2015-02-18
1810
Системность – это одно из важнейших качеств права, и оно присуще ему объективно. Это означает, что система права не может быть сконструирована произвольно, она обусловлена закономерностями общественной жизни, регулируемой социальной жизни. Как известно, отношения, в которые вступают отдельные физические лица, их объединения, государство, тесно взаимосвязаны и образуют единое целое. Соответственно и право, регулируя данные общественные отношения, отражая их устойчивые признаки, свойства (в частности, системность), представляет собой целостное образование, систему. Неслучайно в юриспруденции давно сложилось мнение, что система права имеет в большей степени объективный характер, так как отражает реально существующую систему общественных отношений и не может строиться по субъективному усмотрению людей[89].
Поэтому система права – это нормативное выражение системности регулируемых им общественных отношений. Она обусловлена историческими, религиозными, национально-этническими и другими факторами, образом жизни и менталитетом населения.
Отечественные ученые-правоведы полагают, что вопрос о системе права – это вопрос о строении права, о том, как оно организовано изнутри, как вообще устроено[90]. Действительно, система права – это правовая категория, отражающая внутреннее строение действующего в государстве права любой страны, которое представлено единством составляющих его норм и разграничением их на взаимосвязанные и взаимодействующие правовые общности. Любая единичная правовая норма приобретает качество, свойственное праву в целом, лишь будучи включенной в его общую систему. Итак, вопрос о системе права – это вопрос о том, как право организовано изнутри, из каких элементов и подсистем оно состоит.
Как считают философы, элемент – понятие объекта, входящего в состав определенной системы и рассматриваемого в ее пределах как неделимый[91]. Элемент – это предел членения в рамках данного качества системы. Однако неделимый в одной системе объект оказывается делимым в другой (например, норма права тоже состоит из определенных структурных элементов, о чем пойдет в дальнейшем речь). Под компонентом системы понимается любая часть системы, вступающая в определенные отношения с другими ее частями. Обычно в качестве компонентов выступают подсистемы и элементы. Под подсистемой он понимает часть системы, которая сама образована из компонентов[92].
Применяя данные научные положения при рассмотрении системы права, В.Н. Протасов отмечает, что право представляет собой сложную, многоуровневую (в какой-то мере даже «объемную»), иерархически[93] построенную систему. Это означает, что право построено как бы по «принципу матрешки»: то, что на одном уровне выступает как элемент, на другом уровне может быть рассмотрено как система (подсистема).[94]
Действительно, система права – это его внутренняя организация, выражающаяся в единстве и взаимодействии разнообразных, относительно самостоятельных его элементов. В юридической науке общепризнанно, что наиболее элементарной его ячейкой являются правовые нормы. Как целостное образование система права охватывает все нормы права, действующие в той или иной стране. В то же время в праве как единой системе норм можно выделить несколько уровней. Как утверждают ученые-теоретики, в системе права действуют связи четырех структурных уровней между:
- элементами нормы права;
- нормами, объединенными в правовые институты;
- институтами соответствующей отрасли права;
- отдельными отраслями права[95].
И если первых три уровня традиционно исследуют в рамках проблемы системы права[96], то уровень взаимосвязи и взаимодействия отдельных отраслей права еще недостаточно привлек внимание исследователей. А ведь именно на этом уровне обнаруживаются основные структурные компоненты системы права. Прежде всего, это три особых и, что интересно, парных подсистемы права:
1. внутригосударственного и международного права;
2. материального и процессуального права.
3. публичного и частного права.
Сами компоненты системы права, которые объединены в одной «парной общности», тем не менее, серьезно отличаются друг от друга. И это различие объективно обусловлено специфическими потребностями правового регулирования общественных отношений, входящих в сферу их регулирования.
