Из истории и теории жанра. Поэма является одним из древнейших видов эпических произведений. Подобно трагедии, она развивалась как жанр героический. Позма, или эпопея,- как ее часто

А. Д. КАНТЕМИР, М. В. ЛОМОНОСОВ, М. М. ХЕРАСКОВ

Эпопея

Поэма является одним из древнейших видов эпических произведений. Подобно трагедии, она развивалась как жанр героический. Позма, или эпопея,- как ее часто назы­вают, уже со времен античности сосредоточила свое вни­мание на изображении героических событий, взятых глав­ным образом из далекого прошлого. Эти события обычно были значительными, эпохальными, повлиявшими на ход национальной или общей истории.

Именно такими поэмами были признаны «Илиада» и «Одиссея», повествующие о социальной и бытовой жизни общества эпохи перехода от первобытнообщинного к рабо­владельческому строю.

Из поэм нового времени известны героическая «Песнь о Нибелунгах», созданная германскими племенами, и сло­женная во Франции «Песнь о Роланде».

В эпоху позднего феодализма подобный характер име­ли «Неистовый Роланд» Ариосто, «Освобожденный Иеру­салим» Тассо, хотя поэма утратила в этих произведениях прямую связь с устной поэзией.

Жанр героической поэмы вызвал особый интерес со стороны писателей и теоретиков классицизма. За его вы-сокость, гражданственность, героику он был признан вен­цом поэзии. Писателей классицизма в этом жанре при­влекало все: и особая, героическая тематика, и герои, исключительные по своим качествам, и свободная компози­ция, и способ повествования о событиях. И конечно, то, что события прошлого брались в их важнейших, героиче­ских моментах.

Поэтому вполне естественно, что и в теоретической раз­работке жанра эпопеи писатели классицизма опирались на традиции античности. Вслед за Аристотелем выбор ге­роя эпопеи определялся не только его нравственными ка­чествами; прежде всего он должен быть исторической лич­ностью.

Великие дела он должен совершать, Подобно Цезарю, Людовику подстать,—характеризовал его Буало. События, к которым причастен герой, должны иметь общенациональное, общечеловече­ское значение. Морализм составил одно из важных свойств литературы классицизма. Проявился он и в требованиях к герою эпопеи. Он должен быть примером, образцом че­ловеческого поведения. Поэтому

От недостойных чувств пусть будет он свободен И даже в слабостях могуч и благороден.

Поэма русского классицизма была историко-героиче-ским жанром. «Повествованием действия великого и знаме­нитого» была она для В. К. Тредиаковского. Об этом же говорил Херасков в статье «Взгляд на эпическую поэму», предпосланной изданию «Россиады» в 1796 году: «Эпи­ческая поэма заключает какое-нибудь важное, достопа­мятное, знаменитое приключение, в бытиях мира случив­шееся и которое имело следствием важную перемену, отно­сящуюся до всего человеческого рода... или воспевает случай, в каком-нибудь государстве происшедший и цело­му народу к славе, к успокоению или, наконец, ко преоб­ражению его послуживший...» Этой точки зрения будут придерживаться теоретики позднего классицизма.

Поэма и после классицизма останется особым жанром эпоса, содержание которого будут составлять «глубочай­шие миросозерцания и нравственные вопросы»', который «схватывает жизнь в ее высоких моментах».

Ориентация классицизма на античность не означала,од­нако, его возвращения к ней: древние формы лишь приспо­сабливались к современным требованиям. А они были сформулированы в классицизме достаточно четко: «Глав­ная цель поэзии — приносить пользу»³.

Назначение литературы и в эпоху античности предпо­лагало воздействие ее на человека в целях «усовершенст­вования в добродетели» (Аристотель); в классицизме мо-рально-дидактич_еские установки стали обязательными. Они проявились в требованиях к жанру поэмы и европей­ских (Ле Боссю и Буало), и русских (Тредиаковский) тео­ретиков. Изображая историю героических времен, поэма подает «твердое наставление человеческому роду, научая сей любить добродетель»,— утверждал Тредиаковский в «Предъизъяснении об ироической пииме». Установка на моралистичность в значительной степени определила в классицизме отношение писателей к истории как объекту изображения.

Аристотель, определяя различие между историком и поэтом («один рассказывает о происшедшем, другой о том, что могло произойти»Т, не исключал возможности об­ращения поэта к историческим фактам и событиям, к «действительно случившемуся». Но и в этом случае поэт должен, по его мнению, остаться поэтом, т. е. представлять «более общее», тогда как сферой истории оставалось «част­ное». Однако Аристотель не утверждает полного произвола поэта в обращении с историческим материалом. Напротив, если поэту «придется изображать действительно случив­шееся», то, по его мнению, лишь «некоторые» события мо­гут быть «таковы, каковыми они могли случиться по веро­ятности или возможности»¹. Но не более.

Из сказанного следует, что эпос не отрывается Аристо­телем от поэзии: за ним сохраняется главная ее особен­ность— изображать «более общее».

Однако эпос изображает «действительно случившиеся события», и с этой стороны он близок к истории, следова­тельно, он живет не только по законам художественного творчества. Не случайно, «чем-то средним между вымыс­лом и правдой» было отражение исторических событий в художественном произведении для Гегеля², опиравшегося в своих суждениях на опыт античной литературы.

Классицизм не ставил своей задачей отражение под­линной истории и характеров реальных, исторических лиц. Обращение его высоких жанров — трагедии, эпопеи, оды — к прошлому определялось исключительно необходимостью осмысления настоящего. Это обусловило понимание теоре­тиками классицизма соотношения в структуре эпопеи ис­торического и художественного. «На мифе зиждется и вы­мыслом живет»,— определяет основную особенность эпо­пеи Буало. Вымысел, а не «действительно случившееся со­бытие» составляет основу эпической поэмы. Отталкиваясь от конкретного исторического факта, события, лица, поэт-эпик дает ему новую жизнь, и «'нет выдумке предела»³. Художественное изображение событий и характеров лишь в самой общей форме должно соотноситься с историческими фактами и лицами. Именно поэтические вымыслы, искусно сплетенные, способны под пером эпического поэта «ожить», обрести стройность и законченность, воздействовать на чувства.

Отдавая предпочтение в художественной структуре поэ­мы вымыслу, Буало отходил от Аристотеля. В совокупно­сти с принципом отбора материала для трагедии это мо­жет служить косвенной характеристикой исторического мышления писателей классицизма в целом, для которых было свойственно сведение исторических конфликтов к борьбе нравственных начал. Именно этим определялась свободная, поэтическая обработка исторических «мифов» и «фабул», подчиненная рационалистическому, дидактиче­скому заданию, исходившему из общей эстетической кон­цепции классицизма.

Писателями классицизма, при всем своеобразии каж­дого из них, остались в понимании эпопеи Ломоносов, Тре-диаковский, Сумароков, Херасков. Но теория жанра, раз­работанная ими, представляла собой в сравнении с фран­цузской шаг вперед.

Прежде всего это сказалось на понимании ими главного вопроса: соотношения в поэме исторического и художест­венного. Отчетливо выявились две тенденции.

Одна из них была выражена Тредиаковским в статье «Предъизъяснение об ироической пииме». Останавливаясь на вопросе об отношении поэмы к истории, Тредиаковский выдвигает тезис, что эпическая поэма есть «вымысел прав­де подобный или подражающий естеству», вымысел, кото­рый «имеет в основании себе историю» «истинную или уже за истинную издревле преданную». Однако, «коль есть ни приятна история и многополезна», в эпической поэме, по мнению Тредиаковского, она должна быть «пригвожде­на» «к единой точке». Сужение материала, «убавление от него огромного пространства» откроет возможности поэту для введения вымышленных эпизодов и героев, «прибавле­ния к ней окольностей веселейших». Все это определит эмоциональное воздействие поэмы на читателей, приведет «к произведению больших содеятельностей и плодов, в рас­суждении наставления и его сладости».

