Раздел 5. Наука как форма духовного производства

Эмпирический и теоретический уровни знания.

Человечество всегда стремилось к приобретению новых знаний. Процесс овладения тайнами бытия есть выражение устремлений творческой активности разума, составляющего великую гордость человечества.

Наш разум постигает законы мира не ради простой любознательности, а ради практического преобразования и природы и человека с целью максимально гармоничного жизнеустройства человека в мире. Знания человечества образуют сложную систему, которая выступает в виде социальной памяти, богатства ее передаются от поколения к поколению, от народа к народу с помощью механизма социальной наследственности, культуры. Теория познания или гносеология (от греческого gnosis знание, познание), оформилась вместе с возникновением философии в качестве одного из фундаментальных разделов. Она исследует природу человеческого познания, формы и закономерности перехода от поверхностного представления о вещах (мнение) к постижению их сущности (истинного знания), а в связи с этим рассматривает вопрос о путях движения истины, о ее критериях.

Самым животрепещущим вопросом для всей гносеологии является вопрос о том, какой практический жизненный смысл имеет достоверное знание о мире, о самом человеке и человеческом обществе.

Научное познание:

Наука имеет дело с особым набором объектов реальности, не сводимых к объектам обыденного опыта. Особенности научных знаний как продукта научной деятельности. В науке различают эмпирический и теоретический уровни исследования. Это различие имеет своим основанием неодинаковость, во-первых, способов (методов) самой познавательной активности, а во-вторых, характера достигаемых научных результатов. Эмпирической исследование предполагает выработку исследовательской программы, организацию наблюдений, эксперимента, описание наблюдаемых и экспериментальных данных, их классификацию, первичное обобщение. Словом, для эмпирического познания характерна фактофиксирующая деятельность. Теоретическое познание - это сущностное познание, осуществляемое на уровне абстракции высоких порядков. Здесь орудием выступает понятия, категории, законы, гипотезы и т.д. Оба эти уровни связаны, предполагают друг друга, хотя исторически эмпирическое (опытное) познание предшествует теоретическому. Научное исследование предполагает не только движение «вверх», но все более совершенному, разработанному теоретическому аппарату, но и движение «вниз», связанное с ассимиляцией эмпирической информации. Процесс мышления не всегда осуществляется в развернутом и логическом виде. Бывают случаи, когда человек чрезвычайно быстро, почти мгновенно схватывает сложную ситуацию и находит правильное решение. Способность постижения истины путем прямого ее усмотрения, без обоснования с помощью дискуссии именуется интуицией.

Формы научного познания.

Идея (греч. - буквально: «то, что видно», образ) - философский термин, обозначающий «смысл», «значение», «сущность» и тесно связанный с категориями мышления и бытия. В истории философии категория идеи употребляется в различных смыслах. Когда идея рассматривается только как существующая в сознании, она обозначает:

чувственный образ, возникающий в сознании как отражение чувственных предметов (наивный реализм);

«смысл» или «сущность» вещей, сводимые к ощущениям и впечатлениям субъекта или к творческому началу, порождающему мир (субъективный идеализм).

В некоторых философских системах идея обозначала и материалистический принцип (так, Демокрит называет свои атомы «идеями»). В системах объективного идеализма идея считается объективно существующей сущностью всех вещей (объективная идея). У Гегеля, например, идея - смысл и творец всех вещей - развиваясь чисто логически, проходит стадии объективную, субъективную и абсолютную. Решение вопроса об идее зависит от правильной постановки вопроса об отношении мышления к бытию. Последовательно научно он разработан только в диалектическом материализме, где идея рассматривается как отражение объективной реальности. Вместе с тем подчеркивается и обратное влияние идеи на развитие материальной действительности в целях ее преобразования. Под идеей понимается также одна из форм, способ познания, смысл которых заключается в формулировании обобщенного теоретического принципа, объясняющего сущность, закон явлений. Таковы, например, идеи о материальности мира, о двойственном корпускулярно-волновом характере вещества и поля.

Гипотеза — (греч. Hypothesis основа, предположение) — предположение, при котором на основе ряда факторов делается вывод о существовании объекта, связи или причины явления, причем вывод этот нельзя считать вполне доказанным. Гипотетическим называется и соответствующее умозаключение. Потребность в гипотезе возникает в науке, когда неясна связь между явлениями, причина их, хотя известны множественные обстоятельства, предшествовавшие или сопутствовавшие им, когда по некоторым характеристикам настоящего нужно восстановить картину прошлого или на основе прошлого и настоящего сделать вывод о будущем развитии явления. Однако выдвижение гипотезы на основе определенных факторов — это только первый шаг. Сама гипотеза в силу своего вероятностного характера требует проверки, доказательства. После такой проверки гипотеза или становится научной теорией, или видоизменяется, или отбрасывается, если проверка дает отрицательный результат. Основные правила выдвижения и проверки гипотезы следующие:

Гипотеза должна находится в согласии или, по меньшей мере, быть совместимой со всеми факторами, которых она касается.

Из многих противостоящих друг другу гипотезы, выдвинутых для объяснения серии факторов, предпочтительнее та, которая единообразно объясняет большее их число; конечно, для объяснения отдельных факторов этой серии можно выдвигать так называемые рабочие гипотезы.

Для объяснения связной серии факторов нужно выдвигать, возможно, меньше различных гипотез и их связь должна быть, возможно, более тесной.

При выдвижении гипотезы необходимо сознавать вероятностный характер ее выводов.

Гипотезы, противоречащие друг другу, не могут быть вместе истинными, за исключением того случая, когда они объясняют различные стороны и связи различного объекта.

Теория — (греч. theoria исследование) — система обобщенного знания, объяснение тех или иных сторон действительности. Термин 'теория' имеет различные значения, для того чтобы отличать ее от практики или для противопоставления гипотезе (как непроверенному, предположительному знанию). Теория отлична от практики, так как является духовным, мысленным 'слепком', отражением и воспроизведением реальной действительности. Вместе с тем она неразрывно связана с практикой, которая ставит перед познанием назревающие задачи и требует их решения. Поэтому практика и ее результаты в обобщенном виде входят в качестве органического элемента во всякую теорию. Каждая теория имеет сложную структуру. Например, в физических теориях можно выделить две части: формальное исчисление (математические уравнения, логические символы, правила и прочее) и содержательную интерпретацию (категории, законы, принципы). Благодаря возможности представить в символической форме содержательные элементы теории достигается более четкое понимание ее формальной структуры, логических связей, то есть ее аксиоматизация. Единство содержательного и формального аспектов теории — один из источников ее развития и совершенствования. Построение и трактовка содержательной части теории связаны с философскими взглядами, мировоззрением ученого, с определенными методологическими принципами подхода к действительности.

Наука как объективное и предметное знание.

Научное знание, как и все формы духовного производства, в конечном счете необходимы для того, чтобы направлять и регу­лировать практику. Различные виды познавательной деятельности по-разному выполняют эту роль, и анализ этого различия явля­ется первым и необходимым условием для выявления особенностей научного познания.

