Богословская апология смерти

Галина Муравник, восприняв от прот. А. Меня благоговейное поклонение перед смертью как естественной реальностью мiра, совершает уравнивание своей госпожи Смерти с жизнью:

«Жизнь и смерть – это парные, онтологически неразъединимые параметры нашего мiроздания» [104, с. 12]. «Дерзну утверждать, что смерть онтологически необходима жизни» [104, с. 12].

В этих выделенных словах содержится если не явный сатанизм, то по крайней мере манихейский дуализм. Но Галина Леонидовна не останавливается на онтологическом уравнивании смерти с жизнью. Есть все основания считать, что ее позиция представляет собой в догматическом отношении не просто частную богословскую ошибку, но равнозначна полному отказу от Христа, Который есть Воскрешение и Живот (Ин. 11, 25), и воспевание имущего державу смерти, сиречь диавола (Евр. 2, 14). Она доходит до прямого восхваления Смерти и превозношения ее над жизнью:

«Тело человека, творимое, как сказано, из “ праха земного ” (случайно это, или нет, но почти все последователи прот. А. Меня употребляют это библейское выражение в кавычках – свящ. К. Б.), изначально несло в себе идею смертности (заметим в скобках, что ангелы, являющиеся бесплотными сущностями, то есть никак не связанные с прахом земным, не знают смерти). Но смерть физического тела – не окончательный приговор. Нам кажется, что умирая, человек навечно уходит в землю. На самом деле телесная смерть открывает возможность взойти на небо, вновь обрести сладость богообщения, которую утратили наши прародители» [104, с. 12].

В последних выделенных словах заключается явная хула на Творца и полное извращение основ христианского мiровоззрения. Говорить, будто тело Адама «изначально несло в себе идею смертности», означает обвинить Бога в несовершенстве творения человека. Адам стал смертным исключительно благодаря преслушанию заповеди, а не по причине того, что создан Богом из праха земного. Святитель Иоанн Златоуст пишет о прародителях в Райском саду: «Человеколюбивый Бог, по великой попечительности, запретил вкушать для того, чтоб они не сделались смертными чрез преслушание» [52, с. 180].

И уж точно не благодаря телесной нашей смерти мы имеем надежду вновь обрести «сладость богообщения» – но благодаря смерти единого Искупителя нашего, Господа Иисуса Христа. Все люди в эпоху Ветхого Завета после своей смерти оказывались отнюдь не в Царстве Небесном, но в преисподней. Патриарх Иаков, узнав о мнимой погибели любимого своего сына Иосифа, плакал: яко сниду к сыну моему сетуя во ад (Быт. 37, 35). Далеко не всем людям и в новозаветную эпоху «телесная смерть открывает возможность взойти на небо» – но лишь тем, кто, живя в своем смертном теле, стремится подобно святым к богообщению и освящению, причем освящению и души и тела. Как учит преп. Макарий Египетский, «в какой мере сподобился каждый за веру и рачительность стать причастником Святого Духа (Евр. 6, 4), в такой же мере прославлено будет в оный день и тело его. Что ныне душа собрала во внутреннюю свою сокровищницу, то и откроется тогда и явится на теле, ибо то сокровище, которое ныне отложила душа внутри, откроется тогда и проявится снаружи на теле» [91, с. 736]. Исповедуя, что «телесная смерть открывает возможность взойти на небо», Г. Муравник грешит против святоотеческой традиции, согласно которой к радости богообщения нас приводит отнюдь не смерть, но освящение Христовой благодатью при жизни. Смерть и ее жало – грех (1 Кор. 15, 56) являются не путем к Богу, но препятствием на нашем пути к Богу, причем препятствие это устранено Христом Спасителем, взявшим на Себя грех мiра и поправшим смертию смерть. «Возможность взойти на небо» дает нам не смерть, но вера в ее Победителя. При этом восшествие в жизнь будущего века православные христиане ожидают совершить не совлекшись своих тел, а вновь обретя их в общем воскресении мертвых. Как воспевает Церковь в каноне Великой Субботы, «воскреснут мертвии и востанут сущии во гробех, и вси земнороднии возрадуются» [137, Ч. 2, ирмос 5 песни]. Так что, заметим без скобок, лучше бы про ангелов Г. Муравник не вспоминала.

Догматическое учение Православной Церкви меневцами искажается и отвергается. Тем не менее, проводя самую настоящую апологию смерти, Г. Муравник умудряется вопреки всякой правде прикрываться авторитетом Святых Отцов: «Смерть, по мнению ряда богословов, есть человеколюбивый дар Господа, а не проклятие или наказание. Иоанну Златоусту принадлежат слова: “Благодетельно установлена смерть”, а Кирилл Александрийский хотя и считал смерть наказанием (на воре и шапка горит!!! – свящ. К.Б.), но говорил, что это “человеколюбивое наказание”» (104, с. 10).

В этих словах черное выдается за белое. Никто из православных богословов, тем более из Святых Отцов, зная об имущем державу смерти (Евр. 2, 14), мiродержителе тмы века сего (Еф. 6, 12), не учил и не мог учить, будто смерть есть «человеколюбивый дар Господа». Г. Муравник утверждает, что смерть – «не проклятие или наказание». Но почему же, согласно Библии, она появляется в мiре вследствие грехопадения Адама? Или может быть смерть – это «благословение и награда»? Или Бога хотят представить в виде Деда Мороза с мешком отравленных подарков – «человеколюбивым даром Господа»? Или, наконец, прот. Александр Мень и его ретивые последователи попросту под Богом понимают имущего державу смерти, то есть диавола?

Не следует чересчур удивляться последнему вопросу. Такое уже было в евангельской истории. Иудеи заявили убедительно: мы от любодеяния несмы рождени, единаго отца имамы Бога (Ин. 8, 41). На это они услышали в ответ: вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашего хощете творити. Он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит (Ин. 8, 44). «Человеколюбивый дар смерти» может дать только тот, кто человекоубийца бе искони, как бы ни называли его иные «богом» и «отцом».

Галина Муравник считает возможным приписывать святителю Иоанну Златоусту согласие с ее собственным домыслом о том, что смерть не была «проклятие или наказание» для Адама. Но вселенский учитель от лица Божия так растолковал заповедь, данную первому человеку: «Я не требую от тебя чего-либо трудного и тяжкого: позволяю пользоваться всеми древами, и заповедую не касаться только одного этого; но и наказание определяю большое, чтобы ты, хотя вразумляемый страхом, соблюл данную Мною заповедь» [52, с. 113]. Святитель Иоанн Златоуст, как мы видим, прямым текстом говорит про наказание, причем большое наказание.

В чем же тогда выражается «благодетельность» установления смерти, упоминаемая Г. Муравник, и почему, по слову святителя Кирилла Александрийского, смерть – «человеколюбивое наказание»?

Ответ для православного человека очевиден. Смертью Бог ограничил грех, зло, боль, страдание. В этом сказывается благость Творца. Помимо этого, Промыслом Своим Господь определил мiр к искуплению через Свое воплощение и подъятие крестной смерти. Смерть ужасна и богопротивна, а отнюдь не «естественна» и не «универсальна», как пишет прот. А. Мень. Мы категорически отрицательно отвечаем на те вопросы, которыми обольщала слушателей Х Рождественских чтений Г. Л. Муравник:

«А может быть смерть – это путь к возрождению, необходимый этап к рождению в новом качестве (по крайней мере для человека)? А если так, то не несет ли смерть... свою особую, сокровенную сверхзадачу, можно сказать – миссию?» [104, с. 2].

В этих лукавых вопросах, как жало рыболовного крючка, сокрыт соблазн исповедывать прямой сатанизм, апологию убийств и самоубийств, оправдание диавола и поклонение ему. Христианин же, чающий времени, когда последний же враг испразднится – смерть (1 Кор. 15, 26), не может врагу-смерти приписывать благую «миссию» и «сверхзадачу». Это дело антихриста и его слуг.

Приведем еще одно премудрое рассуждение Г. Л. Муравник об Адаме первозданном: «Для его бессмертия была нужна особая Божественная благодать, которую он, вероятно, получал, причащаясь чудесных даров от Древа Жизни. Без этого его райское бытие, по-видимому, не могло быть вечным. Но после событий, известных нам как грехопадение, Господь лишил перволюдей возможности продлевать жизнь, вкушая эти плоды» [104, с. 11].

Совершенно иначе понимали потерю бессмертия нашим праотцем учителя Церкви. Они указывали на нарушение заповеди, на совершенный грех, на добровольное удаление от Бога. Вот что писал в беседе «О том, что Бог не виновник зла» святитель Василий Великий: «Он, как согрешил по причине худого произволения, так умер по причине греха. Оброцы бо греха, смерть (Рим. 6, 23).В какой мере удалился от жизни, в такой приблизился к смерти; потому что Бог – жизнь, а лишение жизни – смерть. Поэтому Адам сам себе уготовал смерть через удаление от Бога, по написанному: яко се удаляющие себе от Тебе, погибнут (Пс. 72, 27). Так не Бог сотворил смерть, но мы сами навлекли ее на себя лукавым соизволением» [18, с. 155].

В. Н. Лосский писал: «Можно ли сказать, что Адам в своем райском состоянии был истинно бессмертен? Бог не создавал смерти – говорит книга Премудрости. В древнем богословии, например, в понимании Св. Иринея, Адам не был ни необходимо смертным, ни необходимо бессмертным; его восприимчивая богатая возможностями природа могла непрестанно питаться благодатью и настолько преображаться ею, чтобы оказаться в состоянии преодолеть все опасности старости и смерти. Возможности смертности существовали, но существовали для того, чтобы человек мог сделать их невозможными. Таково было испытание свободы Адама» [84, с. 248].

Напрасно Г. Муравник приводит неправославное мнение латинских богословов Э. Гальбиани и А. Пьяцца о том, что «человек по своему естественному устройству смертен». Напрасно она на основании их эволюционистского богословия заключает, будто бессмертное изначальное состояние наших праотцев в Раю обусловливалось лишь тем, что «они вкушали особые плоды с Древа Жизни, которые являлись своего рода «божественным лекарством» от старости и смерти» [104, с. 11].

Человеческие домыслы – будь то научные гипотезы, либо псевдоблагочестивые рассуждения на божественные темы – бесконечно далеки от Истины и потому не имеют никакой ценности, если они не будут укоренены в церковном Священном Предании. Якоже отстоит небо от земли, тако отстоит путь Мой от путей ваших и помышления ваши от мысли Моея (Ис. 55, 9) Поэтому доморощенное эволюционистское богословие смерти протоиерея Александра Меня и его последовательницы Г. Муравник оказывается совершенно чуждым и по духу противным православному святоотеческому наследию.