double arrow

Теория и классификация

1. Предметно-дистинктивные системы зна­ний

Во всем многообразии систем знания, с которыми мы сталкиваемся в науке, довольно четко и явно выделяются две группы. К первой относятся постро­ения, которые мы, несмотря на все их различия, привыкли величать теориями, хотя на первый взгляд теория происхождения видов Дарвина совсем не похожа на механику Ньютона, а эта последняя на теорию химического строения Бутлерова. Ко второй группе относятся систе­мы, в основе которых лежат такие образования, как классифи­кация, типология, районирование, периодизация и т.п. Во всех этих случаях речь идет об описании некоторого многообразия явлений как бы по частям, по отдельным видам, типам, классам, районам, пери­одам. Всю эту группу мы будем называть предметно-дистинктивными системами зна­ний, ибо знание организуется в соответствии с раз­личной группировкой изучаемых предметов.

Районирование или периодизация отличаются от классификации способом выделения и организации этих предметов. Классифи­кация группирует предметы по принципу их сходства и различия, не предполагая в обязательном порядке, что эти предметы как-то объединены в пространстве или во времени и взаимодействуют друг с другом. Она ложится в основу системы знаний, но в принципе может и не задавать системного видения реальности. Например, в одну и ту же группу растений или животных могут быть отнесены виды, которые в природе никогда не встречаются и не встречались. В отличие от этого районирование выделяет группы явлений, которые пространственно объединены и имеют общие грани­цы распространения. Выделенные районы граничат и взаимодействуют друг с другом в рамках некоторой объемлющей территории. В такой же степени периодизация объединяет явления по принципу их отнесен­ности к некоторому отрезку исторического времени.

Вообще говоря, соотношение разных типов предметно-дистинк­тивных систем – это достаточно запутан­ный вопрос. Нап­ример, существовала и частично продолжается до сих пор много­летняя дискуссия о соотношении классификации и райони­рования. Здесь, однако, не место анализировать этот вопрос. Нам хотелось бы под­черкнуть не столько различие, сколько сходство всех этих систем, ибо все сказанное ниже в равной степени относится и к системам знания, основанным на районировании, и к системам, свя­занным с периоди­зацией. Было бы, однако, неверно и полностью идентифи­цировать эти способы организации знания хотя бы потому, что они приводят к разным результатам. В исторической науке, напри­мер, мы встречаем и периодизацию, и районирование, что приводит, с одной стороны, к выделению таких исторических дисциплин как история античности или история средних веков, а с другой, – дисциплин типа истории Фран­ции или истории России. К предметно-дистинктивным системам зна­ния следует, вероятно, отнести и те случаи, когда неко­торый сложный системный объект описывается по отдельным сос­тавным частям. Так, например, в анатомии растений традиционно выделяются такие раз­делы, как «стебель», «лист», «корень», «цветок»...

Теорию принято противопоставлять эмпирии или практике, мы тоже в дальнейшем вынуждены будем это сделать. Противопоставление теории и классификации или теории и предметно-дистинктивных систем знания вообще встречается гораздо реже. Вот одна из таких попыток. Географ Престон Джемс пишет: «Географ всегда должен стремиться к обобщениям и выявлению группировок, согласно отоб­ранным критериям, к установлению обоснованных классификаций. Это метод общий для всех наук. Однако в науке встречается два вида обобщений: те, которые применяются при классификации явлений, и те, которые служат для описания идеальных условий изолированных процессов. География преимущественно имеет дело с первыми...»[20]. Тер­мин «теория» здесь не упоминается, но речь явно идет об идеализации, которую традиционно принято связывать именно с теоретическими системами знаний.

В 1970-е годы у нас в стране сформировалось целое классифика­ционное движение, захватившее представителей тех областей, где остро стоит проблема классификации, но совсем не затронувшее дис­циплины, в которых есть развитые теоре­тические построения и вообще традиции тео­ретической работы. Иными словами, это движение как бы практически противопоставило классификацию и теорию, а также два типа дисциплин, одни из которых ставят классификационную проблему и пытаются ее решить, а другие практически с ней не сталки­ваются. Однако многочисленные обсуждения, которые имели место в рамках этого движения, касались в основном методики классификации, а не соотношения классификации и теории. Это не случайно, ибо, строго говоря, в то время был не ясен даже сам принцип их противопоставления.

