2015-02-14
2281
Среди государствоведов начала ХХ в. немногие оказали столь же значительное влияние на современную политологию и через нее на политические процессы наших дней, как итальянский ученый Г. Моска. Его основные идеи о государстве аккумулированы в фундаментальном труде, изданном в англоязычных странах под названием «Правящий класс». Положения из этой работы, вызвавшие наибольший интерес у теоретиков и практиков политической деятельности, таковы.
1. О роли исторических исследований в развитии политологии. По словам Г. Моски, «какую бы практическую ценность политическая наука ни имела в будущем, прогресс в этой области будет базироваться на изучении социальных фактов, которые могут быть найдены только в истории различных наций». В самом деле, «действительная гарантия» от ошибок в политологии состоит «в знании того, как поднять собственное суждение над распространенными верованиями и мнениями своего времени или над верованиями и мнениями своего социального типа либо нации». Эта гарантия «приходит с изучением многих социальных фактов, с широким и глубоким знанием истории, причем не истории одного периода или одной нации, а - насколько это возможно - истории человечества как целого». Вот почему в политологии «великие синтезы могут быть созданы только после того, как будет накоплена и проверена научными методами обширная совокупность фактов».
2. О классовом господстве. Г. Моска считал, что «во всех обществах... присутствуют два класса людей» - правящий и управляемый. «Первый класс, всегда менее многочисленный, выполняет все» властные «функции... и наслаждается выгодами», которые они приносят. Второй же класс «снабжает правящих... материальными средствами существования», а также оказывает им «иные услуги, необходимые для обеспечения жизнеспособности политического организма».
На первый взгляд «трудно допустить как постоянный и естественный факт, что меньшинство управляет большинством», а не наоборот. Но тем не менее это так по той причине, что меньшинство является организованным, а большинство - нет. Ведь «сотня людей, единообразно действующих по общей договоренности, неизбежно одержит победу над тысячей индивидов, которые не соединены и поэтому могут быть побеждены поодиночке». Организоваться же меньшинству легче, чем большинству, в силу самой его малочисленности. Вот и получается, что в реальной политической практике «каждое отдельное лицо, принадлежащее к большинству», вынуждено «противостоять в одиночестве всему организованному меньшинству». Таким образом, руководство государствами «всегда осуществлялось и будет осуществляться организованными меньшинствами» их населения, которые «имели и будут иметь средства - различные в разные времена – навязывания» своей воли массам рядовых граждан.
Правящие классы «отнюдь не оправдывают свою власть исключительно фактическим обладанием ею, а пытаются найти для собственного господства моральную и правовую базу, представляя эту власть как логическое и необходимое следствие доктрин и верований, повсеместно признаваемых в качестве верных». Такого рода «правовое и моральное основание или принцип, на котором основывается власть правящего класса», есть «политическая формула». Например, «китайские мандарины правили государством», присвоив себе звание «толкователей воли Сына Неба», получившего «от небес мандат» управлять «народом сотни семей» отечески и в соответствии с правилами конфуцианской этики. «Сложная иерархия гражданских и военных чиновников в Римской империи опиралась на волю императора», относительно кого «вплоть до времени Диоклетиана принималось посредством правовой фикции, что он получил от народа право руководить государством». Полномочия же законодателей, магистратов и правительственных должностных лиц в США «истекают прямо или косвенно из решения избирателей, которое рассматривается в качестве выражения суверенной воли всего американского народа». Напротив, в обществе, глубоко проникнутом христианским или исламским религиозным духом, господствующий класс во многих случаях правил, приписав собственному лидеру титул «помазанника Бога» либо «наместника» его пророка.
Отсюда ясно, что политические формулы различны в разных странах и складываются «в соответствии с уровнем цивилизации признающих их народов». Причем эти формулы «удовлетворяют реальную нужду» людей в формировании в их сознании идеи, что они управляются «не на основе простой материальной или интеллектуальной силы, а на базе некоего морального принципа». И такая вера представляет собой «социальную силу, которая мощно способствует консолидации» населения государства вокруг правящего класса.
Политические формулы совсем не обязательно «соответствуют... научным истинам. Добросовестный наблюдатель был бы обязан признать, что если никто никогда не видел подлинный документ, которым Бог уполномочивал определенных привилегированных лиц или семьи управлять людьми от его имени, то также нельзя утверждать, что народные выборы, как бы ни было либерально избирательное право, обыкновенно являются выражением воли народа или даже его большинства». Более того, «сам факт, что народ имеет представителей в выборных собраниях, отнюдь не доказывает, что он руководит собственным правительством или что управляемый класс избирает своих властителей. Это означает просто, что, когда выборная функция действует при благоприятных социальных условиях, она представляет собой орудие, посредством которого одни политические силы имеют возможность контролировать и ограничивать деятельность других политических сил».
В самом деле, «предположение, что избранный чиновник есть глашатай воли большинства его избирателей, как правило, противоречит фактам... Когда говорят, что избиратели “выбрали” своего представителя, используется язык, который является очень неточным. Истина заключается в том, что указанный представитель сам себя избрал с помощью этих избирателей. Если же такая фраза кажется слишком негибкой и грубой, чтобы подходить к некоторым случаям, то можно смягчить ее, сказав, что товарищи упомянутого представителя обеспечили его избрание. На выборах, как и во всех других проявлениях социальной жизни, лица», обладающие «моральными, интеллектуальными и материальными средствами навязывания своей воли другим, берут на себя руководство последними и командуют ими» в собственных интересах. При этом «из различных организованных меньшинств», борющихся друг с другом на выборах за голоса большинства избирателей, «безошибочно победит то, которое тратит самое значительное количество денег или же наиболее убедительно лжет».
Вместе с тем, в какой бы степени ни соответствовала политическая формула научной истине, «большинство народа добровольно соглашается принять конкретную систему правления единственно потому, что она базируется на религиозных или философских верованиях и идеях, которые разделяют все эти люди». Причем наличие у народных масс большего или меньшего «количества согласия» подчиняться государственной власти прямо определяется степенью их веры «в политическую формулу, с помощью которой правящий класс оправдывает свое господство».
В истории человечества неизменно имеет место конфликт «между тенденцией господствующих» классов «к монополизации политической власти и передаче обладания ею по наследству», с одной стороны, и «тенденцией к расстройству старых» правящих группировок «и появлению новых», с другой. При этом «борьба между теми, которые находятся на вершине» общественного целого, «и людьми, рожденными на дне, но стремящимися занять более высокое социальное положение, была, есть и всегда будет силой, заставляющей индивидов и классы расширять свои горизонты и искать новые дороги». Этот конфликт производит нескончаемые процессы «вымывания» из правящего класса некоторых лиц и пополнения его людьми из управляемого класса, хотя повсюду «индивиды, достигшие верхних ступеней общественной лестницы», и «воздвигают оборонительные сооружения для себя и своих детей против желающих подняться наверх простолюдинов». Причем проникновение в высший класс «элементов, приходящих из низшего, полезно лишь тогда, когда оно имеет место в надлежащей пропорции» и при условии, что «вступившие в высший класс лица сразу усваивают лучшие качества старых членов господствующей группировки. Вредно, когда ее старые члены, так сказать, поглощаются и ассимилируются этими новичками. В последнем случае аристократия не пополняется. Она превращается в плебс».
Иногда посредством обмена человеческим материалом между правящим и управляемым классами первый изменяется радикально. В частности, так происходит, когда правящий класс «перестает находить поле для приложения способностей», проявляя которые он «поднялся к власти». То же самое случается, если этот класс «не может больше оказывать социальные услуги», ранее обусловливавшие его господствующее положение, или же когда подобная деятельность, равно как и способности к ней, свойственные господствующему классу, «утрачивают общественную значимость». Например, «венецианская аристократия пришла в упадок после того, как ее члены перестали командовать галерами и проводить большую часть своей жизни в плаваниях по морям, в торговле и в боях». Точно так же политическое значение древнеримской аристократии «уменьшилось, когда она оказалась не единственным источником пополнения высшего звена» римского государственного аппарата.
Весьма часто правящий класс радикально меняет свой состав после исторических периодов, когда его усилия стать наследственным оказывались настолько успешными, что межклассовая миграция людей между ним и управляемым классом осуществлялась в очень небольших масштабах. В подобных обстоятельствах среди потомственных аристократов обыкновенно развивалось убеждение, что «все остальные» члены общества «автоматически обязаны им, а сами они не имеют никаких определенных обязательств по отношению к лицам, не принадлежащим к их касте». Движимые этим убеждением, аристократы препоручали ранее выполнявшиеся ими общественно полезные функции простолюдинам и вели «жизнь, состоявшую из одних удовольствий». В таких ситуациях лица, освоившие искусство социального управления вместо наследственных аристократов, в конечном счете отстраняли их от государственной власти. Иными словами, в подобных случаях радикальное обновление правящего класса обусловливалось тем, что его члены не могли вести работу по политическому руководству управляемым классом по причине поразившей их лени.
При анализе отношений между правящим и управляемым классами нельзя забывать, что «для многих людей утоление гордости, чувства личного достоинства, тщеславия, потакание личным капризам и затаенной вражде ценны гораздо больше, чем чисто материальные удовольствия». Вот почему, «когда элементарные жизненные нужды» управляемого класса «удовлетворены, сильнее всего способствуют созданию и поддержанию трений и враждебности между ним и господствующим классом не столько межклассовые различия в пользовании материальными благами», сколько сам образ жизни господствующего класса, очень непохожий на тот, который свойствен управляемому классу. «По крайней мере, для части подвластных гораздо более горько, чем переносить любое физическое лишение, осознавать, что над ними существует высший» аристократический «мир, из которого они исключены. Никакой закон, никакая наследственная привилегия не запрещают» членам управляемого класса «в этот мир вступать. И все же он отгорожен от них преградой», которую нелегко преодолеть: межклассовыми различиями в образовании, верованиях, мнениях, манерах и обычаях.
При глубоких отличиях такого рода имеет место интеллектуальная и психологическая изоляция управляемого класса от господствующего. Она приносит вред правящим социальным силам. Так происходит по двум причинам. Во-первых, потому, что управляемый класс «охотно следует руководству» правящего лишь тогда, когда члены обоих классов «вдохновляются одними и теми же верованиями и мнениями, а также получили моральную и интеллектуальную подготовку», которая у одного класса «не сильно отличается» от приобретенной другим. Во-вторых, в рамках низшего класса в результате его изоляции «неизбежно формируется... еще один правящий класс или управляющее меньшинство». И часто оно «проявляет враждебность» к социальным слоям, «контролирующим законное правительство», и стремится стать на их место.
Рассуждая о личных качествах членов правящего класса, обеспечивающих ему эффективное и поэтому длительное господство в обществе, Г. Моска указывал на необходимость честности в отношениях правителей с подчиненными. По его мнению, ложь есть отвратительное и трусливое «средство защиты, которое обычно используется низшим против высшего, слабым против сильного. Но она становится вдвойне отвратительной и трусливой, когда сильный использует ее, чтобы навредить слабому». Лживость политического руководителя «полностью лишает его права на уважение подчиненных и делает презренным в их глазах». И, может быть, «просто потому, что люди очень часто прибегают ко лжи, лицо, воздерживающееся от нее, приобретает громадный престиж». Кроме того, полагал Г. Моска, эффективному осуществлению классового господства в высшей степени способствует личная смелость членов правящего класса. «Люди, как правило,... боятся смерти и поэтому восхищаются» начальниками, «бесстрашно рискующими жизнью в случае необходимости. Когда такой риск не предпринимается безответственно или легкомысленно, он предполагает громадную силу воли и самоконтроль. Последний же, возможно, есть то из всех моральных качеств» политического руководителя, которое вызывает у подчиненных ему людей «наибольшее уважение и почтительное отношение» к его носителю.
3. Об эксплуатации человека человеком в государстве. В соответствии с представлениями Г. Моски, смотреть на правящий класс как на эксплуататорский, а на управляемый как на эксплуатируемый «означает стать жертвой абсурдного предрассудка». Ведь «обеспечивая порядок и поддерживая сплоченность социальной структуры», господствующие общественные слои «создают условия», при которых управляемый класс может трудиться наиболее эффективно. Кроме того, такие слои из своей среды «обеспечивают производство техническим и административным персоналом». Другое дело, что в высшем классе «имеется значительное количество паразитов,... потребляющих немало благ, но не производящих никакой социально полезной деятельности». К тому же в нем «присутствуют лица, использующие свои классовые преимущества для получения вознаграждения за их работу, которое бесконечно выше ее реальной стоимости». Это больше всего относится «к финансистам, крупным предпринимателям, спекулянтам» и другим «индивидам, концентрирующим в собственных руках громадные массы частного капитала».
Однако «если внимательно всмотреться в системы эксплуатации, которые устраиваются в одних странах покровительственными тарифами, а в других - банковскими привилегиями, равно как и покровительственными тарифами, то следует согласиться, что они вредят не только управляемому классу, но и основной массе правящих социальных слоев». В такого рода случаях «громадное большинство членов господствующего класса платит высокую цену за свои слабость и невежество, принося жертвы, от которых выигрывает лишь очень небольшая прослойка этого класса». В частности, «протекционизм не в состоянии помочь одному сектору национальной экономики без нанесения вреда другим», ибо если «некоторые немногие владельцы собственности и предприниматели получают прибыль посредством покровительственных тарифов, то остальные, более многочисленные, несут от них убытки». При этом особенно ущемляются интересы «богатых и обеспеченных людей», живущих на доходы от ценных бумаг. Подобным образом «плохая банковская политика... может быть выгодной только предпринимателям и политикам, получающим кредиты посредством фаворитизма. Она причиняет вред всем иным гражданам, и особенно лицам, имеющим сбережения».
Достаточно «поверхностного исследования таких фактов, чтобы показать абсурдность обвинения» правящего класса «как целого в сознательных действиях», направленных на создание в государстве режима неэквивалентного обмена благами между людьми, то есть эксплуатации человека человеком. «Правильнее было бы отметить, что громадное большинство правящего класса не по злому умыслу, а по неведению», недостатку мудрости и компетентности «позволяет и терпит деятельность, пагубную как для этого большинства, так и для управляемого класса».
