2015-01-30
1176
1. Молодежь как социальная проблема
«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть»
Шекспир.
Похоже, что молодым людям приходится и быть, и слыть девиантами, переживать сложности самого перехода, реагировать на общественное мнение и, несмотря ни на что, все-таки становиться взрослыми.
Эта тема не случайно названа нами именно таким образом. Это один из самых распространенных дискурсов в подходе к изучению молодежных культур проблемного типа. «Молодежь как проблема» — довольно часто встречающееся клише не только на теоретическом, но и на обыденном уровне. Тем самым закрепляется отношение к молодежи, во-первых, как к чему-то единому, одинаковому, во-вторых, как к однозначно проблемному.
Говоря «молодежь как социальная проблема», мы утверждаем, что молодежь как социальная группа, в том ее измерении, в котором она существует, возрастном или ценностном, еще до всяких соотнесений с какими-то критериями, оказывается проблемой. В обыденном разговоре «взрослых» часто можно услышать: «Ну, молодежь – это невероятная проблема». Практически так же это звучит (явно или неявно) в теоретических текстах и в продуктах массмедиа. Создается впечатление, что этот дискурс неистребим.
Подход к молодежи как социальной проблеме стимулировал многих ученых к исследованию причин и факторов, под влиянием которых подобный дискурс сформировался.
Отношение к молодежи как к социальной проблеме самым тесным образом связано с пониманием молодежной культуры как проявлению подростковой девиантности.
1.1. Некоторые вводные предпосылки последующего анализа данной темы:
Понятие девиантности (девиации) имеет разные контексты. Если оно употребляется в «нормальном» режиме, без соотнесения с жестко определенной нормой, то это вполне работающий термин. Однако в советской и пост советской (отчасти – и западной) академической литературе этот термин часто употребляется как синоним деликвентности, со вполне определенным оттенком криминогенности.
Девиантность (девиация) как некое отклонение от нормы (по определению) — понятие столь расплывчатое, что требует дополнительных пояснений. Возникает много вопросов: о пределах нормы, критериях ее определения, историко-культурном контексте нормы, тех субъектах или социальных институтах, которые наделены правом и несут ответственность за эти определения и за действия, ими санкционируемые. Таким образом, следует признать, что девиантность – это не жестко определяемое с помощью тех или иных критериев поведение, а процесс, определяемый ситуацией. Последняя же имеет множество параметров — от историко-культурных до актуальных социально-экономических обстоятельств.
Период молодости как взросления, переход из одного, не только возрастного, но и социально-культурного контекста в другой предполагает выход за нормы предыдущего. В известном смысле молодежь девиантна по определению. Другое дело, насколько правомочен выбор именно этого термина для общей характеристики всего этого периода. Очевидно, что с этой целью можно использовать иное понятие, не имеющее такого противоречивого контекста.
Проблема девиантности сама по себе необычайно сложна. Виды и типы девиантности настолько же отличаются друг от друга, как и молодежные культуры: употребление этих понятий во множественном числе как раз и подчеркивает их многообразие. Различие между ними (разными молодежными культурами и девиациями) столь существенно, что порой трудно уловить, где они соприкасаются своими символическими границами.
К девиантному поведению принято относить отклонения со знаком минус. Но не менее девиантна, например, талантливая или сверхконформистски ориентированная молодежь, несмотря на то, что последняя реализует некий социальный заказ и существует в пространстве социально одобряемого (взрослыми) поведения. Но она девиантна по отношению к самой природе молодости. Если подобным образом расширить границы понятия девиантности, то так называемая советская молодежь окажется не менее девиантной, чем знаменитые футбольные хулиганы в Англии.
В советской социологии под девиантной молодежью практически всегда подразумевалась деликвентная молодежь. Исследования «вращались» в одном злосчастном треугольнике: наркомания-алкоголизм-проституция, который рассматривался под общим титулом «подростковая преступность». Жупел «молодежи как социальной проблемы», которым пугали и молодых, и их взрослых наставников, породил огромное количество идеологизированных дискурсов, за которыми часто терялся сам предмет исследования.
Главным фокусом последнего должны быть собственно молодежные субкультуры (в том числе и девиантные), различия между которыми всякий раз наделяет качество перехода от детства к взрослости новыми нюансами. Криминогенный дискурс, безусловно, тупиковый!
Самое интересное в исследовании молодежных культур заключается в том, что любое «девиантное» поколение (а судя по историческим ссылкам оно всегда было таковым и всегда вызывало опасения у зрелого поколения) вырастает и становится «нормальным»: работающим, консервативным взрослым большинством, стремящимся к достижению социально значимых целей. Как это происходит? Каким образом девиантные ценности и нормы преобразуются в новые концепты и постулаты общественной морали? Любые исторические и художественно-литературные ссылки дадут нам на этот счет богатейший материал (взрослые всегда сокрушались по поводу молодежи, для них она всегда была девиантной).
И, наконец, если молодость так безнадежно девиантна, почему к ней с такой завистью и ностальгией обращаются взоры всего взрослого населения? Ангельская и дьявольская амбивалентность молодости, детское и разрушающее начало ее природы, удивительная привлекательность и постоянная паника, которую она вызывает, – все это создает вокруг каждого нового поколения ореол загадки, тайны, мистики и страха.
Важно не потерять в социологическом анализе переживания молодых людей по поводу их перехода во взрослую жизнь. Самим молодым невероятно трудно. И кроме внутренних – физиологических, психологических и личностных проблем – молодежь постоянно переживает внешнее давление и принуждение, проживая свой путь, она постоянно отражает реакции взрослых на себя. Многие социологи пишут о том, что девиантность – не просто сторона взросления, но и некая функция взаимоотношений молодежи и взрослых. Следовательно, интересно изучать не только самих молодых «девиантов», но и взрослых, которые реагируют на их поведение соответствующим образом.
1.2. К определению понятия девиации
Определение понятий норма и девиация происходит через описание специфики пограничного пространства, существующего между ними. Если существующая норма - это более или менее определяемое пространство, и другая норма (назовем ее новая) также определяема, то переход от нормы N к норме N+1 есть собственно пограничье, в котором и следует искать определение девиации. Назовем это пограничье»поисковым пространством».
Именно в нем происходит поиск каналов перехода от нормы N к норме N+1, именно здесь решается вопрос о пределах допустимого и недопустимого поведения. Однако это допустимое и недопустимое поведение описывается уже в контексте норм перехода, а не в контексте устоявшихся, общепринятых или будущих, желаемых (вариант — идеальных) норм.
Очевидно, что девиация — это необходимое дополнение нормы: норма определяется через девиацию, девиация — через норму, это взаимодополняющие, а часто и амбивалентные понятия.
В этом поисковом пространстве можно выделить три типа девиаций — соответствующих каналов перехода. Пусть первый называется «конструктивный», второй — «деструктивный», третий — «параллельный или нейтральный». Это деление невероятно условно. Какое-то девиантное поведение, как, например, употребление наркотиков, однозначно может быть отнесено к деструктивному типу, такие яркие проявления личности, как гениальность и сверхчувствительность, — к конструктивным. Однако самые разнообразные формы так называемых сексуальных девиаций или переходные формы неформальных объединений молодежи могут определяться и рассматриваться лишь в зависимости от конкретного содержания и конкретного бытования каждого феномена. Тот или иной их социокультурный оттенок будет приобретать значение в зависимости от того, с чем они будут сравниваться.
Понятие «девиантное поведение» очень близко к понятию «рисковая активность», которое достаточно подробно разработано психологами. Подростковый возраст имманентно связан с понятием риска. Потребность к риску актуализируется именно в этом возрасте, а «девианты» — это наиболее склонная к риску часть любой генерации. Для преодоления поискового пространства необходимо быть рисковым человеком. Это пространство практически не имеет никаких ценностно-нормативных векторов, поэтому нужно обладать развитой способностью к сверхориентировке. Если предположить, что в этом поисковом пространстве существует хотя бы какой-то ориентир, ценностный вектор, то это будет уже нормативное пространство. В поиске, сопряженном с риском, происходит овладение новыми формами поведения, механизмами адаптации к социальным институтам.
Можно ли «пройти» через поисковое пространство? Все подростки проходят через период взросления, но одни из них проживают его быстрее, более поверхностно, другие глубже, третьи выбирают некий вид активности, который отчасти может быть назван девиантным. Через поисковое пространство трудно пройти, через него можно только «прыгнуть». Эта метафора отражает некоторые специфические процессы, сопровождающие переход взросления.
1.3. Семь скачков через поисковое пространство
1. Физиологический: скачок из детского тела во взрослое
Для ребенка его тело было привычным и знакомым объектом, произошла лишь первичная половая идентификация, ребенок или ранний подросток достаточно свободно и легко им оперировал, знал все его функции. Тело, которое начинает расти, совершенно новое, подчас не принимаемое или принимаемое с большим трудом. Тело может играть ведущую роль в жизни подростка, особенно когда оно ему не нравится. Девочки и мальчики начинают воспринимать свое новое тело как нечто им чуждое. Чтобы идентифицироваться с ним, нужно не просто время, нужен новый опыт. Растущее тело может сформировать определенные виды новых комплексов на долгие годы. Подростки могут выбрать группировку или другую форму девиантной активности для того, чтобы чувствовать себя в прямом смысле физически защищенными. Это действительно помогает им преодолеть реальные или мнимые физические недостатки. Группировка для мальчиков — это своеобразная школа взросления, в которой подросток легче справляется со своими комплексами.
2. Скачок интерпретаций
Вместе с телесными и физиологическими изменениями, которые подросток должен научиться понимать и принимать, для него не менее важно научиться их интерпретировать. Зарождение и развитие новых для подростка сексуальных потребностей первоначально могут им восприниматься как некие «грязные» чувства. Эти процессы могут прийти в противоречие с переживаемыми подростками «чистыми» влюбленностями. У мальчиков и девочек это происходит по-разному. Так, например, очень амбивалентно формируется в сознании мальчика-подростка образ женщины. Невероятно сложен скачок от образа Матери как первой женщины, которую он любит, к образу женщины вообще, принимающей самые разные воплощения. Мальчик должен научиться «переходить» от первого образа ко второму. Вряд ли для этого нужно отделиться в реальности и пережить определенное состояние «отвращения» к своей матери, как считают некоторые неофрейдисты. Однако не случайно, что многие подростки переживают период увлечения «грязными» рисунками и даже порнографией, подчас никак не связывая эти «картинки» с реальностью. Вероятно, это некий способ символического, вынужденного ухода от одного только «чистого» чувства к женщине. «Согласие» чистого и грязного в сознании подростка происходит через фактически физическое разделение этих двух объектов. Мальчики, как правило, одних девочек любят чистой любовью, к другим испытывают влечение. Достаточно долго два этих объекта могут не смешиваться. Похожее двойственное отношение к любимой женщине может долго сохраняться и у взрослых мужчин.
Таким образом, подросток нуждается во внешней интерпретации того, что с ним происходит. Как объяснить, вербализовать то, что он ощущает впервые? Если любовь и сексуальное влечение не интерпретируется заботливыми взрослыми в одном смысловом пространстве, тогда эти понятия могут разорваться и развиваться независимо. Если значимый для подростка другой — парень из группировки, старший брат или любимый герой — проинтерпретирует это влечение в грубых и грязных понятиях, это упадет на благодатную почву и может закрепиться как стереотип. Особенно это относится к тем подросткам, которые растут в неблагополучной среде и у которых недостаточно развиты культурные потребности, отсутствует внутренний стимул к саморазвитию. Серия интервью, проведенных с девочками из группировок, подтверждает этот тезис. Они, как правило, скрывают в первую очередь от родителей раннюю половую жизнь, поэтому совершенно не умеют общаться со взрослыми на эту тему, разговор о сексуальной (вернее – половой) жизни вызывает мощную защиту. Вопросы о половом удовлетворении вызывали просто недоумение. Создавалось впечатление, что они «занимались этим» вообще без всякого мотива или называли в качестве мотива нечто такое, что никак не соотносилось с понятиями «любовь», «секс» или даже «развлечение». Часто можно было услышать: «Так ведь все так делают, чего тут особенного?»
