double arrow

З. С. ХЭРРИС

МЕТОД В СТРУКТУРАЛЬНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ 1

(РАЗДЕЛ: «МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ»)

Вводные замечания. Прежде чем приступить к изложению процедуры анализа, мы должны установить, какого рода анализ возможен в дескриптивной лингвистике. Речь можно изучать как человеческое поведение, описывать физиологические процессы, происходящие при артикуляции, или культурную и общественную ситуацию, в которой осуществляется речь, звуковые волны, возникающие при речевой деятельности, или звуковые впечатления, получаемые слушателями. Но мы можем также стремиться определить регулярности при описании каждого из названных видов явлений. Такие регулярности могут состоять из корреляций между различными видами явлений (например, словарная корреляция между звуковой последовательностью и социальной ситуацией или значением) или же они могут отмечать повторяемость «тождественных» частей в пределах каждого из вида явлений. Можно отмечать повторяемость смыкания губ в процессе чьей-либо речи или повторяемость различных комбинаций и последовательностей артикуляционных движений. Данные дескриптивной лингвистики возможно извлекать из отдельных указанных особенностей и проявлений поведения или из их совокупности посредством наблюдения над артикуляционными движениями говорящего, анализируя возникающие звуковые волны, или же с помощью описания того, что слушающий (в данном случае лингвист) слышит. В первом случае мы будем иметь дело с видоизменениями воздушного потока в дыхательной деятельности говорящего; во втором случае — со сложными волновыми формами и в третьем — с покоящимися на восприятии отождествлениями последовательности звуков. Дескриптивная лингвистика занимается не одним определенным описанием указанных видов поведения, а явлениями, общими для них всех; но, например, повторяемость или изменения воздушных волн, на которые человеческое ухо не реагирует, не относятся к лингвистике.

Критерий относимости: порядок расположения (дистрибуция). Дескриптивная лингвистика (в терминологическом смысле) есть осо-

1 Z. С. Harris, Method in Structural Linguistics, Chicago, 1951.


бая область исследования, имеющего дело не с речевой деятельностью в целом, но с регулярностями определенных признаков речи. Эти регулярности заключаются в дистрибуционных отношениях признаков исследуемой речи, т. е. повторяемости этих признаков относительно друг друга в пределах высказываний. Разумеется, возможно изучение различных отношений между частями или признаками речи, например тождества (или другие отношения) в звуках или в значениях, или генетические отношения в истории языка. Главной целью исследования в дескриптивной лингвистике, а вместе с тем и единственное отношение, которое будет рассматриваться в настоящей работе, есть отношение порядка расположения (дистрибуция) или распределения (аранжировка) в процессе речи отдельных ее частей или признаков относительно друг друга.

Таким образом, настоящая работа ограничивается вопросами порядка расположения, т. е. изучает свободу повторяемости частей высказывания относительно друг друга. Все термины и определения следует соотносить с этим критерием. Например, если фонологическое выражение речи описывается тем или иным образом, это не значит, что в случае ассоциации конкретного звука X с фонемой У мы должны ассоциировать фонему У спервоначальным конкретным звуком X. Подобное прямое соответствие означает только то, что если конкретный звук X в данной позиции ассоциируется с фонемой У (или передается символом У), то, имея перед собой фонему У, мы будем ассоциировать с ней в указанной позиции звуки X', X", которые способны заместить первоначальное X (т. е. обладают таким же порядком расположения, как и X). В указанной позиции символ У употребляется для любого звука, способного заменить X, X' и т. д.

Единственной существенной предпосылкой для данной дисциплины является ограничение дистрибуции как критерия, с помощью которого устанавливается относимость явления к области исследования. Конкретные методы, описанные в этой книге, не являются исчерпывающими. Они предлагаются в качестве общей процедуры дистрибуционного анализа, применимого к лингвистическому материалу. Выбор определенной процедуры, используемой в настоящей работе для детального анализа, впрочем, обусловливается конкретным языком, откуда черпаются примеры. Анализ других языков, несомненно, потребует обсуждения и выработки дополнительных технических приемов. Даже и те методы, которые подробно обсуждаются в настоящей книге, могут потребовать многочисленных дополнений. Более того, все построение основной процедуры, изложенное ниже, может быть снабжено иной схемой операций, сохраняя при этом свою относимость к дескриптивной лингвистике. Это положение сохраняется до тех пор, пока новые операции имеют по преимуществу дело с дистрибуцией признаков речи относительно друг друга в пределах высказывания и пока такой подход сохраняется в ясности и строгости. Подобного рода иные схемы операций всегда можно сравнить с процедурой, изложенной


здесь, и результаты первых всегда можно согласовать с результатами последней.

Схема процедуры. Вся схема описываемой ниже процедуры, начинающейся с сырого речевого материала и заканчивающейся определением грамматической структуры, покоится на двояком применении двух главных принципов: установлении элементов и определении дистрибуции этих элементов относительно друг друга. Сначала устанавливаются дифференциальные фонологические элементы и исследуются отношения между ними. Затем определяются морфологические элементы и исследуются отношения между ними.

Между применением этих принципов к фонологии и к морфологии существует ряд различий. Они обусловливаются различием материала1,а также тем фактом, что когда операции повторяются применительно к морфологии, они осуществляются над материалом, сведенным уже к определенным элементам2. Тем не менее две параллельные схемы в основном идентичны по своему типу и последовательности операций.

И в фонологическом и в морфологическом анализе лингвист первоначально имеет дело с установлением релевантных (различительных) элементов. Быть релевантным — это значит, что эти элементы должны быть установлены на основе порядка своего расположения (дистрибуционный базис): х и у включаются в тот же самый элемент А, если дистрибуция х, соотносительная с другими элементами В, С и т.д., является в известном смысле подобной дистрибуции у. Поскольку это предполагает, что другие элементы В, С и т. д. устанавливаются в то же время, когда происходит и определение А, то эта операция может быть осуществлена без привнесения той или иной произвольности только одновременно для всех элементов. В этом случае элементы определяются соотносительно друг с другом и на основе дистрибуционных отношений между ними3.

1 Например, тот факт, что во всех описанных языках существует гораздо больше дифференциальных морфологических элементов, чем дифференциальных фонологических элементов.

2 Примером этого является факт, что морфологические элементы нельзя определять заново, но только на основе ограничений дистрибуции фонологических элементов.

