Богословские методы: «естественное богословие»

Английские авторы, которых мы бы назвали учеными, сами себя называли «натурфилософами» или «виртуозами». Большинство из них были англиканами или пуританами. В хартии Королевского общества говорилось, что его члены обязаны осуществлять свои исследования «во славу Божью и на благо человеческой расы». Роберт Бойль (1627-1691) назвал науку религиозной задачей по «раскрытию тех восхитительных деяний, которые Бог являет миру». Ньютон полагал, что вселенная свидетельствует о всемогуществе Творца. Спрат (Sprat), историк Королевского общества, считал науку ценным подспорьем религии. Такие же воззрения проявляются и в сочиненном Аддисоном гимне:

Небес сияющая ширь,

бескрайний голубой эфир

и ввысь простершийся чертог

провозглашают свой Исток.

Неутомимо, без конца

являет солнце мощь Творца,

оно от края и до края

дела Господни прославляет.

«Виртуозы» отождествляли себя с христианской традицией, в которой они были воспитаны, и многие из них, по-видимому, испытывали личное почтение и благоговение перед окружающими их чудесами. Псалмопевец писал: «Небеса славу Божью являют, и деянья Господни твердь прославляет», - и «виртуозы» чувствовали, что они в состоянии прославить эти деяния так, как это было недоступно предыдущим поколениям. Страницы их трудов полны выражением благоговейного удивления и восхищения мастерством Творца. Совершенно очевидно, что ощущение Божьего величия и мудрости доставляло многим из них радость, а не было просто абстрактной интеллектуальной формулой или уступкой культурной респектабельности.

Однако постепенно их отношение к религии стало отдаляться от традиционного христианства. Такому сдвигу способствовали различные факторы. Англия была расколота религиозной враждой и гражданской войной между роялистами (преимущественно католиками или англиканами) и сторонниками парламента (в основном пуританами). После реставрации монархии в 1660 г. стала ощущаться необходимость в минимальной общей основе для разумного согласия. Соприкосновение с другими культурами также вело к признанию ценности религиозного универсализма. Небольшая, но влиятельная группа ученых, известных как «кембриджские платоники», утверждала, что разум и откровение не являются несовместимыми. Они защищали философский подход к богословию (произраставший в основном из идеализма Платона), и отстаивали преимущества терпимости перед догматизмом. Рост веры в человеческий разум, более оптимистическое отношение к человеческим способностям и желание защитить основные религиозные положения с рациональной точки зрения отражены, например, в трактате Локка «Рациональность христианства». «Виртуозы» имели личные основания защищаться от обвинений в безрелигиозности, и порой они заходили очень далеко в стремлении доказать, что атомизм не ведет к атеизму. Они хотели опровергнуть мнение Гоббса о том, что вселенная представляет собой лишь результат случайного скопления частиц, и доказать, что их атомизм не является атомизмом материалистическим.

Чаще всего в их работах о религии встречаются различные вариации на тему доказательство от замысла. Вот типичный отрывок из «Оптики» Ньютона:

Почему в природе нет ничего ненужного? И откуда взялся весь тот порядок и красота, которые мы видим в мире? Почему тела животных задуманы столь искусно и для каких целей предназначены некоторые их части? Разве при создании глаза не проявилось мастерство в оптическом искусстве?... Не следует ли из всех явлений наличие существа бестелесного, живого, разумного?

Глаз вызывал особенное восхищение, будучи вершиной изобретательности и мастерства и свидетельствуя о наличии разумного Создателя, который его задумал, но и другие примеры приводились достаточно часто. Вращение Земли, наклон ее оси, соотношение суши и воды - все представлялось им совершенством: день для работы, ночь для отдыха, времена года для выращивания урожая и так далее. Бойль приводит пример об овцах, которые родятся весной, когда для них есть свежая трава.

Как и средневековые схоласты, «виртуозы» находили существование замысла всех вещей образцом божественной благосклонности. Поскольку они рассматривали человека как существо духовное, исключение в механистической модели мира, то зачастую считали, что цель остальной природы заключается в служении человеку, равно как и в прославлении Бога, чью мудрость она доказывает. Однако, в отличие от средневековых авторов, они полагали, что по отношению к природе эти цели являются чисто внешними, а не внутренне присущими. Природу они рассматривали как завершенную работающую машину, которая сама по себе не стремится ни к каким целям, а Бога - как изначальную Первопричину, а не как целевую причину. Научное объяснение и описание причинно-следственных цепочек должно было осуществляться безотносительно цели. Бойль, который стремился везде обнаруживать цель, весьма критично относился к применению телеологии для объяснения поведения предметов в настоящем. Ответ на конечный вопрос «почему» не подменял собой ответ на безотлагательный вопрос «как». Ответ на последний, по мнению Бойля, необходимо давать с точки зрения «объема, формы и движения» составных частей. Всеобъемлющее объяснение вещей выходит за пределы механистической картины мира, однако оно не является предметом экспериментальной науки. Он утверждал, что существуют различные уровни истины, между которыми необходимо проводить четкое разграничение.

Доказательство «от замысла» предполагало, разумеется, что мир был единовременно сотворен в его нынешнем виде. Идея эволюции и изменений попросту отсутствовала в размышлениях авторов XVII столетия о природе. Если допустить, что мир начал свое существование, уже будучи полностью завершенным, то аргумент о замысле мудрого Создателя представляется убедительным. Это было единственной очевидной альтернативой представлению о мире как о случайном скоплении атомов. О проблеме зла и наличии в природе катастроф и жестокости предпочитали не думать, допуская, что отдельные части должны страдать, поскольку законы полезны в целом, или считая, что у Бога есть некие высшие цели, которые смертные понять не в состоянии. Однако чаще неприятные стороны природы попросту игнори­ровались, а отбирались только такие примеры, которые подтверждали принятую модель.

В дополнение к доказательству «от замысла», в поддержку существования «разумной и всеобщей религиозной веры», доступной всем культурам и не зависящей от конкретного исторического откровения, приводились сферы предполагаемого согласия между религиями. Высказывалось мнение, что общее ядро веры состоит из трех идей: наличие Высшего Существа, бессмертие души и необходимость нравственного поведения. «Виртуозы» считали, что это общее ядро является также и сутью христианства, которое, по их мнению, они защищали. На самом деле, это, конечно, заметный отход от библейской веры. Религия становится в большей мере вопросом интеллек­туального доказательства, чем жизненного опыта. Этика сводится до утилитарного благоразумия и минимального набора нравственных правил. Природа, а не история, становится ключом к познанию Бога. В центре внимания все больше оказывается роль Бога как Творца, а не как Спасителя. Связь Бога с отдельной личностью и опыт прощения и переориентации упоминаются все реже. Во всех этих вопросах «виртуозы» отходят от христоцентризма, характерного для средних веков и Реформации. «Религия разума» задумывалась как поддержка основных положений христианства, однако к следующему столетию она сама стала его вытеснять. Разум, первоначально считавшийся лишь дополнением к откровению, начинает замещать его в качестве пути к познанию Бога. Первоначально эта перемена проявилась не как открытый конфликт, а как переосмысление христианства изнутри.