На ранних стадиях развития общества субъектная и объект­ная стороны практической деятельности не расчленяются в поз­нании, а берутся как единое целое. Познание отображает способы практического изменения объектов, включая в характеристику последних, цели, способности и действия человека. Такое пред­ставление об объектах деятельности переносится на всю при­роду, которая рассматривается сквозь призму осуществляемой практики.

Известно, например, что в мифах древних народов силы приро­ды всегда уподобляются человеческим силам, а ее процессы — человеческим действиям. Первобытное мышление при объяснении явлений внешнего мира неизменно прибегает к их сравнению с человеческими поступками и мотивами. Лишь в процессе длительной эволюции общества познание начинает исключать антропоморфные факторы из характеристики предметных отноше­ний. Важную роль в этом процессе сыграло историческое раз­витие практики, и, прежде всего совершенствование средств и орудий труда.

По мере усложнения орудий те операции, которые непосред­ственно производились человеком, начинали «овеществляться», выступая как последовательное воздействие одного - орудия на другое и лишь затем на преобразуемый объект. Тем самым свой­ства и состояния объектов, возникающие благодаря указанным операциям, переставали казаться вызванными непосредственными усилиями человека, а все больше выступали в качестве результата взаимодействия самих природных предметов. Так, если на ранних стадиях цивилизации перемещение грузов требовало мускуль­ных усилий, то с изобретением рычага и блока, а затем простей­ших машин можно было заменить эти усилия механическими. Например, с помощью системы блоков можно было уравновесить большой груз малым, а, прибавив незначительный вес к малому грузу, поднять большой груз на нужную высоту. Здесь для подъема тяжелого тела уже не нужно усилий человека: один груз самостоятельно перемещает другой. Подобная передача человеческих функций механизмам приводит к новому пред­ставлению о силах природы. Раньше эти силы понимались только по аналогии с физическими усилиями человека, а те­перь начинают рассматриваться как механические силы. Приве­денный пример может служить аналогом того процесса «объекти­визации» предметных отношений практики, который, по-види­мому, начался уже в эпоху первых городских цивилизаций древности, В этот период познание начинает постепенно отделять предметную сторону практики от субъективных факторов и рас­сматривать ' эту сторону как особую, самостоятельную реальность.

Характеризуя назначение естествознания в жизни общества, К. Маркс подчеркивал, что оно выступает как своего рода «хит­рость, имеющая целью подчинить природу человеческим потреб­ностям, будь то в качестве предмета потребления или в каче­стве средства производства». Но преобразование мира может принести успех только тогда, когда оно согласуется с объектив­ными законами изменения и развития его предметов. Поэтому основная задача науки — выявить эти законы. Применительно к процессам преобразования природы эту функцию выполняют естественные и технические науки. Процессы изменения социаль­ных объектов исследуются общественными науками. Поскольку в деятельности могут преобразовываться самые различные объек­ты — предметы природы, человек (и состояния его сознания), подсистемы общества, знаковые объекты, функционирующие в качестве феноменов культуры и т. д.,— постольку все они могут стать предметами научного исследования. Социальные подсисте­мы и общество в целом рассматриваются в рамках марксистско-ленинского анализа как особые объекты, преобразуемые в дея­тельности людей (в процессе развития производства, классовой борьбы, революционной перестройки общественных отношений) в соответствии с объективными законами развития. Установка на поиск этих законов является обязательным условием научного познания общественных явлений '.

Ориентация науки на изучение объектов, которые могут быть включены в деятельность (либо актуально, либо потенциально, как возможные объекты ее будущего освоения), и их исследование как подчиняющихся объективным законам функционирования и развития составляет одну из важнейших особенностей научного познания. Эта особенность отличает его от других форм познава­тельной деятельности человека. Так, например, в процессе ху­дожественного освоения действительности объекты, включенные в человеческую деятельность, не отделяются от субъективных факторов, а берутся в своеобразной «склейке» с ними. Любое отражение предметов объективного мира в искусстве одновре­менно выражает ценностное отношение человека к предмету. Художественный образ — это такое отражение объекта, которое содержит отпечаток человеческой личности, ее ценностных ориен­тации, как бы «вплавленных» в характеристики отражаемой реальности. Исключить это взаимопроникновение — значит раз­рушить художественный образ. В науке же особенности жизне­деятельности личности, создающей знания, ее оценочные суж­дения не входят непосредственно в состав порождаемого знания (законы Ньютона не позволяют судить о том, что любил и что ненавидел Ньютон, тогда как, например, в портретах кисти Ремб­рандта запечатлена личность самого Рембрандта, его мироощуще­ние и его личностное отношение к изображаемым явлениям. Порт­рет, написанный великим художником, в какой-то мере выступает и как автопортрет). Наука ориентирована на предметное и объек­тивное исследование действительности. Из этого, конечно, не сле­дует, что личностные моменты и ценностные ориентации ученого не играют роли в научном творчестве и не влияют на его резуль­таты.

Научное познание отражает объекты природы не в форме созерцания, а в форме практики. Процесс же этого отражения обусловлен не только особенностями изучаемого объекта, но и многочисленными факторами социокультурного характера.

Рассматривая науку в ее историческом развитии, можно обна­ружить, что по мере изменения типа культуры при переходе от одной общественно-экономической формации к другой меняются стандарты изложения научного знания, способы видения реаль­ности в науке, стили мышления, которые формируются в кон­тексте культуры и испытывают воздействие самых различных ее феноменов. Это воздействие может быть представлено как включение различных социокультурных факторов в процесс по­рождения собственно научного знания. Однако констатация связей объективного и субъективного в любом познавательном процессе и необходимость комплексного исследования науки в ее взаимо­действии с другими формами духовной деятельности человека не снимают вопроса о различиях между наукой и этими формами (обыденным познанием, художественным мышлением и т. п.). Первое и необходимое среди них — объективность и предметность научного познания.

Но, изучая объекты, преобразуемые в деятельности, наука не ограничивается познанием только тех предметных связей, ко­торые могут быть освоены в рамках наличных, исторически сложившихся на данном этапе развития общества форм и сте­реотипов деятельности. Наука стремится и к тому, чтобы со­здать задел знаний для будущих форм практического изменения мира.

Поэтому в науке осуществляются не только исследования, обслуживающие сегодняшнюю практику, но и такие, результаты которых могут найти применение только в будущем. Движение познания в целом обусловлено не только непосредственными запросами сегодняшней практики, но и познавательными инте­ресами, через которые проявляются потребности общества в прог­нозировании будущих способов и форм практического освоения мира. Например, постановка внутринаучных проблем и их решение в рамках фундаментальных теоретических исследований физики привели к открытию законов электромагнитного поля и пред­сказанию электромагнитных волн, к открытию законов деления атомных ядер, квантовых законов излучения атомов при переходе электронов с одного энергетического уровня на другой и т. п. Все эти теоретические открытия заложили основу для будущих прикладных инженерно-технических исследований и разработок. Внедрение последних в производство, в свою очередь, революцио­низировало технику и технологию — появились радиоэлектрон­ная аппаратура, атомные электростанции, лазерные установки и т. д.

Нацеленность науки на изучение не только объектов, пре­образуемых в сегодняшней практике, но и тех, которые мо­гут стать предметом массового практического освоения в буду­щем, является второй отличительной чертой научного познания. Эта черта позволяет разграничить научное и обыденное стихийно-эмпирическое познание и вывести ряд конкретных определе­ний, характеризующих природу научного исследования.

Социальные функции науки.

Социальные функции науки не есть нечто раз и навсегда заданное. Напротив, они исторически изменяются и развиваются, как и сама наука; более того, развитие социальных функций представляет собой важную сторону развития самой науки.

Современная наука во многих отношениях существенно, кардинально отличается от той науки, которая существовала столе­тие или даже полстолетия назад. Изменился весь ее облик и харак­тер ее взаимосвязей с обществом.

Говоря о современной науке в ее взаимодействии с различными сферами жизни человека и общества, можно выделить три группы выполняемых ею социальных функций. Это, во-первых, функ­ции культурно-мировоззренческие, во-вторых, функции науки как непосредственной, производительной силы и, в-третьих, ее функции как социальной силы, связанные с тем, что научные знания и методы ныне все шире используются при решении самых разных проблем, возникающих в ходе общественного развития.

Порядок, в котором перечислены эти группы функций, в сущ­ности отражает исторический процесс формирования и расшире­ния социальных функций науки, то есть возникновения и упро­чения все новых каналов ее взаимодействия с обществом. Так, в период становления науки как особого социального института (а это период кризиса феодализма, зарождения буржуазных общественных отношений и формирования капитализма, то есть эпоха Возрождения и новое время) ее влияние обнаруживалось, прежде всего, в сфере мировоззрения, где в течение всего этого времени шла острая и упорная борьба между теологией и наукой.

В эпоху средневековья теология постепенно завоевала положе­ние верховной инстанции, призванной обсуждать и решать корен­ные мировоззренческие проблемы, такие, как вопрос о строении мироздания и месте человека в нем, о смысле и высших ценностях жизни и т. п. В сфере же зарождавшейся науки оставались проб­лемы более частного и «земного» порядка.

Коперниковским переворотом, начавшимся четыре с половиной столетия назад. Наука впервые оспорила у теологии ее право монопольно определять формирование мировоззрения. Именно это стало первым актом в процессе проникновения научного знания и научного мышления в структуру деятельности человека и обще­ства; именно здесь обнаружились первые реальные признаки выхо­да науки в мировоззренческую проблематику, в мир размышлений и устремлений человека. Ведь для того чтобы принять гелиоцент­рическую систему Коперника, необходимо было не только отка­заться от некоторых догматов, утверждавшихся теологией, но и согласиться с представлениями, которые резко противоречили обыденному мировосприятию.

Должно было пройти немало времени, вобравшего в себя такие драматические эпизоды, как сожжение Дж. Бруно, отрече­ние Г. Галилея, идейные конфликты в связи с учением Ч. Дарвина о происхождении видов, прежде чем наука смогла стать решаю­щей инстанцией в вопросах первостепенной мировоззренченской значимости, касающихся структуры материи и строения Вселен­ной, возникновения и сущности жизни, происхождения человека и т. д. Еще больше времени потребовалось для того, чтобы пред­лагаемые наукой ответы на эти и другие вопросы стали эле­ментами общего образования. Без этого научные представления не могли превратиться в составную часть культуры общества. Одновременно с этим процессом возникновения и укрепления культурно-мировоззренческих функций науки занятия наукой постепенно становились в глазах общества самостоятельной и вполне достойной, респектабельной сферой человеческой деятель­ности. Иначе говоря, происходило формирование науки как социального института в структуре общества.

Что касается функций науки как непосредственной производи­тельной силы, то нам сегодня эти функции, пожалуй, пред­ставляются не только наиболее очевидными, но и первейшими, изначальными. И это понятно, если учитывать беспрецедентные масштабы и темпы современного научно-технического прогресса, результаты которого ощутимо проявляются во всех отраслях жизни и во всех сферах деятельности человека. Однако при историческом рассмотрении картина предстает в ином свете. Про­цесс превращения науки в непосредственную производительную силу впервые был зафиксирован и проанализирован К. Марксом в середине прошлого столетия, когда синтез науки, техники и производства был не столько реальностью, сколько перспективой.

В период становления науки как социального института вызре­вали материальные предпосылки для осуществления такого синте­за, создавался необходимый для этого интеллектуальный климат, вырабатывался соответствующий строй мышления. Конечно, науч­ное знание и тогда не было изолировано от быстро развивавшейся техники, но связь между ними носила односторонний характер. Некоторые проблемы, возникавшие в ходе развития техники, стано­вились предметом научного исследования и даже давали начало новым научным дисциплинам. Так было, например, с гидравли­кой, с термодинамикой. Сама же наука мало что давала практи­ческой деятельности — промышленности, сельскому хозяйству, медицине. И дело было не только в недостаточном уровне разви­тия науки, но прежде всего в том, что сама практика, как правило, не умела, да и не испытывала потребности опираться на завое­вания науки или хотя бы просто систематически учитывать их. Вплоть до середины XIX века случаи, когда результаты науки находили практическое применение, были эпизодическими и не вели ко всеобщему осознанию и рациональному использованию тех богатейших возможностей, которые сулило практическое использование результатов научных исследований.

Со временем, однако, становилось очевидным, что сугубо эмпи­рическая основа слишком узка и ограниченна для того, чтобы обеспечить непрерывное развитие производительных сил, прогресс техники. И промышленники, и ученые начинали видеть в науке мощный катализатор процесса непрерывного совершенствования средств производственной деятельности. Осознание этого резко изменило отношение к науке и явилось существенной предпо­сылкой для ее решающего поворота в сторону практики, мате­риального производства. И здесь, как и в культурно-мировоз­зренческой сфере, наука недолго ограничивалась подчиненной ролью и довольно быстро выявила свой потенциал революцио­низирующей силы, в корне меняющей облик и характер произ­водства.

Важной стороной превращения науки в непосредственную производительную силу является создание и упрочение постоян­ных каналов для практического использования научных знаний, появление таких отраслей деятельности, как прикладные иссле­дования и разработки, создание сетей научно-технической инфор­мации и др. Причем вслед за промышленностью такие каналы возникают и в других отраслях материального производства и даже за его пределами. Все это влечет за собой значительные последствия и для науки, и для практики.

Если говорить о науке, то она, прежде всего, получает новый мощный импульс для своего развития, поскольку «применение науки к непосредственному производству само становится для нее одним из определяющих и побуждающих моментов». Со своей стороны, практика все более явно ориентируется на устойчивую и непрерывно расширяющуюся связь с наукой. Для современ­ного производства, да и не только для него, все более широкое применение научного знания выступает как обязательное условие самого существования и воспроизводства многих видов деятель­ности, возникших в свое время вне всякой связи с наукой, не говоря уже о тех, которые ею порождены.

Сегодня, в условиях научно-технической революции, у науки все более отчетливо обнаруживается еще одна группа функций — она начинает выступать и в качестве социальной силы, непо­средственно включаясь в процессы социального развития. Наибо­лее ярко это проявляется в тех довольно многочисленных в наши дни ситуациях, когда данные и методы науки используются для разработки масштабных планов и программ социального и эконо­мического развития. При составлении каждой такой программы, определяющей, как правило, цели деятельности многих пред­приятий, учреждений и организаций, принципиально необходимо непосредственное участие ученых как носителей специальных знаний и методов из разных областей. Существенно также, что ввиду комплексного характера подобных планов и программ их разработка и осуществление предполагают взаимодействие общест­венных, естественных и технических наук.

Очень важны функции науки как социальной силы в решении глобальных проблем современности. В качестве примера здесь можно назвать экологическую проблематику. Как известно, бурный научно-технический прогресс составляет одну из главных причин таких опасных для общества и человека явлений, как истощение природных ресурсов планеты, растущее загрязнение воздуха, воды, почвы. Следовательно, наука — один из факторов тех радикальных и далеко не безобидных изменений, которые происходят сегодня в среде обитания человека. Этого не скры­вают и сами ученые. Напротив, именно они были в числе тех, кто стал первым подавать сигналы тревоги, именно они первыми увидели симптомы надвигающегося кризиса и привлекли к этой теме внимание общественности, политических и государственных деятелей, хозяйственных руководителей. Научным данным отво­дится ведущая роль и в определении масштабов и параметров экологических опасностей.

Наука в данном случае отнюдь не ограничивается созда­нием средств для решения поставленных перед ней извне целей. И объяснение причин возникновения экологической опасности, и поиск путей ее предотвращения, первые формулировки эколо­гической проблемы и ее последующие уточнения, выдвижение целей перед обществом и создание средств для их достижения — все это в данном случае тесно связано с наукой, выступающей в функции социальной силы. В этом качестве наука оказывает комплексное воздействие на общественную жизнь, особенно ин­тенсивно затрагивая технико-экономическое развитие, социаль­ное управление и те социальные институты, которые участвуют в формировании мировоззрения.

Возрастающая роль науки в общественной жизни породила ее особый статус в современной культуре и новые черты ее взаимодействия с различными слоями общественного сознания. В этой связи остро ставится проблема особенностей научного познания и его соотношения с другими формами познаватель­ной деятельности (искусством, обыденным сознанием и т. д.). Эта проблема, будучи философской по своему характеру, в то же время имеет большую практическую значимость. Осмысление спе­цифики науки является необходимой предпосылкой внедрения научных методов в управление культурными процессами. Оно необходимо и для построения теории управления самой наукой в условиях развития НТР, поскольку выяснение закономерностей научного познания требует анализа его социальной обусловлен­ности и его взаимодействия с различными феноменами духовной и материальной культуры.

Этика науки. Проблема социальной ответственности ученого.

В науке, как и в любой области человеческой деятельности, взаимоотношения между теми, кто в ней занят, и действия каждого из них подчиняются определенной системе этических норм, определяющих, что допустимо, что поощряется, а что считается непозволительным и неприемлемым для ученого в различных ситуациях. Эти нормы возникают и развиваются в ходе развития самой науки, являясь результатом своего рода «исторического отбора», который сохраняет только то, что необходимо науке и обществу на каждом этапе истории.

В нормах научной этики находят свое воплощение, во-первых, общечеловеческие моральные требования и запреты, такие, напри­мер, как «не укради», «не лги», приспособленные, разумеется, к особенностям научной деятельности. Скажем, как нечто подобное краже оценивается в науке плагиат, когда человек выдает научные идеи, результаты, полученные кем-либо другим, за свои; ложью считается преднамеренное искажение (фальсификация) данных эксперимента.

Во-вторых, этические нормы науки служат для утверждения и защиты специфических, характерных именно для науки цен­ностей. Первой среди них является бескорыстный поиск и отстаи­вание истины. Широко известно, например, изречение Аристотеля: «Платон мне друг, но истина дороже», смысл которого в том, что в стремлении к истине ученый не должен считаться ни со своими симпатиями и антипатиями, ни с какими бы то ни было иными привходящими обстоятельствами. История науки, да и история человечества с благодарностью чтит имена под­вижников (таких, как Джордано Бруно), которые не отрекались от своих убеждений перед лицом тяжелейших испытаний и даже самой смерти. За примерами, впрочем, не обязательно углуб­ляться в далекую историю. Достаточно вспомнить слова советского биолога Н. И. Вавилова: «Мы на крест пойдем, а от своих убеждений, но откажемся», оправдавшего эти слова собственной трагической судьбой...

В повседневной научной деятельности обычно бывает не­просто сразу же оценить полученное знание как истину либо как заблуждение. И это обстоятельство находит отражение в нор­мах научной этики, которые не требуют, чтобы результат каждого исследования непременно был истинным знанием. Они требуют лишь, чтобы этот результат был новым знанием и, так или иначе — логически, экспериментально и пр. — обоснованным. Ответствен­ность за соблюдение такого рода требований лежит на самом уче­ном, и он не может переадресовать ее кому-нибудь другому. Для того чтобы удовлетворить этим требованиям, он должен: хорошо знать все то, что сделано и делается в его области науки; публи­куя результаты своих исследований, четко указывать, на какие исследования предшественников и коллег он опирался, и именно на этом фоне показывать то новое, что открыто и разработано им самим. Кроме того, в публикации ученый должен привести те до­казательства и аргументы, с помощью которых он обосновывает полученные им результаты; при этом, он обязан дать исчерпываю­щую информацию, позволяющую провести независимую проверку его результатов.

Нормы научной этики редко формулируются в виде специаль­ных перечней и кодексов — как правило, они передаются молодым исследователям от их учителей и предшественников. Однако изве­стны попытки выявления, описания и анализа этих норм, пред­принимаемые главным образом в философии и социологии науки.

В качестве примера можно привести исследование англий­ского социолога науки Р. Мертона. С его точки зрения, нормы науки строятся вокруг четырех основополагающих ценностей. Первая из них универсализм — убеждение в том, что изучаемые наукой природные явления повсюду протекают одинаково и что истинность научных утверждений должна оцениваться независимо от возраста, пола, расы, авторитета, титулов и званий тех, кто их формулирует. Требование универсализма предполагает, в частно­сти, что результаты маститого ученого должны подвергаться не менее строгой проверке и критике, чем результаты его молодого коллеги. Вторая ценность — общность, смысл которой в том, что научное знание должно свободно становиться общим достоянием. Тот, кто его впервые получил, не вправе монопольно владеть им. Публикуя результаты исследования, ученый не только утверждает свой приоритет и выносит полученный результат на суд критики, но и делает его открытым для дальнейшего использования всеми коллегами. Третья ценность — бескорыстность, когда первичным стимулом деятельности ученого является поиск истины, свободный от соображений личной выгоды (завоевания славы, получения денежного вознаграждения). Признание и вознаграждение долж­ны рассматриваться как возможное следствие научных достиже­ний, а не как цель, во имя которой проводятся исследования. Четвертая ценность — организованный скептицизм: каждый уче­ный несет ответственность за оценку доброкачественности того, что сделано его коллегами, и за то, чтобы сама оценка стала достоя­нием гласности. При этом ученый, опиравшийся в своей работе на неверные данные, заимствованные из работ его коллег, не осво­бождается от ответственности, коль скоро он сам не проверил точность используемых данных.

Из этого требования следует, что в науке нельзя слепо доверяться авторитету предшественников, сколь бы высоким он ни был. В научной деятельности равно необходимы как уважение к тому, что сделали предшественники (еще Ньютон говорил, что достигнутое им стало возможно лишь постольку, поскольку он стоял «на плечах гигантов»), так и кри­тическое отношение к их результатам. Более того, ученый должен не только мужественно и настойчиво отстаивать свои научные убеждения, используя все доступные ему средства логической и эмпирической аргументации, но и обладать мужеством отказаться от этих убеждений, коль скоро будет обнаружена их ошибочность.

Предпринятый Р. Мертоном анализ ценностей и норм науки неоднократно подвергался уточнениям, исправлениям и даже рез­кой критике в специальной литературе. При этом выяснилось, что наличие такого рода норм (пусть не именно этих, но в чем-то сходных с ними) очень важно для существования и развития науки, для самоорганизации научной деятельности. Безусловно, нередки случаи нарушения этих норм. Однако тот, кто их нару­шает, рискует рано или поздно потерять уважение и доверие своих коллег. Следствием этого может стать полное игнорирование его научных результатов другими исследователями, так что он по сути дела окажется вне науки. А между тем признание коллег является для ученого высшей наградой, более значимой, как правило, чем материальное вознаграждение. Особенность научной деятельности в том и заключается, что результативной она по-настоящему оказывается лишь тогда, когда признана, и результаты ее используются коллегами для получения новых знаний.

Отдельные нарушения этических норм науки, хотя и могут вы­зывать серьезные трудности в развитии той или иной области знания, в общем, все же чреваты большими неприятностями для самого нарушителя, чем для науки в целом. Однако когда такие нарушения приобретают массовый характер, под угрозой оказы­вается уже сама наука. Сообщество ученых прямо заинтересовано в сохранении климата доверия, поскольку без этого было бы невозможно дальнейшее развитие научных знаний, то есть прогресс науки.

Этические нормы охватывают самые разные стороны деятель­ности ученых: процессы подготовки и проведения исследований, публикации научных результатов, проведения научных дискуссий, когда сталкиваются различные точки зрения. В современной науке особую остроту приобрели вопросы, касающиеся не столько норм взаимодействия внутри научного сообщества, сколько взаимоотношений науки и ученого с обществом. Этот круг вопросов часто обозначают как проблему социальной ответственности ученого.

Ответственность ученого.

При всей своей современности и актуальности проблема со­циальной ответственности ученого имеет глубокие исторические корни. На протяжении веков, со времени зарождения научного познания, вера в силу разума сопровождалась сомнением: как будут использованы его творения? Является ли знание силой, слу­жащей человеку, и не обернется ли оно против него? Широко известны слова библейского проповедника Екклезиаста: «...во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умно­жает скорбь».

Вопросом о соотношении истины и добра задавалась и антич­ная философия. Уже Сократ исследовал связь между знанием и добродетелью, и с тех пор этот вопрос стал одним из вечных вопросов философии, предстающим в самых разных обличьях. Сократ учил, что по природе своей человек стремится к лучшему, а если творит зло, то лишь по неведению, тогда, когда не знает, в чем состоит истинная добродетель. Тем самым познание ока­зывалось, с одной стороны, необходимым условием благой, доброй жизни, а с другой — одной из главных ее составных частей. Вплоть до нашего времени такая высокая оценка познания, впервые обоснованная Сократом, оставалась и остается в числе основоположений, на которые опирается европейская культура. Сколь бы ни были влиятельны в разные времена истории силы невежества и суеверия, восходящая к Сократу традиция, утверждавшая достоинство и суверенность разума и этически оправдывавшая познание, была продолжена.

Это не значит, впрочем, что сократовское решение вопроса не подвергалось сомнению. Так, уже в новое время, в XVIII веке, Ж. Ж. Руссо выступает с утверждением о том, что развитие науки ни в коей мере не способствует нравственному прогрессу человечества. С особым трагизмом тема соотношения истины и добра прозвучала у А. С. Пушкина, заставившего нас раз­мышлять о том, совместимы ли гений и злодейство...

Таковы лишь некоторые крупицы исторического опыта чело­веческой мысли, который так необходим сегодня, когда столь остро встали проблемы неоднозначности, а порой и опасности социальных последствий научно-технического прогресса.

Среди областей научного знания, в которых особенно остро и напряженно обсуждаются вопросы социальной ответственности ученого и нравственно-этической оценки его деятельности, особое место занимают генная инженерия, биотехнология, биомедицин­ские и генетические исследования человека; все они довольно близко соприкасаются между собой. Именно развитие генной инже­нерии привело к уникальному в истории науки событию, когда в 1975 году ведущие ученые мира добровольно заключили мора­торий, временно приостановив ряд исследований, потенциально опасных не только для человека, по и для других форм жизни на нашей планете.

Мораторию предшествовал резкий рывок в исследованиях по молекулярной генетике. Перед учеными открылись перспективы направленного воздействия на наследственность организмов, вплоть до инженерного конструирования организмов с заранее заданными свойствами. Начались обсуждение и даже поиски воз­можностей практического осуществления таких процессов и про­цедур, как получение в неограниченных количествах ранее труднодоступных медикаментов (включая инсулин, человеческий гормон роста, многие антибиотики и пр.); придание сельскохозяйственным растениям свойств устойчивости к болезням, паразитам, мо­розам и засухам, а также способности усваивать азот прямо из воздуха, что позволило бы отказаться от производства и приме­нения дорогостоящих азотных удобрений; избавление людей от некоторых тяжелых наследственных болезней путем замены пато­логических генов нормальными (генная терапия).

Наряду с этим началось бурное развитие биотехнологии на основе применения методов генной инженерии в пищевой и хими­ческой промышленности, а также для ликвидации и предотвраще­ния некоторых видов загрязнения окружающей среды. В невидан­но короткие сроки, буквально за несколько лет, генная инженерия прошла путь от фундаментальных исследований до промышленно­го и вообще практического применения их результатов.

Однако другой стороной этого прорыва в области генетики явились таящиеся в нем потенциальные угрозы для человека и человечества. Даже простая небрежность экспериментатора или некомпетентность персонала лаборатории в мерах безопасности могут привести к непоправимым последствиям. Еще больший вред методы генной инженерии могут принести при использовании их всякого рода злоумышленниками или в военных целях. Опасность обусловлена прежде всего, тем, что организмы, с которыми чаще всего проводятся эксперименты, широко распространены в естест­венных условиях и могут обмениваться генетической информа­цией со своими «дикими» сородичами. В результате подобных экспериментов возможно создание организмов с совершенно но­выми наследственными свойствами, ранее не встречавшимися на Земле и эволюционно не обусловленными.

Такого рода опасения и заставили ученых пойти на столь бес­прецедентный шаг, как установление добровольного моратория. Позднее, после того как были разработаны чрезвычайно строгие меры безопасности при проведении экспериментов (в их числе — биологическая защита, то есть конструирование ослабленных микроорганизмов, способных жить только в искусственных усло­виях лаборатории) и получены достаточно достоверные оценки риска, связанного с проведением экспериментов, исследования постепенно возобновлялись и расширялись. Однако некоторые, наиболее рискованные типы экспериментов до сих пор остаются под запретом.

Тем не менее, дискуссии вокруг этических проблем генной инженерии отнюдь не утихли. Человек, как отмечают некоторые их участники, может сконструировать новую форму жизни, резко отличную от всего нам известного, но он не сможет вернуть ее назад, в небытие... «Имеем ли мы право,— спрашивал один из творцов новой генетики, американский биолог, лауреат Нобелев­ской премии Э. Чаргафф,— необратимо противодействовать эволюционной мудрости миллионов лет ради того, чтобы удовлетворить амбиции и любопытство нескольких ученых? Этот мир дан нам взаймы. Мы приходим и уходим; и с течением времени мы остав­ляем землю, воздух и воду тем, кто приходит после нас».

Порой в этих дискуссиях обсуждаются достаточно отдаленные, а то и просто утопические возможности (типа искусственного конструирования человеческих индивидов), которые якобы могут открыться с развитием генетики. И накал дискуссий объясняется не столько тем, в какой мере реальны эти возможности, сколько тем, что они заставляют людей во многом по-новому или более остро воспринимать такие вечные проблемы, как проблемы человека, его свободы и предназначения. Далекие перспективы, откры­ваемые генетикой, начинают оказывать влияние на нас уже се­годня, заставляя задуматься, например, над тем, хотим ли мы и должны ли хотеть клонального размножения (получения неогра­ниченного числа генетически идентичных копий) людей. И совре­менным людям приходится более пристально всматриваться в са­мих себя, чтобы понять, чего они хотят, к чему стремятся и что считают неприемлемым.

И здесь использование средств философского анализа, обра­щение к многовековому опыту философских размышлений ста­новится не просто желательным, а существенно необходимым для поиска и обоснования разумных и вместе с тем подлинно гуман­ных позиций при столкновении с этими проблемами в сегодняшнем мире. Это стало предметом особой науки — биоэтики.

Развитие генной инженерии и близких ей областей знания (да и не их одних) заставляет во многом по-новому осмысливать и диалектическую связь свободы и ответственности в деятельности ученых. На протяжении веков многим из них не только словом, но и делом приходилось утверждать и отстаивать принцип свободы научного поиска перед лицом догматического невежества, фа­натизма суеверий, просто предубеждений. Ответственность же ученого при этом выступала, прежде всего как ответственность за получение и распространение проверенных, обоснованных и строгих знаний, позволяющих рассеивать мрак невежества.

Сегодня же принцип свободы научного поиска должен осмысли­ваться в контексте тех далеко не однозначных последствий раз­вития науки, с которыми приходится иметь дело людям. В нынеш­них дискуссиях по социально-этическим проблемам науки наряду с защитой ничем не ограничиваемой свободы исследования пред­ставлена и диаметрально противоположная точка зрения, пред­лагающая регулировать науку точно так же, как регулируется движение на железных дорогах. Между этими крайними позиция­ми располагается широкий диапазон мнений о возможности и же­лательности регулирования исследований и о том, как при этом должны сочетаться интересы самого исследователя, научного сообщества и общества в целом.

В этой области еще очень много спорного, нерешенного. Но, как бы то ни было, идея неограниченной свободы исследования, которая была, безусловно, прогрессивной на протяжении многих столетий, ныне уже не может приниматься безоговорочно, без учета социальной ответственности, с которой должна быть не­разрывно связана научная деятельность. Есть ведь ответственная свобода — и есть принципиально отличная от нее свободная безответственность, чреватая — при современных и будущих воз­можностях науки — весьма тяжелыми последствиями для челове­ка и человечества.

Дело в том, что бурный, беспрецедентный, но своим темпам и размаху научно-технический прогресс является одной из наибо­лее очевидных реальностей нашего времени. Наука колоссально повышает производительность общественного труда, расширяет масштабы производства. Она добилась ни с чем не сравнимых результатов в овладении силами природы. Именно на науку опи­рается сложный механизм современного развития, так что страна, которая не в состоянии обеспечить достаточно высокие темпы на­учно-технического прогресса и использования его результатов в самых разных сферах общественной жизни, обрекает себя на состояние отсталости и зависимое, подчиненное положение в мире.

Вместе с тем наука выдвигает перед человечеством немало новых проблем и альтернатив. Еще в недавнем прошлом было принято безудержно восхвалять научно-технический прогресс как чуть ли не единственную опору общего прогресса человечества. Такова точка зрения сциентизма, то есть представления о науке, особенно о естествознании, как о высшей, даже абсолютной со­циальной ценности.

Сегодня многими столь же безоглядно отрицается гуманисти­ческая сущность развития науки. Распространилось убеждение в том, что цели и устремления науки и общества в наши дни раз­делены и пришли в неустранимые противоречия, что этические нормы современной науки едва ли не противоположны обще­человеческим социально-этическим и гуманистическим нормам и принципам, а научный поиск давно вышел из-под морального контроля и сократовский постулат «знание и добродетель не­разрывны» уже списан в исторический архив.

И надо сказать, что противники сциентизма апеллируют к впол­не конкретному опыту современности. Можно ли, вопрошают они, говорить о социально-нравственной роли науки, когда ее дости­жения используются для создания чудовищных средств массового уничтожения, в то время как ежегодно множество людей умирает от голода? Можно ли говорить об общечеловеческой нравствен­ности ученого, если чем глубже он проникает в тайны природы, чем честнее относится к своей деятельности, тем большую уг­розу для человечества таят в себе ее результаты? Разве можно говорить о благе науки для человечества, если ее достижения нередко используются для создания таких средств и техноло­гий, которые ведут к отчуждению, подавлению, оглуплению человеческой личности, разрушению природной среды обитания человека?

Научно-технический прогресс не только обостряет многие из существующих противоречий современного общественного разви­тия, но и порождает новые. Более того, его негативные проявле­ния могут привести к катастрофическим последствиям для судеб всего человечества. Сегодня уже не только произведения писате­лей-фантастов, авторов антиутопий, но и многие реальные собы­тия предупреждают нас о том, какое ужасное будущее ждет людей в обществе, для которого научно-технический прогресс выступает как самоцель, лишается «человеческого измерения».

Значит ли это, однако, что следует согласиться с антисциентизмом, с призывами остановить развитие науки и техники? Отнюдь нет. Если мы сегодня отчетливо убеждаемся в том, что знание далеко не всегда ведет к добродетели, то отсюда никоим образом не вытекает, будто путем к добродетели является неве­жество. Ж. Ж. Руссо идеализировал неиспорченного цивилизацией человека первобытного общества, который жил якобы в согласии с самим собой и с природой. Подобная идеализация патриархаль­ных устоев прошлого характерна и для многих современных про­тивников научно-технического прогресса. Туман, который засти­лает их взор, обращенный в прошлое, увы, не позволяет им увидеть тех тягот, лишений, да и просто гнусностей, коих вполне хватало в патриархальной жизни. «Критика науки» игнорирует это.

При всей противоположности позиции сциентизма и антисциентизма заключают в себе и нечто общее. Сциентизму свойст­венно слепое преклонение перед наукой; враждебность антисциентизма по отношению к науке также замешена на слепом, без­отчетном страхе перед ней. Чего не хватает обеим этим позициям и что так необходимо сегодня не только ученому, но и каждому человеку, со всех сторон окруженному порождениями научно-технического прогресса,— это, прежде всего рационального отно­шения к науке и научному мышлению.

Научно-технический прогресс, как таковой, подобно любому историческому развитию, необратим, и всякие заклинания по этому поводу не в состоянии его остановить. Единственное, что они могут породить, — это накопление и закрепление отсталости, слабо развитости в обществе, где такие заклинания приобретают вес. Но это никоим образом не значит, что людям остается лишь безропотно подчиняться развитию науки и техники, по возможно­сти приспосабливаясь к его негативным последствиям. Конкретные направления научно-технического прогресса, научно-технические проекты и решения, затрагивающие интересы и ныне живущих, и будущих поколений, — вот что требует широкого, гласного, демократического и вместе с тем компетентного обсуждения, вот что люди могут принимать либо отвергать своим волеизъявлением.

Этим и определяется сегодня социальная ответственность ученого. Опыт истории убедил нас, что знание — это сила, что наука открывает человеку источники невиданного могущества и власти над природой. Мы знаем, что последствия научно-технического прогресса бывают очень серьезными и далеко не всегда благоприят­ными для людей. Поэтому, действуя с сознанием своей социальной ответственности, ученый должен стремиться к тому, чтобы предви­деть возможные нежелательные эффекты, которые потенциально заложены в результатах его исследований. Ведь он благодаря своим профессиональным знаниям подготовлен к такому предвиде­нию лучше и в состоянии сделать это раньше, чем кто-либо другой. Наряду с этим социально ответственная позиция ученого предпо­лагает, чтобы он максимально широко и в доступных формах оповещал общественность о возможных нежелательных эффектах, о том, как их можно избежать, ликвидировать или минимизиро­вать. Только те научно-технические решения, которые приняты на основе достаточно полной информации, можно считать в наше вре­мя социально и морально оправданными. Вес это показывает, сколь велика роль ученых в современном мире. Ибо как раз они обладают теми знаниями и квалификацией, которые необходимы ныне не только для ускорения научно-технического прогресса, но и для того, чтобы направлять этот прогресс на благо человека и общества.

Метод и методология. Классификация методов научного познания.

Теоретическую основу всех форм методологического исследова­ния научного познания в целом составляет материалистическая диалектика, выступающая как логика, теория познания и общая методология научного исследования. Это — философско-гносеоло­гический уровень анализа науки. Его специфика заключается в том, что научное познание рассматривается здесь в качестве элемента более широкой системы — познавательной деятельности в ее отношении к объективному миру, в ее включенности в прак­тически-преобразовательную деятельность человека. Теория позна­ния — не просто общая наука о познании, это философское учение о природе познания.

Гносеология выступает как теоретическое основание различных специально-научных форм методологического анализа, тех его уровней, где исследование научного познания осуществляется уже нефилософскими средствами. Она показывает, что, только понимая познание как формирование и развитие идеального плана чело­веческой практически-преобразующей деятельности, можно анали­зировать коренные свойства познавательного процесса, сущность знания вообще и его различных форм, в том числе и научного знания. Вместе с тем в настоящее время не только само научное познание, но и его философско-гносеологическую проблематику невозможно анализировать, не привлекая материал из более специальных разделов методологии науки. Скажем, философский анализ проблемы истины в науке предполагает рассмотрение средств и методов эмпирического обоснования научного знания, специфических особенностей и форм активности субъекта научного познания, роли и статуса теоретических идеализированных конст­рукций и пр.

Любая форма исследования научного знания (даже если она ориентирована непосредственно на внутренние проблемы специальной науки) потенциально содержит в себе зародыши фи­лософской проблематики. Она неявно опирается на предпосылки, которые при их осознании и превращении в предмет анализа, в конечном счете, предполагают определенные философские по­зиции.

Законы и категории материалистической диалектики как учения о наиболее общих, принципиальных чертах развития всех форм бытия также выступают в качестве итога, суммы, вывода истории познания мира. Эти законы и категории, будучи отра­жением объективных свойств развития, мира во всем его многообра­зии, вместе с тем ориентируют и направляют научное познание. Тем самым материалистическая диалектика выступает как фило­софская методология науки. Современная наука изучает объекты, которые по преимуществу являются сложными системами, при­чем среди них основное место начинают занимать системы, спо­собные к саморазвитию. Поэтому материалистическая диалек­тика как наиболее полное и всестороннее учение о развитии представляет собой и наиболее адекватную философско-методологическую базу для научных дисциплин, изучающих объекты та­кого рода.

Одна из основных задач методологического анализа заклю­чается в выявлении и изучении методов познавательной деятель­ности, осуществляемой в науке, в определении возможностей и пределов применимости каждого из них. В своей познава­тельной деятельности, в том числе и в научной, люди осознанно или неосознанно используют самые разнообразные методы. Ясно, что осознанное применение методов, основанное на понимании их возможностей и границ, делает, при прочих равных усло­виях, деятельность человека более рациональной и более эф­фективной.

Методологический анализ процесса научного познания по­зволяет выделить два типа приемов и методов исследования. Во-первых, приемы и методы, присущие человеческому познанию в целом, на базе которых строится как научное, так и обыденное знание. К ним можно отнести анализ и синтез, индукцию и дедук­цию, абстрагирование и обобщение и т. д. Назовем их условно обще логическими методами. Во-вторых, существуют особые при­емы, характерные только для научного познания,— научные мето­ды исследования. Последние, в свою очередь, можно подразделить на две основные группы: методы построения эмпирического зна­ния и методы построения теоретического знания.

Для того «чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и «опосредствования». Поэтому последующее изучение предмета связано с конкретизацией общего представления о нем. Познание постепенно, шаг за шагом, раскрывает внутренние существенные признаки предмета, связи его элементов и их взаимодействие друг с другом. Для того чтобы осуществить эти шаги, необходимо целостный предмет расчленить (мысленно или практически) на составляющие части, а затем изучить их, выделяя свойства и при­знаки, прослеживая связи и отношения, а также выявляя их роль в системе целого. После того как эта познавательная задача реше­на, части вновь можно объединить в единый предмет и составить себе конкретно-общее представление, то есть такое представление, которое опирается на глубокое знание внутренней природы пред­мета. Эта цель достигается с помощью таких операций, как анализ и синтез.

Анализ — это расчленение целостного предмета на составляю­щие части (стороны, признаки, свойства или отношения) с целью их всестороннего изучения.

Синтез — это соединение ранее выделенных частей (сторон, признаков, свойств или отношений) предмета в единое целое.

Объективной предпосылкой этих познавательных операций является структурность материальных объектов, способность их элементов к перегруппировке, объединению и разъединению.

Анализ и синтез являются наиболее элементарными и просты­ми приемами познания, которые лежат в самом фундаменте че­ловеческого мышления. Вместе с тем они являются и наиболее универсальными приемами, характерными для всех его уровней и форм.

Еще один общелогический прием познания — абстрагирование. Абстрагирование — это особый прием мышления, который заклю­чается в отвлечении от ряда свойств и отношений изучаемого явления с одновременным выделением интересующих нас свойств и отношений. Результатом абстрагирующей деятельности мышле­ния является образование различного рода абстракций, которыми являются как отдельно взятые понятия и категории, так и их системы.

Индукцией называется такой метод исследования и способ рассуждения, в котором общий вывод строится на основе частных посылок.

Дедукция — это способ рассуждения, посредством кото­рого из общих посылок с необходимостью следует заключение частного характера.

Основой индукции являются опыт, эксперимент и наблюдение, в ходе которых собираются отдельные факты. Затем, изучая эти факты, анализируя их, мы устанавливаем общие и повторяющиеся черты ряда явлений, входящих в определенный класс. На этой основе строится индуктивное умозаключение, в качестве посылок которого выступают суждения о единичных объектах и явлениях с указанием их повторяющегося признака, и суждение о классе, включающем данные объекты и явления. В качестве вывода по­лучают суждение, в котором признак приписывается всему классу. Так, например, изучая свойства воды, спиртов, жидких масел, устанавливают, что все они обладают свойством упругости. Зная, что вода, спирты, жидкие масла принадлежат к классу жидкостей, делают вывод, что жидкости упруги.

Дедукция отличается от индукции прямо противоположным хо­дом движения мысли. В дедукции, как это видно из определения, опираясь на общее знание, делают вывод частного характера. Одной из посылок дедукции обязательно является общее суждение. Если оно получено в результате индуктивного рассуждения, тогда дедукция дополняет индукцию, расширяя объем нашего знания.

Но особенно большое познавательное значение дедукции прояв­ляется в том случае, когда в качестве общей посылки выступает не просто индуктивное обобщение, а какое-то гипотетическое предположение, например новая научная идея. В этом случае де­дукция является отправной точкой зарождения новой теорети­ческой системы. Созданное таким путем теоретическое знание предопределяет дальнейший ход эмпирических исследований и направляет построение новых индуктивных обобщений.

Аналогия — это такой прием познания, при котором на основе сходства объектов в одних признаках заключают об их сходстве и в других признаках. Так, при изучении природы света были установлены такие явления, как дифракция и интерференция. Эти же свойства ранее были обнаружены у звука и вытекали из его волновой природы. На основе этого сходства X. Гюйгенс заклю­чил, что и свет имеет волновую природу. Подобным же образом Луи де Бройль, предположив определенное сходство между ча­стицами вещества и полем, пришел к заключению о волновой природе частиц вещества.

Умозаключения по аналогии, понимаемые предельно широко, как перенос информации об одних объектах на другие, составляют гносеологическую основу моделирования.

Моделирование — это изучение объекта (оригинала) путем создания и исследования его копии (модели), замещающей ори­гинал с определенных сторон, интересующих познание.

Модель всегда соответствует объекту — оригиналу — в тех свойствах, которые подлежат изучению, но в то же время отлича­ется от него по ряду других признаков, что делает модель удоб­ной для исследования интересующего нас объекта.

Использование моделирования диктуется необходимостью раск­рыть такие стороны объектов, которые либо невозможно постиг­нуть путем непосредственного изучения, либо невыгодно изучать их таким образом из чисто экономических соображений. Человек, например, не может непосредственно наблюдать процесс естест­венного образования алмазов, зарождения и развития жизни па Земле, целый ряд явлений микро- и мегамира. Поэтому прихо­дится прибегать к искусственному воспроизведению подобных явлений в форме, удобной для наблюдения и изучения. В ряде же случаев бывает гораздо выгоднее и экономичнее вместо непосред­ственного экспериментирования с объектом построить и изучить его модель.

Модели, применяемые в обыденном и научном познании, можно разделить на два больших класса: материальные и идеальные. Первые являются природными объектами, подчиняющимися в сво­ем функционировании естественным законам. Вторые представля­ют собой идеальные образования, зафиксированные в соответст­вующей знаковой форме и функционирующие по законам логики, отражающей мир.

На современном этапе научно-технического прогресса большое распространение в науке и в различных областях практики полу­чило компьютерное моделирование. Компьютер, работающий но специальной программе, способен моделировать самые различ­ные реальные процессы (например, колебания рыночных цен, рост народонаселения, взлет и выход на орбиту искусственного спутника Земли, химическую реакцию и т. д.). Исследование каждого такого процесса осуществляется посредством соответст­вующей компьютерной модели.

Среди методов научного исследования, как уже отмечалось, раз­личаются методы, свойственные эмпирическому и теоретическому уровням исследования. Общелогические методы применяются на обоих уровнях, но они преломляются через систему специфи­ческих для каждого уровня приемов и методов.

Один из важнейших методов эмпирического познания — наблюдение. Под наблюдением понимается целенаправленное вос­приятие явлений объективной действительности, в ходе которого мы получаем знание о внешних сторонах, свойствах и отношениях изучаемых объектов.

Процесс научного наблюдения является не пассивным созерца­нием мира, а особого вида деятельностью, которая включает в ка­честве элементов самого наблюдателя, объект наблюдения и сред­ства наблюдения. К последним относятся приборы и материальный носитель, с помощью которого передается информация от объекта к наблюдателю (например, свет).

Важнейшей особенностью наблюдения является его целена­правленный характер. Эта целенаправленность обусловлена нали­чием предварительных идей, гипотез, которые ставят задачи наблю­дению. Научное наблюдение в отличие от обычного созерцания всегда оплодотворено той или иной научной идеей, опосредуется уже имеющимся знанием, которое показывает, что наблюдать и как наблюдать.

Наблюдение как метод эмпирического исследования всегда связано с описанием, которое закрепляет и передает результаты наблюдения с помощью определенных знаковых средств. Эмпири­ческое описание — это фиксация средствами естественного или искусственного языка сведений об объектах, данных в наблю­дении.

С помощью описания чувственная информация переводится на язык понятий, знаков, схем, рисунков, графиков и цифр, принимая тем самым форму, удобную для дальнейшей рацио­нальной обработки (систематизации, классификации и обоб­щения).

Описание подразделяется на два основных вида — качествен­ное и количественное.

Количественное описание осуществляется с применением языка математики и предполагает проведение различных измери­тельных процедур. В узком смысле слова его можно рассматри­вать как фиксацию данных измерения. В широком смысле оно включает также нахождение эмпирических зависимостей между результатами измерений. Лишь с введением метода измерения ес­тествознание превращается в точную науку. В основе операции измерения лежит сравнение объектов но каким-либо сходным свойствам или сторонам. Чтобы осуществить такое сравнение, необхо­димо иметь определенные единицы измерения, наличие которых дает возможность выразить изучаемые свойства со стороны их ко­личественных характеристик. В свою очередь, это позволяет ши­роко использовать в науке математические средства и создает пред­посылки для математического выражения эмпирических зависи­мостей. Сравнение используется не только в связи с измерением. В ряде подразделений науки (например, в биологии, языкознании) широко используются сравнительные методы.

Наблюдение и сравнение могут проводиться как относительно самостоятельно, так и в тесной связи с экспериментом. В отличие от обычного наблюдения в эксперименте исследователь активно вмешивается в протекание изучаемого процесса с целью получить о нем определенные знания. Исследуемое явление наблюдается здесь в специально создаваемых и контролируемых условиях, что позволяет восстанавливать каждый раз ход явления при повторе­нии условий.

Познавательная роль эксперимента велика не только в том отношении, что он дает ответы на ранее поставленные вопросы, но и в том, что в ходе его возникают новые пробле