double arrow

ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ



ных для живых систем особенностях строения и функ­ций, организации метаболич. процессов, управления и регуляции и пр. Именно здесь телеология в разных ее формах претендовала если не на универс. значе­ние, то во всяком случае на роль необходимого «до­полнения» к якобы недостаточному каузальному ана­лизу. По мере развития биологии постепенно прео­долевалось телеологич. мышление, органич. Ц. объяс­нялась путем обращения к ее материальным причи­нам. Особое значение имела здесь дарвиновская тео­рия эволюции, к-рая объяснила органич. Ц. как п р и-с п о с о б л е н н о с т ь, соответствие строения и функций организмов условиям их существования (см. Приспособление). Эта приспособленность является относительной и вырабатывается исторически, в ре­зультате творч. деятельности естеств. отбора. Т. о., органическая Ц. оказывается результатом и одной из форм проявления причинных отношений в живой природе и лишь как таковая вообще может быть по­знана в естеств.-науч. рамках. «Сохраняя старое слово — целесообразность, мы придаем ему новый смысл. Не в виду, не в ожидании пользы созидались все эти совершенные органы и целые организмы, а сама польза создала их. Вместо предполагаемой цели мы имеем действительную причину» (Т и м и р я-зев К. А., Соч., т. 7, 1939, с. 53). Отвергая те­леологию, дарвинизм не отбрасывал фактов органич. Ц. (см. там же, т. 5, 1938, с. ИЗ).

С позиций диалектико-материалистического, орга­нич. детерминизма получают объяснение не только структурные, но и генетич. аспекты органич. Ц., т. е. представление об известной направленности (и в этом смысле Ц.) морфофизиологич. реакций — наследств. изменений, метаболических, термодинамич. и пр. процессов живых систем. Разумеется, это не та Ц., к-рая реализуется в сознательной человеч. деятель­ности. Кроме того, эта направленность нроцессов жи­вых систем, определяемая взаимодействием внешних и внутр. условий, активностью организмов, выраба­тываемая исторически и в индивидуальном разви­тии, реально обнаруживается лишь в качестве общей тенденции, не однозначно, а статистически.

Материалистич. понимание этого свойства живых систем опирается на все расширяющиеся факты из разных отраслей совр. биологии. Его методологич. основой является выдвинутое Энгельсом предположе­ние о том, что сложная способность к планомерным действиям генетически связана с более простыми и элементарными процессами, присущими всякому жи­вому существу, напр. в форме раздражимости. Под­черкивая, что «...в ясно выраженной форме ощущение связано только с внешними формами материи (орга­ническая материя)...», Ленин считал логичным пред­положение о том, что «...вся материя обладает свойст­вом, по существу родственным с ощущением, свойст­вом отражения...» (Соч., т. 14, с. 34, 81). Одним из видов этого отражения в пределах органич. материи является свойство приспособит, направленности и в этом смысле — относит. Ц. активных взаимодейст­вий, процессов живых систем.

Новые аспекты проблемы органич. Ц. раскрывает развитие биокибернетики, в частности принцип об­ратной связи, согласно к-рому в живых системах происходит обратное воздействие конечного эффекта, результата процесса на его исходный пункт, начало. Регуляция и управление в эквифинальных системах, способных вопреки внешним и внутр. нарушениям сохранять оптимальное динамич. равновесие, обеспе­чивают это диалектич. взаимодействие процессов и их стадий, предстающих в известных отношениях то как причина, то как следствие. И отношение Ц. вы­ступает здесь, т. о., как специфич. форма взаимодей­ствия, особый вид связи. Конкретные механизмы этого


взаимодействия, расчлененные в линейном плане, дают картину определенной — статистически реали­зующейся — направленности процессов, их обуслов­ленности конечными факторами, представляющимися в качестве целей (разумеется, речь идет не о сознат. целях, а лишь об их аналогах, объективных по самой своей природе; в этой связи проблематична сама при­менимость здесь понятий цели и Ц.).