В то же время они взаимодействуют между собой, взаимодополняют друг друга. При этом интересно, что нормы, входящие в парные подсистемы, между собой только взаимодействуют, взаимовлияют, с нормами же иных подсистем могут в известной мере и совпадать. Так, нормы внутригосударственного права бывают и материальными и процессуальными, и публичными, и частными. Точно также и нормы международного права и т.д.[97].
Как отмечается в юридической литературе, это - универсальные дихотомии права как единого и целостного нормативного образования. Каждая из этих пар своим объемом покрывает под определенным углом зрения все право в целом. Каждый соответствующий элемент этих подразделений права объединяет схожие, родственные нормы, институты, а иногда и целые отрасли права и представляет собой действительно относительно самостоятельное целостное в единой системе права.[98]
Исследователи утверждают, что исторически первым в праве сложилось именно разграничение на публичное и частное право, на материальное и процессуальное право, предшествующее разделению на соответствующие отрасли права. Сегодня такие крупные парные правовые общности, сложившиеся в рамках каждой системы права, именуют отраслевыми семьями (или отраслевыми массивами).[99]
Публичное и частное право. Деление системы права на публичное и частное право является наиболее устоявшимся и широко признанным в юриспруденции. Такое деление получило обоснование еще в Древнем Риме[100]. В основе деления объективного права на право публичное (jus publicum) и частное (jus privatum) лежат три высказывания, принадлежащие Ульпиану, Цицерону и Папиниану. Ульпиан утверждал: «Изучение права распадается на два положения: публичное и частное. Публичное, которое относится к положению Римского государства, частное, которое относится к пользе отдельных лиц; существует полезное в общественном отношении и полезное в частном отношении. Публичное включает в себя священнодействия, служения жрецов, положение магистратов. Частное делится на три части, ибо оно составляется или из естественных предписаний, или из предписаний народов, или из предписаний цивильных» (D.I.I.I.2).
С другой стороны, существенное различие между публичным и частным правом верно подметил Папиниан, утверждавший, что «публичное право не может быть изменяемо договорами частных лиц» (D.2.14.38). С ним соглашается Ульпиан: «Соглашения частных лиц не отменяют норм публичного права» (D. 50.17.45.1). Хотя они ничего не сказали про частное право, но логично предположить, что с частным правом все обстоит иначе: оно может быть изменяемо соглашениями отдельных лиц. Такое положение преследует цель максимально полной защиты интересов частного лица. Любую норму закона, как публичную, так и частную, необходимо соблюдать. Однако большинство норм частного права применяется только тогда, когда стороны не пришли к согласию, либо не договорились самостоятельно в том, как следует себя вести, либо, наоборот, ходатайствуют перед государством о применении к спорному случаю этих норм. Другими словами, оптимальная защита изменчивого и частного интереса предполагает возможность для субъектов своим добровольным волеизъявлением изменять нормы частного права. В праве публичном такое положение недопустимо[101].
Столь подробно изложение взглядов римских юристов и их оценки со стороны современных романистов потребовалось в связи тем, что несмотря на вроде бы хрестоматийные представления о различиях частного и публичного права в рамках римской правовой традиции, в цивилистике не утихают споры относительно этой проблемы.
Так, в русской правовой мысли, как собственно и в юридической науке других стран, отношение к делению права на частное и публичное было неоднозначным. Этот вопрос был подробным образом исследован еще в трудах Г.Ф. Шершеневича, благодаря чему можно утверждать следующее. До ХIХ века это деление в российском праве вообще не наблюдалось, что во многом, по-видимому, связано с высокой значимостью роли общинного права (а отчасти - и обычая). Н.М. Коркунов не соглашался с ульпиановским делением (по интересу) на частное и публичное право. При этом он исходил из того, что общий интерес не что иное, как определенная комбинация частных интересов.
В конце ХIХ века в России ситуация изменяется[102]. Деление системы права на публичное и частное начинает признаваться вплоть до революции в России 1917 г. Оно поддерживалось и развивалось такими государствоведами и правоведами, как П.И. Новгородцев (1886-1924), Л.И. Петражицкий (1867-1931) и др.
