2015-02-14
2304
Немало новых идей внес в мировое знание о политических процессах выдающийся английский обществовед XIX в. Г. Спенсер. Наиболее полно они сформулированы в его фундаментальном сочинении об обществе «Основания социологии». Из этих идей сильнее всего заинтересовали современных политологов и широко используются в их работах следующие.
1. О структуре политически организованного общества. С точки зрения Г. Спенсера, рассуждая о политически организованном обществе, необходимо иметь в виду «не одни только» самые «жизненные его единицы, - человеческие существа», определяющие «в главной мере наблюдаемые в нем явления», но также и организмы двух других видов. Во-первых, «различные роды домашних животных, которые, стоя ниже», чем человек, «на лестнице жизни, оказывают» тем не менее ему «свое содействие под его непрерывным контролем». Во-вторых, «растения», доставляющие «материалы для животной и человеческой деятельностей», размножаясь «под влиянием и при содействии человека». Так как «физические и душевные особенности человеческих единиц... и их повседневные действия складываются в известной мере под влиянием этих животных и растений», то все такие организмы «не могут быть по справедливости исключены из представления» о политически организованном обществе. Не случайно домашние животные и растения, «живя при помощи людей и, в свою очередь, помогая жить людям, проникают так глубоко в общественную жизнь, что составляют даже предмет попечений законодательства».
Если же вводить в структуру политически организованного общества, «наряду с человеческими существами», и отмеченные «остальные, менее жизнедеятельные его единицы», то политически организованное общество «окажется составленным из местных агрегатов в высшей степени жизненных единиц» - людей, «заключенных в обширном агрегате единиц», представляющих собой «различные более низкие степени жизненности. Причем эти низшие единицы производятся, в известном смысле, высшими единицами, видоизменяются ими и получают под их влиянием то или другое расположение в пространстве и времени». Иными словами, политически организованное общество охватывает на его территории не только человеческий коллектив, но и одомашненную людьми природу.
2. О необходимости учета при управлении политически организованным обществом требований биологического отбора. По словам Г. Спенсера, политически организованное общество «как целое не может, не рискуя своим существованием впоследствии», содействовать развитию мало одаренных индивидов. «В конкуренции с членами своего вида, в борьбе с членами других видов индивид погибает... или преуспевает и размножается, смотря по тому, насколько он одарен. Противоположный режим, если бы он некоторое время продержался, был бы роковым для вида. Найдется ли человек, который считал бы эту истину неприменимой к человеческому роду?... Кто согласится с тем, что если оставить неспособных индивидов процветать и размножаться наравне с хорошо одаренными индивидами или даже больше их», отнимая у последних часть произведенных ими средств к жизни и отдавая такие ресурсы первым, «то это не принесет дурных результатов? Человеческое общество, борясь или конкурируя с другими обществами, может быть рассматриваемо как вид или скорее как разновидность. И можно утверждать, что оно, подобно другим видам или разновидностям, не будет в состоянии устоять в борьбе с другими обществами, если станет благоприятствовать своим низшим единицам в ущерб единицам высшим».
Выиграют же в борьбе между социальными организмами те из них, которые предоставят «свободное действие естественному закону, гласящему, что благосостояние» человека «должно изменяться прямо пропорционально успешности затраченных на его приобретение усилий». Такие общества, «производящие из поколения в поколение» большое «число индивидов, наилучше приспособленных физически, умственно и нравственно к существующим требованиям», не только получат «перевес над остальными», но и будут «стремиться заместить собою все» иные «общества путем спокойного процесса промышленного соперничества». Правда, «как высшие виды животных, вытесняя некоторые низшие виды, борющиеся с ними за существование, оставляют множество других низших видов в спокойном обладании местообиталищами низшего свойства, так точно и высшие типы обществ, вытесняя те низшие типы, которые занимают обиталища, могущие быть утилизированы ими, не вытесняют и не будут вытеснять низшие типы, обитающие в бесплодных и суровых местностях». Поэтому «следует тщательно остерегаться неосновательного предположения, будто бы развитые общества получат со временем всеобщее распространение».
3. О высшей форме семейного строя в политически организованном обществе. По мнению Г. Спенсера, «наивысшая форма семейного строя достигается тогда, когда существует такое» согласование «между нуждами общества и нуждами его членов, старых и молодых, при котором смертность в промежутке между рождением и брачным возрастом понижается до минимума и... подчинение жизни взрослых делу» рождения и воспитания «молодых низводится до наименьшей степени. Уменьшение этого подчинения совершается тремя путями. Во-первых, удлинением периода, предшествующего размножению. Во-вторых, уменьшением числа рождаемых и воспитываемых детей, а также увеличением радостей», извлекаемых из попечения о них. В-третьих, «удлинением жизненного периода, следующего за прекращением способности к деторождению». Причем, как полагал Г. Спенсер, можно видеть несомненный прогресс по всем этим трем направлениям, если восходить «через ряд последовательных ступеней общественного развития со свойственными им все более... высокими формами семьи».
4. О влиянии этнических различий людей на характер их кооперации в государстве. В соответствии со взглядами Г. Спенсера, когда государство объединяет разные этнические группы людей, то возможно, что они либо «вовсе не смешиваются между собой», либо «смешиваются лишь отчасти», либо «совершенно сливаются». В первых двух случаях образуется «гибридное общество». Оно отличается «внутренней неустойчивостью» и поэтому «может быть организовано только на основании принципа принудительной кооперации, так как составляющие его единицы, слишком отличные одни от других по своей природе», не в состоянии «действовать вместе по собственному побуждению. Наоборот, общество, характеризующееся сходством составляющих его единиц» в этническом отношении, «относительно устойчиво и может при благоприятных условиях» без труда развить связи добровольной кооперации. Такой социальный организм способен длительное время существовать, базируясь на этих связях, в особенности если указанное «общее сходство сосуществует» в нем со слабыми этническими различиями.
5. О военном и промышленном типах политически организованного общества. Исследовав очень многие политически организованные общества разных стадий развития, Г. Спенсер установил, что их условно можно разделить на два типа - военный и промышленный. Социальные организмы, относящиеся к первому из них, приспособлены «для борьбы с окружающими враждебными обществами», в то время как политические целостности второго типа устроены для мирной жизни. Правда, и военный, и промышленный типы политически организованного общества - лишь теоретические модели. Реальные же политически организованные общества всегда являются смешением характеристик отмеченных двух моделей, ибо неизменно сочетают решение мирных и военных задач. Однако обычно в них преобладают черты либо промышленного, либо военного типа.
Выявив многочисленные признаки и первого, и второго, Г. Спенсер пришел к выводу, что «эти два типа в своих крайних формах развития оказываются диаметрально противоположными один другому». Причем, как он отметил, «различия между их отличительными особенностями принадлежат к числу самых важных из всех тех, с которыми имеет дело» обществоведение.
Последнее его замечание, безусловно, верно. Для «практикующих» политиков очень важно знать, как наилучшим образом организовать государство и для успешной вооруженной борьбы с внешним врагом, и для максимального обеспечения благосостояния, а также свободы людей, когда угроза нападения на политический организм извне снята. Подготовленная Г. Спенсером на основе многочисленных данных политической практики подробная характеристика основных черт военных и промышленных обществ, несомненно, является ценным подспорьем в решении этой задачи.
Военному общественному типу, считал Г. Спенсер, свойственно, во-первых, то, что «в нем армия есть не что иное, как мобилизованный народ, а народ -... армия в бездействующем состоянии, вследствие чего в этом типе устройство общества почти совершенно сходно с устройством армии». И самая явная «черта организации» всякой группы «людей, преданных военной жизни, состоит в сильно централизованной власти». Причем «абсолютная власть главнокомандующего сопровождается такою же властью его генералов над подчиненными им офицерами», которые, в свою очередь, имеют аналогичную власть «над подчиненными им солдатами, то есть здесь всякий человек есть раб тех, кто выше его, и деспот над теми, кто ниже его». Эта централизация власти, необходимая во время войны, в военном типе общества «отличает... правительство и во время мира». Она проявляется здесь в точных градациях людей «по отношению к занимаемому» ими «в обществе сану» и в полном подчинении «каждого общественного ранга всем вышестоящим рангам».
Во-вторых, военному общественному типу присуща резко выраженная неэквивалентность в обменах материальными и духовными благами между отдельными людьми и их группами. В частности, «промышленный класс» оказывается в этом социальном типе, по существу, «не чем иным, как постоянным комиссариатом», функционирующим «единственно для удовлетворения нужд правительственно-военных аппаратов». На собственную же долю индустриального класса «оставляется ровно столько, сколько решительно необходимо для сохранения его жизни». Поэтому «кооперация, с помощью которой поддерживается жизнь военного общества, есть кооперация принудительная». Отдельные лица побуждаются в нем «к разнообразным совокупным действиям путем принуждения. Подобно тому как воля солдата упразднена временно до такой степени, что он становится решительно во всем простым исполнителем воли своего офицера; так точно и воля граждан» в их общественных делах находится в военном социальном организме «в подчинении воле правительства».
Последнее осуществляет здесь управление материальным и духовным производством в основном путем перераспределения благ через систему государственных органов. У людей насильственно забирают произведенное и деньги, а затем государство посредством императивного планирования и реализации принятых планов расходует собранные им продукты труда и финансовые ресурсы с целью доставления плательщикам или другим лицам за счет плательщиков разнообразных выгод, благ и услуг. При этом не только «ни один человек не смеет переменить своего занятия или места жительства» без разрешения правительства, но и «род и количество труда» предписываются «для каждого класса» лиц «и для каждой местности государственными законами, за исполнением которых» наблюдают «правительственные чиновники».
В-третьих, при военном общественном типе «частное поведение граждан во всех своих подробностях» находится под государственным надзором - гласным и негласным. Причем отсутствуют всякие пределы «для контроля власти над поведением личности». Так, в империи инков правительственные чиновники «подвергали частные жилища самому мелочному осмотру, чтобы видеть, поддерживают ли хозяин и его жена... домашнее хозяйство в... порядке», а также добиваются ли они в отношениях между собственными детьми должной дисциплины. «Сообразно результатам... осмотра, домохозяева получали или награду, или наказание». Равным образом у древних «египтян каждый человек был обязан являться в известные промежутки времени к местному начальнику и докладывать ему о своем имени, местопребывании и образе жизни». Кроме того, в военных обществах широко распространены государственные меры по предупреждению нанесения вреда гражданами друг другу. Такими мероприятиями стесняется человеческая свобода, чтобы не допустить вредоносных поступков частных лиц.
В-четвертых, функционирование военного общества немыслимо без своеобразной идеологии, навязываемой его политическим руководством всем своим подчиненным. Для нее характерно представление, что граждане существуют для блага государства, а не государство для пользы граждан. Поэтому «как в армии свобода солдата совершенно отрицается, а признается только его долг как члена массы, причем на выполнении этого долга настаивается со всею силою и строгостью; так точно и у народа, представляющего собой не что иное, как армию, расположившуюся постоянным лагерем,... законы не признают никаких личных интересов», противоречащих государственным, «а одни только патриотические». Что же касается индивидуальных стремлений отдельного человека, то их, согласно рассматриваемой идеологии, следует учитывать в государственной политике лишь постольку, поскольку они оказываются совместимыми «с поддержанием могущества государства». Такое воззрение получает общественную поддержку в связи с тем, что в военном обществе продолжение жизни всякого индивида зависит от сохранения государства в борьбе с мощными врагами.
Идеологию военного общества отличает также «непоколебимая вера» отдельных лиц в истинность суждений государственных чиновников. Люди предоставляют правительству «распоряжаться их телесным и душевным благосостоянием и не питают ни малейшего сомнения относительно его способности к этому». В соответствии с отмеченной идеологией, «безусловное подчинение» государственной власти представляет собой «верховную добродетель», в то время как «сопротивление ей – преступление». К тому же «все другие проступки могут быть прощены», но неповиновение политическим властителям «есть преступление, не подлежащее прощению». Более того, по идеологии военного общества требования отдельного человека «суть ничто, а требования» государства - все, и она почти полностью подавляет у людей «чувства, побуждающие» их «к отстаиванию своих личных прав против правительственной власти». В частности, по свидетельству Г. Спенсера, когда в военном обществе древних персов глава государства «просто для забавы» застрелил из лука случайно попавшегося ему на глаза молодого человека, совершенно невинного, то отец убитого и не подумал о противодействии царскому произволу. Напротив, он «поздравил царя с тем», что тот «так искусно владеет луком».
Характеризуя промышленные общества в отличие от военных, Г. Спенсер прежде всего указал на наличие в первых представительного правления. Оно предполагает, что высшее руководство государством принадлежит выборным органам, перед которыми ответственны исполнительные государственные структуры. В такой системе «воля граждан имеет верховный характер и... правительство существует только» для ее выполнения, получая право реализовывать свои функции от населения страны. Причем это «ограничение власти правительства сопровождается одновременным ограничением и той области», в которой его властные полномочия могут применяться. В промышленном обществе «правительство не имеет... власти, простирающейся на действия всевозможных родов... Существуют целые обширные классы действий», где исключается «всякое правительственное вмешательство». Например, «граждане отрицают всякое право за правительством контролировать их образ жизни со стороны пищи, одежды и развлечений. Они не дозволяют ему предписывать себе те или другие способы производства или регулировать торговлю». В тех же сферах социальной жизни, где государственного вмешательства избежать нельзя, в промышленной общественной системе его сводят к минимуму. Так, с вредоносными человеческими действиями здесь обычно борются путем доставления каждому потерпевшему «быстрого и дарового удовлетворения» за нанесенный ему ущерб.
Удовлетворение материальных и духовных нужд людей в промышленном обществе в большой мере осуществляется с помощью рыночных процессов саморегулирования - путем увеличения предложения в силу растущего спроса и наоборот. Здесь широко распространены негосударственные производственные предприятия, где «имеются хозяева,... нанимающие... рабочих и платящие им жалованье». Все же «промышленные сделки» в любом индустриальном социальном организме, - «будь то сделки между хозяевами и работниками, между покупателями и продавцами или специалистами разных профессий и людьми, нуждающимися в их помощи, - всегда выполняются на основании принципа свободного обмена». Иными словами, кооперация, посредством которой организуется материальное и духовное производство в промышленном обществе, является добровольной. Ее основной закон состоит в том, что за некоторую выгоду, которую занятие одного работника может доставить другому, последний «добровольно предлагает равноценную выгоду, если не в форме чего-либо, произведенного им самим, то в форме денег, вырученных им за свое занятие. Это отношение, при котором взаимное оказывание услуг бывает совершенно непринужденным и ни одна личность не бывает подчинена другой, становится господствующим... в обществе... Ежедневно приучая каждого» человека «настаивать на своих притязаниях и в то же время принуждая его признавать соотносительные притязания других», оно вырабатывает «общественный тип, характеризующийся во всех своих частях тою же самою индивидуальною свободою, которую предполагает всякая коммерческая сделка». Естественно, что при указанной социальной системе рабочий и работодатель, покупатель и продавец, как и остальные участники экономических процессов, представляют собой «вполне независимые личности».
По учению Г. Спенсера, в промышленном обществе «существует неограниченная свобода составлять союзы, управляющиеся на демократических основаниях». Поэтому «самые разнообразные цели осуществляются здесь самостоятельно слагающимися» объединениями граждан, которые управляются «на представительных началах». И «стремление к организации этого рода так сильно внедрено» в сознание людей, что «средством к достижению любой предположенной цели» выступает «всегда общество, управляемое избранным комитетом». Последний же равным образом возглавляется выбранным председателем. Таковы филантропические, литературные общества, библиотеки, клубы, ассоциации «для содействия разным наукам и искусствам». В частности, «рабочие союзы и противодействующие им союзы работодателей» демонстрируют представительную форму правления не в меньшей мере, «чем политические общества и лиги для ведения той или другой агитации. Та же форма правления отличает каждое акционерное общество, какую бы цель оно ни преследовало: разработку ли рудников, банковое ли дело, постройку ли железной дороги».
Идеология в промышленном обществе включает «множество разнообразных верований», принимаемых людьми добровольно, и позволяет различным группам единоверцев управлять собой самим «с помощью учреждений, более или менее основанных на представительстве». Она постулирует, что «государство существует для блага индивидов», а не наоборот, в силу чего «комбинация действий общественного агрегата» должна иметь «своей целью поддержание такого порядка вещей, который делает возможным удовлетворительное ведение индивидуальной жизни» любым гражданином. Отсюда, согласно этой идеологии, необходимо следуют два вывода. Во-первых, каждый человек «должен... уважать права и притязания других людей» и вырабатывать в себе привычку сообразовывать собственное поведение «с мнениями и желаниями» лиц, с которыми ему «приходится иметь общие дела». Во-вторых, всякому члену политического сообщества «гражданский долг предписывает сопротивляться безответственному правительству», а также противиться «чрезмерным притязаниям даже ответственного правительства». Вот почему в промышленном обществе у меньшинства граждан, как правило, время от времени «появляется стремление оказывать ослушание даже законодательной власти, правильно избранной большинством, коль скоро эта власть начинает вмешиваться в некоторые области. И это сопротивление законам», признаваемым несправедливыми, нередко приводит к их отмене.
6. О социалистическом государстве. Г. Спенсер рассматривал гипотетическое социалистическое государство, теоретически сконструированное в работах К. Маркса и Ф. Энгельса, как разновидность военного типа общества. Социальными классами в этом социалистическом государстве, которые потребляют больше материальных и духовных благ, чем производят, по причине неэквивалентности их обменов с иными людьми, являются, во-первых, посредственные работники во всех отраслях производства, живущие частично за счет труда лучших работников; и, во-вторых, профессиональные перераспределители произведенных продуктов. Последний социальный класс, полагал Г. Спенсер, подавляет силой всякую попытку остальных граждан государства установить контроль за его деятельностью и поэтому имеет возможность брать для собственного потребления из общественных фондов большую часть благ, чем та, которая соответствует общественно полезному труду составляющих его индивидов.
7. Об обрядах и классовых отличиях людей в политически организованных социальных организмах. Г. Спенсер утверждал, что «свойственные воинственному типу общества» человеческие «нравственные черты... порождают различными путями» две категории обрядов. В то время как одна из них делает возможным сотрудничество враждующих людей вообще, вторая выражает покорность подчиненных лиц начальствующим и желание первых умилостивить вторых. Что касается первой категории обрядов, то ее необходимость в военном обществе очевидна. «Раз преобладают в людях антагонистические или антисоциальные эмоции, неизбежные» в период, «когда война составляет обычное явление, должна существовать и большая и часто проявляющаяся склонность к словам и действиям, порождающим вражду и гибельным для общественного единения. Отсюда потребность в предписанных» образцах «поведения, при точном выполнении которых опасность ссор ослабляется». Иными словами, речь идет о нужде «в обрядовом правительстве, настолько суровом и строгом, насколько по природе своей человек себялюбив и быстро поддается впечатлению». Если же обряды этой категории теряют «свою силу прежде, чем успели развиться чувства... истинной вежливости», то «неизбежным следствием является большая или меньшая грубость поведения и... склонность к раздору». Таким образом, «обрядовое правительство» представляет собой «одну из сил, облегчающих развитие социальной кооперации среди народов, природа которых в значительной степени антисоциальна». При этом функция обрядов рассматриваемой категории «состоит в воспитании и преобразовании... человека» с тем, чтобы его поведение отлилось «в форму, пригодную для общественной жизни». Например, «у японцев, подчинявшихся в течение... столетий» военному правлению и поэтому переполненных антисоциальными эмоциями, «благодаря... суровой и разработанной обрядовой системе выработался характер, который... создает удивительно приятное обращение».
Ко второй категории обрядов военного общества Г. Спенсер причислял несколько способов поведения подчиненного по отношению к начальнику, которые не только выражают покорность властителю, но и нацелены на умилостивление его. Прежде всего это подарки политическим руководителям, поскольку, с одной стороны, «уже одно поднесение... даров... считается действием, выражающим подчинение», и, с другой стороны, сам акт дарения в силу двух обстоятельств означает попытку умилостивления одариваемого. Во-первых, сама «ценность подносимых вещей возбуждает непосредственное чувство удовольствия в умилостивляемом лице и приводит его к дружественному расположению духа». Во-вторых, «действие поднесения даров является молчаливым выражением желания нравиться, которое также располагает в пользу дарящего». Отсюда ясно, полагал Г. Спенсер, почему «во всех странах Востока», где существовал военный общественный тип, «поднесение подарков лицам», сосредоточивавшим в своих руках политическую власть, считалось обязательным. Сказанное объясняет также, с точки зрения Г. Спенсера, древнеримский обряд принесения гражданами новогодних подарков Августу. Как известно, «он садился у входа своего дома». Все римляне «проходили мимо него, и каждый держал в руках свое приношение, которое клал у ног этого земного бога».
Поднесение подарка «подразумевает хождение к лицу, которому он вручается. Отсюда путем ассоциации» в военных обществах посещение властителя «начинает само по себе означать уважение и получает... характер почтительного обряда», нацеленного на показ покорности визитера политическому руководителю, а также на умилостивление последнего. Причем «этот обряд, - считал Г. Спенсер, -... в гораздо меньшей степени характеризует отношения между простым народом и ближайшими к нему правителями», чем отношения между низшими руководителями и высшими. В самом деле, в сложном обществе, управляемом «вождем, одержавшим победу над другими вождями, возникает необходимость в периодических изъявлениях верноподданнических чувств. Обыкновенно главный вождь», уверенный в том, что «покоренные им местные вожди не могут не приходить в раздражение при виде своего унижения, и постоянно подозревая в них заговорщиков, требует, чтобы они часто посещали его резиденцию». Этим путем верховный правитель «достигает удовлетворения двоякого рода:... получает повторяемые уверения в преданности при посредстве как подносимых ими подарков, так и высказываемых ими выражений верноподданнических чувств, и, кроме того, имеет в руках доказательства, что его гости за время пребывания при дворе не составляют заговоров для свержения его ига». Примеров подобных посещений подчиненными правителями верховных история военных обществ дает более чем достаточно. В частности, «в феодальной Европе... периодические визиты делались... вассалами их сюзеренам», которые, в свою очередь, регулярно посещали высших сюзеренов - королей. Поскольку же такого рода посещения признавались «выражением верноподданнических чувств, то отсутствие их в назначенное время считалось знаком непокорности».
В соответствии с целью, для которой наносился визит характеризуемого типа, он рассматривался в военных обществах «обязательным... со стороны подчиненного относительно начальника», а не наоборот. Если подвластный был «обязан от времени до времени» выказывать «свою преданность... правителю, являясь к нему для выражения верноподданнических чувств», то властитель, как правило, не посещал руководимых им лиц, и признавалось «знаком снисхождения», когда он отступал от этой нормы и навещал одного из них. Не случайно в военном обществе Дагомеи «посещение королем даже важнейших сановников» считалось «противным этикету», а при военных порядках, существовавших в Персии, в праздничные дни «наиболее знатные» лица оставались дома и ожидали «визитов от своих подчиненных».
Верховная власть в военном обществе, отмечал Г. Спенсер, весьма часто специально устанавливает внешние знаки отличия составляющих его групп людей, которые находятся в состоянии иерархического соподчинения друг другу. Так делается для облегчения политического управления. Одним из упомянутых знаков является особого рода изувечение всех лиц, относящихся к разряду подвластных с одинаковым правовым статусом. «Выражая публично подчинение правителю», такое изувечение усиливает его власть тем, что демонстрирует «вполне ясно громадность... могущества» этого властителя. Например, в военных обществах индейцев Дариенского перешейка «каждый из вождей удерживал за собой известное число пленников» в положении «рабов. Им... прижигали или татуировали на лице или руке герб их владельца», либо «вырывали один из передних зубов». Причем в военном типе общества существует стремление при подобном изувечении ни в малейшей мере не уменьшить степени полезности подвергаемых ему индивидов как исполнителей известной социальной функции. «Отсюда происходит, что изувечения наименее вредные и наименее тяжелые получают наибольшую распространенность». В частности, к ним относится отрезание волос. И там, где оно обозначало подчинение, длинные волосы обычно «считались почетным признаком», а в некоторых случаях даже служили в качестве отличительного знака лица, обладающего верховной властью.
Другими официальными отличиями социальных классов в военном обществе, устанавливаемыми его правительством, выступают различия этих иерархически соподчиненных категорий лиц в одежде и украшениях, в питании, а также в пользовании некоторыми жизненными удобствами. Так, во Франции при короле Филиппе-Августе «длина носка сапога была определена в шесть, двенадцать или двадцать четыре дюйма, сообразно с общественным положением» человека, носящего сапоги. Здесь же в средние века бархатные и шелковые одежды, драгоценности и серебро отличали высокопоставленных персон от простолюдинов, а в XVII в. ранги дам при королевском «дворе обозначались длиною шлейфов». В Перу употребление в пищу кокосовых орехов было привилегией инков, в то время как в военном обществе индейцев Сальвадора шоколад пили одни аристократы и выдающиеся воины. В королевстве Фиджи лишь монарх и люди из его ближайшего окружения могли ложиться на циновки высшего сорта, но только сам король и два первосвященника пользовались солнечной тенью. Равным образом в доколониальном африканском государстве Конго одни лица царской крови использовали зонт и переносились своими подчиненными на носилках, а в Мексике при правлении Монтесумы многоэтажные дома предназначались исключительно для высшей знати и прежде всего для доблестных полководцев. Наконец, в военном обществе ломбоков даже сиденье, расположенное более высоко по сравнению с остальными, всегда и везде составляло «почетное место» и являлось «ранговым знаком» политических руководителей. «В этом отношении, - констатировал Г. Спенсер, - законы» ломбоков «до такой степени непреклонны, что когда» в их страну «был привезен английский экипаж, выписанный ломбокским раджей, нашли невозможным употреблять его, потому что самое высокое» место в нем было сиденьем кучера.
Существуют в военных обществах и знаки отличия различных групп людей в политической иерархии, которые устанавливаются сами собой, без правительственного вмешательства. Так, в связи с тем, что, «начиная с... ранних ступеней цивилизации,... обилие средств было естественным спутником владычества, а бедность – спутником» подчинения, среди граждан государств военного типа признаки богатства, как правило, признаются почетными и превращаются «в знаки отличия классов». Причем «из различных отличий классов, обозначающих высший ранг потому, что под ними подразумевается большее богатство», есть знаки, «проявляющиеся лишь у тех лиц, обильные средства которых» позволяют им жить без физического труда. В частности, на островах Товарищества вожди гордились «длинными ногтями на всех или на некоторых пальцах» рук как свидетельством того, что физический труд - не их удел. Исходя из аналогичных соображений, хвалились отпускаемыми «до необыкновенной длины» ногтями пальцев на руках и «лица высшего ранга» на Суматре, а также «фиджийские короли и жрецы». Еще одним знаком высокого ранга подобного рода в ряде стран являлась «ненадлежащая... тучность либо самого высшего лица, либо его близких». Например, в некоторых военных обществах американских индейцев мужчина признавался «достойным уважения и почтения настолько, насколько его жена и дети» были толстыми и хорошо накормленными, а в имперском Китае «большая полнота» составляла «для мандарина источник гордости». Равным образом в африканских государствах военного типа тучность выступала как знак отличия женщин из господствующего класса. Здесь их ожирения в случае необходимости достигали «даже через посредство розог», ибо оно представляло собой «первую и главную обязанность фешенебельной женской жизни». В результате в Карагве, одном из африканских политических образований, жены короля были «очень полны», а его невестка являлась «одним из чудес тучности: она не могла стоять иначе, как на четвереньках».
Люди из низших классов военного общества, отмечал Г. Спенсер, нередко пытаются копировать образ жизни и особенности внешности представителей правящей элиты. Как известно, «подражание может возникнуть из двух глубоко различных побуждений: из желания либо выказать уважение лицу, которому подражают, либо доказать свое равенство с ним». В военном общественном типе «высшее лицо» может быть умилостивлено низшим человеком, если он при подражании властвующему будет стараться выказать равенство с ним только «относительно его недостатков», а не достоинств. Этот вид подражания не влечет здесь для подражающего отрицательных последствий со стороны правящих социальных сил. Подражание же низших высшим, включающее в себя элемент соперничества первых со вторыми, в военном обществе подавляется как официальным политическим руководством посредством юридических санкций, так и господствующей моралью и обычаями с помощью средств общественного воздействия.
Г. Спенсер привел ряд конкретных примеров того, как это происходит. Более того, он указал на факты наказания отдельных подчиненных только за отказ проявить солидарность с другими подчиненными, стремившимися польстить правителю повторением промахов, которые последний совершил. В частности, такой факт имел место в военном типе общества на островах Фиджи. Здесь вождь однажды поднимался «по горной тропинке, сопровождаемый большой толпой народа. Он нечаянно споткнулся и упал. Вся толпа немедленно последовала его примеру, кроме одного, на которого другие тотчас» набросились, «требуя от него ответа на вопрос: неужели он считает себя лучшим, чем их вождь?» Подобным образом в Африке в Дарфуре «если султан, сидя верхом, упадет с лошади», то все его спутники должны упасть вслед за правителем. В случае же, когда кто-нибудь «не исполнит этой формальности, то как бы он ни был высокопоставлен, его кладут на землю и бьют».
По мнению Г. Спенсера, в охарактеризованных ситуациях военные общества Фиджи и Дарфура боролись за свое самосохранение точно так же, как это делало французское государство XVI в., посылая женщин-простолюдинок «в тюрьму за ношение одежд, присвоенных» дамам из высших классов. Дело в том, что попытки низших социальных групп соперничать с высшими дезорганизуют отношения власти и подчинения, свойственные военному общественному типу, и тем самым его подрывают.
Совсем иная ситуация, полагал Г. Спенсер, имеет место в социальных организмах промышленного типа. Ему сопутствует «полная свобода» управляемых классов соперничать с управляющими, как подражая их «нравам и тратам» в образе жизни, так и копируя особенности внешности членов правящей группировки. Более того, в промышленном общественном типе действует тенденция к устранению внешних знаков отличия классов, порождаемых военным строем. Она проявляется посредством моды на черты внешнего облика, а также манеры людей, способствующей «затемнению, а иногда и изглаживанию знаков различия» социальных классов. В промышленном обществе моде позволено действовать потому, что здесь «вместе с усилением уважения» руководителей к требованиям подчиненных «ослабляется страсть к отличиям, подразумевающая подавление этих требований». Наконец, в индустриальном социальном типе низший «не находится... в полной власти» высшего, что присуще военному общественному организму, и поэтому меньше заботится о выполнении таких умилостивительных ритуальных форм, как принесение даров и визиты политическим руководителям.
