Отражение порядка следования событий и эпизодов

События и процессы в художественно-публицистическом тексте, так же как и в художественном, могут излагаться с соблюдением и нарушением хронологии. Построение событийной стороны текста зависит также от того, сколько и каких событий он отражает.

А. ТЕКСТЫ С ОДНИМ МНОГОЭПИЗОДНЫМ СОБЫТИЕМ. Это тексты без метасобытия или, напротив, тексты, в которых единственным является событие с субъектом-журналистом (напомним, что это не метасобытие: журналист здесь является участником события, а не исследователем события с другим субъектом).

А.1. ТЕКСТЫ С СОХРАНЕНИЕМ ХРОНОЛОГИИ. Вот очерк И.С.Соколова-Микит о ва «Спасание корабля» (1934 г. Собр. соч. М.-Л., 1965. Т. 2. С. 413-429) о том, как спасали севший на мель ледокол «Малыгин» - в условиях полярной зимы и ночи, при отрицательной (минус три- четыре градуса) температуре соленой морской воды (последнее отмечается потому, что в операции принимали участие водолазы). Событие делится на несколько эпизодов, последовательность которых в тексте соответствует развитию действия: спуск водолазов под воду; откачка воды из трюмов ледокола; рейд за хлебом; поход автора в прибрежный поселок; снятие ледокола с мели; ледокол на буксире; поздравления в «Правде». Совершенно естественно, что при описании этой операции автор использует средства, позволяющие привлечь внимание читателя к течению времени события:

Каждый день в трюмах, на палубе «Малыгина» трещат мотопомпы; Говорит начальник экспедиции Крылов: - Денька через три попробуем взять на полную откачку, сделаем первую пробу; День и ночь, ночь и день не сходит с мерзлой палубы мертвого корабля Фотий Крылов; День и ночь, ночь и день кипит работа; В течение одиннадцати дней неотрывно, из часа в час на затопленном корабле продолжались подготовительные к подъему работы; Утром двадцать четвертого марта, в решающий день, пишущий эти строки был на берегу; Это было в одиннадцать утра, за час до полной приливной воды. Чудо рук человеческих совершилось: мертвый «Малыгин» ожил; Около двенадцати ночи «Руслан» отдал буксир; Я успел взглянуть на часы: было без четверти двенадцать. Почти полночь. Снятый с камней, медленно двигался спасенный людьми обледенелый корабль; В радиограмме на имя правительства руководители экспедиции сообщили в тот же день: «… Сегодня мы счастливы рапортовать о следующем: 24 марта, в 23 часа 45 минут, за 15 минут до окончания срока, данного правительством, «Малыгин» был поднят, всплыл и отправлен в Баренцбург».

Как показывает материал, и при нейтральном размещении эпизодов текст дает возможность подчеркнуть течение времени. В данном случае это и повторы, и прямая речь героев, и документы, фиксирующие время. Приведенные фрагменты свидетельствуют о том, что автор очень внимателен к временным характеристикам события.

А.2. ТЕКСТЫ С НАРУШЕНИЕМ ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ ЭПИЗОДОВ. Нередко в однособытийном тексте журналист использует нарушение хронологии, что делается с разными целями и разными способами.

А.2.1. Монтажное введение инверсии. Монтажное введение инверсии состоит в том, что нарушение хронологии не обосновывается эксплицитно: в тексте заканчивается или прерывается один эпизод и вводится другой, нарушающий хронологию. Например, с помощью монтажа вводится ретроспекция (то есть обращение к прошлому эпизоду) в очерке Г.Бочарова «Выход один: жизнь»:

Дается эпизод вынужденной посадки самолета из-за лопнувшего бензобака. Анохин выходит к железной дороге:

Ждать пришлось долго. Но вот и поезд. «Везет», - подумал Анохин. Подняв обе руки, он ступил на середину полотна и стал ждать, что будет.

(Первый случай остановки поезда в его жизни выглядел иначе…)

(Следует эпизод, когда группа железнодорожников, в которую входил и герой, остановила поезд перед разобранным участком пути.)

Продолжается прерванный эпизод:

Машинист заметил Анохина. Поезд сбавил ход… Перед станцией переспросил: «Летчик?». «Да, - ответил Анохин. _ Летчик. Сел за сопкой»… С Анохина стекало масло – летчик!

(Совсем недавно дочь президента Турции Сабиху Гёк Чен представили ему на аэродроме В Анкаре. Переспросила: «Летчик?» – «Да» – «Ну тогда поднимите меня в небо»…)

Заканчивается прерванный эпизод:

- Я привез летчика! – сказал машинист, представляя друзьям Анохина. – Еду, смотрю: летчик!

Помочь Анохину хотел каждый.

Такое ассоциативное соединение нарушающих хронологию эпизодов в этом очерке немаловажно для создания образа повествователя. Метасобытия в тексте нет, но есть метатекст с первым лицом повествователя и контактной формой общения с читателем (Назовем его имя: Анохин Сергей Николаевич. Скажем о профессии: летчик-испытатель) Перебивы хронологии по ассоциации создают впечатление свободы изложения: в целом хронология соблюдается, но, задержавшись на каком-то слове, мысль ненадолго уходит в сторону, в памяти рассказчика всплывает еще один эпизод, потом повествование возвращается к прерванному эпизоду. Таким образом, представление о повествователе конкретизируется: это собеседник, вспоминающий о событиях, вольный в ходе мысли, которая чутко откликается на воплотившее ее слово.

Подобная компоновка эпизодов может влиять на восприятие текстового времени, задерживая его или ускоряя. В том же очерке есть такое переплетение эпизодов:

В следующее мгновение Анохин увидел, как взорвался самолет… Он думал сейчас не о самолете, а об инженере, который мог остаться в хвосте… Самым мучительным переживанием Анохина было переживание, связанное с неравенством шансов на спасение у людей, оказавшихся в одинаковом положении… Если подобное случалось в его личной практике, он делал все от него зависящее, чтобы уравнять шансы: свои и чужие… Парашют приближал его к земле. «Скоро узнаю все, - думал он. – Скорее бы».

(В 1942 году Анохин и Снятков были заняты выполнением труднейшей операции). (Следует рассказ о том, как Анохин вывозил раненых партизан, при этом оба летчика отказались от парашютов.)

Земля! В деревне он узнал: Захаров приземлился благополучно, инженер – тоже.

Казалось бы, вставной эпизод военных лет, по логике вещей, надо дать после слов «свои и чужие» как иллюстрацию к авторскому тезису, а после слов героя «Скорее бы» поместить развязку прерванного эпизода. Однако найденное автором место вставки приводит к задержке развязки (прием называется ретардацией) и тем самым к нагнетанию эмоциональной напряженности, возникающей за счет моделирования в тексте ситуации препятствия (вспомним, как мы волнуемся, когда долгое ожидание отдаляет от нас решение важного для нас вопроса).

Аналогичная компоновка может быть связана и с проспекцией, то есть с забеганием вперед, с авторским указанием на эпизод или деталь, которым в жизни героя или в развитии события еще только предстояло возникнуть. Так происходит в очерке Г.Бочарова «Ты не умрешь» (Комс. правда. 1979. 24 марта). Здесь рассказывается о спасении жизни мальчика, получившего тяжелую травму в результате оползня. Очерк однособытиен, метасобытия и даже метатекста в нем нет (речь идет о газетном, а не о книжном варианте, в последнем появляется и то и другое. Ср.: Бочаров Г. Лучшее, что человеку выпадает. М., 1982. С. 127-155). Но уже оценочная проспекция в начале изложения создает позицию закадрового комментатора, знающего событие целиком:

Они шли по узкой, освещенной солнцем тропе, вдоль реки Каратал, три мальчика и один старик… Было утро. Они выбрали подходящее место, будь оно проклято.

Это первый тревожный сигнал, предсказывающий сложную ситуацию. В конце текста последний эпизод события «операция» дробится временн ы ми указателями, и между его частями вклиниваются эпизоды поздние, следовавшие в действительности за операцией:

Операция шла уже больше часа.

Мальчик не знал, что происходило вокруг него в реальном мире, в мире взрослых… Ему не было также известно, чем он будет обязан Садыкову. Каким вниманием и заботой окружат его здесь, в больнице, в долгие трудные семьдесят дней и ночей…

Операция шла уже полтора часа.

Когда он придет в себя и уйдет уже из больницы, к нему придут и другие испытания – непохожие на физическую боль…

Операция шла уже два часа.

Эффект от таких вставок очень интересен. С одной стороны, читателю сообщен исход трудного дела. Казалось бы, это все равно что заглянуть в конец интригующей истории. Но цель автора вовсе не в том, чтобы заинтересовать читателя только неясностью развязки. Цель в другом – показать, как трудно было добиться такого исхода, сколько для этого понадобилось мастерства и мужества. Проспекция служит переключателем интереса с вопроса «чем кончится?» на вопрос «как достигнуто?». Вставки между частями эпизода «операция» весьма обширны, включают в себя несколько эпизодов, даже с диалогами (то, что мы процитировали, - всего лишь схема соответствующего текстового фрагмента). Читатель активно воспринимает эту информацию, осмысливает, эмоционально переживает ее и периодически наталкивается на короткие фразы типа «операция шла уже полтора часа». Возникает ощущение длительности операции, трудной борьбы за жизнь ребенка (вспомним, что говорил о впечатлении Л.С.Выготский). Не случайно отмечается, что продолжительность перцептуального времени измеряется не часами и минутами, а интенсивностью переживаний, мыслей, ощущений. Заставив читателя усвоить большую информацию в промежуток между элементами одного эпизода, автор дает возможность почувствовать протяженность этого эпизода, интенсивно ощущаемое время читателя как бы моделирует наполненное сложной работой время героев очерка.

А.2.2. Эксплицитное обоснование инверсии. Переплетение эпизодов, нарушающее хронологию, нередко водится с эксплицитным обоснованием: герой вспоминает о прошлом эпизоде, рассказывает о нем другому герою. Например, в зарисовке Е.Воробьева «”Язык” мой – враг мой» (1941 г. Огненная метель. М., 1973. С. 71-74) рассказывается о том, как разведчики добывали языка. Начинается текст с эпизода, когда язык взят, раненый разведчик Карасюк ведет его к командиру полка и отказывается передать пленного встречному ротному писарю, чтобы самому отправиться в медпункт. Автор отмечает: Карасюк не стал объяснять ротному писарю Лысову, почему он сам определился в конвоиры, а для этого у него были свои основания. И далее идет изложение этих «оснований». Оказывается, вылазка разведчиков началась еще ночью и была вполне успешной, но захваченный бежал, не зная, что наши зашли в тыл и заняли вторую линию окопов. И прытко бежал, хотя ему мешала длинная шуба с меховым воротником. Чтобы взять офицера живьем, нужно было ранить его, лучше всего – в ноги. Карасюк выстрелил, и офицер упал навзничь, взмахнув руками, словно решил в последнюю минуту сдаться в плен. «Проморгали мы языка», - сказал Жарков, подойдя к убитому… - И как тебя, Карасюк, угораздило?» – «Затмение нашло, товарищ сержант». И становится понятно, почему Карасюк боялся доверить кому-нибудь своего пленного и, с точки зрения Лысова, не осведомленного о предутренней неприятности, вел себя сейчас как неумный упрямец.

Б. МНОГОСОБЫТИЙНЫЕ ТЕКСТЫ. Тексты эти различаются в зависимости от того, есть ли в них метасобытие, а также от того, сколько событий они объединяют.

Б.1. ТЕКСТЫ С МЕТАСОБЫТИЕМ И ОДНИМ СОБЫТИЕМ (ПРОЦЕССОМ). Тексты эти делятся на два подтипа в зависимости от «качества» метасобытия, степени его разработанности.

Б.1.1. Тексты с редуцированным метасобытием. В таких текстах метасобытие выглядит как вкрапление редких сигналов о том, что автор был на месте события, говорил с героями, видел тот или иной документ, но эти вкрапления не создают целостной картины авторских действий, в смысловом отношении они второстепенны, но, конечно, не лишены значения.

Например, в очерке Т.Тэсс «Мушкетер из восьмого “Б”» (Известия. 1972. 27 июля) событие (несколько эпизодов из жизни восьмиклассника Антона, вырвавшего страницу из классного журнала) разделено на две части: вначале рассказано об истории с журналом, потом следуют элементы метасобытия, а затем даны другие эпизоды из жизни Антона и еще раз упоминается случай с журналом. Автор в тексте предстает как повествователь, каким-то путем (не уточняется) узнавший об истории с журналом, заинтересовавшийся поступком мальчика и выяснивший нужные для объяснения происшествия обстоятельства его жизни (отметим: ничего особенного, обычная мальчишеская бравада). Но все сведения о рассказчике весьма неопределенны, в текст введены лишь результаты работы (типа: Заинтересовавшись этой историей, я начала с того, что попыталась узнать подробней, что представляет собой Антон. Я узнала…; Сказал директор школы, когда мы обсуждали с ним историю со страницей). Сама работа журналиста не показана. Однако это введение элементов метасобытия выполняет в тексте важную композиционную роль – оправдывает хронологические смещения в изложении основного события, которое подается в том порядке, в каком его узнает повествователь, а не в порядке собственного развития.

Б.1.2. Тексты с подробно разработанным метасобытием. В таких текстах присутствуют в полном смысле слова два события, соприкасающихся или переплетающихся друг с другом. Представить эффект такого переплетения помогает несколько неожиданная на первый взгляд параллель. С.Г.Бочаров пишет о «Повестях Белкина»: «Секрет… усложнения простой фабулы в повествовательной структуре заключается в том, что изображается и процесс рассказывания этой фабулы, изображается весь звучащий мир повествования от одного человека к другому; мир основного события, простая фабула погружается в мир звучащего слова, повествовательный мир» (Бочаров 1974: 156). Подобно этому в текстах рассматриваемого типа событие (процесс) погружается в беспокойный мир журналистского творчества (поисков темы, сбора фактов, предварительного их осмысления, ошибок, догадок, поправок, изложения мыслей на бумаге). Событие подается как изучаемое, а если есть метатекст, то и как излагаемое, описываемое.

Подробно разработанное метасобытие создает образ журналистской деятельности. Хорошим примером могут служить многие очерки А.Аграновского, ставящего в центр повествования не просто проблему, а ее исследование журналистом, которое проходит на глазах читателя. Рассмотрим, например, очерк «Жизнь Исаева» (Избр. М., 1980. С. 609-622. Газетное название – «Долгий след». Известия. 1972. 16 мая).

Уже в третьем абзаце вводятся развязка процесса («жизнь Исаева») и метасобытие: Недавно мы хоронили Исаева, и он уже не слышал о себе, что был он одним из творцов космической техники, выдающимся конструктором ракетных двигателей… Я думал: самое страшное в смерти – беспамятство, молчание…Мы были знакомы с Исаевым, я знал Алексея Михайловича много лет, я должен о нем написать. И далее переплетаются рассказы героя о себе (форма «я» героя), рассказы автора о герое (форма третьего лица «он»), рассказ автора о встречах с героем (авторское «я»), метатекст. Например:

Я перелистываю свои блокноты (начиная с 1959 года), в них рассказы Исаева; позже он читал мои записи, так что в своем роде это рассказы «авторизованные» (Далее рассказ героя о начале трудовой жизни.) Я теперь понимаю, что был он в ту пору по-настоящему молод, да и главные дела его были еще впереди. А истории, которые я узнавал от него, они так и просились в повесть, в фильм. (Далее рассказ героя о том, как он пришел в авиацию.)

Повествователь наш общается с читателем, спорит с ним:

Странная жизнь. Совсем не хрестоматийная. Я уже слышу строгий голос, что тут поучительного для нашей замечательной молодежи? Научили тебя – работай. Назначили – служи. А если все станут бегать с места на место, то до чего мы вообще дойдем? Так же нельзя! И я спешу согласиться: нельзя. Но потом я начинаю думать не вообще, не о всех («все», кстати, не станут бегать с места на место), а об одном человеке, о данном, конкретном Исаеве, с его упрямством, житейской неуклюжестью, со всеми его недостатками (немалыми) и со всеми достоинствами (огромными), я думаю о нем и убеждаюсь: прав. Когда Исаев пришел в авиацию… (далее эпизоды из жизни героя, изложенные в форме третьего лица).

В телеочерках также может быть нарушение хронологии в подаче события. Например, в рассказе о Галине Волчек автор, как уже говорилось, вначале сообщает о первой своей встрече с актрисой (метасобытие), и только в середине текста обращается к детству героини:

Она родилась в очень интеллигентной семье, ее отец – Борис Израильевич Волчек. Он в молодости жил рядом с домом, где жил гениальный Шагал, которого он лично знал. Родители разошлись, когда Гале было 13 лет. Она осталась с отцом. Веру Исааковну Мамину, в свое время кончившую сценарный факультет ВГИКа, а потом работавшую в кассе театра «Современник», все знали и знали о том, что у них с Галей непростые отношения. Она очень любила своего отца. Отец был основателем операторской школы, он – классик операторского искусства. Очень скромный человек.

Это обращение к детству, к семье, в которой она росла, позволяет автору перейти к рассказу о личной жизни актрисы.

Как показывают даже эти не очень пространные фрагменты, такой текст может быть организован очень сложно. Он представляет собой переплетение голосов, постоянную смену позиций повествователя (сейчас он собеседник читателя, а через несколько абзацев уже в прошлом – собеседник героя, слушающий его рассказ, и т.п.). Таким образом, неповторим не только образ героя – неповторим сам рассказ о нем, сама форма изложения, само слово. И все это активно воздействует на эмоции и воображение адресата.

Б.2. ТЕКСТЫ С ЧИСЛОМ СОБЫТИЙ БОЛЕЕ ДВУХ. Тексты эти делятся на две группы в зависимости от того, есть ли в них метасобытие.

Б.2.1. Тексты без метасобытия. Если метасобытие отсутствует, разные события объединяются общей темой и подаются как иллюстрации к высказываемым в тексте соображениям. Очерк И.Т.Кокорева «Извозчики-лихачи и ваньки» (1849 г. Русский очерк. М., 1986. С. 474-480) уже названием своим показывает, что читателю будут описаны типы столичных извозчиков. Представлены эти типы с помощью воображаемых событий-сценок и с помощью описания их типичной «деятельности». Повествователь – закадровый комментатор. Он подмечает все самое любопытное, описывает и поясняет.

Очерк открывается внутренним диалогизированным монологом ваньки, который представляет в своем воображении сцену одной своей неудачной поездки:

Кажись, на что лучше седока: двугривенный в час, и езда не дальняя, и на водку тебе будет, коли хорошо поедешь. «Уж заслужу, сударь, - говорю я, - прокачу вашу милость, то есть так, что хоть бы на лаковых санках не стыдно». Ладно. Едем мы. Посадил я его на Плющихе, окружили мы Арбат, Тверскую, Петровку. «Стой здесь». - «Слушаю-с». – «Тебе следует за три часа, так ли?» – «Сами изволите знать, - говорю я, - не обидите нашего брата». – «А водку пьешь?» – «Грешный, - говорю, - человек, употребляю». – «Ну, сейчас вышлю деньги, и водки тебе вынесут». А сам и шмыг в трактир. Жду; эдак и с час уже прошло, а я все стою да жду. Кой прах! уж не запамятовал ли барин про меня? Дай наведаюсь. Вхожу – глядь туда, сюда – нет моего седока. «Что тебе, погонялка?» – спрашивают половые. – «Да что, мол, вот так и так, братцы». – «Ну, - говорят зубоскалы, - здесь такого и не сидело: прозевал ты, ворона, ясного сокола: барин твой, видно, жулик, улизнул задним ходом на другую улицу». Так беседует сам с собой злополучный ванька.

Далее следует пространный комментарий повествователя. Дается описание этого типа извозчиков, произносится слово в их защиту: Ранним утром, когда половине человечества – самый сладкий сон, а другой – забот полная охапка, - кто в эту пору появляется на помощь людям, созданным на правах пешего хождения по свету, и ускоряет ход их дел? – Ванька.

«Не таков извозчик-лихач», - переходит повествователь к новому предмету речи и тоже рисует несколько сценок, например:

Вон идет барин: по осанке видно, что ноги его созданы не для ходьбы, и за делом ли, за бездельем вышел он, а следует ему взять извозчика. И лишь едва кивнул он головой – мигом встрепенулась биржа, лихачи шапки долой и обступили желанного. «Куда, ваше благородие?» – «Со мной, батюшка, со старым извозчиком, я и допрежде возил вашу милость…» – «Возьмите, сударь, рысистую…» – «На иноходце прокачу, ваше сиятельство!» – «С первым, барин, со мной, с кем рядились…» _ «Возьмите меня, сударь, заслужу… у меня и сани с полостью». Оглушенный залпом этих возгласов соперничества, наемщик может зато на выбор выбирать, что более ему по вкусу – окладистую ли бороду, казистые ли сани или ретивого коня.

Далее изложение развертывается в постоянном сравнении двух типов извозчиков, например: Лихач и смотреть не хочет на нерублевого седока, а ванька не прочь ехать и за гривну меди; московского хвата разве калачом выманишь со двора в непогодь, а деревенский труженик тут-то и выручается.

Как видим, без использования авторского «я» несколько событий связываются друг с другом за счет обрисовки явления, в которое события эти включены как картинки к авторским суждениям. Если же используется авторское «я», техника объединения в тексте различных событий становится более гибкой и разнообразной.

Б.2.2. Тексты с метасобытием. Второй тип многособытийных текстов – это тексты с метасобытием.

Если в тексте использован ракурс повествователя-исследователя, то адресат имеет метасобытие, изучаемое автором событие, а другие события включаются либо потому, что о них рассказывают повествователю герои, либо потому, что повествователь сам вспоминает что-то «из другой оперы» по ассоциации. В очерке А.Аграновского «Вишневый сад» (Известия. 1973. 4 апр.) повествователь исследует событие в селе Доброалександровка Одесской области: мальчишку, воровавшего вишни в совхозном саду, бригадир Доброжан запер в ядохимикатный склад. Метасобытие разработано подробно:

Приехал я туда, мне показалось, неудачно: третий день в селе играли свадьбу; Появился Доброжан, действительно, что называется, ни в одном глазу. Был он черноволосый, плотный, краснолицый мужчина лет пятидесяти, в добротной куртке, крепких сапогах. Держался ровно, смотрел прямо, как человек, который знает свою правоту; вдвоем мы отправились в сад, чтобы поговорить без помех (в разговоре всплывают разные детали исследуемого события); Однодневный запас ядов хранился в пристройке, тому свидетели есть. Тракторист Ключко (далее его слова). Рабочая садовой бригады Розгон (далее ее слова).