Что касается зарубежных авторов, то, например, Ф. Савиньи разграничивал публичное и частное право по целям. Он писал: «В публичном праве целое является целью, а отдельный человек занимает второстепенное положение; напротив, в частном праве отдельный человек является целью, государство – средством». Дж. Остин выступал против деления права на частное и публичное. Л. Дюги возражал против их резкого разделения[103].
В отечественной юридической науке в советский период объективному исследованию соотношения частного и публичного права препятствовали идеологические причины и сложившаяся практика правового регулирования общественных отношений. С проведением национализации в стране, приведшей к ликвидации института частной собственности и исчезновению покоящихся на нем общественных отношений, деление системы права на публичное и частное потеряло свое значение. Позиция официальных властей по этому поводу была четко и сформулирована В.И. Лениным (1870-1924) в 1922г. в письме к Наркому юстиции РСФСР Д.И. Курскому в связи с подготовкой первого советского Гражданского кодекса. Глава советского правительства писал, что мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное. В связи с этим рекомендовалось «не угождать Европе», а расширить применение государственного вмешательства в «частно-правовые» отношения; расширить право государства отменять «частные» договоры; применять к «гражданским правоотношениям» наше революционное правосознание. Это был стратегический курс советского государства. И это не могло не отразиться и на научных подходах. Подавляющие большинство авторов советского периода к делению права на публичное и частное относились отрицательно, хотя иногда встречался и положительный взгляд (Е. Пашуканис, Я. Берман). В теории государства и права этот вопрос практически не обсуждался. Деление системы права России – на публичное и частное право было полностью заменено делением ее на отрасли и институты. Лишь в середине 70-х годов Л.С. Явич при анализе системы права выделил и большие группы отраслей – материальные и процессуальные, публичные и частные.
В конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века отношение к этой проблематике изменяется. Теперь частное право рассматривается как фактор общественного прогресса (С.С. Алексеев). В 1991 г. даже создается Исследовательский институт частного права при Президенте РФ – государственное учреждение, осуществляющее научно-профессиональную разработку и экспертизу проектов правовых актов, направленных на установление общих правовых начал гражданского общества и развитие рыночных отношений. В итоге на государственном уровне была принята программа "Становление и развитие частного права в России"[104]
Представляется, что под термином "частное право" в первую очередь следует понимать не только отрасли позитивного права или составляющие их нормы и институты. Термин "частное право", по сути, не столько относится к обозначению той или иной области действующего права, сколько указывает на ее характеристику, выражающую определенную правовую концепцию (идею). И суть этой концепции заключается в том, что государство в процессе эволюции осознает необходимость отказаться от жесткого нормирования отношений частных лиц путем обязательных предписаний и предоставить им возможность в определенных рамках самим свободно регулировать свои взаимоотношения. Практически это означает создание частными лицами собственного права, поскольку закон защищает частные договоренности, устанавливая за их нарушение санкции, как за нарушение норм права. Иными словами, государство санкционирует устанавливаемые самими участниками правила поведения, предусматривая вместе с тем нормы, которые действуют в сфере автономии воли сторон и имеют дополнительный характер, поскольку становятся обязательными для субъектов правоотношений лишь при условии, что стороны не воспользовались предоставленной им законом свободой[105].
Важным является вопрос, какие именно нормы права могут быть охарактеризованы как частно-правовые. В дореволюционной цивилистике утвердилось мнение, что гражданское право в собственном смысле обнимает собой большую часть содержания частного права, поэтому его называют также частным.[106] Г.Ф. Шершеневич считал, что область частного права почти вся занята гражданским правом, но рядом с ним выдвинулось торговое право.[107]
Сейчас ученые-цивилисты, говоря о системе частного права, указывают на то, что традиционно в континентальной правовой системе частное право делится на гражданское и торговое, хотя усматривают в этом не общую тенденцию, а результат особого исторического развития отдельных правопорядков. В отличие от континентальной системы, англо-американск5ая правовая система формально вообще не знает деления на частное и публичное право.
