Синтагма как минимальная единица интонационной системы

Как мы уже говорили, для описания свойств интонационной системы необходимо выяснить, какие именно единицы образуют эту систему. Поскольку определенная интонация оформляет очень часто целые предложения, существовало и до сих пор еще существует мнение, что именно предложение и нужно считать такой единицей. Можно встретить рассуждения об интонации сложносочиненного предложения, интонации сложноподчиненного предложения и даже об интонации отдельных видов таких предложений. Однако исследование реальных интонационных характеристик разных по синтаксической структуре предложений показало, что не синтаксические признаки определяют интонационное оформление и что одно и то же предложение может быть произнесено с различными интонациями и тем самым передавать разные значения. Даже простейший пример, который мы только что разобрали, — Мальчик читает книгу — может быть произнесен по крайней мере двумя способами: или как простое повествовательное высказывание, или как состоящее из двух довольно самостоятельных частей, что придает данной последовательности слов иное значение: Мальчик — читает книгу.

Вопрос о природе единиц, участвующих в интонационном оформлении высказывания, подробно рассмотрел Л. В. Щерба, который отметил, что связь между смысловой и звуковой стороной осуществляется в пределах простейшего синтаксического целого — синтагмы. «Фонетическое целое, выражающее единое смысловое целое в процессе речи — мысли... я называю синтагмой», — писал он в «Фонетике французского языка». Таким образом, сама единица как бы принадлежит речи, а не языку, поскольку появляется в конкретных условиях осмысления той или иной синтаксической конструкции и лексического наполнения. Сравните, например:
Очень рассмешили его / стихи деда //.
Очень рассмешили его стихи / деда //.
Однако обусловленность синтагматического членения семантико-синтаксическими характеристиками не подлежит сомнению, так же как и наличие определенных языковых правил синтагматического членения.

Синтагма является минимальной единицей при членении высказывания интонационными средствами, т. е. при синтагматическом членении реализуется 1-я и 2-я функции интонации. Можно ли сказать, что в пределах синтагмы осуществляются и такие функции, как передача определенного коммуникативного значения и указание на семантические отношения внутри высказывания (3-я и 4-я функции)? В случае, когда синтагма по своей протяженности совпадает с высказыванием, это вполне допустимо: например, предложение Мальчик читает книгу становится односинтагменным утвердительным или вопросительным, если оно оформляется соответствующей интонацией. Однако в тех случаях, когда высказывание состоит из нескольких синтагм, едва ли можно предположить, что его интонация «складывается» из интонаций отдельных синтагм — существуют специфические способы объединения этих синтагм в более крупные единицы — фразы.

Таким образом, каждое высказывание членится на синтагмы. Синтагматическое членение осуществляется при помощи межсинтагменных пауз, при этом далеко не всегда такая пауза может соответствовать во времени перерыву звучания: часто возникают так называемые психологические паузы, которые мы воспринимаем в результате сильных мелодических изменений на границе синтагм. Объединение слов, образующих одну синтагму, происходит благодаря особому ударению: все слова, предшествующие последнему слову синтагмы, имеют обычное словесное ударение, а на это последнее падает более сильное, синтагматическое ударение. Если в предложении несколько синтагм, то и синтагматических ударений тоже несколько, а последнее из них имеет на себе и фразовое ударение, объединяющее синтагмы во фразу (Почти каждый вечер / мальчик читает книгу).

"Нормальным" для синтагматического ударения является положение на ударном гласном последнего слова синтагмы или - для фразового - на ударном гласном последнего слова во фразе. Синтагматическое или фразовое ударение перемещается с этого места на другое в случае, когда требуется выделить какое-то слово в синтагме или синтагму во фразе. Сравните, например:
Вот мой новый друг.
Вот мой новый друг.
Вот мой новый друг.

Если иметь в виду самые общие принципы научного подхода к исследованию языка, то все множество лингвистических концепций, школ и течений может быть условно сведено к трем научным парадигмам.

Лингвистические парадигмы

Фердинанд де Соссюр использовал этот термин для обозначения класса элементов, имеющих схожие свойства.

«В предлагаемом курсе мы обращаем внимание не столько на "смену парадигм", сколько на преемстенность идей, пытаясь выявить некую единую линию развития лингвистической мысли, несмотря на её многочисленные зигзаги.»

