Генезис феодализма в России

ысли, высказанные И. В. Сталиным в труде «Мар­ксизм и вопросы языкознания», особенно о базисе и надстройке, заставляют историков многое заново продумать, многое уточнить и пересмотреть в своих работах. В свете марксистско-ленинского учения о базисе и надстройке, получившего дальнейшую теоретическую разработку в труде И. В. Сталина, историки СССР должны пересмотреть вопрос о генезисе феодализма.

Для изучения этого древнего периода истории нашей Роднны теоретические соображения особенно важны, поскольку мы рас­полагаем очень небольшим количеством исторических источни­ков, характеризующих время становления феодальных отно­шений.

Подходя к решению этого вопроса, исследователь прежде всего должен иметь ясное представление о сущности феодализма. Дворянская и буржуазная историография лнбо вообще отрицала существование феодализма в России, либо понимала под фео­дализмом определенный строй юридических отношений, соответ­ствующий феодальной раздробленности. В последнем случае начало феодализма ва Руси связывалось с появлением политиче­ской раздробленности.

Только в трудах классиков марксизма-ленинизма, создавших учение о социально-экономических формациях, вопрос о сущ­ности феодальных отношений нашел подлинно научное решение. Классическое определение феодального строя дано в «Кратком курсе истории ВКЩб)»: «При феодальном строе основой произ­водственных отношений является собственность феодала на средства производства н неполная собственность на работника производства, — крепостного, которого феодал уже не может убить, но которого он может продать, купить. Наряду с феодаль­ной собственностью существует единоличная собственность
крестьянина и ремесленника на орудия производства и на свое частное хозяйство, основанная на личном труде»¹.

Не всегда легко установить точные хронологические грани в образовании той или иной общественно-экономической форма­ции, особенно когда это касается древнейших периодов истории народов, когда протекал длительный процесс изживания родо­вых отношений и рождалось классовое общество со своей над­стройкой.

Нам надлежит сейчас рассмотреть один из самых трудных для изучения периодов в истории восточнославянского общества. Трудность заключается в том, что этот период очень скудно освещен источниками. В нашем распоряжении имеются письмен­ные, лингвистические и археологические источники. Письменные и лингвистические данные давно уже хорошо известны и в полной мере использованы в работах наших историков. Однако в силу своей отрывочности и неполноты они не могут создать цельного представления о сложном процессе становления и вызревания феодализма.

На помощь историку приходит археология, значение которой за последние десятилетия неизмеримо выросло. Археологические исследования, дающие все новые и новые материалы, чрезвычайно расширили наши горизонты в изучении древнейших историче­ских судеб восточного славянства. Археология уже сыграла огром­ную роль в развитии нашей науки и заполнила многие пробелы и «белые пятна» в наших представлениях о генезисе феодализма на Руси. В будущем археология, несомненно, будет играть еще большую роль.

Историческая наука при изучении древнейших периодов в истории народов не может в настоящее время не опираться на прочную основу археологических исследований. Успехи на­шей археологии позволили украинским археологам В. Довженок и М. Брайчевскому поставить вопрос о необходимости новой пе­риодизации истории древней Руси. Не случайно они отмечают, что «вопрос о сущности Киевского государства IX—X вв. и социальной организации восточных славян того времени нельзя было правильно решить до тех пор, пока в распоряжении наукн не было данных о развитии древнеславяиского общества в пред­шествующий, так называемый антский (II—VII вв. н. э.) период»³.

Огромное значение археологических данных для изучения древнейшего прошлого нашей страны очевидно. Совершенно оче­видна и необходимость рассмотрения этих данных в свете мар­ксистской теории.

Марксистско-ленинское учение о базисе и надстройке позво­ляет осмыслить весь накопленный материал (археологический и иеархеологический)' и по-новому рассмотреть древний период нашей истории, в частяости по-новому трактовать проблему гене­зиса феодализма на Руси.

Считаю при этом полезным напомнить фактическую сторону дела уже по одному тому, что в угоду предвзятой идее она порой игнорировалась и устранялась при помощи искусственных источ­никоведческих приемов. Между тем факты, будучи сопоставлены друг с другом и теоретически осмыслены, дают очень много для решения поставленной проблемы.

Что же нам известно? Во-первых, нам известны, главным образом из данных археологии и отчасти из письменных источни­ков, основные этапы социального развития славян, в частности восточных, в течение первого тысячелетия нашей эры. Прибли­зительно до V века н. э. славянство переживало стадию развитого родового строя, хотя уже и в это время налицо были элементы разложения этого строя. Археологическое изучение культуры «по­лей погребений» (носителями которой были, в частности, племена полян, северян, волынян, уличей, бужан, белых хорватов и т. п.) позволило Б. А. Рыбакоиу сделать ряд важных и интересных наблюдений, У славян этого периода господствует пашенное зем­леделие и оседлое скотоводство'. Славяне живут в укрепленных поселениях. Вместе с тем наблюдается развитие ремесла, обмена, отмечается строительство оборонительной линии на юге.

Археологические исследования более северных районов нашей страны также дают чрезвычайно интересный материал для дан­ного периода. Профессор П. Н. Третьяков открыл родовой посе­лок Березняки, о котором уже стало известно далеко за рубежами нашей страны. Этот поселок относится к III—IV векам н. э.

Во-вторых, благодаря работам наших археологов — Б. А. Ры­бакова, П. Н. Третьякова и др. — мы знаем поселения и более позднего времени. Они уже несколько иного типа, селения уже не укреплены. Рядом е неукрепленными деревнями можно наблю­дать укрепленные жилища отдельных богатых людей. Для нас совершенно безразлично, из какого строительного материала сооружены эти жилища. Нам важно знать их назначение. А до­гадаться, в чем тут дело, нетрудно. Это богатый и политически сильный землевладелец, властвующий над массой крестьянского населения. Ои укрепляет свое жилище, потому что знает враждеб­ное отношение к себе окружающей массы. Эти неукрепленные поселки и укрепленные жилища знати уже известны археологам приблизительно в VII веке и. э.

В-третьих, мы не сомневаемся, что это жилища-замкн именно богатых землевладельцев, так как хорошо зиаем, что страна наша в то время была земледельческой, и делаем отсюда бесспор­ный вывод, что при этом условии должна была появиться част­ная собственность именно на землю, и она появилась.

В-четвертых, мы знаем, что богатые землевладельцы непо­средственно производительным трудом не занимались, что на них работала челядь, т. е: рабы и разными путями попавшие в зависимость крестьяне-смерды. Смердами в доклассовом обще^ стве назывались вообще свободные люди. В классовом обществе они оказались виизу «общественной лестницы», под боярами. Этот тезис доказан на основании материалов, собранных фило­логами.

В-пятых, нам известен уровень культуры наших предков IV—VIII веков. Б. А. Рыбаков с полной убедительностью показал состояние этой культуры в своей известной книге «Ремесло древней Руси». Данные о достаточно высокой культуре того времени вполне согласуются с археологическим изучением социального развития восточного славянства. Особенно важны наблюдения Б. А. Рыбакова над знаками княжеской н бояр­ской собственности X—XII веков. По мнению Б. А. Рыбакова, следы таких знаков у знатных людей прослеживаются начиная с VI—VII веков.

