ных для живых систем особенностях строения и функций, организации метаболич. процессов, управления и регуляции и пр. Именно здесь телеология в разных ее формах претендовала если не на универс. значение, то во всяком случае на роль необходимого «дополнения» к якобы недостаточному каузальному анализу. По мере развития биологии постепенно преодолевалось телеологич. мышление, органич. Ц. объяснялась путем обращения к ее материальным причинам. Особое значение имела здесь дарвиновская теория эволюции, к-рая объяснила органич. Ц. как п р и-с п о с о б л е н н о с т ь, соответствие строения и функций организмов условиям их существования (см. Приспособление). Эта приспособленность является относительной и вырабатывается исторически, в результате творч. деятельности естеств. отбора. Т. о., органическая Ц. оказывается результатом и одной из форм проявления причинных отношений в живой природе и лишь как таковая вообще может быть познана в естеств.-науч. рамках. «Сохраняя старое слово — целесообразность, мы придаем ему новый смысл. Не в виду, не в ожидании пользы созидались все эти совершенные органы и целые организмы, а сама польза создала их. Вместо предполагаемой цели мы имеем действительную причину» (Т и м и р я-зев К. А., Соч., т. 7, 1939, с. 53). Отвергая телеологию, дарвинизм не отбрасывал фактов органич. Ц. (см. там же, т. 5, 1938, с. ИЗ).
С позиций диалектико-материалистического, органич. детерминизма получают объяснение не только структурные, но и генетич. аспекты органич. Ц., т. е. представление об известной направленности (и в этом смысле Ц.) морфофизиологич. реакций — наследств. изменений, метаболических, термодинамич. и пр. процессов живых систем. Разумеется, это не та Ц., к-рая реализуется в сознательной человеч. деятельности. Кроме того, эта направленность нроцессов живых систем, определяемая взаимодействием внешних и внутр. условий, активностью организмов, вырабатываемая исторически и в индивидуальном развитии, реально обнаруживается лишь в качестве общей тенденции, не однозначно, а статистически.
Материалистич. понимание этого свойства живых систем опирается на все расширяющиеся факты из разных отраслей совр. биологии. Его методологич. основой является выдвинутое Энгельсом предположение о том, что сложная способность к планомерным действиям генетически связана с более простыми и элементарными процессами, присущими всякому живому существу, напр. в форме раздражимости. Подчеркивая, что «...в ясно выраженной форме ощущение связано только с внешними формами материи (органическая материя)...», Ленин считал логичным предположение о том, что «...вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения...» (Соч., т. 14, с. 34, 81). Одним из видов этого отражения в пределах органич. материи является свойство приспособит, направленности и в этом смысле — относит. Ц. активных взаимодействий, процессов живых систем.
Новые аспекты проблемы органич. Ц. раскрывает развитие биокибернетики, в частности принцип обратной связи, согласно к-рому в живых системах происходит обратное воздействие конечного эффекта, результата процесса на его исходный пункт, начало. Регуляция и управление в эквифинальных системах, способных вопреки внешним и внутр. нарушениям сохранять оптимальное динамич. равновесие, обеспечивают это диалектич. взаимодействие процессов и их стадий, предстающих в известных отношениях то как причина, то как следствие. И отношение Ц. выступает здесь, т. о., как специфич. форма взаимодействия, особый вид связи. Конкретные механизмы этого
взаимодействия, расчлененные в линейном плане, дают картину определенной — статистически реализующейся — направленности процессов, их обусловленности конечными факторами, представляющимися в качестве целей (разумеется, речь идет не о сознат. целях, а лишь об их аналогах, объективных по самой своей природе; в этой связи проблематична сама применимость здесь понятий цели и Ц.).
Условность понятия Ц., привносимая его антропоморфностью, не является основанием для отказа от этого понятия. Во-первых, аналогия с процессами целесообразной человеч. деятельности может быть (если исключить ее телеологич. интерпретацию) в нек-рых случаях эвристически весьма эффективной, в частности в биологии и кибернетике. Во-вторых, вполне правомерен особый науч. подход, к-рый лишь формально может квалифицироваться как «телеологический», поскольку в нем не предполагается представления о сознательно осуществляемой «внутр. цели». Это — функционально-целевой подход, ориентирующий исследование на анализ отношения Ц., взаимодействия процессов в эквифинальных системах.
Основой этого подхода является методологич. принцип Ц., т. е. подчинение процесса науч. исследования его целевой, конечной стадии. Говоря о задачах физиологии в изучении формообразования, К. А. Тимирязев писал, что она должна «...раскрыть экспериментальным путем основной механизм этого процесса, а, во-вторых, накопленным действием тех же факторов пытаться объяснить себе их конечный результат — образование формы, представляющей нам как бы осуществление заранее намеченной цели» (Избр. соч., т. 3, 1949, с. 408). Следовательно, обращение к конечной стадии процесса как его цели, т. е. функционально-целевой или просто целевой подход, реализуется независимо от того, какой смысл вкладывается в понятие цели: последняя выступает здесь как нечто условное, эвристическое (в кантовском смысле), причем безразлично, так ли это на самом деле или процесс может быть охарактеризован как целесообразный в узком значении этого понятия. Интерпретируемый т.о. целевой подход может широко применяться не только в исследовании эквифинальных систем, но всюду, где дело касается циклич. процессов или процессов поступат. развития. При этом исследователь, рассматривая процесс с т. зр. его конечного результата и отправляясь от него как от своеобразной цели, аналитически устанавливает причины по их следствию. «Размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще избирает путь, противоположный их действительному развитию. Оно начинается post festum [задним числом], т. е. исходит из готовых результатов процесса развития» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 85).
Принцип Ц. может использоваться также в ситуациях, когда конечный результат процесса не может быть установлен эмпирически и конструируется идеально, гипотетически. Исследование здесь строится так, как будто результат процесса имеется в действительности в виде своеобразной цели. Принцип Ц. выступает при таком подходе в качестве особого приема глпотетич. предвосхищения, подлежащего последующему науч. анализу. В этом случае целевой подход, отвечающий на вопрос «для чего», отграничивается от обычного каузального, отвечающего на вопрос «почему». Здесь нет, однако, противопоставления, т. к. указание па Ц. само требует дальнейшего объяснения.
Лит.: Энгельс Ф., Диалектика природы, М а р к с К. и Энгельс Ф., Соч., т. 20; Кант И., Критика способности суждения, СПБ, 1898; Берг Л. С, Номогенез, или эволюция на основе закономерностей, П., 1922; Агол И., Проблема органической Ц., «Естествознание и марксизм»,
ЦЕЛИКОВА—ЦЕЛЬ
1930, № 1 (5); Морган Т. Г., Эксперимент, основы эволюции, М.—Л., 1936; Аристотель, О частях животных, нер. с греч., М., 1937; Дарвин Ч., Происхождение видов путем естеств. отбора, Соч., т. 3, М.— Л., 1939; Фролов И. Т., Существует ли Ц. в живой природе? М.,1957; его же, О причинности и Ц. в живой природе, М., 1961; Винер Н., Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине, пер. с англ., М., 1958; Малиновский А. А., Типы управляющих биологич. систем и их приспособит, значение, в сб.: Проблемы кибернетики, вып. 4, М., 1960; Анохин П. К., Опережающее отражение действительности, «ВФ», 1962, № 7; Клаус Г., Кибернетика и философия, пер. с нем., М., 1963; Бернштейн Н. А., Очерки по физиологии движений и физиологии активности, М.,. 1966; Шмальгау-зен И. И., Проблемы дарвинизма, Л., 1969; его же, Кибернетич. вопросы биологии, Новосибирск, 1968; Hart-mann N., Teleologisches Denken, В., 1951; Hartmann M., Allgemeine Biologie. Eine Einfuhrung in die Lehre vom Leben, 4 Aufl., Stuttg., 1953; Beckner M., The biological way ol thought, N.Y., 1959; Bertalanffy L. von, Problems of life, N.Y., 1960; Klaus G., Das Verhaltnis von Kausalitat und Tcleologie in kybernetischer Sicht, «Dtsch. Z. Philos.», 1960, № 10; D о b z h a n s k у Т., Determinism and indeterminism in biological evolution, в кн.: Philosophical problems in biology, N.Y., 1966; Rosenblueth A., Wiener N., В i g e 1 о w J., Behavior, purpose and teleology, в кн.: Purpose in nature, [N.Y.], 1966.
И. Фролов. Москва. ЦЕЛИКОВА, Ольга Петровна (род. 24 февр. 1922) — советский философ, д-р филос. наук (с 1967). Член КПСС с 1943. Окончила Педагогия, ин-т им. К. Д. Ушинского и аспирантуру Ин-та философии АН СССР (1951). В 1950—59 — на журналистской работе. С 1959 — ст. науч. сотрудник сектора этики Ин-та философии АН СССР. Область науч. исследований — вопросы марксистско-ленинской этики и ком-мунистич. воспитания.
Соч.: Воспитание трудящихся в духе коммунистич. морали, Душанбе, 1954; Сочетание обществ, и личных интересов при социализме, М., 1957; Формирование морального облика сов. рабочего. [Сб.], М., 1961 (соавтор и редактор); Если в семье есть дети, М., 1961 (совм. с В. М. Закладной); Нравств. идеал, в сб.: Нравственность и нравств. воспитание, Новосибирск, 1962; Уже сегодня, М., 1963 (совм. с В. М. Закладной); Роль коммунистич. идеала в воспитании нового человека, в сб.: Человек будущего рождается сегодня, М., 1964; О самовоспитании, М., 19'64 (совм. с В. М. Закладной); Забота каждого о сохранении и умножении обществ, достояния, в сб.: Нравств. принципы строителя коммунизма, М., 1965; Идейная убежденность и патриотич. служение Родине, в сб.: Моральный облик сов. рабочего, М., 1966; Роль положит, примера в нравств. воспитании, «Сов. педагогика», 1966, М 10.
ЦЁЛЛЕР (Zeller), Эдуард (21 янв. 1814 — 19 марта 1908) — нем. историк антич. философии. Автор класспя. труда «Философия греков в ее история, развитии» («Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Ent-wicklung», Tl 1—3, Tubingen, 1844—52; самое известное изд., Bel 1—6, Lpz., 1920—23, перепечатано — 3 Tl in 6 Bd, Hildesheim, 1963), непревзойденного по обстоятельности и полноте приводимых в нем источников при крайней критичности в отношении к ним. Ц. изучал теологию в Тюбингене и Берлине; в 1840 — приват-доцент теологии в Тюбингене, с 1847—профессор в Берне, в 1849—в Марбурге, с 1862—профессор философии в Гей-дельберге; в 1872—94— в Берлине. Вначале находился под влиянием Гегеля, в дальнейшем Ц. отходит от его спекулятивной философии п интересуется по преимуществу эмпирия, теорией познания, до нек-рой степени приближаясь к Канту. Однако признаваемая Ц. познаваемость «вещей в себе» никогда не могла сделать его главой неокантианской истории философии. Ц. был выразителем позитивистского настроения и сторонником здравого смысла, поскольку не проявлял особой склонности ни к идеализму, ни к материализму.
С о ч.: Platonische Studien, Tubingen, 1839; Ober Bedeutung und Aufgabe der Erkenntnisstheorie, Hdlb., 1862; D. F. Strauss in seinem Leben und seinen Schriften geschildert, Bonn, 1874; Geschichte der deutschen Philosophie seit Leibnitz, 2 Aufl., Munch., 1875; Grundriss der Geschichte der grieehischen Philosophie, В., 1883, 13 Aufl., 1928; рус. пер. — Очерк истории греч. философии, СПБ, 1886, М., 1912, 1913.
Лит.: D i е 1 s H., Gedachtnisrede auf E. Zeller, В.,
1908; Rotta P., Ed. Zeller e la storia della filosofia, Tre-
viso,,1909. А.Лосев. Москва.
ЦЕЛОЕ — см. Часть и целое.
ЦЕЛОСТНОСТЬ — см. в ст. Часть и целое.
ЦЕЛЬ — идеально, деятельностью мышления положенный результат, ради достижения к-рого предпринимаются те или иные действия или деятельности; их идеальный, внутренне-побуждающий мотив.
Различают конкретную Ц. д е я т е л ь н о с т и, т. е. идеальный образ предмета (результата) непосредств. деятельности человека, и абстрактную Ц. стремления,!, е. представление о нек-ром общем благе, идеале, ради достижения к-рых осуществляется эта деятельность. Оба эти вида Ц. обычно понимаются как «субъективные», тогда как под т. н. объективной Ц. имеется в виду нек-рая сверхъестеств. «Ц. бытия» (божественная пли провиденциальная) или заданное тем или иным законом (алгоритмом, предписанием, правилом) фиксированное состояние в развитии нек-рой системы, за к-рой признается свойство саморегуляции (формальная Ц.).
Эмпирически понятие Ц. связано, по-видимому, с применением простейших орудий труда, что предполагает элементарное различие «этого» и «ради этого». Предметом же филос. размышления Ц. становится начиная с антич. натурфилософии, где первоначально рассматривается в связи с концепцией мирового разума (см. Нус). В качестве Ц. человеч. деятельности это понятие было рассмотрено Сократом, к-рый поставил вопрос об иерархии Ц., разграничив частную Ц. к.-л. поступка н общую Ц., с к-рой он внутренне соотносится и к-рая обосновывает его. В иерархии Ц. необходимо существует окончат. Ц.— такое мыслимое предельное благо, к-рое является конечным основанием деятельности и к-рое, согласно Сократу, не может быть реализовано непосредственно: человек может лишь косвенно содействовать его достижению. Платон связал этико-филос. концепцию Сократа с учением об идеях и с утверждением божеств, блага как высшей Ц. бытия. В дальнейшем идеи Платона разрабатывала хрнст. ортодоксия (Августин), опиравшаяся позднее л на платонизированного Аристотеля (Фома Аквинский). В русле филос.-теологич. традиции сложилось два более или менее самостоят, учения о Ц.: телеология, исходившая из «объективной Ц. бытия», к-рую она пыталась проследить во всех сферах действительности, и учение о свободе воли, включавшее в себя понятие свободной Ц. человека.
Существенно иное, чем у Сократа и Платона, понимание Ц. было намечено Аристотелем, к-рый рассматривал Ц. прежде всего в онтологич. плане, включив ее в натурфнлос. учение о причинах (началах) бытия. Ц. у него — одна из четырех причин, т. н. конечная причина (causa finalis). Познать вещь для Аристотеля означает не только указать материю и источник движения, но и выяснить ее скрытую сущность, определяемую Ц. (см. Met. V 2, 1013а 24; рус. пер., М,— Л., 1934). Ц.— это «то, ради чего» нечто существует или осуществляется. Это отношение характерно не только для деятельности человека, но и для мира живого вообще: «глаза существуют, чтобы видеть», «листья— ради защиты плода». Сам же организм в качестве целого может быть понят лишь как своеобразная Ц. «ради себя». Живое, по мысли Аристотеля, как бы содержит в себе внутр. Ц. бытия, энтелехию.
Идея «внутр. Ц.» была позднее возрождена Лейбницем, а идея целепричины — Кантом, к-рые пытались преодолеть крайности как причинной, так и те-леологич. интерпретаций. Пытаясь соединить оба принципа в едином законе достаточного основания, охватывающем как причинные и целевые отношения, так и логич. связи основания и следствия, Лейбниц сформулировал исходные положения т. н. «имманентной» телеологии. Кант предложил считать целесообразными в собств. смысле лишь произведения человеч. деятельности, поскольку в их основе лежит
ЦЕЛЬ
сознат. Ц., тогда как обнаруживаемая в произведениях природы внутр. гармония частей и целого свидетельствует не об отношении к какой-то Ц., а лишь об отношении к целому; эти произведения нецелесообразны, а целеподобны, т. е. «целесообразны без Ц.». Понятие Ц. привносится в них человеч. разумом для их мысленного упорядочивания. Рассматривая Ц. «как одну из действующих в мире причин», Кант по сути дела описал ту особенную форму причинности, к-рая характерна для человеч. деятельности. Он показал, что если понятие «действующей причины» связано с представлением о внешней необходимости, то разумное целевое действие столь же необходимо предполагает свободу. Допущение в сфере человеч. деятельности причинности «из необходимости», с его т. зр., влечет за собой допущение и причинности «из свободы» — Ц., ибо свобода без необходимости лишила бы целевое действие тех результатов, ради к-рых оно осуществляется, а необходимость без свободы начать новый причинный ряд исключает саму возможность такого действия. Первое, по мысли Канта, противоречит практическому, а второе—теоретическому опыту.
Одна из гл. особенностей концепции Канта состоит в том, что логико-гносеологич. проблематика Ц. разрабатывается в зависимости от этико-гуманпстпче-ской, выступая как теоретич. основа для решения фундаментальных проблем человеч. жизни. В этой связи Кант различает три возможных уровня в постановке и решении проблемы Ц. На первом из них речь может идти лишь об умении, проблема является здесь логико-технической: как и какими средствами достигнуть той или другой Ц.? На более высоком уровне возникает проблема благоразумия, логико-технич. проблема обосновывается стремлением к достижению благой Ц. Высшим уровнем постижения Ц. для Канта является нравств. проблема: какова та Ц., к к-рой человеку следует стремиться? Постановка этой проблемы связана с выработкой нравств. принципа, к-рый обладал бы достоинством закона и не только не зависел бы от содержания и Ц. отд. поступка или действия, но, наоборот, всякий раз служил бы основанием нравств. выбора и критерием оценки частных действий и Ц. Здесь Кант выходит за рамки логич. проблемы «что есть Ц.?» и переходит к гораздо более глубокой проблеме «что есть Ц. человека?». Этот поворот в значит, мере определил развитие этико-филос. проблематики во всей последующей истории философии.
Этико-гноссологич. линия в исследовании Ц. была продолжена Фихте, а Шеллинг разрабатывал проблему в эстетико-гносеологич. плане. Гегель попытался «снять» эти разделения в единой и всеохватывающей логич. теории Ц. Согласно Гегелю, сущность немеханич. отношений может быть раскрыта лишь через объективную Ц., как «в-себе-понятпе», как уже заданный развитием, но еще не развернутый результат. Для Гегеля живое есть то, что «себя сохраняет» и «в себя возвращается». А жизнедеятельность, направленная на самосохранение и самовоспроизведение, с его т. зр., может быть выведена только из понятия Ц. «в себе». Далее, в изображении «перехода» от Ц. «в себе» к осознанной Ц. «для себя», осуществляющегося в человеч. деятельности (переход от «телеологии» к «идее»), Ц. превращается Гегелем в универс. характеристику бытия, а его учение становится своеобразным вариантом телеологии.
Гегель дал развернутое решение логич. проблемы Ц. Ц. у него есть «...понятие, вступившее посредством отрицания непосредственной объективности в свободное существование...» (Соч., т. 1, М.— Л., 1929, с. 313). Такова прежде всего Ц. человеч. деятельности. Непосредственно она определяется как субъективная. Предполагаемый ею объект идеален, и Ц.,
как понятие еще не определившегося объекта, есть противоречие, отрицание как непосредств. действительности бытия, так и недействит. мысли как таковой. Как идеальное и всеобщее, как лишь субъективное содержание, Ц. нуждается в реализации, в объекте воплощения, в к-ром она получает свое определ. содержание п свою особенность. В результате реализации противоположная односторонность идеальности Ц. и реальности бытия как будто «снята» в новом содержании и объективность получила новое, соответствующее Ц. определение. Однако, замечает Гегель, реализация Ц. не столь проста: ей нередко сопутствуют такие последствия, к-рые не входили в намерения человека. Объясняется это тем, что «хитрый» человеч. разум, осуществляя в мире свои Ц., выставляет вместо себя нек-рую внешнюю вещь, орудие, средство. Но, пишет Гегель, существует еще и «хитрость» абс. разума, к-рый использует самого человека как средство достижения своих Ц. Человек же в конце концов получает не совсем то, к чему стремился, часто — нечто прямо противоположное, в лучшем случае — лишь нек-рое новое средство.
Т. о., по Гегелю, Ц. есть лишь мысль, идеальная форма, приложенная к нек-рому наличному материалу. А потому и результат, хотя он и приобретает форму Ц., на деле выявляет лишь собств. сущность того материала, в к-ром эта Ц. воплощена. Поэтому проблема заключается пе столько в самой по себе субъективной Ц., сколько в объективном ее осуществлении, а значит в средстве, в реальной деятельности. Лишь они дают Ц. определ. содержание и переводят ее в результат.
Справедливо обратив внимание на недостаточность позиции Канта, на то, что проблема Ц. не может решаться только в сфере должного, Гегель в силу исходных объективно-идеалпстич. позиций не смог даже поставить этил, проблему: «что есть Ц. человека?» Как только он выходит за пределы логики в поисках ее оснований, он неизбежно приходит к провиденциализму. Так, он интерпретирует всемирную историю как осуществление независимой от человека и его деятельности провиденциальной Ц.
Если объективный идеализм, объясняя действительность из сверхприродных Ц., приходил в своих крайних формах к провиденциализму, то домарксов материализм, исходя из внешне обусловленного характера деятельности и интерпретируя целеполагание на основе однозначной причинности, приходил в конечном счете к фатализму, отрицая нередко само значение Ц. человеч. деятельности. В лучшем случае старый материализм понимал под Ц. влечения, порожденные естеством, обусловленные необходимостью (Спиноза). В тех редких случаях, когда старый материализм не отрицал целесообразного характера человеч. деятельности, он тем не менее исключал понятие Ц. пз задач науч. исследования (Бэкон), полагая, что человеч. поведение может быть описано в строгих терминах «механизма» и исчислено на основе законов причинности — необходимости (Лаплас).
Достаточно развернутое материалистич. описание целесообразности человеч. деятельности дал Фейербах, исходивший из того эмпирич. факта, что каждому человеч. действию предшествует определ. намерение, сознат. Ц. Предположив, что именно отсюда проистекают идеалистич. иллюзии о том, что понятие, мышление, Ц. предшествуют реальной действительности их предмета, Фейербах пытается свести их к их «земной основе», вывести из нужды, влечений и потребностей.
Марксизм показал, что слабость старого материализма определяется прежде всего тем, что он не учитывал деятельную сторону субъекта, к-рый не только «отражает» объективный мир, но и творит его. В этой свя-
ЦЕЛЬ
зи марксизм поставил задачу понять сами нужду и потребности человека в их источнике, в их исторически конкретном содержании, определяемом процессом обществ, произ-ва, процессом труда. Именно этот процесс, создавая условия потребления и потребности, как и возможность их удовлетворения, создает и Ц., т. е. «...идеальный, внутренне побуждающий мотив производства...» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 12, с. 717). Человек не просто изменяет форму того, что дано природой, но в том, что дано природой он «...осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинить свою волю» (Маркс К., там же, т. 23, с. 189). Следовательно, Ц. человека, вообще идеальное, должны быть поняты не как только функция или только основание человеч. деятельности, но как глубокое единство того и другого. Это позволяет понять человека не как атом в хаосе слепой необходимости или игрушку в руках коварного провидения, а как творца своей жизни, а значит — как сущность и базис историч. движения.
Такой вывод вытекал из критики созерцательности старого материализма и вместе с тем из критики гегелевского провиденциализма. Марксизм рассматривает историю как деятельность преследующего свои Ц. человека (см. К. Маркс л Ф. Энгельс, там же, т. 2, с. 102). Но это не значит, что ход истории можно выводить из человеч. Ц. Действительное историч. движение не обязательно совпадает с теми Ц., к-рые ставит человек. В этом смысле движение Ц. дает не более, чем историю идей. Их действит. осуществление дает реальную историю человечества. Отношение же Ц., средства и результата ее реализации оказывается той особенной формой причинного отношения, к-рая характерна для сферы осмысленной, целеполагающей деятельности человека. Отношение Ц., средства и результата включает отношение причины и действия, характеризующее стихийный процесс природы, в принципиально иную категориальную структуру, в к-рой реальному отношению вещей оказывается предпосланным их и р о е к т в виде их логически всеобщего, а потому и в значит, мере абстрактного аналога. При этом в роли т. н. непосредств. причин здесь выступают средства реализации, более или менее соответствующие поставленной Ц. Действие же приобретает форму идеально положенного в виде Ц. результата, воспроизводя содержание самой деятельности и ее средств.
Смысл этой категориальной структуры определяется органич. единством всех ее компонентов. Поэтому она принципиально несовместима с многократно воспроизводившимся в истории иезуитским тезисом «Ц. оправдывает средства». И не только потому, что «...цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» (Маркс К., там же, т. 1, с. 65); а прежде всего потому, что «неблагие» средства способны определить только «неблагой» результат. Такой вывод опирается на общую гуманистич. установку марксизма и на осознание им взаимозависимости Ц. и средства, абстрактно-общей Ц.— идеала, к к-рому можно только стремиться,— и конкретной Ц. деятельности, к-рую надо реализовать ради достижения этого идеала. Реализация всякой частной Ц. необходимо переносит содержание и особенности средства на каждое последующее звено деятельности и определяет содержание и особенности конечного результата. Поэтому неблагие средства лишь еще дальше отодвигают «благую» Ц. К идеалу приближает лишь такая частная Ц., к-рая есть особенное воплощение всеобщности этого идеала и тем самым есть одновременно и самоцель. Там, где это условие не соблюдается, частная Ц. становится отчужденной, формальной общей Ц.
Через категориальную структуру Ц. и целеполага-ния отчетливо прослеживается двойств, характер человеч. деятельности, к-рая в своем содержании обнаруживает себя как единство идеализации и реализации.
Отсутствие целостного взгляда на структуру целе-полагания в домарксовской философии имело вполне реальные основания: в самой реальной жизни целостная структура деятельности была расчленена условиями эксплуатации и принуждения на противоположности т. н. «умственного» и «физич.» труда, на деятельность по определению Ц. и труд над ее реализацией. Подлинная связь и взаимная необходимость идеализации и реализации, Ц. и средства, мысли и действительности в этих условиях оказывается нарушенной. Идеализация, изолированная от реализации, приобретает характер искаженных сословно-элитар-ной ограниченностью и оторванных от действит. жизни форм сознания; реализация же утрачивает свой внутренне-побуждающий идеальный мотив, свою действит. Ц. Мышление, отделенное от реального труда реализации, влечется к не имеющим реального смысла Ц. За трудом же остается лишенная духа, не освященная целью грубо материальная форма. В этих условиях труд нуждается во внешних побудителях, в той или иной исторически определ. форме принуждения. Оба полюса расчлененной т. о. деятельности лишаются внутр. смысла. Эта обоюдная неполноценность ищет компенсации в разного рода асоциальных «хобби» и даже антисоциальных (т. н. немотивированных преступлениях, хулиганстве и т. п.) псевдодея-тельностях, в к-рых пытается воссоединить утраченное единство идеализации и реализации, единство Ц., средства и результата, создавая иллюзию свободной деятельности. Сознание личности, т. о., оказывается разорванным и ищет самоопределения, утверждения своих Ц. не в реальной жизни, а в ее заменителях, так или иначе компенсирующих ее неполноценность. Реальный же труд, утратив внутр. импульс, становится лишь средством для достижения внешних Ц. В такой ситуации Ц. перестает быть самоцелью и превращается лишь в средство, а средство приобретает характер самоцели. Подобные социальные условия в широких масштабах производят конформизм — оппортунистич. сознание, определяющее свои Ц. не на основе свободного выбора, а путем чисто внешнего приспособления и некритич. отношения к обстоятельствам и ценностям. Вместе с тем в таких условиях рождается и нонконфор-м и з м — сознание, открыто противопоставляющее существующей социальной практике свои ценности п Ц.
В условиях этой кризисной ситуации проблема Ц. снова предстает в тех ее аспектах, к-рые выходят за пределы логики и являются в собств. смысле философскими. Знание категориальной структуры целе-полагания позволяет правильно определить пути и средства реализации Ц., но оно еще не дает постижения того, какова же действит. Ц.человека.И хотя многие из предлагавшихся решений этого вопроса по разным причинам оказывались ограниченными или даже неверными, безусловно справедлива та мысль, что сама по себе Ц. еще не служит нравств. критерием реализующей ее деятельности, что филос. анализ должен проследить иерархию целеполагания до предельных нравств. оснований и конечных критериев жизнедеятельности человека. В новейшей европ. философии эта проблематика получила особенно широкий отзвук в системах неокантианства, рус. «конкретного» идеализма и феноменологии Гуссерля, хотя поиски путей выхода из кризиса новоевроп. культуры были в этих течениях существенно разными. Рус. идеализм.делает акцент на проблемах нравственности,