Хронология основных событий 6 страница

Несколько расширилась хозяйственная самостоятельность колхозов _в планировании, в разработке своих уставов. В 1955 г. было принято по­становление, согласно которому колхозы могли сами определять, сколь- ко и что сеять, какие виды скота и в каких количествах содержать, _а доводить до них лишь задания по заготовкам сельскохозяйственной про. дукции. В 1956 г. колхозы получили право изменять свои уставы. Резко уменьшился налоговый пресс на приусадебные хозяйства, были отменены обязательные поставки с него. Было осуществлено освоение целинных и залежных земель. При всех многочисленных ошибках, издержках, спешке эта мера в какой-то степени оправдала себя. За 20 лет (1954-1974 гг.) целина дала стране 500 млн т зерна, был создан ряд прогрессивных тех­нологий (раздельная уборка хлебов, строительство крупных птицефабрик и т. д.). Хрущев сделал немало ошибок в повсеместном насаждении ку­курузы, но нельзя забывать, что эта культура в 1953—1958 гг. сыграла огромную роль в обеспечении животноводства кормами.

В эти же годы реорганизованы машинно-тракторные станции (МТС), их технику продали колхозам. Сама по себе необходимая мера, она была проведена ультрастремительными темпами. Затратив огромные средства на покупку техники, многие колхозы подорвали свою экономику. К тому же жизнь показала, что целесообразнее было не ликвидировать большин­ство МТС, а преобразовать их в машинно-прокатные или машинно-техни­ческие станции.

В 1955—1958 гг. осуществлялся курс на интенсификацию животноводства. Хрущев остроумно высмеял политику решения проблем животноводства только за счет увеличения поголовья, в результате которой колхозы и совхозы вынуждены были годами не выбраковывать «коров-навозниц». Хрущев процитировал в этой связи В. Маяковского: «Если тебе корова имя, у тебя должно быть молоко и вымя, а если ты без молока и без вымени, то черта ль в твоем коровьем имени».

Аграрная политика Хрущева дала значительные результаты в 1953- 1958 гг. За пять лет прирост сельскохозяйственного производства составил 34 %. Таких темпов коллективное сельское хозяйство никогда не знало. Но в конце 50-х гг. Хрущев по многим направления повернул на 180°. Администрирование, командование колхозами вновь приобрело чудовищ­ные размеры. Колхозников в массовом порядке принуждали продавать своих коров колхозам. Вновь главной задачей было объявлено увеличе­ние поголовья. В результате развитие сельского хозяйства опять стало крайне вялым.

Промышленная политика. В этой области Хрущев также предпринял ряд прогрессивных шагов. Благодаря ему произошла всеобщая «эконо- мизация» страны в том смысле, что повсюду на предприятиях разверну­лась экономическая учеба и страна была втянута (особенно в начале 50-х гг.) в водоворот экономических экспериментов. Хрущев пресек де­магогию последних лет сталинского периода, когда все советское объяв­лялось лучшим, передовым, когда была запрещена какая бы то ни было пропаганда достижений науки и техники на Западе. Было принято спе­циальное решение о всемерном использовании не только отечественного, но и западного передового опыта. Хрущев видел техническое отстава­ние советской промышленности от западной, медленное развитие советс­кой индустрии. В июле 1955 г. состоялся специальный Пленум ЦК КПСС, посвященный техническому прогрессу. Была осуждена нелепая теория о том, что преимуществом социализма является отсутствие морального из­носа техники, что при социализме техника должна работать до полного физического износа.

Анализируя развитие индустрии на Западе, Хрущев выявил тенденцию ускоренного роста химической промышленности, связанную с ее исклю­чительно высокой экономической эффективностью. Он взял этот опыт на вооружение и выдвинул лозунг химизации народного хозяйства. Сред­негодовой прирост капитальных вложений в химическую индустрию в 1958—1963 гг. в 3 раза превышал такбй прирост в целом по народному хозяйству. Огромные капитальные вложения в химическую отрасль были намечены и на последующие годы. В результате в 1965 г. по сравнению с 1950 г. производство минеральных удобрений увеличилось примерно в 6 раз, синтетических и пластических масс — в 13 раз, химических воло­кон — в 17 раз.

