Введение. Приятно сознавать, что конференция, посвященная традиционным обществам, сама становится традицией

Приятно сознавать, что конференция, посвященная традиционным обществам, сама становится традицией. Не менее приятно сознавать, что конференция развивается, эволюционируя от масштабов Урало-Поволжского региона к международному уровню. Несмотря на зарождающуюся традиционность, проблематика конференции не исчерпала себя и по-прежнему находит отклик и среди маститых ученых, и среди начинающих исследователей. Опыт сборника показал, что тематика развивается сразу по нескольким направлениям: на уровне методологического освоения феномена традиционных обществ, на уровне изучения эмпирических материала, связанного с данным типом обществ, и, наконец, в контексте взаимодействия традиции и современности, порой носящий очень интенсивный и причудливый характер, требующий дополнительного углубленного осмысления. Именно последнее направление позволило заявить научно-практический характер конференции, указывающий на применимость полученных результатов не только в рамках академического постижения традиционных обществ, но и в рамках изучения проявлений Традиции, как специфического социокультурного феномена, в нашей повседневности.

Сборник сформировался в виде трех основных секций, соответствующих тем направлениям, по которым, как мы уже сказали, развивается тематика. Открывает сборник глава, посвященная теоретико-методологическим аспектам изучения традиционных обществ. Методологическое постижение коснулось как вопросов теории исследования традиционных обществ в целом, на уровне научной теории, ее целей, структуры и основных положений (работы С.С. Логиновского и Д.В. Чарыкова), так и затронуло более частные, но не менее актуальные компоненты. Были рассмотрены вопросы социогенеза традиционных обществ на материале китайской цивилизации периода ее формирования (П.Б. Уваров), проблемы понимания войны как социокультурного явления, а также места и роли искусства и религии в рамках досовременных обществ (статьи С.А. Сидоркина и Т.Р. Абдуллина).

Более обширной и многогранной (по тематике) оказалась секция, посвященная вопросам феноменологии традиционных обществ. Здесь в первую очередь хотелось бы отметить статью Оръяса Мунгунхуу Ганболда, кандидата исторических наук из Ховдского государственного университета, представляющую собой срез традиционной жизни коренных народов Монгольского Алтая. Не менее интересна коллективная работа Л.В. Милаускайте и Н.С. Модорова, посвященная актуальным вопросам освоения Сибири в XVII веке. В секции представлены сразу две исторические личности: Иван IV Грозный и Фридрих-Вильгельм Великий (в работах И.А. Толчева и О.С. Шаклеина), а также анализ двух крупных исторических памятников: исландских саг и «Анабасиса» Ксенофонта (в статьях А.А. Попова и А.М. Скворцова). Более общих аспектов касаются работы, посвященные традициям формирования и бытования российских городов, а также влиянию традиций на византийскую и древнерусскую христианскую культуру (К.И. Рапохин и Н.С. Погорелова). Специфическим чертам монастырского быта посвящена статья Н.С. Васиховской. Особенности трудовой практики скотоводческого населения раскрывает О.Н. Гречко. В целом секция отличается широким охватом тем и разнообразием исследовательских методик.

Последней по порядковому номеру, но далеко не последней по научной значимости является секция, посвященная аспектам взаимодействия Традиции и современности. В ней, так же, как и в предыдущей секции, охвачен широкий круг проблем. Это и различные аспекты жизни Российской империи конца XIX– начала XX вв., периода, когда она вступила в полосу активных модернизационных процессов, приведших к росту радикализма и экстремизма в обществе, и осмыслению происходящих в стране под либеральной эгидой изменений (работы Ю.А. Векшиной, К.В. Лобановой, К.А. Мухамеджанова, Е.Е. Садовниковой), и особенности социальной практики советского государства в период его зарождения (статьи В.В. Борисовой и Е.И. Вознесенской). Повышенный интерес вызывают работы, посвященные влиянию традиционных ценностей и норм на современную нам повседневность. Здесь следует отметить статью еще одного монгольского ученого – Наваанзоча Х. Цэдэва, раскрывающую особенности влияния традиционной культуры на систему образования современной Монголии. Весьма актуальными являются статьи, посвященные демонтажу системы атеистического воспитания в 1980-х гг. (А.В. Ермолюк), а также значению компьютерных технологий в исследованиях русского традиционного общества (У.Е. Головачева). Завершает секцию и сборник статья Л.П. Черниковой, раскрывающая особенности существования традиционного общества в период современных реформ на примере Китая и с опорой на личный опыт наблюдения описываемых процессов.

Таким образом, можно смело заявить, что увеличивается не только география, но и качество работ, участвующих в конференции. Формулируются новые исследовательские задачи, появляются новые работы, изучающие феноменологический аспект досовременных обществ, углубляется методологическое понимание данного исторического явления. Важен и тот факт, что все эти исследования имеют вполне конкретное применение в процессе изучения системы современных обществ, поскольку, во-первых, корни их сокрыты в обществах традиционных, а во-вторых, в силу дихотомичности этих двух типов обществ контрастней становится понимание сущностных черт, лежащих в их основаниях.

(Редакционная коллегия выражает благодарность Ректорату Челябинского государственного педагогического университета, научному объединению «Философия истории», научно-исследовательской лаборатории «Теория истории»)

Уваров П.Б., Чарыков Д.В.

Традиционные общества:
теоретико-методологический аспект

Т.Р. Абдуллин

Нижневартовский государственный гуманитарный университет

Религия и искусство как составляющие
культуры традиционных обществ

Культура традиционных обществ необычайно монолитна. Она характеризуется нерасчленённостью сознания её носителей. На протяжении тысяч лет люди с таким сознанием создавали и культуры, и цивилизации. Видимо, в этих системах культура не только выстраивалась от точки культового старта, но и составляла с ним (культом) единое целое. Культ является не только стартом, точкой отсчета культуры, как у нас и у других ныне существующих культур, но и остается живым стержнем культуры.

Роль искусства в традиционных культурах исключительно высока, а функции многообразны. Во-первых, это функция культовая, богослужебная, которую искусство выполняло еще недавно и даже в какой-то степени выполняет и сейчас (так, в настоящее время наблюдается расцвет иконописания).

Во-вторых, это функция эстетическая. Ее почти все искусство сохранило и по сию пору, хотя есть авторы и теоретики антиэстетического искусства. Однако сколь омерзительным ни было бы творение такого художника, оно тоже несет своего рода эстетическую функцию.

В-третьих, это функция дидактическая (функция образования и воспитания). Ею искусство обладало еще в недавнем прошлом. Необходимость воспитательной функции искусства признавалась в XIX в., а многие даже настаивали на ней.

В-четвертых, это функция познавательная. Искусство покрывает собою науку. Философия сложилась, а на самом деле выделилась из искусства, не ранее VII века. Наука же окончательно выделилась из философии только в эпоху Возрождения, тогда как средневековая наука в значительной степени еще представляла собой часть философии. Таким образом, процесс этот был длительный. Сейчас искусство окончательно утратило познавательную функцию.

В-пятых, это функция производственная – полное или почти полное совпадение искусства и ремесла. Античный или средневековый человек, не говоря уже о человеке более ранних исторических периодов, мог, в крайнем случае, согласиться, что искусством является не всякое ремесло. Но то, что искусство – это ремесло, для него было совершенно очевидно. Производственная функция искусства сохранялась и в эпоху Возрождения. Даже автономизация ценностей (основной результат данной эпохи) не смогла разрушить эту функцию искусства в силу артистизма Возрождения, т.е. стремления к виртуозному профессионализму. В более ранний период – период Средневековья – каждый подмастерье, сдавая экзамен на звание мастера, должен был представить образцовое изделие, называемое по-французски просто, – «шедевр» [2].

Например, великий скульптор раннего Возрождения Донателло делал не только статуи, но и кассоне, т.е. свадебные сундуки (такова была итальянская традиция – у порядочной невесты должен был быть красивый сундук с приданым). Бывали живописные кассоне, бывали резные с потрясающим скульптурным рельефом. Сейчас это достояние лучших коллекций и крупнейших музеев, в том числе Эрмитажа. В то время мастеру-живописцу самого высокого класса было незазорно за соответствующий его мастерству гонорар расписать кассоне, а мастеру-скульптору сделать рельефный кассоне.

Ремесло и искусство окончательно разошлись в Западной Европе в XVII веке, а у нас в XVIII веке. Например, выдающийся английский эстетик и теоретик искусства Уильям Моррис в середине XIX в. призывал к развернутому движению против промышленности, против стандартизации вещей, выстраивая свою эстетику от жизни средневекового человека, который был реально окружен произведениями искусства, потому что тогда вся продукция была уникальна.

То, что искусство включало в себя ремесло, видно по орудиям труда, которые находят археологи. Существует довольно много красивых древних орудий труда из различных материалов, в том числе из полированного камня, но наиболее яркий пример представляет неолитическая пешня, найденная археологами в верховьях Волги. Этим инструментом пробивают дырки во льду при подледном лове рыбы. Нижняя рабочая часть пешни была сточена – ею работали, а потом бросили, потому что она раскололась. Но обломки лежали рядом, и ее легко удалось собрать. Форма же верхней части пешни была столь совершенна, что удовлетворила бы любого искусствоведа. Кроме того, пешня была покрыта виртуозным орнаментом, который мог иметь, а мог и не иметь магическое значение. Хотя вообще любой орнамент культового происхождения, в обыденном сознании владельца данной пешни, мог уже не сохранить такое значение и восприниматься просто, как украшение.

Применительно к некоторым ремесленным изделиям требование красивого внешнего вида оставалось неизменным почти во все эпохи (оружие очень редко бывало антиэстетичным).

На чем строилось традиционное общество? Позитивистская наука XIX века с эпохи Просвещения считала, что первоначальный человек представлял собой tabula rasa (белый лист), на котором в процессе эволюции было все нарисовано, в том числе и религия. Отсюда явилась необходимость в религиоведении. А в основу религиоведения поторопились гораздо раньше, чем в основу этнографии, положить ряд концепций возникновения религии.

Первая более или менее научная концепция происхождения религии – концепция Тайлора. Эдуард Бернетт Тайлор – автор огромного труда «Первобытная культура» [4]. Но, несмотря на то, что труд опирается на фактический материал, концепция в нем бежит впереди факта, что вообще характерно для позитивистской науки. Данная тенденция вытекает из эволюционизма Просвещения и присуща не только гуманитарным наукам, но и естественным. Например, Чарлз Дарвин написал более чем 1000-страничную книгу «Происхождение видов путем естественного отбора»… и не описал в ней происхождения хотя бы одного биологического вида, демонстрируя тем самым чистейшей воды идеологический подход.

Тайлоровская концепция анимизма (от латинского «anima» – «душа») предполагает, что человек под воздействием страха перед стихиями анимизировал, т.е. одушевлял, силы природы. У ученых действительно был достаточно солидный материал о том, что стихии мира воспринимаются традиционным человеком, как существа высшего порядка, как сила, обладающая, может быть, даже личностью. О таком отношении свидетельствовали древние тексты, а также ранние этнографические наблюдения.

Существовала также концепция фетишизма, основанная на идее обожествления неодушевленного предмета, и концепция тотемизма, обожествлявшая мифических предков (ими могли быть животные, растения и пр.). Согласно этой концепции, прежде всего в первобытном обществе появляется фетишизм, на более высоких стадиях первобытнообщинного строя появляется тотемизм, а анимизм возникает только на последних стадиях первобытнообщинной системы в процессе начавшегося классообразования. Классовое общество остается на уровне анимизма, который уже порождает сложные мифологические системы. И лишь на очень высоких фазах классового общества политеизм (многобожие) сменяется монотеизмом (единобожием).

Тотемистические представления удавалось наблюдать в Австралии и Северной Америке. Тем не менее, новейший этнографический материал позволяет предполагать, что и там он представляет собой лишь поверхностный слой религиозных представлений.

Несомненно, древние евреи – создатели высокой культуры и специфической цивилизации, о чем свидетельствует культ Соломонова храма и, прежде всего, Библия. Но все это создал народ, уже почитающий единого Бога. А на момент утверждения монотеизма, т.е. на момент Исхода, древние евреи – отсталый скотоводческий этнос Древнего Востока, знающий только две животноводческие культуры и кое-какое примитивное земледелие. И это на фоне мощнейших тогда цивилизаций Египта и Месопотамии.

Что касается ислама, то он создал значительную культуру, особенно культуру слова. Подсчитано, что дошедшая до нас мусульманская поэзия по объему в 1,5 раза превосходит все, что оставили нам поэты всех остальных культур. Но это тоже потом, а в конце VI в. на момент жизни Мохаммеда, арабы в Аравии – примитивные скотоводы и традиционные разбойники на караванных путях.

В современной этнологии приобрела значительное распространение концепция прамонотеизма. Мирча Элиаде полагал, что примитивный монотеист-скотовод становился многобожником, осваивая земледелие – соприкасаясь с матерью-землей. Исследователь обращал внимание на повторяющийся мифологический сюжет: «Высшие Существа небесной структуры постепенно исчезают из культов: они «отдаляются» от человека, уходят в небо. Эти боги, создав космос, дав человеку жизнь, чувствуют нечто вроде «усталости», как если бы великий промысел Сотворения исчерпал их ресурсы… Мало-помалу их место занимают другие божественные персонажи: Мифические предки, Матери, животворные Боги и т.п.» [5]. «Далекому» или «отдыхающему» Богу Элиаде посвящает значительные разделы своих исследований, приводя в подтверждение большой этнографический материал.

Выдающийся французский этнограф Л. Леви-Блюль позволил себе еще в середине XX в. фразу: «Жизнь традиционных обществ напряженно мистична». Тогда эта фраза звучала революционно, сейчас с этим соглашается большинство ученых. Заметим, впрочем, что сам Леви-Брюль не был сторонником концепции прамонотеизма, предполагая мистичность тотемистического или анимистического планов.

Этнография, будучи наукой описательной, в XIX в. сделала значительные успехи и накопила полевой материал. Уже в XX в. многие великие этнографы совершили настоящий научный подвиг. Они жили десятилетиями в кругу какого-нибудь племени, проходили инициации, иногда неприятные, иногда болезненные. Ради того, чтобы быть допущенным к культу и тем самым к основам вероисповедания, некоторые ученые позволяли татуировать себя с ног до головы.

Изучая традиционные общества, западный мир был потрясен тем, какими художниками оказались представители многих из них. Коренное население Новой Зеландии – маори. Как все полинезийцы, они светлокожие, светлее иных европейцев. Все маори – орнаменталисты. Их декоративные изделия столь великолепны, что во всем мире пользуются громадным спросом.

Обратимся к данным археологии. Некогда считалось, что каменный век делится на древний каменный век (палеолит), средний каменный век (мезолит) и новый каменный век (неолит). Иногда в неолит включают, кроме медного и бронзового веков, еще и нынешний период, полагая, что мы сейчас живем в позднем неолите. Однако сейчас выясняется, что, по сути дела, среднего каменного века не было. Картина, к которой ныне приходит археологическая наука, поразительна для эволюциониста.

Согласно археологическим данным, палеолитический человек не прогрессировал, а, наоборот, деградировал. И вдруг за исторически короткий отрезок времени – в любом случае не более чем за 200-300 лет – грубого палеолитического дикаря, чьи поселки обязательно характеризуются капищем с огромной грудой обгорелых костей, сменяет неолитический человек. В центре жилища последнего располагается очаг, окруженный мощеным полом (значит, в доме чисто). Само жилище конической формы с высокой трубой, а открытый очаг под мощной тягой, как любой камин, является еще и кондиционером (заодно он очищает воздух). У неолитического человека потрясающие орудия труда. У него такие детские игрушки, от которых и сейчас можно прийти в восторг. В частности, это относится к игрушечным керамическим домикам, без которых мы бы никогда не узнали формы жилища, скажем, трипольского человека. Ведь при раскопках обнаруживается только нижний слой жилища, по которому можно определить его конфигурацию, расположение очага, опорных столбов, убедиться, что пол был мощеным. Но каким это жилище было пространственно, мы не видим. Конечно, можно считать, что это – не игрушка, а культовая принадлежность, фетиш, что этой избушке люди поклонялись. Но это кажется крайне неубедительным.

Археолог С. Ляшевский, утверждает, что палеолитический человек деградировал и был устранен Потопом, а все неолитическое человечество есть потомки Ноя (с возможным уточнением датировок) [1, С.42]. Помимо Ляшевского, многие ученые-позитивисты, среди которых далеко не все – христианские апологеты, склонны считать, что продолжительность жизни homo sapiens завышена, что он существует на Земле не десятки тысяч, а лишь тысячи лет. В таком случае продолжительность древнего и нового каменного веков сокращается, приближаясь к параметрам библейской эры. Мы никогда не получим от позитивного научного знания точного подтверждения эры Дионисия, согласно которой сейчас 7505 г. от сотворения мира. Тем не менее, есть серьезные основания предполагать, что человек разумный действительно существует порядка 8000-10000 лет, а это очень близко к эре Дионисия.

Обратимся к Триполью – кругу памятников неолитической культуры на территории нашей страны, тщательно исследованному археологами. Трипольцы живут чистоплотнее и культурнее иных более поздних сообществ. У них нет чудовищных капищ. И что интересно — в их поселке обязательно присутствует один большой дом. Видимо, это дом молитвенного собрания (ведь потомки Ноя были монотеистами, и какое-то число поколений должны были забывать о едином Боге, постепенно превращаясь в язычников-политеистов), ибо любой историк культуры знает: на протяжении тысяч лет лучшее, что давала архитектура и другие искусства каждой эпохи, было связано с культом, с богослужением [3, С.174].

Такова спорная картина, лежащая в основе наших нынешних представлений о традиционных обществах, которые выглядят теперь иначе, нежели еще несколько десятилетий назад. Библейские представления получили серьезную поддержку позитивной науки. Безусловно, концепция прамонотеизма может и не рассматриваться в библейском прочтении. Самые серьезные аргументы остаются и в пользу космоцентризма воззрений первобытного человека, в пользу тотального одушевления им природы. Религиоведы-социологи склонны подходить к истории религий институционально, рассматривать срез религиозных представлений только для конкретной эпохи. И следует признать, что рациональное толкование мифов свидетельствует в их пользу. Одно невозможно – сохранение гипотезы о первоначальной безрелигиозности homo sapience.

Библиографический список:

1. Ляшевский С., прот. Библия и наука о сотворении мира/ С. Ляшевский, прот. М.: Изд–е во им. Святого Игнатия Ставропольского, 1997.

2. Мириманов В.Б. Первобытное и традиционное искусство/ В.Б.Мириманов. М.: Дрезден, 1973.

3. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси/ Б.А. Рыбаков. М.: Наука, 1988.

4. Тайлор Э.Б. Первобытная культура/ Э.Б. Тайлор. М.: Госиздат полит. литературы, 1989.

5. Элиаде М. Аспекты мифа/ М. Элиаде. М., 1995.

С.С. Логиновский

Челябинский государственный педагогический университет