Что касается российского правопорядка, то здесь в систему частного права входят четыре обычно признаваемые самостоятельными правовые отрасли: гражданское право, семейное право, трудовое право, международное частное право.
Данное положение составляет особенность отечественной системы частного права, поскольку в континентальном европейском праве эти правовые образования обычно рассматриваются в качестве составных частей (подотраслей) гражданского права, а частное право во многих случаях традиционно разделяется на гражданское и торговое (коммерческое) право (последнее столь же традиционно отсутствует в отечественной правовой системе).[108]
Завершая краткий обзор взглядов по поводу деления права на частное и публичное, хотелось бы указать еще на один ценный вывод, который содержится в не потерявших, как выясняется, своей значимости работах Г.Ф. Шершеневича. Он пророчески делал акцент на взаимопроникновение частного и публичного права, не называя это процесс термином «конвергенция»: «Несомненно, что дальнейшее развитие права будет все более стирать резкие границы между публичным и частным правом…»[109].
В пользу достоверности данного вывода говорят и процессы, протекающие в правотворчестве. В частности, усиливается воздействие государства на некоторые сферы частной жизни, например, с каждым годом появляется все больше императивных правовых норм, регламентирующих отношения между предпринимателями и более слабой стороной – потребителями. Императивный метод правового регулирования проявляется и в ограничении одного из основополагающих принципов частного права – неприкосновенности частной собственности – это многочисленные примеры принудительной национализации имущества, даже целых отраслей экономики, например, транспорта. Государством применяются различные меры воздействия на торговые отношения в обществе - ужесточение антимонопольного правового регулирование, которое по сути своей является вмешательством государства в торговый оборот. Это явление названо в правовой литературе «публицизацией частного права»[110].
В настоящее время в системе права России при сохранении ее деления на отрасли и институты используется классификация права на публичное и частное, как и во многих других странах мира. В меньшей мере это деление права выражено в странах англосаксонской правовой семьи, что объясняется спецификой их правового развития. Но и здесь в той или иной мере признается деление права на публичное и частное. Пожалуй, только в мусульманском праве не признается этого деления, хотя шариат и содержит в себе нормы и первого (уголовные, административные и т.д.), и второго (в сфере собственности, обмена и т.п.).
В сфере публичного права всегда доминирует государство, ибо его нормы выражают, прежде всего, интересы общества и государства в целом. Что же касается граждан или создаваемых ими организаций, то они, будучи участниками публично-правовых отношений, обязаны следовать устанавливаемым им в законах и подзаконных актах предписаниям. В частно-правовых отношениях, в отличие от публично-правовых, вмешательство государства является ограниченным. Это сфера господства доброй воли и частной инициативы лиц - участников правоотношений. Частное право направлено, прежде всего, на защиту интересов граждан, частных лиц в их взаимоотношениях с государством, выступающим в качестве юридического лица, и с другими частными лицами. Оно зиждется на юридически значимом соглашении отдельных лиц.
Однако в реальной жизни абсолютной грани между публично-правовой и частно-правовой сферами не может быть. Частно-правовые элементы нередко имеются в публично-правовых отношениях и наоборот. Например, в частно-правовых отношениях, возникающих в результате реализации норм семейного права, появляются элементы публичного права во всех тех случаях, когда речь идет о расторжении брака, взыскании алиментов и т.п., осуществляемых в строго определенном, предусмотренном нормами публичного права судебном порядке. В предпринимательском праве, например, есть нормы, призванные регулировать отношения между предпринимателем и государственными органами, носящие субординационный характер (регистрация, лицензирование и др.). В государственном (конституционном) праве, наоборот, существуют нормы, регулирующие отношения по горизонтали между равноправными, автономными субъектами (местное самоуправление, проведение собраний граждан и др.).