Условность понятия Ц., привносимая его антро­поморфностью, не является основанием для отказа от этого понятия. Во-первых, аналогия с процессами целесообразной человеч. деятельности может быть (если исключить ее телеологич. интерпретацию) в нек-рых случаях эвристически весьма эффективной, в частности в биологии и кибернетике. Во-вторых, вполне правомерен особый науч. подход, к-рый лишь формально может квалифицироваться как «телеологи­ческий», поскольку в нем не предполагается пред­ставления о сознательно осуществляемой «внутр. цели». Это — функционально-целевой подход, ориенти­рующий исследование на анализ отношения Ц., вза­имодействия процессов в эквифинальных системах.

Основой этого подхода является методологич. прин­цип Ц., т. е. подчинение процесса науч. исследо­вания его целевой, конечной стадии. Говоря о задачах физиологии в изучении формообразования, К. А. Ти­мирязев писал, что она должна «...раскрыть экспе­риментальным путем основной механизм этого про­цесса, а, во-вторых, накопленным действием тех же факторов пытаться объяснить себе их конечный ре­зультат — образование формы, представляющей нам как бы осуществление заранее намеченной цели» (Избр. соч., т. 3, 1949, с. 408). Следовательно, обра­щение к конечной стадии процесса как его цели, т. е. функционально-целевой или просто целевой подход, реализуется независимо от того, какой смысл вклады­вается в понятие цели: последняя выступает здесь как нечто условное, эвристическое (в кантовском смысле), причем безразлично, так ли это на самом деле или процесс может быть охарактеризован как целесо­образный в узком значении этого понятия. Интер­претируемый т.о. целевой подход может широко при­меняться не только в исследовании эквифинальных систем, но всюду, где дело касается циклич. процес­сов или процессов поступат. развития. При этом иссле­дователь, рассматривая процесс с т. зр. его конечного результата и отправляясь от него как от своеобразной цели, аналитически устанавливает причины по их следствию. «Размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще избирает путь, противоположный их действи­тельному развитию. Оно начинается post festum [задним числом], т. е. исходит из готовых результа­тов процесса развития» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 85).

Принцип Ц. может использоваться также в ситуа­циях, когда конечный результат процесса не может быть установлен эмпирически и конструируется идеально, гипотетически. Исследование здесь строит­ся так, как будто результат процесса имеется в действительности в виде своеобразной цели. Прин­цип Ц. выступает при таком подходе в качестве осо­бого приема глпотетич. предвосхищения, подлежаще­го последующему науч. анализу. В этом случае целевой подход, отвечающий на вопрос «для чего», отграничивается от обычного каузального, отве­чающего на вопрос «почему». Здесь нет, однако, противопоставления, т. к. указание па Ц. само тре­бует дальнейшего объяснения.

Лит.: Энгельс Ф., Диалектика природы, М а р к с К. и Энгельс Ф., Соч., т. 20; Кант И., Критика способ­ности суждения, СПБ, 1898; Берг Л. С, Номогенез, или эволюция на основе закономерностей, П., 1922; Агол И., Проблема органической Ц., «Естествознание и марксизм»,


ЦЕЛИКОВА—ЦЕЛЬ




1930, № 1 (5); Морган Т. Г., Эксперимент, основы эво­люции, М.—Л., 1936; Аристотель, О частях животных, нер. с греч., М., 1937; Дарвин Ч., Происхождение видов путем естеств. отбора, Соч., т. 3, М.— Л., 1939; Фролов И. Т., Существует ли Ц. в живой природе? М.,1957; его же, О причинности и Ц. в живой природе, М., 1961; Винер Н., Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине, пер. с англ., М., 1958; Малиновский А. А., Типы управ­ляющих биологич. систем и их приспособит, значение, в сб.: Проблемы кибернетики, вып. 4, М., 1960; Анохин П. К., Опережающее отражение действительности, «ВФ», 1962, № 7; Клаус Г., Кибернетика и философия, пер. с нем., М., 1963; Бернштейн Н. А., Очерки по физиологии дви­жений и физиологии активности, М.,. 1966; Шмальгау-зен И. И., Проблемы дарвинизма, Л., 1969; его же, Кибернетич. вопросы биологии, Новосибирск, 1968; Hart-mann N., Teleologisches Denken, В., 1951; Hartmann M., Allgemeine Biologie. Eine Einfuhrung in die Lehre vom Leben, 4 Aufl., Stuttg., 1953; Beckner M., The biological way ol thought, N.Y., 1959; Bertalanffy L. von, Problems of life, N.Y., 1960; Klaus G., Das Verhaltnis von Kausalitat und Tcleologie in kybernetischer Sicht, «Dtsch. Z. Philos.», 1960, № 10; D о b z h a n s k у Т., Determinism and indeterminism in biological evolution, в кн.: Philosophical problems in biology, N.Y., 1966; Rosenblueth A., Wiener N., В i g e 1 о w J., Behavior, purpose and teleo­logy, в кн.: Purpose in nature, [N.Y.], 1966.

И. Фролов. Москва. ЦЕЛИКОВА, Ольга Петровна (род. 24 февр. 1922) — советский философ, д-р филос. наук (с 1967). Член КПСС с 1943. Окончила Педагогия, ин-т им. К. Д. Ушинского и аспирантуру Ин-та философии АН СССР (1951). В 1950—59 — на журналистской ра­боте. С 1959 — ст. науч. сотрудник сектора этики Ин-та философии АН СССР. Область науч. исследо­ваний — вопросы марксистско-ленинской этики и ком-мунистич. воспитания.

Соч.: Воспитание трудящихся в духе коммунистич. мо­рали, Душанбе, 1954; Сочетание обществ, и личных интересов при социализме, М., 1957; Формирование морального облика сов. рабочего. [Сб.], М., 1961 (соавтор и редактор); Если в семье есть дети, М., 1961 (совм. с В. М. Закладной); Нравств. идеал, в сб.: Нравственность и нравств. воспитание, Новоси­бирск, 1962; Уже сегодня, М., 1963 (совм. с В. М. Закладной); Роль коммунистич. идеала в воспитании нового человека, в сб.: Человек будущего рождается сегодня, М., 1964; О само­воспитании, М., 19'64 (совм. с В. М. Закладной); Забота каж­дого о сохранении и умножении обществ, достояния, в сб.: Нравств. принципы строителя коммунизма, М., 1965; Идейная убежденность и патриотич. служение Родине, в сб.: Мораль­ный облик сов. рабочего, М., 1966; Роль положит, примера в нравств. воспитании, «Сов. педагогика», 1966, М 10.

ЦЁЛЛЕР (Zeller), Эдуард (21 янв. 1814 — 19 марта 1908) — нем. историк антич. философии. Автор класспя. труда «Философия греков в ее история, развитии» («Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Ent-wicklung», Tl 1—3, Tubingen, 1844—52; самое известное изд., Bel 1—6, Lpz., 1920—23, перепечатано — 3 Tl in 6 Bd, Hildesheim, 1963), непревзойденного по обстоятельно­сти и полноте приводимых в нем источников при край­ней критичности в отношении к ним. Ц. изучал теоло­гию в Тюбингене и Берлине; в 1840 — приват-доцент теологии в Тюбингене, с 1847—профессор в Берне, в 1849—в Марбурге, с 1862—профессор философии в Гей-дельберге; в 1872—94— в Берлине. Вначале находил­ся под влиянием Гегеля, в дальнейшем Ц. отходит от его спекулятивной философии п интересуется по преимуществу эмпирия, теорией познания, до нек-рой степени приближаясь к Канту. Однако приз­наваемая Ц. познаваемость «вещей в себе» никогда не могла сделать его главой неокантианской истории фи­лософии. Ц. был выразителем позитивистского наст­роения и сторонником здравого смысла, поскольку не проявлял особой склонности ни к идеализму, ни к материализму.

С о ч.: Platonische Studien, Tubingen, 1839; Ober Bedeutung und Aufgabe der Erkenntnisstheorie, Hdlb., 1862; D. F. Strauss in seinem Leben und seinen Schriften geschildert, Bonn, 1874; Geschichte der deutschen Philosophie seit Leibnitz, 2 Aufl., Munch., 1875; Grundriss der Geschichte der grieehischen Philo­sophie, В., 1883, 13 Aufl., 1928; рус. пер. — Очерк истории греч. философии, СПБ, 1886, М., 1912, 1913.

Лит.: D i е 1 s H., Gedachtnisrede auf E. Zeller, В.,
1908; Rotta P., Ed. Zeller e la storia della filosofia, Tre-
viso,,1909. А.Лосев. Москва.

ЦЕЛОЕ — см. Часть и целое.


ЦЕЛОСТНОСТЬ — см. в ст. Часть и целое.

ЦЕЛЬ — идеально, деятельностью мышления по­ложенный результат, ради достижения к-рого пред­принимаются те или иные действия или деятельности; их идеальный, внутренне-побуждающий мотив.

Различают конкретную Ц. д е я т е л ь н о с т и, т. е. идеальный образ предмета (результата) непосредств. деятельности человека, и абстрактную Ц. стрем­ления,!, е. представление о нек-ром общем благе, идеале, ради достижения к-рых осуществляется эта деятельность. Оба эти вида Ц. обычно понимаются как «субъективные», тогда как под т. н. объективной Ц. имеется в виду нек-рая сверхъестеств. «Ц. бытия» (божественная пли провиденциальная) или заданное тем или иным законом (алгоритмом, предписанием, правилом) фиксированное состояние в развитии нек-рой системы, за к-рой признается свойство само­регуляции (формальная Ц.).

Эмпирически понятие Ц. связано, по-видимому, с применением простейших орудий труда, что пред­полагает элементарное различие «этого» и «ради это­го». Предметом же филос. размышления Ц. становит­ся начиная с антич. натурфилософии, где первона­чально рассматривается в связи с концепцией миро­вого разума (см. Нус). В качестве Ц. человеч. деятель­ности это понятие было рассмотрено Сократом, к-рый поставил вопрос об иерархии Ц., разграничив част­ную Ц. к.-л. поступка н общую Ц., с к-рой он внут­ренне соотносится и к-рая обосновывает его. В иерар­хии Ц. необходимо существует окончат. Ц.— такое мыслимое предельное благо, к-рое является конеч­ным основанием деятельности и к-рое, согласно Сократу, не может быть реализовано непосредственно: человек может лишь косвенно содействовать его до­стижению. Платон связал этико-филос. концепцию Сократа с учением об идеях и с утверждением божеств, блага как высшей Ц. бытия. В дальнейшем идеи Пла­тона разрабатывала хрнст. ортодоксия (Августин), опиравшаяся позднее л на платонизированного Ари­стотеля (Фома Аквинский). В русле филос.-теологич. традиции сложилось два более или менее самостоят, учения о Ц.: телеология, исходившая из «объективной Ц. бытия», к-рую она пыталась проследить во всех сферах действительности, и учение о свободе воли, включавшее в себя понятие свободной Ц. человека.

