2021-12-25
340
Можно лишь то говорить и мыслить, что есть: бытие ведь
Есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать…» [7].
Аристотель так пояснял учение Парменида: внутри бытия огонь и земля – два начала. Элементов, по его учению, два: огонь и земля (созвучно учению Ксенофана). Мир у Парменида – это лишенный множественности мир бытия и одновременно вполне множественный, подвижный мир чувственных ощущений. « Единое есть всё, взятое в своей совокупности… Элейцы говорят о непрерывности и нераздельности бытия… Бытие…введено как научный, непогрешимый критерий» [8].
Бытие представлено у Парменида и геометрически – это сфера, Шар, подобно шаровидности первоосновы, которое есть божество у Ксенофана.
«…Без бытия, о котором ее изрекают,
Мысли тебе не найти. Ибо нет и не будет другого
Сверх бытия ничего: Судьба его приковала
Быть целокупным, недвижным
…Оно совершенно
Ото всюду, подобное глыбе прекруглого Шара,
От середины везде равносильное, ибо не больше,
Но и не меньше вот тут должно его быть, чем вон там вот…
|
|
|
… отовсюду равно себе, однородно в границах» [9].
Х.Л. Борхес в рассказе-эссе «Сфера Паскаля» замечает, что «всемирная история – это история нескольких метафор», среди которых занимает место геометрическая метафора мира как сферы. «За шесть веков до христианской эры рапсод Ксенофан Колофонский, устав от гомерических стихов, которые он пел, переходя из города в город, осудил поэтов, приписывающих богам антропоморфические черты, и предложил грекам единого Бога в образе вечной сферы. У Платона в «Тимее» читаем, что сфера – это самая совершенная фигура и самая простая, ибо все точки ее поверхности равно удалены от центра». Можно предположить, пишет Борхес, что «Ксенофан рассуждал по аналогии: Бог – сфероид, потому что форма эта наилучшая, или наименее неподходящая, для того, чтобы представлять божество. Через сорок лет Парменид повторил этот образ («Сущее подобно массе правильной округлой сферы, сила которой постоянна в любом направлении от центра»)» Считается, пишет Борхес, что «он имел в виду сферу бесконечную или бесконечно увеличивающуюся… Парменид учил в Италии; через несколько лет после его смерти сицилиец Эмпедокл из Агригента придумал сложную космогонию; в ней есть один этап, когда частицы земли, воды, воздуха и огня соединяются в бесконечную сферу, «круглый Сферос, блаженствующий в своем шарообразном одиночестве».
Эта геометрическая метафора – метафора сферы – прошла, пишет Борхес через всю философию: в XII веке в одной из книг была обнаружена следующая формула: «Бог есть умопостигаемая сфера, центр коей находится везде, а окружность нигде». …Для средневекового сознания смысл был ясен: Бог пребывает в каждом из своих созданий, но ни одно из них не является для него пределом». Вселенная – сфера в Птолемеевой астрономии, в центре которой находится тоже сфера (Земля), вокруг которой вращаются девять концентрических сфер. «О вращении небесных сфер» ‑ так назван труд Коперника. Для Джордано Бруно Вселенная – вся центр, т.е. ее центр – везде, а окружность нигде, и это давало мыслителю в 1584 году повод для ликования: божество находится близко, «ибо оно внутри нас еще в большей степени, чем мы сами внутри нас». Через семьдесят лет для Блеза Паскаля эта метафора сферы стала формой выражения ужаса человека перед Вселенной ‑ «устрашающей сферой», бездной и лабиринтом, центр которой везде, а окружность нигде – в такой вселенной нет «когда» и «где», «никто не живет в каком-то дне, в каком-то месте», а жизнь человека подобна жизни, «потерпевшему кораблекрушение на пустынном острове».
|
|
|
Борхес заключает: «Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор» [10].
Интонация Парменида, утверждавшего, что «Вселенная едина и вечна, не имела возникновения и шаровидна», ‑ интонация спокойного, философски обдуманного восхищения гармоничностью мира в его бытии, совершенство которого выразимо геометрическим совершенством сферы.
Парменида традиционно определяют как философа, противоположного по своему способу философствования Гераклиту: то направление, которое он придал философии, в корне отличается от того, чему учил Гераклит. Оба учения представляют как будто совершенно различные методы философии. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Гераклит считал, что в процессе познания при главенствующей роли разума все же играют роль и чувства, то Парменид связывает свою философию с опорой исключительно на разум. Если Гераклит мыслил метафорами, «мыслеобразами», то Парменид в античной философии стоит у истоков собственно теоретического философствования.
Действительно, Парменид одним из первых вышел в своем представлении о мире на уровень чистых интеллектуальных рассуждений, противопоставил обыденному опыту и знанию-мнению абстрактный «мир», который постепенно станет важной составляющей в религиозном объяснении (монотеистические религии), в философии, которая выйдет в понимании мира на общие и всеобщие идеи. Абстракция как «первоклеточка» мышления Парменида представлена напрямую, без символического, камуфлирующего содержание категорий оформления.
Но в тоже время не следует абсолютно противопоставлять Парменида и Гераклита: в развертывании мысли у Парменида можно увидеть похожую на гераклитовскую конструкцию форму мысли – форму полемоса ‑ «сжатой» полемики, которую можно развернуть уже в размышлении о сказанном. С кем и с чем полемика? – С повседневным опытом, в котором мы встречаемся с реальными подвижными предметами, постоянно меняющимися, конечными, с конкретными в чувствах нам данными свойствами. Противоположная сторона этой скрытой полемики – абстрактный опыт размышления. Эти два опыта Парменид сталкивает и совмещает их в метафорической архетипической для всей последующей западной философии оппозиции внутреннего и внешнего, оболочки и скрытого под ней; явного, непосредственно данного и неявного, опосредованно себя выражающего, и т.д. Геометрическая метафора (сферическая форма бытия) наглядно закрепляет форму возможного объяснения мира как целого, позволяющую сопоставлять и совмещать в мысли противоположности конечного и бесконечного, внешнего и внутреннего, единого и многого…
|
|
|
Геометрическая метафора сферы – это, подобно гераклитовым метафорам лука, потока, реки и др., метафора, позволяющая не только объяснить мир как целое, но и одновременно совершать мыслью описание своего пути: мышление есть «сферический» охват мыслью мира, заключение мыслью мира в окружность своего размышления о нем, когда мысль при этом становится «центром, которой везде, а окружность нигде». Мысль в подобном выстраивании схватывает некое целое вне мысли и себя как некое целое на уровне этого рассуждения.
Итак, основные положения учения Парменида:
‑ ощущения ложны;
‑ Бытие – неподвижно, неразделимо, бескачественно, безгранично;
‑ Бытие познается разумом, следовательно, мышление вполне соответствует бытию: «Одно и то же мыслить и быть». Бытие – это мысль, ум (мировой ум или нус). Но оно не только мысль, оно – всё.
III. Зенон и его апории
Последователем Парменида был Зенон Элейский (ок. 490 – 430 гг. до н.э.) ‑ самый знаменитый из известных в истории античности восьми Зенонов.
Автор многих трудов («Споры», «О природе», «Против философов» и др.) Зенон знаменит прежде всего своими упражнениями-загадками ‑ апориями (непреодолимыми логическими противоречиями при разрешении проблемы), о которых рассказал в своей «Физике» Аристотель.
О событиях жизни Зенона известно немного: кроме внешней красоты, высокого роста, исключительных достоинств как мыслителя, отмечался независимый характер, смелость и благородство Зенона.
Диоген Лаэртскийписало Зеноне как активном политическом деятеле, который убеждал сограждан своим примером. Возглавив заговор за свержение тирана Диомедонта, он был арестован. Когда на допросе его стали спрашивать о сообщниках, он донес на всех друзей тирана, чтобы оставить его в одиночестве. По одной из версий, Зенон, заявив, что он должен сказать Диомедонту на ухо секретные сведения, укусил тирана за ухо и не отпускал до тех пор, пока не был заколот.
По другой версии, о которой рассказал киник Антисфен, Зенон на допросе на вопрос тирана «есть ли еще кто-нибудь, кого Зенон не назвал», ответил: «Есть ты, проклятье города!», а затем, обращаясь к присутствующим, сказал: «Удивляюсь я вашей трусости: вы рабски служите тирану ради того, чтобы вас постигла та же участь, что и меня!» и, откусив язык, плюнул им в ненавистного правителя. Это так подействовало на граждан, что они тотчас же побили тирана камнями. О смерти Зенона известен еще более ужасающий рассказ: по некоторым свидетельствам, его бросили в ступу и искромсали.
|
|
|
В одной из эпиграмм, посвященной Зенону, говорилось, что он «отличался презрением к сильным мира сего, не уступая в этом Гераклиту: подобно Гераклиту, который предпочел Эфес Афинам, он также предпочел великолепию Афин свой родной город, город скромный и умеющий лишь воспитывать доблестных мужей» [11].
Основные положения учения Зенона являются по сути своей повторением исходных тезисов философии Парменида.Зенон обосновывал одно, единое, непрерывное и неделимое сущее, считая, чтомногого, делимого и движущегося не существует.
Для доказательства положения об объективной невозможности существования движения Зенон предложил 45 антиномий (парадоксов) или апорий, которые обнаруживали противоречия в текучей множественности видимого окружающего мира. Наверное, поэтому Аристотель назвал Зенона основателем диалектики, хотя Зенон, скорее, опровергал диалектику, показывая невозможность движения.
Вот примеры его апорий – неустранимых противоречий во множественном, многообразном мире.
1. Вещь – бесконечно мала, т.к. ее можно делить до бесконечности, но, одновременно вещь и бесконечно большая, т.к. нет конца для накопления все новых и новых частей. Мир – множество вещей как ограниченное их количество (их столько, сколько есть), и неограниченное (так как ко всякой вещи можно прибавить еще что-нибудь).
Как это конечная вещь является бесконечно малой и бесконечно большой одновременно, а мир в целом есть совокупность конечного количества вещей и одновременно их бесконечного количества? Бесконечное есть конечное, а конечное есть бесконечное? Наверное, для Гераклита подобная фраза была бы абсолютна понятна, поскольку в его представлении основа всего или «царь всего» ‑ это «война» или борьба противоположностей. Зенон же не принимает противоречивости, считая ее наличие доказательством невозможности или иллюзорности существования мира разнообразных конкретных, конечных в своих пространственных и временных характеристиках вещей.
2. Апория «Ахиллес и черепаха» и апория «Стрела» ‑ самые известные апории, направленные на опровержение движения.
Суть апории про Ахиллеса и черепаху сводится к следующему:
Ахиллес бежит за черепахой, более медленным, чем он, существом. Известно, что он бежал быстрее всех, как молния. Черепаха не бежит, а еле ползет. Но Ахиллес никогда не догонит самое медленное животное. Почему?
Ахиллес бегает в 10 раз быстрее черепахи.
Ахиллес пробегает 10 м, черепаха – 1 м;
Ахиллес пробегает 1 м, черепаха – 1 см;
Ахиллес – 1 см, черепаха – 1/10 см; и т.д.
Момент, разделяющий Ахиллеса и черепаху, будет бесконечно повторяться. Он никогда не догонит черепаху. Более того, черепаха и Ахиллес просто никогда не сдвинутся с места.
Аристотельв своей «Физике» объясняет, что Зенон исходит из ложного постулата о невозможности в конечное время «пройти-из-начала-в-конец» бесконечное число протяженных величин или коснуться бесконечного числа точек одну за другой. Коснуться в конечное время «бесконечных по количеству» величин невозможно, поэтому оказывается, что движущиеся тела проходят бесконечность и касаются бесконечного числа точек в бесконечное, а не в конечное время. Если движение есть, то движущееся тело по необходимости должно в конечное время пройти бесконечность, что невозможно. Следовательно, движения нет. Между тем всякая величина содержит бесконечное число делений. Следовательно, невозможно в конечное время пройти какую-либо величину.
Получается, что конечный отрезок равен сумме бесконечных отрезков. А конечное время равно сумме бесконечных временных отрезков? Для прохождения данного пути необходимо пройти бесконечное количество отрезков, что потребовало бы бесконечного времени, т.е. движение вообще не может начаться! (Аристотель, введя понятия «актуально бесконечного» и «потенциально бесконечного», возражает, что нельзя пройти за конечное время актуально бесконечное, но потенциально бесконечное пройти можно, время тоже потенциально бесконечно.)
Подобный вывод получается, если приложить апорию Зенона к времени: чтобы прошло пять минут, необходимо, чтобы прошли две с половиной минуты, их половина, а для этого должна пройти и половина двух с половиной минут; чтобы прошла эта половина, должна пройти половина половины и так до бесконечности. Получается, что пять минут никогда не кончатся!
Апория «Стрела»: стрела в полете занимает в каждый момент своего движения определенную фиксированную точку пространства. Но если точка зафиксирована и предмет целиком занимает ее, то, получается, что он не движется, поскольку двигаться — значит не быть целиком в этой точке. Вывод Зенона: летящая стрела …не движется! Движение невозможно ‑ сумма неподвижностей не может дать движение.
Но движение есть! Это очевидно. И в то же время так ли всегда очевидное есть верное?
Известны строки А.С. Пушкина, который так выразил сомнение в движении:
«Движенья нет, сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей».
Противоречивость движения как конечного и бесконечного, его парадоксальность доказывает, с точки зрения Зенона, опять же неистинность его.
Вывод Зенона: движение – иллюзия, видимость. Истинное, сущее, т.е. бытие – вне движения. (Платон называл элеатов «неподвижниками».)
Апория с черепахой вызывала живой интерес у Аристотеля, Декарта, Гоббса, Лейбница, Милля, Георга Кантора, Бергсона, Рассела, которые давали ее различные толкования. Ценность рассуждения об Ахилле и черепахе, как пишет Х.Л. Борхес, ‑ в «повторяющихся наплывах тайны», «в тщетных ухищрениях разума», к которым он побуждает человечество, ‑ «насладимся же им … хотя бы для того, чтобы убедиться в своей растерянности и его глубокой загадочности»[12].
Самые старые опровержения «Ахилла и черепахи» ‑ Аристотеля и Гоббса – включены в опровержение, сформулированной Стюартом Миллем. По его мнению, эта проблема – всего лишь один из многих примеров заблуждения из-за ложной аргументации. Стюарт Милль уверен, что может его опровергнуть следующим анализом: бесконечное количество делений может осуществляться с чем-то конечным. Т.е. отрезок пути (100 метров) или отрезок времени (5 минут) можно делить до бесконечности, но ровно в пределах 100 метров или в пределах 5 минут. Для того, чтобы преодолеть это конечное пространство, требуется время, бесконечно разделяемое, но не бесконечное [13]. Методическое разложение на бесконечное число отрезков конечного отрезка на самом деле не уничтожают проблему, а просто хорошо ее представляют.
Из всех опровержений Борхес отдает предпочтение опровержению, сформулированному Бертраном Расселом, «по вдохновенности единственно достойному оригинала, замечает Борхес. Но и Рассел не опровергает, как считает Борхес, парадокс Зенона. «Парадокс Зенона Элейского … покушается не только на реальность пространства, но и на самую неуязвимую и тонкую реальность времени», посредством одного слова «бесконечное», «слова (а за ним понятия),внушающего тревогу, которое мы отважно произносим и которое,превратившись в мысль, взрывает и убивает ее» [14].
3. «Апориястадий»: если два тела движутся друг к другу с одинаковой скоростью, то они встретятся на половине пути через определенный промежуток времени. Если один движется, а другой на месте, то – встретятся через промежуток времени вдвое больший. Вывод Зенона: движение, т.е. приближение одного объекта к другому будет разным в зависимости от точки зрения на него, т.е. само по себе оно (движение) вовсе не есть движение.
4. Об этом же апория «Дихотомия»: для того, что бы пробежать определенный отрезок, надо пробежать его половину, для того, чтобы пробежать половину, надо пробежать половину половины, и т.д.
Апория «Дихотомия» похожа на существовавшую в Китае легенду о скипетре императоров Лянь, который укорачивается с каждым новым правителем наполовину: изувеченный многими династиями, скипетр этот существует и поныне, потому что он бесконечен.
Х.Л. Борхес в рассказе-эссе «Аватары черепахи»(аватары – приключения) приводит такие примеры, связанные с противоречием между конечностью и бесконечностью, аналогичные апориям Зенона:
а) Николай Кузанский считал окружность многоугольником с бесконечным числом сторон;
б) из той же «оперы» рассуждения скептика Агриппа, который отрицал возможность любого доказательства, ибо оно требует другого предварительного доказательства; Секст Эмпирик утверждал, что определения бессмысленны, поскольку вначале следовало бы определить понятия, входящие в определения, следовательно, определить определения, что можно делать гипотетически бесконечно [15].
Что же все-таки открыл Зенон, что заставляет присматриваться к его загадкам человеческую мысль вот уже в течение двадцати трех веков?
Зенон строит свои задачи-загадки на противопоставлении обыденного опыта человека и интеллектуального опыта рассуждения. Догонит ли быстроногий Ахиллес черепаху, если черепаха начнет ползти из какого-то пункта много раньше, чем Ахиллес устремится за ней в погоню? Движется или покоится выпущенная из лука стрела? Ответы для человека, не выходящего в своих представлениях из повседневного чувственного опыта, очевидны – конечно, Ахиллес догонит черепаху, и, конечно, стрела летит. В мысли же мы можем делать с отрезком пути Ахиллеса и черепахи все, что угодно: делить его до бесконечности, сопоставлять конечный отрезок и бесконечное их количество, и т.д. Но, бесконечно деля в мыслях отрезок, можем ли мы делить до бесконечности в самой реальности? При соблюдении принципов и правил логического теоретического подхода мысленно получается «делить» сколько угодно, а непосредственно на практике возможно ли подобное?
Философское размышление о первоначале и о сущности самого первоначала отлично от обыденного знания преходящих, конечных предметов и процессов. У воды и огня есть вполне конкретные свойства, знакомые нам из нашего опыта встречи с ними. Но когда речь идет о воде и огне как первоначалах, то вполне справедливые характеристики воды конкретной реки и огня костра в философском контексте перестают иметь значения, во всяком случае, в своем житейском определенном смысле.
Вопрос о бытии, который поставили элеаты, ‑ это вопрос о всеобщих связях, определяющих целостность мира, и о философском его (бытии) понимании. Бытие не имеет качеств, размеров, степеней сравнения, и т.д. Но теоретическое, философское не существует само по себе, в абсолютном отрыве от конкретного существования человека. Движение очевидно в конкретно-чувственном опыте, но неочевидно при теоретическом его осмыслении. Философское абстрактное знание претендует на самое очевидное среди очевидного, полагая, как Зенон, что именно абстракции согласованны со вселенной, с ее первоосновой (бытием).
Но вот философская форма знаний о мире «втискивается» в форму непосредственных жизненных представлений – тогда житейская форма знаний «взрывается» от этих перегрузок – на месте живой действительности ее «стоп-кадр»: и Ахиллес, и черепаха застывают в неподвижности, время останавливается…
