В наши дни резко возрос интерес к теоретическому изучению культуры. Об этом, в частности, свидетельствует возникновение в XX столетии целого ряда научных дисциплин, делающих культуру предметом специального рассмотрения. Особое место среди них заняла культурология. Основателем культурологии стал американский ученый Л.О. Уайт (1900-1975)1. В работах «Наука о культуре» (1949), «Эволюция культуры» (1959), «Понятие культуры» (1973) и других Л. Уайт заложил основы культурологии как самостоятельной научной дисциплины. Он трактовал культуру как целостную и самонастраивающуюся систему, включающую в себя символическую и технологическую стороны. Интенсивно развиваясь, культурология стала сегодня интегра-тивной областью знания, рассматривающей культуру прежде всего как общечеловеческое достояние. Наряду с ней (а по времени возникновения ранее) существует культурная антропология. Эта наука занята изучением культур отдельных народов. Она связывает особенности культуры с особенностями характера человека, его способа мыслить, с происхождением и сущностью тех ценностей, которые исповедуют люди определенного сообщества. В западной науке культурология и культурная антропология часто идут «в связке», взаимно дополняя друг друга.
|
|
Возникновение наук о культуре свидетельствует об осознании ее исключительной важности. Стало вполне очевидно, сколь значительную роль играет культура в жизни человека и общества. Обширный материал, накопленный наукой, говорит о том, что культура воз-
1 См., например: Мамонтов С.П. Основы культурологии. М., 1994. С. 13.
I
действует на все стороны общественной жизни. Она во многом определяет динамику и направленность общественных процессов. Осознание роли культуры нанесло удар по концепциям, абсолютизировавшим, например, роль экономического или политического фактора. Выяснилось, что сами экономика и политика во многом определяются особенностями культуры. Одни и те же формы экономической и политической жизни функционируют по-разному в обществах с различным типом культуры. Более того, именно особенности культуры чаще всего порождают те или иные формы экономики или политики. Характером культуры во многом определяется и механизм заимствования конкретным обществом тех или иных форм организации жизни у других обществ.
Таким образом, смысл изучения культуры не ограничивается тем, что открывает нечто новое для понимания лишь самой культуры: такое изучение имеет значение для уяснения существа почти всех, или во всяком случае, многих сторон жизни общества. Если мы хотим понять суть общественной жизни, ее направленность и перспективы, мы не можем абстрагироваться от вопросов культуры. Во многих случаях именно через общность культуры то или иное общественное образование приобретает целостность, т.е. из разрозненного собрания людей превращается в единство, обладающее упорядоченной структурой. Рассмотрение общества как целостности, в единстве разнообразных аспектов является одной из задач философии (см. «Особенности современной социальной философии»). Поэтому обнаружение объединяющей (интегративной) социальной функции культуры стало одним из факторов, вызывающих необходимость философского осмысления культуры.
|
|
Другим фактором, определившим рост интереса к философским аспектам культуры, является внутренняя связь последней с духовным миром человека. Произведения культуры не являются лишь материальными продуктами, предназначенными для формального, т.е. неосмысленного потребления. Они приобретают значение произведений культурного творчества, если затрагивают духовное бытие человека. Они живут жизнью духа и этим интересны. Поэтому произведения культуры являются главным и едва ли не единственным источником, который позволяет проникнуть во внутренний мир человека и сделать обоснованные обобщения относительно его особенностей. В документах и произведениях культуры, таких, как литературные памятники, живописные полотна, архитектурные сооружения, песни, танцы и многое другое, находит свое выражение жизнь духа в ее волнениях, печалях и радостях, т.е. в непосредственной жизненной данности. В большинстве случаев культура ярко высвечивает экзистенцию человеческого бытия. Нередко культура прямо фиксирует экзистенциальные ситуации — ситуации духовно-нравственного выбора, в которых наиболее полно проявляются особенности «человеческого в человеке». По этим причинам философское понимание человека немыслимо без философе-
кого осмысления культуры. Осмысливая культуру, мы создаем основу и предпосылки для философского осмысления человека, способов его отношения к миру, присущих ему ценностей и др. Именно поэтому философия культуры является базой для таких философских течений и подходов, как герменевтика, феноменология, философия языка, философская антропология.
Философия культуры, разумеется, сама является частью культуры. Особенность философии культуры состоит, во-первых, в том, что в ней осуществляется рефлексия относительно культуры. Во-вторых, такая, рефлексия осуществляется на путях рационально-теоретического мышления. В-третьих, культура осмысливается в ней не в частных своих проявлениях, а как тотальность, как целостность. В-четвертых, философия стремится определить и уяснить смысл и предназначение культуры как тотальности. Наконец, в-пятых, философия культуры ставит вопрос об условиях существования культуры и ее различных форм. К названным пунктам можно свести основные функции философии культуры. Рассмотрим их более подробно.
Понятие рефлексии фиксирует направленность сознания на самое себя. Рефлексия — это самосознание. Применительно к философии культуры это означает, что она есть самосознание культуры. Для философии культура является предметом изучения и осмысливания. Этим философия отличается от других форм культуры. Действительно, для науки предмет познания — не она сама, а природа; для искусства предмет творческой деятельности — не оно само по себе, а творимый им особый художественно-предметный мир; для политики цель ее устремления — не она сама, а власть и государство; для религии предмет познания и поклонения — опять же не она сама, а Бог. Поскольку задача науки и искусства, политики и религии не состоит в направлении рефлексии на самих себя, в их рамках не ставится вопрос о достижении полного сознания самих себя. Иначе говоря, они уясняют свою сущность, свое место в обществе и культуре лишь в той мере, в какой это необходимо для решения стоящих перед ними задач. Поэтому только будучи постигнуты философски, отдельные формы культуры (наука, искусство, политика, система образования и воспитания, религия и др.) могут стать органическими частями единого целого культуры. Они войдут в целостное (тотальное) «Я» культуры. Так же как человек может вычленить собственное «Я», только направив сознание на самого себя, так и культура определяет свое «Я» через самосознание культуры. Аналогия между познанием человека и познанием культуры позволяет глубже понять последнюю.
|
|
На сложность обнаружения собственного «Я» человека обратил внимание еще Аврелий Августин (354-430). Он заметил, что, строго говоря, во мне есть то, что мне подчинено, управляется посредством моей воли — «Я», и то, что мне не подвластно — «не-Я». «Я» выражает мою самость, в то время как «не-Я» ее не выражает, а порой всту-
пает с ней в противоречие. Августин положил начало различению в человеке «Я» и «не-Я». Это различение с тех пор прочно вошло в философию. Оно, в частности, зафиксировано в формуле Р. Декарта «Я мыслю, следовательно, существую», которая имеет смысл, только если под «Я» понимать то, что в самом человеке противопоставлено его «не-Я». По Р. Декарту, непосредственная данность мысли есть решающее свидетельство существования «Я». Различение, о котором идет речь, стало одним из отправных пунктов современной философской антропологии.
