Лекция 1. Антропология глобализации. Критическая («рефлексивная») антропология. Мультикультурализм

Антропология глобализации — новое направление исследований в культурной антропологии США и других западных стран. Суть антропологического подхода к пониманию глобализационных процессов выражается в стремлении ученых изучать их на уровне жизни реальных людей, которые строят планы на будущее, путешествуют, создают социальные сети, формируют идентичности и воспитывают детей. В этом смысле А. г. оказывается не парадоксальным термином, а одним из способов интер- претации изменяющегося мира. Начиная с 80–90-х гг. прошлого столетия проблема роли и статуса антропологии в современных социокультурных исследованиях стала предметом постоянных дис- куссий. Возникший в конце XX в. кризис социальных наук, связанный с появлением постмодернизма, привел к отказу от попыток описания культур как целостностей, сравнение которых друг с другом возможно на основании универсальных характеристик. Но в XXI в. снова актуальной становится постановка вопроса о необходимости рассмотрения культур не только через проявления их фрагментированности и различий, но в их взаимосвязи и взаимозависимости. Наличие соотнесеннос ти, универсальной системы координат, позволяющей описывать в общих рамках даже не- примиримые и воинствующие идеологии и группы, связывается сегодня с представ- лением о глобальном мире как едином мире. Реакция научного сообщества антропологов на возникновение в конце XX столетия новой волны транснациональных интересов отличается противоречивостью мнений и оценок354. Например, высказываются идеи, что ученые, избравшие для себя это направление исследований, «работают по заказу» международного бизнеса и промышленности. Ведь глобальная экономическая система может стать успешной только в том случае, если автономные островки культуры исчезнут, а их границы рас- творятся пересекающими их потоками идей, товаров и рабочей силы355. Мнения ученых-антропологов о научной новизне глобализационных и транснациональных исследований можно сравнить с типами оценки «глобализационного проекта», которые были выделены политологами Д. Хелдом и его соавторами356. Они предприняли попытку классифицировать основные позиции участников «глобализационной дискуссии»: гиперглобалистов, скептиков и трансформационистов (эволю- ционистов). Идея гиперглобализации состоит в том, что сегодня мир переживает совершенно новое, фундаментально отличное от всего, что было раньше, состояние, самым ради- кальным образом трансформирующее природу человеческой жизни. Глобализация представляет собой не постепенную эволюцио нную последовательность, а разрыв с прошлым, разделение, фрагментацию исторического процесса, новую эру. Ключевым моментом является детерриторизация продукции и финансов. Транснациональные корпорации, объединившиеся с глобальными орг анизациями (ООН, Мировой банк, МВФ) и принявшие междун ародные соглашения (GATT, Мон- реальский протокол и т. д.), присваивают себе функции, ранее принадлежавшие государствам. Даже политика и право принятия решений становятся детерриторизированными. Идеология и практика консьюмеризма — движущей силы капитализма — распространяются через кино, телевидение и радио, разрушающие традиционные культурные ценности, основанные на родстве и общности. Позиция скептиков основана на сомнении в существовании чего-то принципиально нового в настоящем положении вещей. Скептики не согласны с тем, что государства утрачивают свое значение. Они обращают внимание на то, что современные формы международной торговли не представляют собой ничего оригинального — такого, чего не было, например, столетие назад. Формирование политических, эко- номических и военных союзов, таких как ЕС, НАТО и АСЕАН, является примером не глобализации, но регионализации. Возникновение новых и усиление роли традици- онных этнических групп и общественных негосударственных организаций — показатель усиления локализма, возникающего в противовес союзам, искусственно соз-

354 См.: Hannerz U. Transnational Research // Bernard R. (ed.). Handbook of Methods in Cultural Anthropology. Walnut Creek; California, 1998. 355 См.: Shryok A. Tribes and the Print Trade: Notes from the Margins of Literate Culture in Jordan // American Anthropologist. 1996. 356 См.: Held D. Global transformations. Cambridge, 1999.

данным США или СССР в течение «холодной войны». Если гомогенизация культуры — критерий глобализации, как тогда мы объясним внезапное усиление политической активности этнических групп, религиозного фундаментализма и локализма? Эволюционисты рассматривают глобализацию как реальность, специфика которой выражается в степени, а не характере изменений. Тот процесс, который мы наблюдаем сегодня, складывался в течение столетий и не представляет собой ни серьезного разрыва с прошлым, ни революционной трансформации мировых структур. Вне зависимости от подхода к определению истоков, исторических условий и специфики глобализации, общим для всех исследователей является стремление рассмотреть ее в динамике нормативно-регулятивных (политических, экономических, правовых) и ценностно-символических (этнических, национальных, религиозных) процессов. Антропологи осознают, что им «есть что сказать» о процессах, происходящих в этнических и национальных культурах, помещенных в глобальный контекст. Занятие антропологией предполагает способность вносить вклад в улучшение понимания людьми окружающего их социокультурного мира, его прошлого и будущего. Поиски путей включения профессионального этнографического наблюдения, описания и интерпретации в проекты изучения динамики мирового сообщества продиктованы необходимостью сформировать альтернативу множеству макросценариев будущего, предлагаемых политологами и футурологами, а также фрагментированному образу культурного пространства, создаваемому средствами массовой коммуникации357. Существует мнение, что результатом глобализации научного сообщества стано- вится появление нового научного направления — глобальной этнографии358. Сегодня статус научной элиты определяется количеством путешествий ее представителей по всему миру. Для «транснациональных антропологов» этнография как метод детализации описания и принятия позиции наблюдаемого объекта постепенно вытесняется «научным туризмом». Образ нового глобализированного пространства, пересекае- мого транснациональными потоками, сила которых сравнима с природной стихией, создается под влиянием специфического космополитического образа жизни научных элит. Осознание того, что существуют вполне реальные культурные организации, институты и группы (например, ученые или бизнесмены), производящие и потре- бляющие глобальные артефакты, приводит к тому, что глобальное обретает вполне этнографическое измерение. Глобальная этнография рассматривает глобализацию как неравномерный процесс, и что более важно, как комбинацию артефактов, созда- ваемых и воспринимаемых в локальной ситуации. Расширение сферы влияния культуры массовых коммуникаций приводит к тому, что антрополог все чаще вынужден отстаивать научный статус «полевого эмпириче- ского исследования». Как отмечает М. Буравой359, профессионализация деятельности полевого антрополога в XX столетии привела к ее ограничению контекстом конкретной местности, к отказу от идеи странствий и путешествий в пользу оседлости, постоянного прожи- вания. Чаще всего мы представляем себе антропологию как деятельность этнографа-одиночки, ведущего свои наблюдения в деревне, изолированной от всего окружающего мира. В социологии этнограф играет роль специалиста по повседневному взаимодействию людей, также всегда происходящему в рамках той или иной конкретной ситуации. Забывая о контексте обширных сетей империи, о сложных асимметричных от- ношениях между метрополией и колониями, благодаря которым, собственно, и стали возможными как полевые этнографические исследования, так и их теоретическое

357 См.: Hannerz U. Macro-scenarios. Anthropology and the debate over contemporary and future worlds // Social Anthropology. 2003. 11. 2. 358 См.: Burawoy M. Manufacturing the Global // Ethnography. 2001. Vol. 2 (2). 359 Там же.

обоснование, антропология лишает себя глобальных исторических оснований. Се- годня термин «глобальная этнография» кажется парадоксальным исключительно в силу того, что предыстория англо-американской антропологии стерта из научной памяти. По мере того как деятельность исследователя в пространстве «постколониального» «Третьего мира» становится все более и более проблематичной, те антропо- логи, что еще хранят верность этнографической работе, продолжают изучать культурный мир с позиции тех, кто находится в пространстве пересечения маргинальных зон, потоков и образов. Таким образом, этнографическое становится глобальным360. Если употребление понятия «глобализация» ограничить описанием и объяснением культурных потоков или буквально «охватывающих» мир, или имеющих трансконтинентальное измерение, то возникает необходимость уточнения использования часто встреч ающихся в антропологических исследованиях терминов «транснационализм» (transnationalism) и «транснациональный» (transnational). Как отмечает М. Кирни, понятие «транснационализм» (transnationalism) вводит- ся в научный оборот по аналогии с термином «национализм» (nationalism), характеризующим культурный и политический проект. Глобализация же обозначает более абстрактный, менее институционализированный, ненаправленный процесс, возни- кающий автономно от национальных культур, примером чего могут быть международные средства коммуникации, массовая культура и финансовые потоки361. Для описания международного, межконтинентального измерения культурных процессов наряду с категорией «транснациональное» употребляется понятие «интернациональное», чаще ограниченное контекстом отношений отдельных государств как самостоятельных корпоративных действующих лиц. В подобных случаях «транснациональный процесс» означает рост активного участия разнообразных культурных субъектов: людей, семейных и этнических групп, фирм и социальных движений и т. д. в деятельности и коммуникации, распространяющейся за пределы национальных границ. Данная формулировка, однако, демонстрирует внутреннюю противоречивость терминов «транснациональный» и «интернациональный». Оба понятия описывают, скорее, государственные (политические), чем национальные объединения, формирующиеся и идентифицирующиеся на основании разделяемой их представителями общей истории и культуры. Здесь в полной мере проявляется пагубная тенденция соединять политическое и этнокультурное и змерения и на основании этого делать вывод о том, что каждое государство (и, соответственно, каждая нация) — это нация- гос ударство. Не укладывающимся в подобную схему парадоксальным феноменом являются, например, «транснациональные нации», формирующиеся во взаимодействии этнических диаспор, находящихся за пределами государственных террито- рий362. Транснациональные исследования в антропологии основаны на выделении трех характеристик «транснационального». Согласно первой, определение «транснацио- нальное» относится ко всему, что способно пересекать границы между политически автономными объектами. Вторая отражает пространственное измерение: «транснациональное» — все, что распространяется на большие географические расстояния. Третья дается на основании значения культурных факторов: «транснациональное» всегда заключает в себе множественность смыслов и смысловых форм363. Несмотря на то что сравнительный анализ является одним из методов транснациональных исследований, в целом их нельзя отнести к числу сравнительно- типологических. Изучение транснациональных феноменов означает в первую очередь акцентирование способа их распространения, отличающегося интерактивностью,

360 См.: Burawoy M. Manufacturing the Global. Р. 147. 361 См.: Kearney M. The Local and the Global: the Anthropology of Globalization and Transnationalism // Annual Review of Anthropology. Vol. 24. 1995. Р. 549. 362 См.: Vendery K. Beyond the Nation in Еastern Europe // Social Text. 1994. 363 См.: Hannerz U. Transnational Research // Bernard R. (ed.). Handbook of Methods in Cultural Anthropology. Walnut Creek; California, 1998.

динамичностью, изменчивостью. Описание специфики адаптаций наблюдаемых явлений к локальным или национальным контекстам делает сравнение значимым компонентом программы транснациональных исследований. Однако классическая идея сравнительной антропологии — признание существования независимых друг от друга социокультурных общностей — здесь явно не является научно продуктивной. Антропологическая классификация социальных типов — это вариант «официально» принятой типологии, основанной на предположении о существовании целостной идентичности индивида как представителя автономной (замкнутой) группы. Одной из наиболее рационализированных форм таких групп является современное национальное государство. Подобная классификация основана на бинарной логике, согласно которой можно быть полноценным представителем или той, или другой категории групп, таких как нация, военный союз, фирма. Однако официально принятые (например, в правовой и политической науках) принципы классификации не подходят для анализа идентичностей, сформированных в неофициальных социокультурных пространствах, таких как транснациональные сообщества, неформальные экономические сети, пограничные районы, населенные «незарегистрированными» личностями. Транснациональные идентичности не могут быть определены по принципу «или–или». К их описанию, скорее, применим подход «и–и», при котором индиви- ды разделяют множественные идентификационные характеристики с другими включенными в социокультурные сети децентрированными субъектами, идентифицируе- мыми схожим способом. Выделяемые таким образом связи и зависимости демонстри- руют признаки сетей или ризом, схожи с гипертекстовыми, не классифицируемыми в иерархическом порядке, а формирующими прямые интратекстуальные связи364. Традиционная антропология — это описание и анализ протекающей в «этнографическом настоящем» времени «локальной» жизни, помещенной в контекст «глобальной мозаики» культур. Антрополог, придерживающийся устоявшихся принципов профессиональной деятельности, вынужден «не замечать» присутствия в наблюдае- мом традиционном сообществе назначенного правительством администратора, миссионера или обилия на местном рынке импортных спичек, радиобатареек и т. д. Как отмечают А. Гупта и Д. Фергюсон, взгляд на мир как мозаику из отдельных культур дает исследователю возможность ограничить (т. е. поместить в определенные рамки описаний и интерпретаций) этнографический объект365. Затем на основании фиксации «различий» строятся культурные типологии разного уровня. Научные труды, основанные на представлении об автономном и внутренне связном этнокультурном объекте, представляют собой, скорее, способы описания, чем объективно существующую эмпирическую правду. Этнографическое понятие культуры сформировалось на базе романтических (в основном немецких) идей о возможности и необходимости выделения сущностных характеристик народов, проживающих на территориях национальных государств. Однако в 1992 г. в соответствии с рапортом международной организации труда и за- нятости насчитывалось беспрецедентное количество — 100 миллионов — людей, живущих за пределами своих стран в результате войн, безработицы и нищеты. По- добная ситуация требует пересмотра принципа изначальной данности границ культурных ареалов. В то время как транснациональный контекст заставляет антропологов переосмыслять содержание концепта культуры, рост транснациональных сообществ ведет к тому, что государственные организации все большее внимание уделяют культурным составляющим правовых и политических процессов.

364 См.: Kearney M. The Local and the Global: the Anthropology of Globalization and Transnationalism // Annual Review of Anthropology. Vol. 24. 1995. 365 См.: Kaplan C. 1995 “A world without boundaries”: the Body Shop’s trans/national geographic // Kearney M. The Local and the Global: the Anthropology of Globalization and Transnationalism // Annual Review of Anthropology. Vol. 24. 1995.

Определение «сообществ, открытых миру» (communities open to the world) как предмета изучения — проблема актуальная для антропологов, начиная с эпохи ис- следования процессов аккультурации и модернизации. В связи с этим следует вспомнить классические работы Р. Редфилда366 или М. Мид367. Позже источником идей для антропологов становится теория миросистем И. Валлерстайна368, акцентировавшая политэкономические аспекты конфликтов между мировым центром и периферией. Э. Вульф, затрагивая в своем обзорном труде «Европа и народы без истории» этно- графические темы369, также настаивал на необходимости изучения локальной жизни в контексте последних 500 лет становления глобальной политической экономики. В обзорной работе «А. г.» Т. Левеллен предлагает выделять два уровня антропологического анализа помещенной в глобальный контекст локальной культуры370. Первый уровень — глобальный — представлен свободной комбинацией слабо интегрированных культурных черт. Это, например, весьма поверхностная и стандартизированная сфера «культуры кока-колы». Существенным признаком культурных феноменов глобального уровня является их включенность в ценностный комплекс потребительства (консьюмеризма), определяющий получение выгоды и потому ак- тивнее всего пропагандируемый. Комбинация других культурных черт, большая часть которых не обладает национальной или географической спецификой, может быть представлена как занятость в индустрии, музыкальные видео, женская мода, футболки (t-shirts), автоматы Калашникова, невесты в белых платьях, теле- и радиосериалы, китайская еда, инверсия гендерных ролей, технофетишизм. Второй уровень — специфический, где можно (используя терминологию экологической антропологии) исследовать, как конкретные и целостные культуры адапти- руются к окружению. Существует множество черт глобальной культуры, которые могут оказаться неуместными в локальном контексте. Например, дорогие автомобили в очень бедной стране или слишком «откровенные» телевизионные программы в зонах религиозного фундаментализма371. На локальном и индивидуальном (специфическом) уровне всегда существует свобода принимать то, что кажется полезным или желательным, и отвергать то, что вызывает протест. Даже адаптированные к местному окружению глобальные феномены приобретают отличное от исходного культурное значение. Видеодвойка, например, может быть использована в качестве предмета престижа и элемента приданого, а не как средство коммуник ации372. Для того чтобы продемонстрировать, что эффекты глобализации, какими бы они ни были, являются специфичными и конкретными, а не унифицированными и абстрактными, необходимо изучать их локальные проявления, т. е. то, каким образом глобальное становится этнографическим. М. Буравой373 выделяет два способа анализа глобально-этнографических феноменов: изучение обыденного опыта их восприя- тия или потребления и исследование процессов их производства. Обыденная глоба- лизация, или «глобализация снизу», восполняет пробелы и недостатки абстрактных схем этого процесса, лежащих в основе многих экономических и политологических теорий. Существует три вида опыта восприятия и использования глобализации. Во- первых, глобализация может выступать как супернациональная сила, которая неизбежно трансформирует и видоизменяет локальные культуры. В основе такого рода представлений лежит мнение о том, что многое в нашей жизни создается и видо-

366 См.: Redfield R.A Village that Chose Progress. Chicago, 1950. 367 См.: Mead M. New Lives for Old. N.Y., 1956. 368 См.: Wallerstein I. The Modern World-System. N.Y., 1974. 369 См.: Wolf E. Europe and People without History. Berkeley, 1982. 370 См.: Lewellen T. The Anthropology of Globalization. Bergin and Garvey: Westport, Connecticut, L., 2002. Р. 53. 371 Ibid. P. 54. 372 См.: Friedman J. Cultural Identity and Global Process. L., 1994. Р. 203. 373 См.: Burawoy M. Manufacturing the Global // Ethnography. 2001. Vol. 2 (2). Р. 148.

изменяется внешними факторами, которые либо невидимы, либо кажутся таковыми. Задачи социальных наук состоят в том, чтобы помочь распознать, демистифицировать и денатурализовать эти силы. Во-вторых, глобализация может быть воспринята через опыт транснациональных связей между людьми и сообществами, сложившихся в результате миграции и иммиграции, в путешествиях, через потребление потоков товаров, услуг и информации. В-третьих, если неизбежность и универсальность глобализации оспаривается, она становится идеологией, питаемой образами постколониального воображения, возбуждающего групповую политическую или художественную активность374. Формами реализации «глобализации снизу» являются сопротивление и творчество, прекрасно дополняющие друг друга. Исследования творческого осмысления глобализационных потоков — ответ на довольно распространенный подход к пониманию глоализации как синонима культурной гомогенизации. Понятия «гибридность» и «креолизация» употребляются для обозначения того, как некогда автономные культурные явления (идеи, эстетические и организационные формы, технологии и т. д.) начинают взаимодействовать в контексте транснациональных сетей, создавая различного рода синтезы и новые формы. Значительный вклад в понимание обыденного пласта транснациональных процессов вносят исследования популярной культуры, например этнография нигерийской музыки «juji» К. Ватермана375. Прекрасным образцом изучения обыденного опыта глобализации является диссертация Бхаcкаран376, в которой современная индустрия красоты представлена как процесс конструирования и воспроизведения традиционных гендерных и половых идентичнос тей, глубоко укорененных в патриархальных институтах родства, а также демонстрирующий специфику практик строительства государства, нации и артикулирования аутентичности. В исследовании недавно появившейся в коммунистическом Китае индустрии моды и красоты, проведенном Кс. Ли377, высказывается сходная позиция. Автор описывает то, каким образом в повседневных интерпретациях глобальных «символов женской красоты» могут сочетаться их внешние «западные» манифестации и внутренние китайские значения, определенные исторически сложившимися культурными подходами к выражению женских ролей. Если в долгосрочной перспективе западная мода может усиливать стремление женщин к протесту против патриархальности, ее кратковременный эффект становится частью общего процесса угнетения, возвращения к докоммунистическим формам патриархии, в которой «усиливается традиционная гендерная иерархия». Общим для всех работ, посвященных проблемам глобализации, является интерес к тому, как процессы производства и потребления, общественная и политическая деятельность и даже идентификация становятся оторванными от конкретной местности. Термин «детерриторизация» используется в разных значениях, отражающих специфику содержания этих процессов. Например, перемещение мигрантов приводит к формированию транснациональных пространств, предоставляющих потенциальную свободу выражения «протестной национальности», невозможной в рамках доминантной идеологии национального государства. Но власть детерриторизированного государства может распространяться на тех граждан, которые, как мигранты или беженцы, находятся за его государственными границами. Подобное детерриторизированное национально-государственное образование является новой формой постколониального национализма, не просто отражающего, но и усиливающего раз-

374 Ibid. P. 149. 375 См.: Waterman K. Juji. Chicago, 1990. 376 См.: Bhaskaran D.S. Made in India? Nationalized Genders and Colonized Sexualities. PHd dissertation (Anthropology). Michigan, 1998. 377 См.: Li X. Transient Identities: Globalization and Contemporary Chinese Cultures. PHd dissertation (Anthropology). York University, N.Y./Ontario, 1996.

деление земного шара на нации-государства. В этом значении детерриторизация противоположна процессу формирования диаспор, представители которых считают себя нацией, находясь за границами родины. Граждане детерриторизированного национального государства могут находиться где угодно в мире и все еще не ощущать себя свободными от него378. Другая сторона детерриторизации проявляется в результате создания «кибер- пространств», т. е. таких мест, как аэропорты, рестораны и стройки, которые лишены любых специфически локальных черт и демонстрируют только универсальность и стандартность. Похожими на детерриторизированные пространства являются «гиперреальности»: парки развлечений или музеи восковых фигур, в которых симулякры кажутся более реальными, чем настоящие предметы379. Глобальные потоки этноискус- ства, фольклора и кулинарии напоминают детерриторизацию мигрантов, идентич- ность которых трансформируется в зависимости от транснациональных пространств, в которые они попадают. А. Аппадурай использует термин «транслокальность»380 для обозначения пространств, где мигранты связаны с «местными» жителями узами родства, работы, бизнеса и досуга, где создаются комплексные условия для производства и воспроиз- водства локальности. Транслокальности играют роль узловых точек транснациональных социальных и культурных процессов. Для изучения маргинальных пространств, характеризующихся социокультурной лиминальностью, переходностью, используется аналогия с пограничными террито- риями, специфический облик которых формируется в результате взаимодействия культурных различий между двумя и более национальными контекстами. Как продемонстрировал Р. Альварес381, одной из классически известных в А. г. «пограничных территорий» является государственная граница между Мексикой и США, культурное своеобразие которой осуществляется в разнообразии транснациональных связей, игре контрастов между стилями и образами жизни, сформированными в условиях стран, находящихся на разных стадиях экономического развития. Общепризнанным принципом транснациональных антропологических исследований по-прежнему остается изучение реального и непосредственного взаимодействия людей. Однако сегодня можно использовать технологии для того, чтобы пере- секать границы, никуда реально не перемещаясь. Поскольку информационные технологии позволяют легко преодолевать физические расстояния и национальные границы, киберпространство также становится важным предметом А. г. Например, оригинальные проекты антропологических концепций киберкультуры предлагают А. Эскобар382 и Г. Линс Рибейро383. В XX столетии наибольший рост числа транснациональных структур наблюдается в сфере труда и занятости. Антропологи довольно обстоятельно изучили деятельность транснациональных (мультинациональных) корпораций. Алвин Вольф384 одним из первых попытался провести полевое исследование центральноафриканских горнодобывающих компаний. Д. Неш385 изучила культуру международной корпорации, находившейся в пяти ярдах от ее офиса и десяти минутах езды на метро от ее квартиры.

378 См.: Basch L., Glick Schiller N., Szanton-Blanc C. Nations Unbound: Transnational Projects, Postcolonial Predicaments, and Deterritorialized Nation-States. Lang-horne, PA, 1994. P. 269. 379 См.: Eco H. Travels in Hyper reality. N.Y., 1986. 380 См.: Appadurai A. The production of Reality // Fandon R. (ed.). Counterworks London, 1995. P. 216. 381 См.: Alvarez R.R., Jr. The Mexican — US Border: The Making of an Anthropology of Borderlands // Annual Review of Anthropology. 1995. 24: 447-470. 382 См.: Escobar A. Welcome to Cyberia: Notes on an Anthropology of Cybercuture // Current Anthro- pology. 1994. 35: 211-223. 383 См.: Lins Ribeiro G. In Search of the Virtual — Imagined Transnational Community // Anthropology Newsletter. 1997. 38 (5): 80-78. 384 См.: Wolfe A.W. The African Mineral Industry: Evolution of a Supranational Organization of Integration // Social Problems. 1963. 385 См.: Nash J. Anthropology of Multinational Corporation // Huizer G., Mannheim B. (ed.). The Politics of Anthropology The Hague and Paris, 1979.

Исследование К. Гарстен386 организационной культуры компании Эппл (Apple) включило в себя полевые наблюдения, проведенные в нескольких местах: центральном офисе корпорации в Силиконовой долине, европейском офисе в Париже и шведском филиале в Стокгольме. Объектом транснациональной антропологии труда не всегда являются крупные корпорации. Профессиональные сообщества и профессиональные стили жизни, гораздо менее масштабные и более индивидуализированные, также предполагают международную мобильность, опыт которой становится более или менее повсе- дневным. Например, Томми Дален387 описывает недавно появившуюся специальность «интеркультуралистов»: преподавателей и консультантов, обучающих специфике куль- турных различий и, таким образом, разделяющих многие из идей и проблем антропологов. Хелена Вольф388 провела исследование транснациональной профессиональной культуры артистов балета. Карьера танцора часто предполагает работу в труппах нескольких стран (тогда как труппа, наоборот, состоит из танцоров многих национальностей). Марк Педелти389 занимался изучением еще одной из транснациональных профессиональных групп — журналистов-международников (военных корреспондентов в Сальвадоре начала 1990-х гг.). Миграции народов, происходившие в историческом прошлом, безусловно, были гораздо масштабнее и значительнее, чем те, что антропологи наблюдают сегодня. Однако в результате существования по-настоящему глобального рынка труда, а так- же возможности использования высокоскоростных средств передвижения транснациональная миграция становится беспрецедентно рутинной и пов седневной. Иммигрант с Гаити, живущий в Нью-Йорке, уже не должен ассимилироваться в доминантную англо-санксонскую протестантскую культуру, поскольку может по- стоянно навещать родину, купив дешевые билеты на самолет, или общаться с семьей по телефону и электронной почте так, как будто они живут на другом конце го- рода390. Антрополог, работающий в подобных условиях, может создать правдивую картину миграций, только если проводит свои исследования как минимум в двух местах: отъезда и прибытия. Например, все авторы коллективной монографии «Между двумя культурами», изданной под редакцией Д. Ватсона, провели полевые наблюдения в двух концах цепочки миграции: в стране, откуда прибыли иммигранты, и в Великобритании. В то время как все более актуальным становится изучение путей передвижения «трансмигрантов» (в т.ч. и в переносном значении), перед антропологами встает про- блема определения концептуальных границ понятия «диаспора». Джеймс Клиффорд391 использует термин «диаспора» для обозначения единицы исследования идейного или воображаемого пространства (ландшафта). Однако антропологи глобализации продолжают сложившуюся ранее традицию понимания диаспоры как сообщества, состоящего из одного или нескольких поколений мигрантов, проживших жизнь вдали от родины и испытывающих проблемы при взаимодействии с ее культурой392. Предметом их интереса становятся социокультурные процессы, происходящие в диаспорах в результате прибытия и отъезда новых

386 См.: Garsten C. Apple World // Stockholm Studies in Social Anthropology. 33. Stockholm, 1994. 387 См.: Dahlen T. Among the Interculturalists // Stockholm Studies in Social Anthropology. 38. Stock- holm, 1997. 388 См.: Wulff H. Ballet across Borders. Oxford, 1988. 389 См.: Pedelty M. War Stories. N.Y., 1995. 390 См.: Lewellen T. The Anthropology of Globalization. Bergin and Garvey: Westport; Connecticut; L., 2002. 391 См.: Clifford J. Diasporas // Cultural Anthropology. 1994. 392 См.: Hannerz U. Transnational Research // Bernard R. (ed.) Handbook of Methods in Cultural Anth- ropology. Walnut Creek; California, 1998.

мигрантов, осуществления взаимодействия и обмена между представителями диаспор в разных странах. Стремление увеличить товарооборот, ускорить передвижения и сжать пространство, активизировать производство и потребление симулякров традиции — все это сочетается в одной из крупнейших индустрий мира — туризме. Коммерциализован- ный турист похож на переключающегося с канала на канал телезрителя. Страсть к путешествиям стимулирует потребление быстро меняющихся образов и сенсаций, причудливо соединенных с помощью эффектов коллажа и пастиша. Одной из первых антропологических работ, посвященных туризму, стала коллективная монография под редакцией В. Смит393 «Ежегодник туристических иссле- дований» (Annals of Tourism Research). Его теоретическая концепция была разработа- на Н. Граберн394, является ценным источником материалов по этнографии туризма. Одним из прекрасных примеров А. г., построенной на основе информации о туризме в Папуа Новой Гвинее, считается исследование Д. Джевертс и Ф. Эррингтона395. Субъектами этнографии туризма становятся два типа путешественников. Во- первых, это туристы, ищущие более или менее экзотичного и аутентичного опыта, странствующие в одиночку или малыми группами. Стиль их поведения продиктован стремлением как можно лучше адаптироваться к местным условиям и освоить тради- ционный способ жизни. Во-вторых, это представители массового туризма, создающего собственные институты и формирующего особую искусственную окружающую среду. Такой «гость» изолирован от общества «хозяев» с помощью разных приемов и методов сервиса, или же поведение местных жителей видоизменено в соответствии с требованиями путе- шественников и тех фирм, которые заботятся об их комфорте. Значительная часть антропологии туризма направлена на изучение того, как про- изводство традиционных идентификационных маркеров: предметов ремесла, фести- валей фольклора, этнокулинарии стимулируется государственной и частной эконо- мической политикой396. Изучение транснациональной мобильности предметов потребления — это, на- верное, один из старейших жанров антропологии. Антропология товаров массового потребления — быстро развивающееся, начиная с 1980-х гг., направление в транс- национальных и глобализационных исследованиях (при этом под товарами далеко не всегда понимаются материальные предметы)397. По мере того как товары перемещаются на дальние расстояния и пересекают границы, они оказываются вплетенными в сложные сети взаимодействий между про- изводителями, посредниками, потребителями, поведение которых может стать отдельным предметом исследования. В центре научного интереса может быть выяснение того, что разные категории людей думают о потребляемых или продаваемых ими предметах, их происхождении, путях их передвижения398. Истории путешествий произведений искусства (или предметов ремесла, которые рано или поздно оцениваются эстетически) — это тоже своеобразный жанр А. г. Например, Д. Неш399 выпустила сборник исследований, посвященных производству ремесленниками Центральной Америки товаров для мирового рынка. К. Стейнер400 проследил путь транзита африканского искусства — от производства в деревнях на Береге Слоновой Кости через продажу на сельских и городских рынках и посредничество западноафриканских торговцев до художественных галерей Нью- Йорка.

393 См.: Smith V. (ed.) Hosts and Guests. Oxford, 1977. 394 См.: Graburn H.H. The Anthropology of Tourism // Annals of Tourism Research 1983. 395 См.: Gewertz D.B., Errington F.K. Twisted Histories, Altered Contexts. Cambridge, 1991. 396 Smith V.L. (ed.). Hosts and Guests: the Anthropology of Tourism. Philadelphia, 1989. 397 Miller D. Material Culture and Mass Consumption. Oxford, 1987. 398 Appadurai A. (ed.). The Social Life of Things. Cambridge, 1986. 399 Nash J. (ed.). Crafts in the World Market. Albany, 1993. 400 Steiner C. African Art in Transit Cambridge, 1994.

Предметом изучения становятся глобальные перемещения продуктов питания: описание «миграции» сахара у С. Минца401, заметки о продаже кока-колы в Конго Д. Фридмана402. Т. Хансен403 изучила влияние продажи и потребления подержанной одежды (second-hand) из Европы и США на осуществление идентификационных процессов городских жителей Замбии. Н. Розенбергер404 использовала информацию о специфике презентации западного дизайна дома в японских журналах для демонстрации идеи о том, что процессы потребления глобального стиля отражают особенности локальных интерпретативных паттернов. Сходная гипотеза предложена С. Сампсоном405, выявившим, как западный образ жизни воспринимается нуворишами из стран Восточной Европы. Исследования асимметричности отношений между небольшими группами про- фессионалов — производителей и массовых потребителей — составляют существен- ную часть антропологии медиакоммуникации. Этнографические методы описания и анализа культуры коммуникаций становятся актуальными по мере того, как посте- пенно утрачивает свою актуальность представление об одностороннем характере воздействия медиа на гомогенизированную глобальную аудиторию. Для раскрытия динамики медиа в мире, где практически стерты различия между центром и периферией, используется модель культурного плюрализма406. Согласно ей, медиатехнологии и жанры действительно распространяются по всему миру, но вовсе не отменяют специфики местной продукции, приспособленной к локальному культурному контексту. Например, страны Востока и Юга сегодня производят и экспортируют огромное количество кино- и телепрограмм в Европу и США. Медиа ко- ренных народов, например австралийских аборигенов407, также один из примеров предмета транснациональной антропологии коммуникации. По предположению А. Аппадурая408, под влиянием средств массовой коммуника- ции сегодня стирается граница между реальным жизненным опытом и воображени- ем многих людей. Фантазия превращается в основную форму социальной практики, по мере того как альтернативные образы жизни, живо представленные медиаобра- зами, захватывают воображение людей. Хотя А. Аппадурай исследует в основном позитивные образы, медиатехнологии также способны делать доступными нам сцены бедствий, войны, страдания. Крите- рием эффективности глобального распространения медиаобразов является появление транснациональной «электронной эмпатии»: ощущения эмоциональной близости с далекими незнакомцами409. Противоположный эффект медиа изучен А. и Д. Клейн- манн410, продемонстрировавшими, что страдание, сцены которого показываются регулярно в качестве «развлечения», превращается в один из товаров. Если задаться вопросом о том, возник ли уже внутри антропологии некий метанарратив глобализации, направляющий исследования в определенное русло, то ответ

401 Mintz S.W. Sweetness and Power. N.Y., 1985. 402 См.: Friedman J. Cultural Identity and Global Process. L., 1994. 403 См.: Hansen K.T. Dealing with Used Clothing: Salaula and the Construction of Identity // Public Culture. 1994. 404 См.: Rosenberger N. Images of the West: Home Style in Japanese Magazines // Tobin J.J. (ed.). Re- Made in Japan. New Haven, 1992. 405 См.: Sampson S.L. Money Without Culture, Culture without Money: Eastern Europe’s Nouveaux Riches // Anthropological Journal of European Cultures. 1994. 406 См.: Steberny-Mohammadi A. The Global and the Local in international communications// Mass Media and Society Curran J., Gurevitch M. (ed.). 1991. 407 См.: Ginsburgh F. Indigenous Media: Faustian Contrast or Global Village? // Cultural Anthropology. 1991. 408 См.: Appadurai A. Global Ethnoscapes: Notes and Queries for a Transnational Anthropology // Fox R.G. (ed.). Recapturing Anthropology Santa Fe: School of American Research Press. 1991. 409 См.: Hannerz U. Transnational Research // Bernard R. (ed.). Handbook of Methods in Cultural An- thropology. Walnut Creek; California, 1998. 410 См.: Kleinmann A., Kleinmann J. The Appeal for Experience. The Dismay of Images: Cultural Appropriations of Suffering in Our Times // Daedalus. 1996.

на него, безусловно, будет положительным. Обобщенно сформулированную модель глобализации предлагает Т. Левеллен411. Глобализация оказывает влияние на всех, разрушая границы локальностей и трансформируя национальные идентичности. Такие разграничительные категории, как «племя», «крестьянство», «общность», «локальность» и даже «культура», сменяются терминами, акцентирующими смешение, пластичность и процессы постоянного конструирования идентичностей: «этнический», «гибридный», «креольный», «на- циональный» и «транснациональный». Подвижность и фрагментированность, приходящие на смену гомогенизации культуры, — это также результат глобализации, возникающий по мере того как люди постоянно пересекают границы, стирая различия между традиционным и современ- ным, городским и сельским, развитым и неразвитым. Развитие как таковое рассматривается как проявление гегемонии «западного» дискурса, постепенно утрачиваю- щего свое влияние. В этом неопределенном и детерриторизированном мире люди все чаще ищут идентичность в воображаемых общностях нации и этничности. Национальные государства утрачивают свою власть под влиянием множества внешних воздействий: политики структурного регулирования, инициируемой МВФ (IMF), передачи контроля над экономикой в пользу транснациональных рынков, под- чинения таким глобальным институтам, как UN и WTO, трансформации механизмов формирования идеологий под влиянием массовых коммуникаций. В сфере внутрен- ней политики нации-государства сталкиваются с вызовом этничности, ростом числа борющихся за власть почвеннических организаций. Принципы верности гос ударству разрушаются в результате процессов иммиграции и эмиграции, формирующих транснациональные сообщества — диас поры. В противовес западной научной и технологической идее современности возникает множество проектов современности (постмодернити). Влияние глобального неолиберального капитализма всегда оказывается негативным: женщины лишаются традиционных прав и полномочий, добавляя к бремени домашних занятий труд на производстве, общины разрушаются в результате сезонной или постоянной миграции, сельское хозяйство концентрируется на более и более малочисленных крупных фер- мах, способных эффективно использовать доступные технологии и рынки сбыта. При этом капитализм не оказывает прямого воздействия на традиционные или социалистические экономики, а включается в них и специфически ими трансформируется. Что из всего этого следует? Ведь многие из перечисленных положений уже подвергались критике и как преувеличения, и даже как заблуждения. Например, «кре- стьянство» и «племя» по-прежнему остаются значимыми для антропологических исследований категориями. Национальные государства не собираются исчезать в ближайшее время. Транснационализм действительно выступает как альтернатива культурной ассимиляции, но полностью ее заменить не может. Наибольшее влияние на ход описания и анализа культур до сих пор оказывает стремление ученых акцентировать изменчивость и подвижность практически всего — от научных формулировок до процессов форми- рования идентичностей людей. Также современными социальными науками зачастую отвергается сама вероят- ность построения метатеорий культурного развития, основанных на единстве теоре- тических положений, выводов и возможности прогнозирования будущего. Представить себе, какой станет А. г. через 10–15 лет, довольно сложно. Появит- ся ли на отделениях антропологии американских или английских университетов об- разовательная программа «глобализационных исследований» и будет ли создано соответствующее подразделение Американской ассоциации антропологов? Или же глобализационные процессы будут рассматриваться как общий социокультурный

411 См.: Lewellen T. The Anthropology of Globalization. Bergin and Garvey: Westport; Connecticut; L., 2002. Р. 236.

контекст и теоретический уровень таких предметных областей, как исследования крестьянства, экономическая и политическая антропология? Несмотря на новизну предмета, интерес к исследованиям в этой области знания растет довольно быстро, особенно если судить по огромному числу статей и книг, опубликованных на тему транснациональности, глобальности, гибридности современных социокультурных феноменов. Несмотря на то что антрополог не может описывать современные культуры, не учитывая влияния глобализационного контекста, многочисленные исследования, по- священные этнографическим аспектам глобализации, рассматривают ее как главный фактор динамики культуры. В самой постановке проблемы актуальности взаимозависимости глобального и локального как предмета антропологии проявляется некоторая общность перспекти- вы новых исследований. Антропология, безусловно, уже сформировала собственный, отличный от других социальных наук подход к изучению феноменов глобализации, но еще существует необходимость его обозначения. См. также статьи: Критическая и «рефлексивная» антропология; Культурная (социальная) антропология: состояние и динамика развития; Культурный релятивизм; Мультикультурализм; Постколониальные исследования (в антропологии).

Лит.: Alvarez R.R., Jr. The Mexican — US Border: The Making of an Anthropology of Border- lands // Annual Review of Anthropology. 1995; Appadurai A. (ed.). The Social Life of Things. Cambridge, 1986; Appadurai A. Glo bal Ethnoscapes: Notes and Queries for a Transnational Anthropology // Fox R.G. (ed.). Recapturing Anthropology Santa Fe: School of American Research Press. 1991; Appadurai A. The production of Reality // Fandon R. (ed.). Counter- works. L., 1995; Basch L., Glick Schiller N., Szanton-Blanc C. Nations Unbound: Transnational Projects, Postcolonial Predicaments, and Deterritorialized Nation-States. Lang-horne; PA, 1994; Bhaskaran D.S. Made in India? Nationalized Genders and Colonized Sexualities. PHd dissertation (Anthropology). Michigan, 1998; Burawoy M. Manufacturing the Global // Eth- nography. 2001. Vol. 2 (2); Clifford J. Diasporas // Cultural Anthropology. 1994; Dahlen T. Among the Interculturalists // Stockholm Studies in Social Anthropology, 38. Stockholm, 1997; Eco H. Travels in Hyper reality. N.Y., 1986; Escobar A. Welcome to Cyberia: Notes on an Anthropology of Cybercuture // Current Anthropology. 1994; Friedman J. Cultu- ral Identity and Global Process. L., 1994; Garsten C. Apple World // Stockholm Studies in Social Anthropology. 33. Stockholm, 1994; Gew ertz D.B., Errington F.K. Twisted Histories, Altered Contexts. Cambridge, 1991; Ginsburgh F. Indigenous Media: Faustian Contrast or Global Village? // Cultural Anthropology. 1991; Graburn H.H. The Anthropology of Tou- rism // Annals of Tourism Research 1983; Hannerz U. Transnational Research // Bernard R. (ed.). Handbook of Methods in Cultural Anthropology. Walnut Creek, California, 1998; Hannerz U. Macro-scenarios. Anthropology and the debate over contemporary and future worlds // Social Anthropology. 2003. 11. 2; Hansen K.T. Dealing with Used Clothing: Salaula and the Construction of Identity // Public Culture. 1994. 6; Held D. Global transformations. Cambridge, 1999; Jameson F. Notes on globalization as a Philosophical Issue // Jameson F., Masao M. (eds.). The Cultures of Globalization. Duham, North Carolina, 1998; Kaplan C. 1995 “A world without boundaries”: the Body Shop’s trans/national geographic // Kear- ney M. The Local and the Global: the Anthropology of Globalization and Transnationalism // Annual Review of Anthropology. Vol. 24. 1995; Kearney M. The Local and the Global: the Anthropology of Globalization and Transnationalism // Annual Review of Anthropology. Vol. 24. 1995; Kleinmann A., Kleinmann J. The Appeal for Experience. The Dismay of Imag es: Cultural Appropriations of Suffering in Our Times // Daedalus. 1996. 125 (1); Lewellen T. The Anthropology of Globalization. Bergin and Garvey: Westport, Connecticut, L., 2002; Li X. Transient Identities: Globalization and Contemporary Chinese Cultures. PHd disserta- tion (Anthropology). York University, N.Y./Ontario, 1996; Lins Ribeiro G. In Search of the Virtual — Imagined Transnational Community // Anthropology Newsletter. 1997, 38 (5); Mead M. New Lives for Old. N.Y., 1956; Miller D. Material Culture and Mass Consumption. Oxford, 1987; Mintz S.W. Sweetness and Power. N.Y., 1985; Nash J. Anthropology of Multinational Corporation // Huizer G., Mannheim B. (ed.). The Politics of Anthropology. The Hague, Paris, 1979; Nash J. (ed.). Crafts in the World Market. Albany, 1993; Pedelty M. War Stories. N.Y., 1995; Redfield R.A Village that Chose Progress. Chicago, 1950; Sampson S.L. Money Without Culture, Culture without Money: Eastern Europe’s Nouveaux Riches // Anthro pological Journal of European Cultures. 1994; Rosenberger N. Images of the West: Home Style in Japanese Magazines // Tobin J.J. (ed.). Re-Made in Japan. New Haven, 1992; Shryok A. Tribes and the Print Trade: Notes from the Margins of Literate Culture in Jordan // American Anthropologist. 1996. 98; Smith V. (ed.). Hosts and Guests. Oxford, 1977; Smith V.L. (ed.). Hosts and Guests: the Anthropology of Tourism. Philadelphia, 1989; Steberny-Mo- hammadi A. The Global and the Local in international communications // Mass Media and Society / J. Curran, M. Gurevitch (ed.). 1991; Steiner C. African Art in Transit Cambridge, 1994; Vendery K. Beyond the Nation in Еastern Europe // Social Text. 1994. 38; Wallerstein I. The Modern World-System. N.Y., 1974; Waterman K. Juji. Chicago, 1990; Wolfe A.W. The African Mineral Industry: Evolution of a Supranational Organization of Integration // Social Problems. 1963. 3; Wolf E. Europe and People without History. Berkeley, 1982; Wulff H. Bal- let across Borders. Oxford, 1988. А.Н. Соловьёва