Экономика семьи

Экономике семьи посвящено, пожалуй, наибольшее число работ Беккера, в том числе монументальный "Трактат о семье" [Becker G. A Treatise on the Family. Cambridge, 1981.]. Не осталось, наверное, ни одного из аспектов жизни семьи, не истолкованных в свете экономического подхода. Это и разделение труда между полами, и действие механизмов брачного рынка, и выбор между количеством детей и их "качеством", и динамика разводов, и роль альтруизма, и эволюция института семьи в длительной исторической перспективе. Остановимся лишь на некоторых темах, занимающих важное место в исследованиях Беккера.

Разделение труда в семье. Практически все общества прибегают к жесткому разделению труда между полами, когда женщины специализируются на деятельности в домашнем секторе, а мужчины -- в рыночном. Обычно такую специализацию объясняют действием либо биологических, либо социокультурных (таких, как дискриминация) факторов, но при этом, полагает Беккер, недоучитывают главное: что она прежде всего результат рациональнее выбора. Эффективность человеческих инвестиций прямо зависит от продолжительности периода, в течение которого они используются: у того, кто занят своей профессиональной деятельностью полный день, уровень отдачи образования будет много выше, чем у того, кто уделяет ей лишь половину дня, а, допустим, другую посвящает домашним заботам. Поэтом достаточно небольших исходных различий между полами, будь то биологического происхождения (когда, скажем, женщины обладают лучшими возможностями в выкармливании детей) или социального (когда в некоторых профессиях предпочтение отдается мужчинам), чтобы побуждать их специализироваться на накоплении человеческого капитала какого-то одного типа -- повышающего производительность либо преимущественно дома, либо преимущественно на рынке. Беккер подчеркивает, что конечным результатом подобной специализации, обусловленной вполне рациональными соображениями, может оказаться жесткая система разделения труда и устойчивый разрыв в производительности и оплате труда мужчин и женщин.

Анализ "брачного" рынка. Заключение брака интерпретируется Беккером по аналогии с созданием партнерской фирмы: люди вступают в брак, если ожидаемый объем выпуска совместно производимых ими потребительских благ превосходит арифметическую сумму выпусков, которые они могут производить порознь. Взаимодополняемость мужского и женского труда создает достаточно сильный стимул для образования таких союзов. (Интересно отметить: вопреки общепринятому мнению, Беккер утверждает, что экономическим интересам женщин больше отвечала полигамия, а не моногамия, так как она намного увеличивала спрос на женщин, усиливая тем самым их позиции на брачном рынке.)

Однако, поскольку потенциальные партнеры не идентичны, а информация о них несовершенна, созданию семьи обычно предшествует поиск (иногда очень длительный). Он может вестись как экстенсивно (увеличение числа контактов), так и интенсивно (лучшее знакомство с имеющимися кандидатами). Поиск на брачном рынке аналогичен поиску на рынке труда, и рациональные агенты прекращают его, когда ожидаемая полезность от вступления в брак оказывается для них выше как ожидаемой полезности от холостой жизни, так и дополнительных издержек, сопряженных с продолжением поиска лучшей пары.

Как же протекает процесс "сортировки" на брачном рынке, "разбивки" соискателей на отдельные супружеские пары? Общий принцип, установленный Беккером, таков: когда какие-то личностные характеристики являются комплементарными (взаимодополнительными) в семейной жизни, сильнее тенденция к заключению браков между похожими друг на друга партнерами; когда какие-то характеристики оказываются субститутами (взаимозаменяемыми), сильнее тенденция к заключению браков между непохожими друг на друга партнерами. Так, на брачном рынке предпочтение отдается партнерам, близким по росту, цвету кожи, образованию, коэффициенту интеллектуальности, социальному происхождению, но отличающимся по уровню заработков. Вывод не очевидный, но согласующийся с имеющимися данными. Действительно, чем выше потенциальные заработки жены, тем дороже обходится ее неучастие в рабочей силе и тем экономически нерациональнее (а значит, и неустойчивее) брак. Противоречит расхожему мнению и тот факт, что состоятельные люди раньше вступают в брак и реже разводятся. Беккер связывает это с тем, что они женятся на лучших по личностным характеристикам женщинах, так что прирост благосостояния от образования семьи оказывается у них выше, чем у остальных.

Аналогичным образом разводы происходят тогда, когда полезность от сохранения брака оказывается ниже ожидаемых выгод, связанных с его расторжением. Несовершенством информации на брачном рынке объясняется, почему большинство браков распадаются в первые годы совместной жизни. Чем длительнее брак, тем ниже вероятность развода, так как супруги накапливают специальный -- по отношению к данной семье -- человеческий капитал (навыки, привычки, установки), и ее распад сопровождается для них большими потерями. Увеличение числа разводов в развитых странах, по мнению Беккера, вызвано прежде всего возросшей активностью женщин на рынке труда, что резко понизило для них издержки, связанные с жизнью вне брака или с попытками повторного создания семьи.

Экономическая теория рождаемости. Уже в одной из своих ранних статей Беккер высказал мысль, что решение иметь детей аналогично другим инвестиционным решениям, принимаемым рациональными агентами [Becker G. An Economic Analysis of Fertility. In: Demographic and Economic Change in Developed Countries. Princeton, 1960.]. Дети выступают в его трактовке как своего рода "блага длительного пользования": они для родителей источник удовлетворений (в современном обществе по преимуществу неденежных), но их содержание и воспитание требует немалых затрат, как явных, так и неявных (и прежде всего времени родителей). Спрос на детей поэтому отрицательно связан с издержками по их содержанию и положительно -- с уровнем дохода родителей. Казалось бы, этому противоречит тенденция к сокращению размеров семьи в ходе экономического роста. Однако при более высоких ставках оплаты возрастает не только доход семьи -- дорожает фактически и время родителей. Поскольку же воспитание детей -- процесс чрезвычайно времяемкий, "эффект цены" перевешивает "эффект дохода", так что с повышением заработной платы, предлагаемой на рынке, спрос на эти "блага" (т.е. рождаемость) сокращается.

Не менее важный элемент планирования семьи, впервые проанализированный Беккером, -- выбор между количеством детей и их качеством (состоянием здоровья, уровнем образования и т.д.). В известной мере, как было им выявлено, качество и количество взаимозаменяемы, причем они связаны сложной, нелинейной зависимостью. Здесь действует своеобразный механизм мультипликатора, когда сокращение спроса на количество детей повышает спрос на их качество, но это вызывает еще большее падение спроса на количество, что в свою очеред подталкивает к дополнительному росту спроса на качество, и т.д. Поэтому даже небольшое удорожание содержания детей (например, из-за падения экономической ценности их труда в городских условиях по сравнению с сельскими) может запустить этот мультипликативный процесс и привести к резкому сокращению рождаемости. [В основе этого механизма лежит тот простой факт, что повышение качества не может ограничиваться одним ребенком, а в той или иной мере распространяется на всех детей в семье. Нет ничего удивительного, если состоятельная семья имеет один подержанный автомобиль, а другой -- новейшей марки, но было бы странно, если бы в ней бок о бок с "дорогостоящими" детьми росли и "дешевые".] Кроме того, и экономический рост, повышая нормы отдачи образования и стимулируя тем самым спрос на качество детей, также может все сильнее подрывать спрос на их количество. Именно эти два фактора, по мнению Беккера, и лежали в основе резкого сокращения размеров семьи в индустриально развитых странах. Сам он оценивает анализ взаимодействия между спросом на количество и качество детей как одно из крупнейших достижений экономической теории рождаемости.

Роль альтруизма. Целая серия работ Беккера посвящена доказательству того, что модель "человека экономического" не связана жестко с одним определенным типом мотивации. В частности, в нее вполне вписывается альтруистическое поведение. Альтруизм понимается при этом как положительная зависимость между функциями полезности разных людей: например, благосостояние матери тем выше, чем благополучнее ее ребенок. (Другими словами, функция полезности ребенка входит как один из аргументов в функцию полезности матери.) Зависть означает аналогичную зависимость, но только отрицательную: завистнику тем лучше, чем хуже другому, и, наоборот, тем хуже, чем другому лучше. Соответственно, эгоизм предполагает отсутствие взаимосвязи между функциями полезности разных людей.

Отталкиваясь от такого понимания, Беккер сформулировал ставшую знаменитой "теорему о дурном ребенке", раскрывающую роль альтруизма в семье. Она гласит, что если глава семьи (бенефактор) является альтруистом, то даже "дурной" ребенок (бенефициарий), движимый исключительно эгоистическими мотивами, все равно будет демонстрировать альтруистическое поведение. Говоря иначе, эгоист будет учитывать интересы других членов семьи и так же, как они, стремиться к максимизации выпуска потребительских благ, производимых семьей.

Это можно пояснить на простом примере [Весker G. A Treatise on the Family, p. 288.]. Пусть эгоист Том может предпринять некое действие, которое, увеличив его доход на 1 тыс., сократило бы доход его сестры Джейн на 1,5 тыс. долл. В "теореме о дурном ребенке" утверждается, что альтруистическое поведение отца удержит Тома от подобного поступка. Если бы он совершил его, общий доход семьи уменьшился бы на 500 долл. Отец, пекущийся о благосостоянии как Тома, так и Джейн, постарался бы тогда перераспределить бюджет семьи таким образом, чтобы сокращение уровня потребления затронуло отдельных членов примерно в равной мере: поэтому он сократил бы свои трансферты для Тома более чем на 1 тыс., увеличив их при этом для Джейн менее чем на 1,5 тыс. долл. В итоге Том остался бы в проигрыше, и потому-то, предвидя подобное развитие событий, он станет воздерживаться от любых действий, наносящих ущерб благосостоянию семьи (как бы плохо ни относился он к другим ее членам), и делать все от него зависящее для улучшения ее положения. Так альтруизм главы семьи может побуждать к кооперативному поведению всех остальных ее членов и способствовать максимизации общего уровня их благосостояния. [Конечно, альтруизм приводит к экономически эффективным результатам далеко не во всех ситуациях. Беккер подробно разбирает случаи, когда альтруизм оказывается неэффeктивeн, а также рассматривает механизмы, могущие служить его заменой.]

Это, по мысли Беккера, помогает понять, почему на рынке преобладает эгоистическое, движимое собственным интересом поведение, тогда как в пределах семьи -- альтруистическое. Дело не в том, что фирмам альтруизм чужд. Просто на рынке он менее эффективен, чем эгоизм. Экономистами давно установлено, что денежные трасферты больше отвечают интересам получателей, чем выплаты в натуре. Поэтому и помощь альтруистически настроенных фирм окажется эффективнее, если она будет принимать форму денежных пожертвований, а не снижения цен на выпускаемую ими продукцию. Другими словами, даже альтруистические фирмы будут вести себя эгоистически (стремиться к максимизации прибыли), чтобы иметь больше возможностей для развертывания филантропической деятельности.

"Теорема о дурном ребенке" подводит также к предположению, что, как ни странно, у альтруистов больше шансов на выживание в процессе естественного отбора. И не только потому, что альтруистические семьи имеют в среднем больше детей. Кроме того, они склонны больше инвестировать в своих детей, что способствует их преуспеянию во взрослой жизни. Поэтому, полагает Беккер, в ходе развития человечества альтруизм должен был постепенно распространяться среди все большего числа семей.

В исследованиях Беккера последних лет преимущественное внимание уделяется уже не микро-, а макроэкономическим аспектам поведения семьи. В них он стремится преодолеть барьер, исторически сложившийся между экономической наукой и демографией после того, как несостоятельной была признана теория Мальтуса. Усилия Беккера направлены на разработку моделей экономического роста, где рост населения выступал бы в качестве эндогенной, а не экзогенной переменной, т.е. определялся бы решениями на уровне семьи. В них прослеживаются сложные взаимосвязи таких факторов, как темпы экономического роста, уровень рождаемости, норма процента, инвестиции в человеческий капитал, сбережения, альтруизм, социальное обеспечение и др. Это, возможно, будет способствовать восстановлению авторитета теории экономического роста, во многом утраченного ею после всплеска исследовательской активности конца 50-х

9. Институционализм Дж. Гэлбрейта. Джон Гелбрейт критиковал мнение, что на экономическом рынке силы находятся в состоянии свободной конкуренции. Он считал, что «общество потребления» развивает экономический дисбаланс, направляя слишком много ресурсов на производство потребительских товаров и недостаточно — на общественные нужды и инфраструктуру. Гелбрейт критиковал и мнение, выдвигаемое защитниками монетаризма, что государственные расходы не способны снизить безработицу. Его подход к развитию общественного сектора был в согласии с экономическим учением Кейнса. В своей книге «Общество изобилия» (The Affluent Society, 1958) он документально подтверждает тенденцию свободно-рыночного капитализма создавать частное великолепие и общественную нищету. Он твердо верил в роль правительства в экономическом планировании. Он доказывал, что мотивация крупных корпораций зависит от влияния «техноструктуры» или ведомственного управления, и такими корпорациями управляет стремление к безопасности и расширению, а не погоня за максимальной прибылью. Реклама виделась ему отчасти как важное средство достижения власти на рынке и закрепления экспансии. С другой стороны, корпорации сдерживаются «уравновешивающей силой» других фирм, профсоюзов, потребительских групп и правительств. Также он считал, что в современной экономике женщины превратились в класс скрытой прислуги.

В книге «Экономическая теория и цели общества» Дж. К. Гэлбрейт отмечает, что корпорации, управляемые техноструктурой составляют планирующую подсистему экономики, а мелкие фирмы — рыночную подсистему. При этом планирующая подсистема эксплуатирует рыночную, порождая при этом неравенство в прибыли. Дж. К. Гэлбрейт считает, что в экономике СССР ведущие позиции также заняла техноструктура, что в конечном итоге должно было привести к эволюционной конвергенции рыночной и плановой экономической систем. В этой книге он вводит категорию «самоэксплуатация» — так он называет деятельность работодателя или работающего в своей фирме предпринимателя.

Мало кто из современных экономистов может похвастаться такой успешной и разнообразной карьерой как Джон Гелбрейт. В семидесятые годы, когда будущее человечества стало выглядеть в мрачных тонах, Гелбрейт отдал должное футурологии, став вместе с Бжезинским, Тоффлером и Фурастье одним из создателей «Римского клуба» (The Club of Rome), организации, которая занялась осмыслением перспектив и планированием развития нынешней человеческой цивилизации.

Имя Джона Гелбрейта известно было и студентам советских вузов, разумеется, как мишень для критики. Советских идеологов сильно раздражали американские теории об «обществе всеобщего благоденствия», которые были явно перпендикулярны идеям построения коммунизма.

В своей последней книге «Экономика невинного обмана», вышедшей в свет 26 февраля 2004 года, он ставит под сомнение целый ряд общепризнанных тезисов, на которых стоит современная экономическая теория. По мнению Гелбрейта, различие между «частным» и «государственным» секторами экономики по большей части является выдумкой, а не реальностью. Он также не согласен с тем, что акционеры и директора реально играют заметную роль в управлении современной компанией. Гелбрейт критически отзывается о Федеральной резервной системе США, заявляя, что её реальные достижения гораздо скромнее, чем об этом принято писать. И, наконец, он известный диссидент, резко критикующий политику своей страны, включая войну США во Вьетнаме и нынешнее вторжение в Ирак.

Основной тематикой работ Гэлбрейта была послевоенная трансформация капиталистической экономики. «Одна из наиболее примечательных черт современной экономической жизни, — писал он, — связана с оценкой совершающихся в ней перемен». Гэлбрейт в значительной степени творчески использовал идеи о трансформации капиталистической экономики, выдвигавшиеся со времен Веблена, добавляя и свои оригинальные положения. В 1960-е гг. в институционалистских теориях появилась трактовка научно-технической революции середины XX в. как второго «промышленного переворота». Был сделан вывод о том, что «промышленный переворот» конца XVIII — первой половины XIX в. завершил переход от феодализма к капитализму, а теперь научно-техническая революция 1950—60-х гг. является основой перехода от капитализма к новому, «индустриальному обществу» с новыми социально-экономическими отношениями. Гэлбрейт был не первым, кто в 1960-е гг. выдвинул теорию «индустриального общества», но его трактовка стала одной из наиболее признанных.

В своей книге Гэлбрейт концентрирует внимание на крупных корпорациях. «На долю пятисот крупнейших корпораций приходится почти половина всех товаров и услуг, производимых в Соединенных Штатах», — отмечает он. Эту часть экономики Гэлбрейт называет «индустриальной системой» и считает ее локомотивом социально-экономического прогресса. «Именно эту часть экономики мы, не задумываясь, отождествляем с современным индустриальным обществом. Понять ее функционирование — значит понять такую область народного хозяйства, которая наиболее подвержена переменам и которая, соответственно, в наибольшей степени изменяет характер нашей жизни... Остальная же часть экономики, удельный вес которой сокращается, в значительной мере статична».

Какие же изменения, согласно Гэлбрейту, происходят в крупных корпорациях? В первую очередь это тот процесс, который после Второй мировой войны получил название «революция менеджеров». «В течение трех последних десятилетий, — писал Гэлбрейт, — накапливалось все больше доказательств того, что власть в современной крупной корпорации постепенно переходит от собственников капитала к управляющим». Это явление он считает закономерным и обосновывает с помощью «общей теории ведущего фактора производства», изменение которого приводит и к смене властных структур в обществе; «если рассматривать вопрос в долгосрочном плане, имело место радикальное перераспределение власти на производственном предприятии — а отсюда и в обществе в целом — между факторами производства. Господствующие позиции капитала — дело относительно недавнего прошлого; еще пару столетий назад ни один здравомыслящий человек не усомнился бы в том, что власть решающим образом связана с землей». «Опыт прошлого дает основание предполагать, что источник власти переместится еще раз — на этот раз от капитала к организованным знаниям. И можно предполагать, что это найдет отражение в перераспределении власти в обществе».

В теорию «революции менеджеров» Гэлбрейт вносит новый элемент. По его мнению, власть в корпорации приобретает не узкий круг высших управляющих, а большой и разветвленный коллектив. «Наиболее важное следствие применения современной техники, по крайней мере с точки зрения экономической науки, — пишет он, — заключается в том, что она заставляет разделить любую... задачу на ее составные части». Таким образом, для нормального функционирования крупной корпорации требуется большой коллектив узких специалистов. Никто из них не может принять решения без согласования с другими. «Эта... группа весьма многочисленна — от самых высокопоставленных служащих корпорации до работников в белых и синих воротниках... Она охватывает всех, кто обладает специальными знаниями». Гэлбрейт называет этот коллектив специалистов «техноструктурой».
Далее Гэлбрейт ставит вопрос о целях деятельности всех людей, связанных с крупной, или, как он ее еще называет, — развитой корпорацией. Для ответа на него он выдвигает «общую теорию побудительных мотивов». Согласно этой теории вся история человечества знает четыре основных побудительных мотива: принуждение, выгода, отождествление и приспособление. Последние два требуют расшифровки. Отождествление означает, что человек, занимаясь какой-либо деятельностью, начинает отождествлять себя со своей организацией, со своей страной, со своей работой и т.д. Приспособление означает, что человек в процессе своей деятельности пытается приспособить организацию, в которой он работает, к своим личным целям. По мнению Гэлбрейта, преобладание того или другого мотива зависит от темперамента и от высоты занимаемого поста. Согласно его теории, последние два мотива присущи техноструктуре. На наш взгляд, здесь существует определенное противоречие, так как в другом разделе своей книги Гэлбрейт подчеркивает, что «групповой процесс принятия решений ведет к тому, что почти все действия... отдельных лиц становятся общим достоянием... Техноструктура не допускает секретности, на которой произрастают злоупотребления и должностные преступления». Так что оставим на долю техноструктуры только мотив «отождествления».

Что же касается других социальных слоев корпорации, то Гэлбрейт предлагает для характеристики мотивации их действий следующую схему (рис. 17).
В ней выделяются четыре группы лиц «со своей собственной системой мотивов». Самая внешняя окружность представляет акционеров. «Практически их связь с корпорацией всегда носит чисто денежный характер». Другими словами, на внешней окружности доминирует мотив выгоды, но «по мере продвижения сквозь внутренние круги к центру отождествление и приспособление постоянно усиливаются». У рабочих, правда, преобладает мотив выгоды (заработная плата), но отчасти присутствует и отождествление. У среднего технического персонала, наоборот, уже преобладает мотив отождествления, но присутствует и выгода. И у тех-ноструктуры доминирует отождествление.

Свою «общую теорию побудительных мотивов» Гэлбрейт распространяет и на развитие общественных отношений в целом. «Власть в экономике некогда была основана на владении землей, затем она перешла к капиталу, и наконец, в наше время источником власти служит тот сплав знаний и опыта, который представляет техноструктура. Параллельно этому процессу происходила и смена мотивов, руководящих человеческой деятельностью. Принуждение издавна ассоциируется с землей. Точно так же денежный мотив связан с капиталом. Отождествление и приспособление целей связаны с техноструктурой». А поскольку в будущем «индустриальном обществе» власть переходит к ней, то возникнет отождествление техноструктуры не только со своей корпорацией, но и с обществом, тем более, что цели техноструктуры и общества совпадают. «Техноструктура в основном занята производством товаров и сопутствующими вопросами управления и развития спроса на эти товары. Очевидно, важно, чтобы эта деятельность рассматривалась в качестве первостепенной общественной задачи».

Далее Гэлбрейт ставит вопрос: какие новые действия в рыночной экономике начинает осуществлять корпорация, если к власти в ней приходит техноструктура? «Цели предпринимательской корпорации были твердо определены денежными интересами предпринимателя», т.е. целью была максимизация прибыли. В то же время стремление к максимизации прибыли сопровождается увеличением риска. Поскольку техноструктура отождествляет себя со своей работой, то целью ее становится само функционирование корпорации, ее стабильное положение на рынке и рост производства. Поэтому «гарантированный уровень прибыли и максимальный рост, согласующийся с задачей обеспечения средств, необходимых для капиталовложений, — таковы первичные цели техноструктуры». Для достижения этих целей развитая корпорация занимается, по выражению Гэлбрейта, «планированием». «То, что фирма считает планированием, в немалой мере заключается в стремлении свести к минимуму влияние рынка или избавиться от него».

Жизнедеятельность корпорации проходит на трех рынках: рынке товаров, подразделяемом на рынок сырья и оборудования и рынок ее продукции; рынке капиталов и рынке труда. На всех этих рынках развитая корпорация должна себя обезопасить от риска и неопределенности.

На рынке товаров «фирма должна осуществлять контроль над продукцией, которую она продает, и над продукцией, которую она покупает. Она должна поставить на место рынка планирование». Здесь Гэлбрейт отрицает обвинение в том, что «планирование» корпорации есть, по сути, монополизация рынка. «Такого рода контроль над рынками неизменно связан с крупными размерами предприятия и, точнее, крупными размерами для данного конкретного рынка». «Экономисты связывают понятие рыночной силы не с планированием, а с монополией. Рыночная концентрация, или монополия, считается, с общепринятой точки зрения, фактором, отрицательно влияющим на эффективность использования ресурсов посредством рыночного механизма, и нередко воспринимается как незаконное явление». «Подобные рассуждения, грубо говоря, отражают полнейшую путаницу в умах. Размеры предприятия — это обычный спутник технического прогресса, и никакой особой связи с объектом прибыли они не имеют».

Получение дополнительных средств на рынке капиталов традиционно осуществляется путем выпуска акций. Здесь, как и на любом рынке, присутствуют риск и неопределенность, поэтому «те, кто использует капитал в крупных масштабах, сумели свести к минимуму свою зависимость от рынка капиталов». Кроме того, выпуск дополнительных акций как знаков собственности увеличивает «опасность вмешательства собственников, т.е. акционеров». «Чтобы прочно обеспечить свою самостоятельность, техноструктура должна иметь источник нового капитала, которым она смогла бы пользоваться, не будучи вынуждена в качестве компенсации мириться с чьей-либо властью над своими решениями». И таким источником, по мнению Гэлбрейта, становится утаивание техно-структурой части прибыли от выплаты по дивидендам и использование ее для самофинансирования корпорации.

На рынке труда развитой корпорации приходится сталкиваться, так же как и раньше предпринимательской корпорации, с другим противником — профсоюзами, которые обладают «недоступной отдельному рабочему возможностью заставить предпринимателя пойти на повышение издержек (заработной платы. — М.П.)... и уменьшение прибыли в результате забастовки». Но, согласно Гэлбрейту, с одной стороны, техноструктуре чисто психологически легче, чем собственникам, договориться с профсоюзами, а с другой стороны, с развитием технического прогресса и ростом квалификации рабочих они уже переходят в разряд среднего технического персонала, у которого уменьшается мотив выгоды и увеличивается мотив отождествления с корпорацией. Они отдаляются от профсоюзов и меньше склонны к забастовкам.

И наконец, есть еще одна сфера противоречий развитой корпорации с внешней средой. Это противоречия с обществом, от лица которого выступает государство. С одной стороны, общество имеет претензии к корпорации в связи с загрязнением окружающей среды, с тем, что рекламные щиты портят пейзаж, и т.п., с другой — корпорации не нравится платить налоги, удорожать производство строительством очистных сооружений и др. Но все эти конфликты, по мнению Гэлбрейта, решаемы, тем более, что у государства больше общего с техноструктурой, чем с собственниками: и государство и техноструктура стремятся к развитию планирования, и у государственных служащих и у техноструктуры сходное образование и мировоззрение, и в целом совпадений интересов у общества и развитой корпорации гораздо больше, чем противоречий.

В целом Гэлбрейт еще в конце 1960-х гг. был настроен весьма оптимистично по поводу перехода от капитализма к новому, индустриальному обществу. Но очень скоро ситуация в мировой экономике изменилась к худшему, а вместе с ней изменились и взгляды Гэлбрейта и других институционалистов.

10. Теория постиндустриального общества Д.Бэлла.