СКОЛЕМ—СЛАВЯНОФИЛЫ

Г. С. Сковорода, Збтник доповщей з нагоди 220-р1ччя на­
рождения. 1722—1942. [Уфа], 1943; Б i л и ч Т. А., Св1тогляд
Г. С. Сковороди, К., 1957; Попов П. М., Г. Сковорода,
К., I960; Ш к у р и н о в П. С, Мировоззрение Г. С. Ско­
вороды, М., 1962; Р е д ь к о М. П., Св1тогляд Г. С. Сково­
роди, JIbBiB, 1967; Б е р к о в и ч Е. С, Ставинсь-
ска Р. А., Штраймиш Р. I., Г. Сковорода, Eio-
б1бл1огоаф1я, X., 196S. И. Ивапъо. Киев.

СКОЛЕМ (Skolem), Торапъф Альберт (р. 23 мая 1887) — норв. логик, математик, философ; кандидат философии (1913), д-р философии (1926), доцент ун-та в Осло (1918—30), научный сотрудник Ин-та науки и свободомыслия (ин-т Кристиана Микельсена, 1930—38), проф. математики ун-та в Осло (с 1938), чл. Норвежской Академии наук (с 1938). Осн. работы — в области предикатов исчисления, теории рекурсивных функций и предикатов, теории моделей, теории мно­жеств. В философии (математики) С. близок к уме­ренному номинализму и формализму, автор т. н. «концепции релятивизации основных математических понятий». Согласно концепции С., математика, может и должна развиваться только на основе формальных систем, или исчислений, поскольку матем. объекты существуют не «сами по себе» в к.-л. «абсолютном» смысле, как объективные реальности или трансцен­дентные платонлетские сущности, но только отно­сительно выбираемой нами лог и к и, а. точ­нее, относительно ее формализации — логического ис­числения. Поэтому они зависят от того, какие логич. операции над ними можно производить. Применитель­но к таким понятиям, как множество это означает, что имеет смысл говорить о существовании только опре­делимых множеств, т. е. таких, к-рые соответствуют логич. выражениям данной формализованной аксиоматич. теории множеств. Тогда очевидный отно­сительность понятия «множество», н относительность понятий «счетное» и «несчетное» (множество, несчетное в одной аксиоматич. теории множеств, может быть счетным в другой), и, следовательно, относительность понятия кардинального числа (мощностей). Рекурсив­ная перечислимость класса определимых множеств (о понятии «перечислимое множество» см. Разрешимое и перечислимое множества) указывает, в свою очередь, на то, что, по мысли С, любая матем. теория должна сводиться к перечислимой модели. Это согласуется с доказанной им теоремой (теорема Лёвенхейма — Сколема), согласно к-рой любая аксио­матич. теория множеств, имеющая к.-л. бесконечную модель, имеет и счетную (арифметическую) модель (т. н. парадокс С.— см. Парадокс).

Соч.: Sur la portee du theoreme de Lbwenheim— Skolem,
в кн.: Les entretiens de Zurich sur les londements et la methode
des sciences mathematiques, Z., 1941, p. 25—47, Discussion,
p. 47—52; Une relativisation des notions mathematiques
fondamentales, в сб.: Le raisonnement en mathematiques et
en sciences experimentales, ed. du Centre National de la
Recherche Scientilique, P., 1958; подробную библ. работ С.
(до 1962) см. в кн.: Френкель А., Бар-Хиллел И.,
Основания теории множеств, пер. с англ., М., 1966, с. 459—
460, 492, 528. М. Новосёлов. Москва.

СКОРИНА, Георгий (Франциск) (р. около 1490— ум. после 1541) — белорус, просветитель, основатель книгопечатания в Белоруссии и Литве. Род. в По­лоцке в купеч. семье, учился в Краковском ун-те (1504—06), позже — в Падуанском ун-те. Издал на белорус, яз. «Библию русску», «Пражскую псалтырь», «Апостол» и др. С. воплотил в себе двойств, характер раннего просветительства: элементы нового, рациона-листич. мышления сочетались у него с религгюзно-схоластич. мировоззрением, пафос опытного исследо­вания природы — с пиететом по отношению к Библии. В социальной сфере С. непоследовательно утверждал равенство людей перед законом, мечтал о всеобщем экономическом равенстве, признавая вместе с тем ос­новы феодального порядка. С. возлагал надежды на конечную победу духа п человеколюбия над злом.

Лит.: Владимиров П. В., Доктор Ф. Снорина. Его переводы, печатные издания и язык, [СПБ], 1888; Алек-еютов1ч М. А., Скарына, яго дзэйнаспь i свэтапогляц, MiHCK, 1958; История БССР, т. 1, Минск, 1961; Из истории филос. и обществ.-политич. мысли Белоруссии, Минск, 1962.

СЛАВЯНОФИЛЫ — представители идеалистич. те­чения рус. обществ, мысли сер. 19 в., обосновывавшие необходимость развития России по особому (в сравне­нии с зап.-европейским) пути. Это обоснование было по объективному смыслу утопич. программой перехо­да рус. дворянства на путь бурж. развития. В этот период в развитых странах Зап. Европы уже обнару­жились противоречия капитализма и была развернута его критика, а в России все более разлагался феода­лизм. Вставал вопрос о судьбах России: идти ли по пути бурж. демократии, как в сущности предлагали рево­люционеры-декабристы и нек-рые просветители (Гра­новский и др.), по пути социализма (понимаемого утопически), как этого хотели Белинский, Герцен, Чернышевский и др. революц. демократы, или же по какому-то иному пути, как предлагали С, выступая со своеобразной консервативной утопией (см. Г. В. Плеханов, Соч., т. 23, с. 116 и 108) — рус. разновид­ностью феодального социализма.

Славянофильство в собств. смысле слова (его сле­дует отличать от почвенничества и поздних славяно­филов, идейная основа к-рых была подготовлена С.) сформировалось в 1839 (когда Хомяков и Киреевский после длительных дискуссий изложили свои взгля­ды — первый в ст. «О старом и новом», а второй — в статье «В ответ А. С. Хомякову») и распалось к 1861, когда проведение реформы привело к кризису их доктрины. К числу С. относятся также К. Аксаков н Ю. Самарин (составившие вместе с Хомяковым и Киреевским осн. ядро школы), И. Аксаков, П. Ки­реевский, А. Кошелев, И. Беляев и др.

В центре идей С. — концепция русской и с т о р и и, ее исключительности, к-рая, по мнению С, определялась след. чертами: 1) общинным бытом;. 2) отсутствием завоеваний, социальной борьбы в начале рус. истории, покорностью народа власти; 3) право­славием, «живую цельность» к-рого они противопо­ставляли «рассудочности» католицизма. Взгляд этот был несостоятельным во всех своих составных частях: всеобщая распространенность общины у неразвитых народов была тогда уже достаточно известна; отсут­ствие антагонизмов в обществ, жизни Древней Руси является псторич. мифом, что также отмечали совр. им критики С; абсолютизация различий между право­славием и католицизмом приводила у С. к отмечен­ному еще Герценом затушевыванию их общехрист. истоков. Согласно С, идиллич. состояние Древней Руси было нарушено внедрением чуждых начал, из­вративших (но не уничтоживших, особенно в народе) исконные принципы рус. жизни, в результате чего рус. общество раскололось на антагонистич. группы — хранителей этих начал п их разрушителей. В этой искажавшей рус. историю концепции содержались утверждения, давшие, однако, известный толчок раз­витию рус. обществ, мысли: привлечение нового ис-торпч. материала, усиление внимания к истории крестьянства, общины, рус. фольклора, к истории сла­вянства.

В своей социально-политической концепции С. критически оценивали совр. им рус. действительность, свойственные ей подражание зап.-европ. гос. порядкам, иск-ву, церк., суд. и воен. организации, быту, нравственности и т. п., что не раз навлекало на С. преследования со стороны офиц. кругов. В этих протестах, особенно в 30-х и нач. 40-х гг., отражалось возмущение против проводимого пр-вом слепого заимствования нек-рых зап.-европ. форм, против космополитизма. Однако при этом С,

СЛАВЯНОФИЛЫ

не замечали, что передовая рус. культура уже давно стала народной. Протестуя против крепостного права и выдвигая проекты его отмены в 50—60-х гг., С. от­стаивали интересы помещиков. С. считали, что кресть­янам, объединенным в общины, следует интересо­ваться лишь их внутр. жизнью, а политикой должно заниматься только гос-во (концепция «земли» и «гос-ва»), к-рое С. мыслили себе как монархию. По-литич. программа С. примыкала к идеологии пансла­визма, подвергнутого резкой критике Чернышевским.

Социологическая концепция С, развитая гл. обр. Хомяковым и Киреевским, основой обществ, жизни считала характер мышления людей, определяемый характером их религии. Историч. путь тех народов, к-рые обладают истинной религией и, следовательно, истинным строем мышления, является истинным; народы же, обладающие ложной религией и потому ложным мышлением, развиваются в истории путем внешнего, формального устройства, рассудоч­ной юриспруденции и т. п. По мысли С, только в сла­вянских народах, по преимуществу в русском, зало­жены истинные принципы обществ, жизни; остальные народы развиваются на основе ложных начал и могут найти спасение, только восприняв православную цивилизацию. С. подвергли критике «справа» европ. историографию, отметив при этом ее действит. недо­статки (мистицизм гегелевской философии истории, эмпиризм послегегелевской историографии и т. п.), а также пороки самой европ. цивилизации (процветание «фабричных отношений», возникновение «чувства об­манутых надежд» и т. п.). Однако С. оказались не в состоянии понять плодотворные тенденции зап. дейст­вительности, в особенности социализма, к к-рому они относились резко отрицательно.

Ф и л о с. концепция С, разработанная Ки­реевским и Хомяковым, представляла собой религ.-идеалистич. систему, уходящую своими корнями, во-первых, в православную теологию и, во-вторых, в зап.-европ. иррационализм (особенно позднего Шеллин­га). С. критиковали Гегеля за отвлеченность его пер­воначала — абсолютной идеи, подчиненным моментом к-рой оказывается воля (см. А. С. Хомяков, Поли, собр. соч., т. 1, М., 1900, с. 267, 268, 274, 295—99, 302—04); черты «рассудочности» они находили даже в «философии откровения» позднего Шеллинга. Про­тивопоставляя абстрактному началу Гегеля начало конкретное и признавая общим пороком зап.-европ. идеализма и материализма «безвольность», Хомяков разработал волюнтаристич. вариант объективного идеализма: «...мир явлений возникает из свободной силы воли», в основе сущего лежит «...свободная сила мысли, волящий разум...» (там же, с. 347). Отвергая рационализм и сенсуализм как односторон­ности и считая, что акт познания должен включать в себя всю «полноту» способностей человека, С. видели основу познавания не в чувственности и рассудке, но в некоем «ж и в о з и а н и и», «знании внутрен­нем» как низшей ступени познания, к-рая «...в герман­ской философии является иногда под весьма неопре­деленным выражением непосредственного знания...» (там же, с. 279). «Живознание» должно соотноситься с разумом («разумной зрячестью»), к-рый С. не мыс­лят себе отделенным от «высшей степени» познания — веры; вера должна пронизывать все формы познават. деятельности. По словам Киреевского, «...направле­ние философии зависит... от того понятия, которое мы имеем о Пресвятой Троице» (Полн. собр. соч., т. 1, М., 1911, с. 74). В этом смысле гносеология С. является иррационалистич. реакцией на западно-европ. рационализм. И все же абс. проникновение в «волящий разум», по С., невозможно «при земном несовершенстве», и «...человеку дано только стремить­ся по этому пути и не дано совершить его» (там

же, с. 251). Т. о., религиозному волюнтаризму в онто­логии С. соответствует агностицизм в теории по­знания.

Передовая рус. мысль подвергла С. острой критике. Еще Чаадаев, публикация «Философического письма» к-рого (1836) послужила одним из сильнейших толчков к консолидации С, в переписке нач. 30-х гг., в «Апо­логии сумасшедшего» (1837, опубл. 1862) и др. соч. критиковал С. за «квасной патриотизм», за стремле­ние разъединить народы. Грановский полемизировал с пониманием С. роли Петра в истории России, их трактовкой истории России и ее отношения к Западу, их идеей исключительности рус. общины. Грановского поддерживали з известной мере С. М. Соловьёв и Кавелин и особенно Белинский и Чернышевский; Грановский критиковал и Герцена за симпатии к С, впоследствии преодоленные им. Пытаясь установить единый общенац. антифеод. и антиправительст^. фронт, революц. демократы стремились использовать критические по отношению к рус. действительности моменты в учении С, отмечая их положит, стороны — критику подражательности Западу (Белинский, Гер­цен), попытку выяснения специфики рус. истории, в т. ч. роли в ней общины (Белинский, Герцен, Чер­нышевский). Однако, придерживаясь по этим вопро­сам противоположных славянофильским взглядов, революц. демократы подвергли С. резкой критике, уси­ливавшейся по мере выяснения невозможности тактич. единства с ними. Революц. демократы осуждали как ретроградные идеи С. о «гниении Запада», отмечали не­понимание ими соотношения национального и общече­ловеческого, России и Европы, извращенное понимание рус. истории, в особенности роли Петра в ней, и харак­тера рус. народа как покорного и политически пассив­ного, их требование возврата России к допетровским порядкам, ложную трактовку ими историч. роли и пер­спектив развития рус. общины. Революц. демократы подчеркивали, что, требуя народности и развития нац. культуры, С. не понимали, что такое народность, и не видели того факта, что в России уже развилась подлинно самобытная культура. При всей многогран­ности отношения революц. демократов к С. оно резюми­руется в словах Белинского о том, что его убеждения «диаметрально противоположны» славянофильским, что «славянофильское направление в науке» не за­служивает «...никакого внимания ни в учепом, ни в литературном отношениях...» (Полн. собр. соч., т. 10, 1956, с. 22; т. 9, 1955, с. 200).

В дальнейшем идеями С. питались течения реакц. идеологии — новое, или позднее, славянофильство, панславизм (Данилевский, Леонтьев, Катков и др.), религ. философия Соловьёва (к-рый критиковал С. по ряду вопросов); впоследствии — реакц. течения конца 19 — нач. 20 вв., вплоть до идеологии рус, белоэмиграции — Бердяев, Зенъковский и др. Бурж авторы 20 в. усматривали в славянофильстве пер­вую самобытную русскую философскую и социоло-гическую систему (см., напр., Э. Радлов, Очерк ис тории рус. философии, П., 1920, с. 30). Марк систы, начиная с Плеханова (см. Соч., т. 23, 1926 с. 46—47, 103 и др.), подвергли критике эту трактовку славянофильства. В лит-ре 40-х гг. 20 в. наметилас: тенденция к преувеличению прогрес. значения нек-ры: сторон учения С, возникшая на основе игнорирова ния социальной сущности идеологии С, ее отношени. к ходу развития философии в России (см. Н. Держа вин, Герцен и С, «Историк-марксист», 1939, № 1 С. Дмитриев, С. и славянофильство, там же, 1941 № 1; В. М. Штейн, Очерки развития рус. общественнс экономич. мысли 19—20 вв., Л., 1948, гл. 4). Преодс ленная в 50 — 60-х гг. (см. С. Дмитриев, Славяне филы, БСЭ, 2 изд., т. 39; А. Г. Дементьев, Очерк по истории рус. журналистики. 1840 —1850 гг., М.—Л

СЛАВЯНОФИЛЫ

1951; Очерки по истории фплос. и обществ.-подпита,
мысли народов СССР, т. 1, М., 1955, с. 379—83;
А. А. Галактионов, П. Ф. Никандров, История рус.
философии, М., 1961, с. 217—37; М. Ф. Овсянников,
3. В. Смирнова, Очерки истории эстетнч. учений,
М., 1963, с. 325—28; История философии в СССР,
т. 2, М., 1968, с. 205—10 и др.), эта тенденция вновь
дала себя знать, примером чего служит отказ А. Га-
лактионова и П. Никандрова от своей т. зр. в указ.
их книге (см. их статью «Славянофильство, его нац.
истоки и место в истории рус. мысли», «ВФ», 1966, №6).
Та же тенденция выявилась и в дискуссии «О лит.
критике ранних С.» («Вопр. лит-ры», 1969, № 5, 7,
10; см. в № 10 об итогах дискуссии в ст. С. Машпн-
ского «Славянофильство и его истолкователи»): пред­
ставители ее (В. Янов, В. Кожпнов), сосредоточивая
внимание на позитивных сторонах учения и деятель­
ности С, стремились пересмотреть в этом плане оценку
места и значения С. в истории рус. мысли, тогда как
представители противоположной тенденции (С. По­
кровский, А. Дементьев), сближая доктрину С. с идео­
логией офиц. народности, подчас игнорировали слож­
ность и неоднородность их концепций. В целом сла­
вянофильство ждет еще всестороннего конкретно-
историч. анализа, особенно его филос, нсторпч.
И эстетич. идей. 3. Каменский. Москва.

О месте С. в истории рус. культуры и философии. С. представляют собой творч. направление рус. мысли, родившееся в переходную культурно-исторнч. эпо­ху — выявления первых плодов бурж. цивилизации в Европе и оформления нац. самосознания в России, «с них начинается перелом русской мысли». (Герцен А. И., Собр. соч., т. 15, 1958, с. 9). В даль­нейшем круг проблем, выдвинутых (вслед за Чаадае­вым) С, стал предметом напряженной полемики в рус. культурно-историч. мысли. Идеология С. и противостоящая ей идеология западников оформи­лись к 40-м гг. 19 в. в результате полемики в среде складывающейся рус. интеллигенции. И С. и западники исходили из одинаковых представ­лений о самобытности рус. псторпч. прошлого. Од­нако западники, рисовавшие единый путь для всех народов цивилизованного мира, рассматривали эту самобытность как аномалию, требующую исправления по образцам европ. прогресса и в духе рационалпетпч. просветительства. С. же видели в ней залог всечеловеч. призвания России. Расхож­дение коренилось в различии историософских воззре­ний обеих групп. С. находили в народности, нацио­нальности «естеств. организм» п рассматривали ми­ровой история, процесс как совокупную, преемств. деятельность этих уникальных нар. целостностей. Во взгляде на историю человечества С. избегали как националистич. изоляционизма, так п механнч. ниве­лировки, характерной, по их мнению, для позиции западников, склонных к искусств, «пересадке» зап.-европ. обществ, форм на рус. почву. С. были убеждены, что в семье народов для России пробил ее нсторпч. час, ибо зап. культура завершила свой круг и нуж­дается в оздоровлении извне.

Тема кризиса зап. культуры, зазвучавшая в рус. обществ, мысли с конца 18 в. и усилившаяся к 30-м гг. 19 в. (Д. Фонвизин, Н. Новиков, А. С. Пушкин, В. Одо­евский и «любомудры»), концептуально завершается у С: «Европейское просвещение... достигло... пол­ноты развития...», но родило чувство «обманутой на­дежды» и «безотрадной пустоты», ибо «...прп всех удоб­ствах наружных усовершенствований жизни, самая жизнь лишена была своего существенного смысла...». «...Холодный анализ разрушил» корни европ. просве­щения (христианство), остался лишь «...самодвижущий­ся нож разума, не признающий ничего, кроме себя п личного опыта,— этот самовластвующий рассудок...»,

эта логическая деятельность, отрешенная «...от всех других познавательных сил человека...» (К и р е е в-ский И. В., Поли. собр. соч., т. 1, М., 1911, с. 176). Т. о., С. с горечью замечают «на дальнем Западе, в стра­не святых чудес» связанные с культом материального прогресса торжество рассудочности, эгоизма, утерю душевной целостности и руководящего духовно-нравств. критерия в жизни. Эта ранняя критика про­цветающей буржуазности прозвучала одновременно с аналогичной кьеркегоровской критикой, занявшей в дальнейшем канонпч. место не только в христ. экзи­стенциальной философии, но едва ли не во всей по­следующей философии культуры. Но если Къеркегора эта критика выводит на путь волюнтаристич. индиви­дуализма и иррационализма, то С. находят точку опоры в идее соборности (свободной братской общ­ности) как гарантии целостного человека и истинного познания. Хранительницу соборного духа — «не­поврежденной» религ. истины — С. видели в рус. душе и России, усматривая нормы «хорового» согласия в основаниях православной церкви п в жизни крест, общины. Ответственным за духовное неблагополучие зап.-европ. жизни С. считали католичество (его юри-дпзм, подавление человека формально-организацион­ным началом) п ?гротестантизм (его индивидуализм, ведущий к опустошающему самозамыканию личности). Противопоставление типов европейца и рус. чело­века, т. о., носит у С. пе расово-натуралпетич., но нравств.-духовный характер (ср. с более поздним ана­лизом рус. психологии в романах Достоевского и с почвенничеством Ап. Григорьева): «Западный человек раздробляет свою жизнь на отдельные стремления» (там же, с. 210), «славянин» мыслит, исходя из центра своего „я", и считает своей нравственной обязанностью держать все свои духовные силы собранными в этом центре. Учение о целостном человеке развито в пред­ставлениях С. об иерархцч. структуре души, о ее «центральных силах» (Хомяков), о «внутр. средоточии духа» (И. Киреевский), о «сердцевине, как бы фо­кусе, из которого бьет самородный ключ» личности (Самарин). Этот христ. персонализм, восходящий к вост. патристике, был воспринят Юркевичем и лег в основу пдейно-худож. концепции «человека в человеке» у Достоевского.

Раздробленность европ. типа, подмена рассудком целостного духа нашли выражение, согласно С, в последнем слове зап.-европ. мысли — в идеализме и гносеологизме. Пройдя школу Гегеля и шеллингиан-ской критики Гегеля, С. обратились к онтологии; залогом познания С. признают не фплос. спекуляцию, порождающую безысходный круг понятий, но прорыв к бытию и пребывание з бытийственной истине (они увидели в патристике зародыш «высшего филос. начала»). Впоследствии этот ход мысли получил си-стематпч. завершение в «философии сущего» у Вл. Со­ловьёва. Познание истины оказывается в зависимости от «правильного состояния души», а «мышление, отделенное от сердечного стремления», рассматри­вается как «развлечение для души», т. е. легкомыслие (см. там же, с. 280). Т. о., и в этом пункте С. выступают в числе зачинателей новоевроп. философии существо­вания.

Из стремления С. воплотить идеал целостной жизни рождается утопия православной культуры, в к-рой рус. религ. начала овладевают европ. просвещением (ср. идею «великого синтеза» у Соловьёва). Утопичны и социальные упования С. на ндиллич. путь жизне-стронтельства в России, не связанного с формально-правовыми нормами (С. предлагают «разделение труда» между гос-вом, на к-рое народ — источник власти перелагает неблагодарные административные функции, и общиной, строящей жизнь по нормам со­гласия, соборного лада). Т. о., по убеждению патриар-

28 СЛЕДОВАНИЕ—СЛЕДСТВИЕ

хально настроенных С, община и личность в ней как бы не нуждаются в юридич. гарантиях своей свободы. (С. утверждали это, несмотря на собственный жиз­ненный опыт — их издания подвергались неодно­кратным цензурным запретам, а они сами — админи­стративным преследованиям.) Социальная утопия С. мучительно изживалась рус. социологнч. мыслью и была опровергнута всем ходом истории России.

В мышлении С. выявляется своеобразное лицо рус. философии с ее онтологизмом, приматом нравствен­ной сферы и утверждением общинных корней лич­ности; персоналистический и экзистенциальный склад славянофильской мысли, оргашщпзм, вера в «сверх-науч. тайну» жизни вошли в ядро рус. религиозной философии. Утопич. издержки доктрины С. и ее вуль­гаризация привели нек-рых позднейших мыслителей к национализму и имперпалистич. панславизму (Да­нилевский, Леонтьев).

Р. Гальцееа, И. Роднянская. Москва.

Лит.: Герцен А. И., Былое и думы, ч. 4, гл. 30, Собр. соч., т. 9, М. 1956; Ч и ч е р и н Б., О народности в науке, «Рус. вестник», 1&56, т. 3 [№ 5], т. 5 [№ 9], П а н о в И., Славяно­фильство, как филос. учение, «Журн. М-ва нар. просвещения», 1800, [кн. И]; Григорьев А., Развитие идеи народ­ности в нашей лит-ре, ч. 4 — Оппозиция застоя, Соч., т. 1, СПБ, 1876; Колюпанов Н., Очерк филос. системы С, «Рус. обозрение», 1894, [Кс 7—11]; К и р е е в А., Крат­кое изложение славянофильского учения, СПБ, 1896; Теория гос-ва у славянофилов. Сб. ст., СПБ, 1898; П ы п и н А. Н., Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х гг., 3 изд., СПБ, 1906, гл. 6 и 7; Ч а д о в М. Д., С. и нар. пред­ставительство. Политич. учение славянофильства в прошлом и настоящем, СПБ, 1906 (имеется библ.); Таубе М. Ф., Познаниеведение соборного восточного просвещения по любо­мудрию славянофильства, П., 1912; Андреев Ф., Моск. духовная академия и С, «Богословский вестник», 1915, окт.— дек.; Рубинштейн П., Историч. теория славянофиль­ства и ее классовые корни, в сб.: Рус. историч. лнт-ра в клас­совом освещенги, т. 1, М., 1927; Андреев П., Раннее славянофильство, в сб.: Вопр. истории и экономики, [Смо­ленск], 1932; Б а р е р И., Западники и С. в России в 40-х гг. 19 в., «Историч. журн.», 1939. JVs 2; 3 е н ь к о в с к и й В., Рус. мыслители и Европа, 2 изд., Париж, 1955; История философии, т. 2, М., 1957; Янов А., К. Н. Леонтьев и сла­вянофильство, «ВФ», 1969. № 8; S m о 1 i с I., Westler und Sla­vophile..., «Z. fur slavische Philologie», 1933—34, Bd 10 — 11; RiasanovskyN. V., Russland und der Westen. Die Lehre der Slawophilen, Munch., 1954; Christoff P. K., An introduction to nineteenth-century Russian Slavophilism. A study in ideas, v. 1—A. S. Chomjakov, 's—Gravenhage, 1961; Walicki A., W krijgu konserwatywnej utopii. Struktura i przemiaiiy rosyjsckiego slowianofilstwa, Warsz., 1964; M u 1-1 e r E., Russischer Intellekt in europaischer Krise. Ivan V. Ki-reevskij, Koln—Graz, 1966.

СЛЕДОВАНИЕ (логическое следов а-н и е) — отношение между суждениями (высказыва­ниями, предложениями, утверждениями), играющее центр, роль в (дедуктивной) логике: изучение свойств С. в конечном счете породило всю логнч. проблемати­ку. Поскольку С. принадлежит к числу фундаменталь­ных, исходных, понятий логики, чрезмерные претен­зии на «строгую» его дефиницию приводят к кругу в определении. Но понятие С. можно охарактеризо­вать, с одной стороны, в содержательных, интуитив­ных терминах, а с другой — «операционально», ука­занием связи его с др. логнч. понятиями.

Чтобы избежать — по крайней мере внешне — тавтодогич-ности такой трактовки С, когда «определяемое» — С. опре­деляют посредством глагола «вытекает» — синонима слова «следует», можно, напр., определить содержательное (семан­тическое) С. высказывания А из высказывания В как включе­ние области выполнимости А в область выполнимости В (см. Логическая истинность, Модель) или, что равносильно, как включение класса всех (правильных) интерпретаций А в соответствующий класс для В. Конечно, такое сведение С. суждений к объемным соотношениям между соответствующими им классами истинности (выполнимости) означает по существу отождествление интенсионального и экстенсионального пони­мания суждений (см. Семантика в логике) и связано, вообще говоря, с принятием ряда постулатов {объемности принципа и, главное, принципа свертывания — см. Принцип абстракции), характерных для теоретико-множеств. трактовки логики (см. Теоретико-множественная логика).

Интуитивные представления о содержат. «С.» одних суждений из других в человеч. мышлении предшест­вуют любой формальной логике; более того, именно

эти интуитивные представления вызвали связанную с понятием С. проблематику, так что задача устано­вить параллелизм (или хотя бы какую-нибудь корре­ляцию) между этим понятием и к.-л. точно опреде­ленными синтаксическими («операциональ­ными») его аналогами представляется вполне осмыс­ленной. Из таких аналогов в первую очередь необхо­димо назвать два: логич. связку импликацию, фор­мализующую языковый оборот «если..., то...», и ме-талогнч. (см. Металогика) отношение (формальной) выводимости (см. Вывод в математической логике). Между этими понятиями существует двоякого рода связь, позволяющая считать их в известном смысле экспликатами понятия С: 1) если из к.-л. совокупности посылок выводимы (или — при отсут­ствии посылок — доказуемы) суждение А и имплика­ция Az>B, то выводимо (соответственно доказуемо) и суждение В (в этом состоит осн. правило вывода логики высказываний — т. н. modus ponens); 2) если из к.-л. множества посылок Г и высказывания (фор­мулы) А выводимо высказывание В, то из Г выводима импликация AziB (соответственно с заменой «выво­димо» на «доказуемо» при пустом Г; это т. н. теорема о дедукции, справедливая для исчисления высказы­ваний п при иек-рых естественных дополнит, усло­виях — для исчисления предикатов).

При всей естественности и простоте связи между понятием С, импликацией и формальной выводи­мостью остается ряд проблем, не снимаемых кратко охарактеризованной выше и ставшей уже классиче­ской трактовкой этих понятий. В первую очередь это проблема «С. по смыслу» (интуитивным представлениям о к-ром, очевидно, противоречат т. н. парадоксы им­пликации: «из лжи следует любое высказывание» и «истина следует из любого высказывания»), а также задача более или менее адекватного уточнения н е-дедуктивных модификаций понятия С. Раз­личные видоизменения понятия С, приспособленные к устранению упомянутых и подобных им трудностей, рассматриваются в модальной логике, логике индук­тивной, вероятностной логике, а также в эвристике; при этом идеалом в каждом случае остается именно получение точного формального определения, при­годного, в частности, для использования в получа­ющих все больший размах работах по машинному поиску логич. вывода, и вообще во всякого рода «эвристич. программировании». Есть основания по­лагать, что исчерпывающая экспликация понятия С. в рамках одной логич. системы вообще недостижима и для этой цели может потребоваться иерархия систем. См. также Следствие.

Лит.: К лин и С. К., Введение в метаматематику, пер. с англ., М., 1957; Ч ё р ч А., Введение в математическую логику, пер. с англ., т. 1, М., 1960; К а р р и X. Б., Основа­ния математической логики, пер. с англ.,М., 1969; Минц Г. Е., О некоторых исчислениях модальной логики, «Тр. Матема-тич. ин-та АН СССР», 1968, т. 98, с. 88—111; Зиновьев А. А., Логика высказываний и теория вывода, М., 1962; Пойа Д., Математика и правдоподобные рассуждения, пер. с англ., т. 1—2, М., 1957; Anderson A. R., Bel-nap N. D., The pure calculus of entailment, «J. Rymb. Lo­gic», 1962, v. 27; Schutte K., Vollstandige Systems der moduler und intuitionistischer Logik, B.—Hdlh.—N. Y.. 1968.

10. Гастев. Москва.

СЛЕДСТВИЕ, логическое следствие (лат. consequentia) — важнейшее понятие формаль­ной логики, входящее в определение ее осн. задачи: выведения С. из данных посылок (аксиом). В совр. формальной логике используются две осн. модифи­кации понятия С: синтаксическая и семантическая.

Синтаксическая модификация понятия С. равносильна формальному (синтаксическому, всегда в рамках нек-рого данного исчисления; см. также Син­таксис в логике) определению связи одной формулы (или нескольких), называемой (или называемых) С, с др. формулами, называемыми посылками, посредст-

СЛЕДСТВИЕ—СЛИВКЕР

вом металогич. отношения выводимости — следования. Синтаксич. определение С. формулируется так, чтобы зависимость от правил принимаемой логики (правил вывода данного исчисления) была выражена явно. Напр.: (1) формула В является (синтаксическим) логич. С. из формул А_г, А₂,..., А_п в системе правил

я R (символически: А_г, А₂,..., А_п\ —В), если по пра­вилам этой системы из А_ъ А₂, ■■■, А_п можно по­строить вывод (см. Вывод в матем. логике), в к-ром заключительной будет формула В. При этом и в при­менении правил вывода абстрагируются от к.-л. се-мантич. трактовки этих правил, рассматривая их только как «словарные» конструкции. Напр., правило modus poncns в таком случае означает, что, встретив в выводе формулы А и А~эВ, можно написать фор­мулу В, «позабыв», однако, что <о» означает «если..., то» и что формулы А и А-^В предполагаются истин­ными.

Семантическая модификация понятия С. связана с задачей выяснения «практической пригод­ности» исчисления в качестве формальной основы нек-рой содержательной теории. Семантич. определе­ние С. фиксирует связь посылок и С. через их отно­шение к «действительности», к-рую они описывают,— к модели. Напр.: (2) В является семантическим логич. С. из посылок А_х,..., А„, если В истинно в любой действительности (модели), в к-рой истинны А_ъ..., А„. При семантич. определении С. пользуются понятием истинности (или реализуемости) посылок, хотя само определение не предполагает конкретных посылок (истинных или ложных в философском смысле); оно формулируется только для переменных. Очевидно, что определение С. в семантич. смысле не зависит от выбора аксиом и правил вывода; вместе с тем оно отвечает интуитивному («житейскому») пониманию логич. С: из истинных посылок получаются только истинные С. Поэтому оно может служить в качестве семантич. мотивировки выбора соответствующих ак­сиом и правил вывода для всех (или почти всех — хотя бы всех классических!) «чистых» (неинтерпретп-рованных) исчислений. В идеале аксиомы и правила вывода исчисления должны выбираться так, чтобы класс формальных (синтаксических) С. исчисления совпадал с классом содержательных (семантических) С. теории, формализуемой посредством этого исчис­ления, что, как известно, равносильно условию его (дедуктивной) полноты. Хотя семантич. определение С. не нуждается в указании на правила вывода, вовсе без правил оно все же не может обойтись. Именно, оно нуждается в правилах интерпретации формул, устанавливающих связь между языком исчисления и действительностью путем указания для каждой фор­мулы определ. вида условий ее истинности (лож­ности) по отношению к модели. Характер этих пра­вил, или способов истолкования истинности суждений, показывает в каждом конкретном случае, имеем ли мы дело с классической, интуиционистской или же с конструктивной семантикой.

Иногда, полагая, что понятие информации известно (и определено независимо от понятия логич. С), им пользуются для «информационного» определения по­нятия С, называя С. нек-рого предложения (или предложений) такое предложение, к-рое, будучи (конъюнктпвно) прибавлено к первому (или к пер­вым), не. изменяет содержащейся в нем (в них) ин­формации. Хотя такое определение С. зависит от нелогического и достаточно неясного самого по себе понятия информации, на приемлемом в ряде случаев интуитивном уровне, оно все же полезно, поскольку подчеркивает аналитич. характер дедуктивного зна­ния, сводя его, по существу, к такому знанию, для получения к-рого не требуется никакой «новой» ин-

формации, кроме той, к-рая уже содержится в посыл­ках. (В истории логики хорошо известны утверждения об аналитич. характере умозаключений «из общих положений» — Аристотель, Т. Гоббс, авторы Пор-Рояля логики, Дж. С. Милль и др.)

На протяжении длительного история, развития формальной логики (начиная с древнегреческой) поня­тие С, по существу, не изменяло своего значения: логич. С. называли то, что выводится из посылок по правилам логики. Для традиц. логики такими правилами были, как известно, правила силлогизма, правила непосредственных умозаключений и нек-рые другие, к-рые принимались всеми филос. школами, независимо от того, как в той или др. филос. школе эти правила обосновывались. С появлением матема­тической логики, когда выяснилось, что «одна и та же» логика может выражаться в различных логических исчислениях с различными правилами вывода, так что относительность последних уже не вызывала сомне­ний, традпц. определение С. было признано неудов­летворительным, игнорирующим относ и тел ь-н ы й характер логич. средств вывода и зависи­мость понятия С. от этих средств. Т. о., необхо­димость в уточнении понятия С. возникла прежде всего при построении (и изучении) логич. исчисле­ний, к-рым исторически предшествовала идея вывода С. при помощи нек-рого механич. приема — идея а л г о р и ф м. и з а ц и и вывода С. Та же необхо­димость появилась и в связи с решением ряда при­кладных задач, особенно в практике применения логики в математич. доказательствах. До начала 20 в. считалось, что принципиальные различия в филос. предпосылках, лежащих в тех или иных обоснованиях математики, не могут да и не должны влиять на логич. средства, допускаемые в матем. рассуждениях и, естественно, на характер логич. С. Открытие интуиционистской логики (1908) корен­ным образом изменило эту т. зр. Ориентируясь на «субъективное», «человеческое», «наше» знание, матем. интуиционизм наделил логич. операции только таким смыслом, к-рый вытекает из возможностей этого знания, из возможностей рациональной интуиции; он возродил филос. идею зависимости логики от фе­номенологии духа, отказав логике в независимой от опыта онтологич. значимости, в претензии на описание реальности за границами нашего познания (ср. Ф. Энгельс: «Бытие есть вообще открытый вопрос, начиная с той границы, где прекращается наше поле зрения»,— «Анти-Дюринг», 1966, с. 39). Поэтому теперь любой филос. подход, делающий человека (и человеческую практику) отправным пунктом теории, не может ipso facto не учитывать интуиционистскую (и конструктивную) критику. Между тем, т. зр. классич. математики, основываясь на принципе исключенного третьего, постулируя априорное (и положительное) решение проблемы распознавания истинности (лож­ности) любого высказывания в нек-ром абсолютном смысле, независимо от нашей способности познания (и, естественно, «границ нашего поля зрения»), должна удовлетворять как «платонистский» идеализм, так и тот вариант материализма, согласно к-рому «...дейст­вительность... берётся только в форме объекта..., а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъектив­но» (М арке К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 1).

Лит.: Бет Э., Метод семантических таблиц, в сб.: Математич. теория логического вывода, Сб. переводов, М., 1967; Г е й т и н г А., Интуиционизм, пер. с англ., М., 1965; Сто л л Р. Р., Множества. Логика. Аксиоматические теории, пер. с англ., М., 1968, с. 93 — 108, 133 — 38.

М. Новосёлов. Москва.

СЛИВКЕР, Борис Юльевич (5 июля 1891— 29 мая 1959) — сов. философ, кандидат филос. наук. Член

30 СЛОВО

КПСС с 1920. Окончил юридич. ф-т Киевского ун-та (1914) и ИКП философии (1935). Преподават. работу (сначала по политэкономии, затем по философии) вед с 1924. Был директором вечернего ИКП философии (1934—37), преподавателем ВПШ при ЦК КПСС (1940—43), науч. сотрудником Ин-та философии АН СССР (1957—59). Центр, проблема науч. исследо­ваний С.— теоретич. источники марксизма, прежде всего нем. классич. философия и утопич. социализм. С.— редактор «докритических» работ Канта (И. Кант, Сочинения 1747—1777, т. 2, М., 1940). Переводчик ряда произв. Гегеля; участвовал в подготовке рус. изд. собр. соч. Гегеля (т. 1—14, М.— Л., 1925—58).

С о ч.: «Докритич.» Кант, «ПЗМ», 1933, № 4; Метод, БСЭ, т. 39, М., 1938; Карл Маркс, «Книга и пролет, революция», 1938, Л"» 5—6; Роль идей в обществ, развитии, там же, 1939, № 4; Философия Канта и Гегеля, «ПЗМ», 1939, >а 6; Нем. классич. идеализм, в кн.: Краткий очерк истории философии, М., 1940; Утопич. социализм —один из источников марксизма, М., 1940; О фрагменте Ленина «К вопросу о диалектике», «В помощь марксистско-ленинскому образованию», 1940, № 22; Незабываемые страницы истории революционного марксизма. (К. Маркс. Документы Первого Интернационала), «ПЗМ», 1940, № 1; Классич. нем. философия (И. Кант), М., 1941.

СЛОВО — одна из осн. единиц языка (речевой деятельности). Понятие С. используется в различных науках, изучающих язык и речевую деятельность,— в философии, психологии, физиологии, логике, линг­вистике и др., причем выступает чаще всего как апри­орное, неопределяемое понятие, служащее исходным пунктом для дальнейших построений. При выделении С. исследователь опирается в этом случае на свою собств. языковую интуицию («чувство языка»).

С. может быть рассмотрено в плане обеих важней­ших функций речи — функции общения и функции обобщения. С первой т. зр. С. является мельчайшим значимым сегментом потока речи. Со второй т. зр. С. есть форма закрепления полученных в процессе обществ, практики знаний о том или ином классе предметов и явлений действительности; в этом плане оно выступает как заместитель данного класса пред­метов и явлений в различных видах речемыслит. деятельности, т. е. как частный случай знака. Звуко­вая сторона С. может выступать в речевой деятель­ности на разных уровнях: как отрезок потока речи, ограниченный паузами; как единица «фонологич. контроля» в процессе внутр. имитации слышимой речи при ее распознавании; как «квант» осознания речи ее носителем («психологич. единица» в амер. психолингвистике) и т. д. Семантнч. сторона (значе­ние) С. интерпретируется различными исследователя­ми по-разному. Наиболее распространена концепция, согласно к-рой значение С. складывается из трех компонентов (по Ч. Моррису, трех «значений»): прагматического, семантического и синтаксического. П р а г м а т и ч. компонент соответствует отноше­нию С. к ситуации его употребления и является пред­метом физиологич. трактовки С. как сигнала сигналов. С е м а н т и ч. компонент соответствует отношению С. к денотату (обозначаемому предмету), т. е. пред­метному содержанию и предметной отнесенности С. С этой т. зр. С. рассматривается прежде всего как языковый коррелят понятия. Если в С. значение неразрывно с динамикой употребления С. и реали­зуется всегда в конкретной ситуации общения и в конкретном речевом контексте, то в понятии семан-тич. сторона языкового знака берется как застывший продукт сониально-историч. практики, безотноситель­но к языковым формам закрепления этой практики. С и н т а к с и ч. компонент значения С. соответствует его отношению к другим С. в потоке речи.

Наряду со значением иногда выделяется смысл С.— то в его семантич. стороне, что не является объек­тивным и константным у всех носителей языка, а обусловлено мотивом деятельности конкретного носи-

теля или группы носителей языка. Как самостоят, аспект смысловой стороны С. часто выдвигается его эмоционально-аффективная окрашенность.

С. как лингвистпч. понятие не имеет общеприня­того и исчерпывающего различные его аспекты опре­деления, не говоря уже о том, что нет таких опреде­лений С, к-рые были бы одинаково приложимы к язы­кам различных типов. С фонетич. т. зр. С. чаще всего определяется как группа звуков, объединяемая одним ударением. Однако существуют заведомо единые С, характеризующиеся неск. ударениями (напр., пере­кати-поле), с др. стороны, единым ударением нередко объединяются отрезки речевого потока, большие, чем С. С морфологпч. т. зр. С. обычно определяется как «цельнооформленная» единица, т. е. такая, к-рая выступает в парадигме грамматпч. словоизменения как единое целое: 'железнодорожный', 'железнодорож­ного', 'железнодорожному' в отличие от 'железная дорога', 'железной дороги', 'железной дороге'. Однако такой критерий неприменим к языкам, имеющим по своему грамматич. строю менее четкое морфологич. оформление, чем индоевроп. языки флективного типа (напр., к языкам, в к-рых прилагательное неизменя­емо). С спнтакспч. т. зр. С. определяется либо как потенциальный минимум предложения, либо как ми­нимальный поддающийся субституции в предложении значимый отрезок потока речи. Однако оба этп кри­терия применимы не ко всем типам С. и совсем не­пригодны для выделения С. в языках нефлективного типа. С семантич. т. зр. различные определения С. сводятся к пониманию его как минимального отрезка потока речи, соотносимого с фрагментом действитель­ности. Однако все этп определения нестроги и не мо­гут служить формальным критерием при выделении С. Поэтому в лпнгвпстич. описаниях нередко встает вопрос вообще о правомерности выделения С. как языковой единицы. Возникают даже теоретич. кон­цепции, избегающие понятия С. (дескриптивная лингвистика).

В последние годы в лингвистике получает все большее распространение концепция, согласно к-рои С. в языке (в отличие от речи или речевой деятель­ности) принципиально не может быть определено исчерпывающим образом как целостная единица. На место понятия «С. вообще» ставятся взаимно до­полняющие друг друга понятия фонетпч., фонологич., акцентуационного, морфологич. (формально-грамма-тич.) С, С.= лексемы и пр. Каждая из этих единиц относится к определ. уровню системы языка. Единство всех этих единиц, соответствующих С, обеспечивается единством их речевой реализации. Такой подход, позволяет дать строгую интерпретацию как погранич­ным случаям, так и эквивалентам С. в языках раз­личных типов.

Совокупность всех С. данного языка образует его. словарный состав («тезаурус»). Он может быть рас­членен по разным признакам. Предполагается, что-значения всех С. языка образуют семантич. систему. Однако наличие стойких семантич. связей между С. в психике говорящих доказано лишь для узких тема-тич. групп С. («семантич. полей»). Кроме того, С. могут классифицироваться, исходя из единообразия их грамматич. оформления, по функцион. классам или частям речи.

В письм. речи под С. понимается часть текста между двумя пробелами («графич. С.»).

Лит.: Виноградов В. В., Осн. типы лексич. значений С, «Вопр. языкознания», 1853, № 5; Л у р и я А. Р.,. Роль С. в формировании временных связей у человека, «Вопр. психологии», 1955, Л"» 1; Выготский Л. С, Мышление и речь, в его кн.: йзбр. психологич. исследования. М., 1956; Амосова Н. Н., С. и контекст, «Уч. зап. ЛГУ. Сер. филол. наук», 1958, вып. 42, Х° 243; Апресян Ю. Д.,. Совр. методы изучения значений и нек-рые проблемы струк­турной лингвистики, в сб.: Проблемы структурной линг-

СЛУЖАЩИЕ 31

вистики, М., 1963; Ш а ф ф А., Введение в семантику, пер. с
польск., М., 1963; Шмелев Д. Н., Очерки по сема­
сиологии рус языка, М., 1964; Кацнельеон G. Д.,
Содержание С, значение и обозначение, М.— Л., 1965; Л е-
онтьев А. А., С. в речевой деятельности, М., 1965;
У ф и м ц е в а А. А., С. в лексико-семантич. системе языка,
М., 1968; L a z i с z i u s J., La definition du mot, «Carders
F. de Saussure», Geneve, 1945, [№]5; Morris С п., Signs,
language and behavior, N.Y., 1946; Brown R., Words
and things, Glencoe (111.), [1958]; Togeby K., Qu'est-ce
qu'un mot?, в кн.: Recherches structurales, Copenhague, 1949;
Slama-Gazacu Т., Language et contexte, 's-Gra-
venhage, 1961; Ullmann St., Semantics, Oxf,, 1962;
Bolinger D. L., The uniqueness of the word, «Lingua»,
1963, v. 12, N° 2. А. А. Леонтьев. Москва.

СЛУЖАЩИЕ — категория наемных работников, занятых преимущественно нефизич. трудом и полу­чающих заработок (или доход) в форме жалованья. Понятие С, применяемое для обозначения широкого круга профессий и занятий, сильно различающихся по социальному положению, не имеет точного и об­щепринятого определения. В англо-саксонских стра­нах ему приблизительно соответствуют понятия: «работники на жалованье» (salaried workers, salaried employes), «работники нефизич. труда» (nonmanual workers), «работники в белых воротничках» (white-collar workers), причем содержание этих понятий не всегда одинаково. В ФРГ, Франции, Италии и нек-рых др. странах принято более строгое разгра­ничение между С. и рабочими, а понятие С. (Angestell-te, employes, impiegati) закреплено социальным зако­нодательством. Особую группу С. в капиталистич. странах образуют гос. должностные лица — чинов­ники (officers, fonctionnaires, Beamte), однако в одних странах не проводится резкого разграничения между должностными лицами гос. и частных учреждений (США, Англия), в других — чиновники пользуются спец. правовым статусом (ФРГ).

С. подразделяются на ряд крупных проф. групп: инженерно-технич. работники (ИТР), торговые ра­ботники (продавцы и проч.), конторские работники, адм.-управленч. работники хоз. предприятий, гос. учреждений и обществ, орг-ций (руководящие С), занятые по найму представители интеллигенции (учи­теля, мед. работники и др.).

С. в капиталистическом обществе. Профессия С. в их совр. понимании возникает, с од­ной стороны, в результате процесса разделения об­ществ, труда, с другой — в результате постепенной передачи капиталистами принадлежащих им, как собственникам, функций управления наемным работ­никам. Развитие транспорта, связи, торговли и кре­дита также способствует огромному увеличению числа С. Процесс индустриализации и урбанизации создает предпосылки и одновременно объективную необходи­мость расширения системы образования, мед. об­служивания, роста сферы услуг, вызывая тем самым все более широкое применение труда С. в этих заня­тиях. Наконец, важнейшим фактором увеличения численности С. при капитализме является рост бю-рократич. аппарата бурж. гос-ва, развитие гос.-моно-полистич. капитализма и милитаризма. В США, напр., с 1870 по 1960 численность С. выросла в 21 раз и их доля в самодеят. населении — с 6,6% до 34%.

В сер. 19 в., когда число С. было невелико, они в целом занимали сравнительно привилегированное положение по отношению к другим слоям трудящихся. Любой С. по сравнению с квалифицированным рабо­чим был лучше образован, вел мелкобурж. или бурж. образ жизни, находился в постоянном личном кон­такте с предпринимателем, мог рассчитывать на вы­движение. По мере развития капитализма категория С. становится все более многочисленной, но вместе с тем — все менее однородной. Особенно быстро растет число низших С.— конторских и торговых, а среди них — доля женщин. Осн. масса С. постепенно утра-

чивает привилегированное положение, все более пре­вращаясь в частичных рабочих, верхушка С, напро­тив, сближается, а отчасти прямо сливается с бур­жуазией. С конца 19 — нач. 20 вв. проблема С. стала привлекать внимание социологов, особенна в Германии. Г. Шмоллер и его последователи выдви­нули тогда понятие «нового среднего сословия», по­ставив С. в один ряд с самостоят, мелкими хозяевами — «старым средним сословием». Концепция «нового сред­него сословия» была подхвачена Э. Бернштейном, увидевшим в ней один из доводов в пользу своих ревизионистских взглядов. Но уже тогда эта кон­цепция подверглась критике со стороны К. Каут­ского, а затем Р. Гильфердинга, выступившего против «дурного обыкновения» называть С. «новым средним сословием». В 1913 появилось исследование Э. Леде-рера, рассматривавшего С. как самостоят, межклассо­вую группировку, к-рая становится все более важным фактором обществ, и политич. развития. По Ледере-ру, С, в отличие от рабочих, стремятся не к пере­устройству общества, а к «равновесию классов», при к-ром могут добиться наибольших результатов в за­щите своих интересов.

Дискуссия о С. вновь разгорелась в 20-е годы,. захватив социал-демократию и профсоюзы. Мн. с.-д. теоретики перед лицом бурного численного роста и резкого ухудшения социально-экономич. положения С. заговорили о растущей пролетаризации последних. Учитывая новые факты, Ледерер (в то время один из идеологов СДПГ) высказал мнение, что С, если п не являются еще частью пролетариата, уже раз­деляют его судьбу, а в будущем, возможно, сольются с рабочим классом. Представители австромарксизма. О. Бауэр и К. Реннер, а также лейборист Дж. Коул характеризовали С. как один из слоев пролетариата, однако, подобно Ледереру, делали отсюда реформист­ские выводы. В противовес этому Й. Шумпетер и нек-рые др. бурж. социологи продолжали рассмат­ривать С. как «класс будущего», к-рому предстоит выработать собств. «классовое сознание» и сыграть самостоят, обществ.-политич. роль.

После 2-й мировой войны эта идея получает даль­нейшее развитие, но гл. обр. в виде теории «нового среднего класса». Представители этой теории расце­нивают рост численности С. как «опровержение» марк­систско-ленинского учения о классах, утверждая, будто Маркс «просмотрел» проблему С. Тезис о по­глощении пролетариата «новым средним классом» ис­ходит из того, что С. занимают якобы более высокое-социальное положение, чем рабочие (по уровню дохо­дов, престижу), а переход рабочих в разряд С. равно­значен «социальному подъему» и «депролетаризации». Учитывая неубедительность подобной аргументации, швед. бурж. социолог Ф. Кронер выдвинул в начале 50-х гг. «новую» концепцию. Он не признает за С. более высокого социального статуса (по сравнению с рабочими), но тем не менее объявляет их особым обществ, классом, охватывающим С. всех профессий и рангов. Развивая взгляды Ледерера и Шумпетера, Кронер утверждает, что вследствие изменений в эко-номпч. структуре капитализма «класс служащих» призван стать решающей обществ, силой, «гарантом демократпч. развития». Сходных взглядов придержи­ваются и нек-рые др. бурж. социологи (М. Колинс, П. Кунн и др.). Концепция Кронера оказалась, од­нако, в сильном противоречии не только с теорией «нового среднего класса» (при всем их внутр. родстве), но и с теориями технократии (Т. Веблен), управлен­ческой революции (Дж. Вёрнхем), интеллектуального капитализма (Д. Элеско). Ряд бурж. авторов расхо­дится с т. зр. Кронера, руководствуясь противополож­ными посылками и высказывая мнение, что по эконо-мич. положению осн. масса С. близка к рабочим

СЛУЖАЩИЕ

(Р. Миле, М. Крозье). Нек-рые социологи ставят под сомнение или прямо отрицают возможность опре­деления этой обществ, группы как особого класса или слоя (Д. Локвуд, Р. Дарендорф, Г. П. Бардт). Подобная эволюция взглядов бурж. и реформистской социологии в какой-то мере отразила эволюцию самих С.

Марксизм видит в С. капнталнетич. общества кон­гломерат различных социально-экономич. групп, к-рые или принадлежат к противостоящим друг другу антагонистич. классам, или занимают по отношению к ним промежуточное положение. 1) Работники пре­имущественно умств. труда, занятые непосредственно в материальном произ-ве,— инженеры, мастера, тех­ники, технологи, лаборанты, чертежники и т. п.— образуют составную часть «совокупного рабочего». Отличаясь от остальных рабочих ио характеру труда и квалификации, отчасти по уровню заработной платы, они не отличаются от них по своему объективному классовому положению (см. Рабочий класс); 2) Кон­торские и торговые С, выполняющие в процессе капиталистич. воспроизводства функции обращения, представляют собой особый отряд наемных рабочих. В отличие от пром. рабочих они не создают стоимости и прибавочной стоимости, но в остальном «...торговый рабочий совершенно такой же наемный рабочий, как и всякий другой» (М арке К., Капитал, т. 3, 1955, с. 303, см. также, с. 305). 3) Мелкие С, занятые в не­производств, сфере (управленч. аппарат концернов, трестов и банков, гос. управление, личные услуги), принадлежат к полупролет, промежуточному слою, непосредственно примыкающему к названной выше группе. 4) Учителя, мед., научные н другие, подобные им наемные работники умств. труда, составляют особую обществ, группу, неоднородную в социальном отношении. Большинство учителей, мед. работников' и значит, часть научных работников находится на гос. службе. Вместе с тем, труд мн. представителей интел­лигентных профессий непосредственно подчинен част­ному капиталу и является прямым объектом капита­листич. эксплуатации. Развитие капитализма все более низводит С. из интеллигенции до положения наемных рабочих. 5) Руководящие С. капиталистич. предприятий и гос. аппарата (чиновники правительств, учреждений, офицерство, полиция, судьи и т. д.) в основной своей массе образуют верхний промежу­точный слои, тяготеющий или непосредственно при­мыкающий к буржуазии. Сюда же примыкают нек-рые наиболее высококвалифицированные специалисты, адвокаты, журналисты, верхушка церковников. 6) Верхушка администраторов монополий — директо­ра, председатели и члены правлений и т. п., а также высшие чиновники, т. е. группы, к-рые иногда относят к разряду С, в действительности по своему проис­хождению, социальным связям, имуществ. положе­нию, доходам принадлежат к буржуазии, отчасти к монополистич. буржуазии.

Приведенная классификация, конечно, условна. Внутри каждой группы, а также между группами имеются переходные ступени, затемняющие погра­ничные линии. Однако очевидно, что С. не образуют слоя, к-рому можно было бы дать однозначную со­циальную характеристику. Социально-классовая не­однородность непосредственно проявляется в неоди­наковых условиях труда и жизни различных групп С. Труд конторских и торговых работников, вследст­вие растущей механизации, автоматизации н капита­листич. «рационализации», все более сближается по своим условиям и характеру с трудом пром. рабо­чих. Продолжительность рабочего времени осн. массы С. была в прошлом значительно меньше, чем у рабо­чих, сейчас она у тех и других примерно совпадает, а иногда даже больше у первых, чем у вторых (осо-

бенно в торговле и на транспорте). На протяжении последних неск. десятилетий в основном ликвидиро­вался разрыв в уровне заработной платы С. и рабочих (в результате быстрого роста численности С, распро­странения в этих профессиях женского труда, обе­сценения старых квалификаций, ухудшения положе­ния С. на рынке рабочей силы и т. д.). Мн. группы С. зарабатывают даже меньше, чем полуквалифициро­ванные рабочие. Доходы управленч. верхушки, на­оборот, в огромной степени возросли. Для совр. капитализма наличие постоянной резервной армии С. так же характерно, как и наличие резервной армии рабочих физич. труда (в США в июне 1958 безработ­ные составляли: среди конторских С.—5,5%, торго­вых С.—4,7%, специалистов — 2,5%).

Эти сдвиги в социально-экономич. положении С. не всегда получают отражение в их сознании, к-рое обычно пропитано мелкобурж. взглядами и профес­сиональными предрассудками. Для С. типично, в част­ности, представление о превосходстве над рабочими физпч. труда, что объясняется, в частности, специ­фикой труда С, известной разобщенностью между ними и рабочими (первые работают в других помеще­ниях и иногда в другие часы, чем вторые), отчасти сохранением непосредств. контакта с хозяевами или управляющими. Предприниматели, со своей стороны, пускают в ход самые изощренные средства, чтобы поддержать имеющиеся различия в психологии С. и рабочих (проповедь «естественной солидарности» меж­ду С. и капиталистами, льготы в отношении социаль­ного обеспечения и страхования, организация отд. столовых и т. п.). Перечисленные факторы создают сравнительно благоприятную почву для влияния мелкобурж. и бурж. идеологии среди С. Идеологи­чески и политически отсталые слои С. часто оказыва­ются на поводу у консервативных и реакц. сил.

Однако по мере изменений в положении С, дей­ствие факторов, тормозящих развитие их сознания, ослабляется. Многие рядовые С. уже осознают свою общность с рабочим классом. По данным обследований во Франции и США примерно ^х/з С. относит себя к рабочему классу, в Англии — ¹/₄ (причем из клерков низкой квалификации — свыше ^х/₂), в Швеции — 54% среди мужчин и 58% среди женщин. Сдвиги в созна­нии С. получают отражение в развитии их проф. организации.

Коммунистич. партии капиталистич. стран видят в С. близкого союзника пром. рабочего класса, реши­тельно отстаивают их жизненные требования и стре­мятся привлечь к активной борьбе против капитали­стич. эксплуатации. История рабочего движения в капиталистич. странах свидетельствует о все боль­шем втягивании С. в общую борьбу рабочего класса и всех трудящихся. После 2-й мировой войны забас­товки С, в т. ч. совместные забастовки рабочих и С. в масштабе района, отрасли, страны стали обычным явлением (особенно во Франции, Италии, Японии, Бельгии, Индии, Аргентине). Широкие массы С. остро реагируют не только на экоиомпч. и социаль­ные, но и на политнч. требования, становясь все более значит, фактором демократич. антимонополистич. движения, развертывающегося под руководством авангарда рабочего класса в странах империализма.

С. в социалистическом обществе. Характерные черты положения С. в социалистич. обществе видны на примере Сов. Союза. В дореволюц. России С. (включая интеллигенцию) составляли ок. 2% самодеят. населения. Вследствие общей отсталости социально-экономич. условий и относит, неразвитости капитализма среди них преобладали мелкобурж. и бурж. элементы (чиновничья бюрократия, земские С, торгово-пром. администрация). Даже мелкие железно­дорожные п почтово-телеграфные С, к-рых Ленин ха-

СЛУЖАЩИЕ—СЛУЧАЙНОСТЬ

рактеризовал как настоящих! «чиновнический проле­тариат» (см. Соч., т. 6, с. 76), сохраняли известные привилегии по сравнению с рабочими. Естественно, поэтому, что «менее пролетарские», по выражению Ленина, слои С. проявили нек-рые колебания в ходе социалистич. революции. Вместе с тем значит, часть низших С. с самого начала решительно выступила на стороне революции. Партия большевиков, раз­вивая принципы Парижской Коммуны, широко при­влекала пролет, слои С. к осуществлению задач со­циалистич. революции (участие в рабочем контроле, в проведении национализации и т. д.). Однако часть старых кадров мелкобурж. и бурж. С. оказала со­противление Сов. власти (саботаж и т. п.). Понадо­бились огромные усилия пролет, авангарда, чтобы, отсекая эти враждебные элементы и осуществляя социалистич. перевоспитание остальной массы, при­общить всех С. к социалистич. строительству. По мере совершенствования сов. гос. аппарата, развития ин­дустриализации, коллективизации и культурной ре­волюции классовый состав С. менялся, пополняясь выходцами из рядов рабочих и крестьян. С. стали полноправными членами социалистич. сообщества.

На протяжении всего периода социалистич. строи­тельства численность С. в СССР закономерно росла и продолжает расти. Число работников, занятых преимущественно умств. трудом, увеличилось с 2,9 млн. в 1926 до 29,9 млн. к нач. 1969, или в 10 раз, достигнув примерно ¹/₄ самодеятельного населения. По данным переписи (1959) количество инженерно-технпч. работников в Сов. Союзе составляло 4,2 млн., работников торговли, обществ, питания и т. п. — 2,3 млн., работников планирования, учета, делопро-из-ва — 4,0 млн., учителей и научных работников — 2,8 млн., мед. работников — 1,7 млн., руководящих работников — 2,2 млн. В проф. составе С. происхо­дят постоянные изменения, поскольку различные группы растут неодинаковыми темпами. Наиболее быстро увеличивается число науч. работников (с 1939 по 1959 — в 2,8 раза), инженерно-технич. работни­ков (в 2,5 раза), мед. работников (в 2,5 раза), учителей (в 1,7 раза). Гораздо медленнее растет число работников торговли, обществ, питания и т. п. (за тот же период — на 39%), руководителей предприя­тий (на 26%), работников планирования, учета, дело-произ-ва (на 12%). Неуклонно поднимается уровень общего и спец. образования С. В 1939 лишь 51,9% лиц, занятых преимущественно умств. трудом, имели среднее и высшее образование, в 1967 — уже 92,8% (в т. ч. незаконченное высшее, среднее и неполное среднее — 73,1% и законченное высшее — 19,7%).

В социалистич. обществе со сравнительно однород­ной классовой структурой происходит слияние или сближение части С. с рабочим классом.

В Сов. Союзе и др. социалистич. странах С. поль­зуются всеми социальными завоеваниями, к-рые при­нес социализм. Уровень материального благосостоя­ния С. растет по мере роста материального благо­состояния всего народа. С. в странах социалистич. лагеря являются активными строителями нового об­щества, борются за совершенствование социалистич. системы хозяйства, улучшение деятельности гос. аппарата. Для социалистич. стран характерен высо­кий уровень проф. организации С. Значит, часть передовых С. объединена в рядах марксистско-ле­нинских коммунистич. и рабочих партий.

Лит.: Маркс К., Капитал, т. 1—3, Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, 24, 25, ч. 1, 2; его же, Теории прибавочной стоимости, там же, т. 26, ч. 1—3; Л е-нин В. И., Рецензия. Karl Kautsky. Bernstein und das socialdemokratische Programm, Соч., 4 изд., т. 4, с. 183; его же, Внутреннее обозрение, там же, т. 5, с. 258; е г о ж е, Из экономической жизни России, там же, т. 6, с. 76; его же, Трудовики и рабочая демократия, там же, т. 18, с. 23; его же, Государство и революция, там же, т. 25, с. 379—80; его же,

Удержат ли большевики государственную власть?, там же,
т. 26, с. 82; его же, Как нам реорганизовать Рабкрин,
там же, т. 33; Городские ср. слои совр. капиталистич