Действительно, как противопоставить классификацию и теорию? Мы, конечно, в большинстве случаев без особого труда отличаем одно от другого, но в этом различении нет никакой принципиальной альтер­нативности. Более того, теория и классификация постоянно сосед­ствуют друг с другом, ничуть, казалось бы, друг другу не противореча. Очевидно, например, что механика применима при изучении меха­нических явлений, а биологические теории – типа теории происхождения видов – при изучении явлений биологических. Это выглядит даже как простая тавтология. Но не означает ли это все же, что совокупность имеющихся у нас теорий порождает и некоторую типологию явлений, что теории сами организованы по предметно-дистинктивному прин­ципу? Где же здесь альтернативность противо­поставления? Не удиви­тельно, что в литературе мы сталкиваемся по этому вопросу с большим многообразием точек зрения или, точнее, с большим разно­образием достаточно расплывчатых словесных формулировок. Одни авторы по­лагают, что классификация – это необходимый этап форми­рования теории, другие рассматривают ее как наглядную форму выра­жения тео­рии, третьи фактически отождествляют теорию и класси­фикацию, приписывая последней функции моделирования[21].

В данной работе этот вопрос представляет для нас интерес, по крайней мере, в силу трех обстоятельств. Во-первых, его обсуждение позволяет оттенить специфику теории как системы знаний. Во-вторых, речь идет по сути дела о разных коллекторских программах, что дополняет материал предыдущей главы. В-третьих, наконец, мы сталкиваемся при обсуждении этого вопроса с новыми типами рефлексивных преобразований, которые мы обошли в предыдущих главах.

2. Особенности классификации

Что же такое классификация и в чем ее особенности? Прежде всего, как уже фактически сказано, она представляет собой некоторую коллекторскую программу. Системы знания, в основе организации которых лежит классификация, принято называть таксономическими. Обычно достаточно взглянуть на оглавление учебного руководства или монографии, чтобы понять, что ты имеешь дело с таксономической системой. Возьмем в качестве примера «Опыт описательной минералогии» В.И.Вернадского, в двух томах[22]. Первый том посвящен описанию самородных элементов, второй – описанию сернистых и селенистых соединений. Описание самородных элементов разбито на две больших части: твердые и жидкие самородные элементы и газообразные элементы. Внутри каждой из частей существуют более детальные подразделения вплоть до выделения отдельных видов мине­ралов. Нетрудно видеть, что мы имеем дело с классификацией. Анало­гичным образом строится любой курс описательной минералогии, опи­сательной зоологии или ботаники, палеонтологии, петрографии и т.д. Классификация лежит в основе описания свойств различных соедине­ний в курсах органической или неорганической химии. Короче, мы имеем дело с достаточно распространенным в науке явлением.

Но вернемся к Вернадскому. Легко заметить, что оглавление его труда собрано как бы на базе двух основных элементов. Первый – это классификация минералов, второй – программа описания отдельных видов или групп минералов, которая с незначительными вари­ациями повторяется на протяжении всего оглавления, а следовательно, и всей книги. Вот эта программа на примере описания самородного свинца: химический состав и физические свойства; нахождение в земной коре; самородный свинец в России; изменение самородного свинца, труд человека; определение. В реализации трех пунктов из этой программы Вернадский видел основную новизну и значение своего труда. Во-первых, он ставил задачу пересмотра «природных химических соеди­нений Земли с точки зрения процессов, в ней идущих»; во-вторых, он старался «выяснить значение человека в генезисе минералов»; наконец, в-третьих, работа претендовала на то, чтобы «дать, по возможности, полную топографическую минералогию Российской империи»[23]. Коро­че, важность своей работы Вернадский усматривал отнюдь не в класси­фикации ми­нералов, а в тех знаниях, которые классификация организует.

В чем же суть классификации как коллекторской программы? Ответ достаточ­но очевиден: в основу систематизации знаний классификация кладет их референцию, она разбивает множество изучаемых объектов на подмножества по некоторым заданным признакам, систематизируя тем самым и знания об этих объектах. Для наглядности таксономическую систему можно представить как набор определенным образом организованных ячеек памяти, каждая из которых содержит сведения о некотором виде объектов, т.е. то, что мы именуем репрезентаторами. А можно ли выделить классификацию как таковую из этой системы знаний? Вероятно, да. Но это будет набор пустых ячеек памяти, не ясно, для какой цели организованных. В форме высказывания это будет выглядеть следующим образом: множество объектов К можно разбить на такие-то подмножества. Проблема, однако, в том, что любое множество реальных объектов можно разбить на подмножества очень большим количеством способов, и у нас в рамках классификации как таковой нет никаких критериев выбора.

Именно поэтому классификация часто осознается исследователями как нечто в значительной степени произвольное. «Классификация минералов, – пишет Вернадский, – играет в минерало­гии такую же подчиненную роль, какую занимает классификация хи­мических соединений в современной химии. Как среди соединений углерода, так и при изучении минералов эти вопросы в значительной мере открыты личным взглядам, вкусам, научным построениям иссле­дователя. И в минералогии, как и в химии, классификации минералов могут и должны быть иными у всякого научного работника, пытающе­гося охватить целиком всю область минералогии»[24]. В литературе можно встретить немало аналогичных высказы­ваний, подчеркивающих неоднозначность и даже субъективность клас­сификационных подразделений. «Большое число видов, облада­ющих множеством таксономических признаков, можно распределить по груп­пам многими очень различными способами. Какую класси­фикацию из нескольких следует применить? Какая из них верно отра­жает фило­гению? Иногда кажется, что ответов на эти вопросы столько же, сколько таксономистов. Говорили даже, что таксономия на этом уровне не наука, а искусство, и что ее методы не поддаются четкому и логичному объяснению»[25]. Чаще всего трудности такого рода связывают с группами выше видового уровня, но можно встретить аналогичные признания и применительно к видам. Повторим еще раз высказывание Ромера и Парсонса, которое мы уже приводили в восьмой главе, но по другому поводу: «Согласно несколько циничному, но содержащему долю истины определению, вид – это группа особей, которую компетент­ный систематик считает видом»[26]. Аналогичные высказывания можно встретить и в географии применительно к районированию. Вот что пишет по этому поводу американский географ Престон Джемс: «Однако "правильной" системы районов, или системы "подлинных районов", не существует; ни одна система районов не является абсолютно верной, так же как и все остальные не являются полностью ошибочными»[27].

Что из всего этого следует? Прежде всего, то, что классификацию надо рассматривать в контексте таксономических систем знания и не вырывать из этого контекста. Иными словами, мы должны руководствоваться теми же принципами, что и при изучении социальных эстафет и социальных программ вообще. Вне конкретного контекста других образцов или других программ они представляют собой нечто неопределенное. Этот общий принцип следует отнести и ко всем наукообразующим программам, о которых мы говорили в предыдущей главе. Программы получения знаний и коллекторские программы связаны в науке теснейшим образом и взаимно определяют друг друга.

Применительно к классификации это давно осознается представителями разных научных областей. Вернадский, например, подчеркивает, что, поставив пе­ред минералогией новые задачи, он вынужден был изменить и класси­фикацию. «В связи с этим, – пишет он, – мною критически пересмот­рены все данные, касающиеся генезиса минералов и их химичес­кого состава. Очевидно, это вызвало необходимость новой классифи­кации минералов, которая была мною выработана...»[28]. Иными словами, в рамках таксономической системы знания классификация как бы подконтрольна требованиям того целого, в рамках которого она долж­на играть определенную роль. Система в целом как бы выступает здесь в функции режиссера.

В связи с этим возникает вопрос об особого рода дисциплинарных комплексах, которые нами еще не выделены. Сопоставим друг с другом два высказывания разных авторов, которые хорошо дополняют друг друга. Речь идет о рефлексивном осознании взаимных функций и отношений определенной соподчиненность внутри некоторой группы научных дисциплин. Можно, например, считать, что вся биология работает на теорию эволюции. Вот конкретный пример такой точки зрения: «По существу накоп­ление данных по географии растений и животных, установление точных границ и взаимоотношений тех или иных животных или растительных групп в природе, выяснение тончайшего строения клетки или особенностей оплодотворения, даже открытие кода наследствен­ности – важны не столько сами по себе, сколько потому, что они помогают нам понять общие закономерности существования и разви­тия живого на Земле. Таким образом, любое биологическое исследова­ние оказывается оправданным лишь в том случае, если оно имеет более близкий или более далекий, но обязательно эволюционный "вы­ход"»[29]. Систематика в этом случае тоже, вероятно, работает на теорию эволюции.