В рассказах людей, с которыми разговаривает повествователь, воссоздается картина события. Журналист размышляет по поводу увиденного и услышанного и по ассоциации вспоминает еще одно событие:

Ожесточились мы, что ли? Вот случай: в санатории «Солнышко» под Ленинградом детская няня Болдырева избила до кровоподтеков девочку четырех лет. Всякому нормальному ясно, что ее близко к детям нельзя подпускать, что надо ее прежде всего из этого «Солнышка» выгнать. А Сестрорецкий народный суд, обсудив все и взвесив, постановил: шесть месяцев принудработ… по месту работы. Сам читал, черным по белому. Да что она, добрее станет, выплачивая 10 процентов зарплаты? Бедные дети!

Размышляющий повествователь волен в своем тексте по ассоциации, по логике своей мысли привлекать любые события. Говоря об очерке Н.Г Гарина-Михайловского «Жизнь и смерть», мы обратились только к одному событию, в нем изложенному, - к рассказу о докторе Константине Ивановиче Колпине. Однако автор создает не портретный, а проблемный очерк, в котором доказывает следующую мысль: Не поколения, а тот дух, который несет с собой культура, то служение общественному долгу, на которое она одна вооружает нас, те идеалы, которые несет она в себе, одни могут вдохнуть энергию и веру в жизнь. Эта мысль вытекает из рассказа о жизни доктора Колпина и влечет за собой еще одну иллюстрацию – рассказ о гибели американского полярного исследователя Георга-Вашингтона Дюлонга, начальника североамериканской экспедиции, замерзшего со своими товарищами у нас в Сибири, на пустынных берегах Оби. Если позволите, - говорит повествователь, - я вам напомню некоторые подробности этой славной смерти… И далее идет подробный рассказ об этом, завершающийся так:

Великий человек двигался до последнего мгновения. Вечно вперед. Да, вперед, но не назад, не туда, куда зовет граф Л.Н.Толстой, куда когда-то звал людей так заманчиво Жан-Жак Руссо, о котором Вольтер говорил: «Читая Руссо, так и кажется, что уже растут лапки, на которых, став на четвереньки, побежишь назад в лес… но не побежишь».

В этой форме нередко выполняются фельетоны. А мы здесь рассмотрим фельетон-рецензию В.Сухнева «Погавкай на меня, Букет!» (Литературная газета. 1981. 9 сент.). Рецензия открывается воображаемым метасобытием: повествователь-редактор отбивается от автора, пытающегося пристроить в издательство рассказ с совершенно неправдоподобным мелодраматическим сюжетом, Рассерженный отказом, незадачливый писатель идет в библиотеку и приносит редактору толстые журналы, наполненные рассказами, мало отличающимися от его собственного. Редактор читает эти рассказы – так и начинается собственно рецензия, как обычно, включающая в себя пересказы обсуждаемых произведений (для нас это те событийные элементы, которые и создают многособытийный текст). Метасобытие здесь типично фельетонное, а функция его обычная для рассматриваемой группы текстов: оно мотивирует компоновку событий, отобранных журналистом для анализа и публикации.

Итак, событийная сторона текста предоставляет журналисту богатейшие возможности выразительного письма. Отбор реальных событий, изображение собственной деятельности, сколь угодно фантастические воображаемые действия фельетонного повествователя, хронологические смещения, монтаж эпизодов, их дробление и повтор – все это позволяет писать живо и разнообразно. При одном условии: событийные факты надо уметь собрать. Протокольно сухое перечисление биографических данных, производственных достижений, разводов и все новых и новых браков никогда не заменит яркого эпизода, который способен больше сказать о человеке, чем все его личное дело из отдела кадров. Поэтому для событийной стороны художественно-публицистического текста самое главное – добротный фактический материал. Умение собрать такой материал связано с разнообразными приемами журналистской работы – живым общением, внимательным анализом документов, с настойчивостью в выяснении нужного вопроса. И это также главный источник материала для полноценного, яркого метасобытия, которое лишь в таком случае будет не назойливым яканьем, а важным текстовым элементом, объединяющим факты и их интерпретацию и по-особому представляющим их читателю (в виде журналистской лаборатории, процесса журналистского творчества).


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow
Сейчас читают про: