Что такое философия

Что такое философия и чем она ценна? Это является предметом многочисленных споров. От философии ждут каких-то необыкновенных разъяснений или же равно­душно игнорируют ее как беспредметное мышление. Пе­ред ней робеют, как перед выдающимся достижением каких-то совершенно уникальных людей, или презира­ют, как бесполезные раздумья мечтателей. Ее считают чем-то таким, что касается каждого и поэтому в основе своей должно быть простым и понятным, или чем-то столь трудным, что заниматься ею представляется со­вершенно безнадежным делом. Таким образом, то, что выступает под именем философии, становится поводом для самых противоположных суждений.

Для человека, который верит в науку, наихудшим яв­ляется то, что у философии нет общепринятых резуль­татов, нет того, что можно было бы знать со всей опреде­ленностью и чем можно было бы владеть. В то время как науки, бесспорно, достигли в своих областях досто­верного и общепризнанного знания, философия не доби­лась этого, несмотря на тысячелетние усилия. Нельзя отрицать: в философии не бывает того единодушия, кото­рое устанавливается по поводу всего окончательно поз­нанного. То, что признает каждый, опираясь на не терпя­щие возражений основания, и что становится научным знанием, не является более философией, но относится к отдельной области познаваемого.

В отличие от наук для философского мышления не характерен прогресс. Мы, определенно, существенно про­двинулись по сравнению с древнегреческим врачом Гиппократом. Но едва ли мы можем сказать, что продви-

нулись дальше Платона. Только в материале научного познания, которым он пользовался, мы находимся даль­ше. В самом же философствовании мы, возможно, еще вряд ли достигли его.

То, что ни одна форма философии в отличие от наук не находит всеобщего, единодушного признания, должно корениться в природе самого предмета философии. Род достоверности (Gewiflheit), который в ней привлекает, не будучи научным, то есть одинаковым для каждого ума, является некоторым убеждением, или удосто-веренностью (Vergewisserung), в достижении которой участвует все существо человека.

В то время как научные исследования ведутся по отдельным предметам, знать о которых каждому совер­шенно не обязательно, философия имеет дело с бытием в целом, которое имеет отношение к человеку как чело­веку, а также с истиной, которая там, где она вспыхивает, захватывает глубже, чем любое научное познание.

Хотя разработанная философия и связана с наука­ми — она предполагает науки в том состоянии развития, которого они достигли в определенную эпоху, — однако свой смысл получает из другого источника. До всякой науки она появляется там, где пробуждается человек.

Такая философия без науки предстает перед нами в нескольких примечательных проявлениях.

Первое: почти каждый считает себя способным об­суждать философские вопросы. В то время как в сфере наук признают, что условием их понимания являются обучение, подготовка, метод, по отношению к философии претендуют на то, чтобы приобщаться к ней безо всяких условий, полагая, что каждый в состоянии принять учас­тие в обсуждении философских проблем. Собственное бытие человека, собственная судьба и собственный опыт считаются для этого достаточным основанием.

Следует признать, что философия должна быть доступна для каждого человека. Самые обстоятельные пути философии, которыми идут философы-профес­сионалы, обретают свой смысл все-таки только тогда, когда они выходят к человеческому бытию, которое находит свое определение в процессе обретения уверен­ности относительно бытия и своего места в нем.

Второе: философское мышление каждый раз долж­но начинаться с самого начала. Каждый человек должен осуществлять его самостоятельно.

Удивительным знаком того, что человек как таковой изначально философствует, являются вопросы детей. Часто из детских уст можно услышать то, что по своему смыслу уходит непосредственно в глубь философство­вания. Приведу некоторые примеры:

Ребенок удивляется: "Я всегда пытаюсь подумать, что я — кто-то другой, однако же всегда снова оказы­вается, что я есть я". Этот мальчик затрагивает исток всякой уверенности, сознание бытия в самосознании. Он поражается загадке бытия Я (Ichsein), тому, что не мо­жет быть постигнуто ни из чего другого. Он вопрошаю­ще стоит перед этой границей.

Другой ребенок слушает историю сотворения мира: "Вначале сотворил Бог небо и землю..." и тотчас спра­шивает: "Что же было до начала?" Этот мальчик по­стиг, что можно спрашивать до бесконечности, что разум не может остановиться, в том смысле что для него не может быть никакого окончательного ответа.

Девочке, увидевшей во время прогулки дикий луг, рассказывают сказку об эльфах, которые по ночам во­дят свои хороводы... "Но их же ведь не бывает,..'¹ Ей рассказывают о реальных вещах, наблюдая движение солнца, проясняют вопрос о том, солнце ли движется или же земля вращается, приводят основания, которые говорят в пользу шарообразности земли и ее враще-

ния вокруг самой себя... "Но это же неправда, — гово­рит девочка и топает ногой о землю, — земля ведь крепко стоит. Я верю только тому, что вижу". В ответ на это: "Тогда ты не веришь и в Бога, ведь его ты тоже не можешь видеть", — девочка настораживается и говорит решительно: "Если бы его не было, тогда бы ведь и нас здесь не было". Этот ребенок охвачен удивлением перед существованием (Dasein): оно есть благодаря чему-то другому, не само по себе. И он постигает различие в са­мих вопросах: нацелены ли они на какой-то предмет в мире или же на бытие и наше существование в целом.

