Т.Гобсс. К. читателю. О теле

1. Говорят, что тело производит действие, т. е. причиняет что-то другому телу, если оно вызывает или уничтожает в последнем какую-нибудь акциденцию. О теле же, в котором вызывается или уничтожается какая-нибудь акциденция, говорят, что оно претер­певает нечто, т. е. подвергается какому-то воздействию со сторо­ны другого тела. Когда какое-нибудь тело, толкая вперед другое тело, вызывает в нем движение, то первое называется действую­щим (agens), а второе — подвергающимся воздействию телом (раtiens). Так, огонь, согревающий руку, есть действующее тело, а рука, которая согревается, - тело, подвергающееся воздействию. Акциденция же, возникающая в последнем, называется действием.

2. Если действующее тело и тело, подвергающееся воздейст­вию, соприкасаются, то действие и страдание (раssio) называются непосредственными; в противном случае их называют опосредст­вованными. Если же тело находится между действующим телом и телом, подвергающимся воздействию, то оно одновременно и активно, и пассивно, а именно оно активно в отношении тела, кото­рое следует за ним и на которое оно оказывает действие, но оно пассивно в отношении тела, которое ему предшествует и воздейст­вию которого оно подвергается. Если несколько тел следуют одно за другим так, что каждые два соседних тела граничат друг с другом, то все тела, лежащие между первым и последним, и активны, и пассивны; само же первое тело только действует, а пос­леднее только подвергается воздействию.

3. Действующее тело вызывает в теле, подвергающемся воз­действию, известное действие соответственно одной или многим акциденциям, присущим обоим телам, т. е. действие производится не потому, что действующее тело есть тело, а потому, что оно есть тело определенного рода и имеет определенное движение; иначе все действующие тела вызывали бы во всех телах, подвергающихся воздействию, одинаковые действия, ибо все тела, как таковые, равны друг другу. В силу этого огонь греет не потому, что он тело, а потому, что он теплое тело, и одно тело приводит в движение другое не потому, что оно есть тело, а потому, что оно стремится занять место другого тела. Поэтому причина всех действий коре­нится в определенных акциденциях действующих и подвергаю­щихся воздействию тел: если эти акциденции имеются в наличии, то действие имеет место, если же не хватает одной из них, то действие не имеет места. Акциденция как действующего, так и подвергающегося воздействию тела, при отсутствии которой действие не может состояться, называется causa sine qua non, т. е. причиной, необходимой в качестве предпосылки, или причиной, необходимой для того, чтобы действие могло наступить. Просто причиной или полной причиной называется сумма всех акциден­ций обоих тел — действующего и подвергающегося воздействию, наличие которых делает немыслимым отсутствие действия, отсут­ствие же одной из которых делает немыслимым его наступление.

4. Сумма необходимых для произведения действий акциденций одного или нескольких действующих тел называется, если дейст­вие уже наступило, действующей причиной (causa efficiens). Сумма же акциденций тела, подвергающегося воздействию, обычно называется, если только действие состоялось, материаль­ной причиной. Я говорю: если только действие состоялось, ибо там, где нет никакого действия, нет и никакой причины, потому что ничего нельзя назвать причиной там, где нет ничего, что можно было бы назвать действием. Действующая и материальная причи­ны являются частичными причинами, т. е. составляют части той причины, которую мы только что назвали полной. Отсюда следует, что ожидаемое нами действие не может состояться, если в теле, подвергающемся воздействию, не хватает чего-либо, хотя бы в действующем теле и имелисьвсе необходимые акциденции или наоборот.

5. Полная причина всегда достаточна, для того чтобы произ­вести соответствующее действие, поскольку это действие вообще возможно. Ибо каково бы ни было следствие, но раз оно состоя­лось, то очевидно, что вызвавшая его причина была достаточна. Если же действие не состоялось, хотя оно и было возможно, то ясно, что в действующем или в подвергающемся воздействию теле не хватало чего-то такого, без чего действие не могло состо­яться, т. е. недоставало какой-нибудь акциденции, которая была необходима для возникновения действия; значит, полная причина не имела места, что противоречит предположению. Отсюда следует также, что, как только оказывается налицо причина во всей ее совокупности, должно состояться и действие. Если же оно не на­ступает, то не хватает еще чего-то необходимого для его возникно­вения. Следовательно, причины во всей ее совокупности не было налицо, как предполагалось.

Далее, если мы условимся, что под необходимой причиной сле­дует понимать такую причину, наличие которой делает безусловно необходимым наступление действия, то отсюда будет следовать, что всякое когда-либо состоявшееся действие происходит от необ­ходимой причины. Ибо любое состоявшееся действие имело, по­скольку оно состоялось, достаточную причину, а именно все то, чем это действие с необходимостью вызывается, т. е. оно имело необходимую причину. Таким же образом можно показать, что все действия, которые наступят в будущем или наступили в прошлом, с необходимостью обусловлены предшествовавшими им вещами.

6. Но из того обстоятельства, что с появлением полной причи­ны немедленно должно наступить и действие, с очевидностью сле­дует, что причинение и произведение действий образуют опреде­ленный непрерывный процесс, так что в соответствии с непрерыв­ным изменением одного или "нескольких действующих тел под влиянием других тел тела, подвергающиеся их воздействию, также непрерывно изменяются. Если, например, огонь, непрерывно увеличиваясь, становится все горячее, то одновременно все больше увеличивается и его действие, а именно теплота ближайшего к нему и следующего за ближайшим тела. Это обстоятельство, кста­ти, является важным аргументом в пользу того, что всякое измене­ние есть только движение. Данное положение будет вскоре дока­зано нами в ходе нашего изложения. Здесь же для нас важно только то, что при всяком мысленном разложении действия на составные моменты начальный член ряда может представляться нам только как воздействие, или как причина. Ибо если бы мы и этот первый член мыслили как действие или страдание, то нам пришлось бы представить себе существующим до него нечто другое в виде воздействия, или причины. Но это невозможно, ибо до начала нет ничего. Подобным же образом мы можем мыслить последний член только как действие, ибо причиной этот последний член мог бы быть назван только по отношению к чему-либо, что следует за ним, но за последним членом ничего не следует. Вот почему во всяком процессе развертывания действия начало и причина отождествляются. Каждое же из отдельных промежуточ­ных звеньев ряда является деятельностью и страданием, причи­ной и действием в зависимости от того, мыслим ли мы его по отношению к предыдущему или последующему члену.

7. Причина движения какого-либо тела может заключаться только в непосредственно соприкасающемся с ним и движущемся теле. Предположим, например, что налицо имеются два любых не соприкасающихся между собой тела, пространство между кото­рыми пусто или если и занято, то занято находящимся в покое телом; предположим дальше, что одно из указанных тел находится в покое,— и вот я утверждаю, что это тело всегда останется в покое. Ибо если это тело движется, то причина его движения заключается, согласно пункту 19 главы VIII, в каком-либо внеш­нем теле. Если же между данным телом, и телом, находящимся вне его, есть пустое пространство, то, каково бы ни было положение обоих тел, тело, пребывающее по предположению в покое, будет, очевидно, пребывать в покое до тех пор, пока не получит толчка от другого тела. Так как, однако, согласно определению, причина есть сумма всех акциденций, которые представляются необходимыми, для того чтобы действие наступило, то акциденции, находящиеся во внешних телах или в самом теле, подвергающемся воздейст­вию, не являются причиной будущего движения. Так как столь же ясно, что тело, которое уже находится в покое, будет и впредь находиться в покое, даже если бы оно соприкасалось с другим телом, если только последнее не движется, то отсюда следует, что причина движения не может заключаться в соприкасающемся, но находящемся в покое теле. Тело становится причиной движе­ния лишь тогда, когда оно движется и ударяется о другое тело.

Точно таким же образом можно доказать, что все движущееся всегда будет двигаться в том же направлении и с той же скоростью, если только не встретит препятствий к этому из-за толчка, испы­танного от другого движущегося тела. Далее отсюда следует, что как находящиеся в покое, так и движущиеся каким-нибудь обра­зом тела не могут ни производить, ни уничтожать, ни уменьшать движения в другом теле, поскольку между ними находится пустое пространство. Кем-то была высказана мысль, что находящиеся в покое вещи оказывают движущимся вещам большее противодей­ствие, чем это делают два тела, движущиеся навстречу друг другу, так как противоположностью движения является не движение, а покой. Недоразумение здесь обусловливается тем обстоятельст­вом, что имена покой и движение логически исключают друг друга, между тем как в действительности движению оказывает противодействие не покой, а встречное движение...

Если в теле, подвергающемся воздействию, имеются все акци­денции, необходимые для того, чтобы в нем могло быть вызвано действие каким-нибудь действующим телом, то мы говорим, что в нем заложена возможность, или потенция, того действия, кото­рое станет действительностью, если это тело придет в столкновение с некоторым действующим телом. Но эти акциденции, согласно определению, данному в предыдущей главе, образуют материаль­ную причину. Следовательно, возможность, или потенция, в теле, подвергающемся воздействию, обычно именуемая также пассив­ной потенцией, и материальная причина суть одно и то же. Таким образом, слово причина подразумевает прошлое, а слово потен­ция - будущее. Поэтому возможность действующего и подвер­гающегося воздействию тел в их совокупности, которую можно было бы назвать целостной, или полной, потенцией, есть то же самое, что целостная причина, ибо и то и другое есть сумма всех акциденций, наличность которых необходима в обоих телах для того, чтобы действие наступило. Акциденцию, которая произво­дится чем-либо, называют, имея в виду ее отношение к причине, действием, а имея в виду отношение к потенции, - действитель­ностью, или актом.

8. Подобно тому как в тот самый момент, когда причина ста­новится целостной, наступает и действие, в тот самый момент, ког­да потенция становится целостной, наступает актуализация. И подобно тому как не может возникнуть действие, если оно не вызвано достаточной и необходимой причиной, не может возникнуть дейст­вительность, если она не имеет источником необходимую потен­цию, т. е. потенцию, которая, безусловно, должна породить эту действительность.

9. Подобно тому как действующая и материальная причины, согласно нашему разъяснению, являются только частями целост­ной причиныи, только будучи связаными междусобой, производят какое-нибудь действие, активная и пассивная возможности явля­ются лишь частями целостной и полной возможности и лишь их соединение порождает актуализацию. Поэтому возможности, как это указано в первом пункте, всегда только условны: действующее тело обладает потенцией, поскольку оно сталкивается с телом, подвергающимся действию; в таком же условном смысле обла­дает потенцией и последнее. Само же по себе ни то ни другое тело не обладает потенцией, поэтому акциденции, находящиеся в них, не могут в собственном смысле слова называться потен­циями и никакое действие не может наступить благодаря потен­ции лишь в действующем теле или лишь в теле, подвергающемуся воздействию.

10. Никакая актуализация невозможна, если нет налицо целост­ной возможности; так как в целостной потенции соединяется не то, что необходимо для наступления действия, или акта, то при отсутствии ее всегда будет недоставать чего-то, без чего актуали­зация не может наступить. Действие, таким образом, не наступает, оно невозможно. Всякое же действие, которое не невозможно, возможно; поэтому всякое возможное событие рано или поздно наступит. Ибо если мы предположим, что оно никогда не наступит, то это будет означать, что никогда не могут соединиться все те условия, наличие которых необходимо для того, чтобы событие могло насту­пить, т. е. событие невозможно, согласно данному нами определе­нию. Но это противоречит предположению.

11. Необходимым мы называем такое действие, наступлению которого нельзя помешать; поэтому всякое событие, которое вообще наступает, наступает в силу необходимости. Ибо всякое возможное событие, как только что было доказано, должно когда-нибудь наступить. Положение все, что должно наступить, наступит так же необходимо, как утверждение человек есть человек.

Но тут перед нами встает вопрос: можно ли считать необхо­димым также и то будущее, которое обычно называют случай­ным? Я отвечаю: все, что происходит, не исключая и случайного, происходит по необходимым причинам, как это доказано в пре­дыдущей главе. Случайным что-либо называется только по отно­шению к событиям, от которых оно не зависит. Дождь, который завтра пойдет, необходим, т. е. обусловлен необходимыми причи­нами; но мы рассматриваем его как нечто случайное и называем его так, ибо еще не знаем его причин, которые уже существуют. Вообще случайным называется то, необходимую причину чего мы не можем усмотреть. Так же мы обычно говорим и о прошлом, а именно, не зная, произошло или нет что-либо, мы говорим, что это, может статься, и не произошло.

Все утверждения относительно будущих событий (например, завтра будет дождь или завтра взойдет солнце) с необходимостью истинны или ложны; но, не зная еще, истинны они или ложны!, мы называем эти события случайными. Их истинность, однако, зави­сит не от нашего знания, а от того, имеются ли налицо соответствующие причины. Есть, однако, люди, которые, признавая, что такому предложению, как завтра будет дождь или не будет дождя, в целом присуща логическая необходимость, тем не менее отри­цают, что его отдельным частям (завтра будет дождь или завтра не будет дождя) присуща истинность, поскольку, согласно их утверждению, ни одно из этих предложений не является опреде­ленно истинным. Что означает, однако, это определенно истинное, если не истинное в познании, т. е. то, что является очевидной истиной. Поэтому их утверждение имеет лишь следующий смысл: мы еще не знаем, истинно ли утверждение или нет. Однако они выражаются несколько темнее и формулировкой, при помощи ко­торой пытаются скрыть свое незнание, одновременно затемняют очевидность истины.

12. В пункте 9 предыдущей главы мы показали, что действую­щая причина всякого движения и изменения есть движение одно­го или нескольких действующих тел, в пункте же 1 этой главы было доказано, что потенция активного тела — то же самое, что дейст­вующая причина. Отсюда следует, что всякая активная потенция есть также движение. Возможность, или потенция, не есть отлич­ная от всякой действительности акциденция. Сама она есть действительность, а именно движение, которое только потому назы­вается потенцией, что посредством его должна быть произведена другая действительность. Если, например, из трех тел первое тол­кает вперед второе, а второе — третье, то движение второго тела является его актом, или действительностью, по отношению к дви­жению первого тела, так как последнее — причина движения вто­рого тела; по отношению же к движению третьего тела движение второго тела является его активной потенцией.

13. Кроме действующей и материальной причины метафизики признают еще две причины, а именно сущность вещи (которую некоторые называют формальной причиной) и цель, или конечную причину. На деле же обе они являются действующими причинами, ибо непонятно даже, какой смысл можно вложить в утверждение сущность вещи является ее причиной. Положение одаренность ра­зумом есть причина человека означает то же, что и положение существование в качестве человека есть причина человека, а это не очень вразумительно. Познание сущности какой-нибудь вещи мо­жет, конечно, быть причиной познания той же вещи. Если я знаю, что что-нибудь одарено разумом, то я в силу этого знаю также, что это человек. Однако в данном случае речь идет о действующей причине. О целевой причине речь может идти только тогда, когда имеют в виду те вещи, которые обладают чувствами и волей. Однако и у них, как мы покажем позже, конечная причина есть не что иное, как действующая причина.

Гоббс Т. К. читателю. О теле // Избран­ные произведения: В 2 т. - М., 1964.- Т.1.- С. 150 -154, 157-160, 321-326.

Г.Башляр. Новый рационализм

Не останавливаясь преждевременно на преимущественно ло­гических вопросах, обратимся к характеристике индетерминизма. В основе его лежит идея непредсказуемости поведения. Напри­мер, нам ничего не известно об атоме, если он не рассматривается как то, что сталкивается, в модели, используемой кинетической теорией газа. В частности, мы ничего не знаем о времени атом­ных соударений; как это элементарное явление может быть пред­видимо, если оно «невидимо», т. е. не поддается точному описанию? Кинетическая теория газа исходит, следовательно, из элементар­ного неопределимого или неопределяемого явления. Разумеется, неопределяемость здесь не синоним недетерминированности. Но когда ученый приводит доводы в пользу тезиса, что некий феномен неопределим, он этим обязан методу, заставляющему считать этот феномен недетерминированным. Он приходит к индетерми­низму, исходя из факта неопределенности.

Применить некоторый метод детерминации в отношении ка­кого-то феномена — значит предположить, что феномен этот испы­тывает воздействие других феноменов, которые его определяют. В свою очередь, если предположить, что некий феномен не детерминирован, это значит тем самым предположить, что он независим от других феноменов. То огромное множество, которое представ­ляют собой явления межмолекулярных столкновений газа, обна­руживается как некое целостное распыленное явление, в котором элементарные явления совершенно независимы одно от другого. Именно с этим связано появление на сцене теории вероятностей.

В ее простейшей форме эта теория исходит из абсолютной независимости элементов. Существование даже малейшей зави­симости внесло бы путаницу в мир вероятностной информации и потребовало бы больших усилий для выявления взаимодействия между связями реальной зависимости и чисто вероятностными законами.

Такова, на наш взгляд, концептуальная основа появления в научном мышлении теории вероятностей. Как уже сказано, пси­хология вероятности еще не окрепла, ей противостоит вся психо­логия действия. Ноmo faber (человек работающий) не считается с Ноmo aleator (человек играющий); реа­лизм не признает спекуляций. Сознание некоторых (даже извест­ных) физиков противится восприятию вероятностных идей. Анри Пуанкаре вспоминает в этой связи такой любопытный факт из биографии лорда Кельвина: «Странное дело,- говорит Пуанка­ре, - лорд Кельвин одновременно склонялся к этим идеям и соп­ротивлялся им. Он никогда так и не понял общий смысл уравнения Максвелла - Больцмана. Он полагал, что у этого уравнения должны быть исключения, и, когда ему показывали, что якобы найденное им исключение не является таковым, он начинал искать другое». Лорд Кельвин, который «понимал» естественные явле­ния с помощью гироскопических моделей, считал, видимо, что зако­ны вероятности иррациональны. Современная же научная мысль занимается освоением этих законов случая, вероятностных свя­зей между явлениями, которые существуют без всякого отношения к реальным связям. Причем она плюралистична уже в своих ба­зовых предположениях. Мы находимся в этом смысле как бы в царстве рабочих гипотез и различных статистических методов, естественно, по-своему ограниченных, но в равной мере прини­маемых нами. Принципы статистики Бозе - Эйнштейна, с одной стороны, и принципы статистики Ферми — с другой, противореча друг другу, используются в различных разделах физики.

Несмотря на свои неопределенные основы, вероятностная феноменология уже достигла значительных успехов в преодо­лении существующего качественного разделения знания. Так, по­нятие температуры интерпретируется сегодня с позиций кине­тики и, прямо скажем, носит при этом более вербальный, чем реальный, характер. Как верно заметил Эжен Блок: «Принцип эквивалентности тепла и работы материализован с самого начала тем, что мы создали тепло». Но не менее верно то, что одно каче­ство выражается через другое и что даже в предположении механики в качестве основы кинетической теории газа настоящая объяснительная сила принадлежит сочетанию вероятностей. Сле­довательно, нужно всегда учитывать вероятностный опыт. Веро­ятное имеет место в виде позитивного момента. Правда, его трудно разместить между пространством опыта и пространством разума.

Конечно, не следует при этом думать, что вероятность совпа­дает с незнанием, что она основывается на незнании причин. Маргенау по этому поводу тонко заметил: «Есть большая раз­ница между выражениями: «Электрон находится где-то в про­странстве, но я не знаю, где, и не могу знать» и «Каждая точка - равновероятное место нахождения электрона». Действительно, в последнем утверждении содержится явная уверенность в том, что если я выполню большое число наблюдений, то результаты их будут равномерно распределены по всему пространству». Так зарождается совершенно позитивный характер вероятностного знания.

Далее, не следует отождествлять вероятностное с ирреальным. Опыт вероятности имеет основание в коэффициентах нашего психологического ожидания более или менее точно рассчитываемых вероятностей. Хотя проблема эта поставлена нечет­ко, соединяя две неясные, туманные вещи, но она отнюдь не ирре­альна. Может быть, следует даже говорить о причинной связи в сфере вероятного. Стоит задуматься над вероятностным прин­ципом, предложенным Бергманом: «Событие, обладающее боль­шей математической вероятностью, появляется и в природе соот­ветственно с большей частотой». Время нацелено на то, чтобы реализовать вероятное, сделать вероятность эффективной. Име­ется переход от закона, в каком-то смысле статичного, рассчи­тываемого исходя из сложившейся на данный момент возмож­ности, к развитию во времени. И это происходит не потому, что вероятность выражается обычно как мера случая, когда феномен, который она предсказывает, должен появиться. Между вероятностью а priori и вероятностью а posteriori существует та же про­пасть, что и между логической геометрией а priori и геометрическим описанием а posteriori реального. Совпадение между предполагаемой вероятностью и измеренной вероятностью является, по-видимому, наиболее тонким и убедительным доводом в пользу того, что природа проницаема для разума. Путь к рационализа­ции опыта вероятности действительно лежит через соответствие вероятности и частоты. Не случайно Кэмпбелл приписывает атому что-то вроде реального вероятного: «Атом а priori более расположен к тому, чтобы находиться в одном из более преиму­щественных состояний, нежели в одном из менее преимуществен­ных». Поэтому длящаяся реальность всегда кончает тем, что воплощает вероятное в бытие.

Короче, как бы там ни было, с метафизической точки зрения ясно по крайней мере следующее: современная наука приучает нас оперировать настоящими вероятностными формами, стати­стикой, объектами, обладающими иерархическими качествами, т. е. всем тем, постоянство чего не абсолютно. Мы уже говорили о педагогическом эффекте процесса «совмещения» знаний о твер­дых и жидких телах. Мы могли бы обнаружить при этом над слоем исходного индетерминизма топологический детерминизм общего порядка, принимающий одновременно и флуктуации и вероятности. Явления, взятые на уровне недетерминирован­ности элементов, могут, однако, быть связаны вероятностью, которая и придает им форму целостности. Именно к этим формам целостности и имеет отношение причинность.

…Ганс Рейхенбах на нескольких страницах блестяще показал, что между идеей причины и идеей вероятности существует связь. Он пишет, что самые строгие законы требуют вероятностной интерпретации. «Условия, подлежащие исчислению, на самом деле никогда не реализуются; так, при анализе движения мате­риальной точки (например, снаряда) мы не в состоянии учесть все действующие факторы. И если тем не менее мы способны на предвидение, то обязаны этим понятию вероятности, позволяю­щему сформулировать закон относительно тех факторов, которые не рассматриваются в вычислении». Любое применение к реаль­ности причинных законов, полагает Рейхенбах, включает сооб­ражения вероятностного характера. И он предлагает заменить традиционную формулировку причинности следующими двумя:

- если явление описывается с помощью некоторого числа параметров, то следующее состояние, также определяемое неко­торым числом хорошо определенных параметров, можно пред­видеть с вероятностью Σ;

- вероятность Σ приближается к единице по мере увеличения числа учитываемых параметров.

Если бы, следовательно, можно было учесть все параметры некоего реального эксперимента - если бы слово «все» имело смысл в отношении реального эксперимента, - то можно было бы сказать, что производное явление определено во всех деталях, что оно, в сущности, предопределено. Рассуждая таким образом, подходят к пределу, и этот подход к пределу совершается без той опаски, которая свойственна философам-детерминистам. Мысленно они учитывают все параметры, всю совокупность об­стоятельств, не задаваясь, однако, вопросом о том, а поддаются ли они исчислению. Или, другими словами, могут ли быть в са­мом деле даны эти «данные». В противовес этому действия уче­ного ориентированы всегда на первое высказывание; его инте­ресуют наиболее характерные параметры, в отношении которых наука и осуществляет свое предвидение. Эти параметры обра­зуют как бы оси предвидения. И уже сам тот факт, что некоторые элементы игнорируются, приводит к тому, что предвидение вы­ражается здесь обязательно в вероятностной форме. В конечном счете опыт склоняется в сторону детерминизма, но определять последний иначе, чем в плане сходящейся вероятности,— значит совершать грубую ошибку. Как верно замечает Рейхенбах: «Часто мы забываем о таком определении посредством сходящегося вероятностного высказывания, в силу чего и появляются совер­шенно ошибочные представления о понятии причины, такие, в частности, что понятие вероятности можно устранить. Эти ошибочные выводы подобны тем, которые появляются при определении понятия производной через отношение двух бесконечно малых величин».

Далее Рейхенбах делает следующее, чрезвычайно важное заме­чание. «Ничто не доказывает а priori,- говорит он, - что вероятность любого типа явлений непременно должна сводиться к единице. Мы предчувствуем, что каузальные законы могут быть, в действительности, с необходимостью сведены к статистическим законам». Продолжая это сравнение, можно сказать, что статистические законы без сведения к причинности — это то же самое, но непрерывные функции без производной. Эти статистические законы были бы связаны с отрицанием второго постулата Рейхенбаха. Эти законы открывают дорогу некаузальной физике в том же примерно смысле, в каком отрицание постулата Евклида означало рождение неевклидовой геометрии. В самом деле, Гейзенберг привел убедительные доводы против рейхенбаховского постулата. Согласно Гейзенбергу, недетерминистская физика далека от грубого и догматического отрицания положений класси­ческого детерминизма. Недетерминистская физика Гейзенберга как бы поглощает детерминистскую физику, четко выявляя те условия и границы, в которых явление может считаться практически детерминированным.

Башляр Г. Новый рационализм. - М, 1987.- С. 109-114, 339-343.