Жаклин Мэрой

Жаклин грустным взглядом рассматривала уже немолодое лицо доктора. Они знакомы с ним были давно: так уж сложилось по жизни. Она, пусть не часто, но дважды за свою жизнь меняла своё местожительство. Переехав после замужества в Нью-Джерси, она встала на учет в медицинский центр на новом месте. Доктор Клайв тогда консультировал ее в течение многих лет. И каково же было ее удивление, когда, переехав в Лос-Аламос и поступив на работу в Национальную лабораторию, при первом же посещении города Альбукерк (не хотела медицинских осмотров по месту жительства) в поисках доктора для медицинских консультаций встретила своего старого знакомого. Оказывается, доктор Клайв вместе с семьей тоже переехал в этот город и также продолжает заниматься врачебной деятельностью, имея в этом городе свою практику. Их общение продолжается вот уже более двух десятков лет. Оба успели состариться. Оба привыкли друг к другу. Нет, ничего личного. Просто стали друзьями.

Вот и сейчас Жаклин по-человечески было жалко смотреть на доктора. Ведь он должен огласить ей свой окончательный медицинский вердикт. Она видела, как ее друг всячески пытался скрыть истинный диагноз ее болезни. Оттягивал время, что-то писал, открывал какие-то справочники, выходил в соседний кабинет и все не решался начать разговор. Наконец он сел. Посмотрел на нее и… опустил глаза. Жаклин заметила, как его ресницы мелко дрожали, а глаза застилали слезы. Он протянул к ней свою руку, но не смог произнести ни звука. Спазм сдавил горло. Жаклин тихонько положила свою ладонь на его руку и тихо прошептала:

– Я знаю. Сколько мне осталось, мистер Клайв?

Лос-Аламос – небольшой городок, образованный в пустынях штата Нью-Мексика неугомонным Робертом Оппенгеймером в далёкие сороковые годы двадцатого столетия.

Энергичный ученый самолично исходил, объездил, облетел половину страны, прежде чем выбрал эту часть пустыни в штате Нью-Мексико. Палящее солнце, суховеи и катящиеся по земле шары перекати-поле чем-то привлекли ученого. Наверное, своим расположением: кругом – ни души. Ах, да… ещё небольшим озерцом с такой же небольшой и скудной растительностью вокруг. Какой-никакой, а водоем. Видно, наличие озера окончательно поставило точку в его решении. Как бы то ни было, но отец американской атомной бомбы убедил военное ведомство, а главное – ЦРУ в лице Алена Даллеса, в правильности выбранного места, необходимого для реализации так называемого «Манхэттенского проекта». Вот так появился и этот городок – Лос-Аламос.

Собственно, он не был городом в прямом понимании этого слова,это была огромная национальная исследовательская лаборатория, на которую работала вся страна. И страна получила свое, то есть ее,атомную бомбу.

С тех пор много воды утекло, но детище Оппенгеймера живет до сих пор: растет, развивается, как пылесос втягивает в себя лучшие умы человечества. Как и в былые дни, страна опять не жалеет денег на новые идеи. Какие? Да… те же, что и шестьдесят пять лет назад.

Жаклин медленно катила тележку по кафельному полу продуктового супермаркета. Домашнее одиночество становилось невыносимым. Ей все чаще хотелось побыть среди людей. Одним из таких людных мест был ближайший супермаркет: ей нравилось наблюдать за вечно спешащими посетителями и так же как и они, выстаивать очереди в кассах, критикуя вместе со всеми насущные житейские проблемы. Тем хватало: дороговизна цен, эпизоды из личной жизни популярных людей, международная обстановка в мире, особенно в Европе, и многое другое. Подобные разговоры – обязательный атрибут времяпрепровождения жителей небольших городков, тем более, у пожилых людей.

Грустным взглядом она неторопливо осматривала огромный зал. Посетителей было сравнительно немного.

« Середина рабочей недели. Знакомых не видно. Не поговоришь ни с кем.Жаль. Зря пришла. Ладно, среди людей хоть побуду», – размышляла Жаклин.

Детский голосок: «Хочу это. Хочу это», – отвлек ее внимание. Несмотря на запрет мамы, маленький мальчик горстями бросал в тележку небольшие в яркой упаковке пакеты. Мать, стараясь спокойно реагировать на ребенка, уставшим голосом, но уже с заметным раздражением уговаривала малыша этого не делать. Она старательно вынимала пакетики обратно, но ребенок упорно сопротивлялся и продолжал сгребать с полки понравившиеся, как он считал, игрушки. Между ними назревал скандал.

Жаклин, не дожидаясь окончания спора, продолжила свое бесцельное хождение среди стоек и витрин, загруженных огромным количеством всевозможных продуктов. Она всеми силами старалась остановить свой взгляд на чем-нибудь, что хоть как-то могло бы вызвать у нее желание чего-то купить. Но взгляд отрешенно скользил по прилавкам, не вызывая в ее сознании ни малейшего позыва хотя бы посмотреть на стоимость продукта.

Глядя на заполненные тележки посетителей, Жаклин усмехнулась:«Некоторые из них когда-нибудь меня поймут. Так же будут стоять посреди магазина и глазеть по сторонам в поисках знакомого для общения…»

Неожиданно она почувствовала, что на нее стала обращать внимание охрана супермаркета. «Пожилая женщина полчаса раскатывает по магазину пустую тележку, что-то бормочет себе под нос и слишком пристально разглядывает покупателей. Поневоле заподозришь в чём-нибудь незаконном», – оправдывая охранников, подумала Мэрой. Чтобы реабилитировать себя в глазах охраны, она накидала в тележку разные мелочи. Подойдя к кассам, с огорчением увидела: почти все кассы свободны.

« Постоять в очереди не удастся. Поговорить не с кем. Придется опять ехать домой…»

…Старинные напольные часы отбили время. Полночь. Небольшая гостиная, заставленная резной с инкрустацией мебелью, мягко освещалась настенными светильниками. Высокие спинки стульев, стоящие вокруг обеденного стола, бросали на выцветшие от времени чёрно-белые фотографии, висящие в рамках на противоположной стене, длинные тени. Фотографий было много. Деревянные рамки овальной формы с изображениями родных для нее лиц шеренгой стояли на комоде и, отражаясь в большом зеркале, висевшем над комодом, создавали эффект чего-то загадочного. Они, словно кресты на кладбище, мрачно освещаемые луной, напоминали хозяйке о прожитых годах.

Жаклин сидела в кресле и сосредоточенно вглядывалась в изображение юноши с расплывшейся до ушей счастливой улыбкой. Измятая кепка съехала набок, ворот свитера разорван, на руках он держал маленькую девочку. Это была она, Жэки.

Она грустно улыбнулась, вспомнив до мельчайших подробностей тот день.

Ее старший брат только что окончил военный колледж. Они тот день были на пикнике с его друзьями, и Жэки отчаянно визжала от радости, когда брат подбрасывал ее, словно пушинку, высоко вверх. Так может радоваться только ребенок на руках самого близкого и дорогого ему человека.

Брат был для нее всем – и божеством, и отцом. Она его боготворила. Их отец рано ушел из жизни: рак очень быстро превратил цветущего молодого мужчину в дряхлого старика, и вскоре смерть забрала его с собой. Ненадолго пережила его и мама. Все заботы о маленькой сестре легли на плечи брата.

Глядя на его фотографию, Жаклин в который раз задавала себе один и тот же вопрос: «Почему так странно сложилась моя жизнь? В общем-то я, довольно успешный человек, в пожилом возрасте осталась одна, совершенно одна. Далекое замужество и последующий через год развод с мужем не внесли в мою жизнь изменений. Слишком разные мы с мужем… Детей не родили, о чем теперь жалею. Другие мужчины в молодости также не давали мне душевного равновесия. Да и не так много их было» Жаклин горько усмехнулась, задав самой себе вопрос:

« Почему? Ведь в молодости я была очень даже ничего. Подружки мне всегда завидовали. И только в последнее время я стала понимать, что всех окружающих меня ранее мужчин сравнивала с братом. Внешность, рост, улыбка, манера разговора, даже интонация в их голосе для меня имели огромное значение. Все эти качества я хотела увидеть в одном человеке. Я хотела видеть своего брата».

Жаклин закрыла глаза.

– Разве не так? – Последнюю фразу уставшая женщина произнесла вслух. На глазах непроизвольно появились слезы. – А ведь это невозможно, – тихо прошептала Жаклин.

Память напомнила ей, как брат ухаживал за ней, когда она сильно заболела и долгое время провела на больничной койке. Это она потом узнала, что ей сделали очень сложную операцию: вырезали опухоль. Тогда молодой организм выстоял. Брат просиживал возле нее все свободное от службы время. Сидя на стуле рядом с кроватью, целовал ее в лоб и своими руками согревал маленькие детские ладошки. В период кризиса она, превозмогая тяжесть в теле, с трудом открывая веки, словно в тумане, видела его слезы.

– Такое не забывается, – шептала она. Жаклин встала, подошла к фотографии и нежно погладила изображение брата. Вспомнила последние часы его жизни.

…Он умирал. Она так же, как и он в ее детстве, неотлучно находилась рядом с ним. И точно так же, плакала, глядя на умирающего брата. Иногда он что-то несвязно бормотал. На короткое мгновение открывал глаза и безумным взглядом глядел на сестру, но не узнавал ее. И вот наступил роковой день. Последние слова, сказанные им, она не расслышала. Его губы попытались что-то произнести, рука потянулась к прикроватной тумбочке, на которой лежала фотография. Но взять ее он уже не успел: рука безвольно упала на тумбочку, смахнув фотографию на пол. Предсмертная конвульсия и сердечный спазм… Он умер.

Теперь та упавшая фотография висит у неё в спальне. В ящике трюмо лежит свидетельство о его смерти, перечеркнувшее всю ее жизнь. Там же лежало письмо военного командования со словами сожаления: – «Ваш брат умер, выполняя ответственное задание командования…» Жаклин передёрнула плечами, словно стряхивала с себя эти лживые слова. Долгое время она по крупицам собирала сведения об истинных причинах смерти брата. Упорно ходили слухи о каком-то неудачном научном эксперименте. Выслушивала путаные объяснения сослуживцев и немногих очевидцев какого-то странного происшествия, повлёкшего за собой трагедию. Жаклин пыталась свести все сведения в одно целое. Но она так и не нашла конкретных виновников в смерти брата. Да и были ли они? Время тогда было военное: ничего не поделаешь.

Смутное чувство осознания истинной причины гибели брата со временем трансформировалось в уверенность, что смерть произошло в результате какой-то глобальной ошибки, допущенной в ходе секретного эксперимента учеными того времени. И это крепко засело в ее сознании. Позже, занимаясь научной деятельностью, она поняла, для чего военным нужны были подобные эксперименты. Ответ один: создание новых типов оружия. И военные постоянно требовали его создания. Идея атомной бомбы с успехом претворилась в жизнь. Гибель сотен тысяч ни в чём не повинных людей стала результатом победы технического прогресса. Но этого оказалось мало. Новая идея, способная уничтожать людей, опять ищет свое решение. И она в этом процессе участвует тоже.

Погрузившись в размышления, Жаклин с удивлением отметила, что боль немного стихла. Редкий подарок организма она восприняла с благодарностью. Мысли о прошлом опять потекли своим чередом.

«Дальше – учеба, научная деятельность, короткое замужество, преподавание в университете. Все в прошлом. Теперь работа в Центре». И вот недавно она услышала полуфантастический рассказ.

Что-то сдвинулось в ее сознании. Соединилась ранее разобщенная незримая цепочка фактов и жизненных эпизодов. Рассказ, прочитанный коллегой, неожиданно дал толчок к осмыслению прошлого и настоящего. Сюжет рассказа ее поразил. Она не стала уточнять у Калинина, каким образом могла оказаться эта брошюра у него. Это не существенно. Все равно никто из коллег не верил в реальность сюжета.

«Никто, кроме меня», – усмехнулась Жаклин. Она опять стала пристально всматриваться в старые фотографии. Какая-то непонятная, безысходная по своей сути мысль, тонким буравчиком сверлила сознание.

Тяжелой походкой женщина подошла к стойке бара. Память разбередила воспоминания о давней болезни, которая долгое время не давала о себе знать. Но организм постарел и перестал сопротивляться. Монотонная и тупая боль всё чаще напоминала состарившейся женщине о болезни. Она словно напоминала Жаклин, что время ее на исходе.

Она печально усмехнулась. Налила коньяка и медленными глотками, ощущая приятное тепло, разлившееся по всему телу, выпила. Немного подумав, налила еще. С бокалом вышла на террасу дома. Закурила. Тихий теплый вечер и тишина не радовали: скорее, наоборот, еще острее напоминали ей о прожитых в одиночестве годах. Удобно устроившись в плетенном из ротанга кресле, она усилием воли попыталась отогнать воспоминания давних времен. Ей это не удалось.

Мысли напомнили ей события последних дней. Вспомнила свою единственную подругу Салли Митчелл, и ей почему-то стало легче. Почему легче, она не могла объяснить себе. Наверное, потому, что и у подруги жизнь также не сложилась. Салли, как и она, была одинока, хотя и имела взрослую дочь. Помнится, как подруга пару лет назад пришла к ней домой очень взволнованная, с заплаканными глазами. Попросила спрятать в доме довольно тяжелый свёрток и небольшую коробочку с нехитрыми драгоценностями. В свертке оказался пистолет с глушителем.

– «Кэтрин – наркоманка, – со слезами на глазах проговорила тогда Салли. – Стала выносить из дома ценные вещи. А недавно я нашла у нее в комнате эту штуку. Устроила ей скандал, но она не говорит, где взяла пистолет».

«Лучше уж совсем никого не иметь, чем дочь-наркоманку», – с каким-то облегчением подумала тогда Жаклин Мэрой.

– Но как у Кэтрин оказался пистолет?

Ноющая боль где-то в глубине живота опять дала о себе знать. Жаклин старалась уже не обращать внимания на эти боли. Давалось это с трудом. Залпом выпив коньяк, она закурила очередную сигарету. В голове опять возникли тревожные мысли. Какое-то непонятное, а главное, дикое, на первый взгляд, желание покончить с этими муками всё чаще и чаще посещало ее. Уставшая от одиночества и надвигающейся болезни, женщина, как могла, отгоняла их от себя. Почему-то вспомнилось изречение Оскара Уальда: «Не относитесь к жизни слишком серьёзно, живым от нее вам все равно не уйти». Жаклин усмехнулась: « Раньше надо было думать об этом. Теперь слишком поздно».

Национальный Центр стратегических исследований.

Лос-Аламос.

Руководитель департамента кадров Сара Байер последние три дня выглядела плохо, стала больше курить. Уставшая, с темными кругами под глазами и тусклым виноватым взглядом, она интуитивно чувствовала свою вину и ответственность за случившееся.

«Вдруг что-то просмотрела при оформлении сотрудников на работу? Как это ни печально, но если следствие по убийству профессора покажет, что замешан кто-то из сотрудников учреждения, то карьера ее, как руководителя департамента кадров, может резко покатиться вниз. Зарплата тоже. Взятый в банке кредит за дом сам уменьшаться не будет», – эта мысль не покидала Сару в последние дни. По нескольку раз она перечитывала десятки личных дел работающих в Центре сотрудников, имеющих хоть какой-то контакт с той лабораторией. Ничего подозрительного. Ровным счетом – ноль. Это, конечно, немного успокаивало, но ненадолго. Червь сомнения все равно сеял панику в ее сознании. Она, как могла, себя успокаивала:

«Причины трагедии надо искать за пределами учреждения. Служба безопасности работает жестко, иногда слишком жестко: жалобы от сотрудников на их действия постоянно оказываются на столе руководства Центра».

Она взглянула на часы, отметив про себя, что скоро появится мистер Калинин. Со вздохом подумала: «Должна выполнить неприятную миссию. Вручить Калинину уведомление о временном закрытии проекта. Проект закрыли до выяснения причин трагедии. Жалко русского, но…»

Тихий стук в дверь прервал ее мысленный монолог. В кабинет вошел Евгений Калинин. По его печальному взгляду Сара поняла, что он очень расстроен событиями последних дней. Его внешний вид тоже вызывал сочувствие: он был осунувшимся и похудевшим. Под пиджаком была видна несвежая белая рубашка.

«Парню не позавидуешь», – с горечью подумала она. Процедура заняла несколько минут. Байер как можно вежливее высказала ученому слова благодарности за работу в их учреждении. Понизив интонацию голоса до максимально печальной, она произнесла и слова сожаления по поводу вынужденного временного прекращения его деятельности.

Закрыв за собой дверь, Евгений еще раз внимательно прочитал текст на официальном документе.

– Ну вот и все, – пробормотал он. – Пора, как говорится, собирать вещи. Надо полагать, в отпуск не отпустят, пока идет следствие. Но надеюсь, что проект полностью не закроют. Придется временно и мне дурака повалять.

Аккуратно сложив вчетверо лист уведомления, он сунул его во внутренний карман пиджака. Тяжёлой походкой, немного сутулясь, Калинин направился по бесконечным коридорам здания в поисках своего временного кабинета.

«Завтра, 24 ноября, в Америке самый популярный, после Рождества и Пасхи, праздник – День благодарения. Во всех домах будут готовить индейку, – вспомнил он сведения, почерпнутые из путеводителей по Америке. – Ввел его Авраам Линкольн. Хороший праздник. Веселый. Я уже несколько раз отмечал его здесь, в Лос-Аламосе. Помнится, в том году профессор Дорлинг пригласил всех к себе домой и вместе с моей женой приготовил индейку. Всем понравилось. Мы в то время провели ряд удачных экспериментальных исследований и получили отличный результат: пять процентов потери веса диска и небольшое перемещение в пространстве. Это серьезный задел к будущим открытиям. Профессор тогда выразил надежду, что…»

«Внезапно Калинин остановился. Проходя очередные двери, соединяющие коридоры, он увидел двух рабочих, занятых разборкой встроенного в потолок вытяжного вентилятора. Небольшим шестигранным ключом они откручивали крепление крылатки. Евгений внимательно посмотрел на руки одного из рабочих, который как раз стаскивал крылатку с вала электродвигателя, и какая-то еле уловимая мысль промелькнула в его голове. Что-то привлекло внимание Калинина в последовательности движений этого рабочего. Они напомнили ему о чем-то очень важном. Создавалось впечатление, что одно из этих движений он часто где-то видел или неоднократно совершал сам.

«Открутили ключом крепление и сняли пластмассовый диск с вала. Ну и что? Не открутишь – не снимешь диск». Калинин, обхватив голову руками, сильно сжал виски, уставившись на демонтированную деталь вентилятора. Рабочие недоуменно смотрели на него.

«Может плохо человеку?» – подумал один из них. Спросить об этом они не успели. Евгений опустил руки и медленно зашагал дальше, шепча себе под нос: «Открутили крепление и сняли диск вентилятора. Ну и что?» Мысль ускользнула.

Другие мысли тоже исчезли. Осталась одна, которая напомнила ему, что он теперь до окончания следствия безработный. Жена уже дома, в Севастополе. Ждёт от него известий.

«А какие известия? Завтра – праздник, посидим в баре с Ричардом.

Может, Жаклин подъедет. Кстати, надо позвонить им обоим».

Ричард откликнулся быстро, словно ждал его звонка. Судя по интонации голоса, он был в небольшом подпитии. Звуки музыки и женские голоса в трубке раскрывали местонахождение коллеги. Евгений знал этот бар. Там всегда собиралась молодежь.

– Привет, Ричард. Как дела? Ну если временное безделье рассматривать как отдых, тогда тоже нормально. Да, я уже получил уведомление. Как насчет завтра? Согласен. Вечером в баре. Договорились.

Телефон Жаклин долго не отвечал. Евгений знал, что Жаклин живет одна в собственном доме и уже немолодой женщине трудно быстро подойти к телефону. Он терпеливо ждал. Наконец Жаклин ответила. На его предложение она сказала, что подумает.

– Как буду чувствовать себя, Евгений, но постараюсь.

Голос Мэрой звучал очень тихо. Было видно, что разговор ей давался нелегко. Калинину стало как-то не по себе. Не стоило беспокоить больную женщину.