Глава 10. Тяжелая железная дверь детской комнаты милиции была не заперта

Тяжелая железная дверь детской комнаты милиции была не заперта. Как только мы с Юсупом вошли в прихожую, из кухни возникла Анжела.

– Ну наконец-то! Ты почему из детдома сбежал?!! – изобразив строгий вид, накинулась она на меня. Крепко удерживая пояс штанов, я молча разглядывал носки своих ботинок.

– От мина тож бегал. Дургой канес раён паймал иво, – без злобы сказал Юсуп. Он был явно удовлетворен выполненным поручением.

– Ну, и долго ты собираешься так бегать?! – размахнувшись, Анжела влепила мне хорошую затрещину, и тут же с досадой уставилась на свои ухоженные пальчики. – Блядь! Ноготь сломала об этого ублюдка! – и она со злостью пнула меня острой шпилькой в колено. Мой здоровый глаз наполнился влагой, и носки ботинок расплылись в бесформенной массе. Мне стало очень обидно, что совершенно посторонняя баба пинает меня, словно собаку, на глазах у мужика. – А где Хайрулла? – повернулась она к Юсупу.

– Иво ищет, – тот кивнул в мою сторону.

– Тогда, как приедет, сразу везите его в приемник. Рабочий день заканчивается, – она поглядела на часы. – Фу! Что за псиной от него несет?! – Анжела с гримасой отвращения обнюхивала ладонь, которой только что ударила меня.

– Рыба ел, – Юсуп скалил свои белоснежные и крупные, словно лопаты, зубы.

– Кстати. Я бутерброды приготовила. Пойдем перекусим. Закрой его пока там, – она махнула рукой в сторону дальней комнаты и, стуча каблуками по паркету, скрылась на кухне. Юсуп втолкнул меня в небольшой кабинет, где у нормальных людей обычно располагается детская, сгрёб со стола бумаги и запер их в сейф. Осмотревшись по сторонам, он вышел в коридор, провернув ключ снаружи. Странно было видеть его таким суетливым. Бутерброды от Анжелы... Ну да, ну да... Оставшись один, я оглядел кабинет. Стол с двумя стульями, печатная машинка, и сейф. Больше ничего. Щёку жгло и, потрогав её, я нащупал пальцами вздувшийся рубец от сломанного ногтя Анжелы. Глаз то ли от соли, то ли от удара, а, может, от того и другого вместе, заплыл. Колено противно ныло.

Выдвинув ящик стола, я обнаружил там канцелярские скрепки и, долго не думая, соединил пояс штанов. В другом ящике лежала непочатая пачка сигарет «Вега», которые, как я знал, приятно пахнут вишней. Отодвинув тяжелые, глухие шторы, я выглянул в окно. Оно было забрано решёткой из сваренных стальных прутьев в форме исходящих сверху лучей, расширяющихся к низу. Тревожно прислушиваясь к голосам на кухне, я открыл окно, и просунул голову между прутьев. Она свободно проходила, даже не цепляясь ушами. Вернувшись к столу, я положил в карман пачку «Веги» и, сняв куртку, свесил её через окно. Эта сторона дома выходила на задний двор, где были палисадники, огороженные по периметру высокими кустами живой изгороди, так что приземлился я, никем не замеченный. Подобрав куртку, я, словно метеор, помчался через дворы. В один день с коротким интервалом я совершил два рискованных побега, первые в моей жизни, и с этого момента, вторая стадия моего детства вступила в активную фазу. Запрыгнув в первый попавшийся троллейбус, я ехал, куда глаза глядели, лишь бы подальше от ставшего очень опасным Кара-камыша. Выйдя в центре города у фонтанов, я смыл с себя рыбий дух. Начинало смеркаться. Куда идти? Что теперь делать? Этот вопрос вторично за сегодняшний день заполнил все мои мысли.

Холод и голод потянули меня к жилым домам, и я до поздней ночи слонялся из подъезда в подъезд, греясь возле батарей и вдыхая исходящий из квартир запах жареного лука. Порядком обессилев, я нашел стопку приготовленных к чистке половиков, и завернувшись в эти пыльные тряпки, уснул в темном углу одного из подъездов. Это был даже не сон, а мучительная полудрёма, сдобренная переживаниями минувшего дня и неизвестностью перед завтрашним. Голод, холод, страх, обида, боль... и ОДИНОЧЕСТВО. Очень серьёзный набор для человека, недавно перешагнувшего двенадцатилетний рубеж своей жизни. Первый утренний житель дома, спускаясь по темной лестнице подъезда, освещал себе путь спичками, лишь чудом не обратив на меня внимания. Надо было уходить отсюда. В троллейбусе было тепло, и до самой конечной остановки я успел подремать. После я пересел в трамвай, и сделал на нем два круга, когда на улице наконец рассвело. Моя голова была загружена тем, как в обеденное время приехать в детдом, где я был последний раз, и с толпой воспитанников пообедать в столовой, а после незаметно уйти. Это представлялось мне вполне реальным, ведь кроме тётки в белом халате меня никто не знал в лицо. А кормят там очень вкусно! Пожалуй, я так бы и поступил тогда, если бы сквозь стекло трамвая мой взгляд не выхватил вывеску «Кафе Буратино». Это было детское кафе, и несмотря на ранний час, возле него прогуливались двое подростков. Один примерно моего возраста, другой чуть постарше.

– Курить есть? – спросил меньший, когда я приблизился к ним. У меня была почти полная пачка «Веги», но не было спичек, и приходилось идти за каким-нибудь курящим мужиком, пока он не выбросит окурок. У пацанов спички были, и мы дружно закурили сигареты Юсупа.

– Ты откуда? – спросил старший.

– С Кара-камыша, – ответил я.

– Ни фига себе! – присвистнул он. – А здесь как оказался?

– Знакомого ищу. Алима, – сказал я.

– Алим скоро уже подойдет, – меньший сказал это так просто, что я не успел удивиться.

– Вы знаете Алима?! – наконец, не веря своим ушам, пришел я в себя.

– Кто ж его не знает, – смеялся меньший. – Через час кафешка откроется, и он будет здесь. А ты тоже с Андижана? – Старший слегка шлепнул его по загривку

– Тебе же сказали: Каракамышский! Чем слушаешь, дубина?.. – Мы в приемнике вместе были, – сказал я, заворожённо глядя на закрытые двери кафе, у которых уже скоро должен был появиться мой друг и добрейшей души человек по имени Алим. На этот раз, вырывая меня из цепких лап МАЧЕХИ, судьба была ко мне благосклонна.