Поппи снабдила Грейнджер целой батареей баночек и бутылочек, которые педантичная всезнайка аккуратно расставила по цвету, размеру и часам приёма, и с энтузиазмом принялась меня лечить. Я мысленно неоднократно возблагодарил Мерлина за то, что лечебные зелья не имеют такого количества побочных эффектов, как маггловские таблетки – если организм в них не нуждается, то составы просто не действуют. Иначе не миновать бы мне цирроза печени. Я бы его, конечно, вылечил, но это – не слишком приятная процедура.
Поначалу Грейнджер стеснялась, но после того, как я в третий раз покорно выпил из её рук содержимое пяти флаконов подряд, явно вошла во вкус. На Костеросте я позволил себе немного покапризничать и некоторое время с удовольствием наблюдал, как разрумянившаяся и ставшая от этого необыкновенно симпатичной Гермиона размахивает ложкой, изображая из себя бывалого колдомедика. Воистину, ощущение безраздельной власти над мужчиной способно опьянить любую женщину, даже такую неглупую, как Грейнджер.
Когда я, наконец, позволил себя уговорить и, морщась, выпил столовую ложку этой дряни, глаза Гермионы засияли торжеством. Через несколько часов я вознамерился посетить сантехнические удобства, с возмущением отказался от предложенной помощи и, демонстративно пошатнувшись от слабости через несколько шагов, был вынужден всё-таки принять её поддержку. Я проделал путь туда и обратно, стараясь не слишком тяжело опираться на шустро подставленное женское плечо, и с трудом сдерживал улыбку, слушая ворчание, которым Гермиона сопровождала всё это действо.
– Никогда не понимала, почему мужчины считают позорным попросить о помощи, если она им необходима. Потрясающая безответственность и самонадеянность!
Судя по её рассказам, не понимала она в мужчинах и многого другого. Осторожно уложив меня в постель, Гермиона старательно подоткнула со всех сторон тёплое одеяло, и я окончательно уверился, что она точно теперь чувствует себя в своей тарелке.
На следующий день Поппи, выслушав мои соображения по поводу приручения диких гриффиндорок, решила форсировать события. Отговорившись чрезмерной занятостью, она попросила Гермиону самостоятельно поменять повязки на моих многострадальных, покрытых жутковатыми в своей натуральности иллюзиями рёбрах.
– Если будет нужно, он тебе поможет, – заявила бессовестная медсестра. – У него богатый опыт самолечения.
Дематериализовав повязку, Гермиона побледнела, даже позеленела слегка. На мгновение я даже решил, что придётся бросить изображать страдальца и начать оказывать ей первую помощь. Но Поппи оказалась права – нервы у девочки были железные. Воевала всё-таки. В считанные секунды справившись с дурнотой, Грейнджер взяла со столика баночку и, то и дело тревожно поглядывая на меня, начала осторожно наносить лечебную мазь на «раны». Я распластался на подушках, состроил страдальческую гримасу и, спрятав руку под одеяло, потихоньку сложил на пальцах простенькое иллюзионное заклинание, накидывая на лицо интересную бледность и пару капель холодного пота.
– Это ужасно, – проговорила Грейнджер дрожащим голосом. – Я и не думала… Простите меня, Северус, если можете.
– Сам виноват, – выдал я сквозь зубы прерывающимся голосом. – За безопасность на уроке… отвечает преподаватель.
Запинался я весьма натурально, потому что «лечение», как оказалось, имело некоторые побочные эффекты: женские пальцы, невесомо и нежно скользившие по груди, оглаживавшие ключицы, мельком проходившиеся по чувствительной яремной ямочке между ними и неторопливо спускавшиеся к соскам, спровоцировали вполне недвусмысленную реакцию. Я порадовался, что ниже талии непутёвый организм надёжно укрыт толстым одеялом и подумал, что затеянная игра может быть не такой уж скучной и неприятной, как казалось мне раньше.
Время текло размеренно. Гермиона старательно ухаживала за мной, в течение дня я не менее старательно изображал выздоравливающего, а ночью, наложив заглушающие и сигнальные чары на дверь спальни, через камин сбег а л в кабинет МакГонагалл, где меня всегда ждал горячий и вкусный поздний ужин с рюмочкой виски и приятной застольной беседой. Впрочем, беседы с Гермионой тоже вскоре начали приносить удовлетворение. На третий день мне надоело валяться колодой и, несмотря на яростное сопротивление моей сиделки, большую часть времени я стал проводить на любимом диванчике у камина. Теперь я получил возможность ухаживать за Грейнджер во время трапез – к моему удивлению, она явно не привыкла к подобному политесу и поначалу сильно смущалась.
– Северус, я же не больна и вполне могу сама долить себе вина или взять с блюда мясо, – говорила она, когда я мягко отводя её руку, принимал на себя обязанности по снабжению содержимым её тарелки или бокала.
– Вы – женщина, Гермиона, – каждый раз отвечал я. – Любой приличный мужчина не должен позволять женщине обслуживать себя самой в его присутствии. Это mauvais ton.
В один из вечеров Гермиона предложила почитать мне вслух, я поддержал идею.
– Вы читаете маггловские романы, Северус? – прокричала она из гостиной, где копалась в моей обширной библиотеке.
– Только не женские, – откликнулся я. – Маггловская беллетристика – на полках возле окна.
Она вернулась с двумя книгами, предложив мне на выбор Грина и Голсуорси. Для меня стало откровением, что Гермиону мог заинтересовать «Наш человек в Гаване», но это на самом деле было так. Постепенно вечерние чтения приобрели уютный семейный оттенок – Гермиона всё чаще стала оставлять чиппендейловское кресло, в котором обосновалась изначально, и вскоре окончательно перебралась ко мне на диванчик. А ещё через день, под предлогом необходимости тренировки моих якобы контуженных лёгких, мы договорились читать по очереди, и я уж постарался выжать из своих природных голосовых данных всё, что мог. Поджав ноги и зарывшись в гобеленовые подушки, Гермиона слушала, как под гипнозом. Приручение шло прекрасно.
Разговоры также становились всё более непринуждёнными. В один из вечеров Гермиона рассказала мне о конфликте с родителями, которые так до конца и не простили ей фокус с Обливиэйтом.
– Мама тогда сказала, что я поступила низко, позволив себе лишить их выбора. И что они никогда не согласились бы добровольно забыть о собственном ребёнке, даже если это грозило им смертью. Мы помирились, конечно, но отношения изменились. Мне кажется, они меня боятся, – закончила она свой рассказ и опустила голову, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слёзы.
– Я думаю, что родители, которые вырастили столь умную дочь, не могут быть настолько глупы, чтобы всерьёз опасаться вас. – Я осторожно приобнял её за плечи, и она доверчиво спрятала лицо у меня на груди, уткнувшись в мягкую ткань домашнего халата. Нельзя сказать, что я на самом деле был уверен в сказанном, но наверняка это было то, что она надеялась услышать. Немного успокоившись, Гермиона выпрямилась, опершись спиной о диванные подушки, но отодвигаться не стала. Остаток вечера мы просидели молча, каждый со своими мыслями, глядя на огонь в камине.
В целом моя задача оказалась не такой сложной, а психика Грейнджер – более пластичной, чем я предполагал. Через неделю от начала эксперимента Гермиона самозабвенно командовала слегка ошалевшим от такой вседозволенности Лимми, и взашей выгнала из моих – у меня возникло нешуточное подозрение, что подсознательно она уже считает их и своими тоже, – комнат Гарри Поттера, притащившего очередную партию шоколадных лягушек.
– Гарри, начни, наконец, думать! Северус ещё очень слаб, а ты целый час морочишь ему голову своими байками! – выговаривала возмущённая Грейнджер своему обалдевшему от такого напора, а главное, от моего молчания, другу.
Гарри переводил взгляд с неё на меня, невозмутимо сидевшего в кресле, и обратно, и мне показалось, что он испытывает серьёзные опасения насчёт моей дальнейшей судьбы. Я же сделал вывод, что одиночество Грейнджер объяснялось одним простым фактом – мужчины, узнав Гермиону поближе, пугались её гриффиндорской сверхактивности, усугубленной излишней правильностью, и сбегали от греха подальше. Я бы тоже, наверное, сбежал, да только нельзя. К тому же длительное пребывание в ограниченном пространстве с молодой и, чего греха таить, привлекательной женщиной потихоньку становилось серьёзным испытанием для моей выдержки.
Если бы Грейнджер на балу настолько недвусмысленно не обозначила свою боязнь интимных отношений, я решил бы, что она меня провоцирует и, что греха таить, охотно поиграл бы в эту игру. Плотно обтягивающие бёдра тонкие домашние брючки, разрисованные дурацкими белками и зайцами эластичные футболки, скорее подчёркивающие, чем скрывающие очертания груди… Наклоняясь над журнальным столиком, она неоднократно предоставляла моему любопытствующему взору округлые, хорошей формы ягодицы. Но при этом – ни одного кокетливого взгляда, ни одного намёка, свойственного нормальной взрослой женщине. Никакой реакции на знаки заинтересованности, которые я мог позволить себе, не выходя за рамки приличий. Ну не шлёпать же её по подставленной заднице, в самом-то деле! В свои двадцать восемь Гермиона, видимо, оказалась ещё более инфантильна в области близких отношений, чем я думал, и это открытие вгоняло меня в депрессию. Опыта отношений с девственницами, пусть даже девственным был ум, а не тело, у меня не было. Правда, некоторую надежду внушало то обстоятельство, что несколько раз я ловил на себе её внимательный взгляд: Гермиона пыталась тайком разглядывать меня, когда считала, что я полностью увлечён чтением, либо сплю.
Прошло ещё пять дней, и я начал беспокоиться всерьёз: дело застопорилось. Всё шло по установившемуся сценарию. Мы вместе обедали, Гермиона помогала мне со школьными документами, приносимыми на подпись Минервой, бдительно следила за своевременным приёмом зелий и без следов прежнего страха ежедневно меняла повязки. Справедливости ради надо сказать, что имитация с каждым днём выглядела всё приличнее и вскоре обещала превратиться из иллюзорных ран в иллюзорные шрамы.
Каждый вечер мы уютно устраивались на облюбованном диванчике, обложившись подушками, и по очереди читали друг другу, но на этом дело и заканчивалось. У меня был миллион возможностей поцеловать Гермиону и, смею надеяться, она не стала бы возражать, особенно после пары бокалов вина, но, сожри Малфоя мантикраб, первой инициативу должна была проявить она, это достаточно чётко оговаривалось в контракте. А у меня с каждым днём укреплялось ощущение, что я общаюсь не с потенциальной любовницей, а с дочерью – Гермиона доверчиво льнула ко мне, прижимаясь к бедру, подлезая под руку и почти утыкаясь носом в желтоватые страницы. И всё это без малейших признаков сексуальности. Если она так вела себя всегда, неудивительно, что мужчины воспринимали её исключительно как «своего парня». М-да, какие уж тут поцелуи…
Я всё отчётливее понимал: если я хочу добиться желаемого результата – нужна встряска. Однако не зря древние говорили: «Бойтесь своих желаний, ибо они могут исполниться». Я хотел встряски – я её получил. Даже в удвоенном размере.
2017-11-01
284