Таким образом, взгляд Тредиаковского на соотношение в поэме реального и поэтического определялся характер­ным для классицизма взглядом на литературу и ее на­значение. Истории он отводит служебное, подчиненное по­ложение. И чем отдаленнее эпоха, изображаемая в поэме, тем свободнее будет себя чувствовать поэт, вводя «околь-ности веселейшие» для «возбуждения любви к добродете­ли». Поэтому, хотя история, положенная в основание поэ­мы, должна быть «истинной», Тредиаковский исключает возможность обращения поэта к событиям нового времени. Мысль, что «герой сея пиимы долженствует быть басно­словный», является для Тредиаковского / непреложной. «Баснословное» неотделимо для него от понятия «эпиче­ское», «героическое».

В современной литературной науке тяготение класси­цизма к легендарным, «баснословным» временам объяс­няется поисками идеальных характеров, способных слу­жить образцом высоконравственного поведения человека. Действительно, поэма, как и трагедия, подключалась пи­сателями классицизма к решению общих задач, стоявших перед литературой,— осуждению порока и воспитанию в дворянском обществе «святой добродетели».

Однако дидактизм, нравоучительность поэмы не исклю­чали ее художественности. Напротив, ее дидактизм опирал­ся на эстетический принцип: «Эпопея есть не похвала ге­рою, представляемому в образец, но повествование дейст­вия великого и знаменитого, в пример предлагаемого»,— писал Тредиаковский.

Отстаивая идею отражения в поэме «времен баснослов­ных или ироических», Тредиаковский ориентировался на эпопеи Гомера. Суждения его об античных поэмах позволя­ют говорить о том, что он сумел глубоко осмыслить от­дельные стороны эпопеи как национально-героического жанра. Поэмы Гомера, по мнению Тредиаковского, не бы­ли созданы по горячим следам событий. Он был убежден, что Гомер не был ни первым, ни единственным поэтом, обратившимся к изображению борьбы греков с троянцами или тяжелых испытаний, выпавших на долю возвращав­шихся морем в родные края участников войны: «Великое было б диво или паче чудо, ежели б Омир враз пресовер-шенную сию изобрел пииму, не имея прежде ни единого ей и не совершенного образца: человеческого разума такое всеконечно есть свойство, что долго он как будто перстами ощущает, прежде нежели прямо огорстит, что есть добро, что красно есть».

Речь у Тредиаковского в данном случае идет не только о совершенстве поэтической формы гомеровских поэм, но и об отражении в них отстоявшихся в народном сознании нравственно-этических оценок воспеваемых героев и собы­тий. В этом он увидел одну из главных особенностей эпопей. Она не могла быть результатом творчества одного человека. Исторические герои, события, прежде чем стать основанием эпопеи, должны откристаллизоваться в народ­ном сознании, получить единую нравственную оценку. «Баснословность» героев, их легендарность предполагала сохранение в народной, человеческой памяти самого обще­го представления о них, их участии в событиях, их роли в судьбах своего государства, народа, эпохи.

Таким образом, в определении жанровых особенностей героической поэмы Тредиаковский стихийно подошел к проблеме отражения в ней народного миросозерцания. С этим связано и его требование «бахарского», т. е. на­родно-песенного, повествования о событиях и героях в поэ­ме. Именно поэтому Тредиаковский высказывает мнение, что поэмы Тассо, Камоэнса, Мильтона, Вольтера, равно как и поздние латинские поэмы, «по времени историй своих и по героям» и «по течению слова суть токмо то, что они сочинения некия стихами сих народов», а «отнюдь и все­конечно не ироические пиимы».