3 Здесь могут возникнуть возражения против того, что при определении элементов принимается во внимание также и значение, поскольку, например, при появлении звуков (или звуковых элементов) х и у в идентичном окружении они соотносятся с различными фонемами, если образование, содержащее их, составляет различные морфемы (например, [l] и [r] в окружении [-ayf]: life, rife. Однако это различие life и rife на основе значения есть различие, которое делают.лингвисты, слепые к дистрибуционным различиям. В принципе значение следует привлекать только для определения того, что является повторением. Если мы знаем, что life и rife не полностью повторяют друг друга, мы установим, что они различаются и по дистрибуции (а отсюда — и по «значению»). Можно предположить, что любые две морфемы А к В, имеющие разные значения, различаются тем или иным образом и в отношении дистрибуции: существуют окружения, в которых одна употребляется, а другая нет. Отсюда следует, что фонемы или зву-


В высшей степени важно, чтобы эти элементы определялись соотносительно с другими элементами и с учетом взаимоотношений между ними всеми. Лингвист не должен налагать на язык ту или иную абсолютную шкалу — например, устанавливать в качестве элементов наикратчайшие звуки, или наиболее частые звуки, или же звуки, обладающие определенными артикуляционными или акустическими характеристиками. Напротив того, как это будет показано ниже, ему следует устанавливать группу элементов (сравнивая каждый из них с другими) таким образом, чтобы иметь возможность наипростейшим образом ассоциировать любой отрезок речи с системой, составленной из ее элементов1.

И в фонологическом и в морфологическом анализе лингвист исследует дистрибуционные отношения элементов. Эту задачу можно упростить, если проводить операцию последовательным порядком, в виде описанной здесь процедуры. В тех случаях, когда процедура представляется более сложной, чем обычный интуитивный метод (часто основывающийся на критерии значения) получения тех же результатов, применение более сложной процедуры оправдывается соображениями систематичности2.

Таким образом, оказывается, что два параллельных анализа приводят к двум принципам дескриптивного определения, образовывающих фонологическую систему и морфологическую систему. Каждый принцип определения состоит из соотносительно определенных (или рассматриваемых как модели) элементов плюс систематизированная спецификация порядка расположения, в котором они встречаются. В настоящей книге дается ряд таких спецификаций, составленных посредством определения новой группы элементов из пред-

ковые элементы, встречающиеся в А, но не в В, различаются по дистрибуции в известной мере от тех, которые встречаются в В, но не в A.

Более существенное возражение против дистрибуционной базы покоится на возможности различения элементов на основе физических (в частности, акустических) измерений. Но, впрочем, и в этом случае различение будет относительным: сами по себе абсолютные измерения определяют ни различные элементы, но скорее различия измерений.

1 Факт, что определение элементов является соотносительным с другими элементами языка, означает, что все подобные определения следует проводить независимо для каждого языка. Перечисление элементов, отношений между ними и их характеристика применимы только к тому языку, для которого они сделаны. Исследовательские методы лингвиста могут быть в общих чертах тождественными для многих языков, но определения, которые вытекают из его работы, применимы в каждом отдельном случае лишь к конкретному языку.

2 Следует отметить, что дистрибуционная процедура способна на большее, чем может дать обращение к критерию значения или чему-либо подобному. Дистрибуционная процедура, будучи установленной, позволяет без особых трудностей осуществлять определение таких пограничных случаев, которые с помощью критерия значения нельзя определить или допускают противоречивое толкование. Так, дистрибуционный способ более громоздок при определении того, следует ли членить boiling на boil+ing (подобно talking) или же boy+ing (подобно princeling). Но дистрибуционный способ вместе с тем способен установить, следует ли sight членить на see+t, a flight на flee+t (подобно portray и portrait) с такой же точностью, как и в случае с boiling. А критерий значения не может быть решающим для этих форм.


шествующей на основе дистрибуционных отношений этих предшествующих элементов. Впрочем, для основ дескриптивного метода не существенно, каким образом выражаются определения. Вместо того чтобы определять новую группу элементов в терминах старой, так что дистрибуционные характеристики старых элементов включаются в определение новых, мы можем сохранять старые элементы и только перечислять дистрибуционные определения (элемент х встречается рядом с у только в окружении z). Важно только, чтобы определение элементов и установление отношений между ними основывалось на дистрибуции и было ясным, последовательным и удобным для пользования. Требования свыше перечисленных относятся уже к иным дескриптивным целям, которые и обусловливают характер их формулирования и другие качества1.

Диалект, или стиль. Областью исследования для дескриптивной лингвистики является единичный язык, или диалект.

Это исследование может проводиться для речи конкретного лица или для коллектива идентичных в языковом отношении лиц в хронологически определенное время. Если даже диалект или язык слегка видоизменяются со временем или в связи с заменой информаторов, они принципиально считаются постоянными на протяжении всего исследования, так что получаемая в итоге система элементов и определений относится к данному конкретному диалекту. В большинстве случаев это не создает никаких проблем, поскольку речь отдельного лица или целого коллектива обнаруживает диалектальное постоянство; мы можем определять диалект просто как речь данного коллектива. Но, однако, в других случаях мы можем иметь дело с отдельными лицами или коллективами, употребляющими различные формы, которые несоотносимы друг с другом. В этом случае мы можем следовать несколькими путями. Мы можем упрямо придерживаться первого определения и установить систему, соответствующую всем лингвистическим элементам в речи отдельного лица или коллектива. Или мы можем отобрать такие отрезки речи, которые можно описать в виде относительно простой и последовательной системы, а прочие отрезки речи объявить образцами другого диалекта. Это обычно делают на основе знаний различных диалектов других коллективов. Материал, который рассматривается как несоотносимый с данным диалектом, может состоять из отрывочных слов, употребляемых для придания своей речи иностранного облика (например, употребление говорящими по-английски role, raison d'être), или из целых высказываний и беседы, как в речи билингвов (двуязычных индивидуумов).

1 Для основ дескриптивного метода поэтому не важно, образована ли система конкретного языка на основе наименьшего количества элементов (т. е. фонем) или наименьшего количества их определений, или же исходит из наибольшей компактности и т. д. Разные формулировки различаются не в лингвистическом, а в логическом отношении. Они различаются не по своей обоснованности, а по своей полезности для тех или иных целей (преподавания языка, описания его структуры для сравнения с генетически близкими языками).


В противоположность диалекту в речи существуют различия, которые не остаются постоянными на протяжении дескриптивного исследования. В отношении многих языков можно показать, что имеются различия в стиле или характере речи, в отношении которых высказывания или даже значительные отрезки связной речи проявляют большую последовательность1. Так, мы едва ли сможем обнаружить высказывание, содержащее как форму good morning, так и форму good mornin' или good evenin', точно так же как и a brighty вместе с sagacious. Эти различия обычно носят дистрибуционный характер, поскольку формы различных стилей, как правило, не соседствуют друг с другом. Во многих случаях различия между двумя системами стилистических форм (при которых члены одной системы не употребляются рядом с членами другой системы) оказывают влияние только на некоторые части дескриптивной системы. Например, отчетливая стилистическая система может включать конкретные члены морфологического класса и содержать определенные типы последовательности морфем. Подобные явления незначительно отличаются от диалектных различий, которые во многих случаях также ограничиваются определенными частями дескриптивной системы, а остальные ее части оказываются идентичными для обоих диалектов.

Так же как и в случае с различными диалектами, различные стили тоже можно отмечать в письме, распространяя соответствующую помету на весь материал, специфический для данного стиля. Ввиду большой степени структуральной тождественности различных стилей в пределах диалекта стилистические пометы обычно используются как дополнительные характеристики — в пределах высказывания структурно тождественного в других отношениях. Так, в стилистически контрастных выражениях be seein' ya и be seeing you высказывания тождественны, за исключением одного стилистического различия. Поскольку seeing не встречается перед you, a seein' перед уа, мы можем установить одну стилистическую помету, которая будет характеризовать все высказывание и указывать на различия между seeing you и seein' ya.

Хотя стилистические различия можно описывать средствами дескриптивной лингвистики, их точный анализ требует такого детального изучения, что они, как правило, не принимаются в расчет2. Нижеописываемая процедура не будет учитывать стилистических различий, но допускает, что все стили в пределах диалек-

1 Эти стили можно соотнести с различными культурными и общественными ситуациями. В дополнение к приводимым здесь примерам, граничащим с различиями социальных диалектов, мы можем привести стили, характеризующие конкретное лицо или социальную группу (например, стиль девушек-подростков), стили, характерные для определенного типа общественных отношений (например, почтительные обращения и пр.).

2 Следует при этом учитывать, что выводы, основанные на стилистических определениях, обычно менее точны, чем выводы, основанные на определениях, относящихся к диалектным явлениям.


та могут быть описаны в общих чертах на основе единой структурной системы.

Высказывание, или связная речь. Областью исследования для каждого положения в дескриптивном анализе является единичное и законченное высказывание на данном языке.

Исследования в дескриптивной лингвистике обычно проводятся применительно к любому количеству законченных высказываний. Многие из выводов полностью применимы к законченным высказываниям. Даже когда проводится изучение конкретных взаимоотношений между фонемными и морфемными классами, конструкция, в пределах которой встречаются эти взаимоотношения, в конечном счете относится к их позиции в составе высказывания. Это обусловливается тем обстоятельством, что большинство данных состоит (посредством определения) из законченных высказываний, включая более длинные отрезки, которые можно истолковывать как последовательности законченных высказываний. Когда мы рассматриваем элемент, который представляет часть полного высказывания (say, the, [d], или fair, или ly в Fairly good, thanks), мы отмечаем его отношение к высказыванию, в котором он засвидетельствован.

С другой стороны, отрезки более длинные, чем одно высказывание, обычно не рассматриваются в современной дескриптивной лингвистике. Высказывания, с которыми работает лингвист, часто переходят в более длинную связную речь, включающую одного говорящего (как в текстах, записанных со слов информанта) или несколько говорящих (как в диалоге). Впрочем, лингвист одновременно обычно рассматривает взаимоотношения элементов только в пределах одного высказывания. Это я обеспечивает возможность описания материала, так как взаимоотношения элементов в пределах каждого высказывания (или типа высказывания) уже установлены и каждый более длинный отрезок речи допустимо описывать как последовательность высказываний, т. е. последовательность элементов, имеющих установленные взаимоотношения.

Это ограничение означает, что относительно взаимоотношений между законченными высказываниями в пределах связной речи почти ничего не говорится. Но в большинстве, а возможно и во всех языках существует специфическая последовательность типов высказывания в пределах связной речи. Это можно обнаружить в речи одного индивидуума (ср. первые и последние предложения какой-либо лекции) и в беседе нескольких лиц (особенно при обмене такими фиксированными выражениями, как How are you? Fine; how are you?). Поскольку все это является дистрибуционными ограничениями высказываний в отношении друг к другу в пределах связной речи, они могут изучаться методами дескриптивной лингвистики. Объем материала и аналитической работы, потребный для такого изучения, будет, однако, значительно большим, нежели тот, который необходим для установления отношений элементов в пределах единичного высказывания. По этим соображениям современная прак-


тика остановилась на единичном высказывании и описанная ниже процедура не преступает этих границ.

Состав, или модель. Исследование по дескриптивной лингвистике состоит в собирании высказываний в каком-либо едином диалекте и в анализе собранного материала. Совокупность собранных высказываний образует материал исследования, а его анализ состоит в компактном описании порядка расположения (дистрибуции) элементов в его пределах. Собирание материала не следует заканчивать до того, как начался анализ. Собирание и анализ могут переплетаться, и одно из преимуществ работы с туземными информантами над работой с записанными текстами (что неизбежно, например, в случае с вымершими языками) состоит в том, что оно дает возможность проверить формы, повторить высказывания, установить продуктивность конкретных морфемичных отношений и т. д.1

Для лиц, заинтересованных в лингвистических результатах, анализ конкретных данных приобретает интерес только в том случае, если он фактически тождествен с анализом, который можно получить подобным же образом из других достаточно обширных материалов, взятых из того же самого диалекта. В этом случае мы будем в состоянии — на основании отношений, найденных в проанализированном нами материале, — предусматривать отношения элементов в ином составе материала данного языка. В этом разрезе проанализированный состав материала может рассматриваться как дескриптивная модель языка. Насколько велик и разнообразен должен быть состав, чтобы быть в состоянии служить основой для описания модели языка, — это вопрос статики; это зависит от характера языка и от исследуемых отношений. Например, в фонологических исследованиях состав может быть меньшим, чем при морфологических. Когда лингвист устанавливает, что дополнительный материал не дает ничего нового сравнительно с тем, что дал его анализ, он может рассматривать свой состав достаточным для составления адекватного описания.

Нижеописываемая процедура прилагается к составу материала вне рассмотрения вопроса о том, в какой степени этот состав адекватен модели языка.

Определение терминов. При исследовании методами дескриптивной лингвистики единый язык, или диалект, рассматривается в краткий период времени. Это предполагает речевую деятельность

1 Если лингвист в составе своего материала имеет ax, bx, но не cx (где a, b, c — элементы с общей дистрибуционной тождественностью), он может пожелать проверить с информантом, встречается ли сх вообще. Добывание от информанта форм следует планировать с осторожностью из-за внушаемости по отношению к некоторым общественным и культурным явлениям, а также и потому, что информант не всегда может ответить на вопрос о встречаемости в языке того или иного факта. Вместо того чтобы конструировать формулу сх и спрашивать информанта: «Вы говорите сх?»,лингвисту лучше так строить свои вопросы, чтобы они вели к употреблению сх в речи информанта. Но наилучший способ состоит в создании ситуации, при которой возможно появление в речи информанта соответствующей формы.


в языковом коллективе, в группе лиц, для каждого из которых данный язык является родным и поэтому каждый из которых, с точки зрения лингвиста, может быть информантом. Не один из употребляемых здесь терминов нельзя определять с абсолютной строгостью. Пределы языкового коллектива варьируются в зависимости от степени языковых различий, обусловленных географическими границами и социальным дроблением языка. Только с началом лингвистического анализа можно с определенностью сказать, различаются ли два индивидуума или две социальные подгруппы по своим лингвистическим элементам и отношениям между этими элементами. Даже речь одного индивида или одной группы лиц с единой историей языка может быть разложима на несколько диалектов: в речи индивида могут быть значительные лингвистические различия в различных социальных ситуациях (например, при обращении к равным себе или к вышестоящим). А если даже социальная среда остается постоянной, речь индивида или язык коллектива может видоизменяться стилистически таким образом, что возникает варьирование элементов или отношений между ними.

Вопрос о том, является ли данный язык действительно родным для говорящего, может быть решен только посредством сопоставления анализа его речи с речью других лиц данного коллектива. В общем каждое лицо после первых пяти лет обучения речи говорит на языке своего коллектива как на «родном» языке, если только он не отрывался от этого коллектива на длительный период. Впрочем, лица и с пестрой лингвистической карьерой могут, с точки зрения лингвиста, говорить на том или ином языке, как на родном.

Высказывание есть отрезок речи определенного лица, ограниченный с обеих сторон паузами. Как правило, высказывание не тождественно с «предложением», поскольку очень многие высказывания, например в английском, состоят из отдельных слов, фраз, «незаконченных предложений» и т. д. Многие высказывания строятся из частей, которые в лингвистическом отношении равнозначны самостоятельно употребляющимся высказываниям. Например, мы можем определять как одно высказывание: Sorry. Can't do it. I’m busy reading Kafka (Сожалею. Не смогу сделать этого. Занят чтением Кафки), но можем рассматривать и как независимые высказывания: Sorry. I'm busy reading Kafka (Сожалею. Занят чтением Кафки), или Sorry (Сожалею) или Can't do it (Не смогу сделать этого)1.

Высказывания приобретают качества большей надежности в отношении языковой модели, если они выступают в процессе беседы нескольких лиц. Ситуация, при которой информант отвечает на

1 Лингвистическая равнозначность требует идентичности не только последовательности морфем, но также и интонации и мест смыкания. Поэтому в то время как высказывание Sorry, can't do it может быть лингвистически равнозначно двум высказываниям Sorry, Can't do it, высказывание Can't do it лингвистически не эквивалентно Can't и Do it, поскольку интонации последних двух в своей совокупности не равны интонации первого.


вопросы лингвиста или диктует ему текст, не создает идеальных источников, хотя она бывает неизбежной в лингвистической работе. Но и в этом случае следует помнить, что ответы информанта не просто слова вне лингвистического контекста, но характеризуются особенностями полного высказывания (например, обладают интонацией полного высказывания).

Лингвистические элементы определяются для каждого языка посредством ассоциации их с конкретными особенностями речи или точнее — с различиями между частями или особенностями речи, которые доступны наблюдению лингвиста. Они отмечаются символами (буквами алфавита или какими-либо значками) и изображают особенности речи одновременно или последовательно, хотя в обоих случаях они могут писаться только в последовательном порядке. Принято говорить, что элементы представляют, указывают или идентифицируют соответствующие особенности, но не описывают их. Для каждого языка устанавливается подробный список элементов.

Утверждение, что данный конкретный элемент встречается, например, в определенной позиции, означает, что в этом случае имеет место высказывание, особенности некоторой части которого в лингвистическом отношении представлены этим элементом.

Можно говорить, что каждый элемент встречается в определенном сегменте высказывания, т. е. в части лингвистически выраженного и протекающего во времени высказывания. Сегмент может быть полем деятельности только одного элемента (например, интонации в английском высказывании, изображающемся в письме как Mm), или одного и больше элементов идентичной длины (например, двух одновременных компонентов), или одного и более кратких элементов и одного и больше элементов, занимающих длинный сегмент, в который включается разбираемый сегмент (например, фонема плюс компонент, подобный арабскому ['], простирающемуся на несколько фонемических сегментов, плюс интонация, охватывающая все высказывание)1.

Окружение, или позиция, элемента состоит из соседства (в пределах высказывания) элементов, установленных на базе той же самой процедуры, которая использовалась при установлении данного элемента. Под «соседством» разумеется позиция элементов перед, после и одновременно с рассматриваемым элементом. Так, например, в I tried /ay # trayd/ окружением фонемы [а] являются

1 Сегмент, на который распространяется элемент, в некоторых случаях называется сферой (Domain), или интервалом, или длиной элемента. В процессе анализа обычно более удобно не устанавливать абсолютных разделений, например, слова и фразы, а затем говорить, что разделения перебиваются различными отношениями (например, правило слогочленимости перебивает словоделимость в венгерском, но не в английском). Вместо этого сфера каждого элемента или каждое отношение между элементами указывается тогда, когда устанавливаются данные элементы. Если многие из этих сфер окажутся равными, как это часто имеет место, этот факт отмечается и мы можем определить ту или иную сферу, как например слово., и т. п.


фонемы /tr-yd/, или, если учитывается фонемическая интонация, /tr-d/ плюс /•/, или более полно /ay tr-yd/. Окружением морфемы try /tray/ являются, однако, морфемы I—ed или, если учитывается морфемическая интонация, I—ed с установленной интонацией1.

Дистрибуция (порядок расположения) элемента есть совокупность всех окружений, в которых он встречается, т. е. сумма всех (различных) позиций (или употреблений) элемента относительно употреблений других элементов.

О двух высказываниях или признаках говорят, что они в лингвистическом, дескриптивном или дистрибуционном отношении эквивалентны, когда они тождественны по своим лингвистическим элементам и дистрибуционным отношениям между этими элементами.

Конкретные типы элементов (фонем, морфем) и операции, подобные субституции и классификации, употребляемые в настоящей работе, будут определены на основании правил, по которым они используются или посредством которых они устанавливаются.

Положение лингвистических элементов. В исследованиях, выполняемых методами дескриптивной лингвистики, лингвистические элементы ассоциируются с конкретными чертами рассматриваемого языкового поведения и изучаются отношения между этими элементами.

При определении элементов для каждого языка лингвист относит их к физиологической деятельности или звуковым волнам речи не посредством детального описания этих последних и затем воспроизведения их с помощью инструментов, а на основе идентификации их с элементами2. Каждый элемент идентифицируется с определенными признаками речи в рассматриваемом языке: для большинства случаев лингвистического анализа ассоциация являет-

1 Традиционное написание и изменяемые величины общих определений передаются курсивом: например, tried, filius, морфема X. Фонетическая транскрипция дается в квадратных скобках: например [trayd]. Фонемические элементы даются в косых скобках: /trayd/. Классы дополнительных морфемических элементов указываются фигурными скобками: {-ed}. Позиция элемента в окружении указывается черточкой: /tr-yd/ или I — ed. Пауза или прерыв в последовательности элементов указывается через #. Курсив в косых скобках указывает наименование фонемы: /гортанное смыкание/ вместо /'/. Прямым шрифтом в фигурных скобках указывается наименование морфемы: {суффикс множественного числа} вместо {-s}. Главное ударение указывается знаком ' перед ударяемым слогом, в то время как, ' означает вторичное ударение. Длина указывается приподнятой точкой (•).

2 Общепринято, что устрашающая сложность неизбежно присутствует при любой попытке установить в науке подробное описание и исследование всех регулярностей данного языка. Ср. высказывание Рудольфа Карнапа («Логический синтаксис языка»: «Прямой анализ (языка) не может удаться, как не удается и физику, исходя из опытов, прилагать свои законы к естественным вещам — деревьям и т. д. Он соотносит свои законы с простейшими из образованных форм — с прямыми рычагами и пр.». Лингвист поступает иначе, чем Карнап и его школа. В то время как логисты избегают анализа существующего языка, лингвист изучает его. Но, вместо того чтобы рассматривать части действительных проявлений речи как ее элементы, он устанавливает весьма простые элементы, которые ассоциируются с признаками речи.


ся однозначной (рассматриваемые признаки ассоциируются только с элементом X, а элемент X — только с данными признаками; в некоторых частях анализа ассоциация может быть неоднозначной (элемент X ассоциируется с определенными признаками, но эти последние ассоциируются с X, а иногда и с другим элементом У).

Признаки речи, с которыми ассоциируются элементы, включают не все признаки проявления языка; они не являются и единственными проявлениями, происходящими в конкретных условиях места и времени. Элемент X может ассоциироваться с фактом, что в данном отрезке речи первые немногие сотни секунды включают в себя определенную позицию языка или определенную дистрибуцию интенсивности относительно частоты повторения, или производят звук, в результате появления которого (по отношению к последующим звукам) слушатель поступает таким, а не иным образом. Независимо от того, как это определяется, элемент X будет ассоциироваться не только с данным признаком данного отрезка речи, но и с признаками других отрезков речи (т. е. тех, в которых позиция языка очень близка к позиции в первом случае) и с чертами во многих других отрезках речи, при условии, что класс, объединяющий все эти признаки, определяется тем фактом, что в каждом случае позиция языка ограничена определенными границами, или тем, что слушатель реагирует при этом таким, а не иным образом, и т. д.

Для лингвиста, анализирующего ограниченный состав материала, состоящего из такого количества отрезков речи, которые он слышит, элемент X ассоциируется, таким образом, с определенным по своему объему классом, состоящим из некоторого количества признаков в некотором количестве случаев проявления речи (находящегося в его распоряжении материала). Впрочем, когда лингвист суммирует свои результаты в виде системы, представляющей, язык в целом, он предполагает, что элементы, установленные в материале, находившемся в его распоряжении, окажутся пригодными для всех других отрезков речи данного языка. Элемент X ассоциируется в этом случае с определенным классом, состоящим из таких признаков любого высказывания, которые определенным образом отличаются от других черт или же соотносятся с другими признаками.

Как только элементы определены, каждое проявление речи в рассматриваемом языке может быть представлено в виде комбинации этих элементов, в которой каждый элемент указывает на появление в речи признака, с которым посредством своего определения ассоциируется данный элемент. При этом оказывается возможным изучать эти комбинации (в большинстве последовательности) элементов и устанавливать их регулярности и отношения между элементами. С элементами можно производить различного рода операции, вроде классификации или субституции, которые не уничтожают отождествимость элементов, но уменьшают их количество или упрощают установление взаимоотношений. На протяжении всего процесса манипуляции с этими элементами все констатации, отно-


сящиеся к ним или к их взаимоотношениям, представляют констатацию избранных признаков речи в их взаимоотношениях. Именно это обстоятельство подчеркивает рациональную сущность дескриптивной лингвистики: оказывается возможным манипулировать такими способами, которые невозможны при простом протоколировании или описании речи. В результате открываются такие регулярности речи, которые без применения лингвистической символики было бы значительно труднее обнаружить.

Вышеописанные соображения можно было бы оставить без внимания, если мы готовы рассматривать лингвистические элементы в виде непосредственных описаний частей потока речи. Но тогда мы не будем в состоянии дать настолько детальное определение элементов, чтобы оно включало исчерпывающее описание речевых фактов. Лингвистические элементы, следовательно, следует определять как переменные величины, представляющие любой член класса лингвистически эквивалентных частей речевого потока. В этом случае каждая констатация о лингвистических элементах будет констатацией о любой из частей речи, включенной в данный класс. Впрочем, в процессе сведения наших элементов к более простым комбинациям и более основательным элементам мы устанавливаем такие явления, как места смыкания (junctures) и долгие компоненты, которые только с трудом можно рассматривать в качестве переменных величин, непосредственно представляющих класс частей речевого потока. Поэтому более удобно рассматривать элементы как чисто логические символы, с которыми можно производить различные операции математической логики. В начале нашей работы мы переводим речевой поток в комбинацию этих элементов, а на заключительной стадии мы переводим комбинации наших конечных и основных элементов обратно в речевой поток. Все, что необходимо для этого, заключается в том, чтобы вначале наличествовало однозначное соответствие между частями речи и нашими исходными элементами и чтобы никакая из операций, производимых с этими элементами, не нарушила этой однозначной ассоциации, за исключением побочных операций, которые неизбежно теряют однозначное отношение и не могут ориентироваться на основную последовательность операций, ведущих к конечным элементам.

Кроме того, вышеописанные соображения помогают нам уклониться от настоятельного вопроса о том, какие части человеческого поведения составляют язык. На этот вопрос не легко ответить. Мы можем согласиться, что большая часть деятельности речевых органов человеческого существа за пределами двухлетнего возраста может рассматриваться в качестве языка. Но как обстоит дело с кашлем, восклицаниями вроде «Гмм!» или жестами, независимо от того, сопровождают они речь или нет? Исходя из вышеописанных положений, нам нет надобности отвечать на подобные вопросы. Мы просто ассоциируем элементы или символы с конкретными различиями между конкретными фактами человеческого поведения. Пусть х, к', х" будут различными фактами поведения, с которыми


ассоциируется наш элемент У. Тогда, если аспект поведения ζ встречается в х и в х' и в х", то мы считаем ζ ассоциированным с У (включенным в определение У). Если ζ встречается в х и в x', но не в х", мы не считаем ζ ассоциированным с У. Так, гортанное размыкание, которое можно рассматривать как легкий кашель, наличествует при каждом появлении немецкого звука [а]. Если мы ассоциируем все подобные появления данного звука с символом [а], мы считаем гортанное размыкание как нечто, представленное данной последовательностью символов. С другой стороны, несколько отличный звук легкого кашля может быть обнаружен у ряда немецких звуков [а] или же у иных немецких звуков. Однако мы не в состоянии установить регулярность дистрибуции этого кашля таким образом, чтобы ассоциировать с ним особый символ, или же он встречается не во всех проявлениях звука, который мы ассоциировали с тем или иным конкретным символом. Поэтому мы можем сказать, что гортанное размыкание включается в наше лингвистическое описание, в то время как кашель, который нельзя включить ни в один из наших символов, — нет. Описание, которое мы делаем в терминах наших символов, может охватывать факт появления гортанного размыкания, но не охватывает факта проявления кашля. Таким образом, нам нет надобности отвечать на вопрос, является ли кашель (который может означать «нерешительность») частью языка. Мы просто констатируем, что это не такая часть поведения, которую можно ассоциировать с каким-нибудь из наших элементов. Лингвистические элементы всегда представляют поведенческие особенности, ассоциированные с ними, но иногда (нерегулярно) включают иные поведенческие явления (как кашель). Если мы когда-либо сможем установить с известной регулярностью дистрибуцию этих иных поведенческих явлений, то мы будем иметь основание ассоциировать их также с конкретными лингвистическими элементами.

Само собой разумеется, что символы способны только более удобным образом организовать то, что они представляют. Символы и констатации дескриптивной лингвистики не могут давать исчерпывающего описания явлений речи (ни в физиологических, ни в акустических терминах) или представлять информацию о значении и социальной ситуации речевых явлений, о направлениях изменений в разные хронологические периоды и т. п. Большая часть современных лингвистических исследований не в состоянии даже учесть известные различия между медленной и быстрой речью (например, good-bye сравнительно с g'bye) или стилистические и индивидуальные различия речи1.

1Критика дескриптивной лингвистики со стороны Стетсона (Bases of Phonology, 25 — 36) представляется поэтому необоснованной. Правда, лингвистические элементы не описывают речь и не способны воспроизвести ее. Но они способны организовать большое количество тех явлений речи, которые можно выразить в терминах лингвистических элементов. Если результаты лингвистического анализа представляются совместно с детальным описанием речи или с фактическими образцами речи, то получается описание языка.


Предварительные замечания о фонологических и морфологических элементах. Быть может, будет полезно взглянуть теперь на то, как определяются релевантные категории исследования. При этом следует помнить, что речь есть комплекс беспрерывных явлений — она состоит не из раздельных звуков, последовательно произносимых, — и сама возможность выделения раздельных элементов обусловливается современным развитием дескриптивной лингвистики.

Вопрос об установлении элементов следует начать с некоторого рассуждения. Эмпирически определено, что во всех описанных языках мы можем обнаружить некоторую часть высказывания, которая тождественна с частью некоторого другого высказывания. «Тождественность» в данном случае не следует истолковывать как физическую идентичность, но только как способность заменяться без того, чтобы вызывать при этом изменение в реакции говорящего, слышавшего данное высказывание до и после замены: например, последняя часть в He's in заменима последней частью в That's ту pin. Привлекая критерий реакции слушателя, мы тем самым начинаем ориентироваться на «значение», обычно требуемое лингвистами. Нечто подобное, видимо, неизбежно, во всяком случае на данной ступени развития лингвистики: в дополнение к данным о звуках мы обращаемся к данным о реакции слушающего. Впрочем, данные о восприятии слушающим высказывания или части высказывания, как повторения ранее произносившегося, контролировать легче, чем данные о значении. Во всяком случае, мы можем говорить о тождественных частях и соответственно с этим в состоянии делить каждое высказывание на такого рода части или же идентифицировать каждое высказывание как совокупность этих частей. Задача метода дескриптивной лингвистики заключается в том, чтобы сделать отбор таких частей и установить их дистрибутивное отношение друг к другу.

Поскольку явление речи образуется беспрерывным процессом физиологической деятельности или звуковыми волнами, мы можем членить ее на все более и более мелкие части без всякого ограничения. Однако нет основания поступать так: поскольку мы располагаем такими частями или признаками, с которыми мы можем ассоциировать лингвистические элементы, способные в свою очередь ассоциироваться с частями или признаками различных иных высказываний, мы ничего не выиграем от ассоциации элементов с еще более мелкими сегментами высказывания. Унификация практики и простота метода достигаются в лингвистике посредством установления границы, за пределами которой членение высказываний на лингвистически осознаваемые части уже не производится. Когда мы членим Let's go [,lec'gow] и То see him? [t a'siyim?], мы разбиваем аффрикату [с] на две части [t] и [s], встречающиеся раздельно во втором высказывании. Но мы не будем разделять [s] в обоих высказываниях на три последовательные части, например: закругление языка, сохранение его в закругленной позиции и выпрямление языка


(отступление от [s]-позиции). Предел сегментирования можно установить на основе следующего правила: мы ассоциируем элементы с частями, или признаками, высказывания в той мере, в какой эти части, или признаки, выступают независимо также и в других случаях (т. е. не всегда в одной и той же комбинации). Предполагается, что, если мы устанавливаем новые элементы для последовательных частей того, что мы передаем через [s] и затем используем их для представления различных иных высказываний, эти новые элементы не появляются иначе, как совместно. В соответствии с этим мы не подразделяем [s] на эти части. Как будет видно, это означает, что мы ассоциируем с каждым высказыванием наименьшее количество различных элементов, которые настолько сами по себе малы, что не способны составляться из других элементов. Мы можем называть такие элементы минимальными, т. е. наименьшими в дистрибуционном отношении независимыми дескриптивными факторами (или элементами) высказываний.

Лингвисты используют критерии двух порядков, ведущие к двум различным системам элементов, — фонологические и морфологические. Каждая из этих систем элементов покрывает собой протяженность всех высказываний: каждое высказывание может быть полностью идентифицировано как комплекс элементов фонемики, но каждое высказывание может быть полностью идентифицировано также как комплекс элементов морфемики.

Элементы каждой системы группируются на различные классы, и все определения дистрибуции каждого элемента относительно других производятся внутри каждой системы.

Внешние соответствия дескриптивной лингвистики. Изучение взаимоотношений кратких фонологических элементов позволяет нам делать различные общие определения и предположения, не нуждающиеся ни в какой информации относительно морфем. Например, мы можем показать, что все звуки данного языка можно сгруппировать в более или менее унифицированную систему фонем или в более ограниченную систему компонентов. Мы можем предсказать, что если гортанные согласные не встречаются в английском или если [η] не встречается после паузы, то говорящий на английском языке будет испытывать затруднение при произнесении их1.Мы можем предсказать, что если [w] и [m] в языке хидатса являются аллофонами как одной фонемы, так и одной морфонемы, в то время как в английском они в отношении фонемики разделены друг от друга, то говорящий на английском языке будет способен различить [w] от [m], а говорящий на языке хидатса — нет2.

1 Все подобные предсказания находятся за пределами техники и сферы дескриптивной лингвистики. Лингвистика не располагает средствами перечисления их. Тем не менее, используя лингвистическое представительство в качестве ясной и систематической модели избранных особенностей языка, мы можем обнаружить, что эта модель согласуется с другими наблюдениями о речевой деятельности народа.

2 После того как наука о языке достигнет более высокой стадии развития, возможно будет, очевидно, предсказывать и различные направления фонологи-


Изучение взаимоотношений часто более долгих морфологических элементов дает нам возможность делать общие определения и предуказания независимо от фонологической информации. Например, мы можем показать, что все морфемические элементы языка можно сгруппировать в очень небольшое количество классов и что в высказываниях данного языка встречается совершенно определенная последовательность этих классов. Исходя из положения, что мы не располагаем сведениями об употреблении кем-либо как The blue radiator walked up the window, так и Hire is man the, мы можем придумать некоторое количество ситуаций, при которых возможно произнесение первой фразы, но вместе с тем можем и предсказать, что произнесение второй допустимо гораздо реже (исключая ситуации, не характерные для какой-либо культуры, например в сугубо лингвистических дискуссиях)1.

Следовательно, фонология и морфология независимо друг от друга обеспечивают информацию относительно регулярностей в избранных аспектах человеческого поведения2. Общие методы научной техники одинаковы для обоих: ассоциация раздельных элементов с конкретными признаками частей беспрерывного потока речи, а затем установление взаимоотношений между этими элементами. Но результат — количество элементов и классов элементов, тип взаимоотношений — в обоих случаях будет различный. Применение также часто бывает различным. Обе области снабжают нас информацией о конкретном языке, но фонология более полезна при записи антропологических текстов, изучении новых диалектов и т. д., в то время как морфология более полезна при толковании текстов, установлении, «что сказано» в новом языке, и пр.

Отношение между фонологическими и морфологическими элементами. Хотя научное положение и использование фонологии и морфологии независимы друг от друга, между ними существует тесная и важная связь. Если мы, независимо от фонологии, первоначально определяем морфемы языка, мы, если пожелаем, можем пойти дальше и расчленить эти морфемы на фонемы. А если мы определили фонемы, мы можем использовать эти фонемы для конкретной идентификации каждой морфемы.

Как будет видно ниже, возможно определение морфем языка без предварительного определения морфем3. Элементы морфемики, полученные таким образом, будут представлять не подвергнутый

ческих диахронических изменений на основе дескриптивного (синхронического) анализа.

1 В этих высказываниях следует, разумеется, учитывать и интонацию. Например, во втором примере конец утверждающей интонации совпал бы с конечным the.

2 Это не значит, что мы можем говорить об отождествимом лингвистическом поведении и тем.более о фонологическом или морфологическом поведении. Существует межиндивидуальное поведение, которое может включать жесты, речь и т. д. Лингвист устанавливает систему отношений между избранными признаками этого общего поведения.

3 Это не делается для всего языка из-за сложности работы.


анализу сегмент высказываний, например mis, match, s (множ. ч.), z (множ. ч.) и т. д. в We both made mistakes, Some mismatched pairs. Впрочем, так же как высказывания могут быть представлены последовательностью элементов, и именно таких, каждый из которых может встречаться в различных высказываниях, так и морфемические элементы, представляющие сегменты высказываний, можно рассматривать как последовательности более мелких элементов. Так, мы обнаруживаем, что первая часть в mis заменима первой частью в match или последняя часть в mis способна выступать вместо всех s. Таким образом, каждый морфемический элемент можно трактовать как единственную в своем роде комбинацию звуковых элементов. Расчленение морфемических элементов на эти меньшие части не оказывает нам никакой помощи при установлении взаимоотношений между морфемами; мы прекрасно можем манипулировать с целыми и нерасчлененными морфемами. Этот дальнейший анализ морфемических элементов помогает нам только с большей простотой идентифицировать каждый из них со значительно меньшим количеством символов (один символ на фонему вместо одного символа на морфему).

Так же как мы можем переходить от морфем к фонемам, так мы можем — и притом с большей простотой — переходить от фонем к морфемам. Располагая фонемическими элементами языка, мы можем перечислить, какие их комбинации образуют морфемы в языке. Фонемические элементы, меньшие по количеству и объему, чем морфемические, значительно легче определять, так что идентификация каждого морфемического элемента как конкретной комбинации предварительно установленных фонем более удобна, чем определение заново фонетического неравенства каждого морфемического элемента. Это не значит, что фонемы автоматически дают нам морфемы. В большинстве языков только некоторые комбинации фонем составляют морфемы, и во всех языках морфологический анализ заключается в установлении этих комбинаций.

Таким образом, фонологический анализ проводится по следующим двум не связанным друг с другом соображениям: для установления взаимоотношений фонемических элементов и для получения простого способа идентификации морфемических элементов.

Происходит ли это в результате членения морфем или же комбинирования фонем, — в обоих случаях связь между фонологией и морфологией основывается на использовании фонем для идентификации морфем. Эта связь двух подразделений не делает их в конечном счете идентичными. Всегда останутся собственно фонологические исследования, которые не используются для идентификации морфем и не выводятся из морфем: например, фонетическая классификация фонем или их позиционных вариантов. Свое место занимает и морфологическая техника, которую нельзя вывести из фонологии: например, установление в ряде случаев того, какая последовательность фонем образует морфему.

Лингвистическая практика обычно состоит из комбинации методов. Первое приближение лингвист делает посредством уста-


новления гипотетических морфем. Затем он обращается к фонологическому исследованию, чтобы подтвердить выделение этих морфем. В некоторых случаях, когда он может выбирать между двумя путями определения фонемических элементов, он избирает тот путь, который больше соответствует его догадке: если [t] в mistake в фонемическом отношении можно одинаково обоснованно объединить как с [t h ] в take, таки с [d] в date, он изберет первое, если хочет трактовать take в mistake как такую же самую морфему, что и take. В некоторых случаях ему необходимо делать различие между двумя морфемическими элементами, так как выясняется, что они в фонемическом отношении различны: например, /ekanamiks/ и /iyknamiks/ (оба economics) следует рассматривать как две раздельные морфемы.


V. ЭТНОЛИНГВИСТИКА

«Этнолингвистика» довольно условный термин, которым обозначают направление в языкознании, сосредоточивающее свое внимание на изучении связей языка с культурой, народными обычаями и представлениями и с народом или нацией в целом. Подобного рода проблематика не является новой для языкознания, более того она является для него традиционной, но этнолингвистика уделяет ей преимущественное внимание, значительно углубив ее и связав с проблемами и методами, возникшими в последние десятилетия развития науки о языке. Кроме того, этнолигвистика сильно расширила языковый материал, на котором она стремится решить свои проблемы, введя в научный оборот, в частности, многочисленные и разноструктурные индейские языки Америки.

Сама по себе чрезвычайно важная проблематика, характерная для этнолингвистики, решается, однако, этим направлением с неправильной философской позиции, приписывающей языку ведущую роль в его отношениях к культуре, народным и национальным особенностям, и даже к процессам познания. При такой постановке вопроса подвергаются искажению действительные зависимости, существующие между указанными явлениями.

Применительно к языковой проблематике такой подход получил теоретическую разработку еще в трудах В. Гумбольдта (хотя самую идею впервые высказал во второй половине XVIII в. И. Г. Гердер). Отмечая, что отношение человека к предметам «целиком обусловлено языком», В. Гумбольдт в развитии этого тезиса пишет далее: «Тем же самым актом, посредством которого он (человек) из себя создает язык, он отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг». В последующий период развития языкознания это положение не нашло своего отражения и дальнейшего развития (хотя никогда полностью не забывалось; см., например, в русском языкознании работы А. А. Потебни), но во второй четверти XX в., независимо друг от друга, возникло два направления, которые указанные идеи положили в основу своих теоретических построений и практической исследовательской работы.

Первое из этих направлений связано с философской школой «неогумбольдтианства» и представляет прямое развитие теоретических принципов В. Гумбольдта. Оно возникло в Германии и объединяет главным образом немецких ученых. Общефилософское обоснование исследовательских принципов этого направления изложено в работах Эрнста Кассирера (1874 — 1945; наиболее полно в первом томе трехтомного труда «Философия символических форм», 1923), а собственно лингвистическое воплощение эти принципы нашли в работах Иоста Трира и особенно Лео Вайсгербера, являющегося ныне фактической главой лингвистического неогум-


больдтианства. Среди его многочисленных работ в указанной связи в первую очередь следует назвать четырехтомный труд, объединенный общим названием «О силах немецкого языка» (первое издание — 1949 — 1950 гг.), и, в частности, том, озаглавленный «О мировоззрении немецкого языка» (1950). Л. Вайсгербер главным образом разрабатывает тезис В. Гумбольдта о языке как «промежуточном мире», стоящем между человеком и внешним миром и фиксирующем в своей структуре, в своей лексике особое национальное мировоззрение. Лео Вайсгербера интересует, таким образом, в первую очередь проблема связи языка и народа, которую юн решает в сугубо идеалистическом плане.

Совершенно независимо от гумбольдтианской традиции аналогичная проблематика и близкое ее истолкование возникло в США, где, однако, на первое место выдвигается проблема связи языка и культуры. Именно этому американскому направлению обычно и присваивается наименование этнолингвистики.

В США возникновение этой проблемы было тесно связано с изучением языков и культуры американских индейцев. И язык и культура в отличие от европейской научной традиции рассматриваются американскими учеными как компоненты широкой по своим границам науки — антропологии, изучающей разные формы проявления культуры того или иного народа, в том числе и язык. Большое значение языка для такого рода комплексного изучения отмечал еще один из пионеров в области исследования индейских языков — Франц Боас, писавший: «Выясняется, что теоретическое изучение языков индейцев не менее важно, чем практическое владение ими; чисто лингвистическое исследование является неотъемлемой частью глубокого изучения психологии народов мира». Своеобразие культуры и языков американских индейцев много содействовало возникновению гипотезы и взаимосвязанности этих явлений и возможности глубокого влияния языка на становление логических и мировоззренческих категорий. Так возникла так называемая гипотеза Сепира — Уорфа, составляющая теоретическое ядро этнолингвистики.

Эдуард Сепир (1884 — 1939) — американский лингвист и антрополог, обладавший чрезвычайно широким языковым кругозором (он владел многими языками Европы, Азии и Америки) и глубоко интересовавшийся вопросами теории языка (его основной теоретический труд «Язык» вышел в 1921 г., русский перевод — в издательстве Соцэкгиз в 1934 г.). В настоящую книгу включены две работы этого выдающегося американского ученого, раскрывающие главные черты его лингвистической концепции.

Как чрезвычайно оригинальный ученый, оказавший большое влияние на дальнейшие развитие науки о языке, Э. Сепир и его научное творчество значительно шире того тематического круга, которым замыкается этнолингвистика. Э. Сепир дал первые описания ряда индейских языков Америки, уделял большое внимание изучению структуры языков, предложил новую типологическую классификацию языков, стремился уточнить содержание лингвистики в свете последних достижений ряда сопредельных наук, уделял большое внимание взаимоотношению языковых явлений и социальных факторов и т. д. Среди этого множества проблем Э. Сепир интересовался также и связями языка и культуры. Называя язык «руководством к восприятию социальной действительности» и проводя идею о том, что «люди в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который стал средством выражения для общества, в котором они живут», Э. Сепир вместе с тем это общее положение в применении к проблеме языка и культуры ограничивал рядом весьма существенных оговорок. «Нетрудно показать, — писал он в своей основной теоретической книге «Язык», — что языковая группа ни в малейшей мере не соответствует обязательно какой-либо расовой группе или культурной зоне». И несколько ниже в этой же книге: «Общность языка не может до бесконечности обеспечивать общность культуры, если географические, политические и экономические детерминанты культуры перестают быть одинаковыми в зоне ее распространения». Тем не менее Э. Сепир (и этого не следует отрицать) придал определенное направление разрешению вопроса о связях языка и культуры.

Данное направление идей Э. Сепира развил и довел до логического завершения (что, кстати говоря, вместе с тем наглядно показало ошибочность исходных теоретических позиций самой гипотезы) Бенжамен Уорф (1897 — 1941).


Б. Уорф не был лингвистом по своей прямой специальности (по образованию и профессии он был инженером по противопожарной технике), но в свободное время много занимался изучением языка и культуры американских индейцев (он прослушал ряд курсов у Э. Сепира) и по преимуществу в 30-е годы опубликовал ряд статей, которые после его смерти несколько раз выходили отдельными, сборниками (более полным является сборник «Язык, мышление и реальность», вышедший в 1956 г.) и привлекли к себе внимание широких кругов, главным образом американских лингвистов, антропологов и философов.

Б. Уорф стремится доказать, что даже основные категории субстанции, пространства, времени могут трактоваться по-разному в зависимости от структурных качеств языков. «Мы исследуем природу по тем направлениям, — пишет он, — которые указываются нам нашим родным языком. Категории и формы, изолируемые нами из мира явлений, мы не берем как нечто очевидное у этих явлений; совершенно обратно — мир предстоит перед нами в калейдоскопическом потоке впечатлений, которые организуются нашим сознанием, и это совершается главным образом посредством лингвистической системы, запечатленной в нашем сознании». На основе таких предпосылок Б. Уорф делает совершенно парадоксальный: вывод о том, что «каждый язык обладает своей метафизикой» и если бы, например, Ньютон говорил и думал не по-английски, то и построенная им система мироздания выглядела бы иначе. Этот вывод, логически вытекающий из всего хода, рассуждений Б. Уорфа, отчетливо демонстрирует ложность его исходных теоретических положений. В книгу включена статья Б. Уорфа, которая достаточно полно излагает как ход его доказательств, так и основные положения за


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: