Обострение кризиса английской историографии

В послевоенные годы кризис историографии углубился и приобрел некоторые новые черты. Неспособность исторической науки дать ответ на животрепещущие вопросы современности, объяснить главные процес­сы, совершающиеся в мире, вызвала разочарование общественности; серьезно беспокоило это и многих видных историков.

«Большинству из нас, — признавался известный английский историк Барраклоу, — именно война открыла глаза на недостатки, а в некоторых случаях искажения истории, которую мы исследовали и которой мы учили». «Профессиональные историки, — писал другой видный англий­ский исследователь Тревор-Ропер, — ведущие полемику вокруг мини­стерского кризиса при крошечном европейском дворе XVIII в. или во­круг стиля вязания в средневековом женском монастыре, не отвечают на общие вопросы. Поэтому люди отворачиваются от них и ищут того, кто может подняться над мелочами и найти общее значение в этой чу­довищной груде материала». «Вопиющая потребность сегодняшнего дня, — подтверждал Барраклоу, — не специализация, которая означает дробление, а интеграция...».

Английская историография не могла совсем уклониться от объяс­нения общего хода истории, если хотела сохранить свое влияние. Именно этим объясняется тот факт, что в работах историков послевоенных лет, в отличие от предыдущих де­сятилетий, нет недостатка в различных обобщающих концепциях, в попытках наметить решение больших общих проблем. Труды по узким и частным темам, имеющим ограниченный интерес, уже не определяют общего характера исторической литературы.

Другая характерная черта английской исторической науки — это ее повышенное внимание к вопросам методологии: за по­следние годы появился целый ряд работ, посвященных анализу методов, исторической науки, проблемам исторического познания, философии истории и т. п. Этот интерес английских историков к философским и тео­ретическим вопросам исторической науки имеет особое значение в свете традиционного английского эмпиризма и нелюбви к теории. Характе­ризуя явное отставание в прошлом английских историков в области теории, видный английский ученый Ф. М. Поуик в 1953 г. признавался: «Сдвиги в действительно живой, а не книжной истории за последние пять-десять лет превосходили перемены в изучении истории и в раз­мышлениях о ней».

Подавляющее большинство историков Англии стояло на позициях исторического релятивизма. Весьма характерна в этом отно­шении позиция Ф. М. Поуика, отрицавшего объективность историче­ского познания. Историк, говорил он, лишь в редких случаях получает свои знания из наблюдения фактов и событий: как правило, он поль­зуется лишь свидетельскими показаниями о них. Причем нередко эти показания проходят через много рук. В результате подлинный факт ускользает от исследователя, а история оборачивается серией суждений. «То, что мы называем историческим обобщением, — писал Поуик, — на деле является суждениями о суждениях».

Развернутое изложение релятивистского понимания истории дает Дж. Ренир в своей книге «История, ее цели и метод».

Субъективность историка, пишет Ренир, начинается уже при отборе и группировке фактов. «Историк располагает большим количеством фактов. Он должен отобрать из них те, которые использует, и система­тизировать отобранное. В этих операциях действиями историка руково­дят особенности его личности, его взгляды, его теории». Объективный критерий, по мнению Ренира, в работе историка вообще отсутствует.

Из релятивистских концепций непосредственно вытекает и отноше­ние английской историографии к проблеме прогресса. Как известно, идея прогресса, вера в него многие годы господствовала в анг­лийской исторической науке. Лишь в конце XIX и начале XX в. появ­ляются первые высказывания, ставившие ее под сомнение. В то время неверие в прогресс и прямое отрицание его широко распростра­нились в английской науке, стали почти общепринятыми. Видный историк-идеалист Р. Коллингвуд прямо заявляет: «Все ценности, которые входят в понятие прогресса, «кажутся просто относительными». «Было бы излишним спрашивать, заметен ли прогресс в какой-нибудь период истории в целом по сравнению с предыдущим».

Место веры в прогресс все более прочно занимают различные ва­рианты теории циклов в общественном развитии. Наиболее полно идею циклического развития человечества излагает известный историк Ар­нольд Тойнби в своей большой работе «Изучение истории». Сочинение это наполовину было написано до второй мировой войны, но последние тома его вышли уже после 1945 г.

Какая идея лежит в основе этого огромного труда? Предыдущая история человечества, по мнению Тойнби, распадается на ряд циклов или цивилизаций, которые появлялись, развивались, достигали апогея и затем приходили в упадок и погибали. Это, заявляет Тойнби, откры­тый им закон развития человечества. Так же, следовательно, будет идти его развитие и впредь. Все цивилизации, пишет Тойн­би, «посеяны единым сеятелем», т. е. богом. Их движущая сила — мис­тический «жизненный порыв». Его осуществляют по предначертанию свыше «творческие личности», «гении» — полководцы, пророки, поэты, политические мыслители и т. д. В индустриальную эпоху такими вождя­ми являются крупные капиталисты. Цивилизация развивается до тех пор, пока народ, масса добровольно следует указаниям и руководству творческого меньшинства; когда этот порядок нарушается, цивилизация идет к упадку и в конце концов гибнет. Такова вкратце схема Тойнби. Следует добавить, что идеалистическое построение Тойнби все же до­пускает влияние материального фактора — природных условий и тех­ники на исторический процесс. Однако последние, по его мнению, не могут определять хода истории, первенство здесь принадлежит религии.

Английские историки по-прежнему отрицают законо­мерность исторического процесса. Один из наиболее крупных из них — Баттерфилд заменяет понятие закона идеей божественного провиде­ния. Задача истории, утверждает Баттерфилд, состоит в описании фактов, событий и деятельности отдельных людей, но общий смысл истории для человека недоступен: его можно понять лишь религиозным чувством.

Шагом к признанию закономерности на первый взгляд кажется нео­позитивизм, который в последние годы приобрел в Англии большое влияние. Главный представитель английского неопозитивизма Карл Поппер, автор книг «Открытое общество и его враги» и др., развивает совместно с американским философом К. Гемпелем так называемую «теорию охватывающего закона», которая исходит из того, что призна­ние причинности уже предполагает наличие универсального закона; без последнего невозможно никакое объяснение исторического процесса. Причину явления выводят из закона, сопоставляя с ним конкретные условия: исходные данные, специфические признаки и т. п. Правда, по мнению Поппера, в истории, в отличие от других наук, проверка теории невозможна, а поэтому здесь мы имеем дело не с законами в собственном смысле слова, но лишь с выполняющими их роль более или менее туманными теориями.

Таким образом, неопозитивизм на словах допускает существование закона. На деле же понимание им закономерности далеко от научного. Исходя из идей Юма, Поппер не признает необходимой объективной связи между причиной и следствием, она для него — простая логиче­ская конструкция. Ему свойственно и упрощенное понимание природы научного объяснения, последнее он рассматривает как простое эмпири­ческое обобщение. Между тем задача науки гораздо сложнее: она изу­чает внутреннюю структуру явлений и процессов, выделяя наиболее важное и существенное. Новые научные концепции являются не прос­тым повторением и комбинацией эмпирических данных. Неверной яв­ляется и концепция причинного объяснения, которую выдвигает Поппер; оно не представляет собой простого применения общего закона для истолкования единичного явления. Единичное явление во всем его мно­гообразии невозможно вывести из какого-либо одного общего закона. «Каждое явление, каждый факт имеет множество сторон и отношений и, чтобы объяснить его, нужно использовать не один, а целую совокуп­ность законов, каждый из которых объясняет нам какую-то сторону изучаемого явления».

Слабость «теории охватывающего закона» признают даже некото­рые ее сторонники, в частности философ П. Гардинер, который в своей работе «Природа исторического объяснения» пишет, что схема причин­ного объяснения Поппера в применении к исторической науке нуждает­ся в поправке.

Однако, критикуя «теорию охватывающего закона», Гардинер пы­тается свести все разногласия между историческими школами к различ­ному пониманию слов, в частности к различному толкованию слова «объяснение». «Нам должно быть теперь ясно, — заявляет он, — что конфликт, который, как полагают, существует между материалистиче­ской и идеалистической интерпретациями истории, является иллюзор­ным».

Критику неопозитивизма мы находим и в работах английского неогегельянца Р. Коллингвуда. Рассматривая мир как воплощение абсолютной идеи, Коллингвуд видит в истории прежде всего развитие мысли. «Сама история, — пишет он, — не что иное, как перевоплощение прошлой мысли в уме истори­ка». Поэтому историческая наука, в отличие от естественных наук, имеет дело не с самим объектом, а с его отражением в сознании чело­века. «Историческое знание, — пишет он далее, — имеет своим объектом мысль, не вещи, о которых мыслят, а сам процесс мышления». Коллингвуд отрицает взгляд на задачи истории, как на раскрытие закономер­ностей, последние, по его мнению, существуют только в сознании и пред­ставлении историка, а не в действительной жизни.

Господство релятивизма и субъективизма в подходе к исторической науке находит наиболее полное выражение в многочисленных произве­дениях биографического жанра, продолжающих заполнять книжный рынок Англии. Наряду с дилетантами дань этому жанру отдают и неко­торые профессиональные ученые. Известный историк Роуз предпринял издание серии биографий под общим названием «Учись истории сам».

Излагая ее замысел, Роуз писал: «Ключевая идея серии заключается в том, чтобы через биографию великого человека вскрыть большую исто­рическую тему». В основе этого лежит мысль о решающей роли вели­ких людей в истории. Названия отдельных книг убедительно раскры­вают эту концепцию. Вот некоторые из них: «Гастингс и Британская Индия», «Ливингстон и Центральная Африка», «Парнелл и ирландская нация» и т. д. Несмотря на то, что во главе издания стоит профессио­нальный историк, общий научный уровень его оставляет желать многого. Еще хуже обстоит дело с другими книгами биографического характера. Резко критикуя низкое качество таких поделок и их обилие, известный историк Л. Нэмир в свое время писал, что, по-видимому, обращение к этому жанру «порождается либо страхом перед широкими темами, либо отсутствием творческого воображения».