Паразиты и эксплуататоры «существуют во всех слоях общества, точно так же как эксплуатируемые имеются на всех ступенях экономической и социальной лестницы». Примеров этого более чем достаточно. Так, «человек является эксплуататором, когда расточает унаследованный им капитал в роскоши, играх и бесчинствах». Эксплуатируемым же оказывается наследодатель, «тяжело и честно накапливавший это состояние, работая много, потребляя мало и, возможно, не наслаждаясь совсем. Эксплуататор есть политик, который карабкается на высокие должности в государстве, извлекая выгоду из готовности людей позволить себя обмануть, потакая самомнению и тщеславию масс, а также покупая совести и злоупотребляя всеми недостатками и слабостями своих товарищей». В роли же эксплуатируемого выступает «государственный деятель, работающий не для того, чтобы произвести впечатление на публику и заслужить ее одобрение, а для достижения действительной выгоды общества, и который поэтому всегда готов уйти в отставку, если чувствует, что больше не может приносить пользу государству. Эксплуататор - это чиновник, получающий должность... за исполнение постыдных поручений какого-либо политика, ленящийся на работе и добивающийся повышения в чине посредством угодничества перед начальством... Эксплуатируемый же - его коллега, занимающий сходную должность, который поступает противоположным образом. Эксплуататор - солдат, исчезающий в момент опасности, но возвращающийся, когда раздаются награды. Эксплуатируемый - его товарищ, смотрящий в лицо смерти... без мысли о том, чтобы принять позу героя или же просить материальные выгоды» и почести. Эксплуататор - ленивый и нечестный чернорабочий, живущий за счет своего нанимателя и иных рабочих и «выманивающий у хозяина заработную плату за плохую работу или за ее отсутствие вообще». Эксплуатируемый - работник физического труда, «добросовестно исполняющий свои обязанности», а также работу окружающих его лодырей, но довольствующийся таким же вознаграждением за труд, как и они.
Когда-то эксплуатируемые «именовались добродетельными, честными, обходительными, смелыми, трудолюбивыми и умеренными, а эксплуататоры назывались грешниками, лентяями, трусами, интриганами, мошенниками и преступниками». Вместе с тем сами эти два больших разряда людей, связанных узами неэквивалентного обмена материальных и духовных благ, неизменно присутствуют на всех стадиях развития человечества. «Нужно только помнить, что хотя эксплуатируемые» в управляемом классе, возможно, самые «несчастные и достойные сострадания» члены общества, тем не менее «имеется большое число эксплуатируемых» и в правящем классе. «В противном случае было бы меньше духа самопожертвования и чувства долга», которые во все эпохи истории «неизменно проявляло и проявляет правящее меньшинство, обеспечивая организацию цивилизованной общественной жизни».
4. О наилучшем политическом строе и путях его достижения. Г. Моска утверждал, что людям во все времена присущи не только хорошие, но и дурные наклонности. Причем уничтожить последние невозможно. Поэтому задача политической организации общества заключается в том, чтобы сделать человеческих индивидов «лучшими... путем приучения их контролировать собственные дурные черты характера». Это возможно лишь при «взаимном ограничении» отдельными лицами и социальными группами проявлений воли друг друга. Политический строй, который наиболее эффективно решает указанную задачу, есть наилучший.
Дальше всего от него отстоит полная дезорганизация государственной жизни или анархия. Несколько ближе к наилучшему политическому строю, чем «отсутствие всякого правления вообще», находится деспотизм. Он представляет собой «самую худшую из всех политических систем», ибо «дает возможность любому» находящемуся у государственной власти индивиду «эксплуатировать выгоды своего начальственного положения» для реализации порочных личных склонностей в таких громадных масштабах, в каких не позволяют иные политические порядки.
Отмеченное свойство деспотического правления обусловлено тем, что при нем «не может быть никакого сопротивления, никакого действенного контроля, чтобы ограничить естественную тенденцию к злоупотреблению своей властью в тех, кто стоит во главе» государства. Вседозволенность же, характерная для деспотических правителей, как правило, влечет за собой их «моральную дегенерацию», естественную «для всех людей, чьи действия освобождены от ограничения, которое обычно налагают мнение и совесть их товарищей». В подтверждение этой мысли Г. Моска цитирует Ф.М. Достоевского, который писал: «Когда человек имеет неограниченную власть над плотью и кровью своего ближнего... и в состоянии унижать другое лицо до пределов унижения, он не способен сопротивляться искушению делать зло... Лучший человек в мире становится так звероподобен, что его невозможно отличить от дикого зверя. Кровь опьяняет, душа становится доступной для величайших уродств, и они начинают казаться вещами, вызывающими восторг».
Правда, признавал Г. Моска, история знает отдельных правителей, «которые смогли полностью смирить свои» дурные «страсти и остаться чистыми и честными даже после долгого обладания абсолютной властью». Но польза, принесенная такими «счастливыми случаями», не очень велика, так как в стране, которая приучена к деспотическому политическому режиму, правящий класс, взятый как целое, становится, с одной стороны, «раболепным и трусливым перед начальниками» и, с другой стороны, делается надменным и склонным к притеснению по отношению к управляемым социальным группам. «Люди, к сожалению, так созданы, что чем более они являются подчиненными капризу и воле лиц, стоящих над ними, тем более вероятно, что они будут принудительно проводить в жизнь свои капризы и волю применительно к тем индивидам, которые находятся... под их властью».
По мнению Г. Моски, государство будет сконструировано наилучшим образом и поэтому станет оказывать максимальное благотворное влияние на своих граждан лишь тогда, когда при его устройстве соблюдены следующие условия. Во-первых, в нем существует немало различных политических сил, а также путей приобретения человеком социального влияния. И каждая из многообразия политических сил в большей или меньшей мере оказывает воздействие на управление страной и стремится к расширению этого воздействия, борясь за господство с другими силами. Так что отдельный гражданин свободно может присоединиться к любому из соперничающих политических течений, сделав личный выбор между ними.
Во-вторых, «индивидуальная и коллективная воля» одних «людей, держащих политическую власть в своих руках, сдерживается и уравновешивается другими лицами» из их среды, «которые занимают позиции, характеризующиеся абсолютной независимостью, и не имеют никаких общих» антигосударственных «интересов с теми, кого они должны сдерживать и уравновешивать». Так происходит потому, что каждый «контролирующий и ограничивающий политический институт" поддерживается «частью правящего в государстве класса, отличной от тех структурных элементов последнего», которые являются опорой политических институтов, «подлежащих контролю и ограничению».
В-третьих, «принцип, на котором основывается осуществление» государственной «власти, не должен иметь в себе ничего священного и неизменного». Ведь когда государственная «власть покоится на системе идей и верований», воплощающей в себе, как полагают, всю истину и справедливость без какого-либо исключения, «почти невозможно, чтобы акты этой власти оспаривались и сдерживались на практике». В результате система правления оказывается деспотической.
В-четвертых, необходимо такое распределение богатств между гражданами, которое позволяет существование многочисленного слоя лиц, «чье экономическое положение фактически независимо от обладателей верховной политической власти». Причем этот «большой класс людей... имеет достаточные» материальные «средства, чтобы посвящать часть своего времени совершенствованию собственной культуры» и стремиться к реализации общегосударственных интересов просто ради удовлетворения «индивидуальной гордости и чувства личного достоинства» каждого из его членов. В противном случае опять же устанавливается деспотическое правление.
В-пятых, нельзя «доверять ношение оружия исключительно элементам в обществе, которые по их темпераменту лучше всего подходят для военной профессии и добровольно выбирают ее», то есть людям, в массе своей ощущающим «величайшее отвращение к постоянной работе и величайшую склонность к приключениям и насилию». Кроме профессиональных военных, вооруженные силы государства должны включать и граждан, отбывающих всеобщую воинскую повинность. Если бы не существовало принудительного призыва на военную службу лиц, способных носить оружие, то профессиональная армия неизбежно установила бы военную диктатуру, тем самым устранив условия, нужные для наилучшего политического правления.
При учете в организации государственной жизни указанных условий обеспечиваются отношения правящего и управляемого классов, лучшие из достижимых на практике. Главные гарантии столь высокого качества отмеченных отношений заключаются в «участии многих различных политических сил в правлении» и в «их взаимном уравновешивании влияния друг друга». Эти совершенные межклассовые связи характеризуются прежде всего тем, что любой член управляемого класса, заслуживший уважение как хороший специалист в определенной профессии и поэтому способный заработать на хлеб насущный для себя и своих близких, «может высоко держать голову перед всеми» представителями правящих социальных кругов и не имеет оснований их бояться. Кроме того, при такого рода отношениях классов «оказывается возможной - всегда, понятно, для немногих индивидов - свобода думать, наблюдать, судить людей и вещи спокойно и беспристрастно». В государствах же, для граждан которых «выбор среди ряда... политических течений перестал быть возможным, поскольку одно из них преуспело в завоевании всеобъемлющего» политического контроля, межклассовые отношения неизменно оказываются гораздо менее совершенными, а именно в той или иной степени приближающимися к тирании правящего меньшинства над управляемым большинством. К тому же в подобных странах всякий «оригинальный мыслитель», не разделяющий официальных идеологических догм, «должен молчать», ибо здесь «с политической монополией» правителей «всегда соединяется их моральная и интеллектуальная монополия... к выгоде» только этой касты.
Согласно представлениям Г. Моски, средством для развития государственной организации в направлении к наилучшему политическому строю является введение в действие системы представительного правления, а также юридических норм, защищающих граждан государства от незаконных актов со стороны «обладателей публичной власти». В соответствии с такими правилами, «не допускается произвольного нарушения» государственными органами прав частной собственности граждан, а сами эти лица могут быть арестованы и осуждены лишь при соблюдении полицейскими и судебными чиновниками ряда сформулированных в законодательстве условий. «Каждый человек свободен исповедовать избранную им религию без ущерба для своих гражданских и политических прав. Пресса не подлежит цензуре и вправе обсуждать и критиковать акты правительства». Наконец, если граждане подчиняются определенным юридическим установлениям, то они «могут встречаться для участия в дискуссиях политического характера и... образовывать ассоциации для достижения моральных, политических или профессиональных целей». Причем хотя при представительном правлении законодательная власть, безусловно, способна отменить или ограничить все перечисленные гарантии прав граждан, она не склонна этого делать, так как «исходит от тех же самых политических сил, какие заинтересованы в их сохранении».
Г. Моска отмечал, что политические системы, существовавшие в начале XX в. в Западной Европе и Северной Америке, отвечали некоторым из указанных им условий, учет которых требуется для создания наилучшего государственного строя. Однако даже те из этих политических систем, какие характеризовались представительным правлением и юридическими гарантиями прав граждан от произвола со стороны исполнительной и судебной властей, все же отклонялись от модели наилучшего политического устройства в силу нескольких дефектов. К самым значительным из них он относил «неуместное вмешательство бюрократических структур в выборы общегосударственных и местных представительных органов... и равно неуместное вмешательство в дела бюрократии депутатов представительных государственных органов». Подобная практика, с точки зрения Г. Моски, «приводит к постыдной и лицемерной торговле взаимными актами снисходительности и взаимными одолжениями» чиновников и народных избранников, которая должна быть исключена. Этот недостаток можно устранить только привлечением на службу общественному благу обширной категории лиц, исполняющих обязанности государственной службы безвозмездно. Речь идет «об особом классе добровольных неоплачиваемых государственных служащих», который состоит «из уважаемых трудолюбивых людей, обладающих умеренным достатком». Они «не будут получающими жалованье работниками, повышаемыми или перемещаемыми по капризу какого-нибудь министра, и не станут зависеть в плане сохранения за собой занимаемой должности от того или иного хода избирательной кампании, а также от одобрения какой-либо местной» организации, стремящейся победить на выборах. Из индивидов, принадлежащих к такому классу, по мнению Г. Моски, следует избрать «либо по жребию, либо иным способом», исключающим влияние личных связей и финансирования выборной кампании, «рефери и арбитров для мелких гражданских дел, членов избирательных комиссий на национальных и местных выборах, мировых судей для рассмотрения малозначительных преступлений и административных проступков», а также членов комиссий, контролирующих сбор и расходование государственных финансовых средств. Г. Моска полагал, что при работе на перечисленных должностях указанный класс материально обеспеченных людей, исполняющих государственные обязанности на общественных началах, составит «самый эффективный противовес» коррумпирующему «бюрократическому влиянию» на народных избранников, равно как и разлагающему воздействию на чиновников административных и судебных структур со стороны представительных государственных органов.
5. Об обеспечении политической стабильности в государстве. По словам Г. Моски, в иерархии должностных лиц государства «либо выбор более низкого государственного служащего оставляется тому, который находится над ним, до тех пор пока не достигается верховный правитель»; либо власть политических руководителей - все более высоких – «истекает от управляемых», избирающих своих начальников. Эти принципы он именовал соответственно автократическим и либеральным. Равным образом Г. Моска выделял в государстве аристократическую и демократическую тенденции, понимая под первой тенденцию «к сохранению... политической власти у потомков» лиц, уже «обладающих ею в данный исторический момент», а под второй - тенденцию «пополнения правящего класса элементами, происходящими» из управляемого класса.
Стабильный государственный строй, считал Г. Моска, возможен лишь при таком сосуществовании этих принципов и тенденций, которое обеспечивает их взаимное ограничение друг другом. В противном случае все они обнаруживают пороки, отравляющие государственную жизнь настолько, что встает вопрос о необходимости ее реорганизации посредством политической революции.
Для предотвращения революционной ситуации прежде всего требуется пристальное внимание к политической жизни в государстве и определение элемента в системе взаимного ограничения перечисленных принципов и тенденций, который развит так сильно, что угрожает ее сломать. Когда, например, «ледяное спокойствие» господствует в обществе, отсутствуют политические дискуссии и «все поют хвалебные гимны какому-нибудь великому восстановителю порядка и мира», можно быть «уверенным, что автократический принцип чрезмерно преобладает над либеральным». Обратная же картина имеет место, «когда все проклинают тиранов и восхваляют свободу. Точно так же, когда романисты и поэты превозносят славу великих семей и изрекают проклятия в адрес обыкновенного стада», следует сделать вывод, что «аристократическая тенденция становится слишком сильной». Ну а «когда завывает дикий ветер социального равенства и все люди выражают свою заботу об интересах бедных, очевидно, что демократическая тенденция находится на подъеме и приближается к опасному пункту».
После обнаружения принципа или тенденции, угрожающих дестабилизировать политический строй, нужно «последовать правилу, которое является полной противоположностью норме, сознательно или бессознательно соблюдаемой карьеристами во все времена и во всех странах». В этом случае слом системы взаимного ограничения указанных принципов и тенденций окажется невозможным, и проблема сохранения политической стабильности будет решена. Кроме того, поступив таким образом, граждане государства смогут принести немалую пользу своим детям, поскольку «в политической жизни ошибки одного поколения почти всегда оплачиваются тем поколением, которое следует за ним».
6. О политических революциях. Как писал Г. Моска, такие революции «происходят, когда открывается широкая брешь между официальной политической организацией народа и его обычаями, идеями и чувствами, а также когда много элементов, которые компетентны участвовать в управлении государством, искусственно удерживаются в подчиненном состоянии». В революции прежде всего имеет место сражение повстанцев «с отрядом солдат, охраняющих те здания в столице страны, где находятся представители верховной власти, которая до момента атаки признавалась законной». Далее восставшие обращают в бегство, пленяют или убивают правителя или правителей государства и формируют новые верховные органы государственной власти из людей, как правило, «широко известных стране. Эти лица занимают рабочие места в учреждениях, из которых прежние правители имели обыкновение управлять государством, и затем, почти всегда с молчаливого согласия» массы чиновников среднего и низшего звена, объявляют всей стране, что «волей победоносного народа они стали» высшими государственными руководителями. Сама «страна, административные ведомства, армия быстро подчиняются». Причем когда население государства сразилось «с законным правительством и свергло его, оно будет чувствовать, по крайней мере, в течение жизни поколения, что может сделать новую попытку в любое время с благоприятными результатами, пока неоднократные и кровавые неудачи» не подавят в нем это чувство.
Одним из «главных средств, которыми поддерживаются революционные традиции и страсти», является «политическая ассоциация, особенно тайное общество». Активная пропагандистская деятельность подобных групп - обязательное условие для «закладывания интеллектуального и морального фундамента для революции» в сознании народных масс. Вместе с тем, чтобы вызвать революцию, этого фундамента недостаточно. Нужно еще «сильное духовное беспокойство» народа, «обусловленное событиями, которых существующее правительство либо вообще не в силах предотвратить, либо в состоянии избежать, но не избежало». Речь идет, в частности, о массовом разочаровании населения государства «в какой-либо великой надежде», о реакции народной психики «на внезапную экономическую депрессию, на поражение, нанесенное национальной армии, на победоносную революцию в соседней стране». Такого рода беспокойство невозможно создать искусственно. Но оно может помочь революционному обществу свергнуть ненавистный ему государственный строй, «если повстанческая группа развила постоянную организацию и знает, как выгодно воспользоваться» смятением народных чувств. Однако когда революционная группа бросается в атаку на правительство без поддержки от указанных исключительных обстоятельств, вызывающих душевный разлад у массы рядовых граждан государства, революционеры неизменно терпят поражение. Для успешной революции слишком мало отчаянных действий только лишь «готовых на любой риск... авантюристов», которых легко «найти в каждом большом городе».
Несмотря на «все преимущества времени, места и обстоятельств, которыми революционное движение может наслаждаться,... никакое правительство нельзя свергнуть силой, если находящиеся во главе его люди» действуют разумно и решительно, а также когда «они не парализованы страхом принятия на себя ответственности за репрессию, включающую кровопролитие». Уступки под нажимом, «отданные в последнюю минуту приказы и контр-приказы, колебания тех, кто обладает законной властью и морально обязан применить ее, - вот реальные и наиболее действенные факторы в успехе революций... Является фатальной иллюзией полагать, что там, где лица, занимающие высшие государственные должности, колеблются и страшатся быть скомпрометированными, у них найдутся подчиненные, принимающие на себя ответственность за свои собственные энергичные меры или даже за эффективное исполнение приводящих в недоумение и противоречивых приказов».
Хотя новая политическая система и может быть введена революцией, «никакое государство не в состоянии усиливаться,... если революционная атмосфера продолжается и, еще хуже, если политические руководители упорно продолжают подстрекательство революции вместо культивирования чувств, страстей и идей, которые прямо противоположны ей». Дело в том, что «методы, поддерживающие существование правительств,... а также чувства и страсти, какие нужно культивировать» для реализации этой цели, «часто существенным образом отличаются от средств и чувств, которые обеспечили установление» указанных высших политических структур. Отсюда ясно, что правительство, ставшее во главе государства в результате революции, оказывается перед необходимостью постоянно обуздывать революционные страсти тех же самых социальных сил, которые привели его к власти. При этом прежде всего имеется в виду «тип людей,... получающих наслаждение» от самого восстания и «заинтересованных в продлении его». К нему относятся лица, которые, «оставив свои обычные занятия», чтобы принять участие в восстании, «не желают возвращаться к ним снова. Инстинкт борьбы и приключений овладевает ими», ибо они «не способны многого достигнуть при обычном течении общественной жизни, но знают», как добиться успеха в революционной ситуации.
7. О предотвращении политических катастроф. Г. Моска полагал, что один из актуальных вопросов, стоящих перед политической наукой, заключается в следующем: как «устранить... громадные катастрофы», подобные крушению Римской империи, «которые время от времени прерывают ход развития цивилизации и отбрасывают народы, достигшие славных мест в истории, назад в варварство, пусть относительное и временное?» Чтобы ответить на него, по мнению Г. Моски, прежде всего нужно обратить внимание на то, что «упомянутые катастрофы... случаются, когда нация “состарилась”. Смерть приходит поэтому как естественное следствие “старости”». И действительно, можно сказать, что народ, создавший собственную цивилизацию и поддерживавший ее целую эпоху, умер. Речь идет об уничтожении его государства. Поэтому поставленная проблема сводится к выявлению причин старения и смерти государств и к обнаружению путей нейтрализации действия указанных причин.
Согласно воззрениям Г. Моски, государство стареет и умирает в силу влияния двух факторов, почти всегда сочетающихся друг с другом. Во-первых, когда его правящий класс «неспособен реорганизоваться в соответствии с нуждами изменяющегося времени посредством привлечения» из управляемого класса «новых элементов, служащих, чтобы дать» господствующим социальным слоям «новую кровь». Во-вторых, если в государстве имеет место «уменьшение тех моральных сил, которые сплачивают» его население и «делают возможным концентрацию... и направление к коллективным целям большой массы усилий» отдельных людей. Иными словами, «старость, предвестник смерти, настигает» государства, «когда теряют влияние и престиж, не заменяясь другими, идеи и чувства, делающие эти политические организмы способными к коллективному усилию, нужному для их сохранения».
Инстинктивный страх перед этой возможностью объясняет сильную привязанность правящих классов многих государств к традициям, обычаям и примерам предков. В частности, подобная привязанность «лежит в основе религии и политической психологии всех великих наций древности, начиная от старых цивилизаций Месопотамии и Египта и кончая Римом. Та же самая привязанность оказывала громадное воздействие, вплоть до нескольких последних поколений», на жизнь людей в Японии и Китае. Она же, «несмотря на внешний вид противоположного», присуща «современным нациям европейской цивилизации, особенно народам англо-саксонской семьи». В перечисленных случаях правящие классы соответствующих стран, по-видимому, подсознательно чувствовали и чувствуют: чтобы не уйти с исторической сцены вместе со своими государствами, им «нужно оставаться верными... определенным фундаментальным... идеям, наполняющим все атомы» их государственной жизни. Более того, каждый правящий класс ощущал либо «ощущает, что только при этом условии» всякий отдельный элемент в структуре образованных ими государств защищается «от утраты цемента, скрепляющего его с остальными» элементами.
Вместе с тем «чрезмерный и исключительный культ прошлого... приводит к окаменелости». Государство же «может позволить себе оставаться неподвижным безнаказанно, лишь если все иные страны находятся в таком же окаменелом состоянии». Однако международное сообщество постоянно претерпевает процесс изменения, хотя и не всегда быстрого. Поэтому «есть только один способ избежать» старения и «смерти государства». Он заключается в «медленной, но постоянной модификации» правящего здесь класса, предполагающей столь же медленное и «постоянное усвоение» этим классом новых сплачивающих его идей, «которые постепенно вытесняют старые» идеи подобного рода и занимают их место. Другими словами, «политический организм... может, буквально говоря, быть бессмертным лишь тогда, когда знает, как постоянно изменять себя, не разрушаясь».
В прошлом процессы старения и смерти государств нередко «задерживались на очень значительные периоды времени посредством простого политического эмпиризма, когда последний не сбивался с пути ложными доктринами и был просвещен озарениями гения». Например, таким образом «Август, Траян и, возможно, также Диоклетиан отсрочили» на несколько веков «уничтожение Римской империи на Западе». Однако гораздо лучшим средством для предотвращения старости и смерти государства является «точное знание законов, регулирующих» политическую жизнь и, в частности, старение и гибель государств. Один из них заключается в следующем. У народов «бывают времена, когда моральные связи... ослабляются, когда религия или патриотическое чувство, которые были орудием социальной сплоченности, утрачивают свое влияние и когда естественная излечивающая сила, сила оказывать сопротивление, перестает действовать. Это происходит потому, что лучшие элементы в обществе становятся парализованными. А они оказываются парализованными из-за того, что повернули собственную деятельность и энергию для достижения иных целей, чем вещи, необходимые для спасения государства. Критерием этой внутренней слабости является относительная незначительность внешнего удара, производящего катастрофу... Великие народы терпят поражение при нападении врагов, которые лишь недавно были хуже их в плане вооружения, знаний и дисциплины».
Осведомленность о такого рода законах прежде всего в состоянии «помочь людям отделить вещи возможные от тех, которые не произойдут никогда», и поэтому способна предотвратить пустую трату человеческих сил для достижения утопических идеалов. Кроме того, подобная информированность дает возможность «применять к политической жизни тот же самый метод, который человеческий ум уже научился практически использовать в попытках подчинить себе другие» явления природы. Он состоит во «внимательном наблюдении» за этими феноменами, «в осмыслении способа их существования, а затем в уяснении» на такой основе, как изученные явления возможно «контролировать и использовать» для человеческих нужд.
8. О политической экспансии. Как отмечал Г. Моска, государство при расширении своих границ почти всегда предпринимает усилия, чтобы вновь приобретенные территории были заселены в такой же степени преданными ему людьми, какими являются жители его исконных областей. Соответствующие примеры можно найти «в самой отдаленной древности». Тогда указанная политическая цель весьма часто достигалась «грубыми, насильственными и варварскими средствами». Например, ассирийцы имели обыкновение принудительно переселять завоеванные народы в новые места, рассредоточивая их в разных районах «в окружении групп, ассирийских по духу и национальности». В результате переселенцы довольно скоро приобретали язык, обычаи, верования, а в последующем и иные этнические признаки ассирийцев. Так же поступали перуанские инки в отношении «покоренных ими диких племен», в то время как Карл Великий в начале средних веков при завоевании саксонских земель уничтожил подавляющее большинство их населения и поселил на освободившихся территориях франков. «Район, таким образом заселенный, впоследствии стал называться Франконией». Несколько веков позднее и «тевтонские рыцари распространили немецкий язык и христианскую религию от берегов Эльбы до устьев Вислы и Немана... путем истребления местного населения и основывания многочисленных германских колоний на завоеванных землях».
Между тем римляне прибегали к подобным методам действий в отношении завоеванных ими народов довольно редко. Как правило, древнеримское государство «ассимилировало варваров... посредством распространения на них выгод превосходно организованного государственного управления и более высокой цивилизации». Это достигалось введением не территориях, присоединенных к римским владениям, «латинского языка и римского права», а также приобщением жителей этих территорий к «греко-римской литературе и учености». Такого рода предложение расширяющимся государством своим новым подданным «более высокого уровня культуры», чем их собственный, «является самым эффективным способом ассимиляции покоренных народов». В частности, именно этим путем Мексика, Перу и многие другие страны Южной Америки «за несколько столетий получили отпечаток испанской и португальской цивилизаций», хотя население упомянутых стран «смогло остаться в значительной степени неиберийским по крови».
9. О правящих кликах. По убеждению Г. Моски, «первая и самая настоятельная задача» руководителя государства – «назначение на все высшие» политические посты людей, «связанных с ним узами семьи, благодарности или, еще лучше, соучастия в сомнительных актах или в действительных преступлениях. Он может тогда рассчитывать на верность» этой группы своих ближайших помощников, «вступающей в частые контакты с правителем и старательно ограждающей его» от лиц, которые к ней не принадлежат.
Такая правящая клика включает «в зависимости от конкретной ситуации от двух-трех дюжин... до сотни человек, монополизирующих управление государством и занимающих» все наиболее важные государственные должности, «иногда сменяя друг друга». Причем ее образование характерно «для всех форм правления». Изменяется лишь «критерий, в соответствии с которым отбирается указанная группа, образующая высший слой правящего класса». Но всегда и везде при ее формировании учитывается один принцип: уже принадлежащие к клике лица «должны быть удовлетворены». В обычные времена, «когда это вопрос о занятии одной из позиций, которые включают действительный контроль над частью сил государства и поэтому над судьбами многих индивидов, согласие» всех членов клики на прием в нее новичка «почти всегда является необходимым». Как гласит известная пословица, «нельзя вступить в рай против воли святых».
10. О борьбе с политическими доктринами. «В XIX в. стало широко распространенной верой, - писал Г. Моска, - что сила и преследование бесполезны против доктрин, основанных на истине, ибо будущее принадлежит таким доктринам». Причем эти средства «рассматривались как равно бесполезные и против ошибочных верований, поскольку, мол, за ними народный здравый смысл будет следить самостоятельно». Однако подобные представления являются неверными. «Безжалостное и энергичное преследование, которое наносит удар по оппозиционной доктрине в тот момент, когда она показывает свою голову, есть самый лучший способ борьбы против нее». Другое дело, что «грубая сила, взятая сама по себе, не может подавить или даже ограничить поток идей и страстей, пока она не применяется... с жестокостью, не останавливающейся перед числом ее жертв».
11. О референдуме как средстве политического властвования. Г. Моска утверждал, что «в референдуме... ни один голос... не теряется и... имеет свою практическую важность независимо от любой координации или организации по линиям секты, партии или комитета». Поэтому посредством референдума общественное мнение «способно действовать против поведения и инициатив правящего» в государстве меньшинства. Правда, «если референдум и служит для ограничения деспотизма правящего класса, то не менее верно и то, что часто он серьезно мешает улучшениям в политическом организме. Такие улучшения всегда будут более легко оцениваться по достоинству правящим классом, каким бы эгоистичным и коррумпированным последний ни был, чем плохо информированным большинством управляемых». Вот почему во многих странах если бы законопроекты об «увеличении налогообложения были вынесены на референдум, то они всегда были бы отвергнуты» даже в случаях, когда обеспечивают «самую очевидную выгоду для народа».
12. Об использовании «слабостей» народа при руководстве им в условиях демократии. При демократическом политическом режиме, считал Г. Моска, для успешного управления множеством людей их руководителю необходимо «играть на всех чувствительных пружинах поведения» этой массы, каких правитель «в состоянии коснуться». Нужно «извлекать выгоду из всех... слабостей» управляемых, и всякий политик, который «обращался бы только к их благородным чувствам, был бы легко побежден» любым конкурентом, «являющимся менее щепетильным» в рассматриваемом отношении.
На практике при демократических политических порядках очень трудно управлять массами людей лицу, «не способному при необходимости льстить страстям» народа, удовлетворять его «капризы и склонности, а также возбуждать» в нем страх. Более того, «все реформаторы» демократических режимов «в глубине души соглашаются», что для успешного руководства народной массой ее «следует в определенной степени вводить в заблуждение», используя невежество большинства простолюдинов. Другое дело, что «при достаточном проявлении энергии, самопожертвования, неустанной деятельности, терпения и, где требуется, лучшего технического умения человек, держащий в своих руках бразды правления государством, может ощущать меньшую нужду в эксплуатации низших инстинктов подчиненных ему людей и сделать основной упор на использование их благородных и добродетельных чувств».
Приемы, «которые применяются, чтобы подольститься к народной массе», при демократическом правлении «всегда и везде более или менее одинаковы, ибо проблема неизменно заключается в извлечении выгоды из одних и тех же человеческих слабостей». Например, общеизвестно, что во всех демократических государствах в борьбе между людьми за максимальное политическое влияние обыкновенно побеждает лицо, которое «может наиболее щедро раздавать средства, удовлетворяющие человеческие нужды и пороки». В этой ситуации относительно бедные политики, желая успешно конкурировать с их более богатыми соперниками, как правило, прибегают к «хитрости компенсирования влияния частного богатства посредством расточения государственных средств». В частности, так поступил еще Перикл из древних Афин в попытке сдержать рост политического авторитета лидера афинских аристократов Кимона, сына Мильтиада. Кимон был очень богатым человеком, и Перикл не мог с ним соревноваться в тратах личных денег для завоевания популярности среди бедняков. Поэтому Перикл сделал им подарок, «превратив много государственных должностей, ранее материально не вознаграждавшихся, в оплачиваемые из государственной казны». Кроме того, правящие социальные силы в условиях демократии для обеспечения себе массовой общественной поддержки нередко эксплуатируют самые глубокие и подчас затаенные чаяния многочисленных бедных и плохо образованных людей. Последние же неизменно больше всего желают, с одной стороны, «быть управляемыми в минимальной степени» и «приносить возможно меньше жертв государству», но одновременно, с другой стороны, «пользоваться правительством в целях улучшения своего экономического положения, а также для того, чтобы дать выход подавленным чувствам обиды и зависти», обычно испытываемым простолюдинами к высокопоставленным лицам.
Когда «успех в борьбе между различными группами в правящем классе зависит от поддержки и симпатии масс, группа, имеющая в своем распоряжении менее эффективные средства воздействия», обычно использует в собственных интересах «упомянутые желания, особенно чувства обиды и зависти, для того, чтобы повести низший слой общества за собой». При этом методы, применяемые «для монополизации и эксплуатации симпатий масс», сводятся, во-первых, «к указыванию, причем с преувеличениями, на эгоизм, тупость, наслаждение материальными благами богатых и влиятельных людей»; во-вторых, «к осуждению их пороков и проступков, реальных и воображаемых»; и, в-третьих, «к обещанию удовлетворить» свойственное невежественным и бедным слоям общества «чувство... справедливости», которое предполагает уничтожение «всех социальных различий, основанных на преимуществе рождения» некоторых лиц от богатых и знатных родителей, а также одновременное установление «абсолютно равного распределения» между членами общества «удовольствий и трудов». И весьма часто «партии, против которых эта демагогическая пропаганда направляется, используют те же самые средства для противодействия ей», обещая массам невыполнимое, льстя им и разжигая в своих целях народные предрассудки. Иными словами, происходит «позорное соревнование, в котором умышленно обманывающие понижают присущий им интеллектуальный уровень до нормального состояния интеллекта обманываемых, хотя морально опускаются еще ниже».
Самый старый образец демагогического красноречия продемонстрировал гомеровский герой Терсит, «имевший привычку преследовать насмешками греческих лидеров». Он обвинял одного из них, Агамемнона, «в использовании трудов и опасностей, которым подвергались рядовые воины, для собственного обогащения», а также в проведении чрезмерно большой части личного времени, наслаждаясь «чарами прекрасных молодых рабынь». Затем Терсит побуждал «греков к чему-то вроде военной забастовки, подстрекая их уйти» от Агамемнона, чтобы тот «смог понять, в какой громадной степени» своим величием он обязан страданиям руководимых им ратников. Не превзойденные до сих пор «модели демагогического красноречия» - тексты выступлений, «приписанных Саллюстием Гаю Марию», а также речь, произнесенная неизвестным рабочим во время восстания чесальщиков шерсти во Флоренции, согласно «Истории Флоренции» Н. Макиавелли. Современные образцы демагогии «почти всегда хуже этих классических моделей, где все аргументы, которые могут быть выдвинуты против людей, обязанных богатством или высоким положением рождению, сформулированы с таким мастерством, что вызывают глубокое эхо в сердцах всех лишенных наследства».
13. О необходимых следствиях демократического политического режима. Как утверждал Г. Моска, «кажется очевидным..., что социализм есть необходимое следствие чистой демократии, если под демократией имеется в виду отрицание любого социального превосходства, которое не основывается на свободном согласии большинства». Это объясняется следующим. «Раз опыт показал, что простое политическое равенство,... воплощенное во всеобщем избирательном праве, не смогло обеспечить фактического политического равенства и поддерживает политическое превосходство» одного из классов «и определенных социальных влияний, то является естественным и логичным изобретение системы, которая уничтожит неравенство частных богатств и уравняет всех желающих править обществом и поэтому нуждающихся в голосах народа. А после того как дальнейший опыт сделает ясным..., что даже на этом пути нельзя получить правительство, представляющее собой истинное истечение воли большинства», в обществе усиливается влияние доктрины, «оказывающей предпочтение устранению любого вида социальной организации вообще», то есть анархизма.
14. О качествах личности, благоприятствующих политической карьере. По мнению Г. Моски, наиболее подходящие для политической карьеры люди отнюдь не должны быть «лучшими» членами своих обществ в интеллектуальном и моральном отношении. Для того, чтобы человек мог править другими лицами, гораздо полезней, чем глубина знаний, широта кругозора и альтруизм, такие качества, как легкость восприятия, проницательность, хорошее понимание индивидуальной и массовой психологии, сила воли, упорство в достижении цели, уверенность в себе и особенно активность. Причем для решения вопроса, добьется ли индивид успеха в политической деятельности, важнее всего является то, активен ли он в этой сфере общественной жизни и знает ли, как наилучшим образом использовать здесь собственную активность.
Во всех случаях она должна дополняться способностью человека к тяжелой повседневной работе по социальному управлению. Мотивация же для такого труда у политически одаренных лиц неизменно обеспечивается свойственным им честолюбием, то есть твердой и постоянной «решимостью... опережать своих товарищей» в политическом влиянии. При этом подобного рода решимость несовместима с человеческой добротой, ибо добрый человек не в силах «оставаться безразличным к боли» опережаемых им лиц, что всегда оказывается по плечу честолюбцу.
Вообще «эмоциональная нечувствительность... очень полезна» политикам. «Страдания других не должны их... сильно волновать». Политики обязаны «знать, как подавить угрызения и порывы сердца, и... старательно избегать... критических моментов, когда человеческая душа непреодолимо побуждается высказывать ее сокровенные чувства и мысли».
Согласно представлениям Г. Моски, хорошо известные формулы «Возлюби своего ближнего как самого себя» и «Поступай относительно других так, как ты хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе» не следует принимать в качестве обязательных норм для желающих преуспеть в политике. Ведь указанные изречения «выражают стремление к моральному совершенству, которое никогда не может быть достигнуто». В действительной же жизни «каждый индивид лучше приспособлен, чем кто-либо другой, заботиться о себе, и, чтобы это делать эффективно, он должен любить себя немного больше, чем любит других, и поступать по отношению к ним иначе, чем поступает по отношению к себе».
Этим правилом реальных человеческих взаимоотношений и уместно руководствоваться человеку, стремящемуся к политической власти. Вот почему такому лицу нужно обладать моральным уровнем, который не ниже, но и не выше среднего для общества, где он живет. Его моральный уровень должен быть не ниже среднего потому, что «индивид, имеющий особенно ущербное моральное чувство и неспособный его скрыть, неминуемо встретится с большими трудностями», чем его соперники по политической деятельности, «из-за антипатии и отвращения, внушаемых им окружающим». Равным образом его моральному уровню нельзя оказаться выше среднего, поскольку всякий человек, отличающийся от своих конкурентов в политике «необычайно тонким моральным чувством», откажется от применения против них обманных приемов, используемых относительно него этими лицами, и поэтому потерпит поражение в борьбе с ними за максимальное политическое влияние.
Как полагал Г. Моска, «честность, самопожертвование, хорошая вера» не относятся к качествам личности, помогающим достичь политической власти. Однако в этом деле всегда очень полезна способность человека «воспользоваться каждым благоприятным обстоятельством, поднимающим его» политическое влияние «хоть немного выше». Отмеченная способность на практике включает, во-первых, «уяснение того, каким образом сделаться... необходимым» людям, «которые уже находятся» на вершине политического Олимпа, и, во-вторых, «подыгрывание всем их качествам - как хорошим, так и плохим».
Задача заслужить указанным способом расположение власть имущих решается по-разному в автократических и демократических политических системах. В условиях автократии, где политический «успех зависит от мнения одного или нескольких индивидов, может быть достаточно интриги, чтобы произвести поддельную видимость личной заслуги» перед правителями, обеспечивающей в конечном счете наделение искателя властных полномочий предметом его стремлений. При демократических же порядках подобная цель достигается лишь при завоевании добивающимся политической власти человеком «уважения и активной симпатии многих людей..., по крайней мере, целого... слоя правящего класса», что немыслимо, по словам Г. Моски, без соединения «интриги... со значительной дозой обмана». При этом даже если упомянутый слой правящего класса во много раз меньше контингента избирателей, то он все же включает лиц, «которые формируют мнения и определяют поведение всей массы избирателей». В частности, из упомянутого слоя «возникают комитеты, руководящие политическими группировками, ораторы, которые обращаются к собраниям и митингам». К нему же относятся люди, готовящие материалы, передаваемые средствами массовой информации, и, наконец, небольшая группа «лиц, способных формулировать собственные мнения» относительно персонажей и актов любого конкретного отрезка политической драмы «и поэтому осуществляющих громадное влияние на многих индивидов, которые не в состоянии» самостоятельно оценивать политические события.
Во всех странах и во все времена человек, желающий преуспеть в политике, должен убедить окружающих в своем умении квалифицированно решать проблемы государства и права. Это немыслимо без проявления им «способности рекламировать самого себя», то есть искусства «воспользоваться собственными талантами» с целью привлечь к себе внимание остальных людей и иногда даже вызвать у них восхищение собой. Вот почему очень важно для стремящихся занять высокие государственные посты пользоваться «доброжелательностью и защитой» средств массовой информации, поскольку именно из последних люди формируют свои представления о политиках.
Лица, способные наделить политической властью того, кто к ней стремится, всегда его оценивают, исходя из собственных вкусов и предпочтений. Естественно, что они «совершенно честно» во всех случаях предпочтут претендента на государственную должность, обладающего качествами, которые любят или имеют сами. Действительно, чтобы «чувствовать обаяние великого артиста, нужно обладать некоторым количеством артистического чувства. Равным образом, чтобы искренне восхищаться великой смелостью или великой честностью, необходимо быть до некоторой степени смелыми и честными». Точно так же «невозможно понять самые благородные качества человеческого ума и характера, если они полностью чужды нам самим. Наоборот, там, где хитрость, интрига и шарлатанство являются общей нормой и высоко ценятся, самый хитрый человек, лучший интриган, наиболее выдающийся шарлатан при прочих равных условиях будут иметь великий успех. Если большинство полагает, что обман есть превосходная дорога к счастью, то лучшие в искусстве обмана чаще всего окажутся теми», которые добьются восхищения большинства. Отсюда следует, что в каждом обществе политический успех обеспечен индивидам, обладающим в максимальной «степени дарованиями, которые здесь в рассматриваемый исторический период наиболее широко распространены и выше всех остальных оцениваются». И, разумеется, такие качества личности для разных стран и времен не могут быть одинаковыми, ибо «соответствуют нуждам и характеру непохожих друг на друга» народов и эпох.
Игру претендентов на государственную власть на всей гамме качеств ума и характера их сограждан для достижения политических целей Г. Моска условно называл «белой и черной магией». При характеристике с использованием этих терминов борьбы между объединенными в государство лицами за наибольшее политическое влияние он посчитал нужным заметить: «Имеется... белая магия, которая основывается на высших качествах ума и характера» людей, «и черная магия, базирующаяся на низших» человеческих качествах отмеченных видов. «По-видимому, белая магия нигде и никогда не является высоко эффективной, если не смешивается с небольшим количеством черной или, по крайней мере, с искусством демонстрирования лучших сторон человеческого характера и ума и одновременного сокрытия их худших сторон» претендентами на государственные должности.
