Конституция СССР 1924 г. и развитие советского государственного строя в 1920—1930-е гг

Взаимоотношения советских республик до образования СССР

Глава 5. СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО И ПРАВО В 20-х - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 30-х гг. XX в.

Национально-государственное развитие Советской России шло по линии преобразования возникавших автономных рес­публик в союзные. Старейшей по времени создания из авто­номных республик, входивших в состав РСФСР, была Турке­станская Автономная Советская Социалистическая Республика (ТАССР), провозглашенная V Всетуркестанским съездом Сове­тов еще 30 апреля 1918 г. Это было многонациональное госу­дарственное образование[126].

Краткий и бурный период независимости Украины имел по­следствия для победоносных украинских большевиков. В октяб­ре 1919 г. Центральный комитет Украинской Коммунистиче­ской партии был упразднен, и она стала подчиняться непосред­ственно Москве. Но многие украинские коммунисты не признали это решение. Они резко протестовали и добились от Ленина жесткого осуждения великорусского (т. е. московского) шовинизма. Он рекомендовал Украинской Коммунистической партии образовать вместе боротьбистами (украинские эсеры) коалиционное правительство и дал членам партии указание ре­шительно бороться со всеми препятствиями против «свободно­го развития украинского языка и культуры». Для этого Ленин, в частности, предлагал сделать обязательным наличие в штате любого административного учреждения определенного числа лиц, говорящих по-украински, а знание украинского языка обя­зательным условием поступления на государственную службу.

Нечто похожее произошло и в Белоруссии, где одновремен­но были проведены выборы двух рад — в Минске и в Вильнюсе. На время они объединились и под защитой германского оружия провозгласили независимость (после подписания Брест-Литовского мирного договора). После ухода германских войск в ноябре 1918 г. Белорусское государство прекратило свое существование, а его территория была по Рижскому мир­ному договору поделена между Польшей и Советской Россией. Как и в случае с Украиной, краткий период непрочной незави­симости лег в основу националистических мифов.

Народы Закавказья отделились от России не столько по своему желанию, сколько благодаря стечению обстоятельств, отторгнувших их от империи. Три наиболее крупных народа этого региона — грузины, армяне и азербайджанцы — имели между собой мало общего, как по религии и культуре, так и по социально-классовому составу населения. Азербайджанцы -мусульмане, остальные - христиане. Но если грузины были преимущественно крестьянским народом с заметной прослой­кой аристократии (5% населения были дворянами), то среди ар­мян имелось значительное число и преуспевающих купцов, коммерсантов и предпринимателей, которые в значительной массе проживали за пределами собственно Армении. В боль­шинстве крупных городов Закавказья имелось заметное русское меньшинство — администраторы, специалисты с высшим обра­зованием и рабочие.

На территории Закавказья исторически сложилась череспо­лосица, и все три народа имели друг к другу территориальные претензии. В особенности армяне и азербайджанцы — их отно­шения можно охарактеризовать как взаимные жестокость и на­силие. Многочисленные местные националистические и социа­листические партии желали ослабления центральной власти, но никто, за исключением исламистских движений, не искал отде­ления от России. Все три народа боялись и ненавидели друг друга, а армяне жаждали защиты России как гарантии от по­вторения чудовищного геноцида их народа, учиненного турка­ми в конце XIX и начале XX в.

Если принять во внимание все сказанное выше, то едва ли покажется удивительным провал попыток создания Закавказ­ской федерации в 1917—1918 гг. Все три народа пошли каждый своей дорогой, и каждый искал вооруженной поддержки извне. Грузины обратились сначала к немцам, потом к англичанам, азербайджанцы просили того же у своих мусульманских друзей-турок, армяне прибегли к помощи белых под командованием Деникина, который, будучи глух к национальным чувствам, сам в конце концов стал искать поддержки у ненавидимой ар­мянами Турции.

Немцы, турки и Деникин в конце концов оказались побеж­денными, англичане ушли, и три республики стали открытыми для проникновения Советской России. Армения и Азербай­джан в 1920 г. были вновь присоединены к России. Для этого большевики использовали метод, опробованный ими в Фин­ляндии и Прибалтике: военное вторжение сочеталось с восста­нием местных красных. Азербайджан был особенно уязвим, по­скольку там существовали большие колонии русских и армян­ских рабочих на бакинских нефтепромыслах, Армения же была ослаблена войной с Турцией.

Грузинская республика была в некоторых отношениях более крепким орешком. Это единственное закавказское государство имело стабильную власть под руководством меньшевика Ноя Жордании. Правительство провело земельную реформу и, благо­даря этому, получило широкую поддержку крестьянства. Тем не менее Красной Армии после вторжения в Грузию в феврале 1921 г. потребовалось чуть больше месяца, чтобы сломить воору­женное сопротивление. У Ленина были сомнения относительно выбора времени вторжения, к тому же он требовал проведения более мягкой оккупационной политики в Армении и Азербай­джане. В это время сама Россия находилась в преддверии новой экономической политики, и Ленин понимал, что грубые комму­нистические методы могут вызвать повсеместное возмущение. Он призывал проводить особую политику по отношению к «гру­зинской интеллигенции и мелким торговцам» и даже говорил о возможности компромисса с меньшевиками Жордания. Из это­го ничего не вышло, но не только из-за недостаточных настой­чивости и последовательности Ленина. Сталин стремился уста­новить у себя на родине жесткий режим, что, как мы увидим впоследствии, привело к прямому конфликту с Лениным.