Существенно иное, чем у Сократа и Платона, пони­мание Ц. было намечено Аристотелем, к-рый рассмат­ривал Ц. прежде всего в онтологич. плане, включив ее в натурфнлос. учение о причинах (началах) бытия. Ц. у него — одна из четырех причин, т. н. конечная причина (causa finalis). Познать вещь для Аристотеля означает не только указать материю и источник дви­жения, но и выяснить ее скрытую сущность, опреде­ляемую Ц. (см. Met. V 2, 1013а 24; рус. пер., М,— Л., 1934). Ц.— это «то, ради чего» нечто существует или осуществляется. Это отношение характерно не толь­ко для деятельности человека, но и для мира живого вообще: «глаза существуют, чтобы видеть», «листья— ради защиты плода». Сам же организм в качестве целого может быть понят лишь как своеобразная Ц. «ради себя». Живое, по мысли Аристотеля, как бы содержит в себе внутр. Ц. бытия, энтелехию.

Идея «внутр. Ц.» была позднее возрождена Лейб­ницем, а идея целепричины — Кантом, к-рые пыта­лись преодолеть крайности как причинной, так и те-леологич. интерпретаций. Пытаясь соединить оба принципа в едином законе достаточного основания, охватывающем как причинные и целевые отношения, так и логич. связи основания и следствия, Лейбниц сформулировал исходные положения т. н. «имманент­ной» телеологии. Кант предложил считать целесооб­разными в собств. смысле лишь произведения че­ловеч. деятельности, поскольку в их основе лежит



ЦЕЛЬ



сознат. Ц., тогда как обнаруживаемая в произведе­ниях природы внутр. гармония частей и целого сви­детельствует не об отношении к какой-то Ц., а лишь об отношении к целому; эти произведения нецеле­сообразны, а целеподобны, т. е. «целесообразны без Ц.». Понятие Ц. привносится в них человеч. разумом для их мысленного упорядочивания. Рассматривая Ц. «как одну из действующих в мире причин», Кант по сути дела описал ту особенную форму причинно­сти, к-рая характерна для человеч. деятельности. Он показал, что если понятие «действующей причины» связано с представлением о внешней необходимости, то разумное целевое действие столь же необходимо предполагает свободу. Допущение в сфере человеч. деятельности причинности «из необходимости», с его т. зр., влечет за собой допущение и причинности «из свободы» — Ц., ибо свобода без необходимости ли­шила бы целевое действие тех результатов, ради к-рых оно осуществляется, а необходимость без свободы на­чать новый причинный ряд исключает саму возмож­ность такого действия. Первое, по мысли Канта, про­тиворечит практическому, а второе—теоретическому опыту.

Одна из гл. особенностей концепции Канта состоит в том, что логико-гносеологич. проблематика Ц. раз­рабатывается в зависимости от этико-гуманпстпче-ской, выступая как теоретич. основа для решения фундаментальных проблем человеч. жизни. В этой связи Кант различает три возможных уровня в по­становке и решении проблемы Ц. На первом из них речь может идти лишь об умении, проблема является здесь логико-технической: как и какими средствами достигнуть той или другой Ц.? На более высоком уров­не возникает проблема благоразумия, логико-технич. проблема обосновывается стремлением к достижению благой Ц. Высшим уровнем постижения Ц. для Кан­та является нравств. проблема: какова та Ц., к к-рой человеку следует стремиться? Постановка этой проб­лемы связана с выработкой нравств. принципа, к-рый обладал бы достоинством закона и не только не зави­сел бы от содержания и Ц. отд. поступка или действия, но, наоборот, всякий раз служил бы основанием нравств. выбора и критерием оценки частных действий и Ц. Здесь Кант выходит за рамки логич. проблемы «что есть Ц.?» и переходит к гораздо более глубокой проблеме «что есть Ц. человека?». Этот поворот в зна­чит, мере определил развитие этико-филос. пробле­матики во всей последующей истории философии.

Этико-гноссологич. линия в исследовании Ц. была продолжена Фихте, а Шеллинг разрабатывал проб­лему в эстетико-гносеологич. плане. Гегель попы­тался «снять» эти разделения в единой и всеохваты­вающей логич. теории Ц. Согласно Гегелю, сущность немеханич. отношений может быть раскрыта лишь через объективную Ц., как «в-себе-понятпе», как уже заданный развитием, но еще не развернутый резуль­тат. Для Гегеля живое есть то, что «себя сохраняет» и «в себя возвращается». А жизнедеятельность, нап­равленная на самосохранение и самовоспроизведение, с его т. зр., может быть выведена только из понятия Ц. «в себе». Далее, в изображении «перехода» от Ц. «в себе» к осознанной Ц. «для себя», осуществляю­щегося в человеч. деятельности (переход от «телео­логии» к «идее»), Ц. превращается Гегелем в универс. характеристику бытия, а его учение становится своеоб­разным вариантом телеологии.

Гегель дал развернутое решение логич. проблемы Ц. Ц. у него есть «...понятие, вступившее посредством отрицания непосредственной объективности в свобод­ное существование...» (Соч., т. 1, М.— Л., 1929, с. 313). Такова прежде всего Ц. человеч. деятельно­сти. Непосредственно она определяется как субъек­тивная. Предполагаемый ею объект идеален, и Ц.,


как понятие еще не определившегося объекта, есть противоречие, отрицание как непосредств. действи­тельности бытия, так и недействит. мысли как таковой. Как идеальное и всеобщее, как лишь субъективное со­держание, Ц. нуждается в реализации, в объекте во­площения, в к-ром она получает свое определ. содержа­ние п свою особенность. В результате реализации противоположная односторонность идеальности Ц. и реальности бытия как будто «снята» в новом содержа­нии и объективность получила новое, соответствующее Ц. определение. Однако, замечает Гегель, реализация Ц. не столь проста: ей нередко сопутствуют такие последствия, к-рые не входили в намерения человека. Объясняется это тем, что «хитрый» человеч. разум, осуществляя в мире свои Ц., выставляет вместо себя нек-рую внешнюю вещь, орудие, средство. Но, пишет Гегель, существует еще и «хитрость» абс. разума, к-рый использует самого человека как средство дости­жения своих Ц. Человек же в конце концов получает не совсем то, к чему стремился, часто — нечто прямо противоположное, в лучшем случае — лишь нек-рое новое средство.

Т. о., по Гегелю, Ц. есть лишь мысль, идеальная форма, приложенная к нек-рому наличному материа­лу. А потому и результат, хотя он и приобретает фор­му Ц., на деле выявляет лишь собств. сущность того материала, в к-ром эта Ц. воплощена. Поэтому проб­лема заключается пе столько в самой по себе субъек­тивной Ц., сколько в объективном ее осуществлении, а значит в средстве, в реальной деятельности. Лишь они дают Ц. определ. содержание и переводят ее в ре­зультат.

Справедливо обратив внимание на недостаточность позиции Канта, на то, что проблема Ц. не может ре­шаться только в сфере должного, Гегель в силу исход­ных объективно-идеалпстич. позиций не смог даже по­ставить этил, проблему: «что есть Ц. человека?» Как только он выходит за пределы логики в поисках ее оснований, он неизбежно приходит к провиденциа­лизму. Так, он интерпретирует всемирную историю как осуществление независимой от человека и его деятельности провиденциальной Ц.

Если объективный идеализм, объясняя действитель­ность из сверхприродных Ц., приходил в своих край­них формах к провиденциализму, то домарксов мате­риализм, исходя из внешне обусловленного характера деятельности и интерпретируя целеполагание на ос­нове однозначной причинности, приходил в конечном счете к фатализму, отрицая нередко само значение Ц. человеч. деятельности. В лучшем случае старый мате­риализм понимал под Ц. влечения, порожденные есте­ством, обусловленные необходимостью (Спиноза). В тех редких случаях, когда старый материализм не отрицал целесообразного характера человеч. дея­тельности, он тем не менее исключал понятие Ц. пз задач науч. исследования (Бэкон), полагая, что че­ловеч. поведение может быть описано в строгих терми­нах «механизма» и исчислено на основе законов при­чинности — необходимости (Лаплас).

Достаточно развернутое материалистич. описание целесообразности человеч. деятельности дал Фейер­бах, исходивший из того эмпирич. факта, что каж­дому человеч. действию предшествует определ. наме­рение, сознат. Ц. Предположив, что именно отсюда проистекают идеалистич. иллюзии о том, что понятие, мышление, Ц. предшествуют реальной действитель­ности их предмета, Фейербах пытается свести их к их «земной основе», вывести из нужды, влечений и по­требностей.

Марксизм показал, что слабость старого материализ­ма определяется прежде всего тем, что он не учитывал деятельную сторону субъекта, к-рый не только «от­ражает» объективный мир, но и творит его. В этой свя-


ЦЕЛЬ




зи марксизм поставил задачу понять сами нужду и по­требности человека в их источнике, в их исторически конкретном содержании, определяемом процессом обществ, произ-ва, процессом труда. Именно этот про­цесс, создавая условия потребления и потребности, как и возможность их удовлетворения, создает и Ц., т. е. «...идеальный, внутренне побуждающий мотив произ­водства...» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 12, с. 717). Человек не просто изменяет форму того, что дано природой, но в том, что дано природой он «...осуществляет вместе с тем и свою со­знательную цель, которая как закон определяет спо­соб и характер его действий и которой он должен подчинить свою волю» (Маркс К., там же, т. 23, с. 189). Следовательно, Ц. человека, вообще идеаль­ное, должны быть поняты не как только функция или только основание человеч. деятельности, но как глу­бокое единство того и другого. Это позволяет понять человека не как атом в хаосе слепой необходимости или игрушку в руках коварного провидения, а как творца своей жизни, а значит — как сущность и базис историч. движения.

Такой вывод вытекал из критики созерцательности старого материализма и вместе с тем из критики геге­левского провиденциализма. Марксизм рассматри­вает историю как деятельность преследующего свои Ц. человека (см. К. Маркс л Ф. Энгельс, там же, т. 2, с. 102). Но это не значит, что ход истории можно вы­водить из человеч. Ц. Действительное историч. дви­жение не обязательно совпадает с теми Ц., к-рые ста­вит человек. В этом смысле движение Ц. дает не бо­лее, чем историю идей. Их действит. осуществление дает реальную историю человечества. Отношение же Ц., средства и результата ее реализации оказывается той особенной формой причинного отношения, к-рая характерна для сферы осмысленной, целеполагающей деятельности человека. Отношение Ц., средства и результата включает отношение причины и действия, характеризующее стихийный процесс природы, в прин­ципиально иную категориальную структуру, в к-рой реальному отношению вещей оказывается предпо­сланным их и р о е к т в виде их логически всеобщего, а потому и в значит, мере абстрактного аналога. При этом в роли т. н. непосредств. причин здесь вы­ступают средства реализации, более или менее соответствующие поставленной Ц. Действие же приобретает форму идеально положенного в виде Ц. результата, воспроизводя содержание самой деятельности и ее средств.

Смысл этой категориальной структуры определяется органич. единством всех ее компонентов. Поэтому она принципиально несовместима с многократно воспроиз­водившимся в истории иезуитским тезисом «Ц. оп­равдывает средства». И не только потому, что «...цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» (Маркс К., там же, т. 1, с. 65); а пре­жде всего потому, что «неблагие» средства способны определить только «неблагой» результат. Такой вывод опирается на общую гуманистич. установку марксиз­ма и на осознание им взаимозависимости Ц. и сред­ства, абстрактно-общей Ц.— идеала, к к-рому можно только стремиться,— и конкретной Ц. деятельности, к-рую надо реализовать ради достижения этого идеа­ла. Реализация всякой частной Ц. необходимо пере­носит содержание и особенности средства на каждое последующее звено деятельности и определяет содер­жание и особенности конечного результата. Поэтому неблагие средства лишь еще дальше отодвигают «благую» Ц. К идеалу приближает лишь такая част­ная Ц., к-рая есть особенное воплощение всеобщно­сти этого идеала и тем самым есть одновременно и самоцель. Там, где это условие не соблюдается, част­ная Ц. становится отчужденной, формальной общей Ц.