Другая девочка, направляясь в гости, поднимается по ступенькам лестницы. Для нее становится очевидным, как все непрестанно меняется, протекает, проходит, как будто бы ничего и не бывало. "Однако должно же ведь быть нечто незыблемое... то, что я здесь и теперь под­нимаюсь по лестнице к тете, я хочу, чтобы это осталось". В изумлении и испуге перед преходящим характером и мимолетностью всего она беспомощно ищет выход.

Если бы кто-то собирал подобные примеры, то смог бы составить богатую энциклопедию детской философии. Возражение, что дети слышали это прежде от родите­лей или кого-то другого, не должно, по всей видимости, приниматься всерьез. Возражение, что эти дети все-таки не философствуют дальше и что, следовательно, подоб­ные высказывания могли быть случайными, упускает из виду следующий факт: дети зачастую обладают ге­ниальностью, которая с возрастом утрачивается. С года­ми, теряя детскую непосредственность, мы как бы вхо­дим в тюрьму соглашений и мнений, скрываемся под различного рода прикрытиями, оказываемся в плену у того, о чем не решаемся спросить. Состояние ребенка — это состояние порождающей себя жизни: он еще открыт, он чувствует и видит и спрашивает о том, что вскоре исчезнет перед ним. Он не удерживает то, что открыва-

ется ему в то или иное мгновение, и удивляется, когда позднее все замечающие взрослые докладывают ему о том, что он сказал или спросил.

Третье: изначальное философствование обнаружи­вается как у детей, так и у душевнобольных. Иногда — очень редко — путы общей зашоренности как бы развя­зываются и начинает говорить захватывающая истина. В начальный период некоторых душевных болезней имеют место совершенно потрясающие метафизические откровения, которые, правда, по форме и речевому вы­ражению являются всегда настолько шокирующими, что их оглашение не может иметь какого-либо объективного значения, за исключением таких редких случаев, как поэт Гёльдерлин или художник Ван-Гог. Однако тот, кто при­сутствует при этом, не может избежать впечатления, что здесь разрывается покров, под которым обыкновенно проходит наша жизнь. Некоторым обычным, здоровым, людям также знаком опыт переживания глубоко трево­жащих значений, которые свойственны переходному состоянию от сна к пробуждению и при полном про­буждении снова утрачиваются, оставляя лишь ощуще­ние того, что нам к ним более не пробиться. Есть глубо­кий смысл в утверждении, что устами детей и блаженных глаголет истина. Однако творческая изначальность, ко­торой мы обязаны великим философским мыслям, ле­жит все-таки не здесь. Она восходит к тем немногим, которые в своей непринужденности и независимости предстают перед нами в качестве выдающихся мысли­телей последних тысячелетий.

Четвертое: поскольку философия для человека необходима, она каждый раз присутствует в обществен­ном мнении, в передаваемых из поколения в поколение пословицах, в общеупотребительных философских оборо­тах речи, в господствующих убеждениях, а также в язы­ке просвещения, политических кредо, но прежде всего и

с самого начала истории — в мифе. От философии невоз­можно уйти. Вопрос лишь в том, осознается она или нет, будет ли она хорошей или плохой, запутанной или яс­ной. Тот, кто отвергает философию, сам практикует ее, не отдавая себе в этом отчета.

Что же такое философия, если она оказывается столь универсальной и проявляется в таких примечательных формах?

Греческое слово философ (philosophos) по своему значению противоположно слову Sophos. Это слово, philo­sophos, значит: любящий познание (знание) — в отли­чие от того, кто, овладев познанием, называет себя знаю­щим. Такой смысл слова сохраняется до сих пор: поиск истины, а не владение истиной есть сущность филосо­фии, — пусть даже она по-прежнему зачастую изменяет этому своему смыслу догматизмом, подразумевающим выраженное в положениях окончательное, завершенное и имеющее дидактический характер знание. Философия означает — быть в пути. Ее вопросы существеннее, чем ее ответы, и каждый ответ превращается в новый вопрос.

Однако это "бытие-в-пути" — как судьба человека, существующего во времени, — несет в себе возможность глубокого удовлетворения, обретаемого в мгновения осо­бых свершений. Его не найти в высказанном знании, в научных положениях и принципах, — оно лежит в исто­рическом осуществлении человеческого бытия, которому раскрывается само бытие. Добиться этого в ситуации, в которой находится человек, и является смыслом фило­софствования.

Быть в поиске, в пути, или обрести покой и совершен­ство мгновения — это не определения философии. Фи­лософия не имеет ничего вышестоящего, ничего ниже­стоящего. Она не может быть выведена из чего-то дру­гого. Всякая философия определяется посредством сво­его осуществления. Чтобы узнать, что такое философия,

надо пытаться философствовать. В таком случае фило­софия — это одновременно исполнение живого мышле­ния и осознание соответствующих мыслей (рефлексия) или действие и разговор о нем. Только исходя из соб­ственного опыта и возможно понять, что же встречается нам в мире в качестве философии.

Можно было бы и дальше обсуждать формулиров­ки смысла философии. Однако ни одна формулировка не исчерпывает этого смысла, ни одна не оказывается единственно возможной. Мы слышим с древних времен: философия (согласно ее предмету) — это познание бо­жественных и человеческих вещей, познание сущего как сущего, и далее, философия (согласно ее цели) — это упражнение в смерти, это стремление мысли к блажен­ству, к тому, чтобы уподобиться божественному, это нако­нец (согласно ее всеобъемлющему смыслу) — знание всех знаний, искусство всех искусств, наука вообще, ко­торая не направлена на какую-то отдельную область.

Сегодня, пожалуй, можно говорить о философии в следующих формулировках — ее смысл в том, чтобы:

увидеть действительность в самом ее истоке;

постигать действительность таким же способом, ка­ким я, мысля, имею дело с самим собой во внутреннем действии;

открывать нас для широты Объемлющего (Umgrei-fende);

осмелиться на коммуникацию между человеком и человеком, опираясь на всякий смысл истины, который возникает в любящей борьбе (liebendem Kampfe);

непрестанно и терпеливо сохранять разум бодрст­вующим, находясь перед лицом того, что наиболее чуж­до разуму и противится ему.

Философия — это то, что концентрирует человека, благодаря чему он становится самим собой, становясь причастным самой действительности

Хотя философия в форме простых и действенных мыс­лей может затронуть каждого человека и даже ребенка, ее сознательная разработка является никогда не завер-шимой и всякий раз возобновляющейся задачей, кото­рая осуществляется всегда в настоящем как единое це­лое. Она возникает в работах великих философов и, как эхо, повторяется у менее значительных. Осознание этой задачи в той или иной форме не угаснет до тех пор, пока люди останутся людьми.

Не только сегодня философия подвергается радикаль­ным нападкам и отрицается в целом как излишняя и вредная. Для чего же она существует? Она ведь не яв­ляется предметом первой необходимости.

Образ мышления, основывавшийся на авторитете церкви, отвергал философию потому, что она, с его точки зрения, отдаляет от Бога, соблазняет мирским, вредит душе, обращая ее к ничтожным вещам. Политический тоталитарный способ мышления предъявлял философии следующий упрек: философы только по-разному объяс­няли мир, тогда как надо его изменять. Оба образа мыш­ления считали философию опасной, так как она нару­шает порядок, взывает к духу независимости, а с ним — к возражению и протесту, она обманывает человека и отвлекает его от реальных задач. Притягательная сила потустороннего мира, озаренного явленным Богом, или притязающая на всемогущество власть безбожного по­сюстороннего мира — и та и другая —хотели бы, что­бы философия прекратила свое существование.

К тому же с точки зрения повседневного здравого смысла на философию не распространяется масштаб простой полезности. Фалес, который считается самым ранним греческим философом, однажды был осмеян слу­жанкой, увидевшей, как он, наблюдая за звездным небом, упал в колодец. Зачем он ищет самое далекое, когда в самом близком так неловок!

Итак, философия должна оправдываться. Но это невозможно. Она не может искать себе оправдания в чем-то другом: чём-то, для чего она была бы пригодна и вследствие этого имела бы право на существование. Она может только обращаться к силам, которые в каждом человеке действительно настоятельно требуют философ­ствования. Она знает, что занимается делом человека как такового, делом, которое не связано с какой-то опре­деленной целью и избавлено от любого вопроса о пользе и вреде в этом мире, и что она будет осуществляться до тех пор, пока живут люди. Силы, которые являются враж­дебными по отношению к философии, тоже не могут не думать о своем собственном смысле, не могут не по­рождать имеющий определенную цель образ мыслей, — эти силы являются заменой философии, однако предпо­лагают в качестве необходимого условия активное вмеша­тельство в действительность, как, например, марксизм и фашизм. Подобный образ мыслей также еще раз показы­вает необходимость философии для человека. Филосо­фия в той или иной форме всегда присутствует в жиз­ни человека.

Она не может бороться, не может доказывать себя, но она может сообщать себя. Она не оказывает сопротивле­ния там, где ее отвергают, она не торжествует там, где к ней прислушиваются. Она живет в согласии, которое в пределах человечества, по сути дела, может связать всех со всеми.

Философия в широко развитых формах и системати­ческой связности уже два с половиной тысячелетия су­ществует в Европе, Китае и Индии. Великая традиция обращается к нам. Многообразие типов философство­вания, противоречия и взаимоисключающие претензии на истину не могут воспрепятствовать тому, что, по су­ществу, в основании всего действует что-то одно, чем никто не владеет и вокруг чего во все времена враща-

ются все серьезные усилия: вечная философия, philoso-phia perennis.

Мы должны непременно опираться на это историчес­кое основание нашего мышления, если хотим мыслить с ясным сознанием и по существу