не мог нормально писать. Никогда не забуду, как врач взял длинную миниатюрную дрель, острую как бритва, и засунул прямо в самый кончик моего члена. Несколько месяцев потом было такое ощущение, будто я писал бензином.
Пневмония, конечно, омрачила мои школьные года, из-за неё я в течение трёх долгих периодов времени пролежал в больнице. А в девятом классе я попал в болницу после того, как однажды сделал себе крутой причесон, нацепил крутую розовую рубашку для катания на роликах, вообщем, отлично вырядился и отправился на роликовую площадку. Впервые после длительного отсутствия. Там была девушка с вьющимися волосами, большим носом и очень красивым макияжем. Мне это даже запомнилось куда больше, чем то, как её звали. Она предложила вместе покататься на роликах. Когда мы покатались, ко мне подошёл огромный чёрный парень в модных очках, известный на районе как Лягушка и сходу зарядил мне в лицо. Я упал, он посмотрел на меня сверху вниз и процедил:"Ты танцевал с моей девушкой". Я сидел там вообще в ахуе, изо рта шла кровь, а один из передних зубов свисал с десны на красной ниточке. Теперь, когда я вспоминаю это, я понимаю, что удивляться тут особенно и нечему: я был маменькиным сыночком. Я бы и сам себе прописал на месте того паренька-негра.
Да мне та девчонка не особо-то и понравилась, однако она почти стоила мне карьеры певца. В травмпункте мне сказали, что причинённый ущерб останетсся со мной на всю жизнь. И по сей день у меня наблюдается синдром височно-нижнечелюстного сустава, расстройство, из-за которого у меня болит голова и непроизвольно сжимается челюсть. Стресс и наркотики ситуацию тоже особо не оздоровили с тех пор.
Лягушка неким образом вычислил мой номер телефона и позвонил извиниться, а затем спросил, не хочу ли я сходить с ним вместе в спортзал. Я отказался. Мысль о тягании весов с каким-то хреном, который недавно разбил мне фейс, и перспектива совместного принятия душа как-то не особо меня прельщали.
В следующий раз я попал в травмпункт из-за Дженнифер. Вернувшись в школу после двухнедельного отсутствия, я шатался по коридорам одинокий и униженный. Никто не хотел дружить с длинноволосым, похожим на белку парнем с красной сыпью на шее из-под футболки "Judas Priest". Ещё больше портили положение мои длинные ушные мочки, которые свисали из-под волос как две мошонки. Но как-то утром я выходил из кабинета нашей классной руководительницы, и меня остановил Джон Кроуэлл. Выяснилось, что нас кое-что объединяет: ненависть к Дженнифер. Так что мы сформировали против неё альянс и начали строить планы как бы ей насолить.
Как-то ночью я заехал за Джоном и моим двоюродным братом Чедом на своём синем «Форде», и мы отправились в круглосуточный супермаркет, где мы сперли 20 рулонов туалетной бумаги. Мы закинули их на заднее сидение автомобиля и устремились к дому Дженнифер. Прокравшись на её задний двор, мы начали закидывать дом туалетной бумагой. Мы забросали ею всё. Я подошёл к её окну чтобы написать на нём какое-то подходящее оскорбление - но тут вдруг включили свет. Я сразу же дал дёру оттуда и спрятался за гигантским дубом, и в этот момент Чед как раз спрыгнул сверху с ветки - и прямо на меня. Я упал на пол. Чед с Джоном в итоге погрузили в машину с вывихом плеча, рассеченной скулой и проблемой с челюстью, которая, как мне сказали позже в травмупнкте, была ещё хуже, чем раньше.
В школе потребность перепихнуться была критической: хотелось насолить Дженнифер, хотелось быть наравне с Джоном, который вроде как её жарил, как и многие другие, а ещё хотелось, чтобы надо мной перестали смеяться из-за того, что я девственник. Я даже стал членом школьной музыкальной группы, чтобы производить впечатление на девушек - я начал играть на барабанах и на басу, инструментах настоящих мачо. Но в итоге мне достался треугольник - инструмент, совершенно противопоказаный людям, неуверенным в себе.
Наконец, к концу десятого класса у Джона созрел стопудовый вариант, как мне перепихнуться: Тина Поттс. У неё было ещё более рыбье лицо, чем у Дженнифер, губы больше и более суровый прикус. Она была из бедной семьи, с какой-то такой поникшей осанкой, что вызывало полное ощущение неуверенности и внутреннего горя, как если бы до неё домогались в детстве. Однако же, у неё имелись большие сиськи, она носила обтягивающие джинсы, подчёркивающие её большую задницу, и, если верить Джону, она трахалась - мне впринципе, этого было вполне достаточно. Итак, я стал общаться с Тиной, а поскольку моё положение в школьной социальной иерархии меня всё ещё как-то заботило, я общался с ней только после школы, когда нас никто не видел.
Через несколько недель я набрался смелости и договорился с ней о свидании в парке. Подготовился я тщательно - мы с Чедом пробрались в дом деда с бабкой, спёрли один из его "Великих Древних" презервативов из ящичка в подвале и вылил половину бутылки "Джим Бима" из бабкиного серванта в мой термос с "Киссами". Спаивать надо было не Тину, а меня, я это знал. К тому моменту, как мы подъехали к дому Тины, где-то через час, термос был уже совершенно пуст, а я едва держался на ногах. Мы подошли к дому и Чед позвонил в дверь.
Мы с ней пошли гулять в парк и вместе сели на холме. Мы сразу же стали сосатьсся, а через несколько минут моя рука была уже у неё в трусах. Первое, о чём я подумал - какая же она волосатая. Может быть, мать не учила её выбривать линию бикини. Следующая мысль, что посетила меня, пока я лапал её сиськи и трахал пальцами, так это "я вот-вот кончу!", посто из-за того, что я так был близок к тому, чтобы лишиться девстенности. Чтобы вот-вот не разрядиться, я предложил ещё прогуляться.
Мы спустились вниз по склону холма к полю для бейсбола, под дерево сразу за разметкой, и я повалил её на землю, даже не осознавая, что это практически частная территория, и нас могли застукать. Некоторое время я пытался справиться с её тугими трусами - наконец-то снял их с задницы, после чего спустил штаны, разорвал пыльную упаковку дедушкиной резинки с таким ощущением, что я выиграл суперприз. Расположившись между её раскинутых ног я начал двигаться внутри неё. Самого факта того, что я проникаю в живую жещину было достаточно, чтобы заставить меня кончить, и прежде чем я вообще успел что-либо понять, я уже спустил. Вот они, несколько секунд подростковой сексуальной славы.
Чтобы хоть как-то сохранить остатки достоинства, я сделал вид, что ничего только и не произошло особенного.
"Тина," - проблеял я. "Возможно, нам не стоит так торопиться... Это как-то быстро".
Она ничего не сказала. Просто подялась и без слов надела джинсы. Всю дорогу домой я нюхал свою руку, которая, казалось, навсегда пропахла запахом школьной пиздятины. С её точки зрения, никакого секса не было. Однако, в моих глазах и в глазах моих друзей, я уже не был отчаявшимся мальчиком. Я был отчаявшимся мужчиной.
С тех пор я с Тиной особенно не разговаривал. Эту любезность мне в скоре вернули, и всё благодаря самой богатой и популярной девочке в школе, Мэри Бет Крогер. После того, как я три года на неё тупо похотливо пялился, я наконец-то набрался мужества и пригласил её на вечеринку, где мы были уже типа крутыми старшеклассниками. К моему удивлению, она согласилась. В итоге, мы зависли у меня дома чтобы попить пивка, и я сидел так близко рядом с ней, что мне и пёрнуть было стрёмно, и вообще шевельнуться - настолько мощно она выглядела. Однако, мой идеал Мэри Бет Крогер быстро разбился, когда она сняла с себя одежду, запрыгнула на меня, и, совершенно не парясь о презервативах, трахнула меня как дикое животное со скоростью швейной машинки. На следующий день в школе Мэри Бет держалась так же надменно и недоступно, как обычно. Все пруфы в итоге оказались у меня на спине, в ввиде длинных красных царапин, которые я с гордостью показыал своим друзьям, которые в честь "Кошмара на улице Вязов" стали называть её Мэри Бет Крюгер.
А Тина Поттс тем временем была уже семь месяцев как беременна. По иронии судьбы, человек, который меня с ней свёл, оказался отцом ребёнка: это был Джон Кроуэлл. С тех пор я особенно не виделся с Джоном, потому что он теперь постоянно разгребал последствия того, что он пренебрег резинкой. Иногда я задумываюсь над тем, а не поженились ли они и зажили себе тихо-спокойно, а также не растят ли они где-нибудь таких же сисястых отморозков.
Наказание Червя.
Стоило Тине открыть адские врата, как я пошёл вразнос. Не вплане того, что я начал трахаться, а в плане того, что теперь постоянно пытался трахнуться. Спустя месяцы отказов и мастурабации в режиме нон-стоп, я познакомился со светловолосой девушкой из группы поддержки по имени Луиз. Дело было по пьяни, когда я пил "Кольт-45"во время школьного футбольного матча на фермерском хозяйстве на окраине Кантона, которое называлось Луисвилль. Хоть тогда я этого и не понимал, но она была Тиной Поттс Луисвилля: местной шлюхой. У неё были пухлые губы, плоский нос и большие жаркие глаза, словно она была наполовину мулаткой, наполовину Сюзанной Хоффс из "The Bangles". Чем-то она была похожа и на Ширли Темпл, потому что у неё были кудрявые волосы, и танцам вертикальным она больше предпочитала танцы горизонтальные. Она первой в жизни мне отсосала. К сожалению, этим дело не ограничилось.
КРУГ ЧЕТВЁРТЫЙ – СКУПЦЫ И РАСТОЧИТЕЛИ
Почти каждый день я пробирался с ней к себе в комнату, пока родители были на работе. Мы слушали "Moving Pictures" группы "Rush" и "Scary Monsters" Дэвида Боуи, а поскольку я теперь научился контролировать оргазм, мы занимались нормальным подростковымм сексом. Она понаставила мне столько засосов на шее, что в какой-то момент она почти перестала двигаться. но мне было пофигу, я носил их в школе как знаки отличия. Ещё она глотала, что также давало мне больше прав для бахвальства перед друзьями. Однажды она принесла мне синий галстук с блёстками и предложила ролевую игру - я в ней был стриптизиром. Думаю, так было задумано, однако, единственной знакомо мне ролевой игрой были "Dungeons & Dragons".
Через неделю приличной ебли, Луиз перестала отвечать на мои звонки, и я начал беспокоиться, а не забеременела ли она, поскольку презерватив я одевал не всегда. Я буквально видел в своём воображении, как её мать отсылает её в монастырь, а ребёнка отдаёт на усыновление. А возможно, Луиз заставит меня платить ей алименты до конца моих дней. Была также вероятность, что она сделала аборт, что-то пошло не так, она умерла, а теперь её родители хотят меня убить. Через несколько недель такой тишины, я решил позвонить ей ещё разок, и приготовился говорить изменённым голосом, в случае если трубку возьмут её родители.
К счастью, трубку взяла она.
"Извини, что долго не звонила тебе", извинилась она. "Я болела".
"Болела это как?", - Я запаниковал. "У тебя же нет жара, не так ли? Не тошнит по утрам, ничего такого?".
Оказалось, что она попросту избегала меня, поскольку была шлюхой, а наличиее постоянного ухажёра подмочило бы её репутацию. Это не её слова дословно, но смысл таков.
Через несколько дней на уроке математики у меня начали чесаться яйца. Это продолжалось целый день и распространилось на всю паховую область. Когда я пришёл домо, то сразу зарулил в ванную, спустил штаны и тщательно всё исследовал. Прямо над членом обнаружились три или четыре маленьких чёрных нароста. Я отделил один из них от тела и раздавил. Появились кровавые пузырики.
Я всё ещё думал, чтто это, ну не знаю, омертвелая кожа, однако, когда я поднёс источник освещения, выяснилось, что "это" имеет лапки - и они двигались. Я закричал от ужаса и отвращения. Потом я спустил это всё в унитаз и пошёл спросить мать, что же это было.
"О, ну, наверное, это вошь", сказала мама как ни в чём ни бывало. "Должно быть, в солярии подцепил".
Знаю, это зашквар, но в то время я регулярно ходил в солярий. Физиология моего тела порой вызывала определённые неудобства, в частности на лице нередко выступала красная сыпь и прыщи. Дерматолог же сказала мне, что появился новый вид соляриев, где эту проблему можно решить, что моей социальной жизни пошло бы сильно на пользу.
Мать явно отрицала тот факт, что её сынок ебёт девок и подцепил мандавошек. Даже отец, который всегда обещал мне отпраздновать бутылкой шампанского, которое он пизданул, когда работал в "K-mart", тот знаменательный день, когда я наконец-то лишусь девствености, не хотел это признавать. В основном, потому что с тех пор, как я впервые увидел сиськи в старшей школе, он хотел сводить меня к проститутке, чтобы я лишился девственности. Так что я просто подыграл этой истории с солярием.
Мать дала мне лекарство от вшей, но я избавился от них сам в приватной обстановке ванной комнаты - побрил лобок и уничтожил гадов. (В то время процесс бритья был мне совершенно непривычен).
Насколько я знаю, с тех пор я ни разу не болел венерическим заболеванием - а родители мои до сих пор думают, что я девственик.
Очаровывание Червя.
Мы с Джоном Кроуэллом стоим на вершине холма рядом с его домом, потягивая из бутылочки невероятно крепкий спиртной напиток «Мэд Дог», который мы уговорили купить парня постарше. Мы тусовались здесть около часа, набухиваясь и пырясь в сонный деревенский пейзаж вокруг нас, в то время как небо всё заволакивали свинцовые тучи, и вот-вот должен был пойти дождь. Время от времени неподалёку пробибикивали редкие машины, которые держали свой путь куда-то поближе к цивилизации. Мы уже нормально так накидались и были довольны соой, как вдруг неожиданно словно грянул взрыв, и во все стороны разлетелся гравий.
Вздымая кругом клубы пыли, к дому на полной скорости подкатил здоровенный грузовик и резко затормозил. Дверь его медленно открылась, и из неё показалась нога, обутая в тяжёлый чёрный ботинок, - а затем над дверью показалась большая голова, и из кабины грузовика выпрыгнул человек.Кудрявые волосы массивной копной опасно разметались по плечам. У него были глубоко посаженные, которые мерцали, словно тлеющие угольки, а зрачки его были страно сужены, размером не больше булавочной головки, под глазами были тёмные круги. Когда он вышел из машины я заметил, что у него, как у Ричарда Рамиреза, Ночного Охотника, были какие-то ненормально удлинённые ладони, стопы и торс. Он был одет в джинсовую куртку, сзади которой на спине ярко красовался всеобщий символ протеста – широкий лист конопли.
Правой рукой он вытащил пистолет, который был закреплён у него за поясом. Он дико вскинул руку в воздух и начал спускать курок, выстрел за выстрелом, и скаждой отдачей дуло пистолета дуло по чуть-чуть опасно поворачивалось в нашу сторону. Когда магазин пистолета опустел, человек этот направился к нам. Пока я в изумлении стоял и смотрел на него, он сбил меня с ног, толкнул плечом Джона, отобрал у него бутылку «Мэд Дога».
Он вытер рот рукавом и прбормотал что-то, напоминащее текст песни Оззи Озборна "Suicide Solution" и направился в дом.
"Это мой брат, чувак", сказал Джон, а его лицо, мгновения назад белое от ужаса, теперь светилось от гордости.
Мы последовали за его братом наверх и наблюдали за тем, как он заперся в ванной. Под страхом серьёзной угрозы для здоровья Джону было запрещено входить в комнату его брата. Но и так было ясно, чем он там занимается: чёрная магия, хэви-метал, самоистязание и непомерное потребление наркотиков. Как и подвал моего деда, это место олицетворяло мои страхи желания одновременно. И хотя мне было страшно, всё, чего я хотел в тот момент - это узнать, что же там, внутри.
В надежде, что позже ночью его брат свалит из дома, мы с Джоном решили пока потусить у него в амбаре. Это больше, правда, напоминало лишь деревянный каркас того, что когда-то было амбаром. Тут-то мы и откупорили припрятанную бутылочку "Саутерн Камфорта".
- Хочешь глянуть кое-что реально крутое? - спросил Джон.
- Конечно -кивнул я. Насчёт чего-нибудь крутого я всегда был за, особенно если так считал Джон.
- Но ты обязан пообещать, что никому, блять, и слова не скажешь.
- Обещаю.
-Этого не достаточно, - покачал головой Джон. - Я, блять, хочу, чтобы ты поклялся именем своей мамочки... Нет, хочу, чтобы ты поклялся, что если ты проболтаешься, то твой член съёжится и отсохнет.
- Клянусь, что если кому-нибудь проболтаюсь, мой член съёжится и отсохнет, - произнёс я торжественно, прекрасно осознавая, что эта штуковина мне явно пригодится ближайшие годы.
-Сопляки получают "лося", - выдал лыбу Джон и больно ударил мне в мышцу пониже плеча. - Погнали, сопляк.
Мы пробрались к задней стене амбара и забрались по лестнице на второй этаж, где всюду было сено. На полу была заляпанная кровью солома. Здесь всюду были разбросаны скелеты птиц; змеи и ящерицы, у которых отсутствовала половина туловища, полуразложившиеся кролики, которых ели личинки и жучки.
- Именно здесь, - провозгласил Джон, указывая на гигантскую пентаграмму, начертанную красным на полу, - мой брат и проводит свои чёрные мессы.
Это чем-то было похоже на сцену из второсортного ужастика, где подросток с проблемами открывает для себя оккультизм и тёмные искусства и в какой-то момент понимает, что всё зашло слишком далеко. Там были заляпанные кровью фотоснимки разных учителей и бывших девушек, приклеенные к стенам и усыпанные ругательствами, написаннами размашистым, дёрганым почерком. Словно главный персонаж в этом кино, Джон повернулся ко мне и сказал:"Хочешь увидеть кое-что ещё более страшное?".
Я разрывался меж двух огней. Может, для первого раза я увидел достаточно. Но очень уж сильно было любопытство, и я кивнул в знак согласия. Джон поднял с пола старую истрёпанную копию "Некрономикона", книгу заклинаний из Тёмных веков, полную зловещей чёрной магии. Мы вернулись в дом, и Джон упаковал к себе в рюкзак фонари, охотничьи ножи, кое-чего пожевать и несколько амулетов, которые, по его словам, обладали магическими свойствами. Мы направлялись в место, где, как уверял Джон, его брат продал душу дьяволу.
Чтобы попасть туда, нам пришлось пробираться по канализационной трубе которая начиналась рядом с домом Джона и проходила прямиком под кладбищем. Мы двигались враскорячку в грязной, кишащей крысами воде, а в поле видимости не было никакого ни выхода и не входа, плюс мы каждую секунду осознавали, что со всех сторон трубу облепили мёртвые тела. Думаю, никогда в жизни во мне не был так силён страх потустороннего, как в ту ночь. Это путешествие длиось не больше полумили, однако каждый, даже самый незначительный звук порождал громкое зловещее эхо, и мне всё казалось, что мертвецы с той стороны трубы скребутся своими истлевшими костями и стучат по трубе, а иная тошнотворная нежить медленно разрывает металл чтоы схватить меня и закопать живьём.
Как только мы выбрались с другог конца трубы, мы были с ног до головы покрыты толстым слоем паутины, грязи и тины. Мы были посреди глухого, заброшенного тёмного леса. Затем мы ещё полмили пробирались по бурелому, пока, наконец, перед нами не появился огромный дом. Он весь зарос очень высокой травой, словно лес максиммально пытался отхватить свою территорию у неуклюжих претензий человека на цивилизацию в этом месте, а каждый дюйм цемента на доме был покрыт пентаграммами, перевернутыми крестами, обращениями к Сатане, логотипами хэви-метал групп и словосочетаниями типа "членосос" или "ёб твою мать".
Мы брали плющ и жухлые листья, которые залепили открытое окно, пролезли внутрь и, включив фонари, всё там тщательно осмотрели. Там были крысы, паутина, битое стекло и старые пивные банки. В углу был камин, в нём тлели угли - верный признак того, что кто-то здесь недавно был. Я обернулся, и заметил, что Джона нет.
Я нервно позвал его по имени.
"Я наверху", прокричал он со ступенек. "Зацени". Чувствуя, что уже паникую, я поднялся за ним наверх в длинный пыльный пролёт. Комната выглядела обжитой. На полу были тошнотные жёлтые матрасы, замусоренные одноразовыми шприцами, гнутыми ложками и другими принадлежностями для употребления наркотиков. Вокруг матрасов, подобно засохшей змеиной коже, лежало с пяток использованных презервативов, а также выцветшие страницы из "голубых" порножурналов, втоптанные в пол.
Следующая комата была полностью пустой, за исключением пентаграммы, нарисованной на южной стене, которая была покрытанечитаемыми рунами. Джон вытащил свой " Некрономикон "
"Какого хуя ты делаешь?", спросил я.
"Открываю врата в ад, чтобы призвать духов, которые когда-то жили в этом доме", сказал он самым зловещим голосом, какой ему удалось изоразить. на полу он пальцем нарисовал круг в пыли. Когда он закончил, снизу послышался резкий глухой звук. Мы стояли, не двигаясь, едва дыша и слушали темноту. Ничего, за исключением звука моего пульса, которые бился у меня в шее отбойным молотком. Джон шагнул в центр круга и пролистал книгу в поисках нужного заклинания.
Металлический грохот, куда громче че тот, первый звук, раздался эхом внизу. Если хоть что-то из того, что мы делали, обладало хоть какой-то реальной силой, мы не были к этому готовы. Алкоголь в нашей крови превратился в адреналин, и мы побежали - вниз по лестнице, вон из окна, вглубь леса, до тех пор, пока мы не остановились в бессилии потные, с языками на плечо. Едва дыхание перевели. Было уже темно, вокруг нас начинали капать капельки дождя. Остаток пути до дома мы проделали в абсолютной тишине, быстрыми перебежками по лесу. Ещё раз спускаться в канализационную трубу ни у кого желания не возникло.
К тому моменту, как мы благополучно добрались до дома Джона, его брат был уже укурен в хлам и полоумно бузил по дому, сверкая красными глазюками. Каннабиоиды сильно расслабили его, и он вёл себя очень тихо, что, впрочем, было ничуть ни менее жутко, чем когда он пребывал в своём маниакальном состоянии. Белоснежная кошка устроилась у него на руках, и он поглаживал её.
"Кошка - его фамильяр", прошептал Джон.
"Фамильяр?"
"Да, разновидность демона, которая принимает форму животного чтобы помогать моему брату с в его магическими делами".
Это чистое и невинное создание, которое вполне себе мирно выглядело превратилось в моем сознании в зловещее, опасное существо. Брат Джона поставил её на пол, и она села и уставилась прямо на меня своими светящимися зелёными глазами. Неожиданно, она оскалила зубы и начала на меня шипеть.
"Чувак, эта кошка убьет тебя", сказал Джон в успешной попытке напугать меня ещё больше. "Стоит тебе только вздремнуть, как она выцарапает тебе глаза и откусит язык когда ты начнёшь кричать".
Его брат внимательно на нас посмотрел, посмотрел на кошку и тихо сказал:"Окей, пойдём наверх". Вот так запросто. Нам не пришлось куда-то красться или изображать из себя детективов. Нас допустили в запретную комнату - возможно, сработало заклинание Джона, открывающее врата в ад.
Хоть в тот момент происходящее и показалось мне чем-то новым и интригующим, комната его оказалось типичнейшим жилищем американского быдла, повернутого на Сатане. Здесь был и плакат со Смертью с косой и н коне, и всюду красные свечи и фотки Оззи Осборна. В задней части комнаты располагался маленький алтарь в окружении свечей, задрапированный чёрным бархатом. Однако, венчала его вовсе не пентаграмма, человеческий череп или принесённый в жертву кролик, а длинный цилиндр из пожелтевшего стекла, наполненный чем-то, напоминающим мочу. На прикроватном столики угрожающе блестел пистолет.
"Хочешь курнуть?" - спросил брат Джона, снимая цилиндр с алтаря.
"Курнуть что?" - тупо спросил я. Никогда не держал в руках бонг, о курении марихуаны вообще молчу.
"Чёртово зелёное зелье", - зловеще улыбнулся мне Джон
"Не, мужик, я в порядке. Завязал с этим стаффом", - неубедительно соврал я.
К сожалению, выбора у меня не было. Вскоре стало ясно, что Джон с братцем из меня душу вытрясут, если я не курну их дерьмо.
Брат Джона поджёг бонг, наполненный толчёными коричневыми листьями и по-богатырски затянулся, наполнив комнату тошнотворным сладковатым дымом. У меня сильно закружилась голова, и я сильно кашлял во время своих первых затяжек, но вскоре привык. В сочетании с "Мэд Догом", "Саутерн Камфортом", бутылкой вина, которую передавали по кругу и звучанием альбома "Blizzard of Ozz" на заднем плане, я почувствовал, что меня уносит кууда-то, как пушинку. Тот факт, что я никому не нравился в школе начал становиться куда более несущественным, деформироваться и распадаться.
Я сидел там, совершеннейшая наркопьянь, покачиваясь из стороны в стороны, а братец Джона вдруг начал громко нараспев произносить непонятные слова. Его лицо странно дёргалось и изгибалось, он взывал по имени к несчётным легионам древних духов и демонов, с помощью которых намеревался проклинать и убивать людей: учителей, которые досаждали его, подружек, которые его кинули, друзей, которые его предали, родственников, которые неподобающе обращались с ним, работодателей, которые его уволили - вообщем, всех, с кем его столкнула судьба с тех пор как стал достаточно взрослым, чтобы чувствовать ненависть.
Он вынул из кармана нож-бабочку, сделал ольшой надрез на большом пальце и капнул несколко капель в маленькую баночку, наполненную бело-коричневым рассыпчатым порошком. "Бад Ангарру!" - читал он заклинание. "Нингизидда! Тебя я призываю, Змей Глубин! К тебе взываю я, Нингизидда, Рогатый Змей Глубин! Нингизидда!"
Он сделал паузу, затянулся ещё разок, втёр окровавленный порошок в рот, едва осознавая, что в комнате кроме него был и ещё кто-то.
"Я призываю тебя, Создание Тьмы, трудами тьмы! Призываю тебя, Создание Ненависти, трудами ненависти" Призываю тебя, Создание Пустошей, ритуалами опустошения! Призываю тебя, Создание Боли, словами боли!"
Если эффект травы именно таков, то это явно не по мне. Я не переставая смотрел на его пистолет, надеясь, что брат Джона уже и забыл о нём. В то же самое время я старался не привлекать его внимания, не хотел, чтобы он проследил мой взгляд. Он был явно не в себе, и если он уже не был убийцей, я не видел особых причин, почему бы мне не стать его первой жертвой к концу ночи.
Часы летели как минуты, минуты летели как часы. Бонг ходил по кругу, воду в нём заменили "Саутерн Камфортом", чтобы мы ещё сильнее обхуярились. Играла песня "Блэк Сэббат" про параноика, то ли в колонках, то ли у меня в голове, кошка на меня шипела, а комната вращалась всё быстрее и быстрее. Джон с братцем пытались уговорить меня выпить "Саутерн Камфорт" из бонга, а Джон скандировал "Пей!". Я был таким бесхребетным червём - я поднёс бонг к губам и сделал, возможно, худший глоток в моей жизни. Потом... Не знаю, что произошло. Могу только предположить, что отключился и стал несчастно