Что касается современной России, то в нашей стране еще предстоит найти оптимальное соотношение между публично-правовыми (т.е. общественно-государственными) и частноправовыми интересами и соответствующим правовым регулированием. С одной стороны, традиционный приоритет публичного начала исторически пронизывает правовую и политическую идеологию (и даже психологию), что, как показывает исторический опыт всех стран, не может дать желаемого социального эффекта. С другой стороны, в ходе исторического развития грани между публичным и частным правом в ряде областей жизни общества стираются, возникают смешанные публично-правовые и частно-правовые отношения (по трудовым вопросам, социальному обеспечению и др.).
Некоторые современные авторы интерпретируют взаимопроникновение частного и публичного права как процесс их нивелирования, слияния, отождествления, размывания границ между ними.[111]
Однако следует согласиться с теми авторами, которые вопреки процессам конвергенции частного и публичного права полагают, что они остаются относительно самостоятельными образованиями, обладающими общими системными признаками и специфическими особенностями[112].
Материальное и процессуальное право. Деление права на материальное и процессуальное было впервые проведено немецким ученым Оскаром Бюловым в работе «Die lehre von den Prozesseinreden und Prozessvorausstzungen» (1868 г.) и основывалось на признании специфики юридического процесса как особого предмета правового регулирования. С тех пор было предложено множество концепций юридического процесса, однако до настоящего времени ни одна из них не стала господствующей. При всей общеупотребимости понятий «материальное» и «процессуальное» право, при всей кажущейся очевидности такого деления в юридической науке не выработано четкого представления относительно критериев их разграничения, а в общей теории права практически не встречается их определений. Однако все исследователи признают, что деление правовых явлений на материальные и процессуальные – самостоятельная (специальная) проблема юриспруденции[113]. Несомненно, процессуальное право занимает особое место в системе права, обусловленное его специфической природой и социальным предназначением. Поэтому деление системы права на материальное и процессуальное право должно проводиться в зависимости от их роли в правовом регулировании, а также в зависимости от особенностей взаимодействия предметов их регулирования.
Материальное право регулирует общественные отношения, реально складывающиеся в ходе повседневной деятельности людей по созданию, распределению, обмену и потреблению разнообразных социальных благ во всех основных сферах жизнедеятельности человеческого общества. Оно занимает исходное место в правовом регулировании и его назначение заключается в приведении в определенный порядок обычной жизни общества: устанавливается владение, пользование и распоряжение имуществом, его купля-продажа, направляется трудовая и политическая деятельность, упорядочивается государственное управление, воспитание детей и т.д. Совокупность всех материально-правовых норм образует в правовом массиве нашей страны первичный пласт[114]. «Материальное право, - по мнению авторов юридического энциклопедического словаря, - это юридическое понятие, обозначающее правовые нормы, с помощью которых государство осуществляет воздействие на общественные отношение путем прямого, непосредственного правового регулирования. Нормы материального права закрепляют формы собственности, юридическое положение имущества и лиц, определяют порядок образования и структуру государственных органов, устанавливают статус граждан, основания и пределы ответственности за правонарушения и т.д. Объектом материального права выступают, таким образом, хозяйственные, имущественные, трудовые, семейные и иные отношения. Фактическое (материальное) содержание данных отношений составляет объективную основу, применительно к которой нормы материального права определяют взаимные права и обязанности их участников».[115]
