Нормативные акты в системе источников советского социалистического права

Политические директивы: решения съездов и пленумов ЦК ВКП(б)—КПСС, Политбюро и Секретариата ЦК, а затем и личные указания, резолюции, записки секретарей ЦК, в пер­вую очередь И. Сталина, — предрешали издание государствен­ных нормативных документов, которые регламентировали дея­тельность органов госбезопасности, революционных и военных трибуналов, предоставляли им различные полномочия (в том числе в противоречие с законами), предписывали определен­ную политическую линию.

Надо заметить, что начиная с 30-х гг. не было ни одного случая, чтобы репрессивная политика обсуждалась коллегиаль­ными высшими органами государственной власти: Съездом Со­ветов, ВС СССР или Верховными Советами союзных респуб­лик. Все нормативные акты, относящиеся к работе органов гос­безопасности, общей и военной юстиции, прокуратуры, по политическим делам сводились к постановлениям ВЦИК и ЦИК СССР, Президиума ВС СССР или Совнаркома -- СМ СССР, а также самих ведомств (ВЧК—ОГПУ—НКВД, Нарком-юста, Прокуратуры). С течением времени стали издаваться и совместные постановления ЦК ВКП(б) и СМ СССР, которые можно отнести одновременно и к политическим директивам, и к нормативным правовым актам.

Остановимся на основных нормативных актах.

Первым нормативные актом, относящимся к созданию орга­нов политической юстиции, является постановление СНК от 7 декабря 1917 г. об образовании Всероссийской чрезвычайной ко­миссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем, кото­рым определялся персональный состав комиссии и названы ее основные задачи: пресекать и ликвидировать все контрреволюци­онные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили; предавать суду революционно­го трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выра­батывать меры борьбы с ними; вести предварительное расследова­ние, поскольку это необходимо для пресечения действий контр­революционеров и саботажников. ВЧК имела также право конфисковать имущество, выдворять из определенной местности, лишать продовольственных карточек, публиковать в печати спи­ски «врагов народа» и т. д.[234] Функции ВЧК были определены этим постановлением не исчерпывающе. ВЧК была органом не только оперативно-розыскной работы, но и следствия, а также исполне­ния некоторых административных санкций. Рассмотрение уго­ловных дел о контрреволюционных преступлениях относилось к ведению революционных трибуналов. Таким образом, постепен­но стал создаваться аппарат политической юстиции, завершение формирования которого относится к началу 30-х гг.

Декретом СНК от 22 ноября 1917 г. «О суде» наряду с народ­ными судами были созданы революционные трибуналы «для борьбы против контрреволюционных сил... а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и про­чими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чинов­ников и прочих лиц». Заседатели революционных трибуналов избирались Советами рабочих, солдатских и крестьянских депу­татов. При трибуналах образовывались следственные комис­сии[235]. В Инструкции НКЮ от 19 декабря 1917г. «О революцион­ном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, на­лагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний», получившей название «указы Штейнберга»[236], детализировался перечень преступлений, подсудных ревтрибуналу, и устанавливались наказания, которые он мог назначать: штраф, лишение свободы, удаление из отдельных местностей или из России, об­щественное порицание, объявление врагом народа, конфиска­ция имущества, обязательные общественные работы[237].

Через полгода (16 июня 1918 г.) НКЮ установил, что рев­трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и прочим «не связаны никакими ограничениями, за исключе­нием случаев, когда в законе определена мера в выражениях: «не ниже» такого-то наказания»[238]. Этот принцип затем неодно­кратно подтверждался.

С 21 февраля 1918 г. резко расширяются права ВЧК в облас­ти применения наказаний. Декрет СНК «Социалистическое отечество в опасности» установил, что «неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитато­ры, германские шпионы расстреливаются на месте преступле­ния»[239]. Это право ВЧК первоначально распространялось на ме­стности, объявленные на военном положении, но затем стало общим правилом. Таким образом, ВЧК очень скоро объединила в себе четыре функции уголовной юстиции, обычно разделяе­мые между различными ведомствами: розыск подозреваемого, предварительное расследование дела, судебное или «квазисудеб­ное» его рассмотрение и исполнение наказания.

В действительности разделение функций розыска преступни­ка, проведения расследования, суда и исполнения наказания имеет принципиальное значение с точки зрения обеспечения за­конности и охраны прав личности, обеспечивается контроль од­ного юридического ведомства другим. Ошибки, допущенные при розыске и задержании подозреваемого, могут быть исправлены на предварительном следствии; в свою очередь, следственные мате­риалы проверяются судом. Органы, исполняющие наказание, должны быть независимы от всех других — не их дело вмешивать­ся в расследование или судебное рассмотрение дела. Интересам контроля служит обжалование приговора и пересмотр его в по­рядке надзора или по вновь открывшимся обстоятельствам.

В системе госбезопасности, как она сложилась с первых, своего существования, все было соединено. Это был единый ре­прессивный аппарат, который постепенно расширял поле свое? деятельности и переходил ко все более террористическим мето­дам работы. Соединяя розыск, следствие[240], подобие суда и осу­ществление репрессий, он в известной степени конкурировал лишь с революционными трибуналами (впоследствии — трибу­налами МВД—МГБ и военными судами (трибуналами).

Последующее расширение полномочий ВЧК произошло в результате принятия декрета СНК от 5 сентября 1918 г. о «крас­ном терроре»[241] ВЧК приобрела полномочия изолировать классо­вых врагов в концентрационных лагерях, расстреливать лиц, прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, с опубликованием имен расстрелянных и оснований применения к ним этой меры.

В феврале 1919 г. высшее партийное и советское руководство попыталось несколько сузить репрессивные полномочия ВЧК. В постановлении ВЦИК «О праве вынесения приговоров ВЧК и революционными трибуналами»[242] их функции были разграниче­ны: «право вынесения приговоров по всем делам, возникаемым в чрезвычайных комиссиях, передается реорганизованным трибу­налам», а «при наличии вооруженного выступления (контррево­люционных, бандитских и т. п.) за чрезвычайными комиссиями сохраняется право непосредственной расправы для пресечения преступлений». Такое же право было дано чрезвычайным комис­сиям и в местностях, объявленных на военном положении. ВЧК могла также заключать арестованных в концентрационные лагеря.

Установлено, что революционные трибуналы состоят из трех членов, избираемых на месячный срок губернскими исполко­мами или городскими советами. Суд должен назначаться не позже чем через 48 часов после окончания следствия. Вызов или невызов свидетелей, равно как допущение или недопуще­ние защиты и обвинения при рассмотрении дела, зависели от самого трибунала. «Трибуналы ничем не связаны в определе­нии меры наказания. Приговоры трибунала не подлежат обжа­лованию в апелляционном порядке».

В мае 1920 г. были созданы революционные военные трибу­налы, рассматривающие в основном дела о военнослужащих[243].

Спустя год с небольшим постановлением ВЦИК и СТО от 29 мая 1920 г.[244] соотношение между ВЧК и революционными трибуналами было изменено в пользу ВЧК: ей и ее органам на местах были предоставлены права военных революционных три­буналов «в отношении всех преступлений, направленных против военной безопасности республики (взрывы, поджоги, измена, шпионаж, спекуляция военных мероприятий)». Высшая мера наказания — расстрел, формально отмененная 17 января 1920 г., была вновь введена. Все эти полномочия, несмотря на оконча­ние Гражданской войны, фактически сохранились за ВЧК и впоследствии заменившими ее органами (ОГПУ, НКВД).

Политическая юстиция в СССР претерпевала бесконечные реорганизации и то расширяла, то сокращала свои функции и сферу полномочий, меняла названия входящих в нее учрежде­ний. Эти изменения, как правило, вызывались различными со­бытиями экономического (нэп, коллективизация), военного, международного или внутрипартийного характера и диктова­лись сверху. Но нередко они инициировались и снизу, отдель­ными ведомствами: НКВД, Прокуратурой, реже Верховным су­дом, возникая в недрах соответствующих аппаратов, считавших своевременным так или иначе скорректировать карательную политику. Заметим, что эти аппараты, особенно если принять во внимание обширную национальную периферию, отнюдь не представляли собой «монолита», а состояли из самых разных людей и группировок, выражающих как общие, так и местные интересы, занимавших и крайне непримиримые, и более либе­ральные позиции, — разумеется, в жестких рамках общих поли­тических установок. Во второй половине 30-х гг. Сталин стал преодолевать всякие проявления местнических и национальных тенденций, в том числе и в первую очередь — в системе политической юстиции. Окончание Гражданской войны давало реаль­ную возможность изменить правовую политику в стране, отка­заться от чрезвычайных мер, перейти к мирным методам поли­тической, хозяйственной, идеологической деятельности. Но этого не произошло. Репрессивные методы хотя поначалу, осо­бенно в период нэпа, несколько сократились, но вскоре возоб­новились с еще большей активностью. Отечественные и зару­бежные авторы по-разному объясняют это обстоятельство, в том числе говорится, что широкие репрессии последующих лет преследовали ряд целей: создать массовую «армию» для приме­нения дешевого труда заключенных, изъять из общества потен­циальных противников сталинской социальной и экономи­ческой политики, укрепить дисциплину в партийно-государст­венном и хозяйственном аппаратах, мобилизовать массы на скорейшее решение экономических задач (коллективизация, индустриализации и т. д.) и подавить всякое инакомыслие, пре­сечь деятельность иностранных разведок внутри страны и проч.[245]

В принципе принимая такое объяснение, сделаем замеча­ние. Единого замысла или плана, включавшего все эти элемен­ты, никогда не существовало. Разные цели появлялись и изме­нялись по ходу исторических событий начиная с 20-х и кончая 50-ми гг. На первом месте среди них были изоляция, подавле­ние и уничтожение классовых (реальных и потенциальных) противников «строительства социалистического общества», и эти цели, конечно, тоже модифицировались в зависимости от конкретной исторической обстановки.

Так, обстановка в период нэпа сказалась на принятии поста­новления ВЦИК от 6 февраля 1922 г. об упразднении ВЧК и об­разования при НКВД ГПУ[246]. Оно определяло задачи и правовой статус этого органа. ГПУ создавалось для подавления открытых контрреволюционных выступлений, в том числе бандитизма; принятия мер охраны и борьбы со шпионажем; выполнения специальных поручений Президиума ВЦИК и СНК по охране революционного порядка и др. Ему предоставлялись права про­изводства обысков, выемок и арестов. Далее говорилось, что «впредь все дела о преступлениях, направленных против совет­ского строя или представляющих нарушение законов РСФСР, подлежат разрешению исключительно в судебном порядке рев­трибуналами или народными судами по принадлежности» (п. 8).

Таким образом, ГПУ поначалу не получило права внесудеб­ной репрессии. Но 10 августа 1922 г. издан декрет ВЦИК «Об административной высылке»[247], которым эта мера устанавлива­лась «в целях изоляции лиц, причастных к контрреволюцион­ным выступлениям». Она применялась особой комиссией при наркоме внутренних дел. По сути дела, речь шла не о высылке, а о ссылке, потому что в соответствующем решении должны были указываться «район высылки и время ее» (не более трех лет). Высланные лишались избирательных прав и поступали под надзор местного органа ГПУ.

В этот же период времени подверглись высылке за границу виднейшие российские философы, литераторы, художники, не совершившие никаких преступлений против советской власти, хотя и не сочувствовавшие ей.

В 1922 г. были приняты первые уголовный и уголовно-про­цессуальный кодексы РСФСР. Это имело важное значение для создания основ правопорядка в сфере борьбы с преступностью. Но репрессивная система ВЧК—ГПУ—ревтрибуналов приняти­ем кодексов практически не была затронута. В то же самое время (16 октября 1922 г.) ВЦИК принял постановление о борьбе с бандитизмом[248], в котором говорилось: «Предоставить ГПУ право внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении всех лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях», а также «право высылать и заключать в лагерь принудительных работ» лиц, признаваемых социально опасными, в том числе деятелей антисоветских поли­тических партий. Были ограничены функции прокурорского надзора по политическим делам. ГПУ получило также право вы­несения «внесудебных приговоров» по делам о должностных преступлениях самих сотрудников ГПУ. Об этом уведомлялся нарком юстиции, а в назначении наказания сотрудникам ГПУ участвовал прокурор республики или его помощник.

Новшество состояло в том, что при слушании дел о полити­ческих преступлениях и шпионаже в состав суда обязательно входили представители ГПУ, а материалы этих дел после рас­смотрения возвращались для хранения в архивы ГПУ.

Новое постановление Президиума ЦИК СССР о борьбе с бандитизмом было принято 9 мая 1924 г. ОГПУ были подчине­ны в оперативном отношении органы милиции и уголовного розыска. Уполномоченные ОГПУ получили «право внесудеб­ной расправы в отношении бандитов и их пособников», вклкь чая высылку, направление в лагерь и расстрел.

В 1926 г. ЦИК СССР предоставил право ОГПУ запрещать после отбытия ссылки или заключения в лагере возвращаться выдворенным лицам в Москву или Московскую губернию[249]. В том же году Президиум ЦИК СССР предоставил Особому совещанию при ОГПУ право внесудебной расправы, вплоть до расстрела, по отношению к лицам, уличенным в контрабанде или насилии над пограничной охраной[250]. В 1927 г. тот же орган разрешил ОГПУ «рассматривать во внесудебном порядке, вплоть до применения высшей меры наказания и опубликова­ния в печати, дела по диверсиям, поджогам, пожарам, взрывам, порче машинных установок как со злым умыслом, так и без оного»[251]. Наконец, в этом же году право внесудебного рассмот­рения дел, вплоть до применения расстрела, было распростра­нено на белогвардейцев, шпионов и бандитов[252].

Таким образом, к началу массовых репрессий 30—40-х гг. карательный аппарат политической юстиции, включая револю­ционные и военные трибуналы, был уже полностью создан, от­лажен и имел большой опыт практической деятельности. Оста­валось только использовать его для фабрикации дел в отноше­нии несуществующих, вымышленных противников режима, как членов ВКП(б), так и беспартийных представителей интелли­генции, рабочего класса и крестьянства.

Первыми актами этого «большого террора», как полагают В. Кудрявцев и А. Трусов, надо считать постановление ЦИК СССР об ответственности за измену Родине (8 июня 1934 г.)[253] и постановление ЦИК и СНК СССР о порядке ведения дел по подготовке или совершению террористических актов[254], приня­тое в день убийства Кирова — 1 декабря 1934 г. Этим постанов­лением устанавливался срок ведения следствия в 10 дней, дела рассматривались в суде без участия сторон. Обжалование не до­пускалось, как и подача ходатайства о помиловании, приговор к расстрелу приводился в исполнение немедленно. В 1937 г. аналогичный порядок был установлен по делам о вредительст­ве, диверсиях и контрабанде. Именно по этим обвинениям бы­ла впоследствии осуждена основная масса людей, не причаст­ных ни к упомянутым, ни к другим преступлениям[255].

Еще в июле 1934 г. было упразднено ОГПУ, а на его базе создан общесоюзный Наркомат внутренних дел (НКВД СССР), объеди­нивший функции политической и криминальной оперативной и следственной работы с управлением лагерями и тюрьмами. В его ведение также входили: внешняя разведка, командование внут­ренними и конвойными войсками, паспортный, пограничный и таможенный контроль, пожарная охрана и др. В феврале 1941 г. НКВД был разделен на два союзных наркомата — НКВД и НКГБ, но в июле того же года оба ведомства были опять объединены. Вновь НКГБ был выделен из состава НКВД 14 апреля 1943 г., а 5 марта 1953 г. МГБ[256] было ликвидировано и объединено с МВД.

Когда начались массовые репрессии, ни суды, ни Особое со­вещание при НКВД уже не могли справляться с огромным коли­чеством дел. В 1930 г. приказами НКВД СССР были организова­ны «тройки», а затем и «двойки» для внесудебного рассмотрения дел на бывших кулаков, членов антисоветских партий, белогвар­дейцев, жандармов и чиновников царской России, бандитов, реэмигрантов, участников антисоветских организаций, церков­ников, сектантов и др. Активно работали Военная коллегия Вер­ховного суда, трибуналы войск НКВД и военные трибуналы, рассматривавшие дела о вымышленных государственных преступлениях. Вся эта практика, противоречившая не только элементарным принципам права, но и провозглашенным прин­ципам «социалистической законности», реализовалась преиму­щественно на основе партийных директив, инструкций и прика­зов руководителей ведомств. К ним относились, в частности, санкционированные Политбюро и подписанные Ежовым прика­зы НКВД 1937 г. о проведении массовых репрессий.

Обратимся к принципиально важному документу — поста­новлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия».

Основная причина его состояла в том, что репрессивные за­дачи, поставленные партийным руководством в конце 20-х — начале 30-х гг., к этому времени уже были выполнены. К тому же репрессии, развернувшиеся после убийства Кирова, приня­ли такой размах, что привели к параличу управленческого, а частично и партийного аппарата. Возникла угроза выхода орга­нов госбезопасности из-под высшего партийного контроля.

Постановление отмечало, что «за 1937—1938 гг. под руковод­ством партии органы НКВД проделали большую работу по раз­грому врагов народа… и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок». Однако далее в нем содержалась кри­тика в адрес органов госбезопасности, военной юстиции и про­куратуры, в основном за «упрощенное ведение следствия и су­да». Оказывается, «враги народа и шпионы иностранных разве­док, пробравшиеся в органы НКВД... старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извра­щали советские законы, проводили массовые и необоснован­ные аресты, в это время спасая своих сообщников, в особенно­сти засевших в органах НКВД».. Порицался такой порядок, при котором «следователь ограничивается получением от обвиняе­мого признания своей вины и совершенно не заботится о под­креплении этого признания необходимыми документальными данными». Отмечалось, что не всегда ведутся протоколы допро­сов или они составляются необъективно. Работа органов про­куратуры сводится «к простой регистрации и штампованию следственных материалов». Всем этим «умело пользовались пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры... враги народа. Они сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы... создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей...»[257].

Постановление запрещало «производство каких-либо массо­вых операций по арестам и выселению». Были ликвидированы «судебные тройки» при НКВД, а также при управлениях милиции. Все дела полагалось передавать по подсудности на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР. Было предписа­но восстановить прокурорский надзор за следствием и дознанием.

Постановление 1938 г. ознаменовало собой спад кампании массовых репрессий 30-х гг. Но судебный и внесудебный тер­рор в полной мере ликвидирован не был; сохранился без суще­ственных изменений аппарат органов государственной безопас­ности, прокуратуры, военной юстиции. Не особенно измени­лись и методы их работы. На смену Ежову в качестве наркома внутренних дел пришел Берия, а в 1945 г. - Круглов. НКГБ (МГБ) в 1943—1953 гг. возглавляли Меркулов, Абакумов и Иг­натьев. Именно при них, с их участием и под их руководством в 40—50-е гг. имели место Катынская трагедия, дело «Еврей­ского антифашистского комитета», «Ленинградское дело», «де­ло врачей» и др. Террор, хотя и в меньших масштабах, продол­жался. Продолжилась и традиция чистки органов. В 1951 г. был арестован министр госбезопасности Абакумов. (Расстрелян в 1954 г., уже после смерти Сталина.)