Через категориальную структуру Ц. и целеполага-ния отчетливо прослеживается двойств, характер че­ловеч. деятельности, к-рая в своем содержании обна­руживает себя как единство идеализации и реали­зации.

Отсутствие целостного взгляда на структуру целе-полагания в домарксовской философии имело вполне реальные основания: в самой реальной жизни целост­ная структура деятельности была расчленена усло­виями эксплуатации и принуждения на противопо­ложности т. н. «умственного» и «физич.» труда, на деятельность по определению Ц. и труд над ее реали­зацией. Подлинная связь и взаимная необходимость идеализации и реализации, Ц. и средства, мысли и действительности в этих условиях оказывается нару­шенной. Идеализация, изолированная от реализации, приобретает характер искаженных сословно-элитар-ной ограниченностью и оторванных от действит. жи­зни форм сознания; реализация же утрачивает свой внутренне-побуждающий идеальный мотив, свою дей­ствит. Ц. Мышление, отделенное от реального труда реализации, влечется к не имеющим реального смы­сла Ц. За трудом же остается лишенная духа, не ос­вященная целью грубо материальная форма. В этих условиях труд нуждается во внешних побудителях, в той или иной исторически определ. форме принуж­дения. Оба полюса расчлененной т. о. деятельности лишаются внутр. смысла. Эта обоюдная неполноцен­ность ищет компенсации в разного рода асоциальных «хобби» и даже антисоциальных (т. н. немотивирован­ных преступлениях, хулиганстве и т. п.) псевдодея-тельностях, в к-рых пытается воссоединить утрачен­ное единство идеализации и реализации, единство Ц., средства и результата, создавая иллюзию свобод­ной деятельности. Сознание личности, т. о., оказы­вается разорванным и ищет самоопределения, утверж­дения своих Ц. не в реальной жизни, а в ее замени­телях, так или иначе компенсирующих ее неполно­ценность. Реальный же труд, утратив внутр. им­пульс, становится лишь средством для достижения внешних Ц. В такой ситуации Ц. перестает быть само­целью и превращается лишь в средство, а средство приобретает характер самоцели. Подобные социаль­ные условия в широких масштабах производят кон­формизм — оппортунистич. сознание, опреде­ляющее свои Ц. не на основе свободного выбора, а путем чисто внешнего приспособления и некритич. отношения к обстоятельствам и ценностям. Вместе с тем в таких условиях рождается и нонконфор-м и з м — сознание, открыто противопоставляющее существующей социальной практике свои ценности п Ц.

В условиях этой кризисной ситуации проблема Ц. снова предстает в тех ее аспектах, к-рые выходят за пределы логики и являются в собств. смысле фило­софскими. Знание категориальной структуры целе-полагания позволяет правильно определить пути и средства реализации Ц., но оно еще не дает постиже­ния того, какова же действит. Ц.человека.И хотя многие из предлагавшихся решений этого вопроса по разным причинам оказывались ограниченными или даже неверными, безусловно справедлива та мысль, что сама по себе Ц. еще не служит нравств. критерием реализующей ее деятельности, что филос. анализ должен проследить иерархию целеполагания до пре­дельных нравств. оснований и конечных критериев жизнедеятельности человека. В новейшей европ. фи­лософии эта проблематика получила особенно широ­кий отзвук в системах неокантианства, рус. «кон­кретного» идеализма и феноменологии Гуссерля, хотя поиски путей выхода из кризиса новоевроп. культуры были в этих течениях существенно разными. Рус. идеа­лизм.делает акцент на проблемах нравственности,




Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: