2018-01-21
2610
Конец XIX — первая половина XX века. С самого начала культурная антропология была ориентирована на научное исследование, в том числе сравнительное, рас, культур, языков, на выявление происхождения, распространения и модификации отдельных элементов культуры, на определение форм культурной динамики в локальных и глобальных масштабах. Культурная антропология началась с эволюционизма. Понятие «эволюция» ста- ло ее центром, обеспечив основной принцип, вокруг которого стало возможным организовать и синтезировать значительные объемы исторических и этнографических данных. Основоположники культурной антропологии А. Морган и Э. Тайлор и их последователи пытались выстроить естественную историю культуры на закономерной основе и выделить этапы культурного развития. Эволюционистские исследования вопреки расхожему мнению не были чисто «кабинетными». В их рамках теоретические рассуждения сочетались с анализом и систематизацией исторических материа- лов, этнографических записей, данных полевых исследований. Эволюционные идеи с середины XIX в. и до начала XX в. были распространены достаточно широко: в Ве- ликобритании, США, Германии, Франции, России, Австрии, Нидерландах. Заслуга в формировании первой завершенной концепции эволюции общества и культуры принадлежит британским антропологам (этнологам) Э. Тайлору, Дж. Мак- Леннану, Дж. Леббоку. Тайлор попытался выстроить последовательность ранних культур человечества; Мак-Леннан — воссоздать (не совсем успешно, как оказалось впоследствии) общую историю брака и семьи; Леббок же, будучи этнологом и археологом, — построить общую концепцию закономерностей истории. Приблизительно в это же время Г. Спенсер совершил важный шаг в развитии эволюционизма на базе социальной философии и социологии. В Германии формирование эволюционизма связывается прежде всего с именами О. Пешеля, А. Бастиана, И. Липперта. Пешель искал обоснование развития человеческого общества, исходя из пространственного распространения социальных и культурных изменений от центра их возникновения к их периферии (что впоследствии стало основой построения теории культурных кругов). Бастиан сочетал представление об «элементарных идеях», которые в силу врожденности полагались идентичными у всего человечества, с концепцией географических провинций (сегодня сказали бы — с принципом территориальности). Это сочетание он считал ключом к пониманию исторического развития и предполагал, что путем сведения всего многообразия культурных явлений к немногочисленным первичным элементам можно получить картину первобытной культуры (идеология, на которой позже сформировался структурализм). Наконец, Липперт — поздний представитель эволюционизма — предложил программу построения «прагматичес кой истории культуры» человечества, базируясь на исходном допущении, что «основной стимул, господствующий повсюду» как источник исторического развития, — это необходимость «жизнеобеспечения» (1886). Во Франции эволюционизм сформировался на базе социологии, и ее основоположником был О. Конт. Основой его концепции стало представление об эволюции мышления. На основании выделения этапов такого развития он построил периодиза цию всемирно-исторического процесса. Согласно его разработкам, первобытному обществу был свойствен религиозный тип мышления, который он разделил на три последовательных этапа. Каждый из них был связан с особым способом жизнеобеспечения: фетишизм (охота, рыболовство), политеизм (скотоводство), монотеизм (земледелие). Последователями Конта стали Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль, Ш. Летур- но. Причем наибольший вклад в дальнейшее развитие культурной антропологии (этнологии) внес Э. Дюркгейм. В США эволюционизм начал приобретать заметный научный статус с выходом в свет работы Л.Г. Моргана «Системы родства и свойства» (1858). Еще до публикации она вызвала множество нареканий и появилась только благодаря поддержке известных естествоиспытателей. Особую роль в развитии эволюционизма сыграла его ра- бота «Древнее общество», которая быстро приобрела в социально-научных кругах статус классической. Морган предложил разделять (вслед за Дж. Вико) развитие первобытного общества на три этапа: дикость, варварство, цивилизация, а каждый из первых двух этапов — на три стадии. В соответствии с этой схемой он прослеживал развитие таких областей первобытного общества, как изобретения и открытия (которые он считал движущей силой эволюции общества и культуры); формы социальной организации (где он был первооткрывателем структуры рода); семья и собственность. Соответственно, была построена целостная концепция развития первобытного общества, что обеспечило переход к изучению возникновения классового общества. Иными словами, задачей Моргана было не только обнаружить истоки исторического развития, но и на этой теоретической базе выводить суждения о будущем течении событий. В Европе в то время работы Моргана не имели распространения, а в США после непродолжительного периода признания его концепции утратили популярность благодаря появлению новых теоретических ориентаций. Основным из старейших представителей эволюционизма в Австрии был Г. Клемм, опубликовавший в 1843–1847 гг. свою пятитомную «Общую историю культуры человечества». Вслед за этим австрийский юрист и этнолог И. Унгер опубликовал в 1850 г. свой основной труд «Брак в его всемирно-историческом развитии». Наконец, в 1859 г. Т. Вайц издал «Антропологию диких народов». Он считал, что в отличие от истории, где главным образом излагались конкретные события, антропология ориентирована на изучение основных направлений развития обществ и культур догосударственного периода, чтобы теоретически подготовить «естественную основу истории». В России эволюционизм начал формироваться в то же время, что и в других странах Европы. Однако здесь его влияние не было особенно заметным из-за доминиро- вания мифологической школы. Основоположником эволюционизма был К.Д. Кавелин, который на десять лет раньше Тайлора поднял проблему пережитков. Позже к эволюционным идеям обратились Л.Я. Штернберг, Н.И. Зибер, М.М. Ковалевский. Особого упоминания заслуживают работы Ковалевского, посвященные изучению патриархальной домашней общины и трактовки общественного развития с точки зрения ее трансформации. Следует подчеркнуть, что именно эволюционизм положил начало культурной (социальной) антропологии (этнологии) как самостоятельной науке. Как крупномасштабное концептуальное течение он не был однородным, а состоял из целого ряда более или менее самостоятельных направлений теоретизирования. Среди них основ- ными принято считать: культурно-историческое (Л.Г. Морган, Э. Тайлор, Дж. Леббок, И. Мукке, К.Д. Кавелин, М.М. Ковалевский, И. Липперт); биологическое (А. Бастиан, Т. Ахиллес); социологическое (О. Конт, Э. Дюркгейм, Е. Вестермарк, Дж. Мак-Леннан, И. Бахофен, К. Штарке, Ш. Летурно); географическое (О. Пешель, К. и Р. Андре, Н.П. Надеждин); историко-материалистическое (К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи). К концу XIX в. авторитет эволюционизма начал сходить на нет из-за накопления эмпирических свидетельств несоответствия теоретической трактовке закономер ностей исторического развития, принятой в рамках эволюционизма, историческим и современным фактам. На смену ему пришли два антиэволюционистских социально- научных направления в изучении общества и культуры, пользовавшихся большим авторитетам до конца 20-х гг. XX в.: американская «историческая этнология» (Ф. Боас) и немецкая «культурно-историческая школа» (Ф. Ратцель, Л. Фробениус). В Велико- британии отказ от эволюционизма ознаменовался заявлением Э. Питт-Риверса в президентском обращении к британской Ассоциации развития науки о приоритетной значимости диффузионистской позиции в изучении культуры. Особое внимание в этот период уделялось историческим процессам в их есте- ственной динамике, и антропологи сосредоточились на их реконструкции. Так, в США Ф. Боас, критикуя эволюционизм, подчеркивал, что при изучении сложных и уникальных культурных явлений законы, присущие всем культурам, ограничиваются лишь общими биологически и психологически обусловленными характеристиками. Культурные сходства и различия он предлагал исследовать, прослеживая распространение культурных элементов по ареалам и процессы аккультурации. Значительный вклад в выделение культурных ареалов Северной и Южной Америки внесли ученики Ф. Боаса А. Кребер и К. Уислер. Так, А. Кребер в качестве критериев границ ареала использовал особенности природной среды и материальной культуры и исходил из того, что культурные и природные ареалы практически сов- падают. Способы и варианты диффузии и адаптации культурных черт он изучал ис- ходя из того, что их распространение носит концентрическую форму, и из этого вывел критерии для определения их возраста. Диффузионизм в Германии был представлен рядом родственных теоретических позиций, которые более, чем где-либо, свидетельствовали о его связи с эволюционизмом. Эта связь особенно заметна в работах Ф. Ратцеля — основателя антропогеографического направления, которое считается переходным от эволюционизма к диффузионизму. Он исходил из идей видового единства человечества и географического детерминизма и считал, что «на одинаковой почве складываются сходные явления в жизни народов и государств, которые можно классифицировать по географическому принципу». История человечества рассматривалась с точки зрения передвижения народов, считавшегося «основополагающим фактом истории». Это было уже начало диффузионизма, где исходным стало представление о том, что распространение сходных культурных черт в глобальном масштабе объясняется не их независимым «изобретением», но заимствованием народами друг у друга в процессах миграции. На этих теоретико-методологических основаниях выделение «культурных кругов» и форм и движение культурных форм в пространстве стало основной целью исследо- ваний. Эти идеи составили основу культурно-морфологической (культура как целост- ная функциональная система — Л. Фробениус, Б. Анкерман) и культурно-исторической (Ф. Гребнер) диффузионистским теориям. В Австрии диффузионизм сложился на базе культурно-исторической концепции и мало чем отличался от немецкого прототипа: теоретической основой оставалась концепция «культурных кругов»; сохранялись ключевые понятия, заимствованные еще Гребнером из различных областей социально-научного знания: материальная культура, социальная организация, географическое распространение; правда, теперь они начинают подчиняться единому теоретическому принципу. Неизменным оставалось и исходное допущение, что по этнографически зафиксированным кругам можно судить о возрасте культурных явлений (В. Шмидт, В. Копперс, И. Генкель, М. Гу- зинде). Каждая форма культуры сводилась к одному, свойственному ей центру проис- хождения. Считалось, что ключевую позицию при интерпретации таких форм занимает самый древний культурный круг. Шмидт, например, утверждал — достаточно безосновательно, — что его характерными чертами были монотеизм, государство, частная собственность, моногамия. По мере использования концепций «культурных кругов» и культурных ареалов все более проявлялась их ограниченность при объяснении культурных сходств и различий (сходные явления обнаруживались далеко за пределами одного культурного ареала; более того, не все такие сходства могли быть объяснены миграционными про- цессами). Познавательная значимость их стала быстро сходить на нет. В 1930-х гг. в Германии начинается активная научная деятельность Р. Турнвальда и В. Мюльмана, ставших носителями идей функционализма. В Австрии диффузионистские идеи со- хранялись еще продолжительное время. Так, в ответ на все более жесткую критику теории культурных кругов Шмидт в 1937 г. попытался спасти положение дел. Он пред- ложил различать понятие «культурных кругов» от реальности, которая им описыва- ется, и объяснял недостатки результатов исследований смешением теоретического конструкта с эмпирической действительностью. После смерти Шмидта (1952) В. Коп- перс попытался воссоздать теорию в первоначальном виде, но безрезультатно. В дальнейшем культурная антропология здесь следовала общим мировым тенденциям. Эти тенденции определились уже на исходе самого эволюционизма и в связи с разочарованием в диффузионизме. Неудовлетворенность исследователей общества и культуры неудачами, связанными с использованием обеих моделей при попытках анализа эмпирического материала, а также осознание невозможности выявить «все- общие законы истории» побудили их к изменению позиции в отношении целей и предметной области культурно-антропологических исследований. В центре внимания оказался вопрос о том, как поддерживаются и воспроизводятся культурные и социальные целостности, и «историцизм» в культурной антропологии на время утрачивает актуальность. Новые исследовательские тенденции, доминирующие в первой половине XX в. и сохраняющие свою методологическую значимость до сих пор, при- нято сводить к трем основным: функционализм, структурализм, «культура и личность» (психологическая антропология). Ключевыми фигурами в разработке идей функционализма стали британские социологи и социальные антропологи (тогда эти н ауки не особенно отличались друг от друга) Б. Малиновский и А. Рэдклифф-Браун. Они перенесли акцент с исторического исследования культуры на изучение функций ее структурных составляющих — институтов. А. Рэдклифф-Браун, например, обосновывал это, указывая на два метода изучения культурных феноменов, которые, по его мнению, обычно смешиваются. Исторический метод при недостаточном объеме фактического материала позволяет интерпретировать динамику отдельных институтов или их совокупностей путем вы- явления ее этапов и определения причин соответствующих изменений. Если данных недостаточно, с помощью этого метода можно осуществить гипотетическую реконструкцию истории отдельной культуры на основе исходных теоретических представлений и соответствующих им косвенных свидетельств. Именно эту совокупность гипотетических реконструкций, отмечает он, принято называть культурной антропологией (этнологией). Но и такие дедуктивные порождаемые непосредственным наблюдением, проверяются эмпирическим путем в соответствии с экспериментальной логикой. Сомнительность исторических реконструкций делает нецелесообразным поиск причинных связей по цепи от прошлого к настоящему. Более достоверное знание обеспечивается изучением функциональных отношений не привели к научному построению целостного исторического процесса, но свелись к описанию дискретных событий в различные периоды времени. Однако существует и другой способ изучения культурных феноменов — индуктивный, сходный по целям и методам с естественными науками. В этом случае гипотезы о связях между культурными фактами и событиями, между синхронными событиями, с одной стороны, и их непосредственными последствиями — с другой. Под косвенным влиянием Э. Дюркгейма британские антропологи исходили из примата социальных связей, рассматривая культуру как производное от их структу- ры. Б. Малиновский для функциональных объяснений объединял психологические и социологические положения. Его анализ основывался на концепции первичных и производных потребностей. Исходя из их побудительной силы, он пытался проследить функциональные связи между биологическими, психологическими и культурными детерминантами социального поведения. Ему удалось соотнести различные типы реакций: экономических, политических, правовых, религиозных и др. — с системой первичных витальных потребностей. Рэдклифф-Браун и его последователи использовали при интерпретации культурных институтов идею их социальной детерминированности. Считалось, что их существование обусловлено необходимостью поддерживать социальную целостность и функционируют они, чтобы побуждать индивидов и группы воспроизводить существующие между ними связи. Сторонники функционализма подчеркивали, что он не противоречит ни изучению культурной диффузии, ни реконструкции прошлого путем эволюционных построений. Он необходим для определения культурных феноменов через их функцию и форму, т. е. характеристики, доступные наблюдению. Таким образом, функционализм становится научным инструментом полевых исследований и сравнительного анализа культур. В США функционализм также нашел широкое распространение. Здесь исходные идеи британского функционализма были развиты и доведены до ранга целостной теории — структурного функционализма — прежде всего в социологии. Основные фигуры здесь, которые приобрели мировое значение, — это Т. Парсонс, Р. Мертон, Э. Шилз. Другое направление культурно-антропологических исследований, отличное от эволюционистских и диффузионистских идей, сформировалось в 1920-х гг. и получило общее название структурализма. Его отличительными характеристиками были использование структурного и семиотического методов, моделирования, формализации. Объектом исследования в данных теоретических рамках является культура как совокупность знаковых систем. С этой точки зрения с самого начала изучались язык как таковой, мифология, религия, искусство, наука, мода, реклама, сообщения СМИ. Основной целью структурализма стало выявление скрытых от прямого наблюдения структур, т. е. устойчивой совокупности связей между элементами какого-либо культурно-семантического объекта (высказывание, обычай, произведение искусства, религиозная доктрина и т. п.), придающей ему целостную, имеющую культурный смысл форму. Такой взгляд на культуру подразумевает важные методологические следствия, отличающие его от функционализма, который также был ориентирован на изучение средств поддержания социокультурного целого. Во-первых, функционализм привлекал внимание к реальным действиям людей и их последствиям, тогда как структурализм ориентирован на изучение знаковых и символиче ских систем, т. е. на коммуникативные аспекты социокультурной реальности. Во-вторых, в отличие от функционализма, где свойства культурных объектов объясняются их функциями в контексте социального взаимодействия, в рамках структурализма основное внимание уделяется отношениям, устойчивым связям между ними или их составляющими. В то же время, как и функционализм, структурализм предназначен для изучения механизмов поддержания самотождественности социокультурной системы, а не ее изменения. В США это научное направление сформировалось в начале XX в. и носило название лингвистической антропологии (этнолингвистики). В его рамках принято выделять две основные исследовательские позиции: теоретико-культурную и лингвистическую. В первом случае язык трактуется как особая составляющая культуры — средоточие и хранилище информации обо всех других областях культуры. Это на- правление, базирующееся на концепции языкового релятивизма (гипотеза Сепира– Уорфа), в США получило название этносемантики, а во Франции — этнолингвистики. Во втором случае речь идет об одном из разделов лингвистики, изучающих процессы вербальной коммуникации. Это направление близко к социо- и психолингвистике и включает в себя этнографию речи (Д. Хаймз), фолк-лингвистику (Хенигсвальд), общую антропологию (этнологию) коммуникации.
Основателем лингвистической антропологии считается ученик Ф. Боаса Э. Сепир. Он разделил понятия «культура» и «язык». Первым он обозначал то, что люди делают, о чем они думают, а второе относил к источнику знания о том, как они мыслят. Со- гласно гипотезе языкового релятивизма познание человеком мира детерминировано языком, и люди, использующие несходные языки, не просто по-разному называют одни и те же вещи, но по-своему видят мир (Э. Сепир, Л. Уорф, К. Клакхон). С помо- щью языка они кодифицируют чувственно воспринимаемую действительность и только в таком кодифицированном виде могут понять ее (Р.Б. Ли). Язык позволяет носителям культуры в понятиях и суждениях, «языковых паттернах и стереотипах» оформить свой внеязыковой опыт связей с окружением. Иными словами, лингвистические формы организуют символическую реальность даже сами по себе, независимо от их конкретного содержания. В России основы структурализма были заложены в 1920-х гг. в рамках литературоведения, где выделяется структурная поэтика, предполагающая применение фор- мальных методов к изучению принципов построения литературной художественной формы. Основоположником этого исследовательского направления стала группа ученых, связанных с Обществом изучения поэтического языка (ОПОЯЗ) и Московским лингвистическим кружком. ОПОЯЗ представлял русскую версию «формального метода» в литературоведении в период с 1910 до середины 1920-х гг. Его представители: Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Р.О. Якобсон и др. — ис- пользовали формально-логические процедуры при изучении поэтических текстов. В изучение структур фольклорных текстов существенный вклад внес А. Потебня. Если функционализм относился в первую очередь к организации социального взаимодействия, отношений между людьми, то структурализм в его лингво- антропологической версии — к организации социальной коммуникации в ее знаковом и символическом выражении. Третье направление изучения поддержания, воспроизведения культуры как целого и отдельных ее составляющих вначале получило название «культура-и-личность», а позже было переименовано в психологическую антропологию. Оно сформировалось в 1920-х гг. в США под влиянием англичан Б. Малиновского и Э. Питт-Риверса, американцев Ф. Боаса, Э. Сепира, австрийца З. Фрейда. Все они так или иначе утверждали, что культура — в форме систем взаимодействий или символических систем — сохраняется благодаря интериоризации и проявлению в поведении членов общества культурных норм, правил, взаимных ожиданий. Поэтому в исследование воспроиз- ведения культуры следует включать изучение ее носителей — индивидов. Хотя в первое время доминировали описания того, как в поведении индивидов отражаются культурные нормы, психологические основания этого исследовательского направле- ния были явными с самого начала. В 1930 г. в Йельском университете под руководством Э. Сепира и Дж. Долларда был организован семинар под названием «культура-и-личность», давший имя всему направлению, которое стало полноценно функционировать в 1940-х гг. С момента возникновения и до Второй мировой войны основными темами исследования были: влияние социализации и детских переживаний на формирование распространенных в культуре черт личности; паттерны поведения и межличностных отношений, харак- терные для различных культур; сравнительные описания культурных конфигураций. Цент ральными фигурами в разработке этих тем стали Р. Бенедикт (работы 1930– 1934 гг.) и К. Дюбуа (работы 1938–1939 гг.). В годы Второй мировой войны, во многом под давлением военного ведомства США, активизировались теоретические и прикладные исследования так называемо- го национального характера (Г. Бейтсон, Дж. Горер, Х. Дикс, Р. Бенедикт, М. Мид, Р. Метро, К. Клакхон, У. Ла Барс и др.), а позже различных уточняющих модификаций этого понятия: базовая структура личности (А. Кардинер), статусная личность (Р. Лин- тон), социальный характер (Э. Фромм, Д. Рисмен), модальная и мультимодальная личность (А. Инкелес, Д. Левинсон). Все эти концепты основывались на исходном допущении, что в процессе становления личности культурные институты налагают на нее отпечаток. Поэтому каждой культуре соответствует и общий для нее личностный тип, как бы он не обозначался. Определяемые им наборы устойчивых и повторяющихся характеристик поведения Р. Бенедикт назвала паттернами культуры. Эти идеи теоретически связали представления о культуре как мире, порождаемом человеческой активностью, с понятием «личность», обозначающем носителя такой активности. Согласно концепции «культура-и-личность» социальная общность и ее культура составляет целостную систему, определяемую актуализирующимися здесь формами отношений людей с окружением. В рамках каждой культуры отбираются и реализуются определенные возможности таких отношений, которые в совокупности и образуют культурные паттерны. Люди осваивают их в ходе социализации и воспроизводят в повседневной жизни, подавляя таким образом реализацию других возможностей. Так в общем виде теоретически трактовались представления о культуре как целостности и о механизмах ее воспроизведения, относимых к индивидуальным, личностным характеристиках. Если в рамках функционализма объединялись свойства культурных объектов через их полезность для людей в процессах социального взаимодействия; в структуралистских построениях рассматривались формы связей между символическими единицами, делающие возможной социальную коммуникацию, то с направлением «личность-и-культура» связан поиск ответа на вопрос, как люди осваивают и воспроизводят характерные для культуры модели обоих классов социальных отношений. Со временем оказалось, что теоретические схемы, предлагаемые в рамках на- правления «личность-и-культура» слишком просты для интерпретации процессов, происходящих в сложных стратифицированных обществах. В 1950-е гг. интерес к нему начинает угасать. Сворачиваются объемы исследований, а все обозначения, относящиеся к усредненной концепции социализированной личности, особенно понятие «национальный характер», дискредитируются как «мифологемы». Итак, все три направления имели общую познавательную цель: понять, как поддерживается культурная целостность системы. Поэтому даже в сравнительно- культурных исследованиях акцентировалось именно сходство социокультурных форм и механизмов такого поддержания. В то же время в научной среде нарастал интерес к культурному многообразию и динамизму, но уже с учетом эмпирических данных и теоретических обобщений, накопленных за первую половину XX в. Вторая половина XX века. В первые пятнадцать лет после Второй мировой войны продолжаются исследования, осуществляемые в рамках культурно-антропологических направлений, сложившихся после отказа от макроисторических эволюционистских и диффузионистских моделей. Однако уже в начале 1960-х гг., особенно в США, на- ступает период существенных изменений. Он был связан с более широкими пере- менами в общенаучном контексте, обозначенными как смена познавательных пара- дигм (Т. Кун) или эпистем (М. Фуко). Речь не идет, разумеется, о полном отказе от предыдущих теоретических течений. В то же время особенно заметными стали, во- первых, пересмотр целого ряда исходных оснований существующих концепций; во- вторых, сдвиг в представлениях о предметной области изучения и позиции наблюдателя по отношению к ней; в-третьих, переосмысление теоретических и методологи- ческих позиций, сложившихся ранее, в свете изменившихся познавательных оснований. В 1950-х гг. в американской культурной антропологии происходит возрождение эволюционных идей. Это была реакция на чрезмерное внимание к поддержанию целостности культуры, к ее воспроизведению и недостаточное — к культурным изменениям. Центр альной фигурой в этом процессе стал Л. Уайт. Обратившись к классическому наследию, к основаниям классического эволюционизма, он, с поправками на современные социально-научные взгляды, воссоздал целостный образ этого тео- ретического направления, подчеркнув его ориентацию на изучение мирового куль- турного процесса. Он первым внес в культурную антропологию принципы общей теории систем (подобно Т. Парсонсу и Э. Шилзу в социологии); охарактеризовал культурную систему через специфический класс явлений, имеющих символическую природу и присущих, по его мнению, только человеку; осмыслил структурно- функциональный подход как составляющую эволюционизма, как его методологиче- ский принцип. Этим Уайт определил предметное поле специальной науки о культуре с названием «культурология», которое не прижилось в США, но нашло широкое распространение в России с конца 1980 — начала 1990-х гг. Идеи Уайта оказали существенное влияние на развитие культурной антропологии второй половины XX в. За 40 лет работы в Мичиганском университете (1930–1970) он подготовил не одно поколение исследователей. К концу 1950-х гг. эволюционизм занимает в американской культурной антропо- логии авторитетное место. В 1960–1970-х гг. он претерпевает целый ряд модификаций, придавших ему обновленную форму, названную неоэволюционизмом. Центральной темой неоэволюционизма становится не столько поиск универсальных законов развития, сколько изучение механизмов, обусловливающих эволюционные процессы. Соответственно, классическая концепция исторического развития разделяется на два взаимосвязанных процесса: общую и специфичную эволюцию. Первый процесс от- носится к отбору в глобальном масштабе культурных инноваций, которые способство- вали развитию человеческой культуры вообще (панкультуры). Второй характеризует адаптацию локальных культур к их природному и социальному окружению. Основной вклад в развитие этих концепций внесли Дж. Стюард, М. Салинс, Э. Сервис. Опираясь на идею многолинейной эволюции, Стюард предложил в качестве классификационной единицы концепцию «культурного типа», которая нашла широ- кое распространение в археологических и этнографических исследованиях 1970-х гг. Таким образом, в отличие от классических идей эволюционизма сторонники неоэволюционизма искали способ объяснения культурного многообразия, которое интерпретировалось не как вариации проявления «общего закона», а как имеющее само- довлеющую адаптационную значимость. На базе этой специфичной эволюции сформировалась экологическая антропология (environmentalism), где основное внимание уделялось механизмам формирова- ния отличительных черт локальных культур. Сторонники этой позиции Д. Андерсон, А. Вайда, Р. Рапопорт и др. рассматривали характерные черты локальных культур как производную от адаптации их носителей к жизненно важным особенностям окружения. Влияние неоэволюционистских идей сохраняется в рамках культурной антропологии (этнологии) до сих пор. Теоретические построения, связанные с объяснением динамики культурного разнообразия и его организации во времени и пространстве, дополнялись методологическими изменениями. С середины XX в. в культурной антропологии утверждает- ся сравнительный метод, используемый при анализе этнографических, археологических, исторических данных, зафиксированных документально. Составляются атласы культурных черт и их сравнительных рядов на основе анализа культурных единиц разного масштаба. В истории культурной антропологии наиболее крупным документом такого рода стал Этнографический атлас Мердока (1962–1966), который насчитывал тысячу культурных единиц. Сравнительные исследования осуществлялись применительно к культурам соседствующих народов, культурному ареалу, континенту, полушарию, всей планете. Объекты сравнений были разномасштабными — от одного элемента культуры до совокупностей, охватывающих культуру в целом. Подобный перечень В. Рэя, составленный для ареала плато Северной Америки, насчитывает семь с лишним тысяч культурных элементов. Этот метод дополнялся картографированием, позволяющим воочию увидеть географическое распределение упорядоченных в перечнях и атласах черт. Совершенно очевидно, что такое каталогизирование и картографирование обеспечивает надежный материал для глобально-культурных сравнительных исследований, получивших название холокультурализма. Ограничение таких сравнений определяется возможностями корректного построения ряда, связанного с динамикой культурной единицы, — его достоверного размещения во времени и пространстве. Сравнительный метод оказывается незаменимым при определении культурного ареала, при отыскании кросскультурных закономерностей, при выявлении эволюционных тенденций. В 1970–1980-е гг. XX в. в американской антропологии меняется объект исследования. Происходит поворот от изучения существующих традиционных и бесписьменных культур к исследованию сложных современных обществ. С исчезновением многих традиционных культур изменилась география культурно-антропологических исследований, сместившихся в развивающиеся и развитые страны. В этот период усиливается дифференциация культурной антропологии. В ее рамках артикулируются урбанистическая, экономическая, политическая, правовая антропология. Формируется так называемая этнонаука, связанная с изучением «естественных классификаций» (построенных самими носителями культуры), выявляемых в рамках изучаемых культур применительно к их ключевым социально значимым областям (родство, медицина, растения, животные и т. п.). Наряду с возрождением эволюционизма вторая половина XX в. в культурной антропологии характеризуется широким распространением лингвистической антропологии, сочетающей структуралистские и семантические принципы. Уже на рубеже 1940-х и 1950-х гг. Ч.Ф. Веглин и З.З. Харрис предложили рассматривать язык как часть культуры, а речевую активность и ее условия — как этнолингвистическую ситуацию, и эта концепция стала общераспространенной. Американские лингвистические антропологи не занимались порождением языка, принимая его как уже существующий, а речевое поведение, язык становятся предметом изучения, позволяющим понять культуру. Лингвистическая антропология стала в США исходной теоретической базой для формирования в 1960–1980-х гг. когнитивной антропологии. Речь идет об идеациональной теории культуры У. Гудинафа. Он утверждал, что представления людей о мире, содержащиеся в когнитивном коде (культурных стандартах), характерном для каждой культуры, можно выявить, исследуя вербальные коммуникации. В ходе таких исследований определяются основания и принципы категоризирования и классификаций, с помощью которых носители культуры упорядочивают ее вещественный, социальный, символический уровни. Наглядными примерами могут служить классификации терминов родства, названия животных, растений, цветовых обозначений. Для их изучения уже имеется набор специальных процедур, известных как компонентный анализ (У. Гудинаф, Ф. Лонсбери, О. Вернер). Для когнитивного направления культурной антропологии 1970–1980-х гг. характерен поиск исследовательских средств для выявления того, как носители культуры представляют ее в понятиях, семантических категориях, символических системах. Эта процедура называется «субъективной реконструкцией». Субъективной считает- ся категоризация посредством языка неосознаваемо выделяемых элементов окружения. Реконструкция же состоит в выявлении порядков, в которые эти категории организуются и затем выражаются в символических формах. В процессе исследования для этой цели используется специально сконструированный вопросник. Также из лингвистики был заимствован еще один методологический принцип. В свое время К. Пайк при анализе языка предложил выделять «эмик»- и «этик»- уров- ни (ср. фонемика — фо нетика). М. Харрис использовал это различение применитель- но к культурно-антропологическим исследованиям, чтобы отделить культурные ка- тегории, используемые информантами (эмик-категории), от используемых в науке (этик-категории). Согласно К. Фрейку и Р. Нарролу, такое различение в сочетании с семантическим анализом позволит уточнить основания категоризаций и классификаций, используемых в исследуемых культурах, а также значение самих категорий. В изучении способов символического упорядочения культурного многообразия были разработаны и другие подходы. Так, Д Хаймз предложил так называемую этнографию речи (ethnography of speaking), где речевое поведение, характерное для разных языковых сообществ, рассматривается в различных социокультурных ситуациях. Всевозможные диалекты, социолекты, арго в сочетании с экстралингвистическими проявлениями изучаются как упорядоченная коммуникативная среда. За- дачей такого исследования становится выявление зависимости правил упорядочения от определенных аспектов коммуникативных ситуаций, таких как отношение и распределение статусов и ролей между участниками, обсуждаемая тема, жанр и стиль коммуникации и т. п. В методологическом плане К. Гирц стал основателем так называемой интерпретативной антропологии, построенной на базе аналитической философии, герменевтики и структурного функционализма. В своей работе «Интер- претация культур» он предлагает семантическую концепцию культуры, рассматривая ее как «текст». Целью исследования становится выявление принципов когнитивной организ ации представлений и поведения людей в определенные симв олические целостности. Для адекватного фиксирования таких целостностей он предлагает использовать специальную технику подробного описания (thick description), этнографическую по характеру, но включающую в описание самого наблюдателя в качестве актора. Во Франции ярким представителем структурализма стал К. Леви-Строс. С этих теоретических позиций он изучал системы родс тва, мифов, ритуалов с целью обнаружить за всем многообразием устойчивых культурных феноменов всеобщие ментальные структуры. В качестве источников информации для таких изысканий он использовал результаты полевых наблюдений и исторические данные. В отношении последних он полагал, что обращение к временному измерению, во-первых, увеличивает количество уровней изучения этих структур, во-вторых, в силу свершенности исторических фактов обеспечивает контроль над субъективными аспектами синхронного структурного исследования. Структуралистская идеология, предполагающая общность ментальных конструкций всего человечества (аналог допущения о психическом единстве человечества, характерного для ранних стадий становления культурной антропологии), обусловила особую позицию Леви-Строса в отношении культурного многообразия. Он считал культурную антропологию самой гуманистичной из всех наук, включая другие науки о человеке. В отличие от предшествующих форм гуманизма она базируется на допущении о равноценности всех культур и цивилизаций. Соответственно, для исследователя нет культур — исторических или современных — привилегированных и несущественных. Бесписьменные культуры столь же внутренне полны и значимы для их носителей, сколь и сложные письменные общества для их членов. То, что они не оставляют после себя заметных памятников, побуждает этнолога искать такие методы исследования, которые позволили бы строить достоверные суждения о подобного рода культурах. Объединение методологического инструментария гуманитарного и естественно-научного типа познания делает этнологию местом их примирения. А использование этнологических методов для изучения исторических и современных, бесписьменных и письменных культур способствует углублению знаний о многообразии проявлений структурных свойств человеческой ментальности в нескольких направлениях. Прежде всего, расширяется географическое и историческое пространство знаний о культуре. Далее, уточняются свойства выживших бесписьменных обществ, которые помогали им воспроизводиться в течение длительных периодов времени. Наконец, создаются новые инструменты исследования, которые углубляют знания людей о самих себе и своем культурном окружении. Во Франции к началу 1970-х гг. появилась также этнолингвистика, сформировавшаяся по американскому образцу, в частности под влиянием разработок Д. Хаймза. Значительный вклад в ее развитие внесли такие исследователи, как Э. Бонвини, Ж. Калам-Гриоль, Д. Рей-Ульман, Ж. Тома, М.-П. Ферри и др. Основные исследования проводились в африканских колониях. На базе их результатов были созданы тезау- русные словари и энциклопедии языков и культур африканских народов. Французские исследователи изучали также собственную устную культуру (Ф. Альварес-Перер, Ж.-К. Дэнгирар и др.), устную культуру других стран (С. Зервудацки, Ж. Дреттас). Однако такие исследования были немногочисленными.
Динамика этнологических исследований в Германии практически повторяла американскую. В период с 1960-х по 1990-е гг. отчетливо выделились следующие исследовательские ориентации: – изучение локальных культур в развивающихся странах; – выявление пространственно-временного распределения культурных черт в глобальном масштабе; – осмысление и разработка технологий организации межкультурных коммуникаций; – выявление каузальных связей между культурными явлениями. Здесь, как и в США, наметился переход от изучения развития локальных обществ и сообществ к рассмотрению связей между ними в широком социокультурном и историческом контексте, от структурно-функционального анализа к современному структурализму (Т. Швейцер). Внимание к культурному многообразию проявилось в рамках радикального этнологического течения. Его представители, такие как Г. Элверт, отказываются от терминов «национализм», «этничность», «этнос» и связанных с ними теоретических представлений. Вместо этого они предлагают обратиться к изучению взаимодействий людей, так сказать, на микроуровне, в системе «мы–группа–процесс» («Wir– Gruppen–Prozesse») и коммуникаций «неэтнического порядка». Одно их ведущих структуралистских направлений этнологии и культурной антропологии, существующее с 1930-х гг., сосредоточено в Лейденском университете (г. Лейден, Нидерланды) и носит название Лейденской школы. Ее теоретические основания сост авляют идеи лингвистического структурализма Ф. де Соссюра, Н.С. Трубецкого, Р.О. Якобсона, а также французской социологии Э. Дюркгейма и М. Мосса. Следует отметить, что теоретические идеи, разработанные Лейденской школой незадолго до Второй мировой войны, определили на несколько лет развитие структурализма в Европе и Америке. Здесь впервые сформировались основы семиотического подхода к решению этнологических проблем, ставшего одной из ключевых составляющих структурной, когнитивной антропологии, этнонауки. Позже этнолингвистический и семиотический подходы объединяются для изучения глубинных структур культуры и социальной организации. До 1956 г. здесь доминировала социологическая точка зрения и осуществлялся поиск обусловленности символических систем социальными факторами. К концу XX в. фокус интереса сместился к когнитивистской интерпретации «естественных» категоризаций и классификаций в структурах родства, мифологических текстах, религиозных отправлениях, объектах «материальной» культуры. Это означает поворот от выявления общих закономерностей воспроизведения культуры как целого к интерпретации культурного разнообразия. В России во второй половине XX в. осуществлялись главным образом этнографические исследования. Здесь устойчиво сохранились два основных направления. Первое было связано с изучением народов СССР, направленным на нужды государственной национальной политики. Второе представляло своего рода музеификацию народной культуры: собирался фольклорный материал, работы народных мастеров, описывался народный быт. Вначале большая часть данных относилась к прошлому, но уже с 1970-х гг. этно- графы обратились к описанию современности. Изучалось не только использование объектов прошлого в различных ситуациях сегодняшней жизни. Предметом внимания стал современный фольклор, причем не только сельский, но и городской. Однако этот материал не был осмыслен даже на уровне эмпирических обобщений, поскольку для них не существует отрефлексированных концептуальных оснований, кроме традиционно исторических. Культурная антропология как наука в России не развивалась, и первые обзорные работы, посвященные ей, появились лишь в конце 1980-х гг. В 1970-х гг. возрождается русский структурализм (В.В. Иванов, В.Н. Топоров и др.). Это уже современное направление с включением новых научных принципов кибернетики, теории информации, семиотики. Однако здесь преобладают лингвистические ориентации, а традиционным остается предмет исследования: литературные тексты и мифы. В большей степени культурно-антропологическую направленность имеют работы социолога Т.М. Дридзе и лингвиста Р.М. Фрумкиной. Дридзе изучала организацию, формы и последствия социальной коммуникации. Фрумкина осуществляет интересные исследования в области естественных категоризаций и классификаций. Но пока в России нет ни одной сформировавшейся культурно-антропологической школы. Конец 1960-х гг. был ознаменован появлением первых признаков интеллектуального течения, получившего позже название постмодерна и не завершившегося до сих пор. Все описанные выше изменения в культурной антропологии последней трети XX в. происходили в контексте и под воздействием этого течения. В настоящее время с этим идейным течением связывают такие имена, как Ж. Деррида, Ж.Ф. Лиотар (философия), М. Фуко, Х. Уайт (история), Ж. Лакан, Ж. Делез, Р. Лэнг, Н. Браун (психоанализ), Г. Маркузе, Ж. Бодрийар, Ю. Хабермас (политическая философия), Т. Кун, П. Фейерабенд (философия науки), Р. Барт, Ю. Кристева, В. Щер, У. Эко (теория литературы), Г. Гарфинкель, И. Гофман, Э. Гидденс (социология, пере- плетенная с культурной антропологией), К. Гирц, М. Глюкман, К. Кастанеда, Дж. Клиф- форд, О. Льюис, С. Тайлер, В. Тернер, Р. Уильямс, Р. Уэббер, М. Харрис (культурная антропология). Смена познавательных парадигм характеризуется сдвигом фокусов исследовательского внимания и исходных допущений по сравнению с предшествующим периодом: – Плюрализм жизненного мира людей. Это контрпозиция механицизму и дуализму предшествующей познавательной парадигмы. Ведущие антропологи признают множественность нередуцируемых друг к другу принципов миропонимания и, соответственно, жизненных миров, которые могут вступать во взаимоотношения. В такой реальности культурное время нелинейно; необратимые процессы соседствуют с обратимыми; социокультурная динамика не имеет предустановленной цели и направления (ризомные изменения). – Неоднородность социокультурного пространства. Считается, что различным образом структурированные области сосуществуют здесь с бесструктурными. При этом структура трактуется не в статичном, а в динамическом смысле, детерриториализованные бесструктурные зоны — как потенциал изменчивости социокультурного пространства. Такое разделение позволяет объяснять способы существования людей в условиях процессов и деконструкций социальных систем. – Многослойность символических объектов. При таком понимании социокультурного пространства и времени предметом особого внимания становится тот факт, что на уровне обозначающего обнаруживается сразу несколько обозначаемых, т. е. типов реальности, с которыми человек имеет дело. Это указывает на такие категории жизненного мира, как отсутствие, немыслимость, невыразимость; на невидимые по- рядки, организующие ткань повседневной реальности. – Децентрированность личности. Подчеркивается, что «культурный субъект» принадлежит одновременно двум мирам: реальному и символическому, и каждый из них сам по себе неоднороден. Это обусловливает внутреннюю разделенность личности, Я, поскольку действия перемешиваются, с одной стороны, их интерпретации и неосознаваемые коннотации — с другой, не тождественны друг другу. – Неоднозначность нормативных порядков. В рамках постмодерна особое внимание уделяется неоднозначности отношений членов общества к моральным нормам. Утверждается, что ни один моральный кодекс, даже общепринятый, не обеспечивает достаточных оснований для существования социальной солидарности. Переосмысляется классический императив моральной власти, и выдвигается гипотеза, что сила без авторитета — постоянно присутствующий в обществе фактор в распределении функций и вознаграждений. Конструктивные начала постмодерна открывают дополнительные к классическим возможности в изучении социокультурной реальности и ее динамических характеристик. В его рамках акцентируются те аспекты связей людей с окружением, которые в классических культурно-антропологических моделях считались либо несуществу- ющими, либо отклонениями.
За XX в. культурная (социальная) антропология (этнология) сложилась как самостоятельная социально-научная область. В самом общем виде, исходя из целей и предметной области изучения, в ее становлении можно выделить два периода: конец XIX в. — середина 1960-х гг. и конец 1960 — конец 1990-х гг. Первый период формирования культурной антропологии характеризуется стремлением построить субстанциональную теорию культуры, понимаемой как реальный объект. В рамках эволюционизма это была панкультура, или культура всего человечества. Неудачи попыток построить научную теорию истории человечества привели к поиску надежных показателей определения культуры как целого. Такую целостность диффузионисты связывали с концепцией «культурных кругов» (ареалов), но недостаток данных и натяжки в теоретических построениях привели к утрате первоначального авторитета этой теории. С возникновением функционализма впервые меняются цели и предметная область изучения. Культура по-прежнему рассматривается как реальный объект. Однако теперь изучается не панкультура, а отдельные культуры с целью выявления механизмов, удерживающих ее целостность. Такими механизмами стали социальные институты и их функции. Позже выяснилось, что гомеостатическая модель общества, предлагаемая в рамках структурного функцион ализма, непригодна для объяснения динамизма современной ж изни. Но было и другое теоретическое направление, предназначенное для изучения механизмов поддержания культурной целостнос ти, — это «личность-и-культура». Здесь такое поддержание связывалось с интериоризацией культурных норм и пат- тернов в процессе социализации. Со временем в этом направлении также обнаружились существенные ограничения, относящиеся к объяснению множественности и изменчивости культурных форм поведения людей. Таким образом, постепенно в рамках культурной антропологии наметилось изменение проблемного поля: от поиска общих закономерностей, характерных для всех культур, к выявлению способов организации культурного многообразия. В этом от- ношении характерна ситуация с возрождением эволюционизма в 1950-х гг. Названное неоэволюционизмом, это теоретическое направление было реакцией на синхронную ориентированность функционализма и «культуры-и-личности». Но оно существенным образом отличалось от классического эволюционизма стремлением к интерпретации культурного многообразия благодаря разделению эволюции на общую и специфичную формы. Осмысление изменения общенаучной ситуации в 1960-х гг. привело в их конце к определению этой ситуации как смены познавательных парадигм. Одной из ее существенных характеристик стало утверждение логического позитивизма, предполагающего сконструированность (а не реальное существование) категорий и моделей, используемых в науке (аналог противопоставления номинализма и реализма). С этого момента начинается период доминирования лингвистической философии, что в культурной антропологии отразилось в формировании лингвистической антропологии (этнолингвистики) и когнитивной антропологии. В этих структуралистских теоретических рамках осуществляется поиск способов организации культурного многообразия, причем в символической форме. Со време- нем в культурной антропологии все отчетливее проявляются эвристичные и конструктивные аспекты постмодерна, и можно говорить о поиске новых парадигматических оснований, позволяющих объединить концептуализацию культурной динамики (эволюционизм), организации социального взаимодействия (структурный функционализм) и символического поля (структурализм, постструктурализм).
Таким образом, в XX в. культурная (социальная) антропология (этнология) сформировалась как обширная область социально-научного познания: – построено операциональное определение культуры, которое стало конвенционально принятым; – определены теоретические рамки и методологические принципы изучения культуры, позволяющие сочетать микро- и макроуровень рассмотрения объекта из- учения; данные из разных источников; построение эмпирических закономерностей и теоретических обобщений; – разработан понятийный аппарат; – началось концептуальное примирение и совместное использование теоретико- методологических принципов основных исследовательских направлений, считавших- ся прежде несопоставимыми. См. также статьи: Антропология в системе наук о человеке и культуре (вместо введения); Культурная (социальная) антропология: предмет и теоретические основания; Понятийный аппарат культурной антропологии; Методология культурной (социальной) антропологии.
Соч.: Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993; Уайт Л.А. Работы по культурологии (сб. пер.). М., 1996; Geertz C. The Interpretation of Culture. N.Y., 1973; Narrol R., Narrol F. (eds.). Main Currents in Cultural Anthropology. N.Y., 1973; Turner V. Post-modern Anthropology. Wash- ington. n.d.; Tyler S. Cognitive Anthropology. N.Y., 1969. Лит.: Белик А.А., Резник Ю.М. Социокультурная антропология: Историко-теоретическое введение. М., 1998; Емельянов Ю.Н. Введение в культурантропологию. СПб., 1994; Куль- турология. XX век: Энциклопедия: В 2 т. СПб., 1998; Орлова Э.А. Культурная (социаль- ная) антропология. М., 2004; Очерки социальной антропологии. СПб., 1995; Токарев С.А. История зарубежной этнографии. М., 1978; Этнологическая наука за рубежом: пробле- мы, поиски, решения. М., 1991; Alexander J.C., Seidman S. (eds.). Culture and Society: Con- temporary Debates. Cambridge UK; N.Y., 1990; Eco U. A Theory of Semiotics. Bloomington, 1976; Fisher M.M.J. From Interpretative to Critical Anthropology. Brasilia, 1982. Э.А. Орлова