Вторая точка зрения на поэму была выражена наибо­лее четко в русском классицизме Ломоносовым.

Принципиально поэма и для него была жанром, соеди­няющим историю с вымыслом и имеющим целью нраво­учение. В учении о поэтических вымыслах, включенном в качестве самостоятельной главы в «Риторику», Ломоно­сов отнес эпопею к жанрам, в основании которых лежат «смешанные вымыслы». Особенность таких вымыслов он видит в том, что они «состоят отчасти из правдивых, от­части из вымышленных действий, содержащих в себе по­хвалу славных мужей или какие знатные, в свете бывающие приключения, с которыми соединено бывает нравоучение»¹. Для Ломоносова вымышленное и подлинное в произве­дении не было простым соединением двух противоположных начал, потому что и собственно вымышленное, по его мне­нию, несет в себе «идею обыкновенную и натуральную». Поэтический вымысел составляет, по Ломоносову, основу всякого художественного произведения, потому что сообща­ет идеям живую плоть: «...вымысел от мысленных вещей отъемлется и представляется живо, как нечто чувствитель­ное»². Именно благодаря ему «идеи обыкновенные и натуральные» становятся «великолепнее, сильнее и приятнее».

Таким образом, в вымысле Ломоносов видит специфику художественного познания в целом.

Эпопея — род поэзии, в этом смысле она создается по законам художественного творчества. Но она историко-ге-роический жанр. Поэтому историческому в ней Ломоносов придает очень большое значение. Если Тредиаковский ори­ентировался, как того требовал классицизм, на историю «баснословную», легендарную, то Ломоносов-поэт — на под­линность «воспеваемого». Героев, достойных подражания, он находит в национальном прошлом. Это определило не­традиционность его позиции как художника. Во «Вступле­нии к поэме «Петр Великий» он скажет, что «не вымыш­ленных петь намерен» он «богов», «но истинны дела, вели­кий труд Петров»¹.

Требование Ломоносова подлинности «воспеваемого», исторической точности при соблюдении принципов худо­жественности определит главное направление в дальней­шем развитии жанра эпопеи в русской литературе.

В понимании жанровой природы эпопеи к Ломоносову, с его тяготением к воспроизведению конкретных историче­ских событий, был близок М. М. Херасков. Следование исторической истине будет и для него весьма важным ус­ловием. Оно определит характер его работы над поэмой «Россиада», поиски им «печатных и письменных известий» о походе Грозного на Казань, использование летописей и материалов устного народного творчества.

Однако эпический сюжет разрабатывается им также по законам художественного творчества, посредством поэти­ческого вымысла: «Многое отметал я, переносил из одного времени в другое, изобретал, украшал, творил, созидал... Но то неоспоримо, что эпические поэмы... обыкновенно по таковым, как сия, правилам сочиняются».

Итак, эпопея осмысливалась русскими теоретиками классицизма как жанр историко-героический. Изображая «идеальную» действительность, т. е. действительность, взя­тую в ее наиболее значительных и важных проявлениях, поэма в русском классицизме должна была дать наставле­ние современникам в соответствии с общей идейно-худо­жественной направленностью искусства классицизма в целом. Установка на моралистичность, поучительность, имев­шая в классицизме сословие - ограниченный характер, всту­пила в противоречие с основным требованием эпопеи изображать всю действительность, «состояние и быт народа». По мнению Белинского, «народность есть одно из основных условий эпической поэмы»¹.

Об отражении века минувшего во всей его истине как обязательном условии при обращении к исторической те­матике будет говорить А. С. Пушкин².

Однако и мысль Тредиаковского о способе художест­венного обобщения в жанре эпопеи не представляется ус­таревшей. В своих суждениях он опирался на историче­ский опыт развития традиционно-героического эпоса и су­мел уловить одну из наиболее важных его особенностей — тяготение к обобщающей идеализации в изображении действительности.