Глава 2. Нравственная метафизика Л.П. Карсавина

Лев Платонович Карсавин (1882 – 1952) – русский религиозный философ и историк-медиевист, исследователь гносиса. А.А. Ванеев, ученик Л.П. Карсавина по лагерю Абези (в котором закончил свою жизнь философ), написал о том, что Карсавин сам признавал свою философскую систему близкой к системам гностиков[150]. В роковом 1922 году (в год высылки на «философском пароходе») Л.П. Карсавин пишет целую серию гностических работ: «О свободе», «О добре и зле», «Глубины сатанинские (Офиты и Василид)», «София земная и горняя. Неизданное гностическое сочинение», «Noctes Petropolitanae», «Восток, Запад и русская идея». В «Глубинах сатанинских» Карсавин дает довольно точное определение гносиса: «уместно и предпочтительно применять термин «гносис» только к синкретизирующей религиозности, связанной с христианством»[151]. Далее он замечает: «И гносис первых веков христианства не был чисто философским движением ни по природе своей, ни по своему происхождению. Как и христианство, он хотел быть и был религией, т. е. некоторым единством ведения и жизнедеятельности, оправдываемым верой. Поэтому, наряду с философскими построениями мы находим в нем культ и религиозно-нравственную деятельность, а в современной науке возможны попытки усмотреть существо гностицизма не в учении, а в морали, попытки столь же односторонние, как и сведение гносиса к одним философемам»[152]. Л.П. Карсавин приходит к такому заключению: «Таким образом, природа гносиса определяется для нас как противоречивое сочетание этико-метафизического дуализма, натуралистического пантеизма и связанного с моральной идеей и жаждою спасения антропоцентризма»[153]. Философ стремился согласовать дуализм с пантеизмом: «Преодолеть противоречие между пантеистическим и дуалистическим моментами не так легко. По-видимому, надо или признать исконность двух взаимоотрицающих начал, или отвергнуть дуализм, т. е. различие света и тьмы, добра и зла»[154]. Эту проблему Карсавин впервые решает для себя в работе «Saligia»: «Но если зло и добро в Боге одно и то же, то зла, как такового, уже нет, так же, как нет и добра: и зло и добро оказываются лишь покровами подлинного, а подлинное – их непонятное единство. А такое единство предположить мы должны, ибо иначе Бог не прост и не совершенен. Но если так, то зло только кажется отличным от добра, а на самом деле от него не отлично и уж вовсе не может быть какою-то особою стихиею. То же самое придется сказать и о добре»[155]. В дальнейшем эта идея находит свое раскрытие в работе «О добре и зле». Гностическая метафизика любви Карсавина представлена в работе «Noctes Petropolitanae», а метафизика смерти – в более поздней «Поэме о смерти», а также в предсмертной гностической поэзии. Все творчество Карсавина имеет глубоко личный (интимный) характер. Необходимо согласиться с утверждением А.П. Козырева о том, что «употребление гностической терминологии еще не делает философа гностиком»^[156], однако в нашем случае выявление гностического этоса предполагает не только выявление гностических метафор, но и установление источника жизненной нравственной позиции философа.

Метафизика добра и зла.