Комментарии к с, 604

граждан. Владея такой силой, ты и врача будешь держать в рабстве, и учителя гимнастики, а что до нашего дельца, окажется, что он не для себя наживает деньги, а для другого — для тебя, владеющего словом и умени­ем убеждать толпу» (Платон. Собрание сочинений в 4-х тт. М., 1990, т. 1, с. 484: Горгий, 452 d-e).

Правда, сам Горгий отмечает, что «и красноречием надлежит пользо­ваться по справедливости... Если же кто-нибудь, став оратором, затем злоупотребит своим искусством и своей силой, то не учителя надо пресле­довать ненавистью и изгонять из города: ведь он передал свое умение дру­гому для справедливого пользования, а тот употребил его с обратным умыслом» (там же, с. 489: Горгий, 457 Ь).

Но что такое — справедливость и «справедливое пользование»? Дру­гой участник диалога, молодой богатый аристократ Калликл, стремящийся к государственной власти, один из учеников Горгия (возможно, это «бле­стящий вымысел Платона») развивает теорию «справедливости», весьма напоминающую идеи «единственного» М. Штирнера и ницшеанского «сверхчеловека». «По-моему, законы, —говорит он, —как раз и уста­навливают слабосильные, а их большинство. Ради себя и собственной вы­годы устанавливают они законы... Стараясь запугать более сильных, тех, кто способен над ними возвыситься, страшась этого возвышения, они утверждают, что быть выше других постыдно и несправедливо, что в этом как раз и состоит несправедливость — в стремлении подняться выше прочих. Сами же они по своей ничтожности охотно, я думаю, доволь­ствовались бы долею, равною для всех.

Вот почему обычай объявляет несправедливым и постыдным стрем­ление подняться над толпою, и это зовется у людей несправедливостью. Но сама природа, я думаю, провозглашает, что это справедливо — когда лучший выше худшего и сильный выше слабого. Что это так, видно во всем и повсюду и у животных, и у людей — если взглянуть на города и народы в целом, — видно, что признак справедливости таков: сильный повелевает слабым и стоит выше слабого. По какому праву Ксеркс дви­нулся походом на Грецию, а его отец — на скифов? (Таких примеров можно привести без числа!) Подобные люди, думаю я, действуют в согла­сии с законом самой природы, хотя он может и не совпадать с тем зако­ном, какой устанавливаем мы и по какому стараемся выделить самых лучших и решительных среди нас. Мы берем их в детстве, словно львят, и приручаем заклинаниями и ворожбою, внушая, что все должны быть равны и что именно это прекрасно и справедливо. Но, если появится че­ловек, достаточно одаренный природою, чтобы разбить и стряхнуть с себя все оковы, я уверен: он освободится, он втопчет в грязь наши писа­ния, и волшебство, и чародейство, и все противные природе законы и, воспрянув, явится перед нами владыкою бывший наш раб — вот тогда-то и просияет справедливость природы!» (Там же, с. 523: Горгий, 483 Ь — 484 а).