Взаимоотношения большевизма с исламом были неодно­значными. Разумеется, атеизм марксистов в принципе несо­вместим со строгим монотеизмом ислама, тем не менее многие политически активные мусульмане примкнули к социалистическим партиям и организациям в последние десять лет перед ре­волюцией. Отчасти это объяснялось сугубо прагматическими соображениями: после событий 1905 г. мусульмане увидели в социализме политическое течение, способное организовать подпольную партию, мобилизовать массы и создать реальную угрозу правительству их угнетателей. Привлекала их и возмож­ность получения международной помощи. Но было и еще одно соображение основополагающего значения, сделавшее возмож­ным принятие социалистических идей мусульманской интел­лектуальной элитой: социалистическая теория обещала им братство и равенство всех народов и солидарность в борьбе с западным империализмом. Представитель радикальной интел­лигенции татар Поволжья Ханафи Музаффар предсказывал, что коммунизм объединит мусульманские народы: «Как и комму­низм, ислам отвергает узкий национализм».

Но особенно примечательно, как он продолжил свою мысль: ислам интернационален и признает братское единение всех на­родов только под знаменем ислама. Из этих слов Музаффара становится понятным, что привлекает мусульман в коммунизме и что должно их отталкивать. Идеал, которым была умма, все­мирная община мусульман, очень сильно отличался от проле­тарского интернационализма, Ленин никогда не смог бы при­мириться с ним, тем более, если он соединялся с идеей образо­вания «пантюркского» государства — федерации тюркских по происхождению и языку народов как в России, так и за ее пре­делами. Важно и то, что первая программа РСДРП не требова­ла от членов партии быть безразличными к религии или атеи­стами, более того, они могли быть активными верующими. По­ложение об атеизме было включено во вторую, а о борьбе с религией лишь в третью программу партии.

Но в последние месяцы 1917 г. у большевиков и мусульман было еще много точек соприкосновения. Мусульман приводили в ярость колебания Временного правительства, отклонившего требование Всероссийского съезда мусульман о создании их соб­ственных системы образования, религиозных и военных инсти­тутов. В то же время как бы в противоположность деятельности Временного правительства большевики заявили о своей восточ­ной политике Декларацией «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» от 20 ноября 1917 г. В ней провозглашался полный разрыв с царской политикой религиозного и националь­ного угнетения и обещалось свободное и ненасильственное раз­витие верований, обычаев, национальных и культурных институ­тов. Отныне права мусульман, как и всех народов России, были защищены «всей мощью революции и ее органов — Советов ра­бочих, солдатских и крестьянских депутатов».

Очень скоро выяснилось, что все эти посулы были ложны­ми, но в течение первых двух или трех месяцев большевики просто не имели возможности предотвратить создание мусуль­манских правительств, поскольку в тех регионах у советской власти не было твердых позиций. В результате Советы и му­сульманские органы власти часто существовали бок о бок. Вскоре стало ясно, что их разделяют и религия, и националь­ные интересы. Советы, как правило, состояли из русских, кото­рые нередко относились к мусульманским комитетам с подоз­рительностью и враждебностью. Это прежде всего относится к Средней Азии, где еще была жива память о Массовых убийствах 1916 г. То, что в мусульманских регионах в Советах и на ответ­ственных партийных постах не было местных жителей, имеет и чисто идеологическое объяснение. По словам Колесова, пред­седателя Ташкентского съезда Советов, мусульман нельзя было вводить в состав высшего партийного руководства потому, что у них не было никакой пролетарской организации. Действи­тельно, рабочий класс ташкентских железнодорожных мастер­ских и текстильных предприятий был по преимуществу рус­ским. Ташкентский Совет на все сто процентов состоял из рус­ских, и местное население относилось к нему как к хорошо знакомому, но лишь сменившему вывеску органу русского ко­лониального угнетения. Советы стремились экспроприировать вакафные земли (религиозные пожалования), закрывали мече­ти, медресе и шариатские суды, что служило очевидным дока­зательством угнетения. Царское правительство в своей религи­озной политике никогда не позволяло себе ломать националь­ные и религиозные традиции, более того, оно стремилось консервировать и поддерживать местные институты, добиваясь лишь повиновения со стороны феодальной и мусульманской верхушки, гарантируя ей в обмен сохранение всех привилегий.

Напряженность в отношениях между двумя общинами выли­лась в открытое столкновение в феврале 1918 г., когда войска Ташкентского Совета захватили и разрушили Коканд, где Совет мусульманских народов провозгласил автономию Туркестана. Нечто похожее произошло и в столице волжских татар Казани, где Совет объявил военное положение, арестовал лидеров Харби Шуро (татарский военный совет) и штурмом овладел пред­местьем, где скрывались оставшиеся в живых его члены.

В результате этих жестоких нападений некоторые мусульма­не вступили в союз с белыми. Однако этот союз оказывался, как правило, непрочным, поскольку белые не больше красных церемонились со своими противниками. Так, в августе 1919 г. они расстреляли видного татарского лидера Мулланура Вахитова. Белые вообще не брали на себя обязательства обеспечить свободу наций, напротив, они провозгласили своей целью вос­становление верховной власти России над всеми народами им­перии. Отсюда ясно, почему многие мусульмане не оставляли попыток сотрудничать с большевиками. Коммунистическое правительство в Москве тоже шло им навстречу, по крайней мере до тех пор, пока нуждалось в их поддержке во время Гра­жданской войны. В составе Наркомнаца Сталин создал Цен­тральный мусульманский комиссариат, во главе которого вплоть до своей гибели стоял Вахитов. Задачей комиссариата была координация всех мусульманских дел и четкая формули­ровка всех требований мусульманского населения.

Сталин надеялся на то, что удастся создать Татаро-Башкир­скую республику, которую он предполагал использовать для построения исламского социализма. Она могла стать первым шагом на пути к созданию пантюркской республики. В то вре­мя Российская Коммунистическая партия признавала также су­ществование Мусульманской Коммунистической партии, не подчиненной непосредственно Москве.

Летом 1918 г. мусульманские социалисты находились на вершине успеха. Они преуспели в создании того, из чего позд­нее могла развиться исламская социалистическая республи­ка, — государственного аппарата, партии, армии. Султан Галиев в печатном органе Наркомнаца «Жизнь национальностей» набросал контуры будущей идеологии этого государства. Он развил мысль Ленина относительно интернационализации классовой борьбы в современную эпоху, высказанную в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма». Галиев утверждал, что в действительности все классы европейских наций были эксплуататорами колониальных народов: «Все колониаль­ные мусульманские народы являются пролетарскими народа­ми... Поэтому, можно утверждать, что национально-освободи­тельное движение в мусульманских странах имеет характер со­циалистической революции».

Так был впервые произнесен тезис, получивший в XX в. чрезвычайное значение. Он был развит Мао Цзэдуном, Хо Ши Мином и другими марксистами в Азии, Африке и Латинской Америке. Как и все они, Султан Галиев был уверен, что только колониальным народам присущ истинно революционный дух. Он опасался, что, достигнув власти в возрожденной империи, хоть и социалистической по имени, русский народ снова будет угнетать другие народы. На страницах «Жизни национально­стей» Султан Галиев не мог дать выход этим опасениям, но при­шел к заключению, отвергнутому тогда большинством комму­нистов. По мнению Султана Галиева, революцию следовало ждать не из Западной Европы, где с интернационалистской точ­ки зрения рабочий класс уже «обуржуазился», но с Востока, где совместный исламский и коммунистический боевой клич мо­жет объединить колониальные и угнетаемые народы для анти­империалистической борьбы. Как и Мао, он рассматривал ар­мию — в этом случае мусульманские части в составе Красной Армии — как ядро и школу для революционного движения и в особенности для легитимного и популярного социалистическо­го правительства. В Ташкенте тех же взглядов придерживался казах Тарар Рыскулов, надеявшийся основать автономную Тюркскую республику и Тюркскую Коммунистическую партию.

По мере укрепления своего военного положения большеви­ки начали подавлять любые движения, могущие способствовать воплощению в жизнь взглядов Султана Галиева. Уже в ноябре 1918 г. Мусульманская Коммунистическая партия вошла в со­став Российской в качестве подчиненной центру части. Планы создания Татаро-Башкирской республики также претерпели из­менение. Вместо нее в составе Российской республики были образованы Татария и Башкирия. Так были отброшены надеж­ды на обретение родины исламского социализма.

Когда закончилась Гражданская война, позиция Султана Галиева стала беспокоить большевиков. В 1923 г. по приказу Сталина он был арестован, обвинен в сотрудничестве с басмачами и ис­ключен из партии. На время его выпустили, но в конце концов он был снова арестован в 1928 г. и отправлен в концентрацион­ный лагерь на Соловках. Как только власть большевиков укрепи­лась, они недвусмысленно дезавуировали временное соглашение с мусульманским «национальным коммунизмом».

К началу 1921 г. территория и этнический состав населения новой Советской России более или менее определились. Ко­нечно, Ленин мечтал о всемирном союзе советских республик, но падение недолговечных советских режимов в Баварии и Венгрии, как и поражение Красной Армии в Польше, застави­ли отказаться от этих планов.

Теперь коммунисты управляли этнической Россией, она стала называться РСФСР (Российская Советская Федеративная Со­циалистическая Республика). Ее окружали независимые в теории советские республики, бывшие провинции империи, за исклю­чением Финляндии, Польши, прибалтийских государств.

Советские республики, находившиеся в сфере российского влияния, были двух типов. Первые располагались по границам России (позднее их стали называть союзными республиками). Все они познали хотя бы краткий период подлинной независи­мости в суматошный период между 1917 и 1921 г. и установили дипломатические отношения с иностранными государствами. Республики второго типа были окружены со всех сторон рос­сийской территорией; они назывались автономными республи­ками. Самыми крупными из них были Татарстан и Башкирия, никогда не знавшие подлинного суверенитета. Положение этих «автономных республик» зависело от воли Москвы; им было позволено иметь свои собственные органы правительства (на­родные комиссариаты), полностью, однако, подчиненные ана­логичным центральным органам. Местные партийные органи­зации приравнивались по значению к губернским. Существова­ние пограничных республик порождало, однако, значительные проблемы. Там сохранялась вера в возможность получения под­линной независимости, которой они и обладали, пусть очень недолго, с 1917 по 1921 г. Это прежде всего касалось Грузии, новые коммунистические правители которой стремились к на­циональному самоуправлению не менее, чем их предшествен­ники — меньшевики.

С этими государствами, в число которых входили Украина, Белоруссия, Грузия, Армения, Азербайджан, Бухара, Хорезм (ранее — Хива) и Дальневосточная Республика, Советская Рос­сия заключила двусторонние договоры, сильно отличавшиеся друг от друга и по форме чрезвычайно двусмысленные[127]. Некото­рые их параграфы звучали как обычные соглашения между су­веренными государствами, другие были больше похожи на фе­деративные договоры. На деле они отражали противоречия кон­цепции «пролетарского интернационализма». В первых своих пунктах они были военными договорами, содержащими гаран­тии на случай внешнего нападения, но военные статьи допол­нялись экономическими, оставлявшими право принятия реше­ний по большинству экономических вопросов за московскими организациями. Парадоксальным было то, что одно время неко­торые республики имели собственные дипломатические службы и иностранные представительства, но утратили их, когда в 1922 г. РСФСР провозгласила и закрепила за собой право вы­ступать от их имени на Генуэзской конференции.

Столь ненормальное и двусмысленное положение не могло сохраняться долго. Уже во время Гражданской войны населе­ние пограничных республик в большинстве своем свыклось с мыслью о главенстве некоторых центральных институтов, тако­выми являлись Совнарком, Красная Армия, Совет Труда и Обо­роны (с ноября 1918 г. высший орган по всем вопросам Граж­данской войны) и Революционный Военный Совет Республики (армейская политическая служба). За исключением Грузии, где сложилось особое положение, жители этих стран не имели ка­ких-то особых претензий и ожиданий. Они смирились с этими соглашениями и были готовы войти в состав унитарной Рос­сийской Советской Республики, поглотившей многие из пред­шествующих политических образований.

Это было воплощение плана, разработанного Сталиным в бытность народным комиссаром по делам национальностей. Он хотел создать такую политическую структуру, которая под­черкивала бы ведущую роль России в мировом революционном движении. Как с гордостью заявил один из делегатов X съезда, тот факт, что Россия первой встала на революционный путь и из фактической колонии Западной Европы превратилась в центр мирового революционного движения, наполняет гордо­стью сердца всех, кто был связан с русской революцией, и по­рождает особый «красный русский патриотизм».

Но процесс не мог развиваться абсолютно беспрепятственно, поскольку сам Ленин вовсе не был согласен с великорусским националистическим подтекстом сталинских планов, что и на­шло отражение в некоторых его речах. Опасения Ленина углу­бились после того, как Сталин и его заместитель в Грузии Серго Орджоникидзе рассорились с лидерами грузинских большеви­ков по поводу места Грузии в новом государстве. Сталин хотел, чтобы Грузия вместе с Арменией и Азербайджаном вошла в ка­честве составной части в Закавказскую Федерацию, создание которой он планировал, а Мдивани и Махарадзе возражали против этого. Со временем Ленин благословил сталинский план (Закавказская Федерация была образована 12 марта 1922 г. и формально существовала до 5 декабря 1936 г.), но на одной из дискуссий по этому вопросу Орджоникидзе разошелся до того, что просто избил одного из последователей Мдивани. Столь грубая выходка рассердила Ленина, и он приказал расследовать инцидент, подтверждающий его замечание о том, что «обрусев­шие инородцы часто пересаливают по части «истинно русского настроения». Однако вскоре его поразил третий и самый силь­ный апоплексический удар. До окончания расследования было еще далеко, а Ленин оказался не в состоянии контролировать его ход и убедиться, что последствия скандала исчерпаны.

Тем не менее Ленин подготовил к XII съезду меморандум по национальному вопросу. Сталин скрыл его при малопонятном попустительстве со стороны Троцкого, и о его существовании стало известно только в 1956 г. В этом меморандуме Ленин признавал, что право наций на самоопределение вплоть до выхо­да из состава советского государства стало на деле не более чем «клочком бумаги». В результате национальным меньшинствам угрожала опасность быть сданными на милость великорусского шовинизма, стопроцентно русского феномена, «типичного для русской бюрократии». Ленин требовал примерно наказать Орд­жоникидзе и тем самым показать, что подобные вещи допускать нельзя. Вождь рекомендовал ввести в советскую конституцию гарантии реальной государственной власти для национальных меньшинств в форме народных комиссариатов по всем делам, кроме дипломатических и военных, а также ясно и недвусмыс­ленно гарантировать право говорить на местных языках[128].

Ленинский меморандум не обсуждался публично, но тем не менее некоторое его влияние можно заметить в параграфах со­ветской Конституции 1924 г. Прежде всего новое государство стало называться не Россией, но Союзом Советских Социали­стических Республик; формально это был федеративный союз составляющих его различных республик, где ни одна из них не играла ведущей роли. Как форум, где разные нации могли вы­сказывать свои точки зрения, сохранился и Наркомнац. Он был преобразован в Совет Национальностей — вторую палату Цен­трального Исполнительного Комитета СССР (ЦИК СССР), где каждая республика имела равное представительство, вне зави­симости от количества населения. Показательно, что притом Ленин не рекомендовал менять что-либо в жестко централизо­ванной партийной структуре. Таким образом, пересмотр его взглядов на национальный вопрос был лишь частичным.

Большинство положений Конституции соответствовало ско­рее сталинской, а не ленинской точке зрения. Распределение вла­стных полномочий между Союзом и республиками привело к то­му, что вся реальная власть принадлежала союзным ведомствам не только в военной и внешнеполитической сферах, но также в области экономики. Союз определял основные принципы поли­тики в области права, занятости, образования и здравоохранения. Вся полнота власти по вопросам не только внешней, но и внут­ренней политики была сосредоточена на союзном уровне. Ис­ключением, единственным, но немаловажным, было право рес­публик определять свою политику в области культуры и языка.

Другим фактором, весьма способствовавшим дальнейшей централизации, стала несоразмерность территорий и населения России и других республик. РСФСР занимала 90% площади Советского Союза, на которой проживало 72% населения стра­ны. Это делало фикцией ее конституционный статус лишь од­ной из семи равных республик. Если добавить к этому, что бо­лее 70% членов партии были русскими, то можно согласиться со словами Э. X. Карра, что Советский Союз был «заголовком для РСФСР». Если взглянуть на дело под иным углом зрения, то можно сказать, что советская Конституция 1924 г. была ле­нинской по форме, но сталинской по содержанию.

Но некоторая двойственность все же осталась. Революция и Гражданская война дали большинству народов бывшей импе­рии хотя бы краткий опыт подлинной независимости, которой они были лишены на протяжении веков, а то и вовсе не знали. Это оказало колоссальное воздействие на чувство националь­ной общности и вместе с политикой языковой и культурной ав­тономии через некоторое время привело к такому росту нацио­нальных настроений среди нерусского населения Союза, како­го Россия при царях никогда не знала. Это обстоятельство создавало постоянное напряжение в работе советской системы.

К 1940 г. советское правительство разработало и внедрило сочетание фактически военной дисциплины с очень притяга­тельной системой наград для тех, кто соблюдает требования и перевыполняет нормы. Тех же, кто не соответствовал канонам, ожидало жалкое прозябание и постоянная угроза ареста и за­ключения в одном из растущих, как грибы, исправительно-тру­довых лагерей.

Октябрьская революция в целом оставила двоякое наследство в национальном вопросе. С одной стороны, было обещано право на «самоопределение», и некоторые нации бывшей Российской империи познали краткий период независимости. С другой сто­роны, после 1921 г. все они вновь оказались в составе Российско­го государства нового типа, монопольно управлявшегося парти­ей, которая была жестко централизована и воспринималась ими как русская, хотя большинство из ее руководителей и были, вы­ражаясь словами Ленина, «обрусевшими инородцами».

В течение 1920-х гг. это двойственное наследие Октября по-разному влияло на развитие разных республик. Так, например, на Украине находившиеся у власти местные коммунисты были убежденными сторонниками автономии, по крайней мере в об­ласти культуры и образования. Украинский язык стал на терри­тории республики государственным, обязательным во всех госу­дарственных учреждениях и судах. Было решено, что изучение языка, истории и литературы Украины станет обязательным для школьников. Поощрялись исторические и этнографические общества, а поток публикаций на украинском языке достиг неве­роятных размеров. Масштабы украинизации были так велики, что вызывали недовольство значительного русского и еврейско­го меньшинства, в основном населяющего города на востоке и юге республики. Для того чтобы занять государственные долж­ности, русские, евреи, представители других не столь многочис­ленных национальных меньшинств должны были знать украин­ский язык. Они отрицательно относились к тому, что их дети должны изучать этот язык в школе. Нечто похожее происходило и в Белоруссии, где до 1917 г. национальная культура в городах была даже еще слабее, чем на Украине. 20-е гг. стали решающей фазой формирования современных и белорусской, и украин­ской наций. Несмотря на то что оба народа имели глубокие сельские корни, они не были чисто крестьянскими. Среди укра­инцев и белорусов было много горожан, представителей всех слоев общества. Оба народа имели письменную литературу со своими традициями, собственную историю, а их языки вполне пригодны для любой образовательной программы.

Интенсивная индустриализация, начавшаяся в конце 20-х гг., в некоторых отношениях способствовала укреплению позиций обоих народов. Большинство огромного числа крестьян, оказав­шихся в городах в 30-е гг., говорили по-украински или по-бело­русски. Некоторые умели читать и писать, другие же научились грамоте, став промышленными рабочими. Процесс этот совпал с интенсивно проводившейся правительством программой «лик­видации неграмотности».

Сталин никогда не упускал случая напомнить своим слушате­лям, что, кроме права наций на самоопределение, существует так­же право рабочего класса на укрепление своей власти. Для многих народов эти слова прозвучали как зловещее пророчество, посколь­ку в их городах жило большое число русских рабочих. В 1917 г. это стало причиной раздоров, которые могли повториться и еще раз. Кроме того, так называемый «авангард рабочего класса», коммунистическую партию, также по преимуществу составляли русские. Если в 1927 г. этнические русские составляли 53% от об­щей численности населения, то в партии их было 65%.

Сталин дал понять, что его оценка национальных движений зависит от политических факторов. Так, в своей основопола­гающей лекции по национальному вопросу, прочитанной в Свердловском университете в 1924 г., Сталин заявлял, и совер­шенно недвусмысленно, что любое движение, имеющее своей целью национальную самостоятельность и утверждение при­оритета национальных особенностей, будет направлено против единства государства и, соответственно, становится «буржуаз­ным» и «реакционным», вне зависимости от классовой принад­лежности его участников. Уже в 1926 г. Сталин упрекал укра­инского наркома образования Шуйского в том, что прово­димая им политика преобразуется в процесс отчуждения украинской культуры и общества от общесоветских, принимает форму борьбы с Москвой, с русскими как таковыми, с русской культурой и «ее высшим достижением — ленинизмом».

В течение 1930-х гг. изменилось отношение к дореволюцион­ной истории: некоторых царей и князей, которых в 20-х гг. исто­рики вроде Покровского осуждали как реакционеров и эксплуа­таторов, теперь стали изображать в более благоприятном свете. Ведь это они, между прочим, создали на данной территории госу­дарство, ставшее теперь Советским Союзом, и царизм развивал и распространял русский язык, который ныне служит связующим материалом в строительстве нового социалистического общест­ва. Такие исторические деятели, как Александр Невский (про­славленный в 1938 г. фильмом Эйзенштейна), Иван Грозный (позднее восхваленный тем же режиссером) и Петр Великий (ге­рой апологетического романа Алексея Толстого), были реабили­тированы «как исторически прогрессивные». Такими же счита­лись и деятели национально-освободительного движения других стран, например Богдан Хмельницкий, казацкий вождь XVII в., который возглавил восстание против польской знати и заключил с Россией союз. Те же, кто сопротивлялся включению в состав России (Мазепа, Шамиль), «прогрессивными» уже не считались, а превратились в «агентов империализма».

Конституция СССР 1924 г. Оформление единого союзного государства как федерации суверенных советских республик было продолжено на II съезде Советов, который 31 января 1924 г. утвердил первую Конституцию СССР. Конституция СССР состояла из двух разделов: Декларация об образовании СССР и Договор об образовании СССР. В Декларации указы­валось на причины и принципы объединения для вхождения в его состав новых республик, «имеющих возникнуть в будущем». За союзной республикой сохранялось право выхода из СССР, а ее территория не могла быть изменена без ее согласия.

Договор состоял из 11 глав: 1. О предметах ведения верхов­ных органов власти СССР; 2. О суверенных правах союзных рес­публик и о союзном гражданстве; 3. О Съезде Советов СССР; 4. О Центральном Исполнительном Комитете СССР; 5. О Пре­зидиуме ЦИК СССР; 6. О СНК СССР; 7. О Верховном Суде СССР; 8. О народных комиссариатах СССР; 9. Об ОГПУ; 10. О союзных республиках; 11. О гербе, флаге и столице СССР[129].

В исключительное ведение Союза входили внешняя полити­ка и торговля, решение вопросов о войне и мире, организация и руководство вооруженными силами, общее руководство и планирование экономики и бюджета, разработка основ обще­союзного законодательства. Высшим органом власти являлся Съезд Советов СССР (собираемый раз в год), а в период между съездами — ЦИК СССР. ЦИК состоял из Союзного Совета (представителей республик пропорционально численности на­селения) и Совета Национальностей (представители союзных и автономных республик — по 5 депутатов от каждой, и автоном­ных областей — по 1 депутату). Число председателей ЦИК со­ответствовало количеству союзных республик. Председателями ЦИК СССР в то время являлись М. И. Калинин, Г. И. Петров­ский, А. Г. Червяков и Н. Н. Нариманов. В промежутках между сессиями ЦИК СССР высшим законодательным и исполни­тельным органом власти являлся Президиум ЦИК СССР, изби­равшийся на совместном заседании палат. ЦИК СССР форми­ровал высший исполнительный орган — СНК СССР — из 10 наркоматов. Пять наркоматов были общесоюзными: ино­странных дел, военных и морских дел, внешней торговли, пу­тей сообщения, почт и телеграфов. Пять наркоматов были объ­единенными: ВСНХ, продовольствия, труда, финансов и РКИ. Конституция предусматривала создание Верховного Суда при ЦИК СССР, на который возлагался надзор за судебной деятельностью судов СССР, а также рассмотрение наиболее важ­ных и серьезных дел.

Все остальные сферы управления находились в исключи­тельной компетенции союзных республик. В Конституции СССР 1924 г. не было характеристик общественного устройства союзного государства, глав о правах и обязанностях граждан, избирательном праве и местных органах власти. Интересно, что ни в этой, ни в последующих Конституциях СССР ничего не говорилось о государственном языке. Русский язык, бывший фактически официальным, формально таковым не являлся. Все эти вопросы решались республиканскими конституциями. В частности, термин «государственный язык» использовался только в конституциях трех закавказских республик. Конститу­ция РСФСР была принята 11 мая 1925 г.

Со времени принятия Конституции СССР 1924 г. и до приня­тия Конституции СССР 1936 г. произошли большие изменения в государственном устройстве СССР. Перемены были несколь­ких типов и связаны с образованием новых союзных республик, с изменением государственно-правовых форм различных авто­номных образований, с усилением роли центра, союзных орга­нов власти, а также с расширением и укреплением администра­тивно-командной системы управления.

В 1925 г. в состав СССР были приняты Туркменская и Узбек­ская ССР, в начале 1931 г. — Таджикская ССР. Таким образом, к началу 30-х гг. в составе СССР насчитывалось уже семь союзных республик. Определенные изменения произошли в националь­ном устройстве СССР и на республиканском уровне. Были уточ­нены границы союзных республик: к Белоруссии отошли от РСФСР1 отдельные районы Витебской, Гомельской и Смолен­ской областей, а к Таджикистану — часть территории Узбекской ССР. Шло дальнейшее оформление автономий в составе РСФСР: были преобразованы из автономных областей Бурят-Монгольская и Карельская АССР (1923), Чувашская АССР (1925), Мордовская и Удмуртская АССР (1934) и т. д. Сходные процессы происходили и в других республиках. В 1924 г. в соста­ве УССР была образована Молдавская АССР. В Закавказье ста­тус автономных областей получили Нагорный Карабах (1923) и Нахичеванский край (1923; через год был преобразован в АССР) в составе Азербайджанской ССР, в составе Грузинской ССР была образована Абхазская АССР[130] (1931). Еще большим было количество образованных в конце 20-х — начале 30-х гг. нацио­нальных округов: 10 только в РСФСР. Вместе с тем у отдельных народов на Северном Кавказе был понижен статус автономий.

С конца 20-х гг. наметилась тенденция к расширению прав союзных органов за счет сужения компетенции республик. Рос­ло количество союзных и союзно-республиканских предпри­ятий, с 1930 г. все кредитование сосредоточилось в союзных органах. В 1929 г. было отменено право республик непосредст­венно ставить вопросы в ЦИК СССР: теперь они должны были вносить их предварительно в СНК СССР. В конституциях РСФСР, ЗСФСР и ТССР отсутствовали главы о суверенных правах республик и праве выхода из состава СССР.

Изменилась компетенция высших органов СССР. Съезд Со­ветов постепенно терял свое значение, с 1927 г. он собирался раз в два года, вместо прежних ежегодных съездов. Важнейшие решения уже зачастую принимались не съездами Советов СССР или сессиями ЦИК СССР, а партийными органами. Доклады правительства и наркомов на съездах были отчетными и информационными, а не постановочными. С 1929 г. наруша­лись сроки созывов съездов, а сами съезды приобретали все бо­лее парадный характер. С начала 30-х гг. на сессиях ЦИК СССР была введена новая процедура, предусматривающая ут­верждение списков постановлений, принятых Президиумом ЦИК. В январе 1934 г. без обсуждения и внесения изменений списочно было принято 34, а в январе 1936 г. уже 66 постанов­лений. В Президиуме ЦИК Советов (21 человек) сосредотачи­валось большое количество полномочий: к исключительной компетенции Президиума относились вопросы частной и об­щей амнистии, о приеме гражданства и его лишении. Дальней­шая централизация управления, передача все большего количе­ства функций по управлению в общефедеральные органы вла­сти наряду со сращиванием партийного и государственного аппаратов привели к тому, что Президиум становится все более бюрократическим органом власти с огромным аппаратом. Всего в подчинении ЦИК и Президиума ЦИК находилось более 100 учреждений, несколько газет и журналов, 34 сельскохозяй­ственные школы, несколько десятков научных и учебных заве­дений. Во многих вопросах Президиум ЦИК подменял СНК, зачастую дублируя его деятельность. СНК, по-прежнему явля­ясь важным органом исполнительной и законодательной вла­сти, фактически подчинялся Президиуму ЦИК СССР. Законо­дательные функции СНК сужались.

Наряду с изменением и перераспределением властных пол­номочий высших органов власти в 20—30-е гг. происходило усиление карательно-репрессивного аппарата и силовых нарко­матов. В 1934 г. был ликвидирован РВС, а Наркомат по военно-морским делам реорганизован в Наркомат обороны СССР. Серьезной реорганизации были подвергнуты органы государст­венной безопасности и общественного порядка. 28 марта 1924 г. ЦИК СССР утвердил Положение о правах ОГПУ в части адми­нистративных высылок и заключения в концентрационный ла­герь, согласно которому принятие постановлений о подобных мерах возлагалось на Особое совещание при ОГПУ в составе трех членов коллегии и прокурора Верховного Суда СССР. В 1927 г. ОГПУ было предоставлено право рассматривать ряд дел во внесудебном порядке, при этом прокуратуре запрещалось самостоятельно возбуждать дела против работников ОГПУ. В ознаменование заслуг перед государством 14 декабря 1927 г. ОГПУ было награждено орденом Красного Знамени. Циркуля­ры ОГПУ от 29 октября 1928 г. и 8 апреля 1931 г. закрепляли все судебные права «троек». В состав «троек» включались теперь представители обкомов ВКП(б) и исполкомов. Дальнейшее рас­ширение полномочий ОГПУ—НКВД пришлось на 30-е гг.

Решением Сталина от 13 мая 1929 г. была создана комис­сия по реорганизации системы мест заключения, входившей тогда в структуру НКВД, в составе министра юстиции РСФСР Н. М. Янсона, первого заместителя председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды, наркома внутренних дел В. Н. Толмачева, проку­рора РСФСР Н. В. Крыленко и наркома труда, секретаря ЦК ВКП(б) Н. А Угланова. Комиссии было поручено разработать систему трудовых лагерей, подчиняющихся ОГПУ. По реко­мендации комиссии было подготовлено постановление Полит­бюро от 23 мая об использовании труда уголовных арестантов. Угланов и начальник Главного управления мест заключения НКВД Е.Г. Ширвиндт[131] возражали против реорганизации, но восторжествовала точка зрения прокуратуры и ОГПУ, 7 апре­ля 1930 г. было утверждено постановление «Об исправитель­но-трудовых лагерях», а 24 апреля было создано управление лагерями ОГПУ (УЛАГ), преобразованное в 1931 г. в Главное управление исправительно-трудовых лагерей, трудовых поселе­ний и мест заключения ОГПУ (ГУЛАГ). Страна стала покры­ваться сетью строящихся лагерей и колоний.

Общая численность заключенных в лагерях и колониях ГУЛАГа возрастает с 179 тыс. в 1931 г. до 2 млн. в 1941 г. Каж­дый третий заключенный был осужден по политическим моти­вам, а остальные в той или иной степени являлись жертвами социальной и экономической политики сталинского режима.

Расширение прав ОГПУ продолжалось. В конце 1931 г. управ­ление милицией и уголовным розыском окончательно закрепля­лось за ОГПУ, где была создана Главная инспекция по милиции и уголовному розыску (с 1932 г. Главное управление милиции). В 1923 г. в областях, краях и республиках вводились специальные военные прокуратуры ОГПУ (ликвидированы лишь в 1954 г.), вместе с тем 25 июля 1932 г. ЦИК СССР вынужден был принять постановление «О революционной законности», где осудил на­рушения закона в ходе коллективизации органами ОГПУ.

Критика органов ОГПУ, наряду с требованием сталинского руководства централизовать всю работу правоохранительных органов, привела в 1934 г. к образованию Наркомата внутрен­них дел СССР. В НКВД СССР вошло полным составом ОГПУ СССР, преобразованное в Главное управление госбезопасно­сти. В структуру наркомата также входили Главное управление пограничной и внутренней охраны, ГУЛАГ, Главное управле­ние пожарной охраны и другие организации. Вместо судебной коллегии ОГПУ было создано Особое совещание при наркоме НКВД. Картину усиления полномочий карательно-репрессив­ных органов власти дополнила реформа прокуратуры СССР. 20 июня 1933 г. постановлением ЦИК и СНК СССР на базе прокуратуры Верховного Суда СССР была учреждена Прокура­тура СССР, при этом прокуроры республик подчинялись Про­курору СССР, а в дальнейшем, с 1936 г., и назначались им.

Изменения в системе госучреждений в 1930-е гг. свидетель­ствовали о складывании основ тоталитарного строя с мощным карательно-репрессивным аппаратом. При этом большое зна­чение имели кадровые изменения в составе госучреждений СССР. В течение 20-х гг. на важнейшие посты в правительстве и других центральных учреждениях были выдвинуты сторонни­ки Сталина. После вынужденной отставки 25 января 1925 г. Л. Д. Троцкого и смерти 31 октября 1925 г. на операционном столе его преемника Фрунзе с 6 ноября 1925 г. Наркомат по военным и морским делам возглавил выдвиженец Сталина К. Е. Ворошилов. После смерти в 1926 г. руководителя ОГПУ Дзержинского его место занял серьезно заболевший В. Р. Мен­жинский, функции которого фактически выполнял его замес­титель Г. Г. Ягода. Таким образом, уже в середине 20-х гг. Сталин контролировал два важнейших силовых ведомства. По­сле расправы с правой оппозицией и снятия с поста Председа­теля Совнаркома СССР Рыкова главой правительства с 19 де­кабря 1930 г. являлся Молотов. С 21 июля 1930 г. Наркомат иностранных дел возглавил М. М. Литвинов, более лояльно настроенный к сталинскому правлению, чем его предшествен­ник Г. В. Чичерин. На протяжении 20—30-х гг. Сталин неук­лонно придерживался провозглашенного им принципа «кадры решают все», последовательно формируя аппарат личной вла­сти.