4. Бог как божественный Часовщик

Нигде столкновение научной и религиозной мысли не было сильнее, чем при изменении роли Бога по отношению к природе. Бог становится главным образом Творцом мира-машины, хотя и предпринимались различные попытки найти в механистическом природном порядке место для непрерывной деятельности Бога. Любимой аналогией Бойля для описания мира были знаменитые страсбургские часы. Этот пример хорошо подходил для идеи о божественном Часовщике, поскольку часы, очевидно, являются не следствием случайности, а плодом разумного мастерства. Однако он также показывал, сколь трудно найти место для божественной деятельности в настоящем, поскольку механизм часов, однажды заработав, продолжает идти независимо.

Большинство «виртуозов», по крайней мере до конца столетия, склонны были допускать исключение из законов в случае библейских чудес, которые оставались для них частью христианского наследия. Они полагали, что вмешательство Бога происходит редко, когда для этого есть особые причины. Некоторые авторы расценивали чудеса и исполнение пророчеств как свидетельства истинности откровения. Они указывали, что чудеса совершались при стечении народа, что человеческие чувства были в состоянии их распознать и что существуют надежные доказательства их истинности. Другие интерпретаторы занимали более неоднозначную позицию. Считая правильность мира основным доказательством существования Бога, они не желали обращать слишком много внимания на его неправильности. Поэтому Бойль, начав с утверждения о свободе Бога управлять сотворенным миропорядком по своему усмотрению, приходит затем к заключению о том, что мудрость Бога проявляется в первую очередь в замысле вещей, и поэтому нет нужды в Его непосредственном вмешательстве. Бог как Космический Законодатель продемонстрировал свою заботу о благополучии созданий в изначальном и совершенном акте творения. Бог управляет с помощью законов, и отклонения от этого правила «крайне редки». Основным доказательством мудрости Бога является сила законов, а не чудесное вмешательство26.

Предпринимались различные попытки сохранения доктрины провидений. Некоторые авторы просто утверждали, что существуют и механистический мир, и Бог, который заботится о каждой детали, даже не пытаясь согласовать эти два утверждения. Другие приравнивали провидение к Божьему предвидению, уверяя, что Бог, заранее зная причинную цепочку, может регулировать вещи так, чтобы гарантировать достижение провиденциальных целей, не нарушая существующего миропорядка. Еще чаще провидение интерпретировали в наиболее общем виде, считая, что Божья благосклонность проявляется не в отдельных событиях, а во всеобщем замысле. Бог гармонично расположил движущиеся вещи, приспособив общую структуру и порядок мира для благополучия творений. Однажды начавшись, функционирование природы должно следовать установленным законам, и действие материальных причин обусловлено их необходимостью. Божье присутствие традиционно рассматривалось как Его активное участие, и некоторые «виртуозы» тоже интерпретировали его подобным образом. Бойль был уверен, что если Бог прекратит поддерживать мир, то мир погибнет. Он писал, что непрерывное божественное участие необходимо, поскольку закон - это не реальная сила, а лишь образец правильного функционирования. Но основной аналогией для интерпретации мира как совершенной машины, автономной и самодостаточной, оставался образ часов. Божественное участие все больше воспринималось не как активная поддержка, а как пассивное согласие.

Тем не менее Ньютон считал, что Бог играет непрерывную активную роль в физическом мире. Он полагал, что мир вечен, неизменен и управляется вездесущим Богом. Ньютон не думал, что сила тяготения присуща самой материи. По его мнению, Бог может воздействовать на тела как непосредственно, заставляя их притягиваться друг к другу, так и косвенно, через эфир или проникновение крайне разреженного вещества. Он рассматривал законы природы как непрерывное и правильное выражение власти и воли Бога.

По мнению Ньютона, Бог предвидел исторические события так же, как и явления природы. Ньютон был очарован библейскими пророчествами, особенно книгой Откровения, и много писал о скрытом смысле символических отсылок к будущим событиям, в том числе к установлению рая (тысячелетнего Царства) на земле, ожидавшемуся перед наступлением конца света. Ньютон всю жизнь интересовался алхимией, поскольку считал, что одними механическими действиями невозможно объяснить существование живых организмов. Он полагал, что Бог направляет движение пассивных частиц, воодушевляя их своим Духом. Ньютон отвергал традиционное тринитарное представление о Боге и защищал взгляды, которых придерживались в IV веке ариане, считавшие, что Христос не был ни всецело Богом, ни всецело человеком, но сотворенным посланником Бога на земле. В связи с такими неортодоксальными взглядами Ньютону для преподавания в Кембридже понадобилось специальное королевское разрешение, освободившее его от необходимости проходить англиканское посвящение, обычно требовавшееся в подобном случае27.

Ньютон также утверждал, что непрерывное действие Бога проявляется в регулировке Солнечной системы. Он полагал, что ее строение нельзя объяснить научно, поскольку компланарное движение планет по орбитам в одном и том же направлении не может быть следствием естественных причин. Притяжение между планетами должно приводить к отклонениям, которые бы накапливались, если бы Бог время от времени не исправлял их, быть может, с помощью комет. Кроме того, Бог каким-то образом предохраняет звезды от гибели в результате взаимного притяжения28. Несоответствие научным требованиям этих ньютоновых апелляций к божественному вмешательству стало очевидно лишь в следующем столетии. Гипотеза Лапласа о возникновении планет и звезд из разреженного вещества (туманности) смогла объяснить компланарный и однонаправленный характер движения планет и показать, что «неправильности» объясняются либо погрешностями в наблюдениях, либо отклонениями, которые в конце концов компенсируют друг друга. «Бог белых пятен», призванный заполнить те области, в которых наука признавала свое невежество, под натиском нового знания вынужден был отступить и превратиться в Отставного Архитектора, бездеятельного Бога деистов.

Другие «виртуозы» в большинстве своем полагали, что Божья благосклонность была выражена в первоначальном акте творения, а не в последующем вмешательстве. Они отстаивали приоритет духа перед материей, не идя на компромисс в вопросе об упорядоченности вселенной. В противовес Гоббсу они утверждали, что вселенная является результатом мудрого замысла, а не слепой случайности. В отличие от Лейбница «виртуозы» настаивали, что творение - это акт свободной воли Бога, не обусловленный рациональной не­обходимостью. Вопреки мнению Спинозы они считали, что Бог отделен от мира, является внешней силой по отношению к нему и не идентичен с цепью непреложных законов. Хотя функции Бога оказались сильно урезаны, тем не менее концепция Бога оставалась еще вполне традиционной. Это был Бог, наделенный личной мудростью и волей, а не пантеистический Абсолют.

5. Природа человека: тело и разум

Мы уже говорили, что «виртуозы» находили человечество исключением из механистических законов. В ньютоновой вселенной оставалось место для нравственности и целей, поскольку она была задумана Богом, а человечество еще не утратило своего особого достоинства, ибо оно обладало разумом. Хотя мы совершенно одиноки в огромном и сложном мире-машине, тем не менее, мы не чужды ему, ибо разумный порядок, по которому устроена природа, сродни человеческому разуму. Так как природа - это создание божественного разума, ее можно постичь разумом человеческим. Традиционная идея души отождествляется здесь с «духом разума» и гарантирует особое положение человечества.

Локк и его последователи надеялись, что те подходы, которые Ньютон столь успешно применял для исследования устройства природы, можно использовать и для развития науки о природе человека и обществе. Эти ранние попытки основывались скорее на рационально-дедуктивных элементах новой физики, а не на ее наблюдениях. Критика общественных институтов с точки зрения того, что представлялось «естественным» и «разумным», испытала на себе сильное воздействие культурных традиций и классовых интересов. Сам Локк выдвинул концепцию «естественного права», опираясь на которую он защищал совместное правление короля и парламента после ус­тановления конституционной монархии в 1689 г. Он был влиятельным защитником развернувшейся в XVII веке борьбы за гражданские свободы и религиозную терпимость.