Но чтобы сформулировать нормы материального права и обеспечить их практическое воплощение в жизнь, появляется потребность в специальной юридической деятельности – в правотворчестве, в правоприменении, в контроле за этой циклично развивающейся деятельностью по совершению тех или иных правовых актов, для чего учреждаются специальные органы – субъекты осуществления этой деятельности и т.д. Для упорядочения всех разновидностей юридической деятельности, лишь опосредованно «обслуживающей» повседневную жизнь людей, и создается целый блок нематериальных норм (охранительных, процедурных и т.д.), т.е. вторичный пласт, среди которого и следует искать собственно процессуальные нормы. Не случайно отдельные авторы образно называют их «нормы относительно норм» или же «метанормы» (Н. Неновски). В американской юриспруденции принято делить нормы на правила поведения человека в обществе – «первичные нормы» и на правила о нормах, говорящие о том, как получать правила из «не правил» - «вторичные нормы» (Л. Фридмэн, Х.Л.А. Харт)[116]. Основная идея Х.Л.А. Харта сформулирована следующим образом: «Право – это совокупность первичных и вторичных правил… первичные правила касаются действий, которые индивиды должны или не должны предпринимать, вторичные правила касаются самих первичных правил устанавливают способы, которыми первичные правила могут признаваться, вводиться, отменяться, изменяться, и которыми может достоверно устанавливаться факт их нарушения». Исследуя первичные правила, Х. Харт выделял три характерные для них проблемы: неопределенность, статичность (негибкость) и неэффективность. Для решения этих проблем он разработал теорию вторичных правил, выделив три их разновидности: правила признания, правила изменения и правила принятия решений. Правила признания позволяют определять, что является правом в данном обществе. В правилах изменения вырабатываются правовые средства коррекции их содержания. Правила принятия решений устанавливают порядок принятия и правовые пределы судебных решений, прежде всего, в трудных случаях, в процессе которых судья законодательствует[117].
Действительно, все нематериальные нормы роднит властный, управленческий характер, связь с публично-правовым пространством. Особенно близки правоприменение и правотворчество – разновидности правового регулирования. В связи с этим многие ученые полагают, что процессуально-правовые нормы призваны регламентировать всю деятельность компетентных органов по созданию или обеспечению осуществления материального права, а точнее:
- правотворческую;
- учредительную;
- правоприменительную;
- контрольно-надзорную;
- организационно-исполнительную и другие виды деятельности (В.М. Горшенев, И.В. Панова и др.).
Так, в исследовании И.В. Пановой находим: «Юридический процесс, как разновидность социального процесса, является нормативно установленной формой упорядочения юридической деятельности (действий) и правовых документов (актов), которые включают в себя судебные процессы (судопроизводства) и правовые процедуры»[118].
Однако предпочтительней представляется позиция ученых, не считающих целесообразным объединение правовых норм, устанавливающих процедуру правотворчества и правоприменения (а также иных видов юридической деятельности), в рамках единого процессуального права. Эти авторы полагают, что процессуально-правовые нормы – это особые правила поведения организационно-процедурного характера, регламентирующие порядок, формы и методы опосредованной реализации норм материального права. Да и законодатель использует термин «процессуальный» применительно лишь к нормам, определяющим порядок деятельности определенных правоприменительных органов (например, суда). Соответственно этому некоторые правоведы полагают, что «…не всякая урегулированная правом процедура совершения юридического действия может быть признана процессом в том специальном юридическом смысле, который исторически сложился и принят законодательством, в практике, в науке»[119].
Следовательно, процессуальное право надо связывать только с правоприменением, причем лишь с его наиболее сложными формами (а это не только применение государственного принуждения и не только деятельность суда). Общетеоретическими критериями сложных форм правоприменения могут выступать следующие моменты:
1. включение в свой состав множества действий и отношений;
2. стадийность данных видов правоприменительной деятельности, когда они складываются из циклов, следующих друг за другом;
3. наличие процесса доказывания, необходимого для установления определенных фактов и обстоятельств, их исследования и правильной оценки в целях достижения объективной истины по делу;
4. многосубъектность: наряду с органом, осуществляющим правоприменение, и непосредственными сторонами материального правоотношения, здесь присутствуют другие лица – участники процесса доказывания, представители общественности и др.;
5.существование особой системы гарантий для участников юридического процесса.
Итак, под процессуальным правом следует понимать лишь те вторичные нормы, которые упорядочивают объективно обособившиеся сложные формы правоприменительной деятельности, необходимые для организации осуществления иных - первичных норм. Они определяют порядок разрешения споров, конфликтов, расследования и судебного рассмотрения преступлений и иных правонарушений, т.е. регламентируют чисто процедурные или организационные вопросы, имеющие, однако, принципиальное значение. Строгое соблюдение всех процессуальных норм служит гарантией реализации материальных норм. Поэтому право как система норм есть союз материального и процессуального права, каждое из которых занимает своё особое место в правовом регулировании общественных отношений.
Внутригосударственное и международное право. Международная интеграция, развитие и расширение внешнеэкономических связей, международное сотрудничество в различных сферах общественной жизни поставили вопрос о выработке единых правовых норм для всех стран, единообразно регулирующих однородные отношения, в каком бы государстве они не возникали. Российская Федерация также состоит в договорных отношениях по процессуальным вопросам с многими государствами мира и приняла на себя обязательство по выполнению условий этих договоров.
Соотношение внутригосударственного и международного права изучалось ранее практически лишь в рамках международно-правовой науки и в последние годы – в сравнительном правоведении. Но проблема эта имеет, пожалуй, не меньшее значение для теории государства и права.
В особенности интерес к проблеме взаимоотношения международного и национального права сильно возрос после принятия Конституции 1993 года. Статья 15 Конституции РФ впервые за всю историю развития конституционного права в нашей стране закрепила положения, которые вызвали неоднозначную реакцию среди специалистов в области международного и внутригосударственного права России и послужили причиной многочисленных научных дискуссий.
Данная статья Конституции дословно звучит так: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».
Развитием приведенных конституционных положений явилось почти текстуальное их повторение в других нормативных правовых актах, в частности, в ст. 10 Трудового кодекса Российской Федерации, в статье 3 п. 1 и 2 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации и многих других кодексах. Однако гражданское законодательство в решении данного вопроса идет дальше конституционного права.
В развитие конституционных положений, закрепляющих примат международных договорных норм, Гражданский кодекс России установил также, что международные договоры Российской Федерации к ряду отношений, указанных в самом кодексе (п. 1-2 ст. 2) применяются непосредственно, «кроме случаев, когда из международного договора следует, что для его применения требуется издание внутригосударственного акта». Речь при этом идет об отношениях, возникающих при определении правового положения участников гражданского оборота, определении оснований возникновения и порядка осуществления права собственности и других вещных прав, отношений, касающихся исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности (интеллектуальной собственности), защиты неотчуждаемых прав и свобод человека и других нематериальных благ гражданским законодательством, «если иное не вытекает из существа этих нематериальных благ» и др.
Не в полной мере учитывают ч. 4 ст. 15 Конституции ст. 6 Семейного кодекса Российской Федерации, ст. 3 Воздушного кодекса Российской Федерации, ст. 9 Жилищного кодекса Российской Федерации, а именно: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены… законодательством, применяются правила международного договора».
Представляется, что такая неоднозначность связана с тем, что действующая Конституция России прямо не гарантирует примата или приоритета международного права над российским правом, поскольку, к сожалению, содержит нормы, отражающие элементы как дуалистической, так и монистической концепции. Так, во-первых, ч. 2 ст. 4 Конституции установила: «Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации». Во-вторых, ч.4 ст. 15 Конституции не отвечает на важнейший вопрос о соотношении общепризнанных принципов и норм международного права с самой Конституцией. В-третьих, ч. 1 ст. 120 Конституции гласит: «Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону».
Пока в юридической науке ведутся споры о том, означают ли приведенные законодательные положения, что нормы международного права входят составной частью не только в правовую систему России, но и являются частью права Российской Федерации, выполняя регулирующую функцию совместно (наряду) с нормами внутреннего права, все субъекты внутреннего права используют, ссылаются, применяют нормы международного права. На различных семинарах, симпозиумах и конференциях обсуждается, как лучше делать это; практические пособия для судей, комментарии к кодексам и законам дают конкретные ориентиры и рекомендации. Во всех случаях речь идет не о нормах внутреннего права, но о нормах международного права, которые используются и применяются как таковые, как воплощение воли своего государства в договорной форме[120]. Частично эта позиция находит свою легализацию в п. 3 ст. 5 Федерального закона от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации», где установлено, что «положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутри государственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты»[121].
Таким образом, настало время в теоретической форме признать очевидное: на современном этапе развития международно-правового общения государств неизбежно прослеживается закономерность в установлении характера взаимосвязи и взаимодействия международного права с национальным. Ведущие мировые державы (в том числе и Россия) в процессе определения своего отношения к международному праву продвигаются в направлении признании примата международного права по отношению к национальному праву.
Но не все нормы международного права признаются государствами в качестве обязательных для себя. Только общепризнанные нормы и принципы международного права и нормы, содержащиеся в заключенных ими международных договорах, входят составной частью в правовую систему этих стран, оказывая информационное, регулятивное и т.п. воздействие на субъектов правовой системы и их правовую деятельность в ходе ее функционирования.
В настоящее время нормы международного права активно вторгаются в сферу внутригосударственных отношений.[122] В тех случаях, когда международно-правовые нормы непосредственно регулируют внутренние общественные отношения юридических и физических лиц, можно утверждать, что в рамках системы действующего права данной страны наличествуют две подсистемы - международного и внутригосударственного права.
Правда, более распространенным вариантом взаимодействия международного права и права национального является трансформация, предполагающая «проникновение» норм международного права в правовую систему данной страны путем косвенного участия в регулировании внутренних отношений физических и юридических лиц, когда в установленном порядке норма международного права получает статус внутригосударственной нормы. Сама трансформация бывает общей (когда государство устанавливает, что все или ряд принятых им международно-правовых норм являются частью права страны), индивидуальной (когда для введения каждой международно-правовой нормы в право страны принимается специальный акт), прямой, именуемой иногда инкорпорацией (когда правила международного договора, например, в силу акта ратификации порождают аналогичные нормы во внутригосударственном праве), опосредованной (когда на основе международного договора принимается специальный внутригосударственный нормативный акт, в той или иной мере воспроизводящий содержание договора).
Особым видом проникновения международного права во внутригосударственные правоотношения является так называемая отсылка. Это когда в законах говорится, что они применяются в соответствии с тем или иным договором либо что в установленных случаях следует применять такой договор.
Тем не менее, и при косвенном «проникновении» в любой из приведенных форм нормы международного права как выражение согласованных позиций и воль государств, а не воли одного государства (как нормы собственного права), должны толковаться и исполняться во внутригосударственной сфере с точки зрения объекта и целей договора, целей и принципов международного права в целом, а не внутреннего права. Они не меняют своей природы, формы и в этом смысле по отношению к нормам внутреннего права – «инородное тело».
В науке международного права вполне обоснованно утверждается, что ни один внутригосударственный акт независимо от характера и содержания (акт инкорпорации, трансформации), обеспечивающий выполнение государством своих международных обязательств, не способен изменить природу международных правовых норм[123]. В любом случае практика использования норм международного права свидетельствует о том, что суды и другие органы толкуют и применяют их как нормы иного, не внутреннего права.
В связи с этим именно в рамках теории государства и права должен отдельно рассматриваться вопрос о юридической силе содержащихся в данных подсистемах нормативно-правовых предписаний. В частности, можно согласиться с высказанным в юридической литературе мнением, что общепризнанные принципы и нормы международного права имеют более высокую юридическую силу по отношению к международным договорам Российской Федерации, а те, в свою очередь, более высокую силу по отношению к федеральным законам[124].
