В работах М.М. Бахтина

В.М. Алпатов

Проблема речевых жанров

Лингвистические работы М.М. Бахтина 50-х гг., особенно незаконченная статья “Проблема речевых жанров” (далее РЖ), достаточно широко известны, правда, более на Западе, чем у нас, а у нас они (как и другие тексты, написанные М.М. Бахтиным или при его участии, касающиеся лингвистики) больше привлекают внимание нелингвистов, чем лингвистов. Однако можно отметить ряд работ, где поставленная ученым проблема речевых жанров специально рассматривается [Федосюк 1997; Дементьев 2001]. И всё же данные работы еще во многом остаются невостребованными нашей лингвистикой.

В связи с этим, на наш взгляд, полезно рассмотреть творческую историю РЖ и других работ М.М. Бахтина, становление и развитие его взглядов на проблему речевых жанров, выявить отношение его исследований к работам его предшественников и современников в лингвистике. Данная статья представляет собой фрагмент из подготавливаемой нами книги, где лингвистические работы В.Н. Волошинова и М.М. Бахтина рассматриваются в связи с общим развитием мировой лингвистики ХХ в. По содержанию она также пересекается с публикацией [Алпатов 2001], в которой дается общий очерк лингвистической проблематики в текстах М.М. Бахтина 40-60-х гг.

Статья РЖ, писавшаяся в 1953-1954 гг., впервые была опубликована посмертно в 1979 г. Однако для нас среди уже нескольких ее изданий особенно важен пятый том незаконченного пока собрания сочинений М.М. Бахтина [Бахтин 1996], поскольку там собраны все лингвистические тексты ученого 40-60-х гг. (кроме лишь раздела о металингвистике в книге “Проблемы поэтики Достоевского”), включая черновики и подготовительные материалы, дающие представление о его творческих поисках. Отметим также содержательные комментарии Л.А. Гоготишвили к РЖ и другим текстам, особенно интересные в плане сопоставления их с работами советских лингвистов того времени, прежде всего В.В. Виноградова. Отметим однако, что нам не представляется правдоподобной гипотеза автора комментариев о том, что в РЖ и других текстах М.М. Бахтин пользовался “чужим словом”, маскируя свои “глубинные” взгляды (последние Л.А. Гоготишвили не реконструирует, говоря лишь вскользь об их религиозно-философском характере); в том числе к “условно принятой чужой позиции” отнесено согласие М.М. Бахтиным с рядом положений Ф. де Соссюра. Мы будем исходить из другой гипотезы, на наш взгляд, более обоснованной: РЖ и другие работы, написанные в Саранске, — отражение “прямого слова” автора, который не обладал заранее истиной, которую пытался затем завуалировать для неподготовленного читателя, а искал ее и далеко не всегда мог найти. Отметим и еще один недостаток публикации 1996 г., свойственный и всем другим изданиям РЖ: там из текста изъяты все цитаты из брошюры И.В. Сталина “Марксизм и вопросы языкознания” вместе с авторским обрамлением; издатели ссылаются здесь на желание самого М.М. Бахтина, но всё же такой подход нам представляется неисторичным. Однако в целом данное издание очень содержательно. Далее мы будем ссылаться на включенные в него тексты и на комментарии к ним, указывая лишь номер страницы.

В первые годы жизни в Саранске, куда Михаил Михайлович переехал в 1945 г., он, по-видимому, не работал над лингвистическими проблемами: это были годы защиты диссертации о Рабле, а затем ее переработок по требованию ВАКа. Завершение этих переработок почти совпало с выступлением И.В. Сталина по проблемам языкознания. После этого от всех филологов, особенно вузовских, требовали максимально развивать тематику, связанную со “сталинским учением о языке”. Но в данном случае требование сверху, вероятно, нашло отклик и у самого ученого: в той обстановке по вопросам языкознания можно было высказываться свободнее, чем по проблемам литературы или тем более философии; сам Сталин здесь установил весьма широкие по меркам тех лет рамки, см. [Алпатов 1991: 181-210]. А многие проблемы, стоявшие на грани литературоведения и лингвистики, давно интересовали М.М. Бахтина; в их числе была и проблема речевых жанров.

Уже 18 октября 1950 г. М.М. Бахтин выступал на объединенном заседании кафедр русской и зарубежной литератур Саранского пединститута на тему “Труды И.В. Сталина и литература”; до нас дошло лишь резюме его выступления, где кроме всего прочего упомянута проблема жанра, неразрывно связанная с проблемой языка. Затем начинают появляться черновые наброски и конспекты работ, в значительной части ныне опубликованные [207-286]. Эти тексты писались в течение 1951 и 1952 гг. Они посвящены прежде всего двум связанным между собой проблемам: диалога и речевых жанров. При этом поначалу в данных текстах основное внимание уделялось диалогу, но в 1952 г. на первый план всё более выходила проблема речевых жанров.

Среди указанных текстов 1951-1952 гг. наиболее связный характер имеет текст, опубликованный под названием “Диалог” [207-209], по-видимому, представляющий собой конспект доклада на ученом совете института. В нем кратко изложены идеи Ф. де Соссюра о языке и речи (как известно, отвергавшиеся в работах “волошиновского цикла”); отметим, что, кажется, единственный раз во всех работах М.М. Бахтина и его круга в качестве эквивалента соссюровского parole принимается речь, что соответствует русскому переводу “Курса” Ф. де Соссюра; в “волошиновском цикле” и в более поздних саранских текстах в данном смысле говорится о высказывании. Однако наряду с языком и речью в докладе упомянуто и высказывание, отличие которого от речи не проясняется. Далее говорится о “классификации речи (не языка) по функциям и жанрам” [207]. Под “функциями” речи, по-видимому, понимается то, что обычно называется функциональными стилями; позже М.М. Бахтин откажется от этого термина. Жанры многообразнее: подчеркивается “необычайное разнообразие речевых жанров и отсутствие классификации” [208]. Среди прочих жанров перечислены “общие жанры: диалог и монолог” [208]; от этого также ученый потом откажется.

В подготовительных материалах М.М. Бахтин раздумывал над проблемами соотношения языка и речи (высказывания). Вот такой набросок: “Предложение можно обсуждать только с точки зрения его грамматической правильности. Высказывание уже принадлежит к области идеологии (но оно не обязательно носит классовый характер)… Высказывание, таким образом, входит в область идеологии, но общие формы высказываний, т. е. жанры, касаются языка” [227]. И в другом наброске: “Именно в высказываниях, т. е. в речевых жанрах и совершается использование языка в классовых и групповых целях (мировоззренческих, направленческих и др.)” [231].

Отметим здесь появление термина “идеология”, ключевого для работ “волошиновского цикла” конца 20-х гг., но почти исчезнувшего в советской лингвистике к 50-м гг. Но в другом отношении уже здесь, как и потом в РЖ, очевиден отход от максимализма “волошиновского цикла”, где язык в соссюровском смысле рассматривался как фикция, ограниченно полезная в целях обучения языка, а идеологичность приписывалась любым языковым явлениям; см. об этом [Алпатов 1995]. Теперь же выделяются и язык, и речь, которая вновь, как и в “волошиновском цикле”, именуется высказыванием. Вновь подчеркивается связь высказываний с жанрами, хотя последние также “касаются языка”. Первоначально встречающийся в черновиках термин “жанр” постепенно заменяется на речевой жанр, а термин речь исчезает вовсе, хотя сохраняется прилагательное речевой в составе сложных терминов речевой жанр и речевое общение.

Уже в черновиках М.М. Бахтин отмечает неразработанность подхода к жанрам и к стилям в науке: “Разработана только теория литературных жанров, но разработана на специфической узкой основе Аристотеля и неоклассицизма” [222]; в то же время “классификации форм бытового диалога до сих пор нет” [233]. В целом однако проблема речевых жанров “лежит на границах лингвистики и литературоведения” [236]. Однако и в данных набросках какой-либо системы жанров или критериев отграничения одного жанра от другого не предлагается. Многое остается неясным. Вот, например, такая фраза: “Который час?” — это предложение, но одновременно это речевой жанр бытового общения [272]. Имеется ли здесь в виду существование целого жанра бытового общения или же, наоборот, выделяется очень дробная система жанров, где целый жанр может соответствовать одному стандартному предложению? Л.А. Гоготишвили справедливо отмечает т отсутствие в этих текстах “последовательного терминологического разведения” высказывания и речевых жанров [590], то есть двух ключевых понятий всей концепции. См., например, такую формулировку: “общие основные признаки высказывания (т. е. всех речевых жанров)” [263].

В одном из черновиков упоминается о том, что его автор готовит “журнальную статью” [253]. Явно имеется в виду РЖ, но неясно, для какого журнала статья предназначалась. Тема о речевых жанрах записывалась М.М. Бахтину как плановая на 1953 год. Очевидно, что он долгое время (не менее двух лет) был ей увлечен, много над ней работал и дошел в этой работе до довольно продвинутой стадии. Начал складываться связный текст, видимо, еще не вполне отделанный, но уже близкий к виду, готовому для печати. Это самый пространный из бахтинских текстов 50-х гг. Статья, видимо, была написана более чем наполовину, но затем, как и все тексты того же автора 50-х гг., была им заброшена, внезапно обрываясь.

Большая статья РЖ по тематике далеко выходит за рамки своего заглавия, затрагивая многие проблемы. Мы однако за недостатком места вынуждены сосредоточиться на разработке в ней проблемы речевых жанров.

Отметим однако вкратце общий подход автора к языку и высказыванию, отличный, как мы отмечали выше, от подхода “волошиновского цикла”. Несколько раз упоминается “Курс общей лингвистики” Ф. де Соссюра, названный “серьезным курсом”. Но если в “волошиновском цикле” “абстрактный объективизм” швейцарского ученого признавался полностью неприемлемым, то теперь вполне принимается и разграничение языка и речи (высказывания, в терминологии М.М. Бахтина), и соссюровская трактовка языка; вся полемика с Ф. де Соссюром относится к трактовке последним речи (высказывания). Вот два примера, свидетельствующих о принятии М.М. Бахтиным главного соссюровского разграничения: “Использование языка осуществляется в форме единичных конкретных высказываний (устных или письменных) участников той или иной области человеческой деятельности” [159]; “Языка, как система, обладает, конечно, богатым арсеналом языковых средств — лексических, морфологических и синтаксических — для выражения эмоционально-оценивающей позиции говорящего” [188]. Неоднократно в РЖ говорится о слове и предложении как единицах языка.

“Абстрактно-объективистская” теория языка теперь для М.М. Бахтина необходима, но недостаточна: ее надо дополнить теорией высказывания. Он сосредоточивает внимание на последней просто потому, что теория языка к 50-м гг. ХХ в. уже была разработана у Ф. де Соссюра и его последователей, тогда как теории высказывания, включая один из основных ее компонентов — теорию языковых жанров, — в науке не было. Позже [Бахтин 1972: 309] теория высказывания получила у М.М. Бахтина название “металингвистика” в отличие от “лингвистики”, изучающей язык. В РЖ термина “металингвистика” еще нет.

Однако что М.М. Бахтин понимал под высказыванием? Здесь его позиция не вполне однородна. С одной стороны, прямо говорится, что высказывание — то же, что parole у Ф. де Соссюра [183]. Но с другой стороны, в другом месте высказывание прямо определяется (и это даже вынесено в заголовок раздела) как “единица речевого общения” [167]. Тем самым высказывание — единица чего-то более общего — речевого общения так же, как слово и предложение — единицы языка. Термин “речевое общение”, по мнению Л.А. Гоготишвили, восходит к Л.П. Якубинскому [543]. Речевое общение строго не определяется, но подчеркивается, что в отличие от parole у Ф. де Соссюра оно не индивидуально, а социально; это — процесс с двумя активными участниками — говорящим и его собеседником. Именно за недооценку роли второго участника речевого общения критикуется Ф. де Соссюр: “Дается схема активных процессов речи у говорящего и соответствующих пассивных процессов восприятия и понимания речи у слушающего” [169].

О речевом общении в РЖ говорится немного, главное внимание уделено его единице — высказыванию. Этот термин был в “волошиновском цикле”, но там не делалось каких-либо попыток его определить. Теперь же предпринимается попытка строго подойти к высказыванию и определить его границы. Фактически предлагаются два разных критерия для диалога и монолога. В диалоге высказывание выделяется весьма просто: это реплика одного говорящего, не прерванная другими репликами [172]. В монологическом, прежде всего письменном тексте, где в явном виде не присутствуют другие речевые субъекты, высказывание — связный и законченный текст; в качестве его примеров приводятся роман и трактат [172-173].

Высказывание характеризуется тремя основными особенностями. Главная из них — принадлежность одному говорящему. Другая особенность — “специфическая завершенность высказывания”, о которой прежде всего свидетельствует “возможность ответить на него, точнее и шире — занять в отношении его ответную позицию (например, выполнить приказание)” [178]. Имеются и другие факторы завершенности высказывания: “предметно-смысловая исчерпанность”, “речевой замысел или речевая воля говорящего”, “типические композиционно-жанровые формы завершения” [179]; эти факторы проявляются по-разному в зависимости от жанра. “Третий и самый важный для нас момент”, характеризующий высказывание — его “устойчивые жанровые формы” [180].

Высказывание может совпадать по протяженности с предложением, но всегда от него отличается: “Предложение, как единица языка…, не отграничивается с обеих сторон сменой речевых субъектов, оно не имеет непосредственных контактов с действительностью (с внесловесной ситуацией) и непосредственного же отношения к чужим высказываниям, оно не обладает смысловой полноценностью и способностью непосредственно определять ответную позицию другого говорящего, то есть вызывать ответ” [176]; “Предложение, как единица языка, подобно слову, не имеет автора. Оно ничье, как и слово, и, только функционируя как целое высказывание, оно становится выражением позиции индивидуального говорящего в конкретной ситуации речевого общения” [187].

Переходя к рассмотрению собственно проблемы речевых жанров в РЖ, сразу отметим, что здесь в отличие от подготовительных набросков они четко отграничены от высказываний. Если поначалу эти два термина даже выступали как синонимы, то теперь их соотношение определено: “Каждое отдельное высказывание, конечно, индивидуально, но каждая сфера использования языка вырабатывает свои относительно устойчивые типы таких высказываний, которые мы и называем речевыми жанрами” [159].

М.М. Бахтин указывает, что “общая проблема речевых жанров” в науке никогда не ставилась; более всего изучались, но не в лингвистическом плане, речевые жанры художественной литературы; иногда речь шла и о риторических жанрах, но “последующие эпохи не много прибавили к античной теории” в риторике [160]. Совершенно независимо от этого и без использования термина “жанр” исследовались бытовые устные речевые жанры (упоминаются соссюрианцы и последователи К. Фосслера), однако это изучение “ограничивалось спецификой устной бытовой речи, иногда прямо ориентируясь на нарочито примитивные высказывания (американские бихевиористы)” [161]. Под “бихевиористами”, по-видимому, имеются в виду дескриптивисты школы Л. Блумфилда, информацию о которой М.М. Бахтин мог получить из книг [Шор, Чемоданов 1945], упоминаемой в его саранских конспектах [255-257].

С самого начала подчеркивается, что “богатство и разнообразие речевых жанров необозримо” [159], поскольку каждая из сфер человеческой деятельности связана с “целым репертуаром” жанров. Однако какой-либо классификации жанров в РЖ, как и в других саранских текстах, нет. В том числе не дается критериев разграничения отдельного жанра и его разновидности. Указывается лишь на крайнюю разнородность речевых жанров, из-за которой эта проблема в целом ранее и не ставилась. Автор пишет: “К речевым жанрам мы должны отнести и короткие реплики бытового диалога…, и бытовой рассказ, и письмо (во всех его разнообразных формах), и короткую стандартную военную команду, и довольно пестрый репертуар деловых документов (в большинстве случаев стандартный), и разнообразный мир публицистических выступлений…, но сюда же мы должны отнести и многообразные формы научных выступлений и все литературные жанры (от поговорки до многотомного романа)” [160]. Где можно говорить о двух жанрах, а где об одном, — неясно. В данной цитате вся личная переписка в ее многообразных видах признается единым жанром, а в другом месте говорится о “стандартных типах жанров” (во множественном числе), к которым отнесены “жанры приветствий, прощаний, поздравлений, пожеланий всякого рода, осведомлений о здоровье, о делах и т. п.” [181-182]. Но, конечно, нельзя требовать слишком многого от пионерской работы, в которой впервые ставилась сама проблема речевого жанра в общем виде. Сам М.М. Бахтин отмечал: “Номенклатуры устных речевых жанров пока не существует, и даже пока не ясен и принцип такой номенклатуры” [182]. Нам неизвестна номенклатура такого рода и в современной лингвистике.

Выделяются лишь два общих параметра для классификации речевых жанров. Во-первых, это деление речевых жанров на первичные (простые) и вторичные (сложные). Подчеркнуто, что это деление “существенно” и в то же время “не функционально” [161]. Первичные жанры связаны с “непосредственным речевым общением”, они относятся к “бытовой жизни”. “Вторичные (сложные) речевые жанры — романы, драмы, научные исследования всякого рода, большие публицистические жанры и т. п. — возникают в условиях более сложного и относительно высокоразвитого и организованного культурного общения (преимущественно письменного)” [161]. Вторичные жанры могут “вбирать” в себя первичные (реплики диалога в романе и т. д.), но там эти первичные жанры выступают не сами по себе, а как части более сложного высказывания. “Бихевиористическая” (дескриптивистская) лингвистика признается крайним случаем “ориентации на первичные жанры” [162].

Второй параметр, явно более относительный, чем абсолютный, — это разграничение упомянутых выше стандартизированных жанров вроде приветствия и поздравления, где говорящий очень мало что может привнести от себя, и более “свободных” жанров, существующих и в устном общении [181-182].

В связи с системой жанров второй и последний раз автор РЖ полемизирует с Ф. де Соссюром в связи с его концепцией parole: “Соссюр игнорирует тот факт, что кроме форм языка существуют еще и комбинации этих форм, то есть игнорирует речевые жанры” [183-184]. Для Ф. де Соссюра и его последователей в процессе речи говорящий обладает свободой, ограничиваемой лишь “принудительным” использованием системы языка [Соссюр 1977: 52-53].

Между тем “говорящему даны не только обязательные для него формы общенародного языка (словарный состав и грамматический строй), но и обязательные для него формы высказывания, то есть речевые жанры; эти последние так же необходимы для взаимного понимания, как и формы языка. Речевые жанры, по сравнению с формами языка, гораздо более изменчивы, гибки, пластичны, но для говорящего индивидуума они имеют нормативное значение, не создаются им, а даны ему. Поэтому, единичное высказывание при всей его индивидуальности и творческом характере нельзя считать совершенно свободной комбинацией форм языка, как это полагает, например, де Соссюр” [184]. Здесь М.М. Бахтин фактически полемизирует не только с Ф. де Соссюром, но и с И.В. Сталиным: от последнего идут формулировки “общенародный язык”, “словарный состав и грамматический строй”. И.В. Сталин вряд ли читал Ф. де Соссюра, но он исходил из общей традиции того, что в “волошиновском цикле” названо “абстрактным объективизмом”. Полемика эта не означает, что позиция Ф. де Соссюра и И.В. Сталина признается неверной: она недостаточна, признается существование языка, но игнорируются речевые жанры.

Как указывает М.М. Бахтин, можно великолепно владеть языком и чувствовать себя беспомощным из-за невладения теми или иными жанрами. Это показывает, что они “для говорящего индивидуума… имеют нормативное значение, не создаются им, а даны ему” [183]. “Речевые жанры даны нам почти так же, как дан родной язык… Научиться говорить — значит научиться строить высказывания” [181]. “Речевая воля говорящего осуществляется прежде всего в выборе определенного речевого жанра” [180].

В книге “Марксизм и философия языка”, центральной работе “волошиновского цикла”, ставился вопрос о различии между обучением языку и пользованием языком. В связи с владением жанрами этот вопрос единственный раз затрагивается и в РЖ, но решается иначе: “Когда мы строим свою речь, нам всегда предносится целое нашего высказывания: и в форме определенной жанровой схемы и в форме индивидуального речевого замысла. Мы не нанизываем слова, не идем от слова к слову, а как бы заполняем нужными словами целое. Нанизывают слова только на первой стадии изучения чужого языка, да и то только при плохом методическом руководстве” [190]. В “волошиновском цикле” языковая система существует лишь для человека, овладевающего чужим языком, а для пользователя языком ее нет вообще. Здесь же имеется в виду несколько иное: при овладении чужим языком использование языковой системы в чистом виде (“нанизывание слов”) представляет для нас самостоятельную задачу, поскольку мы еще не владеем всем остальным, включая “жанровую схему”; однако языковая система остается значимой и для человека, владеющего языком, но оказывается лишь одним из двух задаваемых жестких параметров наряду с жанровыми рамками.

О стилях в РЖ говорится много меньше, чем о жанрах, и определения стиля не дается. Сказано, что “всякий стиль неразрывно связан с высказыванием и с типическими формами высказываний, то есть речевыми жанрами” [163]. Но связь может быть различной. Из какой сферы стили — языка или высказывания? Коллективен стиль или индивидуален? В лингвистике к 50-м гг. существовало разное понимание стиля: как индивидуального стиля, свойственного тому или иному человеку (К. Фосслер, ранние работы В.В. Виноградова), и как безличного функционального стиля, то есть совокупности языковых средств, используемых всем языковым коллективом в тех или иных целях (пражцы, Г.О. Винокур, позже об этом начал писать и В.В. Виноградов).

У М.М. Бахтина упоминаются и индивидуальные, и функциональные стили, но не вполне четко. В одном месте как о синонимах говорится о “функциональных стилях” и “жанровых стилях” [163]. То есть функциональные стили относятся к высказыванию. Ср. также: “Стиль входит как элемент в жанровое единство высказывания” [164]. Но несколько ниже говорится об “индивидуальных и языковых стилях” [166], то есть, по-видимому, функциональные стили именуются языковыми; ср. также: “Литературный язык — это сложная динамическая система языковых стилей” [165]. Но далее опять говорится о том, что стилистика выходит за пределы языка, что проявляется в ее противопоставлении грамматике: “Грамматика и стилистика сходятся и расходятся в любом конкретном языковом явлении: если рассматривать его только в системе языка, то это грамматическое явление, если же рассматривать его в целом индивидуального высказывания или речевого жанра, то это стилистическое явление” [167]. Здесь, кстати, есть перекличка с позицией Г.О. Винокура, писавшего в 1941 г., что стили — это “разные манеры пользоваться языком” [Винокур 1960: 257] и нет особых стилистических явлений, а грамматическое и стилистическое рассмотрения различаются не объектом, а углом зрения; Г.О. Винокур однако не выводил стилистику за пределы лингвистики.

Об отношении жанра и стиля говорится в РЖ лишь с точки зрения того, что стиль может переходить из одного жанра в другой [166]. Но иногда стиль и жанр как бы приравниваются друг к другу: несколько раз сказано о “фамильярных и интимных жанрах и стилях” [202, 203].

В современной РЖ лингвистике не пользовались понятиями жанра или речевого жанра, но понятие стиля было распространенным. А в РЖ проблематика, связанная у других авторов с функциональными стилями, во многом отнесена к речевым жанрам. Многие приводимые М.М. Бахтиным примеры речевых жанров могли рассматриваться в иной системе терминов как примеры функциональных стилей. А понятие стиля к моменту прекращения работы над РЖ еще не нашло определенного места в системе.

В дальнейшей части РЖ рассматривались проблема экспрессии, проблема чужой речи (изучавшаяся и в “волошиновском цикле”) и проблема адресата. Из них с речевыми жанрами связывается лишь последняя проблема. Подчеркивается, что каждый речевой жанр имеет “типическую концепцию адресата” [200]. В частности, выделены фамильярные и интимные жанры (и стили), где говорящий и адресат максимально близки; с другой стороны, имеются “нейтральные или объективные стили изложения” (и жанры?), где адресат максимально обобщен. Вскоре текст обрывается.

Итак, в РЖ мы имеем дело с пионерской концепцией, в ряде положений опередившей свое время, но далеко не во всём разработанной. Однако текст закончен не был, а судя по черновым материалам, предполагалось обсудить в статье еще некоторые проблемы. Почему автор бросил работу уже на довольно продвинутой стадии, мы не знаем. Может быть, он не был удовлетворен написанным; что-то могло остаться непроясненным, например, понятие стиля и его место в концепции. А может быть, как раз было наоборот: прояснив для себя основные пункты концепции, ученый потерял интерес к дальнейшему ее развитию. В любом случае сказались общие свойства личности М.М. Бахтина. “Он сам говорил о незавершенности как стиле своей работы — незавершенности внутренней и внешней” [Бочаров 1993: 86]. За первые 15 лет саранской жизни он не закончил и не опубликовал ни одной работы.

В то же время в более поздних саранских набросках, касающихся проблем высказывания, о речевых жанрах почти не говорится. В черновых записях 1954-1955 гг., известных под названием “Язык в художественной литературе”, речевые жанры не упомянуты, а слово “жанр” встречается один раз: сказано, что в художественной литературе можно найти ярчайший пример для любого жанра и стиля [295]. Более подробно говорится здесь о стилях, во многом в связи с проходившей в 1954-1955 гг. в журнале “Вопросы языкознания” дискуссии о лингвистической стилистике. Затем сохранились записи 1959-1961 гг., наиболее отделанная часть которых публикуется с 70-х гг. под названием “Проблема текста”. Эта часть, по-видимому, представляет собой развернутый конспект так и не написанной крупной работы: готовые фрагменты соседствуют с краткими планами работы. Здесь в центре внимания проблема текста (который однако до конца четко не отграничен от высказывания), впервые вводится термин “металингвистика”, но речевые жанры упоминаются лишь эпизодически. Возможно, автор посчитал, что всё основное им уже сказано в РЖ.

Неспешная работа М.М. Бахтина над проблемами языка и высказывания была прервана в 1961 г., когда появилась возможность переиздать книгу о Достоевском, что требовало ее переработки. В числе того, что появилось нового в “Проблемах поэтики Достоевского”, оказался и фрагмент о лингвистике и металингвистике, открывающий пятую главу книги [Бахтин 1972: 309-316]. Однако проблема речевых жанров не нашла здесь отражения.

Последующие годы у М.М. Бахтина были связаны с переработкой книг о Достоевском и Рабле, затем опубликованных. Однако замысел новой книги, которая отразила бы всю проблематику, волновавшую ученого в 50-е гг., продолжал жить. О нем М.М. Бахтин рассказывал московским коллегам, что видно из недавно опубликованной его переписки с В.В. Кожиновым. 6 октября 1964 г. В.В. Кожинов писал в Саранск о том, что беседовал в Праге с видным чешским ученым Я. Мукаржовским и в том числе рассказывал о замысле книги М.М. Бахтина “Жанры речи” [Переписка 2001: 266]. На вопрос о том, пишется ли эта книга, 29 октября М.М. Бахтин отвечал: “Приниматься за новую работу мне сейчас очень трудно: и «Рабле» мешает, и нездоровье, и, по правде говоря, перспектив не видно” [Переписка 2001: 270].

В следующем, 1965 году в журнале “Вопросы литературы” появилась написанная еще в 1940 г. статья “Слово в романе”, в предисловии к которой М.М. Бахтин писал: “Эта небольшая статья представляет собой фрагмент из книги о жанрах речи, над которой в настоящее время работает автор. Книга посвящена исследованию тех специфических типов или жанров речи, которые складываются в различных условиях устного общения людей и в разных формах письменности, в том числе в разных формах художественной литературы” [Бахтин 1965: 84]. В начале следующего года он в газетном интервью писал еще конкретнее: “Я сейчас пишу книгу о речевых жанрах. Это будет проблемная работа, преимущественно на материале русского романа. Безусловно, с экскурсами и в зарубежную литературу. Работа в основном готова. К лету нынешнего года она, надеюсь, будет окончательно завершена. Объем ее — 15-20 печатных листов” [Советская Мордовия, 13.02.1966]. Судя по переписке с В.В. Кожиновым, в книге должны были рассматриваться и проблемы металингвистики.

Однако книга не была завершена. Сказались плохое здоровье и всё та же “незавершенность как стиль работы”. С книгами о Достоевском и Рабле всё же было легче: там основу составлял написанный ранее текст, а тут самый сложный для Михаила Михайловича этап работы еще предстоял. И сил на этот этап не хватило.

В отличие от рукописей 50-х гг. рукописи М.М. Бахтина 60-х гг. пока не опубликованы и недоступны для исследователей. Однако показательно, что он дал в конце жизни согласие на публикацию РЖ и “Проблем текста”, написанных в 50-е гг. По-видимому, в середине 60-х гг. текстов, сравнимых с ними по степени связности, написано не было. И мы знаем концепцию жанров М.М. Бахтина прежде всего в варианте 1953-1954 гг. И эта концепция представляет большой интерес.

ЛИТЕРАТУРА

Алпатов В.М. История одного мифа. Марр и марризм. М., 1991.

Алпатов В.М. Книга “Марксизм и философия языка” и история языкознания // Вопросы языкознания, № 5, 1995.

Алпатов В.М. Вопросы лингвистики в работах М.М. Бахтина 40-60-х гг. // Вопросы языкознания, № 6, 2001.

Бахтин М.М. Слово в романе // Вопросы литературы, № 8, 1965.

Бахтин М.М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1996. Т. 5. Работы 1940-х – начала 1960-х годов.

Бочаров С.Г. Об одном разговоре и вокруг него // Новое литературное обозрение, № 2, 1993.

Винокур Г.О. О задачах истории языка // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX вв. в очерках и извлечениях. М., 1960. Ч. II.

Дементьев В.В. Основы теории непрямой коммуникации: Автореф. дис. … докт. филол. наук. Саратов, 2001.

Переписка 2001 – Из переписки М.М. Бахтина и В.В. Кожинова (1960-1966) // М.М. Бахтин в контексте русской культуры ХХ века. М., 2001.

Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.

Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания, № 5, 1997.

Шор Р.О., Чемоданов Н.С. Введение в языковедение. М., 1945.