Мировоззрение и наука

Самое существенное отличие человека от животного мира заключается в том, что последнее существует в природе, а первый – в культуре. Осознание этой оппозиции проходит через всю историю человечества. Ясно, что мировоззрение является частью сознания и важно найти эту границу.

 

 

Мировоззрение радикально субъективно, ибо оно выражает отношение «человек – мир». Главная отличительная черта мировоззрения состоит в том, что оно направлено на понимание и освоение человеческого отношения к миру. Некоторые виды мировоззрения делают упор на мир, другие (большинство современных видов) ставят в центр человека. Но все они, так или иначе, выражают объединяющую связь внешней реальности и человека. Отсюда вытекает замечательная целостность мировоззрения, представленная тремя элементами: человеком – миром – отношением между ними.

Отношение «человек - мир» отличает мировоззрение от практического опыта и научного знания. Для опыта повседневной жизни присуща узкая утилитарность и нацеленность на отдельные вещи (продукты питания, жилье и т.п.). Круг охвата науки намного шире, но и здесь мир делится на отдельные «фрагменты», т.е. на предметы физики, химии, биологии и т.д. Если научное естествознание стремится устранить из своих результатов следы познающего человека, то мировоззрение как раз демонстрирует свою неустранимую субъективность. Она проявляется на всех уровнях: личность, социальная группа, класс, этнос и человечество. Так, уже древние этнические мировоззрения выработали три разных отношения к природе. Китайские даосы предложили созерцать природу, индийские мудрецы стали убегать от природы в глубины души. Христианские мыслители решили природу преобразовать. Хотя в современной западной цивилизации доминирует последняя установка, остальные два проекта имели исторические реализации.

 

Содержание мировоззрения составляют духовные ценности. В сознании существуют смыслы, отражающие отношение «человек – мир» через призму высоких целей и образцов или идеалов (фр. ideal – совершенство). Оценивание предмета мировоззрения посредством различных идеалов дало на протяжении исторического времени многообразие ценностных образов: душа, духи (миф); бог, чудо (религия); добро, зло (мораль); красота (искусство).

Структуру мировоззрения образуют духовные чувства, жизненная мудрость и ценностные теории. В своей жизни человек испытывает большой спектр чувств. Если это впечатления и эмоции, где переживаются узкие, частные явления природы и общества (зубная боль, радость по поводу хорошей оценки и т.д.), то налицо немировоззренческие чувства. Мировоззренческие же чувства суть переживания духовных ценностей («боль за Родину», чувство красоты, вера в Бога и т.п.).

Жизненную мудрость образуют некоторые знания в виде относительно простых представлений. Такие образы отражают различные области человеческой жизни: быт, труд, политику, досуг и т.п., но все это преломляется через призму духовных норм и образцов. Обыденное мировоззрение отличается доступностью, ибо оно формируется самим образом жизни в семье, «на улице», дискотеке и других публичных местах. Жизненная мудрость представлена пословицами, поговорками, лозунгами, притчами, анекдотами и другими подобными представлениями, которые знают «все». У каждого народа исторически складывается своеобразный круг традиционных образов, вместе с типичным строем духовных чувств они образуют менталитет. К этому сводится смысл выражений: «русская душа», «японский национальный характер» и т.п.

В состав мировоззрения могут входить ценностные теории. Онисущественно отличаются от научной теории, которая содержит обобщенные знания, лишенные духовных оценок. Для ученого важно добиться объективного (лат. objectivus – предметный) знания, из которого удалены все следы и влияния познающего человека, и теоретические истины в конечном счете этого добиваются. Мировоззренческая же теория основывается на духовных оценках, через которые проявляется заинтересованное отношение человека. В теоретической религии основное духовное отношение есть «божественное – тварное», теория же искусства (эстетика) оперирует идеями «прекрасное» и «безобразное». Связь мировоззренческой теории с фактами жизни неоднозначна и в случае философии она может совсем отсутствовать. 

 

Плюрализм духовных теорий. Теоретическое мировоззрение представлено этикой, эстетикой, теологией и философией. Они отличаются не только абстрактными понятиями и спекулятивными концепциями, но и проблемным способом мышления. Духовный плюрализм придает ему своеобразную форму. Своей постановкой мировоззренческая проблема фиксирует неясность какого-то ценностного понятия или несвязность неких категорий. Так, в христианской теологии возникла проблема богооправдания: если Бог любит всех тварей, то почему в мире существует зло? Здесь можно привлекать разные идеи в качестве метода решения, что и было сделано и дало разнообразие ответов. Их критически сравнивали по различным признакам: по степени соответствия догматам, по рациональной ясности и логичности т.п. Но история показала, что конкуренция теологических ответов не приводит к конечной победе одного, религиозная духовность не терпит однообразия.

Эффект решения одной проблемы разными способами присущ всем формам мировоззрения, вся духовность демонстрирует плюрализм методов и ответов. Данная «закономерность» особо рельефно и показательно проявляется в философии. Возьмем классическую проблему онтологии: «Какая сущность определяет все бытие?» В истории философии сложилось четыре различных ответа, ставших фундаментальными идейными направлениями, существование и развитие которых определялось взаимной критикой. Речь идет о религиозной философии, объективном и субъективном идеализме и материализме. Примерно такое же положение присуще другим видам теоретического мировоззрения. И это дает основание для обобщающих выводов. Во-первых, в каждой мировоззренческой теме всегда существует несколько идеалов и ряд типичных решений, которые конкурируют между собой, но не выбраковываются. Во-вторых, если духовные проблемы не способны иметь одно, окончательное решение, они имеют характер «вечных загадок».

Пора сравнить мировоззрение с практическим познанием и наукой. Начнем с ведущих познавательных установок. Если в практике познают ради блага, то все виды миросозерцания пронизаны отношением человека к миру, где приоритетным центром всегда является человек. Они выявляют основные направления развития потенциала человечности, и это следует признать безусловным благом. Но если обычная практика занята утилитарными благами, то есть тем, что требуется для элементарных нужд, то продукты мировоззрения служат высоким интересам, являясь высшими благами. Здесь можно говорить только о «высокой практике».

Развитие науки протекает под лозунгом «познание ради познания». Данная установка также реализуется во всех теоретических формах мировоззрения, приобретая в них свою специфику. Место вопросов «как поступать?» занимают проблемы «что это такое?». Английский философ
Дж. Мур отмечал, что если основной вопрос морали «что должно делать нравственному человеку?», то основной вопрос этики «что есть добро?». Мораль направляет реальное поведение, этика же проясняет чисто концептуальные проблемы. Если Сократ вопрошал относительно добра, то его не волновала оценка тех или иных действий, он пытался раскрыть диалектику понятий. Примерно такое же соотношение между религией и теологией, искусством и эстетикой. Религиозные образы и нормы помогают верующим наладить практику культа, где происходят ритуальные акты крещения, поминовения, венчания и т.п. В теологии же важна разработка сугубо теоретических вопросов веры: разработка догматов, критика ересей и т.п. На этом фоне особое положение занимает философия, у нее нет практического «двойника». Вместе с тем наряду с единством теоретической науки и теоретического мировоззрения у них существуют радикальные отличия.

Если в науке логика действует универсально, то в мировоззрении она имеет частые исключения. Общепризнанно, что все научные знания, включая теории, должны удовлетворять требованиям формальной логики. Главной нормой здесь выступает внутренняя непротиворечивость. Через призму этой нормы оцениваются все системы научного знания и особенно теоретические конструкции. В математических науках данный императив является единственным универсальным критерием истинности. Любое когнитивное противоречие или логический парадокс, которые обнаруживаются в математической концепции, ставят ее под законное сомнение и делают проблемным предметом.

Каковы же взаимоотношения мировоззрения с логикой и ее законами? Все исследователи архаичного мифа едины в том, что он находится не в ладу с элементарными нормами логики. Французский исследователь К. Леви-Брюль заявлял о явной алогичности мифомышления, где возможно все, что угодно. Проанализировав огромный пласт древних мифов, англичанин Дж. Фрэзер (1854-1941) пришел к выводу, что они демонстрируют высокую терпимость к логическим противоречиям, и для них типична «оборотническая логика». Суть последней сводится к превращению одной противоположности в другую в рамках единого отношения. Здесь явно нарушаются закон тождества и норма непротиворечивости. В своих исследованиях француз К. Леви-Стросс выявил феномен «бриколажа», где между явлениями самого разнородного характера может установиться тесная связь. Итак, множество мифов не соответствует логическим нормам.

Историческую эстафету духовности мифы передали религиям многобожия. Казалось бы, эти более поздние продукты культуры должны были обрести логическую правильность, но это не произошло. Странные с современной точки зрения метаморфозы духов уступили место сверхъестественным чудесам богов. Только религиозная вера может согласиться с актом рождения богини Афины из головы Зевса. Парменид недоумевал по поводу рождения олимпийских богов и их бессмертия. Конечно, не все содержание представлений религии иррационально. Многие ее образы связаны логическими нитями и удовлетворяют нормам логики. Там, где идет речь о природных явлениях (смена дня и ночи, времена года и т.п.) и обычной человеческой жизни, включенных в религиозную картину, все логично. Совсем другое – боги и их действия. Здесь логика уступает место вере, которую очень точно аттестовал Тертуллиан: «Верую, ибо абсурдно». В мировых религиях (христианстве, исламе) попытались дать определение Бога. Если он воплощает в себе всеполноту, то его нужно определять через конъюнкцию «всех совершенств» - «Всемогущий», «Всезнающий», «Всеблагой» и т.п. Но с другой стороны, сущность Бога уникально проста, что исключает любую составную сложность. Таким образом, в понятийном определении Бог не может быть ни логическим произведением свойств, ни особой суммой атрибутов. Неразрешимость теологического парадокса налицо: Бог имеет много «совершенств» и должен остаться простым единством. Алогичный, но ценностный выход был предложен в виде отрицания определения как такового со стороны «негативной теологии».

На религию весьма похоже искусство. Ему также присуще сложное соотношение логического и нелогического, оно распространяется как на художественное творчество, так и на его продукты. Общепризнано участие воображения и фантазии в создании художественных образов. Свободная игра психики существенно обогащает и усиливает работу ума, что позволяет мастеру умело сочетать чувственность и знания в структуре произведения искусства. Именно так дух народных талантов произвел на свет сказки, легенды и другие шедевры. Если мы возьмем русские народные волшебные сказки, то игра образов здесь отнюдь не хаотична и не случайна. Исследования российского ученого В. Проппа (1895-1970) выявили в них наличие устойчивых логических схем с немногими повторяющимися сюжетами. Следовательно, и искусство сочетает логическую нормативность с творческими отклонениями от нее.

Если в математике и других научных теориях логические противоречия устраняются как ошибки, то в теологических догматах парадоксы превращаются в священные формулы. Какое же место занимает логика в теоретических формах мировоззрения? Для сравнения здесь нужно взять науку с дедуктивно-аксиоматическим построением теории. Типичным образцом этого выступает геометрия Евклида. Аксиомы здесь представляют собой четко сформулированные положения, в которых абстрактно концентрируются эмпирические обобщенные значения. Количество аксиом должно быть сравнительно небольшим, они обязаны сочетаться друг с другом непротиворечивым образом и не должны дублировать друг друга. Обязательное свойство аксиомы – ее логическая невыводимость из других положений. Если такое требование нарушается, положение теряет постулативный характер теоретической веры и становится одной из теорем. Когда минимальный список аксиом установлен, к ним применяют правила логики и осуществляют дедуктивный вывод следствий - теорем. Они уже оцениваются в качестве логически доказанных суждений. Математики признают, что самым сложным этапом является установление аксиом, здесь от ученого требуются творческие способности разума, не совпадающие с логикой, но разделяющие с нею общий рациональный характер (интуиция, догадка, воображение).

В теоретических формах мировоззрения имеет место процедура, близкая к научной аксиоматизации. Речь идет об установлении исходных принципов в отдельных концепциях. В теологии исходные начала получили название догматов. Исходным первичным материалом для них выступают «священные книги» типа Библии (Ветхий и Новый заветы). Их содержание составлено из иносказаний, метафор, притч и других непрямых высказываний. Такая запутанная ткань значений предполагает высокую вариативность истолкований. Одно и то же библейское положение разными людьми понимается по-разному. Эти возможности стали реализовываться уже в первые века христианской эры в виде ересей.

Весьма актуальной стала задача создания христианской теологии, где библейские истины смогли бы приобрести понятийную ясность и логическую последовательность. В качестве возможных методов теоретизации предстали два когнитивных ресурса: логико-научная культура и греческая философия. Логическая стратегия столкнулась с принципиальными трудностями: нельзя дать логическое определение Бога и т.п. От нее пришлось отказаться, и теологи обратились к диалектике, которая признает положительную роль противоречий и вполне терпима к парадоксам. Данная философия помогла конструировать божественные истины в органичных синтезах противоположных утверждений. На этом пути и возникли все христианские догматы. Можно лишь удивляться образу Святой Троицы, предполагающему Одно в Трех и Три в Одном. Однако формула догмата гласит: Бог един в сущности и троичен в лицах – ипостасях, а они «нераздельны и неслиянны».

Если теоретическая наука отличается логическим доказательством, то в теологии действует псевдодоказательство. У аксиом и догматов разные способы функционирования. В науке аксиомы являются основой дедуктивного доказательства, теоремы суть частные выводы из аксиом. В теологии также практикуются дедуктивные рассуждения, но они далеки от строгости научно-логических цепочек. Известно, что из противоречивых положений может следовать что угодно (Аристотель). Если научная дедукция подобна непрерывной линии, то ценностное следование напоминает пунктирную линию. Здесь сама траектория мысли неопределенна и в ней обязательны скачки мысли, что говорит о слабой контролирующей дисциплине теологического разума. Кроме того, дедукция в нем не является приоритетом. Попробуем проанализировать тот способ обоснования, который использовал Фома Аквинский при доказательстве бытия Бога. Во всех пяти ходах в качестве исходного фигурируют ссылки на движение, красоту и т.п., то есть на следствия тварного мира, а конечный вывод относится к Творцу. Такое движение от относительного к абсолютному, от частному к универсальному скорее ближе к индукции, чем к дедукции. Конечно, и эта «индукция» весьма далека от научного приема и больше сродни казуистической логике с ее ценностно-избирательной структурой аргументов «за» и «против». И действительно, в средневековой схоластике многообразие доводов усиливает положение определенного тезиса, а привлечение догматов подводит окончательную черту. Вместо дедуктивного вывода здесь фигурирует избирательное накопление доводов, склоняющие чашу весов в нужную сторону. Здесь можно говорить об «условной индукции». Итак, теологическое мышление, формирующее и использующее догматы, весьма далеко от дедуктивно-аксиоматического метода науки.

Философия рационально едина с теоретической наукой, но не тождественна с ней. Сравнение с наукой является сквозным и для истории философии. Вплоть до XIX в. многие мыслители склонялись к подчеркиванию единства: философия есть высшая наука (Аристотель) или философия в будущем способна стать теоретической наукой. Начиная с И. Канта, усиливается линия различения и противопоставления науки и философии.

У философии и научно-теоретической мысли есть много общего. Если взять феномен проблемности, то здесь действует единая норма связности. Различие же заключается в когнитивном материале, к которому она применяется. В научно-теоретическом исследовании таковым выступает многообразие родственных, но бессвязных эмпирических обобщений и, кроме того, любые несогласованности между теоретическими компонентами. Примером первой разновидности теоретической проблемы был вопрос, который поставил Ч. Дарвин в начале создания эволюционной теории. Ко второму виду можно отнести согласование теоретической механики и электродинамики, что было проблемой А. Эйнштейна в его работе над специальной теорией относительности. Ту же норму связности философы применяют к композициям, состоящим из универсальных высказываний. Так Платон осмысливал вопрос: «При каких условиях бессмертная душа может сочетаться со смертным телом?» Элеатов, атомистов и Аристотеля волновала дилемма: мировая субстанция делится до некоторого предела или до бесконечности? Различие предметов здесь очевидно: одно дело размышлять над частным и дисциплинарным знанием, совсем другое – вопрошать о мире, человеке, познании. Последнее характеризует отношение «человек – мир» в самом общем виде.

Если наука добивается однозначных решений, то философия живет плюрализмом ответов. Решение любой научно-теоретической проблемы предстает в виде множества предположений.Но ученые не успокаиваются на этом и занимаются их выбраковкой. В науке вопрос задается по поводу объекта, в связи с его определенным аспектом, и наличие нескольких пробных ответов оставляет научное сообщество в информационной неопределенности. Э. Мах провел удачное сравнение ученого с детективом. По поводу убийства последний выдвигает несколько версий, но из них должна остаться только одна, которая раскрывает преступление. Точно так же ведут себя и ученые, только их способы отбора имеют свои особенности.

Исторически в науке сложились правила оценки того, какие теории следует считать истинными, то есть относительно законченными результатами. Во-первых, это норма непротиворечивости: в содержании теории не должно быть логических противоречий. Любая научная гипотеза всегда оценивается в свете данного требования. Во-вторых, всякое новое предположение должно соответствовать ранее сложившимся фундаментальным принципам. Такая преемственность в науке обязательно поддерживается. Если брать физику, химию, космологию и родственные им дисциплины, то любая гипотеза оценивается здесь на предмет соответствия закону сохранения энергии. Там, где не сохраняется баланс энергий, нет никаких шансов на выживание пусть даже и очень интересных догадок. В-третьих, теоретические гипотезы должны иметь выход к чувственным фактам. Данный критерий исключает только математику и логику.

Философское познание лишь частично соответствует научным нормам. Большинство философских доктрин отвечает требованию непротиворечивости. Так, логическую последовательность и рациональную строгость Платон считал обязательным признаком философской мысли. Этой установке следовал Аристотель, разработавший первую теорию логики суждений. Следует признать, что в разных направлениях идеал непротиворечивости проявляется по-разному. Если представители материализма и субъективизма весьма строго соблюдали логическую непротиворечивость, то в учениях объективного идеализма, религиозной философии и диалектического материализма эта норма ограничивалась принципами диалектики. Главное требование диалектики состоит в признании законности теоретического единства противоположностей, что является антиподом нормы непротиворечивости. С этой точки зрения немецкий логик А. Тренделенбург (1802-1872) критиковал философские построения Гегеля. Для него гегелевский принцип тождества бытия и мышления был явным нарушением почти всех законов формальной логики.

В философии роль нормы непротиворечивости относительна, соображения логики здесь подчиняются сугубо философским принципам. Для Платона, Николая Кузанского и Гегеля диалектика бытия была ценнее требований логики. В их доктринах содержатся целые группы формально-логических парадоксов, но позднейшим сторонникам диалектики и в голову не приходила мысль об их устранении, как это происходит в науке. Вот почему развитие философии радикально отличается от развития научно-дисциплинарных теорий. Если эти теории совершенствуются по пути кумулятивного прогресса, где противоречия рано или поздно устраняются, то в философских учениях антиномии как бы «застывают» и остаются вечным наследием того или иного мыслителя. Они могут стать предметом научной критики (Тренделенбург – Гегель), но такое отношение не развивает данную доктрину, потому что является внешним и сугубо оценочным. Некоторая кумуляция возможна только в рамках школы, где ученики стремятся совершенствовать учение своего учителя. Но, устраняя логические противоречия, они создают новые учения (так Аристотель критиковал Платона). Если в науке критика усиливает единство теории, то в философии концептуальная критика работает на расширение идейного разнообразия. Последнее можно признать кумуляцией, но она не имеет характера линейно-логической концентрации. В науке кумуляция знания конвергентна, в философии (и в любой форме мировоззрения) этот процесс дивергентен.

Своеобразно представлена в философии и норма соответствия новых результатов фундаментальным принципам. В общем плане новое знание оценивается через призму старых и авторитетных идей. Однако содержание предлагаемых концепций и характер сверки отличаются радикальными особенностями. В науке для групп родственных дисциплин (естествознание, гуманитарные и технические науки) и отдельных наук существуют единые и сквозные принципы. В философии такое интегральное единство отсутствует и действует многообразие «направленческих» принципов, вытекающих из плюрализма базисных решений.

Критерий эмпирической проверки радикально отличает науку от философии. Если фундаментальная проблема получает несколько теоретических гипотез, то в их выбраковке и сведению к одной теории решающая роль принадлежит чувственным фактам. Такого выхода у философии нет. Правда, следует признать ее косвенную связь с фактической реальностью, имея в виду участие философии в научных исследованиях и практических разработках. Философские идеи влияли и влияют на становление фундаментальных гипотез науки. Поскольку научные гипотезы проходят стадию эмпирической проверки, то есть смысл признать опосредованную связь философии с миром чувственных фактов. Но это вовсе не означает, что эмпирический опыт способен свидетельствовать в пользу той или иной философской идеи. Его влияние распространяется только на теоретические элементы науки.

Итак, в науке единые принципы позволяют по одной проблеме получать, в конце концов, одно решение, и этим цикл отдельного теоретического исследования завершается и уступает место другому циклу. В философии такая завершенность невозможна из-за плюрализма принципов по каждой проблеме. Имея дело с определенной проблемой, философы выбирают разные принципы, и их предпочтения дают спектр разных решений.

 

 

Такая спекулятивность роднит философию с другими формами теоретического мировоззрения – эстетикой, теологией, этикой. Сквозной чертой мировоззренческой теории выступает идейно-нормативный плюрализм. Не может быть одной теологии, единственной эстетики, и единой философии. Если наука демонстрирует интернациональную общезначимость, на фоне которой «арийская наука» и «советская наука» выглядят неудачными экспериментами, то богатый букет этнических философий, многообразие теологий (буддизм, ислам, протестантизм и т. д.) и других теоретических форм никого не удивляет. Здесь совершенно не работает норма объективной истинности, и результаты мышления не подпадают под оценку «истинно – ложно». Мировоззренческая теория ориентируется не на познание реальности, а на изобретение и развитие духовных ценностей, конструируемых в рамках отношения «человек – мир».

 

	Научное познание		Мировоззренческое познание
1	Познание ради знания	1	Познание ради духовных ценностей
2	Универсальность норм логики	2	Приоритет духовности над логикой
3	Идеал объективной истины и кумулятивный прогресс знаний	3	Плюрализм методов и решений
4	Предпосылочное знание закрепляет рациональная вера	4	Единство рациональной и иррациональной форм веры
5	Органическая связь теорий с эмпирическим опытом	5	Связь теорий с эмпирической практикой нарушается спекулятивным умозрением

 

 

Девиантная наука.

 Наука рождалась из ненаучных типов познания. Наука намного моложе ненауки. Если практика и мировоззрение сформировались вместе с homo sapiens, то элементы науки возникли весьма поздно – в эпоху развитых рабовладельческих цивилизаций. Отсюда естественное происхождение первичных форм научного познания из особых форм практики и мировоззрения. Из хозяйственной практики и религиозного культа возникли наблюдательная астрономия и вычислительная математика. Элементы научного теоретизирования вызревали вместе с философской спекуляцией и теологией. Античные философы (Платон и Аристотель) заложили основы ценностных идеалов науки.

В смешанных формах познания господствуют ненаучные ценности. Чистые типы познания суть продукты абстрактной мысли, реальная жизнь предпочитает конкретные смеси. Хотя сейчас можно представить мировоззрение и практику в их обособленности, древняя же магия была практикой мифа, а поздний культ сочетал религиозные образы со священным действием. Если философия помогала становлению научного способа теоретизирования, то существовала натурфилософия, где философия была госпожой, а начинающаяся наука – служанкой. В средние века роль госпожи взяли на себя христианство и ислам. Данные формы мировоззрения навязывали науке свои правила игры. Античная философия дала исследованию ориентацию на умозрительную истину, а мировые религии – на спасение души. Диктат духовных идеалов обернулся запретом научного эксперимента. Возрождение и Новое время прошли под знаком освобождения науки и её становления как самостоятельного типа познания. Из «натуральной философии» и носителя «низких истин», т.е. из маргинального поиска наука к XIX в. превратилась в единственное подлинное («положительное») познание, что в стиле обратного движения маятника приоритетов  и заявили позитивисты (О. Конт и др.).

От астрологии к астрономии, от алхимии к химии. Интересные синкретизмы выросли в древности на стыке мировоззрения, практики и исследовательского поиска. Речь идет об астрологии и алхимии. Из религий многобожия астрология взяла основной образ – судьба каждого человеческого индивида определяется небом. Если положение звезд в созвездиях Зодиака со временем меняется и все это надо связать с биографическими датами, то здесь не обойтись без элементарной астрономии и математики, они и стали представлять науку. Гороскопы стали составлять еще до нашей эры и тогда двенадцать созвездий зодиака стали двенадцатью «домами», куда последовательно в течение года перемещается Солнце. Но с тех пор из-за прецессии оси Земли относительно плоскости орбиты система небесных координат сместилась. Солнце в точке весеннего равноденствия уже давно появляется не в созвездии Овна, а в созвездии Рыб, и свой годовой путь оно проходит через тринадцать созвездий. Но астрологические гороскопы продолжают учитывать только двенадцать «домов». Это объясняется тем, что главная цель астрологии несла и несет прагматический характер – надо удовлетворить естественный интерес клиента знать своё будущее и в известных пределах влиять на него. Вполне понятно, что наука здесь играет побочную и второстепенную роль, обслуживая корыстную прагматику, усиленную духовной компонентой («звезды не лгут»). Многие выдающиеся астрономы прошлого (Кл. Птолемей, И. Кеплер и др.) занимались астрологией, которая давала существенные финансовые средства для жизни ученых. Вместе с тем, они хорошо понимали статус астрологии как технической практики, отделяя её тем самым от познания как такового. К середине XVIII в. астрономия окончательно отделилась от астрологии.

Такую же метаморфозу испытала алхимия, которая упоминается ещё в текстах III в. до н. э. Её цели всегда были прагматичными: превращение «неблагородных металлов» в серебро и золото, а также получение эликсира молодости. Идейной основой алхимии был мифологический анимизм – если всё одушевлено, то и «металлы» (химические вещества) являются живыми существами, которые «растут» от «неблагородного состояния» (сера, железо, ртуть и т.п.) к «благородному» (серебро, золото). Этот рост протекает за тысячи лет и его можно ускорить «философским камнем», т. е. особой химической смесью в качестве катализатора. Эти заблуждения обрекали все опыты алхимиков на неудачи. (Побочно были открыты только четыре химических элемента). И вот на рубеже XVIII и XIX вв. англичанин Д жон Дальтон (1766-1844) заменил анимизм и учение о «трансмутациях» атомизмом. Цели утопической прагматики уступили место проблематике изучения химического состава природы и его превращений. Так возникла научная химия.

Выработка собственных идеалов сделала исследование наукой. Главным достижением классической науки стало создание своей системы ценностей. Магистральной целью познания была признана объективная истина, не зависящая от научного субъекта. Предметом науки стали природа и социум, были узаконены права эксперимента в деле развития научных знаний. Конечно, расставание с натурфилософской спекуляцией и образом Бога проходило не сразу и вовсе не гладко. Отцы экспериментального естествознания – Р. Декарт, И. Ньютон, Г. Лейбниц – весьма часто прибегали к помощи Бога. И всё же через деизм и другие промежуточные формы новые идеалы постепенно утверждались. В дальнейшем они совершенствовались и специфицировались, став ценностной системой, где ядром выступает стратегическая цель (чистое познание ради знания) и ориентация на объективную истину. Данная система и обеспечивает саморазвитие науки, придавая ей неуклонный прогресс.

Группа познавательных феноменов паразитирует на современной науке. Конституирование научного исследования не отменило и не заменило практику и мировоззрение. Они были и остаются базисными типами освоения природы и человеческого бытия. Возникла ситуация, где взаимодействие всех трех типов стало неизбежным. Ряд взаимоотношений приобрел положительную социокультурную значимость. Практика обогащает науку своим растущим «здравым смыслом» и стимулирует прикладные исследования, в свою очередь наука предлагает прагматике для конкретизации фундаментальное знание. Оптимальные связи сложились у науки с формами мировоззрения. Богословы, священники и большинство верующих выступают за диалог с наукой. Философия получает от неё необходимый материал для универсальных оценок и рефлексии, предлагая взамен методологические модели развития науки. Деятели искусства вдохновляются драматическими сюжетными историями науки, ученым искусство помогает расковывать воображение. Но вместе с этим существуют и негативные формы, которые паразитируют на теле науки.

Статус современной науки в обществе чрезвычайно высок. Для абсолютного большинства граждан все познание воплощено в ней. Все понимают, что технические блага, делающие нашу жизнь цивилизованной, определяются наукой. Прогресс социальных отношений также зависит от гуманитарных исследований. В этой ситуации у некоторых групп представителей ненауки возникла тенденция присвоения «научных лавров». Мотив такого заимствования ясен – любая социальная деятельность ныне будет терпимо приниматься обществом, если она «освящена» наукой. Если в прошлом астролог опасался санкций со стороны церкви, то современный астролог лишен этих страхов и привлечь клиентов он может, главным образом, процедурами вычисления гороскопов «по звездам».

Девиантная наука – это все те познавательные феномены, где не действует система основных (абсолютных) норм науки. Вокруг современной науки возникло целое семейство феноменов, которое пытается ей подражать и выдавать себя за научные направления. У них фигурируют самые различные названия, но первые слова и приставки повторяются: «девиантная» (лат. deviatos – отклонения), «пара» (греч. рara – рядом, возле), «альтернативная» (лат. аlter – другой), «экстра» (лат. extra – сверх). Что касается ученых, то они критически настроены к таким феноменам и используют слова и приставки с негативными значением: «квази» (лат. quasi – как будто) «псевдо» (греч. pseudos – ложь, мнимость), «лженаука», «антинаука».

Попытаемся внести в этот смысловой разнобой некий порядок, по форме он условен, а по содержанию должен отразить суть дела. Все частные проявления можно объединить общим термином «девиантная наука», ибо все они представляют собой отклонения от настоящей науки. В дальнейшем же можно распределить формы по степени отклонения: а) «паранаука» – относительно малые отклонения (рядом, возле); б) «экстранаука» – уход в идейные высоты мировоззрения; в) «квазинаука» – отклонения выше среднего; г) лженаука – то, что далеко от подлинной науки. Такое ранжирование позволит ввести некоторый вариант классификации, что при всех изъянах лучше аморфного многообразия. Осталось напомнить суть подлинной науки, которую можно нарушить. Ранее было выяснено, что каждый тип познания основан на определенном наборе ценностных норм. У науки сложилась своя система познавательных идеалов. Некоторые представители постпозитивизма (Т. Кун, П. Фейерабенд) и постмодернисты пытаются обосновать тот тезис, что все нормы науки только относительны и исторически изменчивы. С ними согласен ряд российских философов (С. Белозеров, Н. Мартишина и др.) Принцип ценностного релятивизма ошибочен и не позволяет провести достаточную границу между наукой и ее отклонениями. Для тех, кто не стесняется мыслить в категориях философской диалектики, относительное всегда связано с абсолютным, последнее пронизывает относительные формы и придает им единство целого. Если брать науку, то на любом её этапе (античном, средневековом, Новое время и т. д.) нормы имели относительный характер. И все же через все исторические правила сквозным путем проходит небольшая группа идеалов, часть из которых была еще выдвинута античными мыслителями. Выделим их: познание ради знания, изучение естественных (природных и социальных) объектов, содержание истины не зависит от ученых, логическая и эмпирическая обоснованность, требование рациональной точности теории, прогресс новизны и степени общности знания, признание нового знания дисциплинарным сообществом. Эти идеалы являются абсолютными, ибо большинство их возникло в античную эпоху, они присущи всей истории науки и наличествуют в современном исследовании. Данные требования составляют ценностное ядро науки, его и нарушают формы девиантной науки. Такие отклонения следует разобрать более подробно.

Наука «альтернативная», «маргинальная», или «паранаука». Данная девиация совершается представителями самой науки. Такие ученые могут иметь научную степень (кандидат или доктор наук), быть признанными научным сообществом (член-корреспондент или академик) и иметь в прошлом высокий авторитет. Их современная маргинальность определяется тем, что они разработали и предложили коллегам такую концепцию, которая у большинства их вызывает возражения.

Одно из своеобразий науки состоит в чрезвычайно сложной и неоднозначной связи эмпирии и теории. На одном и том же многообразии научных фактов и эмпирических законов может быть выстроено несколько самых разных теоретических гипотез. Их отбор затруднен размытыми и неопределенными смыслами правил и регулятивных норм, нередко их взаимной противоречивостью («теория должна быть содержательно разнообразной» и «надо стремиться к экономии элементов теории»). Победу одной теории и поражение других версий невозможно объяснить одной логикой, ибо здесь действует запутанный комплекс методологических, психологических и социально-научных факторов. Проигравшие битву теории и образуют маргинальную периферию науки. Сторонники победившей теории вправе их называть «паранаукой».

Во второй половине XVIII в. весьма актуальной была проблема тяготения. Требовалось объединить факты и эмпирические законы теоретической концепцией. И. Ньютон предложил ограничиться формулой всемирного тяготения () и не измышлять качественных гипотез гравитации. Француз Р. Декарт и его сторонники выдвинули гипотезу вихрей, согласно которой все многообразие физических микрочастиц находится в непрерывном вращении и такое движение двигает большие тела друг к другу. Физическое сообщество приняло позицию Ньютона и она стала нормативной. Гипотеза же вихрей стала маргинальной и её предали забвению. И всё же она не исчезала навсегда и в конце XX в. обрела вид гипотезы торсионного поля. Российские физики А. Е. Акимов и Г. И. Шипов полагают, что на уровне материи более глубоком, чем обычные элементарные частицы, существуют вакуумные структуры кручения или торсионные поля. Их проявлениями выступают микрообъекты и те необычные феномены, которые современная наука объяснить не может, называя их паранормальными явлениями. Представители академической науки оценивают эту гипотезу как ненаучную.

Какие нормы нарушили гипотезы вихрей и торсионных полей? В науке сложилось требование эмпирического обоснования теоретической гипотезы, что предполагает хотя бы косвенные, но четко прослеживаемые связи с эмпирией, включая её объяснение и предсказание. Такой норме данные догадки в полной мере не удовлетворяют. Их конкуренты делают это более успешно. Другая норма требует рационального согласования новой гипотезы со сложившимися и уже обоснованными массивами знаний (принцип соответствия). Обе рассматриваемые гипотезы не удовлетворяют этой норме и демонстрируют излишнюю экзотичность и экстравагантность.

В таком же положении находится множество гипотетических концепций из ряда научных дисциплин: идея биополя, теория английского биолога Р. Шелдрейка о морфогенетических полях, гипотеза российского историка Л. Н. Гумилева о влиянии географического ландшафта на становление личностей-пассионариев и многое другое. На что надеялись эти ученые? Их поддерживала вера в такую изменчивость науки, которая может в будущем вызвать ветер перемен и он надует их паруса. История науки свидетельствует о том, что все новые теории приходили сначала неслышно «на голубиных лапках» (Ф. Ницше). Потом их шумно отвергали, а, в конце концов, они становились привычными. Без смелых и авантюрных гипотез нет научного поиска и прогресса, но традиция всегда сопротивляется новому. И все же некоторые и редкие гипотезы рано или поздно способны перейти в ранг достоверных и общезначимых теорий. Вполне возможно, что ныне парапсихология, которую не признают наукой из-за необычности исследований экстрасенсорных явлений, в перспективе будет лидером науки. Все течет, все изменяется, включая ценностные нормы.

Идейно-мировоззренческая «экстранаука».  Структурным элементом научной картины мира являются философские основания (В. С. Степин и др.) Они исторически меняются и на каждом этапе имеют определенный состав, который считается общепризнанным и нормативным. Выбор тех или иных философских идей определяется концептуальным характером фундаментальных теорий. Обновление последних вызывает смену философских основ, внешне это выглядит как игра интеллектуальной моды. Если ученый занимает позицию, радикально отличную от общепринятой на данный период философии и реализует её на уровне фундаментальной теории, то он неминуемо попадает в область «экстранауки». История науки полна примерами такого рода.

В 1920-х гг. в физике сложилась такая фундаментальная теория как квантовая механика. Но её философские основания были неопределенны и до середины 1930-х гг. шли бурные дискуссии теоретиков. Обозначились две полярные позиции: 1) «копенгагенская школа» (Н. Бор, В. Гейзенберг и др.) доказывала, что новая теория является нормальным и относительно завершенным результатом науки. Хотя она позволяет вычислять лишь вероятностные величины, они вполне удовлетворительны, ибо даже отдельный микрообъект имеет статистическую природу; 2) А. Эйнштейн, Э. Шредингер и еще несколько физиков оценивали вероятности как существенный недостаток квантовой механики, который нужно устранять и добиваться теории с однозначными значениями. Такой вывод вытекал из философии голландского мыслителя Б. Спинозы (1632-1677), где «природа-бог не играет в кости», т.е. исключает вероятностное знание. В ходе многолетних дискуссий победила точка зрения «копенгагенской школы» и она стала общепринятой, войдя в учебники. Концепцию Эйнштейна разделяют редкие ученые, среди которых можно выделить Д. Бома (США). Таков удел типичной «экстранауки».

Другим примером экстранауки может служить концепция белорусского физика А. И. Вейника. Свой подход в книге «Термодинамика» он определил, как «необходимость иметь достаточно общую (единую) исходную теорию природы, охватывающую все нужные формы движения материи». По сути дела здесь нет физики, а есть философия материализма. Автор выстраивает ряд постулатов и базисным формализмом «теории всего» делает произведение «обобщенного заряда» на «обобщенный потенциал». Такая теория согласуется только с классической механикой и отвергает обе теории относительности и квантовую теорию. Налицо нарушение принципа соответствия, обязывающего согласовывать новую гипотезу со всеми старыми и обоснованными теориями. Вместо этого «Термодинамика» Вейника дает неожиданные следствия: «установлен факт существования сверхтонких миров, которые живут вне времени и пространстве и взаимодействуют с нами по законам добра и зла». Действием этих миров автор объясняет все аномальные феномены – вещие сны, ясновидение, полтергейст, НЛО, и т. п.

Большинство белорусских ученых оценило эти рассуждения как анормальное знание, далекое от настоящей науки. С таким мнением нужно согласиться. В нашей терминологии это проявление «экстранауки», нарушающей важные нормы науки. Кроме принципа соответствия «общая теория теплоты» игнорирует норму научной проблемности, требующую от ученого начинать исследование постановкой конкретного вопроса. Вейник же исходит из натурфилософской проблемы, когда декларирует свою цель – «охватить все формы движения материи». Тем самым он сразу ставит себя вне науки. Философские основания нужны теоретику, но только не на ступени проблематизации, а в стадии решения исследовательской задачи, когда формируется метод. Выбор той или иной философской идеи определяется особенностями научной проблемы. Всей этой последовательности действий у Вейника нет.

Другой разновидностью «экстранауки» является симбиоз научной теории с религией и теологией. Здесь речь идет только о негативной форме союза науки и мировоззрения, которая питается кризисными социальными условиями. На территориях бывшего СССР произошел переход от былого неприятия религии к религиозному возрождению и свободе совести. За последние 15 лет в России вышло много публикаций с тематикой «единства науки и религии». Но некоторые авторы не выдерживают границ принципа толерантности и диалога, призывая к экспансии религии в сферу науки. Конечно, связь науки и религии неоднозначна. Так же как и философия, религия способна играть позитивную роль, если из нее берутся должные представления (знания), но не ценностные нормы. Совсем другое дело, когда к науке начинают прививать ценности религии. Проект создания науки на религиозных идеалах вредит как науке, так и религии, ибо такой кентавр не жизнеспособен. Противоположность научных и религиозных ценностей показательна их основными целевыми установками. Если наука ориентирована на новое истинное знание, то религия создаёт смыслы особого образа жизни, центрированные верой в сверхъестественное. Принять идеалы религии для исследовательской деятельности, значит, отказаться от ведущих норм науки.  

Самый весомый аргумент новых апологетов сводится к признанию большей успешности поиска со стороны религиозных ученых, нежели чем нерелигиозных исследователей. Следует согласиться с тем, что религиозный ученый типичен для истории науки. Начиная со средних веков, большинство исследователей рекрутировалось из монахов, священников и богословов. К ХХ в. секуляризация дала типы ученых-атеистов и тех, кто нейтрально относится к религии. И все же до сих пор доля верующих ученых достаточно велика. В 1916г. социологические исследования показали, что среди ученых США они составляют 40 %. В 1996г. подобные опросы и анкетирования повторились, и они дали тот же показатель. И примерно такое же положение присуще другим национальным школам. Мало кого удивляет то, что индийские ученые совершают индуистский обряд-пуджу перед началом ответственного эксперимента и приносят умилостивительную жертву для того, чтобы исследовательская техника не подвела. Во времена Советского Союза религия идеологически преследовалась и ученые, которые верили в Бога, скрывали свои убеждения. Но вот времена изменились, свобода совести стала конституционным правом россиян и все узнали, что А. М. Кузин, Б. В. Раушенбах, А. Д. Сахаров и ряд других ученых являются верующими.

Верующий ученый как таковой имеет две разные ипостаси – быть вне науки и быть ученым. Для нас важен второй аспект, в контексте которого правомерен вопрос «помогает ли религия ученому в научном поиске?». Мы полагаем, что положительная роль возможна только на уровне религиозных представлений, но не ценностей. Если из вероучения ученый заимствует некие образы, то их когнитивная природа позволяет достаточно органично вписать эти знания в научное мышление. Как известно, немецкого математика Г. Кантора (1845-1918) образ троицы навел на основную идею теории множеств. Положительная роль религии для науки здесь очевидна. Но если религиозные ценности сохраняются как противостоящие ценностям науки, то эффективная связь здесь невозможна.

Приоритет научных идеалов устанавливается через процесс преобразования религиозных ценностей в знания. Эта рационализация легко прослеживается на образе Бога. Как ценностное ядро христианской религии он выступает сверхъестественным началом и сверхличностью, а также носителем других абсолютных черт. Приспособление такого образа к науке начал Николай Кузанский (XV в.), введя формулу пантеизма «Бог есть Природа, бесконечная как в малом, так и в большом». Ее по сути дела повторил Б. Спиноза и через него пантеизм был усвоен А. Эйнштейном. Бог здесь потерял черты сверхъестественности и сверхличности, он стал естественной бесконечной природой и ее закономерным порядком. Все это дало основание ученику и сотруднику Эйнштейна Л. Инфельду оценить позицию своего учителя как «материалистический подход к богу». Аналогичная позиция в форме деизма была выработана многими учеными Нового времени. Для них Бог стал мировой закономерностью, которую изучает математическое естествознание. Отсюда возникла формула: «Бог – это вселенский математик», она дошла до ХХ в. В книге «Загадочная Вселенная» (1930) английский космолог Дж. Джинс свое кредо выразил так: «великий архитектор Вселенной все более представляется нам чистым математиком». Здесь бог фигурирует не как религиозный идеал, а как научное представление.

Некоторые российские ученые пытаются представить дело так, что современная наука якобы обосновывает религиозное мировоззрение. Так, В. Тростников полагает, что естествознание доказывает существование потусторонней реальности, центрированной Богом, которая пребывает бок о бок с нашим вещественным миром. В качестве доводов он приводит объекты научных теорий, которые не наблюдаются: кварки и волновые функции (физика), генные структуры и информационные поля. Автор использует давно устаревший идеал естественности – вещественность. Современная наука и философии исходят из того, что естественное бесконечно многообразно: это и физические поля, биохимические структуры и многое другое, что устанавливается союзом эксперимента и теории. Все это весьма далеко от божественной потусторонности, ибо оно естественно, объективно и закономерно. Так, что наука не доказывает христианские и другие религиозные ценности, она на это просто не способна.

Прием, который использовал Тростников, не оригинален. Речь идет о свободной ценностной интерпретации, где реальные возможности науки изначально резко занижаются. Такое истолкование произвольно и исходит не от оснований науки, а диктуется религиозными идеалами. Критика легко его снимает, ибо оно является для науки внешней и искусственной «нашлепкой». Религиозная интерпретация научных понятий традиционна и сохраняет свою силу до сих пор. В 1988г. советский биохимик и космический биолог, член-корреспондент РАН А. М. Кузин опубликовал в журнале «Вопросы философии» статью «Духовное начало во Вселенной». Информация здесь представлена продуктом божественного творения, имеющим нематериальное содержание. Она функционирует, начиная с физико-химических структур и возвышаясь до души человека и духовного мира человечества. Здесь наука явно «прогнулась» под религию. Но если интерпретацию Кузина убрать, все научные характеристики информации восстанавливаются без всяких интеллектуальных усилий. Эффект искусственной добавки налицо.

  Если метафизика есть мать наук, то теология должна быть ее путеводной звездой. Таково идейное кредо доктора физико-математических наук Ю. С. Владимирова. Первичность теологии он обосновывает динамикой смены объектов физики. Классическая физика изучала макротела и микрочастицы или то, что на философском языке называется материей. Неклассическая физика (СТО, ОТО) сконцентрировалась на пространстве – времени, что соответствует идеальному плану реальности. Современная физика исследует поля (электромагнитные, гравитационные, слабые, сильные), соответствующие Святому Духу. Вот почему полевая парадигма выдвигает теологию на первое место [3, c. 98-108].

Переходы автора от физики к философии и теологии строятся на искусственных натяжках. Физическая материя здесь грубо обделена. Если у Декарта пространство отождествляется с материей, то для Владимирова это уже тяжкий грех, простительный только для материалиста. Выше всякого понимания таинственная связь физических полей со Святым Духом. Что касается теологии, то она неспособна быть впереди философии. По своему идейному потенциалу метафизика неизмеримо богаче первой. Кроме того, степеней свободы мысли у философии гораздо больше, чем у теологии. Если религиозная вера склонна к догматизации, то философия живет культурой сомнения, что и соответствует поисковому духу науки.

Итак, ценности религии противоположны идеалам науки. Диалог ученых с религией правомерен тогда, когда ее образы проходят испытания научным методом и теряют ценностный характер.

Поисковая квазинаука. Речь идет о фиксации неопознанных летающих объектов (НЛО), поисках «снежного человека», бермудского треугольника, пропавших людей и т. п. Если не подключать спекуляции о тонких и параллельных мирах, то имеется в виду поиск феноменов, в чем-то напоминающий научную эмпирию. И все же здесь не работают многие нормы исследовательского опыта. Главная из них требует точного и объективного удостоверения факта. Как правило, уфологи и другие «поисковики» предоставляют словесные описания того, что они якобы видели и чувствовали, фото и киноматериалы, которые чаще всего не выдерживают экспертных заключений. Хотя идеал чистого поиска здесь может присутствовать, как правило, он подогревается жаждой сенсационности для СМИ. Итак, поисковая квазинаука, как правило, оперирует не фактами, а артефактами (искусственными феноменами).

Практико-ориентированная лженаука. Здесь предполагаются феномены типа астрологии, спиритизма, экстрасенсорного целительства и ясновидения. Все они мотивированы как виды оплачиваемых услуг. Такие практики максимально удалены от научного познания и берут у него какие-то чисто внешние элементы, исключая ценностное ядро науки. Ценностная основа лженауки – предфилософские формы мировоззрения: анимизм, магия и т. п.

Итак, все формы девиантной науки являются деформациями сугубо научных идеалов. Их степень отклонения можно измерять по мере искажения ценностных норм научного поиска.

 

Задания.

 

1. Немецкий философ Ф. Ницше (1844-1900) полагал, что наука возникла из отвращения разума к хаосу. Можно ли с этим мнением согласиться?

2. Когда некий царь обратился к одному из александрийских ученых (эллинистический период) с просьбой дать более простое изложение математики, тот в ответ заявил: «Царских путей в науке нет». Предложите свой комментарий.

3. Ученые знают все больше и больше о все меньшей и меньшей области действительности. Объясните этот парадокс.

4. Атомы, электроны, кварки и другие объекты современной микрофизики принципиально ненаблюдаемы. Значит, между ними и богами Гомера нет качественной разницы (современный американский философ У. Куайн). Согласны ли вы с такой позицией?

5. Мировоззрение не проистекает из явного желания знать (В. Дильтей). Как вы это понимаете?

Афоризмы и истории.

& Если природа была до человека, то человек был до науки.

J Два буддийских монаха переходили реку. Они встретили молодую женщину, которая хотела перейти реку, но боялась. Тогда один монах взял ее на плечи и перенес на другой берег. Дорога осталась позади, монахи подошли к монастырю. Вдруг один монах обратился к другому: «Как ты мог такое сделать?». «О чем ты?» – ответил другой. «Но ты ведь перенес женщину как сосуд греха на своих плечах!». Другой монах рассмеялся и сказал: «Да, я перенес женщину и уже забыл про это. А ты до сих пор несешь ее в себе».

& На одной из своих лекций немецкий математик Давид Гильберт сказал: «Каждый человек имеет определенный горизонт мысли. Когда он резко сужается и становится бесконечно малым, он превращается в точку. Тогда человек говорит: Это моя точка зрения».

J Моисей сказал – все от Бога. Соломон – все от головы. Христос – все от сердца. Маркс – все от живота.  Фрейд – все от секса. Эйнштейн сказал- все относительно. Сколько гениальных евреев – столько и замечательных мнений.

& В начале XX века встретились немецкий химик В. Оствальд, английский биолог Э. Геккель и американский педагог К. Уорд. В их беседе возникло предложение выразить суть науки одним словом. Возникли следующие варианты: В. Оствальд – «анализ», Э. Геккель – «эволюция», К. Уорд – «синтез». Предложите свой вариант.

J Разносторонний ученый Альберт Швейцер имел три докторские степени по различным отраслям знания. Один из его случайных знакомых, подвизавшихся в науке, но без особых успехов, спросил однажды с плохо скрываемой завистью:

— Как вам удалось получить три докторские степени?

— Ах, — ответил ученый таким тоном, словно речь шла о пустя­ке, о котором не стоило даже говорить, — все делается очень просто. Третью степень я получил потому, что имел до этого уже две. Вторую получил за то, что имел уже звание доктора наук, а первую степень мне присвоили потому, что я к тому времени не имел ни одной.

& У каждого типа познания есть свои накладные расходы.

J Однажды, находясь в Нюрнберге, немецкий ученый Готфрид Виль­гельм Лейбниц (1646-1716) узнал, что в городе существует общество алхими­ков. Шутки ради он направил в адрес общества огромное посла­ние, представлявшее бессмысленный набор научных терминов. Каково же было удивление Лейбница, когда через некоторое время он получил пространный ответ, в котором давалась высокая оцен­ка мыслям, высказанным в его письме. Общество с почтением сообщало, что на последнем собрании великий ученый избран почетным членом общества, ему назначен солидный оклад.

& У научной истины, как и у лекарства, есть свой срок годности.

J Начинающему ученому есть чему поучиться у речных водорослей. Одним концом они закрепляются ко дну, а другой у них свободен и они отдаются воле течения. Такая двойственность должна быть присуща и юному исследователю. С одной стороны, он обязан подчиняться своему научному руководителю, прислушиваться к его советам, а с другой, он должен вырабатывать свой стиль мысли и быть независимым в поиске.

& Академик М. А. Леонтович сформулировал «закон становления с головы на ноги». Суть его состоит в том многократно наблюдаемом явлении, что те авторы, перу которых принадлежат иногда нелепейшие статьи, обычно дают глубоко обоснованные и глубоко продуманные критические рецензии на статьи других авторов.

J Как-то вечером английский физик Э. Резерфорд (1871-1937) заглянул в лабораторию и увидел одного из своих учеников. На вопрос о том, что он делает так поздно, тот ответил, что работает. Ученый спросил, что тот делает днем в лаборатории и получил ответ «Работаю». А как насчет утра? Ответ тот же «Работаю». Тогда Резерфорд выразил недоумение: «А когда же Вы думаете?»

& Если теория не сходится с практикой у ученого, то он изменяет теорию; если же теория не сходится с практикой у инженера, то он изменяет практику (М. Минский, США).

J Академик П. С. Александров (1896-1982), будучи крупным специалистом по математике, устраивал вечера с прослушиванием класической музыки и к каждому музыкальному произведению находил оригинальные словесные описания.

& Офтальмолог, даже если он близорук, все же лучше разбирается в практике зрения.

J Три пути ведут к знанию: подражание – путь самый легкий, размышление – путь самый благородный и опыт – путь самый горький (Конфуций, 551-479 до н. э.). 

& Я слышу и забываю. Я вижу и запоминаю. Я делаю и понимаю (китайская поговорка).

Литература.

 

1. Лоренц, К. Оборотная сторона зеркала. М., 1998.
2. Паскаль, Б. Соображения относительно геометрии вообще. О геометрическом уме и искусстве убеждать // Вопр. философии, 1994, № 6.
3. Владимиров, Ю. С. Фундаментальная физика, философия и религия (размышления физика-теоретика) // Наука – философия – религия: в поисках общего знаменателя. М., 2003.
4. Ивин, А. А. Современная философия науки. М., 2005.
5. Кохановский, В. П. Философия для аспирантов. М., 2003.
6. Микешина, Л. А. Философия науки. Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования. М., 2005.
7.  Никифоров, А. Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.
8.  Ушаков, Е. В. Введение в философию и методологию науки. М., 2005.
9.  Пружинин, Б. И. Псевдонаука сегодня // Вестник Российской академии наук, 2005, том 75, № 2.