Современная философия культуры применяет тезис о собственном «Я» к анализу культуры. С этой точки зрения «Я» конкретной культуры выражается в различных произведениях искусства и литературы, прежде всего в тех, где воплощена культурная традиция. Так, собственное «Я» русской культуры следует искать в первую очередь в произведениях А. Пушкина, М. Лермонтова, Л. Толстого, Ф. Достоевского, в музыке М. Глинки, П. Чайковского и др., в народных песнях и сказках. В других произведениях оно может быть выражено менее ярко, а порой — искажено. Впрочем, развиваясь и изменяясь, культура может менять свое «Я», хотя и в определенных пределах: оно является творческим. Философия стремится выразить собственное «Я» культуры в рационально-теоретической форме. Для этого она обращается к анализу произведений соответствующей культуры. Попытку выявить характерное «Я» русской культуры легко усмотреть во многих трудах таких выдающихся философов, как П.Я. Чаадаев, А.С. Хомяков, Вл.С. Соловьев, Б.П. Вышеславцев, Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, И.О. Лосский, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, А.Ф. Лосев, С.С. Аве-ринцев и др.1 Столь же очевидно стремление к рационально-теоретическому выражению творческого «Я» немецкой культуры у таких мыслителей, как И. Кант, Г. Гегель, В. Виндельбанд, Г. Риккерт, М. Хай-деггер, К. Ясперс и др. Для раскрытия самости испанской культуры много сделали М. Унамуно (1864-1936) и X. Ортега-и-Гассет. Несмотря на рациональность и теоретическую форму изложения, философия рассматривает культуру не отстраненно, а стремится выразить ее дух. ее жизнь. Именно поэтому она в состоянии не просто описывать культуру или выявлять ее закономерности, а живо показывать творческое «Я» культуры. С этим же связана и ее способность осмысливать культуру как целостность (тотальность).
|
|
Очевидно, что смысл и предназначение культуры в том, чтобы возвышать и облагораживать человека, пробуждать в его душе лучшие чувства и мысли. Культура призвана предохранять от варварства и обскурантизма. Вне культурного воздействия человеку грозят огрубение и ожесточение. Очевидно вместе с тем и то, что далеко не всегда культура соответствует своему смыслу и предназначению. Культура часто
1 См., например: Русская идея/Сост. и авт. вступ. ст. М.А. Маслин. М., 1992.
не справляется с задачей противодействия грубым проявлениям человеческой натуры. Это особенно отчетливо обнаружилось в XX в. Казалось бы, наблюдаемый в наше время небывалый прогресс науки и техники, всеобщая грамотность и информатизация, доступность достижений культуры большинству населения должны обеспечить нравственный прогресс и гармонию межчеловеческих отношений. Однако, к сожалению, этого не происходит. Поэтому ситуация, возникшая в XX в., дала серьезные основания говорить о кризисе культуры. Одной из причин кризиса культуры, повлекшей за собой неспособность исполнять собственную миссию, стала дифференциация культуры.
На определенном этапе культура начинает распадаться на множество не связанных или почти не связанных между собой направлений и форм. Целое культуры утрачивается. Вот как характеризовал сложившееся положение П. Флоренский: «Уже давно, вероятно с XVI в., мы перестали охватывать целое культуры, как свою собственную жизнь... Да, уже давно попытка обогатиться (обогатиться духовно. — В.Ш.) покупается жертвою цельной личности. Жизнь разошлась в разных направлениях, и идти по ним не дано: необходимо выбирать. А далее, каждое направление жизни расщепилось на специальности отдельных культурных деятелей, вслед за чем произошло раздробление и их на отдельные дисциплины и узкие отрасли. Но и эти последние, естественно, должны были подвергнуться дальнейшему делению. Отдельные вопросы науки, отдельные понятия в области теоретической вполне соответствуют той же крайней специализации в искусстве, в технике, в общественности. И если нередко слышится негодование на механизацию фабричного труда, где каждому работнику достается лишь ничтожная часть какого-нибудь механизма, конструкции, и может быть, назначения которого он не понимает... то сравнительно с этой специализацией рук, насколько более вредной и духовно разрушительной должна быть оцениваема специализация ума и вообще душевной деятельности?»1
В советское время в нашей стране задача обеспечения единства культуры решалась главным образом за счет насаждения единой государственной идеологии — марксизма-ленинизма. Это было определенным решением проблемы. Однако, как показали последующие события, идеологический путь обеспечения единства культуры неэффективен: единство оказалось формальным, поэтому непрочным. В постсоветское время остро переживается процесс распадения целостного культурного организма России и других стран постсоветского пространства. Распадение культуры вследствие дифференциации и соответствующей специализации сопровождается распадением ее вследствие количественного преобладания массовой и откровенно коммерческой культуры. В произведениях этих типов культуры ставятся задачи
достижения быстрого эффекта популярности или коммерческого эффекта. Проблема развития и сохранения духовной целостности человеческого бытия перед создателями массово-коммерческой культуры просто не возникает. Если сравнивать в рассматриваемом аспекте положение в постсоветском пространстве с положением в западных странах, то в последних оно выглядит более благополучным, хотя и далеким от совершенства, так как там преодолены лишь экстремальные (самые крайние) отрицательные последствия расчленения культуры. Задачу синтеза культуры и сохранения ее единства нельзя решить раз и навсегда. Она требует постоянно возобновляемой работы духа. По существу своему это задача философская.
В процессе осмысления культуры как целого философия рассматривает ее не как готовый безжизненный продукт чего-то другого, а с точки зрения производства культуры. По словам Э. Кассирера (1874— 1945), философское постижение культуры «не удовлетворяется конечным продуктом, но желает понять и тот особый способ производства, который производит данный продукт. Ведь от этой производительной активности, от длящейся и постоянно возобновляемой работы духа зависит в конечном счете не только язык, но и миф, и религия, и искусство. Понять и прояснить это для каждой отдельной отрасли духовной деятельности человека, понять во всей ее индивидуальности и особенности, во всей неповторимости формы и способа существования должна философия»1. Тем самым философия направляет свои усилия на уяснение условий существования культуры и ее форм. Она стремится понять искусство, науку, технику, политику, религию, мифологию и т.д. не только в их фактической данности, но и обнаружить их истоки. В философии уясняется, в частности, какой потребностью и творческой силой человеческого духа порождается та или иная форма культуры. Это дает основание философскому анализу не останавливаться на фиксации современного положения в сфере культурного творчества, но и ставить вопросы относительно того, какой культура должна быть.
Глава II ПОНЯТИЕ КУЛЬТУРЫ
Понятие культуры трудно поддается однозначному определению. Не случайно в философской литературе существует множество различных формулировок, каждая из которых раскрывает отдельные сто-
Флоренский П.А. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 345-346.
1 Кассирер Э. Лекции по философии и кулътуре//Культурология. XX век: Антология. М., 1995. С. 111.
роны этого многогранного явления. Целесообразно выделить три главных аспекта понятия культуры. Во-первых, культура есть сфера свободной самореализации личности, сфера творчества. Во-вторых, культура есть ценностное отношение к реальности. В-третьих, культура есть искусственный, созданный мыслью, духом и руками человека мир, отличный от «натуры» (природы).
Первый аспект подразумевает, что культура представляет собой особую сферу (сектор) общественной жизни, в которой наиболее полно реализуются творческие потенции человека. Это прежде всего искусство, наука, образование. Однако и сферы материального производства, или скажем, торговли могут быть не лишены творческой стороны, правда, при том условии, если предоставляют человеку возможность не быть только лишь исполнителем, а продумывать и реализовывать собственные замыслы. Второй аспект культуры означает, что в ней всегда присутствует то, что свято, то, что признается безусловной ценностью. С ценностным отношением тесно связано понятие идеала, в частности нравственного и эстетического. Культура как представление о ценностях и идеалах не ограничена отдельным сектором жизни индивида и общества, а охватывает собой все ее стороны, придавая им определенную ценностно-мировоззренческую направленность и одухотворяя их. Наконец, третий аспект, акцентирующий противопоставленность «культуры и натуры», указывает на то, что бытие человека и общества принципиально отлично от чисто природного существования, представляет собой особый мир, в котором определяющей является духовная сторона.
В трактовке культуры как сферы свободной самореализации личности (первый аспект) подчеркивается, что культура предоставляет человеку возможность свободно развиваться в духовном плане, осуществлять свои идеи, проекты, творческие замыслы. Культура не является внешней по отношению к человеку. Ее смысл в том, чтобы человек жил жизнью культуры, воспринимал ее достижения как часть своей души. По словам И.А. Ильина, культура это то, что требует «полноты душевного участия». Значение культуры в том и состоит, чтобы сохранять и развивать те богатства, которые заложены в душе человека, ибо «человеческая душа стоит дороже всех царств мира» (Н. Бердяев). В культуре человек выступает как универсальное существо. Это значит, что именно в этой сфере он принципиально открыт всему миру. В культуре как особой сфере человек выявляет и реализует свои неограниченные возможности познания и творчества, он обнаруживает способность превосходить все заранее установленные масштабы, ощущает себя существом творческим.
В трактовке культуры как отдельной сферы бытия одновременно подразумевается, что не все в обществе и человеке может быть отнесено к сфере культуры. Существует также сфера, находящаяся за пределами культуры. Во многих случаях человек вынужден быть не твор-
цом, а исполнителем. Наряду со сферой свободы, т.е. культуры, существует сфера необходимости. Человек подчиняется необходимости «в поте лица своего» добывать средства к существованию. Он вынужден подчиняться тем природным и социальным порядкам, которые не могут быть им приняты свободно, но которые он застает сложившимися, вступая в жизнь (или хотя бы считаться с ними). Наконец, человек не вправе уклоняться от исполнения тех обязанностей, которые возлагает на него долг, а это часто требует самопринуждения, самоограничения, не творчества, а простой исполнительности. Во всех известных истории обществах, в том числе и современном, сфера необходимости количественно преобладает. Очевидно, что необходимость невозможно исключить из жизни человека и общества. Нельзя достичь того, чтобы общество целиком стало сферой свободы. Мечты о создании такого общества являются скорее благими пожеланиями, хотя и выражающими неустранимую тягу человека к свободе и творчеству.
Определяя культуру как сферу свободной самореализации личности, мы встаем перед задачей более глубокого уяснения того, что же такое свобода. Это тем более важно, что драматические события XX в. поставили вопрос о свободе чрезвычайно остро, и именно поэтому тема свободы в философии последнего столетия заняла особое место, во многом была переосмыслена заново.
Свобода как сложное философское понятие имеет многоуровневый и многоаспектный характер. Важно выявить его существо, сердцевину, глубинную суть. Прежде всего обратим внимание на ряд уровней свободы. На первом, самом поверхностном уровне свобода может выступать со своей отрицательной стороны — как свобода избегать чего-либо, свобода разрушать, свобода не считаться с существующими реалиями. Это наивно-простодушное понимание свободы. Однако оно, конечно, может иметь самые разрушительные последствия. В действительности такая свобода есть варварство и обскурантизм, не имеющие ничего общего с культурой. В применении к общественной жизни она чревата хаосом и анархией, а затем закономерно приходящим им на смену деспотизмом. Поэтому С. Франк отмечал: «...свобода есть не отрицательное, а положительное начало. Свобода, отрицающая власть, авторитет, иерархию, служение, ведет через анархию к деспотизму, т.е. к самоотрицанию, и...наоборот,...жажда подлинного самоопределения может быть удовлетворена лишь через внутреннюю дисциплину духа, уважения к сверхличным ценностям и началам»1.
Второй уровень свободы прямо вытекает из осознания несостоятельности отрицательной свободы. Этот уровень можно определить как свободу ответственного выбора. Здесь выявляется собственно человеческое значение свободы. В библейском сказании об искушении, о вкушении плода с древа познания добра и зла в символической фор-
Франк С. По ту сторону добра и зла//Новый мир. 1990. № 6. С. 222.
ме выражена мысль, что человек, став человеком, обречен постоянно выбирать между добром и злом. Осознав, что любое его слово или поступок могут обернуться добром или злом, что вообще мир наполнен борьбой светлых и темных сил, человек на основе совести приобретает чувство ответственности. Совесть и есть ответственность перед Вечностью, перед Богом, оберегание сокровенного в душе человека. Отсюда ясно, что свобода ответственного выбора предполагает дисциплину духа, самоопределение.
Третий уровень свободы можно назвать экзистенциальной свободой. Это свобода не только выбора, но и творчества — творчества добра и зла. Ее существо связано с тем, что человек в процессе жизни не только выбирает между наличным добром и злом, но и создает такие их формы, которые до того не существовали. Жизнь не состоит сплошь из стандартных положений: в большинстве ситуаций заранее неизвестен сам набор возможностей, вариантов того, как следует поступить; требуется изобрести, самостоятельно придумать вариант поведения. Понятно, что процесс творчества добра и зла предполагает сложные духовные переживания. Он связан с внутренним самоопределением. «Свобода, — писал Н. Бердяев, — есть самоопределение изнутри, из глубины, и противоположна всякому определению извне, которое есть необходимость»1.
Наряду с уровнями свободы выделяются ее аспекты: политическая свобода, правовая, экономическая и другие виды свободы. Это очень важные ее аспекты. Однако без свободы внутреннего духовного самоопределения все эти виды свободы не являются реальными. Так, в обществе может существовать, скажем, правовая свобода, но люди тем не менее не будут ею пользоваться, продолжать жить в состоянии несвободы. Аналогичным образом существование политической свободы отнюдь не означает, что все индивиды окажутся политически свободными: найдутся как те, кто будет покушаться на свободу других, так и те, кто не захочет или не сумеет воспользоваться своей. Поэтому прав был Б.П. Вышеславцев, когда писал: «Революционная свобода, политическая свобода, гражданская и правовая свобода не исчерпывают и не выражают подлинной сущности свободы, а являются лишь условием ее возможности, лишь путем ее достижения и защиты»2. Свободу нельзя привить извне, со стороны внешнего принуждения, как нельзя, например, принудить к тому, чтобы нравилось то, что не нравится. Именно поэтому она в своей глубине есть свобода внутреннего духовного самоопределения.
В философии советского периода расхожей догмой была формулировка «свобода есть осознанная (познанная) необходимость». Эта фор-
мулировка явилась искаженно-упрощенным вариантом мысли Г. Гегеля, который в действительности утверждал, что «истина самой необходимости в свободе»1. Мысль Г. Гегеля может быть правильно понята с учетом основного и исходного понимания им свободы: «...свобода состоит именно в том, чтобы... быть у самого себя, быть в зависимости только от самого себя, определять самого себя»2. Формулировка о свободе как осознанной необходимости, с одной стороны, была призвана оправдать принудительность государственной идеологии (марксизма-ленинизма), которую предстояло «познать» («осознать») всем и в обязательном порядке. С другой — она выражала вполне обоснованные опасения, что человек, не усвоивший азов цивилизации и культуры, не имеющий представления о нравственных и эстетических ценностях, остановится на первом из отмеченных выше уровней понимания свободы — отрицательно-разрушительном. Надо признать, что эта формула подчеркивает значение необходимости. Она говорит о том, что нельзя делать все, что вздумается. Но вопрос о свободе здесь даже и не поставлен. В самом деле, что произойдет с необходимостью после ее познания, почему она вдруг станет свободой? Необходимость так и останется необходимостью, сколько бы ее ни познавали. Формула призывает лишь к послушанию необходимости, полагая, что именно в этом состоит свобода. Решение проблемы здесь чисто словесное, но переименование необходимости в свободу не превращает первую во вторую реально, наделе. Поэтому более честным и мужественным является признание того, что человек отнюдь не всегда свободен, что в обществе существуют и будут существовать две сферы — сфера свободы и сфера необходимости. При этом то, что совершается в силу необходимости, вынужденно, по обязанности, по долгу, порой не менее значимо, чем то, что совершается свободным творчеством. Однако в человеке живет неистребимая тяга к тому, чтобы выйти за пределы необходимости, свободно и самостоятельно создавать то, что ему нравится, реализовывать свои познавательные и творческие возможности. Именно поэтому в обществе существует сфера культуры — сфера свободного творчества.
Культура как сфера свободного творчества дает возможность человеку реализовывать свою тягу к самореализации, проявлению своей индивидуальности, свободной «игре» творческих сил. В этом смысле культура выступает как сфера сверхутилитарности. Это означает, что в сфере культуры развитие человека и его творческих способностей выступает как самоцель. Не утилитарный результат, не практическая целесообразность, а внутренний интерес, любознательность, пытливость, выражение собственной идеи и духа автора произведения являются двигательными силами творчества в сфере культуры. В самом
1 Бердяев Н. Философия свободного духа. М., 1994. С. 90. 1 Вышеславцев Б.П. Вольность Пушкина//0 России и русской философской культуре. М., 1990. С. 398.
1 Гегель Г.В.Ф. Философия религии. М., 1977. Т. 2. С. 339.
2Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Наука логики. М., 1974. Т. 1.
С. 124.
34-781
деле, произведения, например, искусства, если к ним подходить только лишь с утилитарно-практической точки зрения, предстанут как то, что не оправдано, не имеет смысла, ведь их создание не направлено на решение какой-либо практической задачи. Они оправданы только с иной, более высокой точки зрения — как формы развития человеческого духа, как то, что призвано возвышать и облагораживать человека, как то, что пробуждает в человеке чувство прекрасного, что украшает жизнь человека, приподнимая ее над заботой о хлебе насущном и превращая ее в жизнь подлинно человеческую. В свое время Аристотель говорил, что философия — самая бесполезная из наук, «но нет ничего лучше философии». Именно такой подход, ставящий познание и творчество человека выше утилитарно-практических интересов, позволяет верно оценить значение культуры в жизни человека и общества.
Второй из отмеченных выше аспектов культуры раскрывает ее как совокупность представлений о ценностях и идеалах. Признание ценностей и идеалов радикально отличает культуру от нигилизма, т.е. от отрицания безусловных ценностей и идеалов. Согласно определению, данному в толковом словаре В. Даля, «нигилизм есть безобразное и безнравственное учение, отвергающее все, чего нельзя ощупать». Культура как совокупность представлений о ценностях и идеалах не ограничена отдельной сферой общественной жизни, а способна охватить самые разнообразные сферы, оказывать регулирующее воздействие на различные виды деятельности человека.
Идеал — это представление о должном. Следовательно, идеал есть образ совершенства. Это образ мыслимый, но в полной мере не достижимый. Тем не менее функция идеала состоит прежде всего в том, чтобы человек к нему стремился, брал его за ориентир. Идеал — это эталон, по которому можно сверять свою жизнь, свои помыслы и поступки, результаты своего труда.
В большинстве случаев ценности и идеалы имеют религиозное происхождение. Так, в культурах христианского ареала, в том числе в русской культуре, ценности и идеалы во многом сформировались под влиянием христианства. Нравственный идеал воплощен в образе Христа, в его деяниях и проповедях. Христианство же сформировало образ божественной, т.е. неземной, красоты, в течение многих веков вдохновлявший художников, поэтов, писателей.
О том, сколь велико социальное значение идеалов и ценностей религиозного происхождения, можно судить, в частности, по работам выдающегося философа и социолога М. Вебера (1864—1920)1. В ставшей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) М. Вебер показал, что возникновению капитализма способствовал переворот, осуществленный протестантизмом (прежде всего тем его направлением, которое связано с именем Ж. Кальвина, -
кальвинизмом) в области христианской этики. В рамках этики кальвинизма особое значение приобрела «мирская» деятельность. В частности, профессиональная деятельность и достижение высот мастерства в избранной профессии были поняты как религиозная ценность, открывающая путь к спасению души. В связи с этим те, кто исповедовал протестантизм, своей активностью в избранном деле стали резко выделяться на фоне приверженцев традиционного для Западной Европы католицизма. Для них особое значение приобрели не жизненные наслаждения, не потребление, не комфорт, а успех в предпринимательстве, т.е. умножение богатства: «Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни»1. Своеобразие такого подхода состоит в том, что тот, кто целиком и полностью ориентирован на приобретательство и накопительство, подчиняет им свою жизнь неминуемо должен вести аскетический образ жизни. Однако, с точки зрения М. Вебера, именно совершенный протестантской этикой своеобразный «коперникианский» переворот по сравнению этикой католицизма и стал основой нового капиталистического строя, возникшего в Европе в XVI-XVII вв. Он породил специфический «дух капитализма», который коренным образом отличается от алчности.
Согласно М. Веберу, беззастенчивое добывание денег, которое не знает никаких моральных ограничений, не имеет ничего общего с духом капитализма. Отнюдь не те люди, которые питают непреодолимую «к злату проклятую страсть» и готовы ради прибыли служить самому дьяволу, составили опору рационально организованному рыночному хозяйству. По М. Веберу, именно рациональность, т.е. целесообразность и продуманный расчет, отличает капиталистическое рыночное хозяйство от докапиталистического, которое существовало по меньшей мере с Древнего Рима. Строю рационального рынка необходимы преданность делу, служение своему призванию, сущность которого заключается в добывании денег посредством достижения максимума в своем «бизнесе» и в рамках норм права. Рациональному капиталистическому предпринимателю чужды показная роскошь и расточительство, упоение властью, нарочитая демонстрация того уважения, которым он' пользуется в обществе. Его образу жизни свойственна определенная аскетическая направленность* а в Характере преобладают сдержанность и скромность2.
По мере секуляризации культуры, т.е. отделения ее от церкви, возникают ценности и идеалы нерелигиозного происхождения. Тем не менее ценности и идеалы, по своим истокам религиозные, могут сохранять свое значение и в светской культуре. Они теряют свою пер-
См.: Вебер М Избранные произведения. М., 1990.
1 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 75. 1 См.: Там же. С. 90-91.
воначальную религиозную форму, но сохраняют присущее им исходное содержание. Кроме того, в ценностях и идеалах всегда присутствует момент, обнаруживающий их тесную связь с религией. Это момент веры, внутренней убежденности людей в правильности и незыблемости исповедуемых идеалов и ценностей. Если они воспринимаются как нечто непрочное и неустойчивое, то как идеалы, так и ценности утрачивают свою основную функцию — быть ориентирами и вдохновляющими образцами для деятельности человека. На убежденности в правильности и незыблемости идеала основано особое чувство, характеризующее отношение человека к идеалу как воплощению совершенства. Это чувство благоговения (пиетет). Оно выражает отношение к идеалу как к чему-то высшему, что приподнимает человека над обычными земными интересами. Идеал создает «вертикаль» человеческого бытия: он формирует устремленность человека к высшему, непреходящему, вечному.
Современная культура характеризуется разнообразием и размытостью идеалов и ценностей. Однако нельзя сказать, что они полностью ею утрачены. Своеобразные идеалы и ценности характерны и для массовой и для концептуальной культуры. Кроме того, для современности сохраняют свое значение замечательные образцы культуры классической. Их значение исключительно велико потому, что в классической культуре идеалы и ценности выражены определенно и отчетливо. Классическая культура создала яркие и запоминающиеся образы добра и зла, нравственности и безнравственности, красоты и безобразия. Именно поэтому искусство классики является незаменимым средством формирования «человеческого в человеке», формирования души, чувства гуманности, вкуса, тактичного отношения к людям, желания и умения сверять свою жизнь с непреходящими идеалами и ценностями.
Как идеалы, так и ценности во многом обусловлены особенностями той или иной национальной культуры, культурной эпохи. Однако можно выделить и универсальные (общечеловеческие) ценности. К ним в первую очередь относятся: уважение к жизни и достоинству личности, долг, честь, справедливость, совесть, уважение к предкам, а следо^ вательно, к истории своей страны, милосердие и сострадание, оберега-ние и хранение домашнего очага. Все эти ценности предполагают благоговейное к себе отношение. Чувство благоговения предохраняет от глумления над ценностями, удерживает от оплевывания. В силу чувства благоговения ценности воспринимаются как то, что свято.
В современном обществе универсальные ценности подвергаются мощному отрицательному давлению под действием многих факторов. Утрате ценностей способствует, в частности, массовый характер современного общества, а также усложнение условий человеческого бытия в целом. Вместе с тем человечество все больше осознает особую важность универсальных ценностей. Не случайно многие из них закреплены в ряде международных документов, прежде всего в принятой
ООН Декларации прав человека (1948). В нашей стране утрате и забвению универсальных ценностей способствовало и продолжает способствовать господство различного толка радикальных социально-политических учений. Такие учения обещают скорое «светлое будущее», не утруждая себя задачей задуматься над коренными основами человеческого бытия, которые как раз и фиксируются в понятии универсальных ценностей. Однако в истории есть «время разбрасывать камни», а есть «время собирать камни». Подлинная культура немыслима без бережного отношения к ценностям универсального характера.
Будучи концентрированным выражением ценностного отношения к реальности, культура в большинстве случаев связана с утонченностью и изяществом. В этом смысле культура противоположна грубости (брутальности) и примитивности. По словам русского философа К. Леонтьева (1831-1891), культура есть «цветущая сложность». Наиболее выдающиеся мыслители в средние века удостаивались титула «доктор субтилис», что означало «утонченный доктор». Этим хотели подчеркнуть уважение к утонченности мысли, умению уловить и выразить тончайшие нюансы и оттенки. Утонченность культуры — это наличие в ней не только тонов, но и полутонов, тончайших изгибов мысли, оттенков настроений и чувств. В этом смысле культура всегда имеет эстетический аспект. При этом в ней особое место занимает не чувственная красота, а та, которую Аристотель назвал «умной красотой». Последняя доставляет удовольствие не органам чувств, а интеллекту, уму. Такое удовольствие можно испытать от решения сложной интеллектуальной задачи. Именно оно привлекает нас, например, в шахматной игре, в разгадке хитросплетений хорошего детективного сюжета, в спектакле, романе или повести, в любом художественном произведении. Каждое произведение имеет свою загадку, свою тайну. Обладают качествами утонченности и изящества не только художественные произведения, но и, например, научные теории и концепции.
Изящество противостоит всему чрезмерному, утрированному, вульгарному. Подлинная культура берет не громадностью форм, а их выразительностью, соразмерностью, гармоничностью, т.е. изяществом. Насколько более изящным и поэтому более выразительным и привлекательным выглядит здание храма (церковь Симеона Столпника) в Москве на Новом Арбате по сравнению с громадами окружающих ее современных зданий, претендующих не на изящество, а только лишь на огромность форм?! Изящество не противоположно простоте. Недаром принято говорить: «гениально просто». Но простота культуры особого свойства. Она является лишь ясным внешним выражением внутренней сложности и утонченности. Чтобы достичь «гениальной» простоты, приходится, как правило, пройти извилистый путь, рассмотреть и предусмотреть множество вариантов, уловить не только тона, но и полутона.
Глава III ПРОТИВОРЕЧИЯ КУЛЬТУРЫ
Со второго десятилетия XX в., от периода первой мировой войны (1914—1918), ведет свое начало тема кризиса культуры в философии. Эта тема стала одной из ведущих для философии XX в. и во многом остается таковой по сей день. Серьезным основанием для нее явились трагические события последнего столетия. Они, в частности, обнаружили пре-. делы возможностей культуры, ее ограниченность в решении главной задачи культурного творчества — гуманитаризации и облагораживания человека и общества. Культура во многих случаях выявила свое бессилие перед угрозой скатывания к варварству, обскурантизму и нигилизму, всеобщему ожесточению. В чем причина неудачи культуры? Определяется ли она факторами исторически-ситуативного характера или коренится в самой сути культуры? Почему культура, насчитывающая более чем трехтысячелетнюю историю, создавшая мощный гуманитарный потенциал, оказалась не в состоянии предотвратить ужасы мировых войн, Освенцима и ГУЛАГа, неисчислимого множества локальных конфликтов? Как случилось, что культура, основанная на торжестве разума и науки, привела мир едва ли не на грань ядерной и экологической катастроф? Пристальное внимание к этим вопросам позволило более глубоко поставить проблемы культуры, выявить ее противоречия. Обобщая итоги длительных и напряженных философских раздумий о судьбах культуры, столь характерных для философии XX в., можно кратко сформулировать основные противоречия культуры.
Культура и цивилизация. Различение культуры и цивилизации ввел немецкий философ О. Шпенглер (1880-1936). В известной работе «Закат Европы» (1918) он необычайно остро поставил вопрос о кризисе европейской культуры, которая, по его мнению, вступила в стадию цивилизации1. Переход от культуры к цивилизации означает переход от творчества к бесплодию, от живого развития к окостенению, от возвышенных устремлений к неосмысленной рутинной работе. Для цивилизации как стадии вырождения культуры характерно господство интеллекта, без души и сердца. Цивилизация в целом есть культура, но лишенная своего содержания, лишенная души. От культуры остается лишь пустая оболочка, которая приобретает самодовлеющее значение. Именно переход к стадии цивилизации характерен, по О. Шпенглеру, для европейской культуры начала XX в.
Уподобляя культуру живому организму, автор «Заката Европы»
полагал, что всякая локальная культура проходит в своем развитии последовательные стадии от зарождения через расцвет к увяданию. Поэтому закат европейской культуры виделся ему как неизбежный заключительный этап ее развития. Именно в последнем пункте концепция О. Шпенглера подверглась критике со стороны многих философов XX в. Соглашаясь с констатацией кризисного состояния культуры, такие философы, как Н. Бердяев, И. Ильин, Ж. Маритен, X. Ортега-и-Гассет и другие, считали, что кризис связан не с неизбежным и окончательным вступлением европейской культуры в заключительную фазу, а обусловлен особенностями XX в., теми факторами, которые стали определяющими для духовной ситуации столетия.
Так, И. Ильин обращал особое внимание на силы, которыми «влечется современное человечество» и которые способствуют выхолащиванию из культуры ее духовного содержания. К таким силам И. Ильин относил «материалистическую науку», «светскую, безрелигиозную государственность», приобретательские инстинкты, ставшие господствующими в экономике («хозяйстве») XX в., наконец, «безрелигиозное и безбожное искусство». По И. Ильину, культура народов христианского ареала, начиная с эпохи Просвещения, все более отрывалась от своих христианских корней. Отрыв культуры от духа христианства достиг своей кульминации в XX в., породив кризис культуры и все более выхолащивая ее в цивилизацию. В условиях цивилизации человеческие отношения характеризуются формальной «правильностью», упорядоченностью, но из них выпадают душевная теплота и искренность, между людьми пролегает стена непонимания, отчужденности. Бывшее христианское человечество «отходит от христианства, но не идет ни к чему иному»1, способному восполнить духовную пустоту. Утрачивая духовные основы, общество и человек не знают, «куда идут», и «не ведают, что творят». Именно кризисом культуры, согласно И. Ильину, объясняются такие трагические события XX в., как мировые войны, установление фашистского и коммунистического режимов. Выход из кризиса он видит в творчестве христианской культуры. Так же как и другие философы христианской ориентации, И. Ильин был твердо убежден, что состояние кризиса культуры не может быть ее окончательным словом. Он верил, что вслед за кризисом должно наступить культурное возрождение.
Ж. Маритен полагал, что XX в. — это «период материалистического низвержения ценностей, революционный подход, когда человек безоговорочно видит собственную конечную цель в себе самом и, будучи не в состоянии переносить более давление этого мира, начинает отчаянную войну, с тем чтобы из радикального атеизма родилось совершенно новое человечество»2. Этот период связан с вытеснением
1 Термин «цивилизация» имеет несколько значений. В контексте вопроса о кризисе культуры его значение специфично и отличается от того, которое он имеет, когда говорят, например, о мировой цивилизации или локальных цивилизациях.
' Ильин И.А. Основы христианской культуры//Ильин И. Соч.: В 10 т. Т. 1. М., 1993. С. 286.
2 Маритен Ж. Философ в мире. М., 1994. С. 73.
человеческого начала материей, т.е. с утратой человеческого в человеке, с низвержением духовных ценностей. «Для того чтобы управлять природой... человек вынужден в реальности все более и более подчинять свой интеллект и свою жизнь не человеческой, а технической необходимости и материальной энергии, которую он приводит в действие, так что она заполняет сам человеческий мир»1. Согласно Ж. Ма-ритену, период материалистического низвержения ценностей будет в конечном итоге преодолен и культура вновь вступит в свои права. Она вернется к своим христианским истокам, но это должна быть новая христианская культура, вобравшая в себя трагические уроки истории XX в.
Символизм и жизненность. На то обстоятельство, что культура неразрывно связана с использованием символов, обратил внимание немецкий философ Э. Кассирер. С его точки зрения, поскольку человек живет в культуре, он может быть определен как «существо символическое» — animal simbolicum2. Однако ранее Кассирера значение символической стороны культуры подчеркивал П. Флоренский. В книге «Столп и утверждение истины» (1914) он писал, что символы -«органы нашего общения с реальностью. Ими и посредством их мы соприкасаемся с тем, что было отрезано до тех пор от нашего сознания. Изображением мы видим реальность, а именем — слышим ее; символы — это отверстия, пробитые в нашей субъективности»3. Несмотря на серьезные различия между концепциями Э. Кассирера и П. Флоренского (гносеологизм Э. Кассирера и онтологизм П. Флоренского), их объединяет подход к культуре как к явлению по своей сути символическому. Понятие символа рассматривается при этом исключительно широко. Для символа не обязательно прямое сходство с отображаемой реальностью. Например, слово не имеет подобия с тем, что оно обозначает: ни звучание, ни написание слова не имеют ничего общего с тем предметом, который словом обозначается. Символ и есть знак, для которого сходство с обозначаемым предметом не обязательно или не имеет существенного значения.
Трактовка культуры как явления символического, во-первых, означает, что, живя в культуре, мы живем в мире символов; они окружают нас со всех сторон: от знаков дорожного движения до произведений науки и искусства. Символическую сторону имеет каждый жест, каждое человеческое действие. Во-вторых (и это более важно), символическая концепция культуры утверждает, что призвание культурного творчества не в том, чтобы создавать подобия уже известных предметов, а в том, чтобы преображать мир, наделять его новыми смыс-
1 Маритен Ж. Философ в мире. М., 1994. С. 74.
2 См.: Кассирер Э. Опыт о человеке: Введение в философию человеческой куль-
туры//Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 3-30.
3 Флоренский П.А. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 344.
лами. В этом пункте рассматриваемая концепция прямо противоположна получившей в нашей стране широкое распространение теории отражения. В отличие от последней, символическая концепция делает акцент на неподобии, на несходстве продуктов культурного творчества с их прообразами. С этой точки зрния главное, например, в произведении искусства состоит не в том, что художник повторил в изображаемой натуре, а в том, что он привнес по сравнению с известным. Узнаваемость образа лишь повод, чтобы выразить неизвестное. Культура — это не простое удвоение мира, а его преображение. В-третьих, в силу символической сущности культура неустранимо условна. Об условности современной науки мы уже говорили в связи с субъектностью научного знания. Еще более ярко выражена условность в произведении искусства. В самом деле, воспринимая, например, театральный спектакль, мы отдаем себе отчет в том, что происходящее на сцене имеет условный характер, т.е. происходит «не по-настоящему». Наличие условности определяет наличие рамки — границы, отделяющей произведение от жизни. Сцена и зрительный зал, художественное полотно и зритель, телевизионный или киноэкран, экспозиция музея — все имеет свою меру условности, а следовательно, меру отделенности и отдаленности от жизни. В силу символической условности культура оказывается не преображением жизни как таковой, а творчеством произведений — преображением не реальным, а воображаемым.
Неудовлетворенность отделенностью культуры от жизни ощущали многие писатели, художники, артисты, режиссеры. Особенно ярко эта неудовлетворенность проявилась начиная с первых десятилетий XX в. С 10-х и 20-х гг. берут свое начало эксперименты по преодолению символической условности культуры. Театральные режиссеры изобретают приемы включения зрителя в сам процесс театрального действа. С этой целью часть действия переносится, например, непосредственно в зрительный зал или даже в фойе театра. Порой спектакли выносятся на улицы и площади городов; зрителям отводится роль не наблюдателей, а участников спектакля. Художники придумывают способы «вхождения» тех, кто созерцает картину, непосредственно в ее рамки. Для этого в картинах используются не образы предметов, а сами предметы, непосредственно вмонтированные в полотно. Иногда это уже вовсе не картина, а конструкция, созданная из реальных вещей. Можно привести множество иных примеров подобных поисков. Некоторые из разработанных в первые десятилетия века приемов вошли в арсенал современного искусства. Однако в целом намерение преодолеть символичность культуры не увенчалось успехом. Оно скорее привело к упрощению культуры, к выхолащиванию ее духовного содержания.
Когда речь идет о преображении жизни средствами культуры, то имеется в виду прежде всего преображение духовной стороны человеческого бытия. Нет никакого смысла преобразовывать окружающий
мир, если человек не навел порядка в собственной душе. Преобразованный человеком мир всегда будет нести на себе печать душевной структуры человека. В продуктах преобразования выразится либо гармония, либо хаос — в зависимости от того, что является преобладающим в человеческой душе. Поэтому преображение жизни это, прежде всего, преображение духа людей, духовной жизни, направленности их замыслов. Это движение к тому состоянию, которое еще Аврелий Августин назвал «состоянием невозможности грешить». Понимая именно так задачу преображения жизни, ряд философов пришел к выводу о необходимости преодоления культуры. Ярко представлена эта позиция в философии Н. Бердяева.
Согласно Н. Бердяеву, «культура по глубочайшей своей сущности и по религиозному своему смыслу есть великая неудача»1. Имеется в виду, что культура не в состоянии решить задачу преображения жизни в силу присущих самой культуре особенностей. Но неудача культуры это «священная неудача». Это значит, что культура неизмеримо выше нигилизма и обскурантизма. Поэтому следует не отрицать культуру, не опускаться ниже ее, а подниматься выше, двигаться к сверхкультуре. Человечество должно перейти к новой сверхкультурной эпохе. Она станет эпохой творчества не произведений, а непосредственного творчества жизни. С точки зрения Н. Бердяева, культура не есть цель сама в себе. Она есть средство преображения духа человека. Согласно Н. Бердяеву, именно такое понимание культуры свойственно русской традиции: «Русским не свойствен культ чистых ценностей. У русского художника трудно встретить культ чистой красоты, как у русского философа трудно встретить культ чистой истины. И это во всех направлениях. Русский правдолюбец хочет не меньшего, чем полного преображения жизни, спасения мира»2. В отличие от этого западный человек рассматривает культуру как цель саму по себе. Он видит в ней самоценность, поэтому легко смиряется с формальностью, символизмом, внешней упорядоченностью. Видимо, России следует учиться у Запада утонченности и изяществу, но не утрачивать устремленности к преображению жизни.
Искусственность и естественность. Культура есть искусственный мир, созданный человеком. Она являет собой своеобразную надстройку над природой. Культура формирует человека, но одновременно она отрывает человека от природы. В этом состоит одно из важнейших противоречий культуры. Оно с особой силой ощутимо в наши дни. Человек оказался запертым в стенах искусственного мира: в городах, на предприятиях, в офисах, квартирах. Он задыхается без природы, его тянет вернуться к ней, но сделать это удается эпизодически и не в полной мере. Человеку грозит утрата былой естественности. Все более
1 Бердяев Н. Смысл творчества. М., 1989. С. 521.
2 Там же. С. 523.
искусственными становятся все атрибуты человеческого существования — от пищи до способов мыслить.
Заложенный в культуре отрыв от природы стал предметом философского осмысления задолго до современности. Одним из первых эту проблему поставил Ж.-Ж. Руссо (1712-1778). От него идет представление о прошлом золотом веке человечества, когда человек был естествен и раскрепощен. Цивилизация (которую Ж.-Ж. Руссо отождествляет с культурой) исказила и извратила человека. Сходные идеи развивал великий русский писатель Л. Толстой (1828-1910). Оба мыслителя остро критиковали современную им цивилизацию, обнаруживая в ней множество пороков и недостатков. С их точки зрения, порочность человека целиком объясняется гнетущим и извращающим воздействием цивилизации. Сам по себе человек, как человек «естественный», по своей природе добр. В естественном состоянии он свободен, в то время как в рамках цивилизации он угнетен и подавлен. Для Ж.-Ж. Руссо идеалом жизни становится вымышленный золотой век, для Л. Толстого — патриархальный крестьянский быт.
Нельзя не признать оправданности целого ряда критических упреков в адрес цивилизации, сделанных Ж.-Ж. Руссо и Л. Толстым. Они во многом справедливы и по сей день. В частности, современная цивилизация страдает лицемерием и фальшью не в меньшей степени, чем во времена Ж.-Ж. Руссо или Л. Толстого. Современные общественные институты, такие, как государство и его органы (суд, прокуратура, милиция и др.), система образования, наука и искусство столь же несовершенно решают поставленные перед ними задачи, как и в прошлом. Но означает ли это, что следует отказаться от них вовсе? Таково одно из сомнений, возникающее относительно концепций, подобных выдвинутым Ж.-Ж. Руссо и Л. Толстым. Оно подкрепляется тем соображением, что, отказавшись от общественных институтов, созданных культурой, придется отказаться и от комфорта, который они обеспечивают. Наконец, существенный вопрос состоит в том, насколько естественен «естественный человек»? Не является ли он целиком вымышленным персонажем, за которым стоит не кто иной, как варвар? На чем основана уверенность, что, будучи освобожден от оков цивилизации, человек поведет себя наилучшим образом? К сожалению, такая уверенность не подкрепляется опытом XX в. Напротив, опыт показывает, что всюду, где разрушаются основы государственности, где происходит крушение культурных институтов, наступают хаос и анархия, обнаруживается разгул самых необузданных страстей.
Для современной философии характерен подход, говорящий о том, что зло в человеческой природе происходит не исключительно из со-, циальных факторов: какие бы ни были социальные условия, человек таков, что всегда будет находиться в состоянии выбора между добром и злом. По словам Ф. Достоевского, «Дьявол с Богом борется, и поле
борьбы — сердца людей». Исходя из этих соображений, следует сделать вывод, что тотальная критика культуры не оправдана. Не следует возлагать на культуру всей полноты ответственности за зло в челове-: ческой природе. Опыт XX столетия показывет, что, ликвидировав культурные институты, а вместе с ними правила, нормы, идеалы и ценности, мы откроем дорогу не в золотой век, а в царство хаоса и анархии. Призывы к сокрушению культуры во имя свободы и естественности человека весьма опасны. Особенно они опасны в России (а не, скажем, в странах Запада): у нас и без того сильны настроения культурного скепсиса и нигилизма. Деятели культуры, призывающие, подобно Л. Толстому, к сокрушению культуры, вольно или невольно рискуют вызвать к жизни разрушительные силы, которые крайне трудно поддаются укрощению и умиротворению. Поэтому, если уж идти от культуры, то не «назад», а «вперед». Если же последнее невозможно, то, по меньшей мере, следует оберегать и совершенствовать культуру во всех ее многообразных проявлениях.
Вместе с тем в концепциях критики культуры с позиций естественности есть своя внутренняя правда. Они выражают тоску культурного человека по природному бытию. Воскресить патриархально-крестьянский быт невозможно в полном объеме. Но это не значит, что невозможно воскресить и сохранить отдельные элементы этого быта. Не насилие над природой, а гармония с ней, столь характерная для патриархально-крестьянского уклада прошлых эпох, — вот что остается привлекательным для современной цивилизации.