Глава III. Развитие демократического централизма – главное направление совершенствования управления экономикой 2 страница

В ходе дискуссий по проблемам товарно-денежных отношений подавляющее большинство советских эконо­мистов полностью отвергло характеристику социализма как разновидности товарного производства. Н. А. Цаголов подчеркивает[329], что критика воззрений на социали­стическое производство как форму, вид товарного про­изводства, особенно рьяно защищаемых Я. А. Кронродом, была начата сразу же после того, как она стала пропагандироваться в печати. В 1967 г. на дискуссии по проблемам товарных отношений в Московском доме уче­ных острие теоретической критики концепции рыночного социализма было направлено против тезиса о социализ­ме как разновидности товарного производства[330]. В статье Н. А. Цаголова, М. В. Солодкова, С. С. Дзарасова «Хо­зяйственная реформа и некоторые вопросы политической экономии социализма»[331] эта концепция о социализме как виде товарного производства была подвергнута развер­нутой критике.

В марте 1968 г. тезис о социализме как виде товар­ного производства был также подвергнут критике в статье академиков А. М. Румянцева, Т. С. Хачатурова и члена-корреспондента АН СССР А. И. Пашкова[332].

Формула о товарном характере социалистического производства подвергалась также критике в статье «О товарно-денежных отношениях в социалистической экономике», опубликованной в 1970 г. в «Правде». В этой статье говорилось в частности: «Утверждение некоторых экономистов о том, что социализм – это тип, разновидность товарного производства, логически при­водит к пониманию сущности социализма не как непо­средственно общественного производства, а как системы товарного хозяйства. Это далеко не безобидно как тео­ретически, так и в особенности практически. На этой «теоретической основе» возникают пожелания дать «про­стор» закону стоимости, так называемая проблема «план и рынок», утверждение, что и при социализме ра­бочая сила является товаром»[333].

Товарное производство есть производство, в котором господствующей общественной связью между произво­дителями является обмен продуктов. Это не так и не может быть так в обществе, основанном на началах кол­лективизма, основанном на общем владении средствами производства. Индивидуальный труд, как правило, уже не окольным путем, не посредством обмена, а непосред­ственно существует как составная часть совокупного труда.

Господствующей общественной связью между произ­водителями является плановое управление, охватыва­ющее производство, движение и распределение продук­тов. Продукт производится не для обмена, а для удов­летворения потребностей трудящихся. Основная масса продуктов при социализме производится на обществен­ных предприятиях, с помощью общественных средств производства и на общественный счет. Из процесса про­изводства эти продукты выходят как собственность об­щества. Движение их от одного общественного пред­приятия к другому не сопровождается сменой собствен­ников продуктов и в точном смысле слова не может быть поэтому названо обменом, ибо обмен есть взаимная и взаимообусловленная передача принадлежащих субъ­ектам продуктов.

Если быть точным, нельзя называть обменом пере­мену мест, совершаемую продуктами по воле собствен­ника и в рамках одной и той же собственности. Не может считаться товарным обменом в прежнем представ­лении и распределение среди работников государствен­ных предприятий предметов потребления, ибо тогда при­дется согласиться, что, получая от общества предметы потребления как товар, работник обменивает на них как товар свою рабочую силу. В самом деле, ведь акт пере­дачи материальных благ от общества работнику не мо­жет быть товарным обменом только с одной стороны, со стороны общества.

Что же касается движения «денежных» средств от общества работнику (в виде зарплаты) и обратно (в виде платы за получаемые предметы потребления), то оно, представляя собой форму организации распределе­ния, опосредует передачу работнику предметов потреб­ления, соответствующих его доле в фонде распределения по труду. Относительная величина этой доли выражается отношением заработной платы работника к сумме цен предметов потребления, образующих фонд распределе­ния по труду.

Товарная форма отношений между государственными предприятиями, между государством и работниками го­сударственных предприятий есть, во-первых, следствие использования для организации учета и контроля за производством и распределением продуктов тех товарно- денежных форм, которые выработаны в рамках предше­ствующих социализму форм производства, во-вторых, – следствие существования  товарно-денежных  отношений  между: а) государством и колхозами; б) государством и населением, производящим продукты в личном подсоб­ном хозяйстве; в) между трудящимися, производящими продукты в личном подсобном хозяйстве, и другими чле­нами общества.

Следует иметь в виду, что в СССР свыше 33 тыс. колхозов и миллионы личных подсобных хозяйств. Так что масштабы использования товарно-денежных отно­шений нельзя недооценивать.

В-третьих, эта товарная форма есть следствие того, что на движение материальных ценностей при социа­лизме и вообще на производство оказывают влияние личные и коллективные материальные интересы работ­ников, а в сфере оперативно-хозяйственной самостоя­тельности наблюдаются нередко явления, свойственные товарному производству. Эта товарная форма является следствием того, что социализм есть коммунистический строй, только еще выходящий из недр капитализма. Бу­дучи более высокой ступенью исторического развития, он, с одной стороны, воспринимает те формы хозяйст­вования, которые развиты капитализмом, но могут быть освобождены от частного и эксплуататорского характера их использования, а с другой стороны, носит еще во мно­гих отношениях печать того строя, отрицанием которого он является. Таким образом, при социализме есть то­варное производство. Товарно-денежные отношения при социализме используются очень широко, но не они опре­деляют существо социализма. Социализм не является типом товарного производства. «Социалистическое про­изводство, – пишет А. Еремин, – представляет собой первую ступень непосредственно общественной, плано­мерной формы общественного производства. Оно ликви­дирует товарный характер общественного производства и ставит весь «материальный процесс производства» под сознательный, планомерный контроль общества»[334]. Бу­дучи первой ступенью непосредственно общественной, планомерной формы производства, социализм уничто­жает товарное хозяйство сперва только в государствен­ном секторе, которое становится, по существу, нетовар­ным, затем все более преобразует в нетоварные отноше­ния между государством и колхозами и имеет тенденцию по мере роста производства в государственном и кол­хозном секторах ликвидировать товарное производство в личном подсобном хозяйстве. Диалектика перехода к полному коммунизму состоит в последовательном уси­лении роли и значения нетоварного по сути хозяйства и преодолении остатков товарного производства при со­циализме.

При анализе социалистической экономики очень важно видеть, что и те товарно-денежные отношения, ко­торые при социализме еще сохраняются (между госу­дарством и колхозами, например), находятся на нисхо­дящей линии, на стадии своего постепенного угасания и отмирания. Что товарная форма при социализме пере­стала быть всеобщей и всеобъемлющей формой эконо­мических связей. Что наряду с ней зародились и при социализме стали господствующими нетоварные формы экономических связей. Что эти нетоварные формы свя­зей успешно развиваются, завоевывая все новые и новые сферы. Что роль и значение этих новых форм все время возрастает по мере нашего продвижения к коммунизму. Что нетоварным формам общественных связей, уже господствующим в настоящем, принадлежит буду­щее.

Подчеркнем, что товарно-денежные формы являются формами социалистического учета и контроля лишь при условии безраздельного господства плана. Практика со­бытий в Чехословакии показала, что с ослаблением пла­нового централизованного управления до такой степени, что самостоятельность предприятий превращается в не­зависимость их от общества, товарно-денежные формы наполняются чисто товарным содержанием. Отдельные, свойственные товарному производству явления стано­вятся не отдельными, а преобладающими, движение ма­териальных ценностей становится обменом, а обмен про­дуктов – господствующей связью между производите­лями. Производство становится товарным. Опасность принятия на вооружение концепции о товарном харак­тере социалистического производства в том и состоит, что она, будучи реализована на практике, способна пре­вратить прежде социалистическое, непосредственно об­щественное производство в товарное, в переходное от социализма к капитализму, и послужить, таким образом, в качестве орудия реставрации.

Разногласия о товарности при социализме, если они касаются лишь являющихся форм, не могут считаться принципиальными. Действительно принципиальным во­просом, кладущим водораздел между марксистской и немарксистской точками зрения на социализм, является вопрос о том, товарным или нетоварным следует при­знать социализм по его сути, по самому его характеру. Отказ от признания социализма нетоварным по сущест­ву, по характеру этого строя равносилен отказу от при­знания его обществом ассоциированных производителей и переходу на позиции ревизионистской концепции «ры­ночного социализма».

Концепция «рыночного социализма» служит теорети­ческой основой выступлений против демократического централизма в управлении социалистической экономи­кой. Но ошибочные концепции нередко берут начало вовсе не в области теории, а, например, в области мо­рали. Неприятие коллективизма, индивидуализм, недис­циплинированность, например, будучи оформлены в виде экономической концепции, дадут восхваление безудерж­ной децентрализации, вызовут нападки на обязательность планов, призывы к свертыванию централизован­ного планирования производства в натуре и сведению числа стоимостных показателей к минимуму, принижение роли директивных и административных методов и по­пытки изобразить их неэкономическими методами хо­зяйствования и т. д.

Социализм – это общественный строй, в котором все социальные процессы развиваются, во-первых, плано­мерно и, во-вторых, в общественных интересах, опреде­ляемых историческими интересами рабочего класса и выражаемых его партией. Планомерно развивая произ­водство и формируя взгляды, характеры, потребности индивидов, коммунисты добиваются, чтобы социалисти­ческое государство наиболее полно использовало свою возможность оказывать на общественную жизнь форми­рующее влияние.

Такое представление о социализме, однако, мало под­ходит тем, кто страдает анархическим индивидуализмом. Их влечет «социализм», в котором все предоставлено стихийному ходу событий, если не исключено, то, по крайней мере, ослаблено воздействие общества на его составные части, будь то личности или производственные коллективы, и в котором нет места господству общест­венных интересов. И вот это анархическое представление о социализме они стремятся передать обществу, выдви­гая в плане совершенствования соответствующие пред­ложения и проекты. Чувствуя, что подобные стремления не вполне соответствуют теории и практике социализма, коллективистскому духу нашего общества, они выбирают и соответствующую форму выражения. Витиеватость фраз, двусмысленности, наукообразие – непременные ее атрибуты.

Вот как пишет о доверии личности к обществу, как рисует характер взаимосвязей личность – общество один из тех экономистов, с которыми мы спорим в данной ра­боте: «Истинно гуманистическое общество не может и не должно «злоупотреблять» этим доверием личности и своей способностью оказывать на нее формирующее влияние. Оно должно беречь и ценить человеческую индивидуальность, создавать условия, благоприятству­ющие ее проявлению. Общество, в котором, с одной сто­роны, личность добровольно принимает существующие установки, а с другой – наивысшей ценностью высту­пает индивидуальность человека, его творческий потенциал, является гармоническим. Это и есть социалистиче­ское общество»[335].

Процитированный отрывок очень важен для понима­ния того, что такое социализм в определении Н. Петра­кова. Главный методологический порок этого определе­ния состоит в том, что в нем нет даже указания на гос­подство общественных интересов. Господствуют творче­ские индивидуальности, индивидуальность которых объ­является высшей ценностью, независимо от того, какова эта индивидуальность, присутствуют «существующие установки», созданные, надо полагать, нетворческими личностями, общество не может оказывать на личности формирующего влияния, и все это находится в полной гармонии. Ни дать ни взять – «гармонический социа­лизм».

В реальном социализме все обстоит по-иному. Выс­шей ценностью являются обыкновенные люди, трудя­щиеся, заботящиеся об общем благе, отдающие свой труд, способности, талант общему делу; творческая ин­дивидуальность поддерживается и поощряется, но только в том случае, если она служит народу и не ставит своей целью проявление своей индивидуальности во что бы то ни стало, даже вопреки общественным интересам, не го­воря уже о тех случаях, когда она поднимает руку на важнейшие завоевания общества. Правда, в «гармони­ческом социализме» Н. Петракова такие случаи абсо­лютно исключены и все личности до единой добровольно принимают «существующие установки». Но идеал этот сродни идеалам мелкобуржуазным.

И вот результат. Н. Петраков «по сути дела исходит из «рыночной концепции», приоритета рынка как регу­лятора социалистической экономики, хотя ошибочность подобных взглядов убедительно доказана и в теорети­ческих работах советских ученых и многолетней практи­кой социалистического хозяйствования»[336].

Есть такие авторы, которые нередко дают примеры довольно прямых и почти открытых выступлений против принципа демократического централизма и социалистической системы управления. Но чаще форма таких выступлений скрытая. Это связано иногда с тем, что авторы понимают несовместимость своих предложений и социалистической системы хозяйствования, но гораздо чаще с тем, что такие предложения или пожелания вы­сказываются, бессознательно и их объективный смысл вовсе не отвечает намерениям авторов.

Очищение экономической науки от неверных взглядов требует давать объективную оценку всем выступлениям против демократического централизма, в какой бы форме они ни делались, вне зависимости от личных на­мерений их авторов. Необходимо обратить внимание на формы, в которых находят себе выражение неверные взгляды и ошибочные положения.

Известно, что творцы ошибочных теорий, стремясь представить плод своей мысли как продукт историче­ского развития, нередко прибегают к искажению или даже извращению исторических фактов. Посмотрим, не пытаются ли некоторые авторы истолковать в пользу своих нынешних теоретически несостоятельных концеп­ций историю социалистического хозяйства.

Н. Я. Петраков и Я. Г. Либерман утверждают, что система управления, предшествовавшая системе 30 – 40-х гг. (то есть действовавшая в эпоху нэпа, в период борьбы социалистического и капиталистического укла­дов), полнее выражала ленинские принципы социали­стического хозяйствования[337]. Н. Я. Петраков, например, сказав, что в период нэпа «метод административного приказа почти повсеместно заменялся хозяйственными стимулами», что «план доводился до исполнителя в фор­ме экономического интереса»[338], заявляет: «Ленин рас­сматривал нэп отнюдь не как временный комплекс меро­приятий, вызванный к жизни непредвиденными обстоя­тельствами. Переход к нэпу – начало создания внут­ренне последовательной системы управления народным хозяйством»[339]. Началом создания внутренне последова­тельной системы управления народным хозяйством нужно считать не нэп, а декрет о рабочем контроле и учреждение ВСНХ, а нэп есть стратегическое отступление. Эта маленькая неточность позволила Н. Я. Петра­кову в дальнейшем «внутреннюю последовательность» системы управления истолковать как отказ от директив­ного планирования и управления. Только если раньше он говорил о внутренней последовательности, то потом повел речь о логической завершенности: «В конечном счете для общества важно, какой вклад в казну делает то или иное предприятие. Поэтому объем платежей в бюджет и должен со временем стать центральным пла­новым нормативом, устанавливаемым для предприятия. При правильном понимании категории «платы за поль­зование хозяйственными ресурсами» такое ограничение показателей, утверждаемых для предприятия плановыми органами, внесло бы, на наш взгляд, необходимую логи­ческую завершенность в систему взаимоотношений го­сударства и предприятий»[340].

Читателю может показаться неясным, почему выде­ление центрального планового норматива И. Я. Петра­ков связывает с ограничением показателей. Чтобы рас­шифровать истинный смысл процитированного отрывка, следует учесть, что «центральный плановый норматив» Н. Я. Петракова по сути своей означает не «главный плановый норматив», а единственный плановый норма­тив, утверждаемый центральными органами. Оставление в качестве единственного планового показателя норма­тива отчислений в бюджет – об этом Н. Я. Петраков здесь говорит прикрыто, чтобы в другом месте сказать прямо[341]. Такие предложения действительно вносят «не­обходимую логическую завершенность» в концепцию критикуемого автора и объясняют, зачем понадобилось искажать ленинскую концепцию нэпа как предпринятого в период борьбы социализма с капитализмом стратеги­ческого отступления, как блока, союза пролетарского государства с государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии[342]. Н. Я. Петраков читал Ленина. Он знает, что «новая экономическая политика... означает переход к восстановлению капитализма в значительной мере»[343]. Своими предложениями он нас толкает назад, к нэпу, а чтобы это выглядело пристойно, утверждает, будто «Ленин рассматривал нэп отнюдь не как времен­ный комплекс мероприятий».

Н. Я. Петраков, конечно, отнюдь не единственный, кто обладает таким умением. Возьмем, например, Б. В. Ракитского, у него можно поучиться умению рас­становки акцентов, призванной оказать эмоциональное воздействие на читателя и побудить его самостоятельно прийти к желательным для автора выводам. И этим искусством Ракитский овладел вполне. Вот как изобра­жает Б. В. Ракитский систему управления, действовав­шую в СССР в 30–40-х гг.: «Планы беспрерывно меня­лись, корректировались, инструкции обрастали поправ­ками и разъяснениями, распоряжения отменялись или заменялись новыми. В общем, получался весьма гро­моздкий, неповоротливый механизм хозяйственного ре­гулирования. Но при всех минусах такой системы она позволяла решать главную для своего времени задачу – сосредоточивать в руках государства все ресурсы и опе­ративно перераспределять их в главных, нужных направ­лениях. В этом была ее сильная сторона и ее историче­ская миссия»[344]. А ведь планы не менялись беспрерывно, хотя и корректировались, когда того требовали изменив­шиеся обстоятельства. Инструкции не обрастали, а до­полнялись в случае необходимости разъяснениями. Не­правильные распоряжения отменялись, конечно, и заме­нялись правильными. В общем, механизм получался весьма сложным, но зато надежным, гибким и устой­чивым, способным к решению тех задач, которые воз­лагаются на систему управления в социалистическом обществе. Историческая миссия централизма, вопреки намекам Б. В. Ракитского, не только не исчерпана, но не может быть вообще исчерпана в обществе, основан­ном на общественной собственности на средства произ­водства.

Посмотрим теперь, как обращается с историей Я. А. Кронрод. Он представляет дело так, будто действовавшая до реформы система управления не соответствовала требованиям экономических законов. Словами: «гипертрофия прямых связей», «чрезмерная централизация хозяйственного руководства», «громозд­кая система административного регулирования», «планово-административная стихия» – характеризует Я. А. Кронрод «существенные черты хозяйственного меха­низма, который сложился еще в условиях строительства социализма»[345]. Так изображается прежняя система управления, которая, обеспечив невиданно высокие тем­пы роста производства, в короткие сроки вывела страну из отсталости, обеспечила трудящимся высокий жизнен­ный уровень и создала мощный экономический потен­циал для завоевания новых позиций на экономическом фронте. А ведь другого, более высокого мерила эффек­тивности системы управления и соответствия ее экономи­ческим законам социализма, чем быстрое повышение уровня жизни народа и создание за столь же короткие сроки базы для еще более быстрого подъема, не сущест­вует. Созданная за годы пятилеток система управления в ходе экономической реформы совершенствуется, а не отменяется или отбрасывается. Как подчеркивает С. П. Трапезников, «линия партии в области руководства хозяйственным строительством направлена на то, чтобы не разрушать, не ломать, не отбрасывать накопленный опыт, а, опираясь па него, последовательно и неуклонно развивать, совершенствовать, оттачивать уже сложив­шиеся и проверенные жизнью принципы, методы и формы хозяйствования, зная, что строительство эконо­мического базиса коммунизма является трудным и са­мым сложным делом, требующим длительного времени[346].

Некоторые экономисты пытаются представить дело так, что централизация – свойство «несбалансированной экономики», что «советская экономика 30-х – первой по­ловины 50-х годов была явно не сбалансированной»[347]. Что здесь подразумевается под несбалансированностью, понять трудно. Если это слово употребляется в букваль­ном смысле, то налицо искажение экономической действительности, ибо нигде, ни в какой стране с такой тща­тельностью не составлялись и не реализовались мате­риальные, трудовые и финансовые балансы. Вот, напри­мер, что отмечает председатель правления Стройбанка СССР С. Гинзбург: «Строители старшего поколения не­редко вспоминают, с какой быстротой были введены в действие крупнейшие заводы первых пятилеток. Харьковский тракторный завод построен за 15 месяцев, пер­вая очередь Горьковского автомобильного завода – за 18, Московский шарикоподшипниковый – за 14, Кузнец­кий металлургический – за 20 месяцев. Столь сжатые сроки строительства оказались возможными благодаря концентрации ресурсов и строгой сбалансированности планов»[348]. Если же под несбалансированностью пони­мать факт высоких темпов роста экономики, то, конечно, этот факт находится в прямой связи с централизацией управления как формой существования общественной собственности на средства производства. Это фактически признает Р. Н. Евстигнеев, хотя ошибочно утверждает об отсутствии «экономического равновесия». «Высокие темпы индустриализации исключали поддержание в стране экономического равновесия, – пишет Р. Н. Евстигнеев, – в условиях которого только и возможно при­менение новых методов хозяйствования, рассчитанных на широкое использование товарно-денежных отноше­ний»[349]. Выходит, по Р. Н. Евстигнееву, что высокие темпы индустриального роста страны исключают эко­номическое равновесие. Значит, под словом «равновесие» автором фактически понимается застойность, отсутствие быстрого движения вперед.

Распространенным приемом является соединение двух логически не связанных между собой предложений или даже связанных логической связью, противополож­ной той, которая изображается. Важно только, чтобы первое предложение звучало весомо и отвлекало чита­теля от контроля за логикой. Вот образец: «Объем эко­номических связей находится в прямой квадратичной зависимости от роста объема производства. Поэтому в современных условиях централизованное фондирован­ное снабжение объективно изживает себя, и ему на смену идет распределение средств производства путем оптовой торговли» [350]. Опровержение подобных заявлений следует начинать с того, чтобы сформулировать проти­воположное: «Объем экономических связей находится в прямой квадратичной зависимости от роста объема производства. Поэтому в современных условиях централизованное фондированное снабжение объективно ста­новится совершенно необходимым». Только после этого можно переходить к обстоятельному разбору позиции.

Важно изучить те формы и приемы, с помощью ко­торых ошибочные идеи завоевывают себе влияние.

* * *

В решениях XXIV съезда КПСС подчеркивается зна­чение «последовательной борьбы против правого оппор­тунизма, который под видом «улучшения» социализма стремится выхолостить революционную суть марксизма-ленинизма и расчищает путь для проникновения бур­жуазной идеологии»[351]. Поэтому крайне важно вскрывать корни оппортунистических концепций. Анализ показы­вает, что в основе ошибочных предложений по пробле­мам социалистической экономики лежит представление о том, что социализм по своей глубинной сути, по своему характеру есть производство товарное. Единству и проч­ности ошибочных мнений способствуют неприятие дис­циплины и организованности, анархический индивидуа­лизм и потребительское отношение к социализму. Не исключено, что некоторым на деле чужды интересы, иде­алы и качества рабочего класса, и практика выступлений чехословацких оппортунистов в печати такое предполо­жение отнюдь не опровергает. Во всяком случае «нельзя мириться с допускаемыми серьезными ошибками, пута­ницей в трактовке некоторых принципиальных теорети­ческих положений. Надо неуклонно проводить принцип марксистско-ленинской партийности как в оценке исто­рического прошлого, так и в анализе общественных про­цессов наших дней»[352].

Господство общественной собственности на средства производства, как было подчеркнуто, в решающей сте­пени обеспечивается централизмом социалистического государства. Пролетарский централизм – становой хре­бет общественной собственности на средства производ­ства. Вот почему выступления против централизованного управления экономикой нельзя недооценивать, в какой бы форме эти выступления ни делались, прямой или косвенной, сознательно или по недоразумению или непо­ниманию.

С уничтожением или ослаблением централизованного управления уничтожается или ослабляется ведущая роль государства в экономике как субъекта общественной соб­ственности на средства производства, разрушается или подрывается общественная собственность как основа со­циализма. Вместе с ослаблением руководящей роли го­сударства в экономике ослабляется руководящая роль Коммунистической партии и рабочего класса, поскольку партия, класс руководят экономикой посредством госу­дарства.

Экономика – фундамент общества, и если правящая Коммунистическая партия потеряет свое влияние на эко­номику, то она легко может утратить и руководство в об­ществе в целом. Вот почему выступления против центра­лизма должны быть подвергнуты самой решительной и доскональной критике, вот почему критике должны быть подвергнуты не только прямые, но и косвенные, завуали­рованные атаки на централизм, вот почему необходимо вскрывать и обнажать все попытки подорвать государст­венное плановое управление экономикой, независимо от того, из каких соображений исходят их авторы и что ими руководит. Атаки на централизм по своему объективному смыслу суть атаки на экономическую роль социалистиче­ского государства как субъекта общественной собствен­ности на средства производства. Нападки на централизм неизбежно оказываются нападками на руководящую роль Коммунистической партии.

Дело, однако, не только в том, что выступления про­тив централизма при определенных условиях способны подорвать социализм или лишить его важнейших пре­имуществ. Основная масса экономистов понимает, чем чревато ослабление централизма. Нам хотелось бы особо подчеркнуть здесь другой аспект вопроса. Нельзя полу­чить серьезных улучшений на пути совершенствования централизованного управления, если внимание ученых не сосредоточено на этой проблеме, если делаются на­стойчивые попытки повернуть это внимание в противо­положную сторону.

Очищение экономической теории от ошибочных, а иногда и прямо враждебных взглядов, идей и теорий есть необходимое условие дальнейшего развития эконо­мической науки как основы сознательного управления процессом социалистического воспроизводства, условие объединения научных сил на решении узловых, перспек­тивных вопросов экономической теории и экономической политики, условие дальнейшего быстрого и последова­тельного движения вперед.

Экономическая наука призвана дать решение возник­ших задач, которое было бы действительно решением, использовало бы все преимущества и возможности со­циализма, опиралось бы на весь арсенал предоставлен­ных социализмом методов управления, отводя каждому из средств управления такое место и такую роль, какие вытекают из их характера. Именно на это нацеливают советских экономистов решения XXIV съезда КПСС.

Решения XXIV съезда КПСС и состоявшихся после съезда пленумов ЦК КПСС свидетельствуют, что оши­бочно видеть суть реформы, суть совершенствования ме­тодов управления в сужении централизации. Целью реформы отнюдь не являлось и не могло являться све­дение централизованного управления к минимуму, как пытались истолковать ее услужливые комментаторы из антикоммунистических центров на Западе. Реформа по­тому и называется реформой, что не вносит принципи­альных изменений в социалистическую систему управ­ления. Речь идет прежде всего об изменении круга управленческих задач и структуры управления.

Главная цель совершенствования системы управле­ния – сосредоточение всех органов управления, и в пер­вую очередь центрального руководства, на решении вопросов интенсификации, повышения эффективности производства; использование для этой цели методов оп­тимизации, директивных методов, материальных и мо­ральных стимулов; организация по этим вопросам со­циалистического соревнования; всемерное развитие инициативы трудящихся.

Одновременно центральные органы освободились от решения тех вопросов, которые в связи с ростом масшта­бов производства и изменением его технической базы пришлось отнести к разряду второстепенных. А чтобы и эти вопросы решались в интересах народного хозяйства, расширилось использование таких средств управления, с помощью которых из центра можно воздействовать на сферу оперативно-хозяйственной самостоятельности – рычагов материального стимулирования и социалистиче­ского соревнования.