Но с таким же правом можно считать, что сама теория эволю­ции, а следовательно, и вся биология работает на классификацию организ­мов. Приведем соответствующее высказывание. «Классификации посто­янно изменяются. Частично это является результатом расширения наших знаний о богатстве живого мира. Частично приходится созда­вать новые высшие категории, чтобы отразить различия между новыми и давно известными видами. Кроме того изменения в классификации обусловлены накоплением теоретических знаний о механизмах эволюции. Поэтому можно сказать, что классификация всегда отражает современный ей уровень эволюционного мышления. Системы класси­фикации, используемые разными одинаково высококвалифицирован­ными учеными, обычно различаются просто потому, что по-разному интерпретируется эволюция»[30].

Итак, классификация строится под определенную систему знаний, которую она должна как-то упорядочить и систематизировать, а развитие этой системы знаний приводит к перестройке классификации. Уже это подсказывает мысль, что теория, например, теория эволюции и соответствующая классификация должны быть не только очень тесно связаны, но и представлять собой некоторое единое целое. А нельзя ли представить классификацию и теорию как разные рефлексивные осознания одного и того же по содержанию знания? К этому вопросу мы вернемся чуть ниже, а пока попробуем сопоставить теоретические и таксономические системы знаний с точки зрения их принципиального различия.

3. Классификация и теория как системы знания

Говоря о таксономических системах знания, мы основной упор делали на референцию, ибо именно референция лежит в основе организации знания в рамках таксономических или вообще предметно-дистинктивных систем. Принцип здесь такой: объединяются знания, имеющие одну и ту же референцию. Они как бы записываются в одну и ту же ячейку памяти. При этом характер репрезентации может быть самым различным. Поскольку сами такие ячейки нередко объединяются в аггрегаты на тех или иных основаниях (разных, например, в случае классификации или районирования), то и система в целом приобретает иерархический характер.

В рамках теоретических систем принцип организации прямо противоположный, так как решающую роль начинает здесь играть не референция, а репрезентация. Суть в том, что теория объединяет знания на том основании, что они получены в рамках одного теорети­ческого конструктора. Так, например, в рамках кинетической теории материи один из ее основателей Клаузиус объединяет исследование самых различных, казалось бы, явлений, включая и выяснение приро­ды теплоты, и объяснение давления газа, и анализ теплопроводности, и объяснение процесса испарения, и причины отклонения газов от закона Бойля-Мариотта и Гей- Люссака...[31] Теория объединяет все, что она может объяснить.

Л. Полинг пишет, что среди ученых существует два понимания теории. В первом смысле – это некоторая проверенная гипотеза сама по себе, во втором – систематизированный комплекс знаний, основанный на этой гипотезе. «Под “атомистической теорией”, следовательно, понимают, не только представление о том, что вещество состоит из атомов, но и обобщение всех фактических данных, которые могут быть объяснены и истолкованы на основании представлений об атомах, а также положения, выдвинутые для объяснения свойств веществ на основании их атомного строения»[32].

Мы придерживаемся второго понимания, т.е. будем рассматривать теорию, как и классификацию, не саму по себе. а как организованную систему знаний. Вне этой системы остается один конструктор, который можно изучать только как некоторое подобие объектов математики. Вот, например, два определения предмета теории игр. 1. «Теория игр есть теория математических моделей таких явлений, в которых участники (“игроки”) имеют различные интересы и распо­лагают для достижения своих целей более или менее свободно выбираемыми путями (“стратегиями”)»[33]. 2. «Теория игр – это математическая дисциплина, которая устанавливает правила поведения в конфликтных ситуациях, обеспечивающие достижение лучших (в некотором заранее заданном смысле) результатов»[34]. Я не думаю, что авторы приведенных определений собирались как-то противоречить друг другу, и почти уверен, что между ними при встрече не возникло бы никакого спора. И, тем не менее, их рукой двигало отнюдь не одно и то же интуитивное видение предмета той области, которую они пытались определить. Суть в том, что в первом случае речь идет о теории математических моделей некоторых ситуаций, а во втором – о теории самих этих ситуаций. А это, вообще говоря, далеко не одно и то же. (Вспомните пример с «Теоретической механикой» Н.Е. Жуковского в пятой главе.)

Итак, в определенном смысле классифи­кация и теория прямо противоположны друг другу, они выглядят как две разных стратегии, два принципиально разных способа мышления. Это можно проиллюстрировать на простом искусственном примере. Представьте себе следующую ситуацию: вы встречаете человека, который кажется вам незнакомым, но вам говорят, что это ваш быв­ший сослуживец, но отпустивший усы и бороду. Ситуация проста и тем не менее вполне заслуживает анализа. Вы помните своего сослуживца, но не узнаете его в человеке, которого встретили, этого последнего вы склонны считать другим человеком. Вы, таким образом, осуществили операцию различения (дистинкции), построили, если хотите, неко­торую примитивную классификацию. Эта классифика­ция, однако, ока­зывается разрушенной за счет следующего аргумента: встреченный человек – это тот, кого вы давно знаете, но знаете без усов и без бороды. Иными словами, это звучит так: если бы убрать усы и бороду, то это был бы тот же человек, которого вы давно знаете.

Перед нами два разных акта. Первый фиксирует некоторую наличную реальность: встреченного человека вы распознаете как нового, как отличного от знакомых вам людей. Он ведь и действи­тельно отличен от них. Второй акт, напротив, фиксирует не наличное бытие, а некоторую возможность, некоторую диспозицию. Это, как я уже сказал, разрушает исходную классификацию (дистинк­цию), заме­няя ее новой: исходная дистинкция просто фиксировала наличие двух разных предметов, новая задает преобразование одного в другой, что позволяет, кстати, перенести на нового, якобы, человека уже накоп­ленный опыт общения с вашим давним сослуживцем. Ситуацию можно несколько усложнить, предполагая, что окружающие нас люди все время изменяют свою внешность, отпуская или сбривая бороду и усы, крася волосы, меняя одежду... Один способ мышления при этом состоит в том, то мы будем постоянно фиксировать различия, относя бородатых или безбородых, брюнетов или блондинов и т.д. к разным видам или типам. Это классификационный или дистинктивный способ мышления. Другой способ, который мы назовем диспозициональным, состоит в постоянных попытках разоблачить маскировку и идентифи­цировать людей, которые изменили свою внешность: А ничем не отличался бы от В, если бы был без бороды. Но для этого надо иметь основания, надо иначе представлять себе человека, надо представлять его как существо, способное к постоянному изменению своей внеш­ности определенным количеством способов. Такое пред­ставление в данном случае – это и есть конструктор.

Вернемся теперь к дарвиновской теории происхождения атоллов. Как мы уже отмечали, ей предшест­вовала классификация коралловых рифов, которая выделяла рифы береговые, барьерные и атоллы. Как соотносится с этой классифи­кацией теория Дарвина? Начнем с того, что она очень напоминает рассмотренное выше разоблачение маскировки. Классификатор, встре­тив в разное время человека с бородой и с усами, человека только с усами и человека и без усов, и без бороды, выделил три разных вида. Но пришел теоретик и показал, что речь идет об одном и том же субъекте, который постепенно освобождался от волосяного покрова. Два разных подхода, о которых шла речь, налицо, но стоит обратить внимание на одну деталь. Разоблачив маскировку, теоретик, строго говоря, не уничто­жил классификацию, он, скорее, ее объяснил и тем самым подтвердил, вложив в нее, правда, несколько иное содержание.

И действительно, теория Дарвина тоже не отбрасывает исходную классификацию. Более того, эта классификация теперь как бы вытекает из теории и в то же время нужна, ибо для каждого типа коралловых построек теория строит определенные репрезентаторы. Эти типы теперь характеризуются как разные этапы развития берегового рифа. Что же перед нами, теория или классификация? Что построил Дарвин – генетическую теорию атоллов или гене­тическую классификацию коралловых рифов? Вероятно, и то и другое, нам нужно только объяснить, механизм нашего собственного видения. Как и в случае других рефлексивных преобразований, все определяется той целевой установкой, которую мы ставим в ходе исследования или использования полученных знаний. Если задача состояла в том, чтобы как-то упорядочить собранный при исследовании коралловых построек материал, т.е. построить таксономическую систему знания, то теория Дарвина будет выглядеть как теоретическое обоснование классификации. Если же нас интересуют тектонические процессы и, в частности, опускание дна океана, то классификация рифов будет выступать как эмпирическое обоснование теории Дарвина.

Я полагаю, что в принципе любая теория может быть рассмотрена как классификация, а любая достаточно развитая классификация одновременно с точностью до рефлексивного преобразовании представляет собой и теорию. Современная таблица Менделеева это одновременно и теория и классификация, атомно-молекулярная теория в химии лежит в основе классификации химических соединений, эволюционная теория в биологии, как уже отмечалось, лежит в основе современной систематики. Это единство теории и классификации четко осознавал Н.Бор: «Под теоретическим объяснением явлений природы мы вообще понимаем классификацию наблюдений в некоторой области с помощью аналогий, заимствованных из других областей, где, как считается, мы имеем дело с более простыми явлениями»[35].


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: