Служилые иноземцы и Лжедмитрий I

Но не служилые западноевропейцы! Они остались верны присяге и вернулись в Москву к Фёдору Годунову. А столица уже не принадлежала молодому царю. Здесь тоже произошло восстание против Годуновых, спровоцированное посланием «природного царевича». По словам очевидца грека Арсения Елассонского, «весь народ Москвы, услышавши об этом исполненном яда послании, тотчас, наподобие диких зверей, как разбойники, с ножами, дубинами и камнями устремился во дворец к царю Феодору и к царице Марии, вытащил их из дворца и заключил их в старом доме отца… Быстро глупый народ забыл великую доброту отца его Бориса… Через пять дней умертвили царя Федора и мать его Марию…, а сестру его, царевну Ксению, через пять месяцев постригли в монахини, назвавши ее Ольгою-монахинею, и сослали в ссылку в Белозерский женский монастырь»[71].

В мятеже москвичей служилые иностранцы участия не приняли, а их умонастроение вполне можно реконструировать из слов Конрада Буссова. Москвичи, «превознося Димитрия и ругая Годуновых… в неистовстве кинулись в Кремль и так безудержно и злобно поносили и порочили покойного царя Бориса, его сына и его родственников, ut nihil supra (что дальше некуда). Среди многих тысяч людей ни один не вспомнил о том, что всё же Борис сделал очень много добра всей земле, что за восемь лет своего правления он ввел столько больших улучшений. Всё это и то, что он содержал этих подлецов во время дороговизны, было начисто забыто…»[72] Пассивная верность служилых иноземцев не спасла царя Фёдора Годунова, но была вполне оценена его судьей, убийцей и преемником - Лжедмитрием I.

20 июня 1605 г. служилые «немцы» подали севшему на московский трон Дмитрию Самозванцу челобитную «с просьбой не гневаться на них, если они причинили какое-либо зло его величеству и его войскам под Добрыновичами. В то время этого требовали их присяга и честь, ибо они были людьми подневольными, служили своему тогдашнему государю господину Борису»[73]. Новый царь вызвал к себе немецких офицеров, встретил их очень приветливо и просил, чтобы они и ему служили так же верно, как его врагу Борису. Особенно милостив был Лжедмитрий с немецким знаменосцем, находившемся на острие атаки под Добрыничами, когда сам «царевич» только чудом не угодил в плен. (Буссов, кстати, утверждал со слов участников битвы, что немцы не захватили тогда самозванца только потому, что «изменники Бориса» в царском войске приказали им прекратить преследование и вернуться в русский лагерь.)

В итоге все служилые иноземцы принесли присягу «Дмитрию Ивановичу», а в январе 1606 г. был сформирован отряд царских телохранителей из трех сотен «немчин». Первой сотней копейщиков командовал француз Яков (Жак) Маржерет. (Этот «немец» в своих «Записках» будет до конца отстаивать версию, что «царь Дмитрий Иванович» был настоящим сыном Грозного.) Вторую сотню «алебардников» возглавил лифляндец из Курляндии Матвей Кнутсон, третью — шотландец Альберт Вандтман, больше известный как пан Скотницкий (Шотландский). Это имя он приобрел, живя в Польше. Каждые три месяца телохранители получали хорошее жалованье, такое, «что большинство могли заказывать себе бархатные плащи с золотыми позументами и дорогое платье»[74].

На деле западноевропейская охрана царя оказалась парадным эскортом. «Дмитрий» легкомысленно относился к предостережениям «немцев» о заговоре, считая их проявлением предубежденности против русских. В день переворота 17 мая 1606 г. телохранители сетовали на бесполезные алебарды и сожалели, что у них нет настоящего оружия — мушкетов и топоров. Всех телохранителей (по версии Буссова, во дворце в тот момент находилось около 75 человек) заговорщики сумели разоружить и пленить, лишь одному копейщику дворянину Вильгельму Фюрстенбергу из Лифляндии, к несчастью для него, удалось проскользнуть в комнату, где был самозванец. Фюрстенберг встал рядом с царём и тут же был заколот одним из участников восстания, другие же закричали: «Вот какие верные собаки эти немцы; они всё еще не хотят покинуть своего царя, давайте уничтожим их всех»[75]. Однако (и это очень важно для понимания положения служилых «немцев» в России) «…некоторые им возразили, да и знатные князья и бояре никак не хотели допустить» избиение служилых иностранцев[76].

Кроме служилых иностранцев в первые годы Смуты (до 1606–1607 гг.) постоянно увеличивалось число торговых «немцев». Большие поселения западных купцов с лавками и складами находились в Архангельске, Холмогорах, Вологде, Москве, Ярославле, Костроме, Астрахани. В Вологде, например, английскими купцами был основан так называемый «Английский дом», который голландский купец Исаак Масса сравнивает с «настоящей крепостью». Причем размеры этого «дома» были таковы, что в 1609 г. там расположились все «местные» иностранные купцы и западные торговцы, бегущие через Вологду на родину. В Костроме, Ярославле и Вологде западное торговое сообщество и русские торговые и посадские люди нашли общий язык. Неслучайно в Земскую избу в 1609 г. при переходе города из-под власти второго самозванца к Василию Шуйскому были избраны и представители западного купечества. Западные купцы в Ярославле и Костроме сражались вместе с горожанами против отряда пана Лисовского, а один фландрский «выкрест» Даниэль Эйлоф (Данила Ильфов), сын последнего лейб-медика Ивана Грозного, вообще был предводителем русского отряда самообороны в 200 человек.

В 1608–1609 гг. начался исход иностранных купцов из центра России, ибо в условиях Смуты вести нормальный торг было трудно. Купцов грабили, особенно казаки в Поволжье. Многие потеряли не только капиталы, товар, но и жизнь. «Несмотря на великие убытки, которые мы понесли, так как не могли вести надлежащим образом торговли… — вспоминает голландский купец Исаак Масса, добравшийся из Москвы через Вологду к Архангельску к стоящим на рейде западным судам, — мы благодарили Бога за сохранение своей жизни»[77]. Он выражал надежду, что правдивы слухи о том, что русско-шведское войско Скопина-Шуйского сняло осаду Москвы. «Дай Бог, чтобы это было справедливо, ибо по многим причинам, которые понятны разумным людям, было бы худо, когда бы поляки завоевали эту страну»[78].