Хрущев сломил сопротивление консерваторов, цеплявшихся за па­ровозную тягу на железнодорожном транспорте. Главным их идеологом был Л. Каганович, провозгласивший: «Я за паровоз. Я против тех, кто говорит, что паровоза у нас не будет». Хрущев же, отметив, что электри­ческая тяга в 4 раза экономичнее паровозной, предложил в 1956 г. при­нять генеральный план электрификации железных дорог сроком на 15 лет. План был успешно осуществлен, и уже в 1967 г. удельный вес паровоз­ной тяги на железнодорожном транспорте составлял лишь 7,6 %.

Однако Хрущев не понял важного обстоятельства: технический прогресс на Западе (информационная революция, внедрение компьютерной техни­ки, передовых технологий) ведет к интенсификации производства и эко­номии сырья и материалов, к ликвидации необходимости наращивать объе­мы производства многих видов продукции в прежних масштабах. Игнорируя это, программа КПСС, принятая XXII съездом (1961 г.) на длительную пер­спективу, намечала колоссальный количественный прирост объема про­изводства: в течение 20 лет — в 6 раз.

Хрущев не заметил не только некоторых ведущих тенденций в развитии производительных сил Запада. Он не сумел понять необходимости ко­ренной перестройки производственных отношений, отказа от командно- административной системы, перехода к экономическим методам управле. ния, к конвергенции и многоукладное™ экономики. Хрущев возлагал глав, ные надежды на организационную перестройку. Одной из таких мер была ликвидация большинства промышленных и строительных отраслевых ми-^j нистерств и создание территориальных органов управления промышлен­ностью и строительством — совнархозов. К этой мере Хрущева подтол­кнул ряд причин.

Гигантские масштабы производства делали невозможным управление им из одного центра. Ведомственный подход вел к нерациональному использо­ванию оборудования. На предприятиях одних ведомств имелось много не­используемых машин, в то время как рядом находившиеся предприятия дру. гих ведомств нуждались в них. Большим злом являлись нерациональные перевозки. К примеру, одни министерства везли сборные дома из центра в Красноярский край, а другие — из Красноярска в центральные районы.

Надо сказать, что совнархозы сделали много: создали общие для ряда отраслей ремонтные заводы с более высоким производственно-техничес­ким оснащением; наладили территориальные связи и устранили часть не­рациональных перевозок; развилй производство товаров народного по­требления для местных нужд. В известной мере благодаря реорганизации в 1958 г. значительно увеличился прирост национального дохода. Ука­жем, что с точки зрения нынешних дискуссий о правах регионов созда­ние совнархозов не было совершенно бесперспективным делом.

Но возник ряд проблем. Было потеряно управление отраслью как це­лым. Часто в совнархозе имелось лишь одно-два предприятия отрасли, квалифицированно руководить которыми работники территориального органа не могли. Колоссально развилось местничество.

На завершающем этапе своей политической деятельности Хрущеву ста­ло ясно, что перестройка управления промышленностью и строительством не дала ожидаемого экономического эффекта. И Хрущев обратился к лучшим представителям экономической науки, предлагавшим принципиально иные подходы к делу. У него нашли поддержку идеи харьковского эко­номиста Е. Либермана о расширении самостоятельности предприятий и повышении роли прибыли. Но до практической реализации этих предло­жений дело не дошло.

Социальная политика. Для Сталина человек был лишь средством к до­стижению целей. Великой заслугой Хрущева было то, что центром, целью политики он стремился сделать человека. Уже на июльском (1953 г.) Пле­нуме ЦК Хрущев заявил: «А какой же коммунизм, если нет лепешек и масла?»

Хрущев немало сделал в социальной области: увеличил минимальный заработок в государственном секторе на 35 %, удвоил размеры пенсии для рабочих и служащих, ввел в масштабах всей страны пенсионное обес- „ечение колхозников (правда, весьма скромное). Но, пожалуй, наибольшей заслугой Хрущева в социальной сфере было коренное улучшение жилищ­ных условий народа. После снятия Хрущева стало модным издеваться над «хрущебами», рассказывать анекдоты о «наследстве», оставленном Хру­щевым: разделенных обкомах и совмещенных санузлах. Многие быстро забыли, что в начале 50-х гг. большинство людей жило в коммунальных квартирах, бараках и подвалах, что у десятков миллионов горожан все удобства были во дворе. Было предано забвению и то, что при Хрущеве развернулось гигантское жилищное строительство индустриальными ме­тодами, что по его темпам страна вышла на первое место в мире, что с 1955 по 1964 г. городской жилищный фонд увеличился на 80 % и в 1956- 1965 гг. половина населения получила новые квартиры. Очевидцы свиде­тельствуют: тем, кто после мытарств в коммунальных «вороньих слобод­ках» вселялся в «хрущобы», они казались дворцами.

Хрущев сделал первые шаги в борьбе с привилегиями. Вышедший из рабоче-крестьянской среды, хранивший в душе идеалы первых послеок­тябрьских лет, помнивший о скромном образе жизни партийных работни­ков начала 20-х гг., он внутренне так никогда и не принял многочислен­ных благ, дарованных Сталиным партийной номенклатуре. Он пытался если не отменить их, то хотя бы ограничить. Хрущев отменил дополнительную «закрытую зарплату» для партийных чиновников (так называемые «кон­верты»), которая была в 2—3 раза выше «открытой» и с которой не пла­тились ни налоги, ни взносы. Он резко сократил количество персональ­ных автомобилей.

В конечном счете, однако, одолеть привычки, нравы громадного «вяз­кого» слоя партийной аристократии Хрущеву не удалось. Партийная иерархия взяла верх. Но самой серьезной неудачей социальной полити- | ки Хрущева было то, что он не смог ликвидировать дефицит снабжения населения продуктами питания. В 1954-1958 гг. такой дефицит был су­щественно смягчен, но вновь резко обострился в конце 50-х и особен­но в начале 60-х гг. в результате ошибок аграрной политики Хрущева I 1959-1963 гг.

Вопросы идеологии. Хрущев пытался внести свежую струю в идео- I логическую работу. Он подверг ее острой критике за отрыв от жизни, начетничество, политическую трескотню. Он высмеял буквоедов-цитатчиков, «которые вместо того, чтобы изучать жизнь современного общества, твор- I чески развивать теорию, пытаются выискать у классиков цитату о том, как поступить с машинно-тракторной станцией в таком-то районе». Однако все это осталось декларацией. На практике никакого творчества в идео­логической работе не было. Да иначе и быть не могло, ибо рядом с подобными суждениями у Хрущева стояли требования повысить бдитель­ность в идеологической работе и строго оберегать чистоту марксистской

теории. Страх подвергнуться разносу, остракизму, быть пригвожденным «идеологическому кресту» сковывал мысль обществоведов. Монополия н новое слово в теории по-прежнему принадлежала первому лицу — _гда8_ партии. А он оставался в мире утопий о скором торжестве коммунизма и продолжал свято верить в правильность всех марксистско-ленинских идей

Политика в области культуры. Хрущев как-то сказал: «Умру я. На одну сторону часов положат люди мои добрые дела, на другую худые». Такое сочетание добрых и худых дел было у Хрущева и в сфере культуры. Пе­речислим сначала то прогрессивное, что совершил в этой сфере Первый секретарь ЦК. Прежде всего, сказав о том, что творилось при Сталине Хрущев дал возможность целому ряду писателей и публицистов создать первые правдивые произведения о сталинской эпохе.

Без прямой поддержки Хрущева, без его антикультовой линии не могли бы увидеть свет ни повесть о лагерной жизни «Один день Ивана Денисо­вича» А. Солженицына, ни оказавшееся пророческим стихотворение Е. Ев­тушенко «Наследники Сталина», ни острая сатирическая поэма А. Твар­довского о культовых временах «Теркин на том свете». Хрущев был единственным человеком, который с самого начала выступил за публика­цию повести Солженицына. «Я горжусь, что в свое время поддержал одно из первых произведений Солженицына», — писал впоследствии Хрущев. А. Аджубей в своей книге «Те десять лет» вспоминал: «В августе 1963 г. Александр Трифонович читал Хрущеву поэму «Теркин на том свете». Про­звучали последние строки. Хрущев обратился к газетчикам: «Ну, кто сме­лый, кто напечатает?!» Пауза затянулась, и я не выдержал: «Известия» берут с охотой». Поэма была опубликована».

Хрущев помог литературе и искусству и в восстановлении исторической правды о преддверии Октябрьской революции, о Гражданской войне и Великой Отечественной войне. Например, о кинофильме «Незабываемый 1919» Хрущев заметил, что в фильме Сталин изображен едущим на под­ножке бронепоезда и чуть ли не саблей поражающим врагов, и назвал фильм слащавым и приторным. Об истории публикации повести Э. Каза­кевича «Синяя тетрадь» Хрущев в своих воспоминаниях рассказывает так: «Разослали книгу всем членам президиума, и вопрос о ней был включен в повестку очередного заседания. «Кто имеет какие-нибудь соображе­ния? Почему эту книгу не следует печатать?» — спросил я. «Ну, товарищ Хрущев, — Суслов вытянул шею, смотрит недоуменно, — как же можно напечатать эту книгу? У автора Зиновьев называет Ленина «товарищ Ле­нин», а Ленин называет Зиновьева «товарищ Зиновьев». Ведь Зиновьев — враг народа». Меня поразили его слова. И я заметил: «Но послушайте, они же были друзьями и жили в одном шалаше. Были связаны многолет­ней общей борьбой против самодержавия. Как иначе они могли назы­вать друг друга?» Книга пошла в печать.

Хрущевым было начато (правда, в весьма ограниченной степени) ис­правление тех чудовищных несправедливостей и оскорблений, которые _в 40-х —■ начале 50-х гг. были допущены по отношению к замечательным деятелям литературы и искусства. В 1957 г. Тихон Хренников сказал Хру­щеву, что люди, которые в 1948 г. в Постановлении ЦК ВКП(6) «Об опере «Великая дружба» были ошельмованы как антинародные композиторы, яв­ляются признанными во всем мире корифеями музыкального искусства. Надо снять с них это клеймо. Хрущев ответил: «Мы подумаем». И в начале мая 1958 г. появилось постановление ЦК КПСС «Об исправлении ошибок в оценке опер «Великая дружба», «Богдан Хмельницкий» и «От всего сердца». В нем говорилось, что в 1948 г. «были допущены некото­рые несправедливые и неоправданно резкие оценки творчества талант­ливых советских композиторов» (Д. Шостаковича, С. Прокофьева, А. Ха­чатуряна и др.) и что это было «проявлением отрицательных черт, характерных для периода культа личности».

При Хрущеве стали выходить произведения М. Зощенко и А. Ахматовой. Не случайно А. Ахматова говорила о себе: «Я хрущевка». В этой фра­зе — признание судьбоносного значения, которое имели позитивные дела Хрущева как для страны, так и для нее лично.

Однако, пожалуй, ни в одной Сфере деятельности противоречивость хру­щевской политики, соединение в ней новаторского и реакционного не про­явились так наглядно, с такой остротой и силой, как в культуре. Хрущев как-то заметил: «В вопросах искусства я сталинист». В этих словах нали­цо преувеличение, они сказаны в полемической запальчивости, но в них есть немалая доля истины. В чем проявились сталинские подходы Хру­щева к проблемам литературы и искусства?

Он категорически отверг принципы свободы художественного твор­чества. Он заявил, что осуждение культа личности вовсе не означает, что будет ослаблено партийное руководство литературой и искусством и каж­дый сможет писать то, что ему заблагорассудится. Хрущев подчеркнул: партия будет последовательно, твердо, непримиримо выступать против любых идейных шатаний и попыток нарушить нормы жизни нашего об­щества. При этом «идейные шатания» трактовались весьма широко. Раз­носной критике подверглись те поэты, писатели, публицисты, художники, которые тогда и не помышляли о покушении на принципы марксистско-; ленинской теории и общественной собственности и даже на партийное руководство литературой и искусством, а лишь стремились к искренности в литературе, к развитию в ней многообразия и критического начала, к правдивому изображению действительности, к устранению невежествен­ного вмешательства чиновников в литературные дела.

Хрущев по сути дела объявил клеветническими произведения, в которых не господствуют оптимистическое начало, светлые тона, не преобладают

и не торжествуют положительные герои. С легкой руки Хрущева стали говорить «дегтемазы» о тех писателях, которые стремятся «выискивать всевозможные пороки и недостатки, игнорируя при этом великие завое­вания советского строя», тех, кто входит в жизнь «не с парадного подъезда, а с заднего двора, с черного хода».

Справедливости ради скажем: Хрущев не вернулся к печальной памяти «теории бесконфликтности», которая проповедовала, что при социализме противоречия могут быть лишь между «хорошим и лучшим». Хрущев до­пускал возможность изображения недостатков в советском обществе, но считал, что они должны показываться лишь как отдельные, не типичные. В этой связи характерно отношение Хрущева к книге В. Дудинцева «Не хлебом единым». Книга была заклеймена Хрущевым как умышленно сгу­щающая краски, злорадствующая по поводу недостатков, стремящаяся по­казать действительность в кривом зеркале.

Зато Хрущев восславил известного лакировщика, штатного изобличителя всего живого и совестливого в литературе поэта Н. Грибачева как «по­эта-солдата», «автоматчика», «у которого меткий глаз и который точно, без промаха бьет по идейным врагам».

«Идейной чистоте» литературного творчества, пропаганде им успехов в коммунистическом строительстве Хрущев отдавал предпочтение перед его художественной силой, образностью, выразительностью, степенью воздей­ствия на умы и сердца. В личной беседе с А. Твардовским Хрущев до­вольно откровенно рассуждал: «Лучше нам плохое, лакировочное произ­ведение, но наше — оно хоть небольшую пользу сделает, чем талантливое, но не наше». В мае 1957 г., резюмируя итоги встречи Хрущева с писате­лями, А. Твардовский записал в своем дневнике: «Рады одни лакировщи­ки, получившие решительную и безоговорочную поддержку».

Общий тон выступлений Хрущева по вопросам литературы и искусства определил и его позицию относительно освещения недавнего ис­торического прошлого, «периода строительства социализма» и, в частности, «лагерной тематики». Касаясь наплыва в журналы и издательства руко­писей о жизни людей в ссылках, тюрьмах и лагерях, Хрущев отметил, что это очень опасная тема и трудный материал, что писать о ней может только человек с большой ответственностью, сумевший создать произве­дение, укрепляющее силы народа и помогающее партии, что нельзя до­пускать к этому материалу любителей сенсаций, людей, желающих «услаж­дать наших врагов». «Здесь нужна мера. Если бы все писатели стали писать только на эти темы, что это была бы за литература!» — подчеркнул Хру­щев. После публикации в 1962 г. повести А. Солженицына это был явный регресс, движение вспять.

Хрущев несет ответственность за ту вакханалию оскорблений, которая развернулась вокруг романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», за объяв­ление замечательного поэта и писателя «литературным власовцем», за ис­ключение его из Союза писателей. Правда, публично Хрущев роман не осуждал, но известно, что травля Пастернака была им санкционирована.

Хрущев подверг грубым нападкам молодых талантливых поэтов: А. Воз­несенского, Е. Евтушенко, Р. Рождественского. Особенно досталось Воз­несенскому. На одной из встреч художественной интеллигенции с ру­ководителями партии Хрущев орал на него: «Клеветник! Предатель! Посредник наших врагов! Для таких — самый жестокий мороз! Вон из нашей страны!» Евтушенко Хрущев критиковал прежде всего за стихот­ворение «Бабий Яр».

Хрущев негативно отнесся к произведениям Ильи Эренбурга: мемуарам «Люди, годы, жизнь» и повести «Оттепель». Ему не понравилось, что пи­сатель не проявил большевистской нетерпимости к представителям аван­гардного искусства, что он «все изображает в мрачных тонах... с пози­ций постороннего наблюдателя».

Особенно разносной, оскорбительной, грубой критике, более похожей на издевательское шельмование, были подвергнуты художники-абстракционисты Э. Неизвестный и Б. Жутовский. Хрущев объявил абстракционизм одной из форм буржуазной идеологии, а поскольку мирное сосуществование с буржуазной идеологией невозможно, считал Хрущев, абстракционизму нет места в социалистическом искусстве.

Хрущев проявил крайний субъективизм в оценке даже такого последо­вательного советского произведения, каким был фильм М. Хуциева «Зас­тава Ильича».

Каковы причины многочисленных ошибок Хрущева в вопросах лите­ратуры и искусства? Иногда главной из них объявляют невежество Хру­щева. Вряд ли можно безоговорочно согласиться с подобной точкой зре­ния. Важнейшие истоки просчетов Хрущева в рассматриваемой сфере иные. Во-первых, он был убежден в партийности литературы и искусства и в связи с этим полагал, что ему как главе партии принадлежит роль вер­ховного судьи во всех художественных вопросах. Во-вторых (что выте­кает из предыдущего), Хрущев считал, что ненужным, вредным в искусстве является все то, чего он сам не понимает. В-третьих, сказалось и то, что некоторые осужденные им произведения он сам не читал, а доверился характеристикам «главного околоточного» — М. Суслова; так было, к при- меру, с романом Б. Пастернака «Доктор Живаго». В-четвертых, как писал сам Хрущев в воспоминаниях, «решаясь на приход оттепели и идя на нее сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаи­вались ее, как бы из-за нее не наступило половодье, которое захлестнет ^нас и с которым нам трудно будет справиться».

Но хрущевский подход к «провинившимся» писателям и поэтам су­щественно отличался от сталинского. Суть этих отличий можно свести к

следующему. Во-первых, нельзя зачислять критикуемых в лагерь врагов В 1959 г. Хрущев заявил: «Дудинцев никогда не был нашим врагом и не был противником советского строя». В 1963 г. Хрущев назвал Неизвест- ного «честным и способным» и предложил прекратить его травлю, да_т. ему возможность показать своим творчеством, «как он служит народу, Во-вторых, людей литературы и искусства, совершивших ошибки, не еле- дует записывать в безнадежно неисправимые. В-третьих, надо уметь про- тягивать руку тем, кто намерен исправить свои ошибки. На III съезде со­ветских писателей в 1959 г. Хрущев подчеркнул: «Лежачего не бьют». «Если в идейной борьбе литератор выразил готовность встать на правиль­ные позиции, — говорил Хрущев не съезде, — не отмахивайтесь от него, поймите его, подайте руку, чтобы он мог в ряд встать, вместе работать», В-четвертых, чистить «сад литературы и искусства» надо разумно, не ис­требляя самого сада. «С теми, кто рубит под корень полезные, плодоно­сящие деревья, — отметил Хрущев, — нам не по пути. От них доброго не жди».

Такие высказывания Хрущева в известной мере сдерживали нападки «подручных партии» в литературной среде, посредственностей и без­дарностей, готовых стереть с лица земли все живое, талантливое, творческое в литературе и искусстве.

Никто из критикуемых Хрущевым авторов не был репрессирован. Ко­нечно, это слабое утешение. И сейчас нельзя без боли читать горькие слова из стихотворения А. Галича «Памяти Бориса Пастернака»: «Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели... Ах, осыпались лапы елочьи, отзвенели его метели, до чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели». И все же хрущевские времена в культуре были другими, чем сталинские.

Уже на пенсии, Хрущев многое переосмыслил и пересмотрел свои суж­дения о литературе и искусстве. Вот некоторые из мыслей в его воспо­минаниях. О книге «Доктор Живаго»: «Не могу себе простить того, что ее запретили у нас». Об Эрнсте Неизвестном: «С моей стороны прояви­лась грубость, и если бы я встретил его сейчас, то попросил бы проще­ния». О джазе: «Бороться с тем, что не нравится, нельзя». Главные вы­воды, сделанные Хрущевым в воспоминаниях, звучат так: «...Наиболее страдающая категория советского населения — наша интеллигенция... У нас... крайне жестокая цензура... Нельзя... административно-полицей- скими мерами бороться против того, что возникает в среде творческой интеллигенции: ни в живописи, ни в культуре, ни в музыке, ни в чем!.. Нельзя ни с какой музыкой... бороться административными путями. Пусть к ней выразит свое отношение сам народ... Обязательно надо смелее предоставить возможность творческой интеллигенции высказываться, дей­ствовать, творить. Творить!» Приветствуя эти раздумья Хрущева, можно _лИщь сожалеть, что он пришел к ним не тогда, когда возглавлял партию _и государство.

Внешняя политика. Во внешней политике в первые годы после смер­ти Сталина противоборствовали две стратегии. Первую защищал В. Мо­лотов. Она исходила из тезиса о незыблемости сталинской внешней по­литики, принципиальной основой которой являлись следующие установки: 1) подготовка к третьей мировой войне, которая в перспективе неизбеж­на (в апреле 1945 г. Сталин во время приема правительственной делега­ции Югославии сказал: «Война скоро кончится, через 15-20 лет мы оп­равимся, а затем снова!»). Поэтому общий курс на «холодную войну» должен быть сохранен, а «железный занавес» должен оставаться непро­ницаемым; 2) осуществление полного и безоговорочного диктата Советс­кого Союза по отношению к другим социалистическим странам, насаж­дение в них точной копии сталинского «социализма»; 3) проведение политики недоверия и даже враждебности к странам «третьего мира», осо­бенно к Индии (Сталин считал Индию империалистической марионеткой и направлял Индийской компартии инструкции о свержении «реакцион­ного правительства Неру»)..

В противоположность этим установкам Хрущев выдвинул и осуществил принципиально иную стратегию. Первым ее направлением была разработка тезиса о возможности предотвращения войн в современную эпоху и про­возглашение мирного сосуществования генеральной линией внешней по­литики Советского Союза. В рамках этого курса были улучшены отно­шения между великими державами, заключен мирный договор с Австрией и выведены войска с ее территории (1955 г.), установлены дипломатичес­кие отношения с ФРГ и Японией (1955-1956 гг.), подписан договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах (1963 г.), приотк­рыт «железный занавес», осуществлены многочисленные визиты Хрущева в капиталистические страны, в том числе в США.

Вторым направлением хрущевской стратегии явилось предоставление со­циалистическим странам большей самостоятельности, признание за ними права учитывать свои экономические, политические, культурные и нацио­нальные особенности при определении форм и путей перехода к социа­лизму. В этой связи в 1955 г. были нормализованы отношения с Югосла­вией. Китай в 1954—1955 гг. стал привилегированным союзником СССР. В принятой в октябре 1956 г. Декларации правительства СССР говори­лось, что страны социалистического содружества «могут строить свои вза­имоотношения только на принципах полного равноправия, уважения тер­риториальной целостности, государственной независимости и суверенитета, невмешательства во внутренние дела друг друга».

Наконец, третьим направлением в стратегии Хрущева стало осуществле­ние исторического прорыва в развивающиеся страны. Визит Хрущева и

Булганина в Индию (1955) носил триумфальный характер. Индии 6 I предоставлены крупные кредиты. Египет, Сирия, Алжир стали союзник СССР. ^ВДн|

Но во внешней политике Хрущева было и немало принципиально! верного, ошибочного, авантюристичного. Хрущев, твердо убежденный в щ. ровом торжестве социализма, яростно восставал против мирного сосу ществования в области идеологии. Содержание и тон его выступлений I по внешнеполитическим вопросам часто носили вульгарно-пропагандист. j ский характер. Заявляя о необходимости «закопать капитализм», расхва­ливая и всячески преувеличивая советскую военную мощь, он объектив-1 но запугивал обывателя на Западе и помогал крайним воинствующим силам в западных странах осуществлять гонку вооружений, проявлять неуступ, чивость. Хрущевская авантюра с размещением советских ракет на Кубе! поставила мир на грань ядерной катастрофы.

В значительной мере декларативными оказались обязательства Хрущева не вмешиваться во внутренние дела социалистических стран. Хрущев (прав­да, после долгих колебаний) силой подавил народное восстание в Венг­рии. Он обрушился с грубыми нападками на программу Союза коммуни-' стов Югославии, в которой отстаивался и пропагандировался югославский путь к социализму. Экономическая помощь Хрущева развивающимся стра­нам часто была чрезмерной, расточительной, оказывалась не тому, кому надо. Советская страна потеряла на этом многие миллиарды рублей,

Особо следует сказать о роли Хрущева в советско-китайских отно­шениях. В нашей литературе иногда проводится мысль о равной ответ­ственности Хрущева и Мао Цзэдуна за ухудшение этих отношений. Ут­верждается, что Хрущев взирал на Китай свысока, что он в Пекине в 1958 г, не проявил мудрости, гибкости, такта. Да, Хрущев не был образцом дипло­матического искусства в отношениях с китайским руководством. Но глав­ная вина за ухудшение советско-китайских отношений лежала все же на Мао Цзэдуне. Позиции маоистского руководства по принципиальным воп­росам внешней политики были таковы, что, будь Хрущев даже гениальным политиком, будь он архитерпимым, сверхосторожным и предельно лояль­ным, ухудшение советско-китайских отношений в то время было все рав­но неизбежным, поскольку Мао не мог согласиться с критикой культа лич­ности Сталина, ибо она выбивала почву из-под ног у него самого. Хрущев по существу, смотрел в корень, когда, возвращаясь из Китая, бросил гру­боватую фразу: «Со «старой калошей» договориться трудно. Он не мо­жет простить за Сталина». Кроме того, естественное и законное стрем­ление руководства великого Китая проводить самостоятельную политик) у Мао переросло в великодержавность, в территориальные претензии | значительную часть территории Советского Союза на Дальнем Востоке в Центральной Азии. И, наконец, маоисты выступали против политики мир
ного сосуществования. Мао делал заявления о необходимости во имя уничтожения империализма и торжества социализма во всем мире пожерт­вовать в термоядерной войне половиной человечества.