Из работ Б. А. Рыбакова, В. И. Равдоникаса и других мы знаем, что появление городов на Руси относится ко времени VII—VIII веков. А это означает уже обнаружившуюся противо­положность между городом и деревней, т. е. переходное время «от племенного строя к государству»^[543]. Это есть результат отде­ления «промышленного и торгового труда от труда земледель­ческого»

Все эти факты, сравнительно недавно вошедшие в обиход нашей науки, изредка, — правда, безуспешно — оспариваемые, дает нам археология. Эти факты очень сильно помогают нам понять и сообщения наших письменных источников. Их у нас немного, они довольно разнообразны (арабские, византийские, римские, готские и наши, русские, к сожалению, довольно позд­ние и далеко не обильные).

Что же сообщают нам письменные источники? Иордан (автор VI века) сообщает иам о фактах IV века, которые свидетельствуют уже о процессе разложения родового строя у славян. Иордан рассказывает, что в ходе борьбы антов с остготами, протекавшей с переменным успехом, вождь остготов Винитар в конце концов в 374 г. одержал победу и захватил в плен вождя антов Божа вместе с его сыновьями и 70 старейшинами. Это сообщение говорит нам о появлении уже в IV веке у антов сильных военных вождей, распространявших свою власть если не на всех антов, то по край­ней мере на весьма значительную их часть. Бож был популярен на Руси и позднее. Его знает и «Слово о полку Игореве».

Несомненно, что время византийских походов было связано со значительными социальными сдвигами внутри славянского общества. В VI веке в источниках уже появляется указание на существование народа «рос». Автор, сообщающий эти сведения (псевдо-Захария), подчеркивал «могучее телосложение» этого народа и указывал на то, что «росы» предпочитают пеший строй конному («кони не могут носить их вследствие их тяжести»).

Другой автор VI века, византийский историк Прокопий Ке- сарийский, дает нам более развернутые сведения о политической и социальной жизни славян. Прокопий сообщает, что у славян и антов «вся жнзнь и узаконения одинаковы», что они не подчи­няются одному властителю, а «живут в демократии».

Прокопий сообщает.также некоторые характерные детали о религии аитов. Оказывается, анты знали единого бога Перуна, творца молний, владыки над всем. Это говорит нам, что уже в VI веке анты находились не на примитивной стадии своего социального -и духовного развития, а достигли сравнительно высокого уровня. Первые две стадии в развитии религиозных представлений (тотемизм и культ родовых богов) в VI веке для антов уже были пройденным этапом.

Мы имеем все основания считать, что Прокопий описывает славян и антов в период так называемой «военной демократии», когда вооруженный народ, организованный в определенный по­рядок, выступал под водительством своих вождей против Визан­тии. Все эти сообщения позволяют утверждать, что «военную демократию» у славян Прокопнй видел не в начальной стадии ее существования, а в конечной.

Важные сведения о социальной жизни, славян сообщает Мав­рикий Стратег, византийский военный писатель VI века. Он говорит об особом положении пленных у славян. Маврикия, ви­димо, удивляло необычное для него обхождение славян с плен­никами. Он писал: «Находящихся у них в плену онн не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного вре­мени, но ограничивая [срок рабства] определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться во-свояси, или оставаться там [где они^находятся] на положении свободных и друзей»¹. Несомненно, положение пленного у славян радикально отличалось от судьбы пленника в Византии. Здесь он не превращался в раба, тем не менее попытки задерлшъ пленника до получения за него выкупа говорили о том, что внутри славянского общества уже были социальные эле­менты, готовые использовать пребывание у них пленных в своих интересах.

Таким образом, сообщение о деятельности вождя антов Божа в IV веке, свидетельства об общественном и политическом строе славян в VI веке, сведения о состоянии их религиозных пред­ставлений, известия о борьбе славян с Византией и о военных походах на Балканы, во время которых славяне выступали как серьезная военная сила, оказавшаяся способной овладеть хоро­шо укрепленными крепостями, византийцев, — все эти данные письменных источников, сопоставленные с открытиями совет-' ских археологов, приобретают теперь для нас более глубокий смысл.

Значительно расширяют нашн представления о социальной и политической жизни восточного славянства этого времени и арабские источники. Сообщение Масуди (автор IX века) о нали­чии на Волыни в VI веке политического объединения славян подтверждается и русской летописью. Приблизительно в VIII веке, по свидетельству других арабских авторов, на террито­рии Восточной Европы возникло несколько государственных образований, уже более зрелых и прочных, чем политическая организация иа Волыни в VI веке. Этими государственными образованиями былн Куявия, Славия и Артания, прямые пред­шественники обширного Древнерусского государства. Сущест­вование этих политических образований находит свое косвенное подтверждение и в дошедшей до нас древнейшей арабской карте Восточной Европы..Очень вероятно, что на территории Восточ­ной Европы в период с VI по VIII век возникали и другие политические.объединения, существование которых мы пока только можем предполагать.

«Повесть временных лет» как будто подтверждает такое предположение сообщением о существовании особых княжений у полян (где«держали... княженне» Кий, Щек и Хорив, а потом их потомки), а также указанием на наличие подобных княжений и в других восточнославянских землях (...«княжение в Деревлях свое, а в Дреговичах свое, а словене свое в Новгороде»). Этот легендарный рассказ в своей подоснове, несомненно, содержит элементы реальной исторической действительности.

Возникшие на основе роста имущественного и политического неравенства, эти политические организации содействовали даль­нейшему упрочению экономических и политических позиций землевладельческой знати.

Таким образом, изучение данных археологии и письменных источников (византийских, арабских и др.), правильное их теоре­тическое осмысление заставляют нас притти к выводу, что отдель­ные показания сравнительно поздних русских источников («Рус­ская Правда», летопись, где помеще'ны договоры с греками, и др.) могут быть отнесены не только к X—XII векам, но и к значи­тельно более раннему времени. Подходя к этим русским источни­кам, мы уже знаем, что перед их появлением русский народ успел пройтн длительный путь своего развития, что успехи его на этом пути были весьма значительны и что, следовательно, источники эти не только являются основой для изучения русского обще­ства X—XII веков, но могут и должны быть использованы при анализе более ранних периодов истории древней Руси.

Огромное значение для понимания процесса 'становления классового, феодального общества имеет «Русская Правда» и прежде всего ее древнейшая часть.

Исторические корни «Русской Правда уходят в далекое прош­лое. Еще Прокопий Кесарийский в VI веке заметил, что у славян и аитов «вся жизнь н узаконения одинаковы». Конечно, подразу­мевать под этими «узаконениями» «Русскую Правду» нет никаких оснований, но признать наличие каких-то норм, по которым текла жизнь антов и которые запоминались знатоками обычаев и сохра­нялись родовыми властями, необходимо. Недаром русское слово «закон» перешло к печенегам и было у них в обиходе в X веке. Можно с уверенностью сказать, что кровная месть, например, была хорошо известна в то время и вошла, хотя и в урезанном виде, в «Русскую Правду», где жила до законодательной отмены в XI веке.

Не приходится сомневаться и в том, что родовая община с ее обычаями в процессе разложения, происходившем под влиянием развития института частной собственности на землю, превратилась в общину соседскую с определенным кругом прав и обязанностей. Эта новая община нашла свое отражение в «Русской Правде». Едва ли можно сомневаться в том, что довольно рано в восточно­славянском обществе появился суд и определенная система судеб­ных доказательств. Это так называемые «ордалии», т. е. испытание водой и железом. Это явление также нашло свое отражение в «Русской Правде».

Практика денежных выкупов, сменявшая постепенно месть, также имеет давнее происхождение. Хотя все эти моменты так или иначе отразились в рассматриваемом законодательном памят­нике, тем не менее не онн определяют основное содержание «Русской Правды».

Очень интересны статьи, характеризующие социальное поло­жение «мужей» в древнерусском обществе. Можно сказать, что «мужи» — это главный предмет внимания древнейшей «Правды». Живут эти «мужн» в хоромах, окруженные слугами; они не поры­вают связи с крестьянским миром. Эти хоромы могут быть сопо­ставлены с теми укрепленными жилищами, которые хорошо известны наШим археологам. «Мужи» владеют, имуществом, ко­торое можно купить и продать. Они способны платить за побои, раны, личные оскорбления. Они-то и являются, видимо, земле­владельцами. «Мужн» эти вооружены, часто пускают оружие в ход.

Здесь же, в «Правде», мы вндам зависимую от свонх господ челядь, которая убегает, которую разными способами разыски­вают и возвращают господам; челядия иногда дерзает «ударить свободна мужа» с риском быть убитым в случае обнаружения его преступления. В состав этой челяди, как мы увидим ниже, вхо­дят не только рабы, а и попавшие в феодальную зависимость общииники-крестьяне. Мы можем проследить различные проявле­ния социального неравенства, в частности, древнейшая «Правда» много говорит о долгах. Вся зга «Правда» достаточно архаистичиа, но родового строя здесь уже нет.

Очень важные и интересные документы сохранила нам наша знаменитая «Повесть временных лет», составленная в начале XII века, но впитавшая в себя более ранние летописные повести XI века. Являясь сама по себе первоклассным источником, гово­рящим о высоте культуры Киевской Руси, она сохранила нам ценнейшие документы — договоры Руси с греками. Договоры эти — ярчайший показатель высокого международного положе­ния Древнерусского государства. В нашем распоряжении нх четыре: 907, 911, 944 а 972 гг. Для нас в данном случае особенно важны первые три.

Совершенно ясно, что договоры заключались между двумя государствами, что на Русн был уже мощный класс, заинтересо­ванный в заключении договоров. Это «великие князи», «светлые бояре» а «мужи». Все они находятся под рукою киевского князя.

Договор 944 г. позволяет определить, кто эти «мужи», их материальную базу, степень прочности их экономического и по­литического положения. В этом договоре имеется перечень пос­лов, направляемых в Константинополь для заключения договоров, а также имена тех могущественных и знатных лиц, от имени которых отправлялись послы.

Сейчас мы можем не сомневаться, что все эти знатные и обле­ченные властью «мужи» были крупными землевладельцами. И, что особенно для нас сейчас важно подчеркнуть, — землевладель­цами не со вчерашнего дня, а имеющими свою длительную исто­рию, успевшими окрепнуть в своих вотчннах. Об этом гово­рит хотя бы тот факт, что со смертью главы семьи во главе такого знатного дома становится его жена (например, Предслава, Сфаидра). «Русская Правда» подтверждает это положение: «что на ню (жену. — Б. Г.) муж возложил, тому же есть госпожа» (Троицкий список, ст. 93). То же мы видим и в «Польской Правде» (так называемой «Книге Прав», в ст. XXI) и в других славян­ских памятниках XIII века.

Это говорит об устойчивости этих дворов знати, дворов в смысле не только.хозяйственном, но в смысле комплекса людей, собранных под властью хозяина. Так было в самом начале X века. Несомненно, такое положение существовало и раньше.

К счастью для нас, «Повесть временных лет» попутно, по ходу повествования, дает нам ценнейшие сведения о землевладении князей, о наличии у них дворов-замков, личном составе этих дворов. «И есть село ее (княгини Ольги) Ольжичи и доселе» (Лав­рентьевская летопись, под 947 г.). Вышгород был ольгиным «градом», т. е. замком. Ей же, княгине Ольге, принадлежало село «Будутина весь». Князь Владимир Святославич отвел своей жене Рогнеде усадьбу на берегу реки Лыбеди («посади на Лыбеди, иде же ныне стоить сельце Предславино») и т. д.

Не может быть ни малейшего сомнения в том, что эти факты являются естественным продолжением истории землевладения на Руси, истории, начавшейся очень давно, с момента появления частной собственности на землю и распада родовых отношений. Но кроме этих единичных и не вызывающих у нас никаких со- мненийфактов у нас имеются и другие сообщения той же летописи, так сказать, обобщающего характера.

Автор «Начального свода», попавшего в I Новгородскую ле­топись, делит историю Руси с древнейших времен до XII века на два периода. Первый представляется автору более счастливым для Русской землн, потому что господствующие классы не столь интенсивно и жестоко эксплуатировали народную массу. Второй, современный ему период, характеризуется автором как испол­ненный «ненасытства» господствующих классов, в результате чего появились бедствия. «За наше несытоство навел бог на ны поганыа, а и скоты наши и села наша и имения за теми суть». Богатство знати автор называет «богатством, неправдою сбирае­мым». Отсюда напрашивается совершенно естественный Вывод о том, что «скоты», «села» и «имения» существовали не только в период составления летописи и заключения договоров с гре­ками, но и гораздо раньше.

Итак, у нас есть основания видеть наличие первых призна­ков частной собственности на землю приблизительно в VI—VII веках. К этому же времени мы должны отнести и зарождение землевладельческой знати, т. е. привилегированных землевла­дельцев, эксплуатировавших чужой труд.

Для нашей задачи нам мало зиать наличие крупного земле­владения и факт эксплуатации чужого труда. Мы должны иссле­довать вопрос о том, кого именно эксплуатировали русские крупные землевладельцы VIII—XI веков. От того или иного решения этого вопроса зависит и определение общественно-эконо­мической формации всего славянского общества данного периода.

Перед нами очень важная и в то же время трудная проблема. Решить ее можно, только учитывая всю сложность внутренних социальных процессов, происходивших в славянском обществе, отдавая отчет в состоянии производительных сил славянских народов этого времени, а также принимая во внимание общеевро­пейскую историческую среду, особую международную обстановку, в которой жили и развивались восточные, южные и западные славяне,

■ При анализе всех этих проблем мы не должны забывать известного теоретического положения Энгельса: «Рабство — первая форма эксплуатации, присущая античному миру; за ним следуют: крепостное право в средние века, наемный труд в новое время. Таковы три великие формы порабощения, харак­терные для трех великих эпох цивилизации»^[544].

Мы хорошо знаем, что исторически первой формой эксплуата­ции человека человеком была эксплуатация раба. Конечно, так было н в древнейший период истории русского общества. Но это еще не решение всего вопроса. Наличие рабов в данном обществе еще не дает оснований определять характер общественно-эконо­мической формации. Вопрос заключается в том, стал ли рабский труд у славян основой производства,

Энгельс, очень внимательно изучавший германское общество раннего периода, пришел к выводу, что германцы, несмотря иа наличие значительного количества рабов, «не довели у себя эту зависимость до вполне развитого рабства,., до античного трудо­вого рабства»^х. Несомненно, что это положение Энгельса в равной мере относится и ко всем славянским народам.

Каковы же причины того, что германцы и славяне миновали стадию рабовладельческой формации? Энгельс прямо указывал на то, что одной из причин этого явления следует считать «вар­варство» германцев, их общинный строй. При этом следует иметь в виду то, что уровень производительных сил у славян в период возникновения классов и появления ранних государств (VI— IX века) был выше уровня производительных сил, существовав­шего в свое время в античных рабовладельческих странах. Сравнительно высокий уровень сельскохозяйственной техники (VI—IX века) у славян делал труд раба маловыгодным и нерен­табельным.

Энгельс подчеркивал необходимость рассмотрения социальных процессов у «варваров» и в Римской империи в тесной взаимо­связи и взаимообусловленности. Он противопоставлял мир «вар­варов» с их общинным строем, за которым было будущее, разла­гающемуся изнутри, обреченному рабовладельческому обществу.

Следуя положениям Энгельса, мы должны рассматривать сосуществование этих двух миров в диалектической взаимосвязи и взаимодействии. Только при этом условии нам станет понятно, почему «варвары», вступив в борьбу с Римской империей и в конце концов выиграв эту борьбу, не пошли н не могли пойти по тому же социальному пути развития, который к тому времени уже привел рабовладельческий Рим к столь печальному концу, т. е. к полному краху.

Массы угнетенного римского простого народа, наблюдая общественные отношения соседний «варваров», явно отдавали предпочтение более простым и более справедливым (|юрмам жизни «варваров» перед своими собственными. Массы простого римского народа устремлялись в «варварский» мир, как будто их собственная страна была занята неприятелем (выражение Прокопия Кесарийского, под «варварами» имевшего в виду нменио славян).

В то время как Римская держава, основанная на рабовла­дельческом способе производства, разлагалась изнутри, «вар: вары» успешно развивались и объединялись против общего своего врага — римских рабовладельцев. «Не-римляне, т. е. все «вар­вары», — указывает товарищ Сталин, — объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим» Ч

«Варвары» разрушили подорванную изнутри Римскую рабо­владельческую державу, конечно, не для того, чтобы на ее развалинах создавать новый рабовладельческий строй. Тут «вар­вары» развили и сделали господствующей уже существовавшую на их родине более мягкую, чем рабство, крепостническую форму зависимости, форму, «стоящую... высоко над рабством»², благодаря чему Европа смогла сделать огромный шаг вперед, несмотря на то, что «варварский» строй жизни был в некоторых отношениях примитивнее «цивилизованного» рабовладельческого римского общества.

Славяне, пришедшие на византийскую территорию, не смогли бы найти почву для соглашений с народными массами, страдав­шими от режима рабовладельческого государства, если бы они сами были рабовладельцами и несли бы на своих знаменах ло­зунги рабовладения.

Нам сейчас хорошо известно, что объединило славян с народ­ными массами Византии. Об этом ясно говорит византийский «Земледельческий закон», возникший в VIII веке, когда, по вы­ражению Константина Багрянородного, Балканский полуостров «ославянился». Процесс этот заключался не только в том, что славяне овладели балканской территорией, но и в том, что на Балканах привились славянские формы общественной жизнн и славянский язык. А это могло случиться только при условии сочувствия этим формам масс туземного, неславянского населе­ния. «Земледельческий закон», созданный в Византии в связи с распространением славян, а может быть,-и других «варваров», в этом отношении очень интересен. Здесь перед нами свободная крестьянская община. Своим существованием она оживила н заглохшую было византийскую общину. ««Местные» общины, •— пишет по этому поводу советский византинист, — находившиеся еще недавно в состоянии глубокого упадка, расцвели новой жизнью в связи с славянской колонизацией VI—VIII вв.»³.

Все это свидетельствует о том, что рабовладение не только не господствовало в славянском обществе в VI—VIII веках, а что славяне были активными борцами с рабовладением, чем и привлекли к себе народные массы рабовладельческих стран.

Следовательно, наиболее приемлемым, во всяком случае не противоречащим всему нам известному, будет суждение, что в крупных имениях русской знати, отмеченных в договорах

с греками, доминировала эксплуатация не рабов, а смердов. Отсюда необходимо признать эти вотчины организованными по феодальному образцу.

Если представить себе весь процесс в конкретности, руковод­ствуясь марксистским пониманием сущности родового строя, его распада и зарождения феодальных отношений, то станет вполне понятно, почему В. И. Ленин счел возможным говорить

о том, что крепостничество существует на Руси с IX века.

* [545]

*

Итак, мы не ошибемся, если скажем, что начиная с IX века во всяком случае можно говорить о наличии на Руси феодального способа производства, можно говорить об оформлении феодаль-' ного базиса.

В этнх условиях было вполне закономерным появление сравнительно небольших государственных образований — Куя- вии, Славии и Артании (вторая половина VIII в. — IX в.), а затем и образование обширного Древнерусского раннефеодаль­ного государства.

Оформившийся к этому времени господствующий класс был заинтересован в создании сильного государства — орудия клас­сового господства землевладельцев. «Базис есть экономический строй общества на данном этапе его развития. Надстройка — это политические, правовые, религиозные, художественные, фи­лософские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения.

Всякий базис имеет свою, соответствующую ему Над­стройку»¹.

Нет сомнения в том, что возникновение в VIII—IX веках небольших государств и их объединение несколько позднее в обширное Древнерусское государство свидетельствуют о раз­витии феодальной надстройки.

Феодальная надстройка, возникнув иа основе феодального базиса, сама «становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликви­дировать старый базис и старые классы»².

Весь приведенный материал дает основание рассматривать весь «докиевский период» как время, когда вызревал и формиро­вался базис. В период большого Древнерусского государства феодальная надстройка стала «величайшей активной силой», которая содействовала оформлению и укреплению своего базнса. Наконец, в период феодальной раздробленности сказались уже

,„,„^{1 в}i ^Ста/шн, Марксизм и вопросы языкознайия, Госполитиздат, 1953, стр. 5.

^а Там же, стр. 7.

в полной и окончательной мере результаты деятельности Этой надстройки.

Таким образом, мы можем представить себе длительное разви­тие восточнославянского общества, представить себе сложный исторический путь Древнерусского государства от князей Куявии до времени Владимира, от времени киязя Ярослава до Владимира Мономаха.

Сильное государство, возглавленное киевским князем, имев­шим в своем распоряжении аппарат власти, большое войско, должно было обеспечивать выполнение хорошо известных функ­ций — держать'эксплуатируемое большинство в узде и в то же время защищать свои границы и овладевать новыми террито­риями, необходимыми господствующему классу для расширения сферы эксплуатации.

Мы хорошо знаем, что и внутренняя и внешняя политика киевских князей была подчинена именно этим задачам. На помощь феодальному государству пришла и церковь. Государство активно помогало землевладельцам ликвидировать остатки первобытно-общинного строя, помогало подчинить свободных еще общинников власти феодалов.

Оформлению и укреплению феодального базиса служил и та­кой важный, дошедший до нас законодательный памятник, как «Русская Правда». Следует подчеркнуть, что этот содержатель- нейшин сборник восточнославянских, иначе русских, законов слагался длительное время и отражает следы развития русского общества на протяжении многих веков.

«Русская Правда» состоит из трех частей. Первая, древней­шая, ее часть ие датирована и на основе сопоставления некото­рых статей с открытиями советских археологов может быть отне­сена, как уже говорилось, к VII—VIII векам.

Вторая часть «Русской Правды» датирована временем смерти Ярослава и совещания его сыновей, составивших новую «Правду» на основе старой, внеся туда ряд изменений и новшеств. Это — середина XI века.

Третья часть —в большой мере продукт законодательной деятельности Владимира Мономаха, явившегося в Киев в связи с известным восстанием горожан и сельского населения 1113 г.

Если всмотреться во все три части «Русской Правды», то нетрудно будет заметить, как русское общество развивается по этапам, как заметно отмирают пережитки родового строя, как интенсивно происходит процесс феодализации общества, как фео­дальная надстройка помогает оформиться и укрепиться феодаль­ному базису.

«Русская Правда» — закон феодальный. Он защищал инте­ресы господствующего класса феодального общества, т, е. круп­ных землевладельцев, укреплял их права на землю и сидящих на этой земле земледельцев-крестьян, которых тогда называли смердами.

Много важных деталей из жизни как высших классов об­щества, так и «низов» отмечено в «Русской Правде». Мы можем войти в жилище феодала, увидеть его хозяйство, непосредственно зависимых от него производителей разных категорий (смерды, рядовичи и холопы), можем увидеть, как и в каких условиях работают эти люди, как трудно им живется, как дешево ценится их жизнь.

Мы знаем, что смерды не относились к феодализации об­щества пассивно. Вставая на путь борьбы с классом феодалов, смерды, как сообщает летопись, часто брались за оружие. Нам известны большие антифеодальные восстания древнерусского крестьянства. Такие восстания происходили в 1068—1071 и в 1113 гг. Однако крестьяне боролись со своими господами и другими, менее заметными, но систематически действовавшими средствами: они запахивали господскую межу, перехватывали господскую птицу и домашних животных, иногда убивали господских приказчиков. Все эти формы классовой борьбы кре­стьянства против своих феодалов нашли отражение в «Русской Правде». Господствующий класс землевладельцев-феодалов от­вечал на эти крестьянские выступления суровыми наказаниями, а иногда был вынужден прибегать к лавированию и временным компромиссам. «Русская Правда» в полной мере отразила эту политику господствующего класса феодалов. Мы видим, таким образом, что древнерусское законодательство помогало офор­миться и укрепиться феодальному базису.

Мы видим, что надстройка действительно превратилась в ве­личайшую активную силу. Государство в лице киевского вели­кого князя помогало боярству путем раздач земель, укрепления и расширения его власти над крестьянством, т. е. в конце концов содействовало превращению старой боярской вотчины в сенье- ршо. Изменялась при этом и форма эксплуатации крестьянства в крупных владениях сеньеров.

Если в IX—X, отчасти в XI веке (по крайней мере в первой половине XI века) вотчинник эксплуатировал челядь (в состав которой входили рабы, рядовичи, смерды) путем примитивной отработочной ренты, когда челядь работала непосредственно на хозяина и под его наблюдением (чаще его приказчиков), то сеньер стал получать все необходимое от массы зависимого от него кре­стьянства преимущественно в форме оброка, т. е. в форме ренты продуктами.

Этот переход к ренте продуктами Маркс считал явлением прогрессивным, учитывая при этом и роль надстройки. Менялась форма эксплуатации, продолжалось общее наступление феодалов на свободное крестьянство прн активной поддержке государства. В XI веке это вызвало волны народных антифеодальных восста­ний. Однако феодальное государство было уже настолько ок­репшим, что оно нашло в себе силы подавить эти восстания и в еще большей мере укрепить власть феодалов над крестьянством.

Боярин превращался в сеньера, государя для свонх подданных, сюзерена по отношению к своим дружинникам.

Рост производительных сил иа местах создал возможность появления и экономического развития новых экономических и политических центров, конкурентов «матери городов русских»— Киеву. Необходимость усилить власть над местным крестьян­ством, с оружием выступившим против наступающих на него фео­далов, вызывала потребность в перестройке государственной власти, в организации власти иа местах. Эти обстоятельства еще больше усиливали независимость знати и привели к расчленению Древнерусского государства.

Рост земельных владений знати, расширение ее прав на землю и сидящее на этой земле крестьянское население (так хорошо показанное в проповеднической литературе «киевского периода»), т. е. достижение тех целей, которым содействовало государство времени Игоря, Святослава, Владимира, сделали ненужной старую форму государства. Теперь знать создает новую форму государства, способствующую дальнейшему росту политической независимости магнатов на местах. Так, в результате расчлене­ния Древнерусского государства создаются отдельные княжения. Симптомы этого расчленения государства стали заметны уже в самом начале XI века (поведение Ярослава в Новгороде). Факт стал совершенно очевидным в середине XI века. Надстройка сыграла активную роль в дальнейшем развитии феодального базиса, изменения же в базисе в свою очередь не замедлили ска­заться на самой надстройке.

В рассматриваемый период произошли важные перемены и в организации вооруженных сил. Вызревание и оформление феодального базиса, возникновение феодальной надстройки в IX веке не могли ие оказать влияния на организацию войска в государстве.

Нам известна организация вооруженных сил в период «воен­ной демократии». Это вооруженный народ, организованный на военный лад по десятичной системе. Но если в этот период «воен­ной демократии» войско и народ составляли одно целое, то с появлением классов и раннефеодального государства роль и положение войска изменились. Правда, по форме вооруженные силы раннефеодального Древнерусского государства кое в чем преемственно были связаны с организацией войска периода «военной демократии». Во времена Олега, Святослава, Владимира значительная часть огромного войска состояла из еще свободного сельского и городского населения. В источниках эти воинские «формирования» назывались «воями». Они собирались по мере надобности. По существу, однако, все вооруженные силы страны этого периода—дружина, вой, вспомогательные отряды — яв­лялись частью государственного аппарата. Социальное назна­чение этого войска, несмотря на его формальную преемственность с войском предшествующих периодов, было иным. Оио было той силой, которая помогала господствующему классу осуществлять функции раннефеодального государства.

Перед Древнерусским государством времени Олега, Святосла­ва, Владимира стояли огромные задачи как внутриполитического, так и международного характера, для осуществления которых сильное и многочисленное войско являлось необходимостью. В том хорошо известном факте, что киевские князья обладали воз­можностью мобилизовать и вооружить большое количество сель­ского и городского населения, нельзя не видеть проявления величайшей активной роли надстройки — роли сильного ранне­феодального Древнерусского государства.

Однако процесс дальнейшей феодализации восточнославян­ского общества, ускоренный активной деятельностью феодаль­ной надстройки (усиленный рост феодального землевладения, подчинение все больших масс сельского населения феодалам и т. д.), закономерно сказался и на состоянии древнерусского войска.

Укрепление в своих экономических и политических позициях бояр шло параллельно с уменьшением количества свободных смер­дов. Прежний военный строй, основанный на несении военной службы лично свободными смердами, стал уже невозможен. Воору­жить за счет государства большое войско киевский великий князь уже не мог.

Военную силу в виде дружин содержали бояре. Понятно, почему Владимиру Мономаху пришлось не приказывать, а уго­варивать князей и бояр объединить свои военные силы для похода на половцев. Он уже не мог делать походы так, как их совер­шали Олег, Игорь, Святослав и Владимир. Если Олег, Игорь, Святослав и Владимир располагали большими военными силами и вели в походы против Византии десятки тысяч вооруженных людей, собранных по распоряжению киевского князя, то Влади­миру Мономаху в 1097 г. уже пришлось считаться с новым поли­тическим строем, с новой формой организации военных сил.

Прозвучал и был узаконен новый лозунг: «кождо (нз кня­зей. — Б. Г.) да держать отчину свою». Каждый из князей со своими вассалами распоряжается и своими вооруженными силами.

Чем объяснить столь заметную перемену в надстройке? Ко­нечно, тем, что произошли изменения в самом базисе, т. е. в эко­номическом строе общества.

На протяжении IX—XI веков Киевская Русь пережила два этапа, чему соответствовали две разновидности государственного строя. Они соответствовали переменам, происходившим в базисе.

Можем лн мы считать Древнерусское государство в оба эти периода своей истории феодальным. Можем, потому что совокуп­ность производственных отношений, составляющая экономиче­скую структуру общества, т. е. его базис, остается в своей основ­ной сущности все время феодальной: эксплуатация зависимого крестьянства является характерной для всего этого периода.

Растут кадры зависимого крестьянства, под власть землевла­дельца попадают новые слои крестьянства, меняется форма экс­плуатации зависимого крестьянства. Начинает преобладать рента продуктами. Но «превращение отработочной ренты в ренту про­дуктами, рассматривая дело с экономической точки зрения,

ничего ие изменяет в существе земельной рейты»^[546].

*

Мы убедились в том, что процесс вызревания и возникновения феодализма в России — это длительный процесс, развивающийся по этапам, следы которых иам удалось вскрыть.

Новые археологические данные и показания письменных источников (арабских, византийских и собственно русских), рассмотренные в свете марксистско-ленинского учения о базисе и надстройке, позволяют трактовать VI—VIII века в истории восточного славянства как переходный период от родового строя (на последней стадии его развития) к классовому, феодальному обществу, как переходный период от- «военной демократии», к раннефеодальному государству.

Этот период можно назвать «полупатриархальным-полуфео­дальным». Действительно, это был период, когда в восточносла­вянском обществе происходило становление феодальных отно­шений в условиях разложения общинно-патриархального строя, когда на основе развивающегося имущественного и политиче­ского неравенства возникли классы, стала появляться частная собственность на землю, стало развиваться крупное землевладе­ние и эксплуатация землевладельцами крестьян-общинников; это был период, когда появились у восточных славян и первые поли­тические объединения.

IX век застает завершение этого процесса в форме огромного Древнерусского раннефеодального государства. В течение IX— XI веков при активном содействии надстройки происходит даль­нейшая феодализация древнерусского общества.

Так представляется мне возможным решить проблему о гене­зисе феодализма в нашей стране.

Это не совсем похоже иа то, как мы изображали этот процесс до недавнего времени.

«РУССКАЯ ПРАВДА» И ЕЕ СЛАВЯНСКОЕ ОКРУЖЕНИЕ *

^ _в XVIII веке в западноевропейской национали- ь. стической литературе получила широкое распро- ъе™**——' _странение псевдонаучная теория о «неполноцен­ности» и «иеисторичности» славянских народов. Особое место эта теория заняла в исторических построениях немецкой идеали­стической философии. Так, например, Гегель утверждал, что славяне до сих пор ие выступали «как самостоятельный момент в ряду обнаружения разума в мире»^[547]. Иными словами, Гегель отводит славянским народам роль «неисторических» народов.

Общеизвестно, что эта теория была важнейшей составной частью идеологии фашизма. Ныне она пропагандируется идеоло­гами англо-американского империализма. Не случайно этой антинаучной концепции следуют многие буржуазные историки как в прошлом, так и в наши дни. Особенно фальсифицируется в этих «трудах» ранняя история славян, в частности период возникновения раннеславянских государств. В свое время эта «теория» о «неполноценности» славян проникла даже и в сла­вянские страны, находя здесь благоприятную почву в дворянско- буржуазиой науке.

Академик Ф. И. Успенский, например, писал: «Болгарский народ естественно подчинился культурному влиянию Византии и с помощью завоевательного тюркского элемента развил в себе те начала, каких недоставало славянам: военное сословие, цен­тральную власть хаиа и национальную церковь» Ф. И. Успен­ский, стало быть, убежден, что: 1) славяне подчинились влиянию

Византии, 2) болгары только благодаря тюркам создали у себя военное сословие, центральную власть и даже национальную церковь. Историю славян тот же автор называет «бойкой, цве­тистой, многообещавшей, но оказавшейся пустоцветом, а потому и бесплодной до IX в.» ^х. Почему же именно до IX века? Ве­роятно потому, что, по мнению автора, варягам в IX веке удалось создать мощное Русское государство, в силе и жизнеспособности которого Ф. И. Успенский уже не сомневается.

Все эти и им подобные рассуждения объясняются ие только влиянием Гегеля и немецких историков, между прочим, и тех, которые были вызваны в XVIII веке в Россию и работали над ее историей, но также и методологической беспомощностью тогдашней исторической иауки.

Правда, М. В. Ломоносов резко протестовал против искаже­ния истории нашей Родины, но и он лишь гениально прозревал истину.

Фальсифицируя и извращая историю русского и других славянских народов, дворяиско-буржуазиые историки иногда доходили даже до отрицания славянского происхождения самой «Русской Правды».

М. П. Погодин, например, знал «Русскую Правду», неодно­кратно ее цитировал и даже целиком поместил две ее части в III томе своих «Исследований, замечаний и лекций», одна­ко он увидал в ией совсем не то, что в ней действительно су­ществует. Погодин пытался уверить читателя, что «Русская Правда» — германского происхождения. То же писал, напри­мер, и другой представитель дворянско-буржуазной науки, Морошкин: «Думаю, что Русская Правда есть чадо одной семьи с варварскими кодексами, особенно близкое к Саксонско­му, Англо-Веринскому, Фризскому и Салическому. Может быть, и она прибыла к нам вместе с Руссами (варягами.—Б. Г.) в каком-либо письменном виде». М. П. Погодин прибавляет: «Бесспорно принадлежащие Ярославу статьи являют германское происхождение»^а.

Что же германского в «Русской Правде»? Погодин находит германскими следующие ее элементы: «Месть, пени за побои, повреждения, постановления относительно холопов, коией, значе­ние 12 мужей, в роде присяжных, и проч.». Свою основную мысль он пытается доказать: «Кровавая месть, —закон по преимуществу Скандинавский»; «Денежные пени за телесные повреждения... скандинавское учреждение»; «Суд 12 граждан был в Сканди­навии»; «Закон о езде иа чужом коне есть чистый скандинавский»; «Испытание железом... перешло к нам из Скандинавии»; «Слово обельный (холоп. — Б. Г.) есть чисто иорманское»; и т. д.

и т. п. Ч Словом, творчеству русского народа не осталось ничего. Авторы, разделявшие эту точку зрения, не задумывались над тем, почему же прибывший вместе с варягами германский з^кон написан на чистейшем древнем русском языке ², почему в эЧом законе нет ни одного слова, которое бесспорно могло бы счи­таться германским? Наконец, — что тоже очень знаменательно,— почему все эти авторы обращаются к германским сборникам права и никто из иих не поинтересовался славянскими «Прав­дами»?

Между тем обращение только к германским законодательствам при изучении «Русской Правды» совершенно не оправдано. Исследователю при изучении «Русской Правды» необходимо прежде всего иметь в виду такой факт, как родство славянских народов. В своем труде «Марксизм и вопросы языкознания» И. В. Сталин пишет: «...нельзя отрицать, что языковое родство, например, таких наций, как славянские, не подлежит сомнению, что изучение языкового родства этих наций могло бы принести языкознанию большую пользу в деле изучения законов развития языка» ³. Это положение И. В. Сталина нужно иметь в виду и при изучении явлений общественной жизии славянских народов, его нужно иметь в виду при исследовании многогранной истории славянства.

Игнорирование славянских «Правд» — это внушение немец­ких псевдоученых, авторитет которых долго считался непрере­каемым. Как тяжело было Ломоносову ломать эту твердыню! Как тяжело было ему, по его же собственным словам, «защищать честь своего народа»! Именно в вопросе о роли славян-руссов в создании своего государства.

Еще на заре своей истории различные ветви славянства, свя­занные не только этническим родством, ио и близостью культур­ного развития, сыграли очень видную и важную роль в жизни всей Европы. Это было время, когда греки и римляне, создавшие свои рабовладельческие государства, считали себя «расой гос­под», а все остальные соседние с ними народы называли «вар­варами». Греческие и римские рабовладельцы рассуждали так: «Варвар — это существо гораздо более низкого интеллекта, грубое, признающее только физическую силу». Аристотель в своей «Политике» развивал следующие мысли: дня грека сво­бода — органическая потребность; варвару она не свойственна и не нужна; господство эллинов иад варварами — закон при­роды; равенства между греком и варваром не может быть, как ие может быть его между человеком и домашним жи­вотным.

Греческие и римские рабовладельцы не только так думали, но и действовали согласно этому своему убеждению. Они ловили «варваров» для превращения их в рабов, в свою рабочую силу, бе:, которой ие могли существовать они сами и их рабовладель­ческие государства. Платон и Аристотель и не представляли себе нормального, с их точки зрения, общественного и государствен­ного строя без рабства. Хроническую войну с «варварами» они считали столь же естественной, сколь и неизбежной. А этими «варварами» были по преимуществу будущие германцы и сла­вяне. «Варвары» иначе как на своих врагов на рабовладельцев смотреть ие могли.

Во время существования величайшей рабовладельческой Рим­ской державы славяне переживали еще стадию первобытно-об­щинного строя. Но у них уже тогда были все данные для дальней­шего развития, что очень скоро было замечено их соседями. Наблюдая быстрые успехи славян, более дальновидные предста­вители рабовладельческого мира начинают волноваться. Недо­вольный славянскими успехами в военном деле Иоани Эфес- ский писал о том, что славяне, еще так недавно не зиавшне иного оружия, кроме дротика, усвоили себе военную технику ромеев, стали драться лучше, чем они, завели много золота, сере­бра, ценного оружия, табуны лошадей, стенобитные орудия '. Историк готов Иордан (VI век) вынужден признать, что «теперь по грехам нашим они свирепствуют повсюду, но тогда (он имеет в виду IV век. — Б. Г.) все подчинялись приказам Германарнха». «От истока реки Вислы, — пишет тот же автор, — иа неизмери­мых пространствах основалось многолюдное племя венедов»^[548]. Выражение «От истоков реки Вислы» указывает на то, что Иордан имеет в виду как польские, так и восточнославянские племепа.

Греческий историк Прокопий Кесарийский (VI век и. э.) также отмечает успехи славян: они перешли Дунай, обратили в позорное бегство римское войско и в этот поход взяли во Фракии и Иллирии много крепостей, тогда как «прежде славяне никогда не дерзали подходить к стенам крепостей или спускаться на рав­нины для открытого боя»^[549].

Военный византийский писатель Маврикий Стратег о сла­вянах и антах (последние относятся к восточным славянам) отзы­вается так: «оии храбры, преимущественно в своей земле, и выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недо­статок в пище... Находящихся у них в плену онн не держат в рабстве, как прочие племена...»^[550].

Большой интерес представляют прямые свидетельства о том, как относились к славянам не рабовладельцы, не господствую­щие классы римского и греческого общества, а массы простого народа западной и восточной частей Римской империи.

Вот свидетельство марсельского священника Сальвиана, писав­шего в V веке, почти накануне падения Римской державы: «У всех римлян (простых людей. — Б. Г.) одно желание, чтобы им не пришлось перейти в римское подданство. Римский плебс там единодушно заявляет о том, чтобы ему попрежнему было по­зволено житье варварами... Итак, наши братья (римляне. — Б.Г.) не только совершенно не хотят перебегать от иих к иам, но, наоборот, оставляют иас, чтобы перебежать к ним...» Если под «варварами» Сальвиаи здесь разумел главным образом германцев, то Прокопий Кесарийский говорил о славянах в своей «Тайной истории»: «Народ (византийский. — Б. Г.) большими толпами... убегал... к варварам... Чтобы только скрыться из род­ной земли, каждый из них охотно менял ее на... чужую землю, как будто их родина была захвачена врагами»².

Прокопий, может быть сам того не понимая, был близок к истине: массы простого народа, находившиеся под властью римских и греческих рабовладельцев, действительно видели в них своих врагов и потому охотно бежали к славянам.

Что же происходило?

Рабовладельческий мир умирал, разлагаясь изнутри. «Вар­вары» поднялись против него н, наконец, его одолели. Рабо­владельцы были ликвидированы. Жало рабства было притуплено. Туземные народные массы нашли общий язык с пришельцами. Если говорить о Восточной Римской империи, то этими пришель­цами-победителями были славяне. Тут имеются в виду и восточ­ные славяне, предки русского народа, принимавшие участие в этом движении как «самые могущественные среди славян», по отзыву тех же византийцев.

Все эти факты убеждают нас в том, что славяне уже в то время играли важную роль в судьбах Европы. Выступая против рабо­владельческого мира, сохраняя в основном свой общинный строй, славяне переживали закономерный процесс классообразо- вания. Все новые и иовые результаты археологических исследо­ваний позволяют наметить основные вехи социального развития славянских народов, позволяют проследить основные этапы в процессе становления классовых, феодальных отношений. Не случайно у восточных, южных и западных славян уже в VI— VII веках появляются первые политические объединения, выпол­нявшие определенные функции государства. Неужели же эти славяне нуждались в варягах или тюрках для того, чтобы создать с чужеземной помощью государство, право и т. д.? Неужели они не могли создать своей собственной надстройки в виде государства, законодательства и беспомощно ждали, когда придут иноземцы, создадут им государство и привезут с собой сборник законов н даже (как думал Морошкин) именно «Русскую Правду»?

Такое объяснение нас, разумеется, ни в коей мере удовлетво­рить не может.

Сейчас советские историки, вооруженные передовой маркси­стско-ленинской теорией, опираясь на успехи нашей археологии, имеют все основания для того, чтобы не только ответить на эти вопросы решительным отрицанием, но и воссоздать процесс становления феодализма у славянских народов.

Мы хорошо знаем, что надстройка порождается базисом. Го­сударство у славян появилось после того, как образовались анта­гонистические классы. Господствующий класс, оказавшийся над народной массой, создал свой новый закон, обеспечивающий его собственные интересы, помогающий ему закрепить за собой землю и сидящих на ией земледельцев.

Надстройка, «...появившись на свет, — пишет И. В. Сталин,—...становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы»^[551].

Оформлению и укреплению феодального базиса славянских народов служили такие дошедшие до нас памятники законо­дательства, как «Русская Правда», «Закон Судный людем», «Польская Правда», Винодольский и Полицкий статуты, древ­нейшие чешские уставы.

Исходя из указаний И. В.Сталина о родстве славянских наций, я хочу показать плодотворность сравнительного изучения обще­ственных явлений по памятникам раннеславяиского законода­тельства. Совершенно очевидно, что сравнительное изучение памятников славянского законодательства в большей мере, чем изолированное их исследование, может помочь как выяснению общих закономерностей развития феодализма у славянских народов, так и наиболее полному раскрытию социальной истории каждого славянского народа в отдельности. Параллельное изу­чение этих памятников позволяет глубже понять и эволюцию и характер некоторых общих для них институтов, выяснить в ка­ждом элементы нового и старого. Такое исследование памятников славянского права позволит расширить круг наблюдений над развитием феодальных отношений у европейских народов, обычно изучавшихся по германским материалам.

Вместе с тем такое исследование помогает разоблачать как антинаучные измышления западноевропейских и американских псевдоученых «теорий» неполноценности славянских наций, так и распространенные в буржуазной историографии идеалистиче­ские, славянофильские теории о «самобытности» исторического развития славянства.

Разумеется, что всех проблем, возникающих при сравни­тельно-историческом изучении славянского законодательства, сейчас нельзя даже поставить. Остановлюсь только на некоторых, свидетельствующих, как мне кажется, о плодотворности парал­лельного изучения памятников славянского права.

Исторические корни «Русской Правды» уходят в далекое прош­лое. Еще Прокопий Кесарийский в VI веке заметил, что у славян и антов (предки русского народа) «вся жизнь и законы оди­наковы»^[552]. Конечно, подразумевать под этими «законами» «Русскую Правду» нет никаких оснований, но признать наличие каких-то норм, по которым текла жизнь антов и которые запоми­нались знатоками обычаев и сохранялись родовыми властями, необходимо. Недаром русское слово «закон» перешло к пече­негам и было у них в обиходе в X веке.

Можно с уверенностью сказать, что, например, кровная месть была хорошо известна в это время и вошла, хотя и в урезанном виде, в «Русскую Правду», где жила до законодательной отмены в XI веке. Не приходится сомневаться и в том, что родовая об­щина с ее обычаями в процессе разложения под влиянием частной собственности на землю превратилась в общину соседскую с опре­деленным кругом прав и обязанностей, найдя свое отражение в «Русской Правде». Едва ли можно сомневаться и в том, что уже тогда существовали суд и некоторая система судебных дока­зательств, так называемые ордалии, т. е. испытание водой и железом, что тоже отражено в «Русской Правде». Система денеж­ных выкупов, сменившая месть, корнями уходит в глубокую древность.

Не ставя себе задачи разрешить вопрос об элементах, из которых в порядке своего развития сложилась «Русская Правда», равно как и другие славянские законодательные сборники, хочу лишь указать, что «Русская Правда» — этот содержательнейшяй сборник восточнославянских, иначе русских, законов — сла­гался длительное время и отражает следы развития русского общества на протяжении многих веков. Они отражены в «Русской Правде», как в зеркале.

«Русская Правда» состоит из трех частей. Первая, древней­шая, ее часть не датирована и на основе сопоставления с откры­тиями советских археологов может быть отнесена к VII—VIII векам.

Вторая часть «Русской Правды» датирована временем смерти Ярослава и совещания его сыновей, составивших новую «Правду» на основе старой, т. е. середины XI века.

Третья часть — в большей мере продукт законодательной деятельности Владимира Моиомаха, явившегося в Киев в связи с известным восстанием горожан и сельского населения 1113 г. Следы компромиссной политики Владимира Мономаха, выну­жденного сделать ряд уступок восставшим массам, очень заметны в этой, «мономаховой», «Правде».

Если глубже всмотреться в три части «Русской Правды», то не трудно будет заметить, как по этапам развивается русское общество, как отмирают пережитки родового строя, как интен­сивно происходит процесс феодализации русского общества, как феодальная надстройка помогает оформиться и укрепиться фео­дальному базису.

«Русская Правда» — закон феодальный. Он защищает инте­ресы господствующего класса феодального общества, т. е. круп­ных землевладельцев, укрепляет их права на землю и сидящих на этой земле земледельцев — крестьян, которых тогда назы­вали смердами.

Само собой разумеется, что смерды протестовали, иногда, как сообщает летопись, брались за оружие. Нам известны большие вос­стания древнерусского крестьянства, попадавшего все в большую зависимость от феодалов-землевладельцев. Такие восстания про­исходили в 1068—1071 гг. и в 1113 г. Крестьяне боролись со своими господами и другими менее заметными, ио систематически действовавшими средствами: запахивали господскую межу, пере­хватывали господскую птицу и домашних животных, иногда убивали господских приказчиков. Власть находилась в руках господ, и они старались через свой закон ответить па выступле­ния крестьян суровыми наказаниями.

Много важных деталей из жизии как высших классов об­щества, так и «низов» отмечено в «Русской Правде». Мы можем войти в жилище феодала, увидеть его хозяйство, непосредственно зависимых от него производителей разных категорий (смерды, рядовичи, холопы и др.). Можем увидеть, как и в каких условиях работают эти люди, как трудно им живется, как дешево ценится их жизнь.

Вместе с тем мы видим здесь купцов, купеческие товарищества, товарищества иа паях, большие торговые дороги («гостиница ве­ликая»), участие в торговле князей.

Содержание «Русской Правды» очень богато и разнообразно. Этот памятник богаче судебников Русского централизованного государства XV и даже XVI веков, хотя они и созданы более раз­витой общественной средой. С «Русской Правдой» в смысле богат­ства содержания может конкурировать только Псковская судная грамота.

Но исследователь сталкивается с одним досадным обстоятель­ством. До XII века включительно можно изучать русское общество достаточно подробно. Затем источники прерываются до XV века, когда в наши руки попадают такие памятники, как

Судебник 1497 г., Псковская и Новгородская судные грамоты, т. е. весь период так называемой феодальной раздробленности остается почта не освещенным, если не считать летописей, харак­теризующих главным образом политическую сторону жизни Русн.

На помощь исследователю приходит «Польская Правда». Это сборник польского права, записанный немцем на немецком языке в середине XIII века. Составлен он для нужд управления той частью польской земли, которую в то время заняли крестоносцы.

Польские ученые доказали, что запись эта полностью соот­ветствует польскому праву, что в ней нет ни искажений, ни прив­несений чего-либо чуждого Польше. Памятник этот все больше н больше входит в оборот польской исторической науки. Известен он стал сравнительно поздно, только в 1869 г., когда и был впервые напечатан.

Перед русскими историками возникает соблазнительная за­дача: нельзя ли воспользоваться «Польской Правдой» XIII века для продолжения во времени изучения «Русской Правды», обрывающейся, как было сказано, на XII веке? Но тут же воз­никает и опасение: возможно ли это вообще и, если возможно, то в какой степени?

Чтобы разрешить эти сомнения, надо сравнить оба памятника с учетом их разновременности.

Польский народ жил всегда в непосредственной "соседской близости с народом русским. Мы уже видели, что историк готов Иордан рассматривает славян, живущих от истоков Вислы и дальше на восток, как одно целое, стало быть, объединяет буду­щих поляков и русских. Родство польского и русского языков не­сомненно. Развивались эти народы синхронно. Вполне естествен­но, что н дохристианская религия и многие обычаи, в том числе правовые, у этих двух народов должны быть весьма близкими.

Если мы сопоставим нормы «Русской Правды» и «Польской Правды», то убедимся в этом окончательно. Коснусь только нескольких примеров.

Возьмем хотя бы вопрос об общине у славянских народов. В «Русской Правде» этот сюжет излагается очень лаконично: составители «Правды» не имели побуждений быть особенно де­тальными, так как предметы, о которых они говорили, были всем и без того хорошо известны. «Русская Правда» называет сельскую общину двумя терминами: «мир» и «вервь». Современники «Русской Правды» прекрасно понимали, о чем шла речь в данном случае. Но мы сейчас находимся в более трудном положении, выход из которого подсказывают нам «Правды» других славянских наро­дов: поляков, хорватов и др. «Русская Правда», не давая раз­вернутого определения «мира» — «верви», говорит, однако, о неко­торых функциях этих организаций: оиа упоминает о защите членов общины, сообщает об обязанности общинников разыски­вать «воров» и «убийц» на территории «мира» — «верви», касается некоторых деталей, которые позволяют установить полную ана­логию с общинами польской н хорватской.

В «Польской Правде» община называется «ополе» и выполняет те же функции, что община «Русской Правды». Но польский ис