2015-05-05
372
Очнулся я в стальном помещении без окон и дверей. Попытался пошевелиться – никак.
Связали? Опустил голову: я был плотно обмотан то ли леской, то ли паутиной и висел на веревке, чуть касаясь пола носками «берцев». Напряг руки, пытаясь освободиться – где уж там.
Огляделся, надеясь обнаружить Пригоршню, но я был тут один.
В голове звенело, саднили отбитые ребра, которые сдавливала веревка. Разгрузки, контейнера с артефактами и пистолета при мне, естественно, не было. Я потянулся и встал на
ноги – полупрозрачная веревка, обмотавшая меня, будто куколку, теперь меньше давила на ребра, и стало легче дышать.
Надо же так сплоховать: меня выдала дурацкая тень! Как я мог не предусмотреть этого? Вся
моя невидимость – оптическая иллюзия. Мозг просто отказывается меня воспринимать, замещает предметами фона. А вот тень ничем не заменишь.
Глупо. Ох, и глупо! И ведь так всегда: любой гениальный план портила какая-нибудь глупая
мелочь. Ну почему невозможно все просчитать и все предвидеть!
Стена передо мной дрогнула. Я судорожно сглотнул, готовый принять смерть от лап
дикарей. В камеру вошел самец в серебристом комбинезоне, и я вытаращил глаза. Густые волосы
были заплетены в десятки косичек, взятые в пучок на темени, отчего манипулятор отдаленно
смахивал на африканца, только челюсти у него выдавались вперед, и губ практически не было.
То ли демон, то ли обезьяна.
Манипулятор посмотрел на меня в упор, и я ощутил прикосновение, как тогда, возле озера. И
понял, что тогда за нами следила не болотная тварь – нечисть, они пытались узнать, какие у нас
планы, и только поэтому не нападали. Выяснить им удалось, так в чем же дело? Чего ему от меня
надо?
Прикосновение превратилось в давление и легкий зуд, будто нечто проникло под черепную
коробку и пыталось внедриться в мозг. Эх, «луну» бы мне, чтобы ничего у них не получилось.
Давление нарастало, разболелась башка, я стиснул зубы, но не сдавался. Мы смотрели глаза в
глаза. На скулах манипулятора катались желваки, лоб усеяли капли пота. Тяжко приходится
нелюдю, но и мне не легче. Нужно ему сопротивляться – вдруг моя психика невосприимчива к их
воздействию?
Но нет – боль прекратилась, и наступило спокойствие, я расслабился. Как больной, страдающий от боли, расслабляется под действием наркоза, хотя выздоровлением и не пахнет –
идет хирургическое вмешательство.
Я ощущал себя мешком, набиваемым опилками. Невидимые пальцы копошились в мозгах, отодвигали каждую извилину, заглядывали в потаенные уголки разума, а я болтался
выпотрошенной тушкой и ничего не мог сделать, хотя на задворках сознания бессилие билось о
стену, что воздвиг манипулятор внутри моего разума.
Должен быть выход! Черт побери! И ведь это – игра в одни ворота, он меня слышит, а я его –
нет. Эх, «миелофон» бы, чтоб заглянуть в его разум, понять, что манипуляторы за твари…
Манипулятор вздохнул устало, и я ощутил: отпустило. Сразу же нахлынула злость.
Враг качнул головой и зашагал к выходу.
Должен быть выход. Смотри, Химик, внимательно, думай, как выкручиваться. Леска, с
помощью которой меня превратили в куколку, крепилась к стальному крюку. А если повиснуть
на ней и раскачиваться, она оборвется?
Я повис на веревке, но она растянулась, и колени коснулись пола, заболели отбитые бока.
Теперь надо раскачиваться. Попытка не пытка, все равно иначе освободиться невозможно. О том, как отсюда выбираться и где прятаться, я старался не думать.
Открылась дверь, и я поднялся не потому, что боялся наказания за побег, а чтобы не стоять
перед нечистью на коленях. Теперь вошли трое самцов в серебристых костюмах: первый
высокий и тощий, второй рыжий и коренастый, третий сизый, у него даже кожа была сероватой, в лапах он держал тесак.
Втроем они посмотрели на меня, я ощутил прикосновение и приготовился сопротивляться, но
внедряться в разум они почему-то не спешили. Сизый манипулятор шагнул ко мне, взмахнул
тесаком и перерезал веревку.
Как непредусмотрительно! Поднявшись с пола, я собрался боднуть рыжего, который
закрывал выход, и рвануть прочь, но ноги не послушались, будто приросли к полу. Собрав волю в
кулак, приказал себе упасть, но ничего не получилось. При ясном разуме я превратился в
марионетку, послушную воле кукловода.
Мое тело развернулось и направилось вслед за рыжим манипулятором. Все ощущения
сохранились: подошвы касались пола, доносился треск лампочки, в пустом просторном коридоре
громыхали шаги – в основном мои. Но я не мог даже повернуть голову и посмотреть на
патрульного, что шел позади.
Миновали коридор, свернули налево, дверь отъехала в сторону, и я вошел, точнее, меня
вошли в просторный кабинет с рядком стульев. Находящиеся в помещении манипуляторы
уставились на меня. Что поразило – на них были современные серебристые комбинезоны.
Наконец мое тело повернули так, что я увидел у стены Пригоршню – живого, невредимого!
Но точно так же обмотанного прозрачной веревкой.
Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Наверное, он тоже под контролем. Хотелось об
этом спросить, но слова так и застряли в мыслях. Мы стояли друг напротив друга, и я видел в
глазах Пригоршни ужас. Ко мне сбоку подошел конвойный с тесаком. Что-то приложил к моему
плечу, и тотчас сознание будто взорвалось, перед глазами замелькали цветные, эмоционально
окрашенные картинки.
Последовал ментальный импульс, и картинки съежились, растворились.
Опустив голову, посмотрел, что за дрянь враг приложил к моему плечу, и оторопел от
неожиданности: «миелофон»! Да они пытаются вступить со мной в контакт! Хотят, чтобы я их
тоже слышал! Но зачем, неужели еще не все вытащили из моей головы?
Адресованный мне мысленный вопрос был непонятным: манипуляторы не облекали образы
в привычные формы, а посылали импульс, содержащий намерение, о котором можно только
догадываться, сопоставляя с подобными своими эмоциями.
Сейчас они, вроде, интересовались, понимаю ли я их. Они нервничали, надеялись и боялись.
Странно, но ни ненависти, ни жажды крови в их мыслях не было.
Прочитав мои мысли, они заулыбались, закивали, дескать, да, ты нас правильно понял, ура-
ура! Я вытаращился на них. Воображаемый образ врага конфликтовал с реальностью, все
казалось, что они лгут, прикидываясь дружелюбными.
Меня чуть не пришибло импульсом, в котором, будто пылинки в смерче, крутились образы: связанные люди, манипулятор, издающий звуки, пытается с ними говорить. Пленники не
понимают, ненавидят, боятся, до них невозможно достучаться.
Вот, значит, как: они и раньше пытались поговорить с людьми. Но о чем? Хотят узнать
больше о Небесном городе? Так я не местный. И что будет, когда они получат необходимые
сведения? Меня пустят под нож?
И снова импульс: возмущение, отчаянье, нежелание убивать. И череда картинок: сизый
манипулятор разговаривает с человеком в короне, между ними – «миелофон». Коронованной
особой они, видимо, представляли Канцлера. Потом мне транслировали, как я веду
манипуляторов.
Они хотят в Небесный город, чтобы поговорить с Канцлером? Манипуляторы радостно
закивали. О, как. И зачем? И вообще, если они не собираются меня четвертовать, надо бы
разрезать веревку, так переговоры не ведутся. И вообще, неплохо бы вылезти из моих мозгов и
успокоить Пригоршню, а то совсем извелся, бедняга.
Сизый поднял тесак и мысленно поинтересовался, не попытаюсь ли я устроить резню.
Точнее, не так, они не мыслили словами. Мне в мозг транслировалась интонационно окрашенная
картинка. Сейчас эмоционально подчеркивалось любопытство.
Действительно, можно ли им верить? Такие же существа казнили людей в лесу только за то, что они люди. Войну тоже они развязали.
Манипуляторы отрицательно замотали головами. Меня обдало обидой, отчужденностью.
Наверное, так они открещивались от одичавших собратьев и пытались мне донести, что лесные
утратили связь с неким Первоисточником, и в этом каким-то боком повинны люди.
Мысленно я попросил разрезать веревки и пообещал никого не убивать, подчеркнул, что у
меня нет оружия, а у них – пистолеты. Неужели они правда стремятся контактировать с людьми?
Зачем? Заключить перемирие?
Ну да, логично. Их перестреляют, едва они подойдут к Небесному городу – люди слишком
ненавидят их и не станут воспринимать манипуляторов как партнеров.
Подтверждение.
Но зачем?
Потянуло холодом. С северного полюса спускается белая стена льда, сверкающая в лучах
солнца – такая стужа, что тучи вымерзают, оседая мельчайшими кристалликами. Ледник не
однороден, не гладок: он изъеден глубокими трещинами, в которые запросто провалится
ступивший на поверхность человек. Тянутся языки льда, толкают валуны, сминают деревья. На
лету гибнут птицы, валяется припорошенная снежной пылью псевдохимера – окоченевшая, поджавшая лапы. Небесный город – слишком близко. Ледник ускоряет ход, перед ним клубятся
тучи, полные снега. Начинается буря, Небесный город опускается все ниже и оказывается над
белой пустыней. Ледяные языки слизывают лес и деревни людей. Столица – дома, покрытые
ледяной коркой. Застывшие реки и водопады, скованные морозом. Холод. Оцепенение. Смерть.
Это дыхание ледника чувствовал я, пробираясь в Столицу, – движение льдов внезапно
ускорилось, и дни человечества были сочтены.
Второй эпизод: Столица, населенная манипуляторами, еще один такой же город, пирамиды.
Люди входят в пирамиды, они начинают вибрировать, и ледники отступают, появляются птицы, зеленеет трава. Все радуются.
Установки климат-контроля?
Снова подтверждение и картинка: люди утратили знания о том, для чего нужны пирамиды, а
манипуляторы, которые никогда не были техногенной расой, попросту не знают, как их
запустить.
«Нечего было уничтожать человечество», – подумал я и тотчас получил ответ. Если
перевести эмоции в слова, то в представлении нечисти люди – отвратительный народец, который
воюет со всеми, в том числе с себе подобными. Это из-за них появились дикие телепаты, которые
оторвались от Первоисточника. Из-за них погибло великое множество живых существ. Это они
любят убивать ради удовольствия. Это они все забыли, в том числе и то, как уничтожили друг
друга с помощью ядерных ракет. Им не хватило мужества себе в этом признаться, и они свалили
вину на нечисть, развязав бесконечную войну. Манипуляторы на полном серьезе считали, что
люди их ненавидят за правду, которую не хотят принимать.
Зная людей, я согласился с ними. Только подчеркнул, что человечество теряет знания.
Осколки цивилизации понятия не имеют, как все было на самом деле, и верят в наиболее
удобную версию.
В то, что манипуляторы не лгут, я верил: в картине мира местных людей было много
пробелов, теперь же они наполнились правдой. Еще раз мысленно попросил меня развязать и
позволить поговорить с напарником, и Сизый выполнил мою просьбу.
Я, наконец, вздохнул самостоятельно и проговорил:
– Никита, только не нервничай, мы им нужны, никто нас убивать не собирается.
– Уроды! – Пригоршня обвел манипуляторов ненавидящим взглядом. – Ты им веришь? Они
всех наших перестреляли. Зачем, спрашивается? Если бы хотели договориться… Да я тебя уже
три раза похоронил. Думал, хана мне настала!
Сизый манипулятор перерезал веревки. Я напряг руки и сбросил путы, с удовольствием
потянулся, взял «миелофон».
– Они много раз пытались контактировать с людьми, но не могут говорить словами, а люди
не слышат мысли. Когда узнали, что есть «миелофон», устроили засаду, чтобы взять нас в плен, мы – последняя надежда найти общий язык с человечеством.
– Да они ж психи… Скажи, чтоб меня тоже развязали!
– Попроси их мысленно, они поймут. Только не делай глупостей. И пообещай не буянить.
Никита задумался так усиленно, что на виске выступила синеватая жилка. Пленители
заулыбались, оскалив острые клыки – забавлялись мыслительным процессом моего напарника.
Серебристые комбинезоны никак не сочетались с их первобытной внешностью и косами ниже
пояса.
– Чего скалитесь? Развяжите уже меня! – не выдержал он. – И моральный ущерб
компенсируйте! Шляпу потерял, чуть не поседел. Между прочим, из-за тебя, Химик! И хватит
лыбиться!
Имен у манипуляторов не было, они обращались к соплеменникам, используя образы, которые характеризовали нужного индивида. Я мысленно обратился к Сизому и попросил у него
тесак, объяснив это тем, что мы не обязаны друг другу доверять, но уж раз сотрудничаем, должны считаться с партнерами.
После секундного замешательства он протянул мне нож, и я отправился освобождать
Пригоршню – манипуляторы не решались к нему подходить и сомневались в его намерениях.
Прозрачные веревки упали, и Пригошня инстинктивно похлопал по пустой кобуре, набычился, я передал ему «миелофон» – беседу, которая у людей длилась бы полчаса, мысленный импульс передавал за секунды.
Никита сморщил лоб, пытаясь разобраться в образах, но не смог, покачал головой:
– Ничё не понял.
Пришлось ему объяснять: мир погибает, скоро его поглотят льды. Жители Небесного города
не предполагали, что конец наступит так быстро – ледник ускорил движение. В Столице есть
установка климат-контроля, но манипуляторы не знают, как ее запустить, для этого нужны люди
из Небесного города. Нам предлагается выступить посредниками и спасти мир.
Никита от роли посредника отмахнулся, но я был настойчив: помнишь снежные бури, ледяной ветер? Дальше будет хуже. Если мы застрянем в этом мире – погибнем вместе со всеми.
Я поднапрягся и изобразил Искру и Мая, и доброго старейшину Головню: в дуплах-жилищах уже
не согреться, посреди деревни полыхает огромный костер, лишь слегка разгоняя ночную тьму.
Могучий ветер валит деревья вокруг, и смотрят с безразличного неба ледяные звезды забвения. У
Искры – иней на ресницах, а щеки покрыты белыми пятнами – обморожение. Скоро всему конец.
Ни спрятаться, ни согреться. Парит над ледяной пустыней Небесный город, и жители в нем, голодные, тощие, как узники концлагеря, могут только доползти до края платформы и кинуться
вниз, чтобы не длить мучения.
– Не будут люди с ними разговаривать. Постреляют, и все. Слишком много ненависти, –
вынес вердикт Никита.
Прочтя его мысли, манипуляторы погрустнели, пришлось переводить импульсы на
человеческий язык, чтоб Пригоршня понял:
– Люди всегда были людьми – жадными, властолюбивыми и жестокими. Они воевали друг с
другом, тогда как этот народ старался держаться в стороне. Люди уничтожали себе подобных и
все вокруг изгаживали, а потом одна страна запустила ракеты, ей ответили – и понеслось. Никто
не скажет, что тогда случилось. А людям удобнее считать, что виноват кто-то другой, и искать
врага вовне, а не внутри.
Слушая меня, Пригоршня тер переносицу и недоверчиво косился на тех, кого час назад
готов был уничтожить. Привычная, понятная картина мира рушилась. Он страдал от
когнитивного диссонанса, а я еще не в состоянии был поверить в успех. Это даже не успех –
триумф! Манипуляторы отгрузят нам столько преобразователей, сколько мы сможем унести, и
мы вернемся домой. Мало того – горожане запустят установки климат-контроля, и всем будет
счастье.
Конечно же, телепаты читали мои мысли и понимали мотивацию. Что ж, тем лучше. Пусть
знают, что нам незачем их обманывать.
– Пригоршня, ты хоть понимаешь, как нам повезло? – проговорил я.
– Всех перебили, – проворчал он, – вот уж везение.