Особое положение разума в этот период отстаивалось сторонниками дуализма разума и тела, сходного с дуализмом Декарта. Мнение Гоббса о том, что разум представляет собой лишь скопление атомов, получило энергичный отпор. Считалось, что человеческий разум, заключенный в мозгу, контактирует с миром лишь косвенно. Поскольку метафизическая непрерывность вселенной была теперь отвергнута, эпистемология стала философской проблемой. Однако успехи ньютоновой науки привели к увеличению веры в человеческий разум и стали почвой для сложившегося в эпоху Просвещения убеждения в неизбежности прогресса.

Авторы, выражающие интересы феминистского направления, объясняют тот факт, что разум был поставлен выше эмоций, а сознание - выше тела, не только влиянием новой науки, но также патриархальными представлениями, сложившимися в культуре, в которой доминировали мужчины. Все представители новой науки были мужчинами, так же, как и духовенство - на протяжении многих столетий. Управление природой и власть над ней выражают подход, который в западной культуре ассоциируется скорее с мужчинами, чем с женщинами. К феминистской критике новой науки мы обратимся в главе 6 нашей книги.

IV. Религия и развитие науки: конфликт или гармония?

Можно ли как-то обобщить проблему взаимоотношения религии и науки в XVII веке? Ясно, что в ряде случаев, как, например, в деле Галилея, росту науки препятствовало противодействие со стороны религии и господствующей церкви. Таким примерам конфликта между наукой и религией посвящены два значительных исследования, написанных по следам дарвиновской полемики: «История конфликта между религией и наукой» Дж. у. Дрейпера и «История войны науки с богословием в христианском мире» А. Д. Уайта. В обеих работах нарисована картина «войны», в которой консервативные силы богословского догматизма противостоят прогрессивным силам научного разума и терпят в этих боях поражение. Оба исследователя приводят в качестве основного примера дело Галилея29.

В последние десятилетия такой подход неоднократно подвергался критике за избирательность и упрощенность. Наука и религия не были едиными силами, противостоявшими друг другу, подобно армиям на поле боя. Зачастую, как в случае Ньютона, научные и религиозные идеи сложнейшим образом переплетались в жизни одного и того же человека. Как среди ученых, так и среди богословов, часто возникали жаркие споры, поэтому дискуссии велись не только между этими двумя группировками. Как мы увидим позднее, и те, и другие неодинаково реагировали на дарвиновскую теорию. Кроме того, в разных странах, например в Англии, Франции и Германии, на­блюдались заметные различия в подходах к этим вопросам30.

Другую крайность представляют собой работы, рисующие картину изначальной гармонии между научными и богословскими идеями. Например, много писали о том, что пуританство в Англии внесло значительный вклад в научную революцию. Пуритане защищали приоритет местных конгрегации и ассоциаций перед лицом государственной Англиканской церкви. Такое противостояние церковной бюрократии способствовало большей открытости к новым идеям. В ходе пуританской революции 1640-1660-х гг. на смену монархии пришло парламентское правительство, и Англиканская церковь лишилась своего статуса. Семьдесят процентов членов Королевского общества, основанного в 1660 г., были пуританами, из которых немалую часть составляло духовенство. Эта пропорция была значительно больше, чем среди населения в целом. Науку включили в программу пуританских школ, а пресвитериане и конгрегационалисты приняли кальвинистское богословие, которое, как считается, поощряет научную работу.

Кальвинисты относились к повседневному труду с позиций так называемой «протестантской этики». Кальвин, подобно Лютеру, отрицал идею о превосходстве «религиозных» занятий над «светскими» и уверял, что служение людей Господу должно состоять не в уходе в монашескую жизнь, а в честном и прилежном выполнении полезной работы. Мы оправданы перед Богом божественной благодатью, а не человеческими трудами, однако мы можем ответить на любовь Бога нашей жизнью в мире. Кальвинизм еще активнее лютеранства проповедовал предприимчивость в этом мире, утверждая, что разумная и организованная работа содействует всеобщему благополучию и поэтому она одобряется Богом. Христиане должны славить Бога честной, трезвой и рачительной работой.

Социолог Роберт Мертон полагал, что этот набор пуританских ценностей весьма способствовал научной работе. Изучение природы представлялось занятием не только достойным, но и полезным для человечества. Кроме того, оно одобрялось с религиозной точки зрения, поскольку способствовало раскрытию деяний Творца и само служило примером разумной и организованной деятельности31. Вот что пишет Бернар Барбер о соотношении пуританства и науки:

Пуритане полагали, что человек может узнать Бога через постижение Природы, поскольку Бог являет Себя именно через нее. Поэтому наука не считалась враждебной по отношению к религии, а, скорее, служила твердым основанием для веры. Они признавали, что «добрые дела» служат признаком, если не доказательством, того, что человек избран для спасения, и поскольку Бога можно прославлять посредством социального утилитаризма, то наука - это благо, ибо она является эффективным орудием совершения добрых дел и социального усовершенствования. Кроме того, они очень высоко ценили разум, потому что Бог наделил им лишь человека и именно разум удерживает человека от лености и идолопоклонства32.

Тезис Мертона на протяжении нескольких десятилетий был предметом оживленных дискуссий. Некоторые его критики считали, что те ценности, которые Мертон отождествляет с пуританством, были на самом деле широко распространены и среди других групп, в том числе и между англиканами. Кроме того, и в кругу пуритан не было единства, а их богословские установки менялись так же быстро, как и политические пристрастия33. Однако тщательные исследования, проведенные Чарлзом Уэбстером, подтверждают тезис Мертона, если, конечно, принимать его достаточно осмотрительно: пуританство не было причиной развития науки в Англии, но некоторые пуританские идеи и сама политическая революция в немалой степени способствовали научной работе34. И. Б. Коэн так заканчивает введение к своей недавно вышедшей книге, посвященной этой проблеме: «С учетом тех усовершенствований и оговорок, которыми обогатила тезис Мертона научная критика, по сути своей он становится заметной чертой всех описаний научной революции, едва ли не самого значительного события современной истории»35.

Другие исследователи прослеживают связь между настойчивостью, с которой кальвинисты говорят о суверенитете Бога, и представлениями «виртуозов» о пассивности материи. Аристотель и средневековые авторы утверждали, что материальные объекты активно выполняют свое предназначение. Алхимики эпохи Возрождения полагали, что в материи присутствуют тайные и скрытые силы. Кое-кто из них придерживался пантеистических взглядов, согласно которым Бог отождествляется с природой. Астрологи думали, что планеты и человеческие судьбы связаны друг с другом некими высшими влияниями и соответствиями. В отличие от них «виртуозы» настаивали на том, что материя не имеет особых внутренних сил или активных внутренних принципов. Они считали материю инертной, безжизненной и послушной воле Бога, который установил внешние законы. В таком аспекте «механистическая философия» оказывается не отрицанием религиозных убеждений, а способом защиты кальвинистских идей от их соперников36.

Однако, признавая роль пуритан, мы не должны пренебрегать и вкладом англикан. Они управляли Оксфордом и Кембриджем и были неплохо представлены в организационном ядре Королевского общества, созданного в 1660 г., то есть в год восстановления власти монархии и Англиканской церкви. Многие ученые-англикане выступали за религиозную терпимость и использовали новую науку для защиты своих роялистских политических взглядов. Они были уверены, что законы природы подобны общественным законам. Эта аналогия использовалась для защиты монархии, господствующей церкви и рыночной экономики от угрозы социальной нестабильности, исходившей от более радикальных реформаторов и сепаратистов. Наука ценилась все выше, поскольку находила применение в новых технологиях и становилась источником власти над природой, и, таким образом, источником экономической и политической власти в обществе. Политические и идеологические, равно как и религиозные убеждения, взаимодействовали с научными идеями самым причудливым образом37.

Короче говоря, ни тезис о конфликте, ни тезис о гармонии науки и религии не являются исчерпывающими. Скорее стоит говорить о многообразии взаимоотношений между ними на протяжении рассматриваемого нами решающего столетия.

Давайте зададимся более широким вопросом, настолько широким, что любой ответ на него будет вполне умозрительным и вряд ли его можно будет подтвердить надежными историческими свидетельствами. Почему из всех мировых культур только в западной цивилизации возникла и развилась наука в ее современном виде? Ведь в XIII веке арабская наука значительно опережала западную, особенно в таких областях, как астрономия, оптика и медицина, но за последующие столетия она безнадежно отстала. В одной недавней работе выдвигается предположение о том, что упадок науки в исламских странах был обусловлен в первую очередь жестким контролем религиозных властей над высшим образованием. Аристотель и греческая наука в высших учебных заведениях были запрещены, поскольку они посягали на авторитет религиозной традиции. Научные исследования могли проводиться лишь в отдельных библиотеках и астрономических обсерваториях. В западных университетах, напротив, как мы видели, аристотелева философия природы была ядром обязательной программы и широко обсуждалась. Тем самым подготавливалась почва для его окончательного ниспровержения. Фома Аквинский своим синтезом стремился лишь христианизировать Аристотеля, а не отвергнуть его. На Западе была сильнее развита вера в возможности человеческого разума, и в университетах дозволялась значительная свобода научных исследований до тех пор, пока не ставились под сомнение основополагающие богословские доктрины. В Китае, еще одном регионе, где наука могла бы получить развитие, были достигнуты впечатляющие успехи в практической технологии, но не в теоретической науке. Высшее образование там находилось под контролем государственной власти и основывалось на авторитете классиков, которые о науке говорили мало38.

Развитие современной науки было, разумеется, очень сложным социальным явлением, занявшим несколько столетий и испытавшим влияние самых различных воздействий. Среди них можно отметить экономические факторы, например развитие ремесла и торговли, наличие свободного времени и средств. Интерес к новым технологиям подогревался практическими нуждами металлургии, мореплавания, ремесел и производства вооружения. Искусные мастера и ремесленники учились создавать орудия и научные инструменты. Возник­новению новых предприятий способствовало и основание таких организаций, как Королевское общество или региональные научные общества, и обмен письмами и журналами39. Нас, однако, интересуют в первую очередь интеллектуальные предпосылки, лежащие в основе развития науки.

Любопытство к природе как таковой отчасти было реакцией на средневековую мысль. Отрицая наличие иного мира, ученые эпохи Возрождения в XIV веке стали искать новые возможности наполнения жизни в этом мире. Вначале их интерес был направлен на классические античные культуры, на искусство, литературу и изучение светских, хотя и ненаучных, предметов. Но уже тогда творческий гений людей, вроде Леонардо да Винчи, находил выражение в столь различных сферах, как искусство, техника и анатомия. Исследование географических границ и природных явлений возбуждало заинтересованность отважных и предприимчивых людей. В Северной Европе после свержения власти церкви в ходе Реформации стало преобладать большее многообразие мысли, и отдельному человеку стала отводиться более важная роль в поисках истины.

Однако наследие средневековья включало и ряд предположений о строении природы, которые были созвучны научной предприимчивости. Во-первых, убеждение в том, что природа постижима, внесло вклад в рациональные и теоретические компоненты науки. Средневековые схоласты, как и греческие философы, твердо верили в силу человеческого разума. Кроме того, они соединили греческие представления об упорядоченности и правильности природы с библейским взглядом на Бога как Законодателя. Монотеизм подразумевает универсальность и согласованность миропорядка (хотя в донаучную эпоху до понимания причинно-следственных законов дело еще не дошло).

Во-вторых, учение о творении предполагает, что составные части природы можно познать лишь посредством наблюдения, поскольку, если мир является продуктом свободного акта Бога, то он не обязательно должен быть именно таким, каков он есть, и мы можем понять его лишь с помощью непосредственного созерцания. Другими словами, вселенная зависит от Божьей воли, а не является необходимым следствием первоначальных причин. Мир одновременно и упорядочен, и случаен, поскольку Бог одновременно и рационален, и свободен. Греческая мысль, напротив, предпочитала дедуктивный подход, полагая, что из общих принципов можно вывести устройство всех составных частей мира. Сократ говорил, что каждый отдельный элемент мира с необходимостью вытекает из природы Бога. Кроме того, платоновская традиция считала материю лишь ухудшенным воплощением чистых разумных форм, и суть этих вечных форм может быть постигнута интуитивным разумом, а не исследованием конечных предметов, несовершенно их иллюстрирующих. Поэтому неудивительно, что рациональная сторона греческой мысли (например, математика и геометрия) была развита лучше, чем экспериментальная40.

В-третьих, в Библии преобладает позитивное отношение к природе. Утверждение о том, что мир благ, естественным образом вытекает из учения о творении. Конечно, в средневековой мысли присутствовали и течения, отрицающие мир (отчасти произраставшие из греческих и эллинистических представлений), однако в целом она отвергала крайности гностицизма и манихейства, согласно которым материя по сути своей является злом. Безусловно, страх перед демонами природы продолжал существовать в народном сознании и, возможно, препятствовал развитию науки. Однако пример св. Бенедикта, св. Франциска и св. Фомы показывает, что творение является благом, различными способами - практическим, духовным и интеллектуальным. Кроме того, библейская традиция никогда не обожествляла силы природы или проявления органической жизни. Мир не был объектом поклонения, и поэтому он мог стать объектом исследования.

И если библейский взгляд на творение и подчеркивание греками рациональной стороны мира в конечном итоге благоприятствовали развитию науки, то почему развитие науки в средние века было сравнительно незначительным, хотя практическая технология и достигла впечатляющих успехов? Возможно, одна из причин состоит в уважении к авторитету Аристотеля и чрезмерном рационализме схоластов. Другой причиной, видимо, было доминирование институциональной церкви, против которого были направлены и Возрождение, и Реформация. Наконец, нельзя не напомнить об отмеченных ранее социальных и экономических факторах. Научная революция случилась лишь однажды в человеческой истории, и можно только предполагать, почему она не произошла в другом месте и в иное время. Тем не менее многие специалисты по истории науки признают значение западной религиозной традиции, выдвинувшей ряд предположений о природе, которые оказались созвучны научной предприимчивости.

1. Научные методы

Рассматривая по очереди средневековье, Галилея и Ньютона, мы двигались от «объяснения с точки зрения цели» к «математике и наблюдению» и «эксперименту и теории». Поглощенность вопросом о целях на протяжении столетий отвлекала внимание от механистических причин и препятствовала развитию современных научных подходов. Благодаря сосредоточенности на физических объяснениях и на «действующих», а не на «формальных» или «целевых» причинах, в XVII веке здесь были достигнуты значительные успехи. Теория и эксперимент оказались связаны новыми образными концепциями и оставались основными элементами научной методологии. Считалось, что теории отображают реальность буквально. Такие взгляды (реализм), как мы увидим, были отвергнуты многими современными философами науки, которые, в свете открытий физики XX столетия, указывают на избирательный и отвлеченный характер научных концепций, моделей и теорий.

«Виртуозы» допускали существование в природе божественных целей, но полагали, что они не должны иметь значения для научного исследования. Позднее некоторые ученые пришли к выводу, что механистическое объяснение отрицает богословский смысл. Этой теме снова предстояло приобрести остроту в ходе полемики о теории эволюции. Надо отметить, однако, что при правильном подходе богословский анализ не заменяется научным, поскольку наука и богословие ставят вопросы, принципиально отличные друг от друга, хотя и пересекающиеся в некоторых пунктах. В эпоху доминирования религии было необходимо отстаивать независимость науки, что и пытался делать Галилей. Сегодня, в век доминирования науки, порой представляется нужным защищать независимость религии. Домини­рование религии или науки и предположение, что одна должна исключать другую, были следствием неумения верно понять отличительные черты всевозможных способов познания. Каково же назначение различных видов объяснения и какие пути исследования наиболее уместны? Насколько сильны научные методы и чем они ограничены? Этим вопросам посвящена вторая часть книги.

2. Характер природы

Мир природы последовательно рассматривался как «сотворенная иерархия», «движущиеся частицы» и «подчиняющаяся законам машина». В процессе развития атомистического и механистического взглядов на мир определенный набор научных концепций перерос в метафизическую систему, которая претендовала на объяснение всех составляющих мира, за исключением человечества. Математический идеал служил критерием для отбора исчисляемых характеристик, которые считались объективными «первичными качествами» внешнего мира. Успешное применение физических категорий привело к утверждению представления о том, что все в мире определимо с помощью этих категорий.

В следующем столетии механистическая интерпретация природы получила дальнейшее развитие в философии французского Просвещения, которая отличалась детерминизмом, материализмом и атеизмом, однако ближе к концу века она подверглась атаке со стороны романтической реакции. Далее мы увидим, что развитие физики в XX веке привело к значительному изменению основных концепций и предположений. Томас Кун считает это примером так называемой «смены парадигм». Современная физика ставит под сомнение ньютонов детерминизм и механистичность. Тесно связана с этим и проблема редукционизма, сводящего действительность исключительно к мельчайшим составляющим мира и пытающегося истолковать высшие уровни мироздания в категориях низших уровней. К этой проблеме мы обратимся в третьей части книги, когда будем рассматривать современные представления о природе.

3. Богословские методы

Рассматривая три интересующих нас периода, мы использовали следующие заголовки: «Разум и откровение», «Писание, природа и церковь» и «Естественное богословие». Библейское богословие в средние века было до такой степени связано с аристотелизмом, что церковные лидеры реагировали на критику аристотелевой космологии так, как будто это было покушением на христианство. Во времена Галилея эта проблема была основным источником конфликта, однако позднее ее значение уменьшилось. Тем не менее она отражает непреходящий вопрос: как могли богословы использовать наиболее прогрессивные на тот период философские и научные представления (например, Фома Аквинский - идеи Аристотеля) и одновременно, в попытках избежать искажения изначальной христианской вести, создать жесткую систему, мешавшую откликаться на новые интеллектуальные течения?

Буквальное толкование Библии внесло свой вклад в осуждение Галилея Католической церковью. Такой буквализм присутствовал и в протестантской схоластике, но на севере Европы к концу столетия он постепенно убывал, а в Англии никогда не был распространенным явлением. Однако позднее этот конфликт снова разгорелся между сторонниками буквального понимания Библии и защитниками эволюционной теории. Основной вопрос состоял в том, должно ли библейское откровение рассматриваться как непогрешимая информация, способная диктовать научные выводы. В следующих главах я защищаю такое отношение к роли откровения в человеческом опыте и исторических событиях, которое избегает, с одной стороны, призывов к буквальному прочтению текста, а с другой - полного отказа от признания откровения источником религиозного понимания.

Для средневекового и более позднего католицизма доказательство «от замысла» и другие формы естественного богословия оставались лишь преамбулой к богословию откровения. Наиболее важные религиозные истины могли быть найдены лишь в церковной традиции. Для представителей ранней Реформации естественное богословие играло второстепенную роль, ибо основой религиозного знания служил для них искупительный акт Бога, совершенный через Христа и утвержденный принятием Божьего прощения. Английские «виртуозы», напротив, отводили естественному богословию первостепенную роль. Они думали, что защищают христианство, хотя зачастую искали основной ключ к познанию Бога не в истории и религиозном опыте, а в природе. Это было еще одним шагом к тем авторам, которые в следующем столетии, защищая естественное богословие, будут отвергать христианство. Некоторые скептики шли еще дальше, отказываясь даже от идеи о замысле мудрого Создателя.

В рамках естественного богословия существует три типа доказательств, которые встречались нам в этой главе и встретятся в дальнейшем. (1) Считалось, что определенные пробелы в научном знании невозможно объяснить, не принимая в расчет возможность Божьего вмешательства (например, мнение Ньютона о том, что Бог должен поправлять движение планет, или возникшее в XIX веке представление о том, что человечество все-таки было сотворено особо, пусть и в ходе эволюционной истории). Подобные аргументы утрачивали свою силу, как только соответствующие «пробелы» заполнялись. (2) Замысел определенных черт организмов приписывался Богу. Такой аргумент широко использовался в следующем столетии. Однако после Дарвина он также стал достаточно сомнительным, хотя создание замысла эволюционной системы могло по-прежнему приписываться Богу. (3) Упорядоченность, постижимость, творческий потенциал и непредсказуемость природы признавались ее основными свойствами, не зависящими от определенных разрывов в научном знании. Эти аргументы менее уязвимы, несмотря на развитие научного знания, поэтому и сегодня некоторые ученые и богословы про­должают их отстаивать.

4. Бог и природа

Мы описали три концепции Бога: «Творец и Спаситель», «Создатель природы и Писания» и «божественный Часовщик». «Виртуозы» пытались оставить за Богом право непрерывного воздействия на космическую машину, и многие из них были преданными христианами. Однако они прокладывали путь для Бога деистов, запустившего машину и оставившего ее на произвол судьбы. Даже сегодня перед нами стоит проблема, занимавшая «виртуозов»: каковы способы воздействия Бога на природу, помимо установления ее законов? Как может действовать Бог в мире, подчиняющемся законам?

Бог деизма оказался слишком слаб, чтобы пробуждать религиозные чувства. В средние века ощущение реальности Бога пронизывало все аспекты культуры. Философия и космология, искусство и литература, церковь и ее таинства - все создавало ощущение того, что Бог рядом. Для протестантов присутствие Бога во Христе и опыт прощения всегда были связаны с жизнью отдельного человека и общины в целом. Либерализм XIX века особенно настаивал на идее имманентного присутствия божественного в природе, предполагая, что Бог активно вовлечен в жизнь мира. Какое же представление о Боге согласуется сегодня и с религиозными нуждами, и с научным пониманием?

5. Природа человека

Наше исследование статуса человечества началось с анализа представления о человечестве как «центре космической драмы» и продолжалось в разделах «Человечество в новой космологии» и «Природа человека: тело и разум». К концу XVII столетия многие уже признали, что человечество лишилось своего центрального географического положения. Однако оборонительная реакция на астрономию Коперника была сходна с реакцией на угрозу для человеческого достоинства, возникшую при появлении эволюционной теории или при недавних дискуссиях о разумной жизни на других планетах. В каждом из этих случаев ставилась под сомнение уникальность человека.

В XVII веке полагали, что человеческое достоинство основано на силе разума и на представлении о дуализме разума и тела, получившем широкое распространение. Сфера разума считалась единственным исключением из механистических законов. Человечество еще не было полностью поглощено природой или включено в метафизическую непрерывность природных процессов, как это произойдет в работах многих авторов XIX столетия. Статус разума и отношение человечества к остальной природе поныне остаются основными вопросами философии и богословия.

Таким образом, мы видим, что некоторые причины конфликта между наукой и религией на этой ранней стадии были преходящими, например, уважение к Аристотелю. Иные проблемы не утратили свою злободневность на протяжении последующих столетий и сохраняют ее до сих пор. Одной из таких проблем является стремление богословов делать некомпетентные заявления о научных теориях и стремление ученых рассматривать свои технические концепции как всеобъемлющие метафизические системы. Отдельные вопросы, поставленные на этой ранней стадии, и по сей день сохраняют свою актуальность. В чем сходство и в чем различие между научными и ре­лигиозными методами? Каким образом может воздействовать Бог на мир, управляемый научными законами? Какие аспекты традиционных представлений о природе человека следует сберечь и что должно быть пересмотрено в свете научных знаний?

Ни одно из научных открытий, сделанных в XVIII столетии, не имело такого влияния на философскую и богословскую мысль, как работы Ньютона. В области физических наук надо отметить труды по механике, выполненные Лагранжем, д'Аламбером, Лапласом и другими. Опыты Пристли и Лавуазье с окислением и идентификация кислорода положили начало современной химии. В области биологии Линней создал исчерпывающую систему классификации растений, а Бюффон сделал то же самое для животных. К концу столетия применение научных открытий к технологии начало оказывать воздействие на общество, особенно на ранних стадиях промышленной революции в Англии. Однако самым значительным изменением перспективы в этом столетии стали не какие-то отдельные открытия, а распространение влияния науки как таковой. Именно в этот период происходят те интеллектуальные изменения, которые привели к складыванию характерных современных представлений. Рассмотрим, как влияли эти перемены на взаимодействие научных и религиозных идей.

В разделе I, «Век разума», приводятся некоторые примеры того, как рационалистический идеал, столь выразительно продемонстрированный ньютоновой физикой, начинает захватывать другие сферы мысли. Новый взгляд на природу был детерминистским и редукционистским. Широко распространились деистические представления о Боге. Кроме того, возрастало число скептиков, отвергавших любые концепции Бога и защищавших атеистическую и материалистическую философию. Новый взгляд на человеческую природу был оптимистическим. Век был убежден в способности человека к совершенствованию с помощью разума и в неизбежности общественного прогресса, достигаемого благодаря науке.

Раздел II, «Романтическая реакция», посвящен реакции на вышеизложенные идеи, которая началась к концу века. Поэты и прозаики, принадлежавшие к романтическому движению, отстаивали человеческую свободу, воображение и интуицию. Природа для них была не безличной машиной, а полным красоты и энергии живым спутником и основополагающей духовной реальностью. Такие направления, как пиетизм и методизм, возрождали личную религию и отвергали рационализм Просвещения.

Раздел III, «Философские отклики», посвящен пониманию науки и религии двумя философами, оказавшими огромное влияние на последующую мысль. Юм утверждал, что чувственный опыт является единственным источником познания. В религиозных вопросах он был агностиком. С другой стороны, Кант отделял религию и нравственность от сферы научного исследования. Его система предлагает новый метод примирения притязаний науки и религии, относя их к различным областям дискурса.

I. Век Разума

XVIII век считал себя Веком Разума, полагая, что провозглашенный наукой рационалистический идеал должен определять все стороны человеческой деятельности. Новое интеллектуальное движение, названное Просвещением, было весьма многообразным явлением, неодинаково проявлявшимся в разных странах и в трудах различных мыслителей, однако все его представители обладали рядом сходных черт, отличавших Просвещение от предыдущих веков. Наиболее отчетливо идеи Просвещения были сформулированы французскими интеллектуалами середины столетия, но дух Просвещения, пронизывавший и Германию, и Англию, и американские колонии, оказал большое влияние на всю последующую интеллектуальную атмосферу современного мира. Из множества идей просветителей мы рассмотрим три, имеющие наибольшее отношение к теме нашего исследования. Просветители считали природу самодостаточным детерминированным механизмом, все процессы которого можно объяснить естественными силами. Бог стал для них лишь спорной гипотезой, которую одни авторы защищали как разумное допущение, а другие отвергали, находя ее сомнительной догмой реакционной церкви. Наконец, господствующим настроением среди просветителей была вера в способность человека к совершенствованию и в возможность достижения идеального общества путем применения разума во всех человеческих делах.

1. Природа как детерминированный механизм

Последующие поколения дали Ньютону самую высокую оценку, граничившую с лестью. Александр Поп, чей определенный литературный стиль отражал дух нового века, написал такие торжественные строки:

Природа и ее законы скрывались в темноте;

Но Бог сказал: Да будет Ньютон! - все залил свет41.

Пьер Лаплас (1749-1827) писал, что Ньютон был не только величайшим из всех гениев, но и самым удачливым из них, поскольку существует лишь одна вселенная, и на всем протяжении истории лишь одному человеку дано объяснить ее законы. Ньютонова механика стала прототипом научной работы, определив, на какие вопросы необходимо ответить и какие понятия при этом использовать. Ньютонова парадигма также создала новое представление о том, какое научное объяснение можно считать удовлетворительным; эта парадигма экстраполировалась и на другие сферы.

Лаплас сам продолжил развитие математического анализа механики движения планет. Он показал, что вызванные взаимным притяжением планет небольшие отклонения, которые, по мнению Ньютона, накапливались бы, если бы Бог не вносил поправок, напротив, на длинных отрезках времени, гасят друг друга. Гипотеза Лапласа, предполагавшая, что солнечная система сформировалась в результате охлаждения и конденсации разреженного вещества (туманности), смогла объяснить компланарные орбиты планет, не прибегая к Божьему вмешательству. Поэтому на реплику Наполеона: «Мсье Лаплас, мне сказали, что вы написали большую книгу о строении вселенной, ни разу не упомянув ее Творца»,- он дал свой знаменитый ответ: «Я не нуждался в этой гипотезе»42.

Лаплас четко выразил новый взгляд на природу как на самодостаточный и безличный механизм. Мир не считался более, как в средние века, драмой с определенными целями. Была отвергнута и идея Ньютона о том, что вселенная находится под непрерывным провиденциальным надзором. Мир рассматривался теперь лишь как сцена взаимодействия природных сил. Поскольку считалось, что события полностью определяются естественными причинами, то все остающиеся пробелы в научном знании необходимо было заполнить не с помощью deus ex machine, а путем дальнейшего поиска физических объяснений. Несмотря на то, что многие ученые продолжали верить в существование Бога, они не допускали в научных трактатах никаких ссылок на эту веру. Секуляризация знания, как в науке, так и в других сферах, означала, что богословские представления исключались из исследования мира, какой бы ни была их роль в иных вопросах.

Лаплас также отчетливо сформулировал детерминизм, подразумеваемый в представлениях о природе как о движущейся материи. Он предполагал, что поскольку законы механики определяют движение всех предметов, от мельчайших частиц до самых больших звезд, то они, в принципе, могут позволить предсказать путь каждой частицы, исходя из воздействующих на нее сил:

Поэтому мы должны признавать современное состояние вселенной следствием ее предшествующего состояния и причиной того состояния, которое сложится в будущем.Так что если некий интеллект в данный момент может охватить все силы, оживившие природу, и положение всех объектов, ее наполняющих, и если этот интеллект способен проанализировать все эти данные, то, опираясь на них, он может понять и движение самых больших тел во вселенной, и движение мельчайшего атома; для него не останется ничего неопределенного, и прошлое, как и будущее, предстанет перед ним43.

Таким образом, природа рассматривается как совершенная механическая система жестких причин и следствий, управляемая точными и абсолютными законами, в которой все будущие события неизбежно предопределены.

Кроме того, подход Лапласа был явно редукционистским. Его эпистемологический редукционизм выражался в убеждении, что все явления, в конечном счете, объясняются физическими законами, а метафизический редукционизм явствует из его представлений о том, что действительность складывается из ее мельчайших компонентов, движущихся частиц. Одним из связующих звеньев между этими двумя понятиями было мнение, что все причины кроются во внешнем воздействии одной частицы на другую, и поэтому все причинно-следственные связи можно объяснить с точки зрения механических сил, возникающих между движущимися телами. Декарт убеждал, что механическими законами определяется весь мир, за исключением человеческого разума. Теперь Дидро и многие другие французские энцик­лопедисты придерживались метафизического материализма, претендовавшего на то, чтобы объяснить и человечество. В своей работе «Человек-машина» Ла Метри утверждает, что сознание - это иллюзорный побочный продукт движения атомов. Можно понять, почему считалось, что механические концепции, оказавшиеся столь плодотворными, способны дать исчерпывающий анализ всех явлений. Уильям Дампьер полагает, что это было «естественное преувеличение силы нового знания, поражавшего человеческое сознание своей широтой и размахом, пока люди не осознали существование его необходимых ограничений»44.

2. Бог деизма

Конечно же многие европейцы в XVIII веке продолжали придерживаться традиционных религиозных представлений. Но отличительной чертой нового мировоззрения интеллектуальных лидеров Просвещения была «религия разума», и мы можем проследить ее истоки, развитие и упадок, являющие собой три частично накладывающиеся друг на друга стадии45.

На первой стадии, которая была продолжением описанных в предыдущей главе взглядов «виртуозов», религия разума и христианская традиция признавались разными путями к одной и той же основополагающей истине. Общим ядром универсальной веры проповедовались идеи Бога, нравственного поведения и бессмертия. Эти представления считались и сутью христианства, которое рассматривалось как «одна из форм религии разума, чьи принципы раскрываются всеми людьми во все эпохи». Доказательство «от замысла» тоже часто использовалось в этот период. Большой популярностью пользовалась книга Джона Рея, основоположника современной ботаники, «Мудрость Божья, явленная в делах Творения» (1691), превозносившая совершенство замысла растений и животных в этом мире. В книге Мэтью Тиндаля «Христианство старо как мир» (1730) утверждалось, что Библия была лишь новым изда­нием этих универсальных идей, а не единственным в своем роде откровением. Путь «через Природу к Богу Природы» признавался вполне очевидным.

Представители естественного богословия старались сгладить проблему существования зла в мире. Для оправдания наличествования вредных животных и насекомых обычно прибегали к аргументу, что Бог не хотел лишать права на бытие ни одно из созданий, которых только можно вообразить. Постулировалось существование восходящей лестницы живых творений, от червя до ангела, «великой цепи бытия»46. Считалось, что преимущества от создания «полной» вселенной, в которой заняты все ниши, перевешивают неудобства, возникающие в результате наличия менее желательных видов. Присущий столетию оптимизм явствует из утверждения о «наилучшем из всех возможных миров», или, говоря словами А. Попа, «что ни есть, все к лучшему». Вселенная совершенна, ибо существующее положение соответствует Божьему замыслу. Такой «космический консерватизм» прославлял бытующий порядок вещей, отвергая традиционное убежде­ние (связанное с доктриной о грехопадении), что в мире имеются вещи, кардинально неверные. Несмотря на подобные отклонения от традиции, представители естественного богословия были вполне дружелюбно настроены к христианству и считали, что разум подтверждает основные его догматы47.

Вторая стадия - это расцвет деизма, когда естественное богословие стало замещать собой откровение. Настойчиво утверждалась самодостаточность разума, а Писанию отводилась подчиненная роль. Богословие откровения занимало оборонительную позицию. В качестве примера можно привести книгу епископа Батлера «Сходство естественной религии и религии откровения» (1736). Для этого периода симптоматично, что Батлер защищает откровение, сравнивая его с естественным богословием. Он пишет, что доказательства от природы вовсе не очевидны и просты, это все же сфера не чистого порядка и разума, а неопределенности и сложностей. С другой стороны, Писание отнюдь не всегда столь туманно, как считают его критики. Так что в обоих случаях мы встречаемся как с очевидными истинами, так и с неясностями, полагает Батлер, и если мы находим природу свидетельством Бога, то и Писание необходимо расценивать так же. По большому счету, Батлер стремился не столько подкрепить истинность откровения, сколько посеять сомнения относительно естественного богословия48.

Третья стадия, закат деизма, объясняется прежде всего присущими ему внутренними слабостями. Замысливший мир Создатель, запустивший мир-машину и оставивший ее на произвол судьбы, представлялся безличным и удаленным, по сравнению с Богом, который заботится о каждом человеке и активно воздействует на человеческую жизнь, или с Верховным Существом, к которому можно обращать молитвы. Неудивительно, что такой бездеятельный Бог, не имеющий отношения к повседневной жизни, неминуемо должен был превратиться лишь в гипотезу, объясняющую происхождение мира, или в словесную формулу, которой тоже не суждена была долгая жизнь. Бог деизма был лишь рациональным следствием, выводимым из безличных природных структур и не связанным с личным опытом. Естественное богословие не могло привести людей к ощущению обязательства и личного участия, которые необходимы для активной религиозной жизни49.

Деисты критиковали также институциональную церковь. Они считали, что традиционное христианство противостоит религии разума. И отвергали чудеса как примитивные суеверия, всячески подчеркивая примеры жестокости и безнравственности в библейском повествовании. Любое религиозное убеждение, догма или ритуал подозревались в том, что они не соответствуют новым веяниям. Исследователи и ученые узнавали все больше о других религиях, и многие из них начинали разделять концепцию культурного ре­лятивизма, отвергавшую претензии любой религиозной традиции на исключительность. В Англии атаки на традиционную веру были более умеренными и сдержанными, во Франции они зачастую становились неистовыми и злобными, чему способствовала несгибаемая ортодоксальность церкви и предпринимаемые ею репрессивные меры. Вольтер использовал свое остроумие для осмеяния христианства, хотя и оставался деистом до конца жизни. В Америке Томас Пейн в книге «Век Разума» отыскивал противоречия в Библии и праздновал победу разума над суеверием, защищая, однако, идею Бога и морального закона. Джефферсон, Франклин и другие «отцы-основатели» были сторонниками более умеренных вариантов деизма50.

Просветители первого поколения исповедовали одновременно и естественную религию, и религию откровения; просветители второго поколения придерживались лишь естественной религии и отвергали откровение. В третьем поколении уже раздавались голоса скептиков, призывавших отвергнуть любые формы религии. Барон де Гольбах отрицал и Бога, и свободу, и бессмертие, проповедуя самозарождение материи. Он считал, что лишь природа достойна поклонения: «О природа! Повелительница всего сущего! И вы, ее восхитительные дочери, добродетель, разум и истина! Да будете вы вовеки нашими единственными божествами!»51 Материалистическая философия Дидро демонстрировала более воинственный атеизм, отражавший антиклерикальные настроения, которые позднее столь яростно вырвались на­ружу во времена Французской революции. Основной причиной враждебного отношения к церкви был ее авторитаризм (в союзе с монархией) и социальный консерватизм, которые считались врагами свободы и прогресса.

3. Способность человечества к совершенствованию с помощью разума

Просветители были убеждены в силе разума не только в научных вопросах, но и во всех прочих. Общественным наукам настоятельно требовался свой Ньютон. С открытием законов общественного развития появилась бы возможность понять устройство общества и соответственно управлять человеческой деятельностью. Некоторые авторы утверждали, что если мы знаем «естественный» порядок, то можем устранить искусственные ограничения, налагаемые правительствами, а законы спроса и предложения должны автоматически гарантировать обществу процветание. «Естественное» приравнивалось к благому и разумному. Просветители считали, что Природа (это слово обычно писалось с заглавной буквы) является союзником человеческого прогресса и люди могут чувствовать себя как дома в упорядоченном и гармоничном мире. Природа и Разум должны милостиво вести человечество к расцвету, и если нам кажется, что их предписания значительно отличаются друг от друга в соответствии с либеральными или консервативными склонностями определенных авторов, то мы должны помнить, что «естественное» и «разумное» были в лучшем случае лишь смутными концепциями. Ни о подробных эмпирических данных, ни о стройных теоретических построениях, появившихся в общественных науках позднее, речи пока не шло52.

Такое оптимистическое отношение к человеческой природе, отмечаемое у многих авторов XVIII века, было большим отступлением от христианской традиции. Они настаивали на том, что человек рожден безгрешным, и лишь затем испорчен обществом. По мнению Руссо, люди по природе своей добродетельны, а источником зла является общественное устройство. Мы можем сохранить у детей присущую им добродетель, позволив им расти без внешних сдерживающих рамок. Если основным ограничителем для человека служит не грех, а невежество, то образование и распространение разума приведут к освобождению человечества. Кондорсе писал: «Результаты моей работы покажут, с помощью рассуждений и фактов, что не существует предела совершенству сил человеческих и что способности человека к совершенствованию практически безграничны»53.

Надежды на прогресс человечества часто не знали предела. Осознание возможности обдуманных и далеко идущих изменений общественного устройства, ставшее частью западной мысли со времен Просвещения, соединялось с утопическим предчувствием появления идеального общества. Считалось, что наука и прогресс в материальной сфере автоматически приведут к счастью и торжеству добродетели; рай на земле станет следствием общественного прогресса; к войне будут относиться как к преступлению. Такова была новая философия истории, утверждавшая, что совершенства можно достигнуть одними лишь человеческими усилиями, а наука станет источником спасения. Карл Бекер называет это «секулярной эсхатологией», новым видением Града Небесного на земле54. Такая надежда на будущее придавала смысл индивидуальным человеческим усилиям. Род человеческий в своем грядущем совершенстве должен был стать объектом нашего поклонения и преданности.

Многие просветители, особенно французские, были убеждены в возможности «социального конструирования» и технического контроля над обществом, однако они практически не принимали во внимание те опасности, которые несет с собой власть меньшинства над большинством. Наука должна была стать великим освободителем, а не поработителем, каким она предстает в романах Джорджа Оруэлла «1984» и Олдоса Хаксли «Дивный новый мир». Просветители полагали, что человечество достигнет небывалых высот, а все зло исчезнет, если отдельные люди и целые общества будут придерживаться принципов разума. Это столетие было не веком скептицизма, а веком великой веры в человеческие способности. И природа, и Бог, и человечество рассматривались с рационалистической точки зрения.

Если некоторые черты Просвещения заслуживают критики, то его положительный вклад также достоин признания. Оно стало одной из основных причин распространения религиозной терпимости. В Англии и раньше раздавались голоса в поддержку религиозной свободы. Так, баптисты и конгрегационалисты выступали за свободу объединений, а квакеры отстаивали свободу совести. Просвещение добавило к этому защиту свободы выражения и противостояние любым формам догматизма и партикуляризма. Кроме того, новые взгляды освобождали творческие силы человека, выявляли достоинство личности, узаконивали независимость исследований, что было ценным аспектом секуляризации. В лучших своих проявлениях XVIII столетие страстно стремилось к социальной справедливости и гуманистическим реформам, и этим не могут не восхищаться даже те, кто не разделяет утопической веры в способность человека к совершенствованию.

II. Романтическая реакция

Романтизм был взбунтовавшимся ребенком Просвещения. Он отрицал многие идеалы своего родителя, даже когда без сомнений принимал унаследованные от него предположения. Реакция на Век Разума ясно прослеживается в самых различных сферах на протяжении второй половины столетия (и продолжается в XIX веке), хотя формы, которые она принимала, и время ее начала варьировались в зависимости от страны. В области политической теории наблюдается возрождение консерватизма и возвращение к ценностям прежних традиций (иногда, как в случае Эдмунда Бёрка, это отчасти объяснялось отвращением к крайностям Французской революции). Появились новые формы национализма и новые направления философии истории, рассматривавшие ее как раскрытие культуры и духа (например, в Германии таких взглядов придерживались Гегель, Фихте и другие). Отметим лишь два момента, имевших наибольшее отношение к науке и религии. С одной стороны, представители романтического движения в литературе указывали на ограниченность науки и пытались исследовать те стороны человеческого опыта, которыми в Век Разума интеллектуалы пренебрегали. Они заявляли, что воображение и интуиция имеют не меньшее значение, чем разум, и считали, что поэт откликается на красоту и внутреннюю жизнь природы, которые избежали научного анализа. С другой стороны, пиетизм и методизм вновь обратили внимание на преображающую силу личного религиозного опыта, о котором забыли деисты в своих отвлеченных рассуждениях.

1. Романтизм в литературе

Романтики отвергали многие идеалы Просвещения как явно, так и подспудно. Век Разума ограничивал себя определенным кругом человеческих интересов и опыта. «Не случайно,- пишет Дж. X. Рэнделл, - научный век Просвещения практически не создал произведений, способных встать в один ряд с величайшими творениями мирового искусства и поэзии»55. Дело в том, что этот век пренебрегал эмоциями и воображением, принимая в расчет лишь разум. Романтики в ответ обратились к богатству конкретного, непосредственного, живого опыта, который невозможно было познать с помощью отвлеченного научного исследования. Герой «Фауста» Гете, например, овладел всем научным знанием, но осознал его пустоту и устремился к полноте жизни, погрузившись в непосредственные ощущения. Шелли и Байрон воспевали творческую индивидуальность романтиче