3. Скачок от родительских ценностей к собственным
Для нормального развития подросток должен уйти из-под родительского влияния. Если родитель подавляет это естественное желание, то это может вызвать ряд реакций, например, сформировать в подростке комплекс «сильного отца» или «сильной матери». В этом случае подросток может уйти в себя, замкнуться и молчаливо противостоять этому авторитету. Комплекс сильного отца может стимулировать формирование различных форм инфантилизма. Долгое время в сознании подростка именно отец или мать будут нести ответственность за его поступки. Давление может вызвать желание подростка отодвинуть момент повзросления на более поздний срок. Подобный выбор конформной позиции соответствует в глазах многих взрослых так называемому «нормальному» ребенку. Такой подросток не доставляет им практически никаких хлопот. Повзросление, хотя и позднее, все равно наступает, но протекает уже в более тяжелых формах для родителей. Потому что подросток, выросший спокойно, всегда ранее выполнявший все родительские требования, накопив внутреннюю энергию противостояния, все равно уходит, но так неожиданно и резко, что это может стать настоящей трагедией для семьи. Следующая форма защиты – желание сбежать. Это довольно частая форма противостояния. Подросток понимает, что он не способен ничего доказать, ему сложно спорить с родителями, отстаивая свое право на свои ценности. Ему может представиться, что намного легче уйти от этого или просто сбежать. Этот процесс противоречив. Взрослые тоже правы, не желая отпускать подростка в прямом и переносном смысле. К уходу его, скорее, подталкивают социальные ожидания, предписанные этой ролью, но к уходу он не готов. Его внутренние ценности и конструкции только-только формируются, но он чувствует, что «должен». Интервью, проведенные с подростками, демонстрируют, что им самим невероятно тяжело, они желали бы выскочить из этого конфликта с родителями и взрослыми, но они не знают, как это сделать, чтобы и родителям было хорошо, и чтобы они реализовывали свою потребность. В этот период особенно нужно родительское понимание — отпускать подростка, не отпуская его совсем (и не теряя его!).
4. Скачок из одной, «своей», общности в другую
Идентификация со «своими» и размежевание с «чужими» у подростков невероятно актуализируется. Когда подросток рос в семье, то его окружали «свои» близкие люди, и только за стенами квартиры или дома начинались «чужие». Теперь подросток должен перейти в другую общность «своих и чужих». В новом позиционировании себя среди своих и чужих у подростка формируется важнейшее качество – чувство собственного достоинства. В этом процессе он формирует отношение к себе как таковому, вне своей принадлежности к семье, вне своего происхождения. Причем не просто вне семьи — вне родителей, мамы, папы, братьев, — а и вне классовой принадлежности, вне формальных организаций, вне культурных ценностей. Часто именно в этот период подростки открыто демонстрируют антиродительские установки.
5. Скачок из состояния невинности к осознанию чувства вины
Для ребенка доподросткового возраста глубокое, собственное осознание вины почти не характерно. Взрослые с помощью определенных санкций пытаются ему задать рамки социальных действий и поступков, за которые, если он их совершит, он должен чувствовать себя виноватым. Дети принимают эти уроки чисто внешне. Подросток же должен научиться ощущать вину на основе собственных внутренних ценностных позиций. Подчас подросток как бы специально провоцирует хамство, грубость по отношению к взрослым, чтобы почувствовать себя виноватым. Он пытается определить границы своей вины, пробуя себя на это чувство, формируя границы личной ответственности. Для подростка невероятно важно в этот период понять: где заканчивается его ответственность и начинается чужая? За что он действительно должен нести наказание, а что является обычным воспитательным моментом? Иногда подросток просто нуждается в наказании. С одной стороны, демократические традиции в воспитании настаивают на том, что детей нельзя наказывать (особенно физически), но, с другой стороны, подросток перенес бы свою вину и ощутил ее легче, если б его наказали. Потому что это своеобразное искупление греха, а значит, последующее снятие вины. В христианской традиции существовали простые правила: за какой грех какое наказание следует нести. Стоило отстоять полдня или даже всю ночь коленями на горохе, чтобы утром проснуться абсолютно счастливым человеком, не чувствуя ни перед кем никакой вины. Если же подростка не наказывают, то, с одной стороны, может сформироваться ощущение полной безнаказанности, с другой — это может закрепиться в сознании как некая вечная вина. Подобное отношение характерно для некоторых подростков: неспособность объясниться или как-то «искупить» вину даже может стать причиной суицидального поведения. Можно сослаться на пример из психологической практики. Подросток 14 лет постоянно хотел доказать матери, что он не специально ее обижает, что у него это получается случайно. Мать же не могла вырваться из своих привычных отношений: она его прощала, но возникали новые проблемы. Он хотел как-то доказать, но не говорить об этом открыто. Произошла трагедия. Мальчик повесился. Причем он хотел сделать это демонстративно, он знал, во сколько его мама обычно возвращается с работы, и совершил это за минуту до ее прихода. Она же совершенно случайно именно в этот день зашла за чем-то к соседке. Пять или 10 минут решили его судьбу.
У подростков часто накапливается чувство вины (в отличие от детей они считают себя слишком взрослыми, чтобы извиняться). Они, вероятно, были бы рады, если б взрослый помог им избавиться от этого чувства. В записке, которую мальчик написал, было: «Мама, я виноват, но не знаю, как доказать тебе, что я тебя люблю.»
6. Скачок от признания себя глазами взрослых к самооценке
Ребенок смотрел на себя глазами окружающих. «У тебя все хорошо, ты нормально, хорошо выглядишь, у тебя нормальный рост, ты хорошо учишься — вот тебя пятерка». Подросток же должен выстроить свою внутреннюю систему иерархий, выработать свои представления об успехе и наградах.
В группировке, например, подросток легко выстраивает представление о себе. Исследователи часто отмечают, что в группировку приходят именно те, кто в прежней среде имел заниженную самооценку, испытывал недостаток самоуважения. Прежняя среда не предоставляла ему достаточно ресурсов для повышения этих представлений, а группровка дает. В школе таких подростков, как правило, не понимают, они выпадают из школьной иерархии, не вписываясь в рамки правильных и хороших учеников.
7. Скачок из привычной триады школа-семья-формальная организация в одиночество
Часто на вопрос, почему ты пришел в группировку, подростки отвечали: от одиночества. (Все результаты здесь и дальше по тексту приводятся из исследования»Группировка в контексте провинциального города», которое проводилось при участии автора в 1990–1994 гг. в городе Ульяновске. В ходе исследования опрашивались (анкетирование, интервью) члены городских группировок, их родители, учителя, работники служб по делам несовершеннолетних, врачи, психологи и др.)
Одиноких подростков очень много. "»Подросток — это тот, кто одинок, человек, которого никто не понимает»" (Из анкеты члена подростковой группировки, мальчик, 14 лет).
2. Исторический экскурс в изучение девиантности
2.1. Понятие «хулиганизм»: история моральной паники
Это понятие было впервые употреблено Джеффри Пизоном в его книге «Хулиган».
Автор не просто рассказал историю юношеских преступлений, но прежде всего остановился на проблеме реакции общества на молодых преступников или нарушителей спокойствия.
В общественном сознании основная проблема выглядела таким образом, что современная молодежь потеряла всякое уважение к власти, молодежь стала разрушительной силой. Эта книга прежде всего важна тем, что в ней дается одно из первых определений понятию «хулиганизм», которое вводится в круг научной терминологии.
В 50-е гг. в американской и британской публицистике развернулась настоящая дискуссия о молодежных правонарушениях. Дж.Пизон обращает внимание на то, что тон этих статей практически ничем не отличался от моральной паники десяти- и двадцатилетней давности. Во все времена для доказательства невероятной испорченности современной молодежи исследователю или журналисту (писателю) нужно было обратиться к какому-нибудь прошлому сюжету. В 90-е гг. (для России, например) – это золотые времена застоя, период массовой включенности молодежи в строительство коммунизма на великих стройках и полях сражений; в 50-е гг. на Западе — это 30-е гг., в 30-х гг. взоры были обращены к началу века, в начале ХХ века - к середине века XIX и т.д.
Поразительным исключением из этого общего правила является отношение к молодежи в советский период, на чем мы остановимся подробнее в следующих лекциях.
Для западных исследователей, анализировавших эту загадку (постоянное обращение «паникующих» взрослых к золотому прошлому), важно было попытаться определить следующее: каковы же социальные и социологические предпосылки возникновения моральных паник, которые по крайней мере уже 100 лет тревожат общественность? Эта тревога приобрела особенные размеры с того самого момента, когда впервые взрослые (и ученые-социологи в том числе) увидели молодых людей, слоняющимися без дела по улицам разросшихся городов. Молодежь «вышла» из домов, из семей, оказалась в публичной сфере, на улицах. Для многих ученых именно эти процессы «обнаружения» молодежи создали предпосылки для ее изучения.
В доиндустриальных обществах понятие молодежи (в социальном аспекте) было ненужным. Там переход от детства – зависимого социального статуса к взрослому – независимому социальному статусу сопровождался, как правило, ритуалами и традициями, означавшими достижение молодыми людьми сексуальной зрелости и физической способности выполнять роль взрослого. Именно индустриализация, как считает большинство западных социологов молодежи, породила те социальные процессы, которые сделали период взросления предметом очень широкой общественной дискуссии и тревоги. В Англии эти процессы начались еще в XV и XVI веках, когда собственники и владельцы земли стали огораживать землю, которая до этого использовалась крестьянами как общая. До сих пор сохранились эти выгородки, создающие необычайный колорит и местную экзотику. Так, например, находясь на горе и видя совсем близко внизу город, невозможно просто так к нему спуститься, вместо 20 минут нужно потратить не менее двух, а то и трех часов, чтобы добраться до места. Перелезть через эти огорожения невозможно, поэтому существуют специальные карты, указывающие проходы сквозь них в специальных местах. Вся сельская местность (особенно в горах), как лабиринт, пересечена этими старыми перегородками.
С этого времени (в Англии это XV–XVI века) молодежь начинает вытесняться из деревень. Молодые люди были вынуждены искать наемную работу в развивающихся городах. Уже к середине XVI века в Лондоне была построена первая тюрьма для содержания беспризорной молодежи, которая к тому времени уже начала объединяться в группировки, просить милостыню и воровать на улицах городов. Потеряв надзор старейшин в деревенский общинах (традиционная форма патриархальной социализации), молодежь очень быстро стала превращаться в реальную угрозу для общества — его спокойствию, моральным устоям, нравственности.
Похожие процессы происходили в СССР, а затем и в России в период бурной индустриализации, особенно в брежневский период. Часто население целых деревень, снесенных в результате строительства, переезжало в высотные блочные дома. И когда подрастали дети этих «переселенцев», каждый такой дом становился или потенциально мог стать территорией обороны для группировки. Этот специфический феномен «спальных» районов, когда подростки одного дома, бывшей целой деревни, вырастают практически одновременно. Одна из ответственных работников инспекции по делам несовершеннолетних сформулировала проблему следующим образом: «В каждом таком доме заложена бомба замедленного действия». (Серия экспертных интервью проводилась сотрудниками социологической лаборатории филиала МГУ в г.Ульяновске в 1994 г. в ходе исследования проблем существования подростковых группировок)
К концу XIX века явление молодежных группировок распространилось по всем большим городам Англии. В каждом городе они назывались по-разному, у всех был свой стиль жизни и одежды, свои традиции. Одна из этих группировок снискала себе всемирную славу. Их называли «хулиганами». Публика узнала о хулиганах после их массового задержания на августовском празднике в 1898 г. Название хулиган происходит от словосочетания «Hooley’s Gang», т.е. «группировка Хулина». Но это название быстро распространилось и на другие группировки подростков, одевающихся в расклешенные брюки (клеш), тяжелые ботинки, носивших одинаковую прическу с длинной челкой. Вслед за этим происшествием после любых праздников именно хулиганов начали обвинять в уличных драках, воровстве, нападениях на полицию и прохожих.
Проблема хулиганов очень скоро стала рассматриваться не просто как проблема соблюдения нормального общественного порядка, но и как широкая социальная проблема рабочей молодежи. Все чаще общественность задавала вопросы: что же с ней делать? Одно из решений было найдено в поощрении городских организаций социального контроля, которые, по замыслу, могли бы заменить собой контроль старейшин в прежних патриархальных деревнях. С 1890 г. и до начала первой мировой войны в Англии возникли десятки таких организаций. Среди них были: «Скаутское движение», «Союз детей улицы», «Христианская ассоциация молодых людей», «Бригада мальчиков». Для этих организаций были характерны полувоенные формы и методы работы с молодежью, что обнаруживало главный принцип их подхода – насильственное устранение возможных выступлений и наведение силового «порядка» среди молодежи.
2.2. Что, значит, быть молодым преступником?
Английский социолог Саймон Фрис по этому поводу замечает, что если проанализировать молодежные правонарушения в XIX веке, за которые молодые люди осуждались по закону, то можно увидеть, что среди них были как правонарушения во «взрослом» смысле слова, так и «чисто» молодежные. Так, например, группировки или банды подростков, занимавшихся хулиганством или вандализмом, не имели аналогичных мотивов во взрослом преступном мире. Подобные преступления, как правило, совершались не ради получения материального вознаграждения – денег или каких-либо товаров. Хулиганизм представал как занятие, доставляющее удовольствие само по себе.
Однако именно молодежная преступность с самого начала стала поднимать перед законодательством проблемы, до этого ему неведомые:
1. Преступление подростков: это коллективная или индивидуальная проблема? Ведь закон до этого времени определял преступление в индивидуальных терминах — в этом была логика дознания и ареста. Однако большинство правонарушений совершались подростками коллективно. Закон, как тогда, так и сейчас (и в современной России также) имеет дело лишь с теми «неудачниками», которые попадаются (остаточный принцип работы с молодыми правонарушителями). Насколько это правомочно: применять закон лишь к тем, кто попался?
2. Преступление подростков — это рациональная или иррациональная активность? Очень часто в газетных публикациях для описания футбольных хулиганов употреблялись такие слова, как «животные»,»безумные», «стадо». Но ведь закон исключительно рационален. Как в таком случае рациональными подходами и методами объяснить иррациональные действия? Какие же формы государственного противостояния закон должен использовать для борьбы с иррациональными проявлениями, и возможно ли это в принципе?
3. Преступление подростков — это знак того, что необходимо «усиленное лечение» каждого молодого человека в отдельности, или дело в том, что «больна» сама социальная система? Предоставляет ли общество для молодежи адекватные ее потребностям и возможностям каналы для социализации? Если нет, то почему оно обращается с призывами к «излечению» больной молодежи, а не займется реформированием своих институтов? Если подросток не способен нести полную (во взрослом смысле слова) ответственность за содеянное, то может ли общественность отыгрываться на нем и что это «отыгрывание» может в принципе дать?
В своем исследовании молодежных группировок в городе Ульяновске мы также столкнулись с тем, что инспекция по делам несовершеннолетних «взмахивала руками», ужасаясь такому быстрому распространению молодежной преступности. Практически все взрослые (школа, бывшие клубы, спортивные секции) отказывались от трудных подростков. Они не просто хотели отделаться от неуспевающих, но и в часы досуга выстраивали целые патрули у дверей школ и клубов (правда, сегодня это бывает оправдано стремлением к безопасности), чтобы не пускать «чужих». Сегодня молодежные организации по большей части находятся в агонизирующем состоянии. Клубы у подростков отчуждены под сауны, бильярдные, тренажерные залы для «новых русских» и т. д. В городе существуют всего лишь несколько молодежных дискотек.
В подобной ситуации не очень понятно, чего же хотят взрослые. Совершенно очевидно, что одной из основных причин роста молодежных группировок (преступно ориентированных в том числе) была и поныне остается неадекватность экономической и социально-культурной среды. Многие взрослые спрашивали: «Зачем вообще эту проблему изучать? Во все времена подростки всегда дрались, и будут драться, всегда деревня на деревню ходила». При всей своей кажущейся очевидности, это утверждение вызывает сомнение. Вероятно, прежде драки и были чем-то обычным, однако они в определенном смысле соответствовали условиям культурной среды. Сегодня же существование такого рода молодежной активности свидетельствует о низком культурном уровне самих подростков и о не стимулирующем (неадекватном) культурном окружении.
Надо лечить общество. В таком случае стоит ли постоянно поднимать проблему, которая провоцируется самими обстоятельствами жизни? Если реально разрешить эту проблему пока не представляется возможным, то нужно ли поднимать панику вокруг этого, устраивать периодически наряды, забирать верхушку тех, кто попался, кого-то из них сажать в тюрьмы? Сами работники милиции и инспекции по делам несовершеннолетних в своих ответах подчас подвергали жесткой критике собственную же практику, однако ничего другого они сделать не могут, а молодежи по-прежнему идти, кроме улицы, некуда.
3. Рождение социологии молодежи и попытки интерпретации феномена молодежных группировок
Расцвет западной социологии в 20-х гг. этого века стимулировал стремление ученых к пониманию причин возникновения уличных группировок и образа жизни их членов. Первоначально социологический подход основывался на применении принципа «экологической стабильности», перенесенного из изучения естественного мира на представления о городской среде. Согласно этой модели, город развивается не произвольно, а вокруг важных ресурсов (естественных или искусственных). По мере развития и совершенствования условий жизни в городе растет конкуренция за жилье в центре города, центральные места становятся доступными лишь для представителей большого бизнеса. В результате этих процессов «простое» население начинает переезжать в пригороды, оставляя новых городских иммигрантов конкурировать друг с другом за пришедшее в упадок жилье в центре города (так называемый «inner city»). Эти идеи, как и многие другие, связанные с осмыслением причин роста молодежной городской преступности, разрабатывались преимущественно социологами Чикагской школы.
Знаменитая модель Чикагской школы описывает серьезные социальные последствия широкого распространения этих переселенческих процессов. Первое следствие — развитие кварталов американских городов по этническому признаку по мере того, как волны новых иммигрантов приезжали в города из разных стран Европы и Латинской Америки. Второе следствие — нашествие иммигрантов — нарушало стабильность общества, приводя к потере нормального социального контроля. Это нарушение привычных социальных норм и соответствующая ему дезорганизация отражались, по мнению социологов Чикагской школы, на формировании группировок девиантного, а подчас и криминогенного характера. Ученые этого направления изучали образ жизни этих группировок, выявляли наследственность, традиционность в передаче норм и ценностей этой культуры, механизмы передачи этих традиций от одного поколения к другому в городских американских трущобах.
Самые известные социологические работы по изучению группировок — «Группировка» Трашера («The Gang»), «Уличная жизнь» В.Уэйта («Street Corner Society»). Эти работы и сейчас продолжают представлять интерес для социологов, поскольку в них дается не только анализ постоянных драк и противоправных действий. В этих работах описываются необычные для этих групп молодежные активности: оказывается, что среди подростков формировались и другие группы общения, такие, как занятие различными видами спорта, «бизнесом» и т.д. Уайт даже делает вывод о том, что проблема группировок состояла не в потере молодежью социальных норм, а в том, что из-за существующей у определенного района репутации как дезорганизованного и беззаконного (он исследовал, прежде всего итальянские районы), у подрастающей в них молодежи просто не оставалось какой-либо возможности найти себя и свое место в американском обществе другим, более «нормальным» способом.
3.1. Различные подходы в объяснении молодежной преступности
1. Психодинамический подход:
А. Функционализм и девиантное поведение.
Чикагская школа не была единственной в интерпретации уличных группировок как результата утраты молодежью социальных норм. Чуть позже возникшая школа «функционалистов» также пыталась увязать отклоняющееся поведение с нарушением социальной стабильности. Разница между двумя подходами в понимании причин этих нарушений: Чикагская школа применяла модель «естественного» мира, а функционалисты обращались к понятию «аномии», предложенного Э.Дюркгеймом. Дюркгейм, как известно, употреблял это понятие для описания среды как социально дезориентированной, в которой действия людей не управляются общественными нормами. Роберт Мертон развил идею Дюркгейма до понимания феномена девиантного поведения как следствия разрыва между притязаниями личности («aspirations») в современном обществе и наличными возможностями для их реализации. Именно поэтому, как он полагал, девиантное поведение более всего распространено именно в бедных кварталах больших городов, где у молодых людей меньше всего возможностей для достижения личных целей легальным путем. Намного легче для них был другой путь достижения успеха – путь криминальной активности.
Б. Этнографические исследования.
молодежных группировок в течение 40-х – 50-х гг. начались с критики суждения функционалистов о том, что молодежь изначально склонна к девиантному поведению. Если функционалисты видели причину отклонений в психологических факторах передачи определенных традиций, норм и ценностей от поколения к поколению или в склонности некоторых подростков к девиантной социализации из-за неблагополучности их социального окружения, то этнографические исследователи подчеркивали, прежде всего, то, что молодые люди сами выбирают этот путь в жизни.
Альберт Коен отвергал, например, тезис о том, что в бедных кварталах изначально утеряны социальные нормы, что там царствует закон джунглей. Он предполагал, что уличная, часто криминогенная группировка является коллективным решением общей проблемы (на культурном уровне), характерной для всей малообеспеченной молодежи. Этой общей проблемой, по его мнению, является «статус». У молодых людей из малообеспеченных семей было то же самое «естественное» желание, характерное для всех подростков среднего класса, добиться успеха и признания, но и у них было гораздо меньше возможностей для его реализации. Для решения этой проблемы кто-то стремился приспособиться к общепринятым нормам успеха, стремился к получению различных школьных наград, хотел стать кино- или поп-звездами, достичь успеха в спорте, другие же прибегали к незаконным путям достижения признания и определенного социального статуса.
Все американские социологи были едины в одном: существует так называемая «illеgitimate opportunity structure», т.е. живая криминогенная субкультура, в которую молодежь включалась в поиске своего жизненного пути.
В. Идеи раннего распознавания преступника.
Считалось, что склонность к преступлению кроется в специфических особенностях личности, в тех ее качествах, которые не присущи «нормальным» людям. Чезаре Ламброзо, итальянский социо-психолог прошлого века, невероятно механистически выстраивал конструкцию возможности раннего «распознавания» преступно (прежде всего - физиолого-психологически) ориентированных личностей, которых можно нейтрализовать еще до того, как они пойдут на преступление.
Если принять эту концепцию, то мы будем вынуждены признать, что «зараженными» и «преступно предрасположенными» оказываются не только отдельные личности, но и целые группы. Абсурдно.
Д. Позитивизм и криминология.
Позитивистские криминологи стремятся к тому, чтобы комбинировать разрабатываемый ими биологический подход с вниманием к социальному окружению.
К.Бёрт в 1925 г. публикует книгу «Молодежное преступление». Правонарушение, по его мнению, есть форма моральной субнормальности. Источники феномена субнормальности не только сами подростки, но прежде всего – их родители, часто сами преступно ориентированные, социальное окружение и формы проведения свободного времени (в особенности — кино!). Психодинамическое ядро его подхода заключается в предпосылке, что если общество не способно предоставить все необходимые условия для правильных и ответственных действий подростка, если сам человек не способен следовать общественным правилам, то эта невозможность «нормального» разрешения противоречия обращается вовнутрь.
2. Социологический подход
Психодинамический подход не смог разрешить массу социологических проблем: почему формируется «норма» правонарушений именно в некоторых (и вполне определенных) пространствах? Почему, например, группировки постоянно воспроизводятся именно в рабочих кварталах? Как передаются нормы правонарушений, каким образом формируются коллективы молодых девиантов? В чем причины существования группировок, с какими периодами социальных и политических изменений связан «бум» группировок? В какой степени влияют на эти процессы массмедиа и социальные реакции? И многие другие проблемы.
Как отличить культурные правонарушения (на ценностной или стилевой основе) от настоящих правонарушений? В Америке детальное исследование культуры правнорушителей началось в 20-х гг. Тогда же Э.Сазерлендом была предложена теория «обучения девиации». Он полагал, что существуют некие близкие, интимные формы научения девиантности внутри групп сверстников. Принятие ценностей этой группы является как бы входным билетом, пропуском в группу. Подросток невероятно дорожит этой своей новой общностью, и постепенно ассоциация с преступной группой начинает значить для него намного больше, чем ассоциация с «нормальными» сверстниками (например, в школе). В этой теории уже проглядываются элементы субкультурного подхода к молодежной проблематике.
3.2. Группировки в контексте больших индустриальных городов
Заслуга Р. Мертона состоит в том, что молодежная преступность была перемещена из пространства индивидуальных или личностных проблем самих подростков в более обширное поле социальных вопросов. Понятия «нормальности» и «ненормальности» начали требовать социологического, а не только психофизиологического объяснения. Однако Мертон помещает молодежную преступность в преддверие взрослой преступности, рассматривая ее как некую ступень к продолжению правонарушений уже во взрослой жизни. Поэтому его концепция «девиантности» все еще оставалась в пространстве криминальности.
Послевоенные социологи в основном отошли от этих позиций. В данном случае речь пока идет о специфике исследования молодежных группировок на Западе.
Работы А.Коена совершили настоящий переворот во взглядах на подростковую преступность. В своих исследованиях он доказал, что преступления группировок были по существу не-утилитарными, они были деструктивными – как по отношению к отдельным людям, так и нормам. Преступления совершались из соображений престижа и для подтверждения идентификации с группой. Это было умышленным перевертыванием социальных норм ради получения какого-то нового удовольствия. Одна из главных идей этого автора заключается в том, что молодые люди не становятся антисоциальными после включения в группировку: в группировку приходят именно антисоциально ориентированные подростки для поддержания (институциализации) своих антисоциальных норм и ценностей.
У групп подростков одного и того же возраста, но по-разному ориентированных, существуют значительные отличия в представлении о статусе и критериях его достижения.
Статус послушных учеников из среднего класса: образование, квалификация, уважение, замужество, признание заслуг со стороны значимых взрослых, а в их лице — общества в целом.
Статус мальчишек из подворотни: моментальное удовольствие, грубость, жестокость, высокий уровень риска и волнения, ценности, которые не сулят каких-либо похвал со стороны взрослых и общественно значимого признания.
Однако не все дворовые парни становились членами преступных ассоциаций. Вопрос оставался открытым: почему одно и то же общее социальное окружение и соседство стимулирует, как желание соответствовать нормам среднего класса, так и желание активно противостоять им?
Откуда берутся преступные ценности?
А. Коген фактически приравнивал «ценности среднего класса» к чисто американским нормам общежития. Отсюда логично было предположить, что ценности не-среднего класса автоматически становились девиантными нормами.
Новые идеи по этому поводу пришли с исследованиями Уолтера Миллера. Он попытался доказать, что дело не в стремлении к идентификации с нормами среднего класса, а в желании подростков приспособиться к ценностям «более низкого» класса. Миллер применил понятие маргинальности для объяснения позиции подростков. Позиция определенной (речь идет именно о девиантно ориентированной) группы подростков становится маргинальной в школьной структуре, подростки начинают чувствовать свою незначительность, поскольку у них отсутствуют возможности для реализации своих потребностей в самоуважении и самоидентификации. Следуя концепции Миллера, подобные подростки не специально выбирают девиантный путь, они просто выбирают некий путь, позволяющий им самореализоваться, добиться хотя бы какого-то признания. И часто этим путем оказывается девиантная ассоциация. В какой вид девиантной активности включится такой подросток, во многом зависит от наличия возможностей в окружающей среде. Нередко к выбору той или иной формы девиации молодого человека подталкивает не только его окружение (наличие, например, традиции употребления наркотиков в среде его непосредственных друзей или сверстников), но и реакция общества на его поиски своего места.
Д. Матза пытался исследовать смыслы молодежного «противостояния», используя для этого высказывания самих подростков о своем поведении, и сделал открытие, что сами подростки практически не различают «преступное» и «не-преступное» поведение. Подростки постоянно прибегали к рационализации своих конкретных действий, которые расцениваются обществом как преступные. С их же точки зрения, у каждого поступка есть конкретная причина. Матза пишет о том, что на самом деле группировка обучает не девиантным ценностям, а девиантным оправданиям совершаемых преступлений.
3.3. Теория наклеивания ярлыков
Самый большой вызов утверждению, что существует сам по себе некий «девиантный» тип, был сделан в 60-х гг. Он был связан с растущим влиянием новой школы социологического мышления, так называемым «интеракционизмом» или «теорией наклеивания ярлыков» (исследования Г. Беккера и др.).
Смысл этих теорий в том, что девиантное поведение не есть некая психологическая предрасположенность отдельных индивидов, а процесс «обучающей» социализации («learned behaviour pattern»), то есть, как только человеку приклеивают ярлык преступника, так он и становится им. Вербализация и артикуляция именно такого обозначения данной группы людей оказывается решающим для завершения процесса их идентификации с этой «девиантной» группой. Работа С. Коена «Народные бесы и моральные паники» основана именно на этом подходе. Объектом исследования Коена были две английские молодежные субкультуры 60-х гг. — «моды» и «рокеры». Его исследование показало, каким образом из нескольких столкновений между этими группировками, в основном в курортных местах на юге Англии, вырос целый социокультурный феномен огромного масштаба. Немалую роль в этом сыграли средства массовой информации, которые делали своеобразную рекламу этим группировкам своими сверхподробными статьями о действиях их членов и реакциях работников органов социального контроля, полиции и судов.
Теория интеракционизма — это радикальное отвержение тех подходов к «девиантному» поведению подростков, которые основаны на предположениях о биологических или психологических предрасположенностях человека к такому поведению. С.Коен доказывал, что само общество способствовало развитию отклоняющегося поведения, изначально рассматривая рабочую среду как имманентно отклоняющуюся от нормы. При этом, разумеется, под нормой всегда и безоговорочно понималось лишь одно — нормы и ценности среднего класса. Именно эти идеи помогли социальным работникам и радикально настроенным политикам, прогрессивным преподавателям и учителям бороться с ненужным вмешательством в дела рабочих семей и с предрассудками по отношению к ним со стороны органов социального контроля и порядка.
4. Новые «народные бесы» – раса, семья и преступность в социологической литературе 70-х – 80 х гг
Новыми бесами для тех, кто не полностью отказался от биологического подхода, стали молодые представители негритянского населения.
В 70-х гг. в Англии разразилась новая моральная паника по этому поводу, поскольку участились случаи краж имущества на улицах, в которых основными действующими лицами были молодые чернокожии. Американский социолог Л.Эллис стремился доказать, что существуют генетические объяснения именно такого девиантного поведения. Он сделал вывод о том, что прежде всего склонны к преступности молодые (12–30 лет) черные люди (мужчины), особенно если они были выходцами из многодетных семей, родители которых находились в разводе.
Второе социальное явление в 70-х — 80-х гг., которое стало модно относить к росту преступности - факт роста числа женщин, работающих в общественном производстве. Это стало действительно массовым явлением во время и после второй мировой войны. Вместе с ростом числа разводов появилось понятие «брошенного дома» («broken home»). В обоих случаях, как полагали исследователи, отсутствие одного родителя (что уже само по себе считалось отклонением) приводит к развитию у ребенка антиобщественного поведения. В Англии еще одной основой для моральной паники стали так называемые «latch key kids». Так называли детей, которые сами возвращаются домой из школы и развлекаются как могут, пока их матери не вернутся с работы. Важно отметить, что в этой заброшенности детей общество обвиняло, конечно же, только работающих матерей, даже само понятие «работающий отец» просто отсутствовало.
Теория ярлыка породила цепочку примечательных социологических тезисов:
Преступность - это процесс, а не некое устойчивое состояние. Не каждый футбольный матч завершается дракой, и не каждая уличная группировка избивает всех»чужаков». Реакции полиции, СМИ, родителей и учителей, прохожих не менее важны для того, чтобы преступление совершилось.
Навешивание на человека жупела способно сделать более интенсивным его девиантное действие. Особенно это относится к общественным реакциям на «естественно» девиантных личностей — например, черных (расовый ярлык) или гомосексуалистов (сексуально-гендерный ярлык). Те, кто наклеивает ярлыки, должны изучаться в равной степени с теми, на кого наклеиваются эти ярлыки.
5. Женская преступность
Практически все исследования молодежной преступности сфокусированы, прежде всего на мужской преступности. Важным при этом оказывается и то, что большинство социологических исследований о молодежной преступности проводилось и проводится именно мужчинами, которые, скорее всего, солидарны с реакцией полиции на женскую девиантность как нечто необычное.
Первое предположение этих теорий, которое заключается в том, что девушки в принципе менее деликвентны, чем парни, приводит ко второму предположению. Те девушки, которые все-таки принимают участие в преступлениях, просто ненормальны (необычные, нетипичные и т.п.). Женская деликвентность, даже с точки зрения общественного мнения, всегда вызывает большее негодование даже по отношению к одним и тем же фактам. И, наконец, женская преступность практически повсеместно ассоциируется с сексуальными девиациями, с природной «естественной» женской распущенностью. Чаще всего девочки представляются в роли жертв, а не бунтарей.
Коулер и Слейтер в исследовании конца 60-х гг. «Деликвенция среди девочек» связали женскую преступность с ненормальным «гормональным» развитием, со спецификой построения женских хромосом. То, что подобный биологический подход еще имел место в конце 60-х гг. нашего столетия, свидетельствует о недостаточном развитии к тому времени социологических исследований женских девиаций. Из этих биологизированных предпосылок можно сделать как минимум три вывода:
Представление о ненормальности девиантности у девушек приводит к тому, что они приобретают и некие вполне материальные преимущества. Скорее они, а не мальчики будут рассмотрены полицией и офицерами социальной работы как нуждающиеся в защите, заботе, поддержке и контроле. И если их, например, стремятся убрать из девиантного района, то, скорее, не для того, чтобы стало спокойнее и безопаснее для других, а как бы для их же пользы.
В этих подходах явно прослеживается двойной сексуальный стандарт: для девушек их сексуальная активность проблематична, в то время как сексуальная активность мальчиков, наоборот, беспроблемна.
Проблема изучения женской подростковой преступности не в том, что игнорируется чисто женская преступность, а в том, что даже когда она исследуется, происходит это часто неадекватно или по образу и подобию мужской (по умолчанию).
6. Преступность и раса
Черная молодежь стала в Англии проблемой, и это было похоже на то, как в предшествующем веке белая молодежь стала проблемой вместе с понятием хулиганства. Хулиганство начало ассоциироваться с расой. Различие между черной и белой молодежной субкультурой в том, что черная молодежь обособляется не просто по отношению к ценностям среднего класса, но и к ценностям «белого среднего класса». Социологические аргументы о культуре черной молодежи заимствованы из теорий, развивающих понимание белых молодежных субкультур, связывающих их развитие с боязнью мальчиков и недостатком статуса в институтах среднего класса, с отражением ценностей среднего класса, с празднованием скрытых норм. Неудачи в школах включают дискредитацию черной культуры и языка; неудачи на работе включают расовую дискриминацию.
7. Молодежная преступность: нерешенные проблемы
Одна из основных проблем для социологов заключается в том, что большинство ученых пытаются не объяснить, а оправдать молодежную преступность. «Уход в натуру» в данном контексте чреват тем, что социологи настолько проникаются проблемами молодых преступников, что подчас принимают их сторону. Из их анализа ускользает и тот факт, что помимо деликвентов существует и другая — неделиквентная — молодежь. Если этого не замечать, то социолог вольно или невольно содействует воспроизводству идеи о том, что молодежь – это проблема.
Заключение
К 80-м гг. научная литература о девиантном поведении молодежи состояла из смеси социобиологических и социокультурных объяснений причин отклоняющегося поведения среди молодежи. Исследователи постулировали также и то, что многие стереотипы о молодежном поведении в общественном мнении порождены средствами массовой информации, которые продолжают оказывать значимое влияние и определенное давление на общественное мнение конца столетия в целом.
В социобиологическом подходе к определению понятия молодежи заложена идея о существовании некоего «переходного» возраста (adolescence), в течение которого подростки с большим трудом переживают период «бури и натиска».
Общество склонно к рассмотрению молодежи как социальной проблемы из-за ее символического значения. Молодежь – это будущее всякого общества и всякое отклонение молодежи от «правильного» пути (правильного с точки зрения норм среднего класса) вызывает панический страх у старших поколений.
Вопросы к семинарскому занятию:
Молодежь как социальная проблема. Основные векторы определения подростковой (молодежной) девиантности.
Представление о молодых преступниках в исторической перспективе смены академических школ (социологических подходов).
Сущность психодинамического подхода к анализу форм молодежной активности.
Основные выводы из теории ярлыков для определения современного содержания понятия девиантности.
Специфика социологического подхода к изучению женской (подростковой) преступности.
Примерные темы для написания рефератов (эссе), а также проведения групповых дискуссий:
Если проблема девиантного (криминогенного) поведения подростков связана с неадекватностью общественной (в том числе и культурной) среды, то в чем состоит смысл обсуждения этих проблем на теоретическом уровне?
Подвергните критике идею семи скачков через поисковое пространство «переходного» возраста.
Был ли в советской социологической литературе дискурс молодежи как социальной проблемы? Известны ли вам моральные паники (связанные с молодежью) в советский или постсоветский периоды? Проанализируйте их причины и характер протекания.
Существовало ли понятие «молодежь» в доиндустриальную эпоху? Если да, то что было критерием ее выделения? С чем, по вашему мнению, было связано возникновение понятия «молодежь» в России и в СССР? Породили ли процессы массовой индустриализации в СССР специфически советские феномены молодежных культур?
В чем отличие работ Чикагской школы от «классического» подхода функционалистов квобъяснениюи причин молодежной преступности?
Социологическое объяснение и/или оправдание молодежной девиантности и преступности.
Задания для наблюдения или мини-исследований:
Проанализируйте, что значит «нормальная молодежь» на обыденном уровне. Проведите мини-исследование на эту тему.
Проведите серию интервью (3–5) со своими друзьями. Попытайтесь найти общее и специфическое в девиантности и конформизме. Существуют ли значимые, на ваш взгляд, причины выбора?
Проанализируйте публикации в СМИ, затрагивающие молодежные «проблемы».
