Сто тысяч суккубов и вызов на дуэль 7 страница

Улита, не спеша, вышла из машины и, задумчиво посмотрев, как меня пинают ногами, возмущенно сказала:

— Эй, а как же со вторым обещанием? Такие девушки, как я, не ждут вечно! Я хочу знать, меня будут насиловать или мне подождать на балконе?

Один из нападавших, молодой парень с туповатым лицом, перестал пинать меня, с глупой ухмылкой повернулся к Улиты и обнял его.

— Ах ты, маленькая шлюшка! Сперва я тебя поцелую! — сказал он.

— А вот тут не прав! Это я тебя поцелую, — ведьма показала ему свой раздвоенный язык, зашипела, а в следующую секунду какая-то сила подхватила парня, словно пушинку сорвала его с места с приложила спиной о бетонный забор.

Очаровательно улыбаясь во все свои сорок или пятьдесят острых зубов, Улита склонилась над ним.

— Как ты относишься к женщинам-вамп? Надеюсь, они в твоем вкусе? — хрипло промурлыкала она.

Бедняга завопил. Я мог его понять: смотреть, как у ведьмы выдвигаются глазные зубы, зрелище не для слабонервных.

Тем временем второй нападавший, не оглядывавшийся и потому не знавший, что стало с его приятелем, продолжал методично обрабатывать меня ногами. Правда, мне удавалось изредка подставлять под его удары пыхтевшую на мне массивную тушу, но большинство ударов все-таки доставались мне.

Внезапно я услышал поблизости укоряющий бас.

— Окстись, брат мой! Усмири ярый гнев свой, ибо побивая дубьем либо чем иным, ближнего своего, ты свою душу предаешь поруганию!

Кое-как открыв заплывший глаз, я увидел своего ангела-хранителя. Марфуций, одетый точно так же, как и в тот день, когда я впервые увидел его, стоял рядом и удрученно наблюдал за всей этой сценой.

— Пошел ты... Вали отсюда, блиногрыз! — пропыхтел избивавший меня детина и снова пнул меня ногой.

Услышав столь грязное ругательство, Марфуций покраснел и смиренно потупился.

— Увещеваю тебя, брат мой, остановись, ибо не ведаешь, что творишь! Услышь глас совести! — повторил он.

Детина замахнулся на Марфуция монтировкой и наградил его еще несколькими красочными эпитетами. Мой ангел-хранитель растерянно захлопал глазами. Видимо, он впервые сталкивался со случаем, когда его увещевания не действовали на грешников и зашел теперь в тупик, не зная, что ему делать дальше.

— Ты собираешься мне помогать или нет? — закричал я Марфуцию.

Тот развел руками.

— А что я могу, сын мой, паки слова мои отлетают от закрытых ушей его, яко сухой горох от каменного строения? Прими сей урок себе во спасение, ибо как здесь в сем мире бьет тебя сей злобный муж, так и в загробном мире будут побивать тебе каменьями злые беси!

— Перестань разглагольствовать! — прервал я его, с трудом отдирая от горла душащие меня руки. — Ты мой ангел-хранитель! Ты обязан мне помочь! Тебе велел присматривать за мной сам апостол Павел! Что он скажет тебе, если меня сейчас убьют на твоих глазах?

Марфуций задумался. По его помрачневшему лицу было видно, что в случае моей смерти апостол Павел не скажет ему ничего хорошо, а, возможно, даже влепит строгача по ангельской линии.

— Хм... надо посмотреть, что говорит по этому поводу кодекс, — пробормотал он.

Марфуций достал из кармана небольшую книжечку с оттесненными на обложке буквами “Ангельский кодекс”, открыл ее на заложенном месте и забормотал:

— “В отдельных случаях, как-то стихийное бедствие, авария, извержение вулкана либо нападение разбойников, ангел-хранитель, наделенный полномочиями класса А, имеет право отступить от своей обыкной доктрины невмешательства и совершить действия, хотя и несколько противоречащие свободе воли, однако в данных конкретных обстоятельствах являющиеся единственно необходимыми...”

— Вот видишь! Там есть про разбойников, действуй! — завопил я, отчаянно пытаясь стряхнуть с себя насевшего на меня детину, в то время как второй, устав работать ногами, честно примеривался монтировкой мне по макушке.

— Секундочку, я должен удостовериться! — сказал Марфуций. — Простите, пожалуйста, дети мои, являетесь ли вы разбойниками? Говоря иными словами, можно ли вас классифицировать именно по этой рубрике!

Мужик с монтировкой медленно повернулся к нему.

— Ну все, умник, ты допросился! Тебе хана! — прохрипел он и попытался ударить ангела прутом по лицу.

Но раньше чем монтировка описала полукруг, правый кулак Марфуция профессионально врезался ему в челюсть. Мужик рухнул как подкошенный, а в следующую секунду Марфуций, немного наклонившись, резко ударил ребром ладони по шее подмявшего меня противника. Тот удивленно округлил глаза и обмяк. Я с трудом выбрался из-под него и поднялся на ноги.

— Можешь не благодарить меня, сын мой, я действовал строго по инструкции, — сказал Марфуций. Он открыл кодекс и, отчеркнув ногтем место, назидательно прочёл:

— “Попытка нанести повреждение используемому ангелом прокатному телу, как-то кирпичом, палкой, кислотой, огнестрельным оружием, кулаком или любым другим подобным средством, расценивается как умышленная порча небесного имущества, и посему ангел имеет право пресечь ее, не нанося при этом нападавшему тяжкого физического урона.”

— Ну и свинья же ты! — возмущенно воскликнул я. — Выходит, ты не меня защищал, а трясся о небесном имуществе!

 — Ты понимаешь все слишком упрощенно, сын мой, не ведая, что служит к твоей же собственной пользе, — сказал Марфуций.

— Что за чушь ты мелешь? Это почему? — вскипел я.

— Рассуждай здраво и без горячности, сын мой. Что такое тело? Всего лишь бренная и тленная оболочка, а душа бессмертна. Именно о твоей душе я и заботился в первую очередь. Рано или поздно сии мужи, избивающие тебя, понесли бы наказание за свой поступок, а тебе, как принявшему эти побои, за принятые побои простилась бы часть грехов.

— Но они могли бы убить меня!

— А тебя, а лишь твое тело, — поправил ангел.

— Если тебе так плевать на тело, то чего же ты так трясешься о своем? — спросил я.

Марфуций укоризненно посмотрел на меня.

— Принимаю твой укор со смирением, сын мой. Я не трясусь о своем теле, ибо я бестелесен, это же тело, в котором ты меня видишь, всего лишь временная моя оболочка, и им в разное время по разным нуждам пользуются многие ангелы. Посему я и храню его, дабы не заслужить упрека в небрежении к тому, чем пользуются многие.

Поняв, что мне в любом случае не переупрямить своего поднаторевшего в подобной полемике хранителя, я подошел к Улиты, которая, яростно встряхивая за шиворот бледного парня, настойчиво требовала у него обещанных ласк, на что тот отвечал лишь жалким скулением.

— Ну как у тебя дела? — спросил я Улиту.

— Неважно. Думаю, он импотент, — удрученно сказала Улита. — Как только я начала демонстрировать ему настоящую страсть, у этого бедного ослика пропало все желание. Смотри, каждый раз, когда я его целую, он начинает дрожать. И посмотри на его штаны! Тебе что, дружок, полтора года? Пора от этого отвыкать!

Парень в ужасе застучал зубами.

— Не надо было бить его о бетонный забор. Это плохо влияет на потенцию, — сказал я.

— Ты так считаешь? — удивилась Улита. — Но, в сущности, что такое бетонный забор? Всего лишь стена. Может ли такая преграда остановить истинного пылкого любовника?

Я поморщился. Мне было больно даже вздохнуть, так болели ребра, а лицо, я это чувствовал, представляло собой нечто такое, на что не хотелось смотреть в зеркало. Хорошо еще, что зубы были целы. Во всяком случае, когда я провел по ним языком, то провалов не обнаружил.

— Улита, я сейчас не в форме для принципиального спора. Не могла бы ты сделать одолжение и узнать у твоего поклонника, что означал их архаровский наскок?

Кивнув, Улита повернулась к парню и нежно спросила:

— Скажи мне, голубчик, зачем пристали к дяде? Будешь врать — голову отгрызу!

— Нам в-велели с ним разобраться, — с суеверным ужасом глядя ей в поблескивающий рот, произнес парень.

— Не убивать, а именно разобраться? — уточнила ведьма.

— Д-да, н-но ч-чтобы этот му... мужик... надолго з-запомнил. Мы з-знали н-номер м-машины и е-ехали за ней, — сказал парень и вдруг, обмякнув на руках у Улиты, горько заплакал.

Его губы дрожали и сквозь них, сквозь невнятицу и скулящий мат, пробивались слова: “мама” и “господи”. Улита, зашипев, отпустила его и отошла. Жесткие ведьминские черты ее лица стали смягчаться, принимая человеческое выражение.

— Г-господи... г-господи... п-простите... да чтоб я... — бессвязно бормотал парень.

— Возрыдай, брат мой! Подумай о своей душе, подумай, сколь низко ты пал, поддавшись страстям! — воспользовавшись случаем, встрял Марфуций, обнимая парня за плечи и вытирая ему слезы. Посмотрев на склонившегося над ним амбала с золотой цепью на шее, который только что на его глазах отправил в нокаут двух его друзей, парень зарыдал еще громче, почти уже в полный голос.

— Он обязательно возьмется за ум, — пообещал я Марфуцию. — Но сделает это чуть позже, а пока пусть скажет, кто его послал.

— Не трогайт его! Это и я вам скажу, — заявил ангел-хранитель. — Эти несчастные — могильщики с Ваганьково, которые живут тем, что цинично вымогают непомерную мзду за то, что является их христианским долгом. А послал их тот, кого они знают как Андрей Иваныча, но кто на самом деле не кто иной, как...

— Асклепий! — воскликнул я. Я догадался об этом сразу же, как только услышал про Ваганьково.

— Не хочу произносить этого столь неприятного для слуха имени, — сказал Марфуций, кивком головы подтверждая справедливость моего предположения. — А теперь, сын мой, поехали отсюда, а сих мужей оставим здесь с их страстями.

— И что, мы их просто так отпустим? Даже не пнем пару раз на память? — мстительно спросил я, ощупывая распухающую переносицу.

— Разумеется, нет, — заверил меня Марфуций. — Я уже поставил в известность об их деянии прикрепленных к ним ангелов-хранителей. Они проведут с ними воспитательную работу и постараются, по мере скромных наших сил, наставить их на путь спасения. Однако, боюсь, в данном случае это будет непростой задачей. Взгляни, сын мой!

Он дунул на мои глаза, и я увидел стоящих рядом с могильщиками четырех трепещущих крыльями ангелов.

— В настоящее время они бестелесны, потому и увидеть их крайне сложно, — объяснил Марфуций.

Он снова дунул, и ангелы для меня исчезли.

— Теперь ступай, сын мой, отгони их самодвижующуюся повозку, дабы мы могли проехать, но прошу тебя сдержись и не делай того, что я со скорбью читаю в твоих мыслях.

Я сел в загораживающий нам дорогу микроавтобус и, слегка разогнав его, выпрыгнул на ходу, направив автобус в следующий по счету столб.

“Сдержись, сдержись, а если я не могу сдержаться? Это вам за Сивку-Бурку!” — пробормотал я, возвращаясь к своей машине, в которой уже сидели Марфуций и Улита.

Влюбчивая ведьма давно уже окидывала восхищенным взглядом широченные плечи, золотую цепь, хромированный ремень и высокие сапоги Марфуция.

— Это твой ангел-хранитель? Очень симпатиш-шный мущ-щина! Абсолютно мой тип — я на таких западаю! — нарочито громко сказала она, когда я сел за руль и тронулся.

— Не богохульствуй, грешница, и отодвинься от меня! — возмущенно потребовал Марфуций. — Ты пахнешь умащениями и маслами, коими натирают свои тела падшие женщины, и потому ты для меня аки труп гниющий, аки пес смердящий.

Улита совершенно не обиделась.

— Прямо-таки как и пес смердящий? Кензо был бы польщен такой характеристикой своей новой цитрусовой коллекции. Может, тебе понюхать получше? Прижми-ка нос к моей ямочке за ухом, вот тут! Ну же, смелей!

— Отстань, не трогай меня! Убери свою ладонь! — закричал Марфуций, с ужасом стряхивая руку ведьмы, ползущую по его бедру.

— Ишь ты какой святоша! — фыркнула Улита, убирая руку. — А откуда ты тогда знаешь, чем натираются падшие женщины? Сомневаюсь, что вам это прочитали в вашей райской политинформации. Или ты сам втихомолку подсматривал за ними, пользуясь ангельской невидимостью?

— Никогда в жизни! Но ты можешь оскорблять меня сколько угодно, ведьма. В горниле искушений куется святость, — возвышенно сказал Марфуций.

Улита придвинулась к нему еще ближе, почти втиснув беднягу в автомобильную дверцу, и ее рука как бы невзначай скользнула по плечу и груди ангела.

— Ух ты какие мышцы, — сказала она восхищенно. — Можно интимный вопрос, красавчик? У тебя когда-нибудь была женщина?

Марфуций ударился в краску.

— Изыди, ведьма! — завопил он во всю мощь легких.

Улита удовлетворенно кивнула.

— Так я и думала, красавчик! Всю молодость ты потратил на хоровое пение в толпе ангелов и на конспектирование краткого курса богословия. Не так ли?

— Изыди, змея подколодная! Не смущай меня своими греховными прелестями! — почти простонал Мафуций.

Ведьма польщенно наклонила голову.

— У вас в раю умеют говорить комплименты! — сказала она. — А теперь давай разберемся, что такого греховного в моих прелестях? Вот груди — дай-ка сюда свою ладонь, не бойся! — груди как груди, не правда ли, но разве что хорошей формы и довольно аппетитные. Теперь пошли ниже. Что мы тут видим? Живот... Да что тянуть, может мне снять платье? А то мы ничего толком не разглядим.

— Останови свой драндулет! — завопил неожиданно Марфуций, и раньше, чем я нажал на тормоза, мой Сивка-Бурка, заглохнув, встал как вкопанный прямо посреди дороги.

Ангел, с лицом цвета разрезанной свеклы, выскочил наружу и помчался прочь.

— Помни, о чем я тебе говорил: не смей даже приближаться к ней! Ты уже в шаге от адской бездны! Это уже последнее предупреждение! — крикнул он мне на бегу, погрозив пальцем.

— Эй, красавчик! Надумаешь стать мужчиной — позвони мне! Мое предложение пока в силе! — высунувшись из окна, гаркнула ему на всю улицу Улита.

Марфуций вздрогнул, втянул голову в плечи и затерялся в толпе.

После прощальных слов Марфуция всю браваду с меня как ветром сдуло — даже синяки и ссадины заныли как будто сильнее. Итак, сомнений не было: речь шла об Анне. Именно от встреч с ней ангел предостерегал меня. И именно ее — эту грустную девушку с моста — мне сейчас почему-то больше всего хотелось увидеть.

16.

Вернувшись в офис, мы увидели в приемной на секретарском месте Ягге, которая, перед этим заправив трубку махоркой, теперь демонстративно выдыхала вонючий дым в сторону двух амбалов, сидящих на стульях напротив нее. Для Ягге нахождение на секретарском месте было делом чрезвычайно редким и могло означать лишь одно, а именно то, что Арей в ярости.

— А вот и вы, гулены! Явились не запылились! — приветствовала она нас. — Арей просто рвет и мечет: он вызывал вас раз двадцать!

Заметив мою расквашенную физиономию, Ягге едва заметно покачала головой и невозмутимо продолжала курить. Я хотя и понимал, что удивить богиню трудно, но все равно ощутил легкую досаду, что она так равнодушна к моей персоне. Конечно же, ей в средние века наверняка приходилось видеть зрелища повыразительнее: например, голову, разрубленную боевым топором до зубов, освежеванного пленника, или защитника замка, в которого угодил трехсоткилограммовый снаряд из камнеметной машины.

— А это что за новая мебель? Что им здесь надо? — негромко спросил я у Ягге, кивая на амбалов.

Ягге небрежно пожала плечами. Дела смертных его мало интересовали.

— Это Вася и Петя. Не знаю, как их зовут на самом деле, но на эти имена они отзываются, — сказала она рассеянно.

— А что делают Вася и Петя у нас?

— Они ждут своего хозяина, который уже полчаса достает Арея. Зайди к Арею — я отсюда чувствую, как он вибрирует от раздражения.

Я шагнул к кабинету, но тут оба амбала, вскочив, преградили мне дорогу.

— Туда нельзя! — сказал один из них глухо, упираясь мне похожей на бревно рукой в грудь.

Пиджаки у обоих оттопыривались и, в чем я был уверен совершенно точно, на этот раз не бутербродами. От настороженных глазок этой парочки и их неторопливых движений так и веяло профессионализмом, а по сравнению с их габаритами кладбищенские качки, с которыми мы имели дело, выглядели просто недокормленными кашей подростками. Есть профессии, название которых буквально отпечатывается на лбу — так было и у Васи с Петей. Их при всем желании нельзя было принять за ученых, за балеронов или за продавцов женской одежды.

Выручил меня Арей, во всю мощь своих легких рявкнувший из кабинета:

— Ягге, кто еще там? Если это Бибиков, то он мне нужен! Пускай срочно заходит!

Амбалы в замешательстве переглянулись, и я, пройдя мимо них, вошел в кабинет. В кабинете пахло раздражением. Арей, насупившись, сидел за своим столом и барабанил пальцами по столешнице, а на него наседал лысеватый молодой мужчина в светлом пиджаке. С первого взгляда уже по тому, как он напористо навис над Ареем, оперевшись о его стол, было видно, что у него хватка бультерьера. Кроме этого видно было, что визитер до сих пор еще не получил желаемого и потому порядком раздажен.

— Заходи, мальчик мой! — приветствовал меня Арей. — Может быть, хоть ты прояснишь мне, что нужно от меня этому человеку? Он сидит тут уже битый час и что-то несет про какое-то вино в пакете. Прошу тебя разберись с ним, и если ему действительно нужен пакет с вином, то дай ему его и пусть уходит.

— Это тот человек, о котором вы мне говорили? — не поворачиваясь ко мне, спросил у Арея его посетитель.

— Угу! Он самый! С ним и разбирайтесь! — сказал Арей, радуясь тому, что его наконец оставят в покое.

Собеседник Арея порывисто встал и уставился на меня близко посаженными уверенными глазками.

— Что у вас с лицом? — спросил он с легким недоумением.

— С велосипеда упал, — сказал я.

— Мм... Вот как, — недоверчиво протянул он и вдруг резко спросил:

— Как ваша фамилия?

— Бибиков, — от неожиданности ответил я.

— Имя?

— Павел Николаевич.

— Должность?

— Заместитель директора, — столь же машинально произнес я, пораженный тем, как он быстро перехватил инициативу, фактически устроив мне допрос. Теперь понятно, что он ухитрился достать даже обычно флегматичного Арея.

— А вас, простите, как? — спросил я, решив провернуть с моим собеседником тот же трюк с допросом, но потерпел фиаско.

Порывисто сунув в карман пиджака правую руку, на которой блеснули часы “Роллекс”, посетитель извлек из него визитную карточку и, не давая ее мне, поднял ее на уровень моих глаз.