Левицкий Ю.А., Боронникова Н.В. История лингвистических учений. -

М.: Высш. шк., 2005. - С. 3.

«В результате появляется настойчивая тенденция представить историю науки в линейном и кумулятивном виде - тенденция, которая оказывает влияние на взгляды ученых даже и в тех случаях, когда они оглядываются назад на свои собственные исследования.»

Кун Т. Структура научных революций. - М.: АСТ, 2001. - С. 182.

Первая из этих парадигм, генетическая (или историческая, эволюционная), объединяет те школы и направления, которые опираются на принцип историзма и рассмат­ривают язык, как и действительность в целом, в его возникновении и развитии, т. е. необратимом, направленном изменении во времени в соответствии с внутренними законами самого языка и условиями его функционирования. Становление научного исторического языкознания обязано первой четверти XIX в., философскому и общенаучному климату той эпохи. С тех пор внутри исторической парадигмы сменился ряд подходов; само же историческое языкознание выступает сегодня лишь как одна из лингвистических парадигм, утратив в первой четверти нашего века свою монополию считаться единственно научным подходом к языку. Принцип историзма в языкознании явился реакцией на спекулятивно-философские построения и конкретно-эмпирические описания предшествующего периода, выступив в качестве универсальной объяснительной и упорядочивающей категории, распространяющейся и на естественноисторические, и на культурноисторические процессы.

Вторая лингвистическая парадигма, таксономическая (или — в порядке чередования подходов внутри нее — инвентарная, структурная, а затем, с середины XX в., системная, или системно-структурная), собрала под свои знамена тех ученых, для которых наряду с эволюционным аспектом языка существен аспект организационный, касающийся внутреннего устройства сложного языкового целого (в отвлечении от фактора времени), выявления и группировки языковых единиц, их систематики и классификации, объединения этих единиц в нерасторжимое целое — языковую систему. Собственно говоря, инвентарный подход, имевший место еще в да­леком прошлом языковедческой мысли, характеризует скорее «допарадигмальный» этап. С переходом от конкретно-эмпирического к абстрактно-логическому уровню исследования языка в 20—30-х годах XX в. состоялось оформление действительно научной таксономической парадигмы, опиравшейся сперва на принцип инвариантности, в соответствии с которым утверждается неизменность некоторой совокупности системообразующих соотношений внутри языковой системы, постоянство структуры при тех или иных изменениях системы, а впоследствии на более фундаментальный и более гибкий принцип системности, позволяющий не сводить систему языка только к ее реляционному каркасу, не элиминировать ее субстанциальные и функциональные характеристики, связи с мышлением, сознанием и обществом, закономерности ее развития. Принцип системности означал реакцию на эмпиризм и атомизм эволюционного языкознания XIX в.

Третья исследовательская парадигма в языкознании, антропоцентрическая (коммуникативня, функциональная, коммуникативно-прагматическая, или просто прагматическая), оформляющаяся в последние десятилетия, опирается на принцип деятельности и провозглашает приоритет факторов, обеспечиваю­щих успешное использование языка субъектом коммуника­тивной деятельности для достижения своих целей. Этой парадигме лингвистика обязана утверждением фактора человека как субъекта деятельности в самом широком смысле, деятельности общения, коммуникативной и речевой деятельности, более тесным включением в круг человековедческих наук. Принцип деятельности, в свою очередь, может трактоваться как реакция на умаление в таксономическом, системно-структурном языкознании роли человеческого фактора.

Каждая из трех названных лингвистических парадигм, испытывая воздействие философских и общенаучных принципов определенной эпохи, предлагает свой подход к пониманию границ предметной области языкознания, соотношения частей языкового феномена как сложного и противоречивого целого, их значимости в развертывании лингвистического знания, вырабатывает свой содержательно-концептуальный аппарат, свои методы и процедуры исследования.

Выдвижение на передний план то принципа историзма, то принципа системности, то принципа деятельности, как раз и определяющее направление исторического развития языкознания XIX—XX вв., не есть, однако, процесс замены одной лингвистической парадигмы другой. Появление очередной из них не ведет к исчезновению дру­гой или других. Происходит лишь смена акцентов в воззрениях на языковой феномен, на первый план выдвигаются то эволюционная, то организационная, то функциональная стороны этого феномена. Устанавливаются и развиваются новые связи между дисциплинами, изучающими эти стороны языковой действительности. (Сусов и Калинин)