– Мы вернемся назад. Они только что пообещали мне и преобразователи, и генератор, и кучу
прочих полезных штук.
Я вынул из нагрудного кармана карту, перевернул обратной стороной, где изображались
приборы, которые мне предстояло добыть, и протянул Сизому. Подумал, что горожане с большей
готовностью пойдут на контакт, если у них все это будет. Проскользнула мысль, что они
перебьют манипуляторов и нас вместе с ними – как предателей, но я отогнал ее.
Пусть проводят через горы к Небесному городу, а там уж станет ясно – продолжится везение
или нас перестреляют. В конце концов, горожане должны быть заинтересованы в борьбе с
ледником.
Сизый уставился на фотографии приборов, будто сканируя их взглядом. Я представил его
передатчиком, от которого тянутся невидимые провода, по ним бегут сигналы, и сотни его
соплеменников видят, что искать, где оно хранится и кому понадобилось. Удобный способ
коммуникации – исключает недомолвки и недопонимание.
– Скоро нам все принесут, не нервничай так.
Пригоршня повел плечами:
– Все равно как-то неуютно, они ж… Ты улей видел? Они ж – насекомые.
Сизый рассмеялся, издавая квакающие звуки. Пригоршня прищурился. Из обрывков мыслей
манипулятора я понял, что к насекомым они не имеют отношения, а просто берут под контроль
матку огромного шершня и заставляют строить себе жилище, а потом отпускают.
Минут через десять манипуляторы начали приносить ненужные им приборы. Каждый
считал своим долгом отметиться. Преобразователей – то, что мы называли Зерном, – было уже
больше десяти, а их все несли и несли. Скопилась целая куча металлических штуковин в форме
песочных часов, пара упаковок с батарейками, похожими на земные. А вот генераторов для
поддержания Небесного города на лету не нашлось ни одного. Но, может, оно и к лучшему: у
горожан будет стимул отправить нас домой – раз, два, – если заработает климат-контроль, они
смогут жить на земле.
Теперь надо забрать свои вещи. Я мысленно обратился к Сизому. Представил место, где
спрятал рюкзак, и попросил его принести, чтобы сложить туда трофеи. Манипулятор тотчас
уведомил об этом кого следует, а сам попросил показать наш мир.
Только сосредоточился и представил Кремль, как Пригоршня дернул за рукав:
– Ты чего медленный, как муха в варенье?
– Не перебивай, – попросил я. – Мы разговариваем мысленно. Только что пытался показать
Кремль. Удивительные они существа: думают картинками и эмоциями.
Пригоршня вздохнул, похлопал по пустой кобуре и бочком, бочком прошел к рядку стульев, сел на крайний и нахохлился.
Сизый, с которым мы отлично друг друга поняли, заволновался из-за того, что раз
Пригоршня не смог услышать мысли, значит, есть вероятность – остальные люди тоже ничего не
поймут, и контакт не состоится. Местные вытрясли из меня все, узнали все мои потаенные
мысли, а так же то, что я могу предчувствовать странное, вот и подумали: перед ними
исключение из правил.
А ведь вдруг они правы? Не задумывался над этим.
Я представил теплое море с купающимися людьми, серебристых рыб в толще воды, рыбака
с удочкой, берег реки, шелестящий камыш, сосны и березы с празднично-белыми стволами. Еще
– пальмы, пустыню, каньоны, горы, степи, лошадей, отару овец. Города, пробки на дорогах, перестрелка, танец, исполняемый жительницами Свазиленда.
Украдкой я поглядывал на собравшихся здесь телепатов: они закатили глаза и кайфовали, улыбаясь. Ну и жуткие у них улыбки! Пригоршня втянул голову в плечи и набычился: не
понимал, что происходит с нечистью.
«Поведав» телепатам почти обо всех климатических поясах, я прервал трансляцию и тотчас
получил волну негодования. Все жители Столицы «слушали» меня, затаив дыхание: и старики, и
детеныши. У них сенсорный голод – а тут я с огромным количеством пищи. Они хотели еще
картинок, хотели узнать больше про черных людей.
Я стал показывать им другие картины, размышляя: а вообще, забавная форма жизни, вроде, коллективный разум, но и индивидуальности выражены. Наверное, и я кажусь им забавным
существом, заслуживающим изучения.
Оказалось, нет: из моей мыслепередачи человечество они исследовали достаточно, и нас
считали другими, хорошими людьми. Пришлось объяснять, что все люди разные, в нашем мире
тоже достаточно плохих и злых. Повторно намекнул им, что утомился и хотел бы изучить
Столицу, но телепаты попросили еще немного рассказать.
– Пригоршня, – позвал я, и он встрепенулся. – Подумай о чем-нибудь приятном и красивом.
Воображение Никиты нарисовало брюнетку на берегу моря, голую.
– Только баб не надо! – остановил его я. – Не забывай: они смотрят твоими глазами.
Никита только хмыкнул. Представил боевой вертолет, открытый люк – он прыгает с
парашютом, и земля несется навстречу – квадратики полей, синяя лента реки.
Тем временем местная женщина принесла мой рюкзак, и я принялся туда складывать
«заказы» горожан, а сам размышлял, как они встретят нас в сопровождении тех, кого считают
злейшими врагами? Чем больше я об этом думал, тем сильнее сомневался, что у нас получится
провернуть рискованное дело. Надо хорошенько поразмыслить, как преподнести правду.
Я поинтересовался, когда можно начинать путь к Небесному городу, и все телепаты, которые
были на связи, взмолились, чтобы хороший человек побыл с ними еще.
Сизый был сдержаннее и ответил: выступать можно хоть сейчас – все уже давно собраны.
Остальные телепаты начали наперебой желать мне удачи и посылать импульсы симпатии и
обожания.
Да уж, удача понадобится. Если раньше нам приходилось сражаться с врагами, то сейчас
предстояло поучаствовать в битве с местной машиной пропаганды. Победить такую систему
сложнее, чем просто истребить народ.
«Прямо сейчас», конечно же, не получилось: нам требовалась медицинская помощь, отдых, еда. У Пригоршни ни следа не осталось от ранения, но как его врачевали, напарник не помнил.
Мои же многострадальные ребра явно нуждались в анальгетике. Нам с Пригоршней отвели
целый этаж на четвертом этаже одного из небоскребов и на некоторое время оставили в покое.
Апартаменты были построены людьми и предназначались для людей. Здесь было тепло, была горячая вода и мягкие постели. Где-то через час, когда мы привели себя в порядок, вошли
манипуляторы. Одно из свойств телепатов: они не нагрянут не вовремя, они чувствуют, когда ты
готов их принять.
Женщина в серебристом комбинезоне (видимо, это знак высокого социального ранга)
«представилась» врачом: мысленно пообещала мне избавление от боли. Я приготовился к
инъекциям, таблеткам, повязкам и растираниям, но все оказалось проще: она уложила меня на
кровать лицом вниз и принялась мягко оглаживать ребра прямо сквозь одежду. Боль отступила.
– Спасибо, – я решил поблагодарить вслух, – мы готовы. Не будем терять времени.
Врача сопровождали старые знакомцы – Длинный, Рыжий и Сизый. Они уже оделись по-
походному, в ту самую зеленую камуфляжную форму, которую я впервые увидел около тоннеля, за плечами – рюкзаки, косички собраны в высокие «хвосты», завязанные на макушке, что
придавало манипуляторам сходство с древними азиатскими воинами и урук-хаями в фильме
«Властелин колец». Страшные такие дикари, свирепые.
Манипуляторы старательно улыбались. Впрочем, почувствовал я, они действительно
радуются. Им интересно побывать в Небесном городе, они надеются на диалог, им хочется
наконец-то примирения с людьми, хочется исправить климат: стена льда все ближе, и дыхание ее
обжигает.
Пригоршня покосился на меня, на манипуляторов, нахмурился, сосредоточился и прочитал
мысленную лекцию «кто в отряде главный и что такое дисциплина». Картины великого и
ужасного Никиты выглядели впечатляюще. Сразу понятно, что слушаться надо его и только
его… ну а потом уже – Химика. В мыслях напарника я был помельче, чем в реальности. Вообще
задохликом и ботаником, если честно, выглядел. Ну, спасибо, дорогой товарищ!
Я показал карту и представил маршрут.
Длинный телепат не согласился: по его мнению, был путь короче – не через долину, а через
ущелье. Картинка ущелья мне не понравилась, но делать было нечего, к тому же я доверял им
гораздо больше, чем своим скудным знаниям об этом мире.
Вскоре мы покинули купол. Оказывается, я успел отвыкнуть от ледяных ветров этой
планеты.
Преобразователи и прочие приборы сложили в ромбовидный рюкзак покойного Дара. Весил
он прилично – килограммов тридцать. Мы с Пригоршней несли его по очереди – без
«облегчалки» он заметно нас замедлял, особенно, когда шли в гору. Рюкзак со снарягой, который
нам презентовали манипуляторы, весил намного меньше.
Высоко над горами клубились тучи. Под ними было черно, видимо, из-за начавшейся бури.
До нас долетали только слабые отголоски – порывы ветра настолько холодного, что он будто
ножом полосовал незащищенную кожу. Стало трудно дышать, я прикрыл лицо шарфом.
Вспомнился рассказ Искры о местных зимах. Да, от ледника не улетишь, и поднять
Небесный город чуть выше – не решение проблемы. Людям нужно восстановить климат. Но как
их убедить в дружеских намерениях манипуляторов, если вражде сотни и сотни лет?
Сейчас нам предстоял долгий изматывающий путь, и предугадать реакцию горожан на
появление цивилизованных манипуляторов не под силу. Будем решать проблемы по мере
поступления.
Хорошо, что Длинный повел нас другим путем – мне не хотелось проходить через
заброшенный карьер, мимо тоннеля, где упокоились пусть не друзья, но соратники. Пригоршня
не знал точно, что произошло, он был без сознания, когда взорвали вход в тоннель, и, конечно, спросил о судьбе спецназа, но я ответил просто: все умерли, и покосился со значением на
сопровождающих, мол, не хочу при них даже думать об этом.
Ущелье прорезало окружающие Столицу скалы. Стены его, покрытые трещинами,
возносились на много десятков метров, наверху белела полоска неба. Ширина трещины
оказалась сравнительно небольшой – как четырехполосная дорога. Дно покрывало каменное
крошево. Стоило нам ступить в ущелье, как стало еще холоднее, хотя ветер стих. Каньон не был
прямым – по крайней мере, я не видел выхода из него. Шаги звучали гулко, эхо металось между
скалами. И мы с Пригоршней, и манипуляторы осматривались, задрав головы.
– Ничего ж себе, – выразил общее настроение Никита. – Большой каньон, чудо, блин, природы. Долго нам топать, мозгляки?
Наши проводники на «мозгляков» не обиделись. Сизый, с которым у нас было самое полное
взаимопонимание, ответил на вопрос Никиты через меня. Я уже приспособился «переводить», и
это не причиняло мне особых неудобств.
– Они говорят, что ущелье – не чудо природы, а чудо рукотворное, – сообщил я. – Его
строили древние. Люди строили. Кажется, для снабжения Столицы по земле, а не по воздуху, на
случай сильных ветров и все такое. Говорят, еще сто лет назад были рельсы, их видели предки.
Но потом стены начали осыпаться.
Пригоршня тут же остановился и с сомнением уставился на своды ущелья.
– А чего они так?
– Климат. Морозы зимой страшные, а летом выглядывает солнце – из-за перепадов
температуры камень то расширяется, то сжимается, ну и крошится. Ты в школе физику
прогуливал, что ли?
Никита вместо ответа нервно потеребил бандану, как шляпу, натягивая поглубже на уши, будто она могла его защитить от падающих камней.
– Но, – успокоил я его, посоветовавшись со спутниками, – сейчас здесь безопасно, погода
стоит хорошая.
– Ничего себе – хорошая, – пробормотал Никита, – курорт, блин, Мальдивы.
– Домой хочешь?
– А то! После такого и родная Зона покажется раем! Ох, я бы сейчас в лес…
– Вот вернемся – и будет тебе лес. А потом и здесь, может, зазеленеет. Как говорится, и на
Марсе будут яблони цвести.
– Да по фиг мне, – доверительно сообщил Пригоршня, – что тут цвести будет. Мне ни
горожане не нравятся, ни эти… мозгляки. Только в лесу симпатичные ребята были.
С этим трудно было не согласиться, хотя мною двигали и альтруистические мотивы: не то
чтобы я восторгался манипуляторами, но их доверие, их надежда на нас и почитание
хороших людей подкупали.
Тоннель не изгибался, а периодически переламывался под тупым углом, под ногами было
все то же каменное крошево, над головой – полоска скучного белого неба. Спутники, естественно, молчали, лишь иногда посылая мне картинки маршрута. Кажется, выйти мы
должны были довольно далеко от Небесного города и в стороне от заставы. То расстояние, которое по дороге сюда мы преодолели на «летающем утюге», нам предстояло пройти пешком.
Похоже, ни оврагов, ни леса, ни топи по пути не предвиделось, и то хорошо.
По подсчетам телепатов, нам придется ночевать в дороге, а первый привал делать на выходе
из тоннеля.
Монотонная ходьба успокаивала, ритм убаюкивал…
И потому вой и скрежет, донесшийся из тоннеля за очередным поворотом, оглушил, как
ведро воды на сонную голову.
* * *
Наши спутники замерли, с тревогой глядя вперед, Пригоршня выхватил пистолет, я
последовал его примеру. Звук повторился: как будто огромным мелком вели по школьной доске с
противным скрипом, при этом подвывая.
Сизый понял мое замешательство и попытался спроецировать картинку, но я лишь
почувствовал его испуг, вызванный не внезапным криком, а пониманием, что именно идет нам
навстречу.
– И кто это к нам такой бежит? – пробормотал Пригоршня. – Мозгляки! В боевую позицию!
Я послушно «перевел», продемонстрировав манипуляторам, что Никита понимает под
«боевой позицией». К счастью, наши спутники были опытными бойцами, и долго объяснять не
пришлось: они вооружились, Сизый опустился на одно колено и приготовился стрелять, а Рыжий
и Длинный держали сектора обзора, сосредоточившись на стенах выше человеческого роста.
Это появится сверху.
– Никита! Внимание на стены!
– Понял. Думаешь, прыгнет?
– Наши друзья так думают.
Невидимая тварь снова заорала. Звук приближался. Он раздавался то сверху, то снизу, но я
не знал, как далеко опасность. Честно скажу: я испугался. Реакция тревоги была моментальная и
сильная – видимо, истощенный событиями последних дней организм пошел вразнос, включив
врожденные механизмы: в кровь выбросился адреналин, руки мелко задрожали, во рту
пересохло, я вспотел. Организм включил заученную в ходе эволюции защитную реакцию, и как
же некстати! Пришлось вспомнить все, чему учился. В первую очередь – глубоко и медленно
дышать, во вторую – осознать, что с мутантами и прочей дрянью я сталкивался сотни раз, и до
сих пор жив. Выкарабкаюсь и в этот раз. Не смертельно.
Полегчало. Сизый уставился на меня, жутковато (по идее, ободряюще) улыбаясь.
– Что это? – мысленно спросил я.
Снова – нет картинки, только эмоции. Ба, да манипуляторам еще страшнее, чем мне!
Откуда-то запахло приторной сладостью, как от лилий. Душный, навязчивый аромат, слишком сильный для цветов и вряд ли возможный в ущелье. Рыжий закашлялся, его прям
наизнанку выворачивало, да и я ощутил позывы к рвоте – в горле стоял медовый ком…
Наверное, разбавленный во много раз, запах был бы даже приятен, но не в такой концентрации.
Разболелась голова – резко и сильно.
Новый крик.
Пригоршня внезапно ответил: заорал так, что у меня в ушах зазвенело. Манипуляторы
задали мысленный вопрос – настолько поразились. Я ответил: вопль помогает сосредоточиться, включить заученную программу сопротивления. Никита всего лишь готовился к бою – в
незнакомых условиях, с невидимым противником.
Рыжему было уже совсем плохо: он опустился на землю, свернулся калачиком, продолжая
надрывно кашлять. Похоже на приступ астмы. Другие телепаты чувствовали то же, что и он, правда, слабее: не хватает кислорода, рвет на части легкие. Из-за «миелофона» я тоже ловил
отголосок ощущений.
– Да помогите ему! – крикнул я.
Длинный, будто очнувшись, кинулся к другу, засуетился около него.
Итак, два бойца выбыли…
– Никита, если нужно приказать – думай. Понял?
Никита очень четко подумал, куда я могу пойти со своими указаниями. Оставалось
надеяться, что манипуляторы заняты, и внимания на это не обратили…
Ожидание выматывало. Враг то ли подкрадывался молча, то ли затаился, ожидая, когда мы
выйдем к нему. Мы стояли на месте – пути назад не было, не поворачиваться же к врагу спиной.
И все равно, нам нужно пройти ущелье насквозь. Не знаю, что Длинный делал с Рыжим, однако
тот, наконец, более-менее ровно задышал. Драться, по-моему, он до сих пор не мог. Я пытался
одновременно контролировать пол и стены ущелья, но внимание рассеивалось.
Зашуршало.
По-прежнему не было понятно, откуда именно нам грозит опасность: сверху или снизу?
Такое впечатление, что враг был повсюду, что он был не один.
«Спокойно, Андрюха, – подбодрил я сам себя, – спокойно». Ничего приятного я в этом мире
не встретил, но ничего экстраординарного, прямо скажем, тоже не было: ну, кусты хищные, ну, падальщики, ну, псевдохимеры… Бедный относительно Зоны животный мир, на самом-то деле.
Нечисть – и та не врагом оказалась.
Пока я убеждал себя, что не так страшен черт, как его малюют, враг показался.
Я не угадал направление звука потому, что, как я и подозревал, атаковала нас не одна особь.
Их было много.
Сначала подумалось, что это – пауки, огромные, с ротвейлера размером, мохнатые, с алчно
шевелящимися хелицерами, сочащимися то ли слюной, то ли ядом. Черная жесткая шерсть была
настолько редкой, что сквозь нее проглядывала грязно-розовая кожа особо отвратительного
оттенка гнилого мяса. Запах лилий стал сильнее, и Рыжий снова закашлялся, к счастью, не так
сильно, а у меня закружилась голова. Смрад исходил от пауков… Нет, это были не
членистоногие. Они приблизились чуть ближе, и я понял: лап шесть, они гибкие, подобрались
маленькие и пучеглазые, да еще снабженные жвалами. Но все-таки твари были не пауками и не
насекомыми. Это были обезьяны.
Более мерзких мутантов я не видел за долгую карьеру сталкера. Даже псевдоплоть по
сравнению с ними – лапочка.
Наверное, виновата вонь, и еще – карикатурная похожесть на людей. Очертания черепа, лапы, снабженные розовыми, лишенными шерсти пальцами…
Двигались обезьяно-пауки по стенам и по земле одинаково проворно, перебирая
конечностями с такой скоростью, что уследить было нереально.
Пригоршня снова завопил и открыл огонь. Твари ответили скрежещущим криком, от
которого дыбом встали волосы на руках и затылке, заломило уши. Чтобы справиться с собой, я
начал стрелять. Твари метались, и очень трудно было вести огонь по скачущим вверх-вниз
мишеням. Манипуляторы впали в ступор, я чувствовал только отупение, близкое к шоку.
– Встряхнись, мозгляки! – зло и очень громко приказал Пригоршня, сопроводив призыв
совершенно неприличным мысленным посылом.
Как ни странно, сработало. Сизый, по-прежнему стоя на одном колене, начал отстреливать
обезьяно-пауков – четко и методично, короткими импульсами, будто был в тире. Его спокойствие
подействовало на Длинного, включившегося в бой.
Только Рыжему по-прежнему было плохо.
Я снял очередную обезьяну, проследил, как она шлепнулась на землю и забилась в агонии, разбрызгивая кровь, но на месте убитой тут же появилась другая. Их были, похоже, сотни.
«Интересно, – отстраненно подумал я, – а хватит ли заряда? И почему манипуляторы до сих
пор не взяли под контроль животных?»
Ответ появился – опять в виде ощущений, но я все лучше и лучше интерпретировал мысли
манипуляторов.
Обезьяно-пауки – их страшный, древний враг. И враг именно за счет устойчивости к пси-
воздействию. Они – стайные хищники, подлые, но тупые. Нападают, не жалея себя, ничего не
боятся, гибнут десятками, но берут количеством. Чаще выбирают женщин, детей, выбирают
слабых, чтобы сожрать. Здесь раньше замечены не были – в окрестностях Купола взрослые
устраивали зачистки, вооружаясь огнеметами, по ночам выжигали лёжки обезьяно-пауков –
огонь гипнотизировал тварей, они лезли в него, как бабочки летят на свет… В ущелье же
обезьяно-пауки не водились.
Раньше.
Надо развести огонь, но не из чего: здесь нет ни деревьев, ни кустов, ни травы, и топливо
мы с собой не несем.
Лихорадочно перебирая варианты, я продолжал стрелять. Кажется, наше дело было плохо, и
с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Пригоршня матерился сквозь зубы, зло и
привычно, манипуляторы работали слаженно. Пока у нас оставались заряды, мы сдерживали
зверей на расстоянии, но, увы, гаусс-оружие не могло работать вечно.
Думай, думай, Химик! Тебя ничего, кроме твоих мозгов, не спасет! Сожрут – не посмотрят
на образование, как говорится, бьют не по паспорту, а по морде.
Очередная обезьяна упала совсем рядом со мной, шерсть ее, подпаленная разрядом, дымилась.
Стоп. Гаусс-пистолет – не огнестрельное оружие, он стреляет разрядом. И с помощью него
можно что-то поджечь, если дать достаточно сильный и длительный импульс. К сожалению, дохлые обезьяны были слишком влажными, и гореть не стали бы.
Я сосредоточился и представил все известные горючие материалы, адресуя манипуляторам
вопрос: что из этого у нас есть?
Откликнулся Длинный. Он вспомнил, что у него в рюкзаке – какой-то растительный жир и
палатка из тканого горючего материала. Если облить… Я дал мысленное согласие и обратился к
Пригоршне:
– Предлагаю запалить костер! Хочешь жареной обезьянятинки?
– А из чего? – откликнулся Пригоршня.
– Длинный разведет из палатки.
– Давай, только быстро, они валят все сильнее!
Длинный уже занялся делом. Он раскатал палатку, полил ее маслом и передал картинку: отступаем за перегородивший ущелье будущий костер, поджигаем, ждем обезьян, и спокойно, не
тратя лишних сил и выстрелов, расправляемся с ними.
Рыжего пришлось тащить – он не мог преодолеть эти несколько метров. Мы отступили за
палатку, и Длинный выстрелил. Масло вспыхнуло, зачадило, к счастью, перебивая вонь лилий.
Как ни странно, подействовало. Обезьяны, утратив к нам интерес, полезли к огню. Морды у
тварей, несмотря на шевелящиеся жвалы, были зачарованными. Прям жалко стрелять. Но мы, естественно, стреляли. Сейчас обезьяно-пауки не метались, и мы не тратили лишних зарядов и
лишних усилий. Больше не казалось, что их – несчетное множество, их было много, да, но не
чрезмерно.
Через несколько минут все было кончено. Лишь сладкий смрад, вонь опаленной шерсти и
сгоревшей палатки, да трупы тварей напоминали о произошедшем.
– Пойдем, – прохрипел Пригоршня. – Будем надеяться, дальше будет легче.
– Дальше будет хуже, – откликнулся я.
Никита усмехнулся, оценив шутку.
А я подумал: не накаркать бы.
Из ущелья мы выбрались уставшие и замерзшие, но, к счастью, живые и полным составом.
И почти без потерь, если не считать основательно уменьшившееся количество зарядов, а так же
сгоревшую палатку и масло.
Манипуляторы развлекали нас картинками из своей жизни, облеченными в образы и эмоции
– рассказывали про охоту, исследования заброшенных городов, а я пыхтел под гнетом рюкзака.
Горы здесь были низкие. Даже не горы, а холмы, поросшие привычной серой травой. Скалы
за нашими спинами упирались в небеса. Впереди холмы становились все ниже и переходили в
степь, на горизонте маячила полоса леса. И висел вдали Небесный город, кажущийся отсюда не
больше пятака – деталей не разберешь. Мы и правда вышли довольно близко от него.
На холод я старался не обращать внимания. Привыкнуть к нему нереально, но можно идти
быстрее, дышать на руки, растирать нос, щеки, уши, чтобы не было обморожения. Я натянул
капюшон. Стремительно холодало – следовало спешить: ветер дул с ледника, пока еще
достаточно далекого, но холодный фронт приближался с каждой минутой. Над головами
пролетела стая больших серых птиц, Сизый проводил ее взглядом и принялся «рассказывать», как охотился на этих обитателей гор.
Внезапно «охотничья байка» от Сизого прервалась сильным ощущением беспокойства.
Дикие.
Манипуляторы остановились, заспорили: Сизый предлагал обойти диких, Рыжий считал, что лучше их шугануть, а Длинный выражал опасение, что это не мы диких «шуганем», а они –
нас. Вроде бы, их довольно много.
– Там впереди нечисть, – перевел я для Никиты. – Наши совещаются, пойти их побить или
ну его, обойдем?
– Пойти и побить! – оживился Пригоршня.
И в деталях представил себе погибших людей из деревни. Дикие – существа, которым
совершенно незачем жить.
Наши спутники, в общем и целом, были с ним согласны. Я надеялся, что диких не придется
ловить по лесу – сами на нас выйдут, хотя идея расправы мне отчего-то не нравилась: во-первых, это – неразумно, так проблему не решить, лучше уж дождаться, пока телепаты и люди заключат
союз, и ударить общими силами, а не одним небольшим отрядом. Во-вторых, у нас осталось не
так много зарядов, проблемы чужого мира волновали не сильно, зато очень хотелось домой.
Сталкеры любят Зону. Не все, но многие, самые удачливые: невозможно пользоваться
благосклонностью этого места, если не любишь его, не принимаешь и не уважаешь. И вообще, мы – довольно свободолюбивый народ, я не стал бы жить в Зоне, если бы не привык к ней, если
бы представлял себя без нее.
А без Зоны я ничего собой не представляю. Там из Андрея превратился в Химика, весь мой
опыт, все приобретения и потери, приятели, привязанности, враги – в Зоне. Я не мыслю себя без
нее. Холодный и неулыбчивый мир, куда нас забросила судьба, неплох. Может, даже
поинтересней привычной Земли – мира денег, больших и малых городов, алчности, насилия…
здесь, по крайней мере, все честно. Но останься я тут, мне скоро стало бы муторно: не приживусь
я ни в Небесном городе, ни, тем более, в Лесу или в Столице, занятой телепатами.
Я и проблемы их решаю только потому, что отчаянно хочу назад, как и Пригоршня. Мы
здесь – гости. Не «хорошие люди», а просто чужаки.
А вот в Зоне мы – свои. И нам пора домой.
Из гибнущего мира.
Казалось, я чувствую, как все замерзает: ломкой стала трава, останавливаются подземные
реки, скованные льдом, все подергивается изморозью, как пеплом.
Если я уйду и оставлю мир погибать – совесть заест.
Дикие больше не проявляли себя – или наши спутники об этом не говорили. У выхода из
ущелья мы устроили привал: достали еду, развели костер, сели поближе к огню. Рацион
телепатов не подходил нам с Пригоршней – хорошо, были свои запасы. Мясо фибии стало уже
привычным, сушеные овощи – тоже. Я вспомнил, что приберег последнюю бутылку водки, но
решил пока не говорить Никите – не время. Настроение было, как перед боем. Не последним, не
решающим, а очередным выматывающим сражением, совершенно не важным в стратегическом
плане. Мне рассказывали – во Вторую мировую войну иногда организовывали военные операции
для поднятия боевого духа: занимали крошечную деревушку или одинокий хутор, не имеющий
значения… но – победа. Ура, товарищи.
Никита тряхнул головой и вдруг ухмыльнулся:
– Ну что, надерем диким поджарые задницы – полегчает на душе?
– Надерем, – согласился я. – И таки полегчает.
Безмолвно присутствующий при диалоге Сизый проиллюстрировал, как именно мы
собираемся «драть задницы»: по мнению манипуляторов, получалось, что убивать диких будут
быстро, но максимально болезненно и беспощадно. За, так сказать, испорченную репутацию всех
манипуляторов.
Мы спустились с холмов. Еще не начало смеркаться, до леса оставалось совсем немного.
Солнце не появлялось, было холодно, пусть и бесснежно, ветер хватал за нос и пальцы рук, пейзаж не радовал – с равнины мы не видели леса, ориентировались по едва заметному над
самым горизонтом пятнышку Небесного города.
Аномалий здесь не было. Наверное, когда только попали в этот мир, мы с Пригоршней
случайно наткнулись на несколько ловушек и разозлили теорию вероятности…
К вечеру мы рассчитывали достигнуть леса, а потом пробираться в город. Ночевать в
продуваемой степи – занятие дурное.
Телепаты уверяли, что лес не такой большой, полоска километра в три, за ней – снова степь
и одна из застав. Собственно, туда нам и надо.
И действительно, еще не потемнело, а до леса осталось совсем немного. Уже можно было
разглядеть деревья, они были всего раза в два-три выше и толще привычных сосен, с
красноватой корой. Вместо листьев ветки были густо усеяны длинными темно-серыми иглами, шелестящими на ветру.
Рыжий, уже отдышавшийся и шагающий бодро, наравне со всеми, поделился знанием: собственно, лес такой невысокий, потому что здесь протекает река – неглубокая, но широкая, и
деревья растут по ее берегам. До сих пор я не видел в этом мире рек, и понял, что с
удовольствием окажусь около проточной воды, если глубина не позволяет крупным хищникам
скрываться на дне. По ощущениям, у реки должно быть безопасно, и там можно заночевать.
Картинки, передаваемые телепатами, изменились, вдруг наполнившись яростью.
В лесу закричала женщина.
Никита уставился на меня:
– Что это?
Вопрос, понятно, был адресован телепатам. Ответ пришел тут же: дикие. Но ладно бы просто
дикие — они напали на людей.
Медлить было нельзя. Все мы знали, чем такие столкновения заканчиваются. Визг
оборвался, будто отрезало – либо женщину убили, либо же ее взяли под контроль. Мы сорвались
на бег. Направление взял Длинный. Он несся, огибая деревья, уворачиваясь от торчащих веток, перепрыгивая через корни, кочки и поваленные стволы. Нам было, мягко говоря, не до пейзажа: едва успевали за ним.
В боку закололо, легкие будто ошпарили. Мы выскочили из леса на берег.
Река и правда была довольно широкой, но мелкой: из весело журчащей воды выступали
камни. Здесь росла сочная ярко-зеленая трава вроде земной осоки. Под ногами захлюпало – берег
оказался заболоченным.
По колено в воде стоял мужчина, держащий свою спутницу на руках. Я не узнал бы их, если
бы не светло-медовые волосы девушки. Искра и Май! Он в сознании, хотя пошатывается. Она, видимо, в обмороке, голова свесилась, и вода полощет кончики волос.
А прямо за ними, на противоположном от нас берегу, стояли дикие.
– Май! – заорал Пригоршня во всю глотку. – Май, братуха, держись, мы идем!
Парень обернулся, заметил нас, на лице мелькнула радость, и тут его перекосило – увидел
наших спутников.
Лицо Мая тут же вытянулось, а уголки губ поползли вниз. Он крепче прижал к себе сестру и
пошатнулся. Диких было особей пять, все – дикари дикарями. Они приплясывали от нетерпения, но при виде нас насторожились.
– Это друзья! – надрывался Пригоршня, силясь перекричать журчание реки. – Это не
нечисть! Просто похожи!
– Они вас подчинили, – пробормотал Май.
Почему-то его совсем тихие слова я расслышал отчетливо. Май вздрогнул, будто его
дернули за поводок, и сделал шаг к «дикому» берегу. И еще шаг. На нас он больше не смотрел.
– Стой! – завопил Никита.
– Бесполезно, – остановил его я, – он под контролем. Нам нужно поторопиться.
Мысль-предупреждение от Сизого толкнула в голову: стой, ты не сможешь сопротивляться
диким. Их шестеро – вполне достаточно, чтобы держать тебя, Пригоршню и Мая. Девушка без
сознания. Ее держать не надо.
Я поймал за рукав ломанувшегося на помощь Пригоршню. Напарник рассерженно фыркнул,
выдираясь из моих пальцев:
– Они же их убьют!
– Стой, а то нас убьют. Это же нечисть.
– И что?! Сейчас мы их!
Никита прицелился и нажал на спусковой крючок, но не попал – выстрел ушел гораздо
выше голов противника.
– Что за черт?! – он уставился на свою руку так, будто это была чужая и враждебная
конечность.
– Прицел сбивают, – пояснил я. – Ближе подойдем – возьмут под контроль. Дошло?
– Так что, стоять и смотреть?! Да я лучше сдохну!!!
Наверное, Искра напоминала ему об Энджи. Впрочем, я тоже не мог спокойно наблюдать, как Май медленно, крошечными шажками, пошатываясь от напряжения (наверняка он
сопротивлялся пси-атаке), приближался к гибели.
Кто-то из наших спутников выстрелил – и не попал. Я поймал мысленное объяснение-
извинение: диких больше. Один держит Мая, остальные сбивают прицел. Не отвлекайся они на
нас – Май давно сломался бы окончательно.
К счастью, у диких не было гаусс-ружей.
Меня осенило. Нет, гением я себя не считаю, но все-таки – минимум, выдающийся
интеллект!
– Надо, чтобы нас с тобой взяли под контроль, – сказал я Никите, зная, что спутники нас
услышат, – наши манипуляторы, не дикие. Сизый – меня. Длинный – тебя. А Рыжий пусть
держит оборону. Пробить чужой контроль у них, небось, сил не хватит.
Манипуляторы закивали. Воодушевленный, я продолжил:
– Все вместе перейдем реку… Стоп! А можно сделать так, чтобы дикие решили, будто нас
сломали?
Сизый, Рыжий и Длинный обменялись короткими мыслеобразами. Я уловил согласие, но с
нотами сомнения.
– Отлично. Значит, мы идем вперед. Когда подходим – хватаем Мая и тащим к вам. Рыжий
быстро перехватывает контроль над ним. Сможете?
На этот раз неуверенности было больше.
– И на всякий случай – стреляйте, – подсказал Никита. – Отвлекайте их. Им-то до вас с того
берега не добраться!
Сизый улыбнулся, подошел ко мне и взял за запястье.
Тело перестало мне принадлежать. В прошлый раз, когда надо мной брали контроль в
Столице, я был зол и думал только о скорой смерти. Сейчас я доверял контролирующему и
потому мог проанализировать ощущения.
Я все время чувствовал Сизого – рядом, буквально в одной черепной коробке. Он двигал
моими ногами, одновременно деликатно подбадривая, будто по плечу похлопывал. Похожие
ощущения, когда крепко переберешь, и друг волочет тебя домой, добродушно подшучивая. Ноги, вроде, переставляешь, но ни направление, ни скорость движения не контролируешь.
– Ох ты ж… – сказал Никита и тут же добавил обрадованно: – О, речь оставили. Здорово, Длинный, добро пожаловать в мои мозги! Располагайся, тут тесно, но клево!
Со скоростью несвежих зомби мы ступили в реку. Течение ледяной воды норовило сбить с
ног, икры свело судорогой. Я с удивлением увидел, как убираю пистолет в кобуру. Рядом крякнул
недовольный Никита. Понятно – так нужно, дабы раньше времени не пробудить в противнике
подозрения. Пусть думают, что нас подчинили.
Из-за спины наши друзья вели беспорядочный огонь, отвлекая диких.
Май брел вперед. Ужасно видеть, как дергается его голова, как он замедляет шаг в тщетной
попытке сопротивления.
Я побывал в его шкуре и мог только поражаться силе Мая. Наверное, дело объяснялось тем, что парень боролся за сестру. Мы достигли середины реки и почти догнали его, когда я
почувствовал неладное. Будто Сизого в моей голове пытались подвинуть.
Непроизвольно дернулась рука. Я запнулся, разум затуманился…
… ударить Пригоршню…
Никита тоже споткнулся. Я хотел крикнуть ему, что меня, кажется, пытаются подчинить – и
не смог, не слушался язык. Самое время паниковать, тем более, я почувствовал растерянность
Сизого. Через силу обернулся – он стоял на берегу, слепо выпучив глаза и опустив пистолет.
Вот ведь!..
…сбить с ног, лицом в воду. Прижать. Перестанет дергаться. А чего он? Шагает, как на
прогулке, только мешает. Всегда мешает. Ничего собой не представляет, если бы не я – давно
пропал бы. Зато думает, что он главный в паре. Отбирает половину всего. Половину артов, половину славы. Выеживается, а ничего не делает. Всегда за него я. Пора его проучить…
Я был уже в нескольких шагах от Пригоршни. Напарника била крупная ознобная дрожь.
Надеюсь, он сопротивлялся.
Поднявшийся ледяной ветер ненадолго отрезвил: видимо, дикие растерялись, и часть
внимания рассеялась. Было от чего: первый порыв чуть не сбил меня с ног, вода пошла мелкими
волнами, которые, налетая на камни, вздымались брызгами. Сосны застонали, посыпались
длинные темно-серые иглы. Разболелись, будто от удара сложенными ладонями, уши, ноги
ломило немилосердно.
Короткая – на один вдох – передышка, и новый порыв. На этот раз, чтобы устоять, пришлось
согнуться. Вскрикнул Май – не удержался, упал в воду, выронил Искру. Дикие, от природы более
легкие, чем люди, – попадали на траву. Надо использовать шанс, чтобы прикончить их! Увы, я не
в силах помочь Маю, барахтающемуся в ледяной реке – глубина всего-то по колено, но попробуй
подняться, когда ветер все усиливается.
И еще передышка. Ветер стих внезапно, словно его выключили. Я успел выпрямиться и
оглядеться: сквозь звон в ушах не пробивались даже мыслеобразы Сизого, я полностью
контролировал свое тело. Наши помощники из Столицы тоже не удержались на ногах. Рыжий и
Длинный самозабвенно обнимали ближайшее дерево, у корней его сидел Сизый и изумленно
тряс головой. Так, эти в порядке. Пригоршня тоже в порядке: в отличие от меня, уже прочухался
и бредет к противоположному берегу, преодолевая сопротивление внезапно усилившегося
течения. Кстати, речка, вроде бы, стала глубже… Я с изумлением уставился вверх: вода не только
доползла почти до середины бедра, она изменилась.
Раньше о подобном доводилось только читать: река замерзала на глазах.
Вода текла медленно, тягучая, словно глицерин или передержанная в морозилке водка, она
сделалась непрозрачно-черной и схватывалась крупинками, как лужи в ноябре. Внезапно
выглянувшее солнце не могло пробить ледяную кашу, блики прыгали по поверхности.
Изумленный, я задрал голову: тучи исчезли, рассеялись. Небо было бездонно-голубым, ледяным, прозрачным, и кристаллики льда танцевали, посверкивая, вокруг меня.
Только тут пришел холод. Зубы выбили замысловатую дробь, и, хуже того, судорогой
схватило правую ногу – от стопы до бедра. Я взвыл и чуть не упал, но успел заметить: Май
выловил Искру и теперь тянул ее за собой, закинув руку сестры через свое плечо и поддерживая
девушку за талию. Пригоршня тоже чапает. Медленно, но продвигается к врагу, а я тут корчусь, пытаясь, как учили на плаванье в школе, согнуть ногу в колене и потянуть себя за большой
палец…
На этот раз ветер не налетел порывом. Он просто начался, и с каждой секундой мощь его
возрастала. Лицо покрылось ледяной коркой, обледеневшие иглы сосен стучали, как мои зубы, солнце слепило – яростное, негреющее…
Сизый пробился раньше диких и поддержал меня, отключив боль. Я снова был марионеткой
в дружеских руках, но хотя бы мог двигаться, пусть и не быстро.
Пригоршня почти выбрался, когда дикие пришли в себя и ударили. Мы с Никитой слишком
замерзли, чтобы сопротивляться, и продержались, даже при помощи манипуляторов, несколько
секунд. Мая же сломали сразу: он выпрямился и зашагал к мучителям, послушно и
неестественно.
…Догнать этого здоровенного урода и прикончить. А какого хрена он?! Ненавижу! Всегда
ненавидел. И завидовал. Но скрывал. И он же меня ненавидит. Но скрывает. Было вместе
удобно, теперь стану один. Одному достанется больше…
Сизый словно дал мне подзатыльник, и чужие мысли отодвинулись. Огромных усилий
стоило не запаниковать: я на полном серьезе ХОТЕЛ убить Никиту. Ненавидел и завидовал, и
мечтал расправиться. Черт, вот оно как бывает, когда тебе внушают что-нибудь: чужие и чуждые
мысли принимаешь за свои. Никита обернулся, внимательно посмотрел на меня и остановился.
Упер руки в боки. Подмигнул. Пальцы его нервно поигрывали на кобуре. Он тоже под
контролем…
… что, козел, думаешь, убьешь меня? Снайпер-фигайпер, ВДВ, весь из себя крутой? Ты, может, и смелый, и сильный, зато я – умный. И я тебя разделаю, как тузик – грелку…
Боль в ногах. Я зашипел, завертелся на месте, не вполне понимая, что происходит, но
сосредоточенный на судорогах больше, чем на мыслях. Пригоршня тоже дернулся, взгляд его
стал осмысленным, и он успел крикнуть:
– Андрюха, это не я!
Глаза Никиты снова помутнели, спина распрямилась, и он застыл ковбоем из паршивого
вестерна – не чувствуя, что ноги вмораживает в застывающую реку, что ветер лупит по морде, и
не понимая: я – его друг и напарник…
… какой – напарник? Второй номер, возомнивший себя первым. Паршивца надо проучить.
Слишком много на себя берет. Звезду поймал. А напарника найду нового, послушного…
Я был уже близко, меня интересовал способ, которым Пригоршню можно убить –
максимально эффективно и безопасно для себя, любимого. Дуэль на пистолетах – безнадежная
затея, он меня положит.
– Эй, Пригоршня! – крикнул я. – Как насчет оставить пукалку в покое и достать ножичек?
Выйдем на траву, посмотрим, кто ловчее.
– Что, кирпич отложил? – обрадовался Пригоршня. – Думаешь, я на ножах тебя не убью, задохлика? Да я таких ботанов, как ты, пачками еще в школе колотил!
Есть чем похвастаться – в детстве бил слабых. Но сейчас-то он не на того напал!
Мы двинулись к берегу. Ноги приходилось выдирать, будто из топи, но, слишком занятые
предвкушением драки, мы не обращали на это внимания. Иногда что-то пыталось помешать, но я
отмахивался от сомнений, как и от всего окружающего мира: вот убью Пригоршню, тогда
осмотрюсь, а сейчас – все равно, не отвлекайся.
Трава хрустела под ногами – внезапное похолодание сделало ее ломкой. Мы с Пригоршней
остановились. Он снял куртку, оставшись в рубахе, я тоже скинул верхнюю одежду. Вообще
достаточно майки, больше ничего не нужно. Солнце слепило, не давая разглядеть лицо моего
бывшего друга, а ныне – смертельного врага.
Ничего. Я прищурился. Ничего… Я его обдурю. Его просто перехитрить, он слишком туп, чтобы со мной тягаться.
Пригоршня вытащил свой тесак. Мне в руку удобно лег «Пентагон». Настал момент истины, настал миг, которого я ждал долгие годы нашего так называемого сотрудничества!
Никита, улыбаясь, принял стойку, и тут улыбка сползла с лица моего врага, а спустя долю
секунды и я почувствовал тьму бездонного отчаяния: дикие убрались из мыслей, оставив под
контролем тело. Им не интересно было и дальше заставлять меня считать Никиту врагом. Не
интересно заставлять нас ненавидеть друг друга: мы вышли на берег.
– Никита, – оказывается, я мог говорить, – давай хотя бы попробуем сделать это быстро.
– Я бы с радостью, но, видишь, только болтать и могу, – он криво усмехнулся, – а эти
садисты, боюсь, быстро нас убивать не будут.
Мы медленно пошли по кругу, держа ножи и готовясь атаковать, как только партнер
раскроется.
– Ты, это… – сказал Никита. – Ты, главное, осознай, что сам всю эту гадость не думал, ее за
тебя придумали. Мне такого наплели – в жизни бы не поверил, если бы в мозги не забрались.
А ведь он прав, шевелится в совести червячок сомнения: правда ли так беспочвенна
вспыхнувшая ненависть? Вдруг ты, Андрюха, завидуешь Пригоршне, пусть и не отдаешь себе в
этом отчета? Вроде нет, и Никита совершенно прав: нам просто забрались в мозги.
Обидно умирать из-за ерунды, но еще обиднее – убивать единственного друга.
Никита сделал выпад, я чудом увернулся. Это не помешало бы нам вести беседу, если б мы
захотели продолжить – тело действовало отдельно от воли. Лишь бы Никита не раскрылся, не
подставился под «мой» удар: не хочу я его убивать, лучше уж самому сдохнуть.
Никита вдруг неловко развернулся вокруг своей оси и рухнул на колени. Затряс головой.
Мое тело рвануло к нему, примеряясь, как бы половчее ударить в шею…
Но дикого вышибло из моего мозга. Я потерял равновесие тут же: отмерзшие конечности
отказывались служить дальше. Не в состоянии сделать ни шагу, кулем рухнул на траву и
уставился в небо. Вскоре надо мной склонилось встревоженное знакомое лицо.
– Ты как, Химик? – спросила Искра. – Представляешь, я очухалась, а братишка стоит
столбом и смотрит, как вы с Никитой друг друга убиваете. И эти шестеро… пялятся. Ну, я
пистолет взяла, сзади зашла и четверых положила. А двое почему-то… – Она повела плечами. –
В общем, они замерли. Но я все равно застрелила их.
– Как… Остальные?
– Хотя бы не валяются, – раздался голос справа.
Я с трудом повернул голову: Никита сидел на земле и счастливо улыбался во весь рот.
– Сдается мне, – продолжил он, – что замершие дикие – дело рук наших друзей. Давай-ка их
позовем, у них, между прочим, наша сухая одежда. И все для костра. И еда.
Я сосредоточился и позвал Сизого. Ответ пришел почти сразу: телепаты придут, только
свалят дерево, чтобы по мосту перебраться через реку. Я представил себе реакцию Искры и Мая
и посоветовал манипуляторам замотать лица шарфами: внезапное похолодание располагало к
такой нехитрой маскировке.
– А что за друзья? – стуча зубами, поинтересовался Май.
Вспомнилась последняя бутылка водки. Хорошо, добавим в горячий чай, Май выпьет, и, может, хоть без ангины обойдется. И растереться бы водкой… черт, ноги я отморозил.
– Так что за друзья? – требовательно повторил он.
– Мы встретили их в Столице, – начал я издалека, стараясь дозировать правду, – они там
живут. Весь отряд, с которым мы пришли туда, погиб, а нас по ошибке взяли в плен. Потом
выяснилось, что жители Столицы очень хотят наладить контакт с Небесным городом. Даже
дорогу знают. Но им хотелось прийти не одним, а с кем-нибудь, знакомым с городскими
порядками и с Канцлером. Поэтому мы пошли вместе.
– Надо же, – пробормотала Искра, зябко кутаясь в подобие спальника, – не знала, что в горах
тоже живут люди! Надеюсь, они скоро придут, а то я совсем замерзла.
Одно из деревьев на противо
